2008_26

КТО ЖЕ ВИНОВЕН В ТРАГЕДИИ?

(Окончание. Начало в №25)

Проведение в мае-июне Генштабом целого комплекса крупномасштабных мероприятий, по повышению обороноспособности Красной Армии дает возможность для разнообразных спекуляций на тему, а не были ли эти действия направлены не на оборону, а на подготовку к нападению на Германию.

В этой связи, предположим на минуту, что картина, живописуемая Резуном в его ледокольной гипотезе, полностью соответствует реальным сталинским планам: именно Сталин своими руками намеренно привел Гитлера к власти в качестве Ледокола революции, усиленно толкал нацистов к войне, для чего заключил с ними пакт о ненападении, тем самым обеспечив фюреру свободу рук на Западе. А после того как Гитлер предстал перед всем миром в роле агрессора, поработившего большую часть Старого мира, Сталин под флагом освободителя Европы вознамерился притворить в жизнь заветы Ленина и наконец-то содеять долгожданную мировую революцию:

А для того чтобы с триумфом завершить свой коварный ледокольный план, Сталин и готовил в июле 1941 года нападение на Германию. Тут бы Гитлеру и пришел капут, но произошла неувязочка. Фюрер буквально на пару недель опередил СССР и ударил первым, легко разбив только еще начавшую изготавливаться к прыжку Красную Армию.

Ничего не скажешь, красиво врет Резун. Только вот концы с концами у бывшего разведчика явно не сходятся. Ведь надо быть поистине гениальным политиком, чтобы задумать и почти что реализовать этакую сложнейшую, многоходовую комбинацию, с легкостью жонглируя целыми странами и их правительствами. Так как же при наличии такого гениального плана Сталин умудрился выбрать самый неподходящий момент для своего завершающего удара, позволив Гитлеру собрать у советских границ более 160 дивизий.

Ведь если бы Сталин действительно заранее задумал свой ледокольный проект, то зачем же ему было нужно целый год дожидаться, покуда немцы перекидывали свои дивизии на Восток, а не ударить всей мощью Красной Армии, в то время когда вермахт еще сражался на Западе?

Предвижу ответ: не ожидал Сталин столь быстрого краха Франции. Вероятно, такой быстрой капитуляции Парижа он действительно не ожидал, но кто же ему в июне-июле 40-го мешал лишить нацистов нефти, захватив всю Румынию, на границах с которой к тому моменту уже были развернуты и приведены в полную боевую готовность три советские армии? А далее, скажем, нанести удар в направлении Люблин, Краков, Бреслау, как это и предусматривали наши военные планы:

Впрочем, сделаем еще одно допущение в пользу «суворовской» концепции. Предположим, прозевал Сталин этот выгодный для нас момент. Ну, перепил хванчкары, с кем не бывает, а там осень наступила, распутица. Не воевать же с фрицами зимой. Но ведь весной-то 41-го, по представлениям Резуна, Сталин уже вовсю готовился к нападению на пока еще «беззащитного» Гитлера, который в это время очередной раз грубо подставился, начав войну на Балканах. Тут бы РККА и вдарить в тыл вермахту. Ведь лучшего момента и представить себе нельзя. У нас договор с Белградом, а этот мерзавец посмел обидеть наших единокровных братьев сербов. Да и англичане тогда были готовы сражаться с нацистами в Греции.

Однако ни в первом, ни во втором случае приказа о ликвидации Ледокола Сталин так и не отдал. Следовательно, эти факты полностью перечеркивает все умозрительные построения новоявленного «Суворова».

15 июня советская разведка сообщила о начале мобилизации в Румынии, а 18 июня на стол Сталина легла докладная Народного комиссара госбезопасности СССР Меркулова, в которой указывается, что, по мнению сотрудников немецкого посольства в Москве, война должна начаться уже в ближайшие дни:

Несмотря на это, судя по приказам как Генштаба, так и командующих приграничных округов, советское военное командование продолжало подготовку к отражению немецкого нападения в расчете на то, что немцы выступят не ранее середины июля.

Так, 18 июня вышел приказ командующего ПрибОВО, в соответствии с которым к 1-му июля войска округа должны были быть приведены в состояние повышенной боевой готовности:

Причем, начиная с 26 июня, в ПрибОВО была запланирована большая оперативная работа по приему и выдачи войскам вооружения и боеприпасов.

19 июня Балтийский, Черноморский и Северный флоты были переведены на оперативную готовность №2. В этот же день НКО выпустил приказ о рассредоточении и маскировке самолетов во всех приграничных округах, который практически дублировал аналогичный приказ НКО от 27.12.40, в течение полугода «успешно» игнорировавшийся командованием приграничных округов.

Еще в апреле началось строительство трех фронтовых командных пунктов, 19 июня поступил приказ о выведении к 22 июня штабов этих трех фронтов на полевые командные пункты, а 21 июня было принято постановление Политбюро ЦК ВКП(б) «Об организации фронтов и назначениях командного состава».

Таким образом, вплоть до 20 июня все директивы Генштаба свидетельствовали, что военное руководство страны ожидает нападение нацистов на нашу страну не ранее первой половины июля. Как правило, этот факт объясняется тем обстоятельством, что Сталин якобы сковывал инициативу Генштаба и запрещал любые действия, которые могли бы быть восприняты Гитлером, как враждебные по отношению к Германии.

Но с такой трактовкой предвоенных событий трудно согласиться, поскольку все проводившиеся в это время крупномасштабные мероприятия РККА были одобрены лично Сталиным, а значит, никто не мешал Жукову запланировать их на две-три недели раньше. Скажем, абсолютно никто не препятствовал ему где-нибудь еще в апреле потребовать безусловного выполнения приказа НКО от 27.12.40 о рассредоточении и маскировке самолетов во всех приграничных округах. Однако этот важнейший с точки зрения безопасности страны приказ так и не был выполнен. Таков был уровень исполнительской дисциплины в РККА в предвоенное время. Так надо ли после этого удивляться, что немцы нас нещадно били в начале войны.

Изменение оценки срока вероятного немецкого нападения как военным, так и политическим руководством страны произошло только 21 июня. Сейчас трудно точно сказать, какое именно событие вызвало такой пересмотр. Возможно, это были показания нескольких немецких перебежчиков, сообщивших о приказе Гитлера начать войну с СССР 22 июня, но не исключены и другие источники информации. Судя по воспоминаниям генерала Тюленева, Сталин уже к полудню 21 июня имел новую информацию о вероятном нападении фашистов буквально в ближайшие часы:

В 19 часов 21 июня у Сталина собирается совещание, на которое был специально приглашен только что прибывший из Берлина военно-морской атташе М.А. Воронцов. На этом же совещании присутствовали члены политбюро и нарком обороны Тимошенко. Жукова среди приглашенных на сей раз не было. В 20 час. 15 мин. совещание прерывается. Тимошенко явно дается какое-то задание, после выполнения которого, через 35 минут, он уже вместе с Жуковым и Буденным возвращается в кабинет Сталина.

Сразу после первой части совещания у Сталина Воронцов является к адмиралу Кузнецову. Вот что по этому поводу пишет в своих мемуарах Кузнецов:

Трудно представит себе, чтобы Воронцов мог сказать такое командующему флотом СССР, если бы несколько минут до этого Сталин пресек его сообщение о возможности скорого нападения немцев, обвинив Воронцова в паникерстве и дезинформации. В свете этого становится весьма сомнительным описание истории принятия директивы №1, оставленное в мемуарах маршала Жукова.

И, наконец, при обсуждении темы принятия высшим советским руководством страны директивы №1, нельзя пройти мимо недавно обнародованных дочерью маршала Буденного в передаче РТР от 26.04.05 «Маршал Буденный. Конец легенды» записей из доселе неизвестного дневника ее отца. Надо сказать, что интерпретация событий, происходивших вечером 21 июня в кабинете Сталина, приведенная в дневнике Буденного, весьма существенно отличается от картины событий, нарисованной Жуковым. Вот как это событие описывает Семен Михайлович:

В чем же заключались основная ошибка нашего Генерального штаба.

Прежде всего, Генштаб уже на этапе планирования предмобилизационных мероприятий допустил ошибку в определении вероятных сроков немецкого нападения, и придерживался этой ошибочной даты начала войны вплоть до 20 июня. Однако куда большая ошибка была допущена военным руководством СССР в оценке характера начальных действий вермахта. Вот что по этому поводу пишет маршал Жуков:

Следовательно, основной просчет советского военного руководства заключался в том, что подготовка к войне велась на основе ошибочных представлений о характере и масштабе первого удара немцев. Дело в том, что действия противника оценивались сквозь призму советской военной доктрины. А поскольку наша разведка не обладала данными о концентрации немецких войск на локальных участках границы в мощные компактные группы армий, то сосредоточение немецких дивизий Генштаб ошибочно воспринимал как сравнительно равномерно распределенные вдоль границы армии прикрытия, которые должны были в скором времени обеспечить развертывание стратегического резерва противника.

Такой трактовке способствовала и грубая ошибка, допущенная советской разведкой, которая в своих донесениях сильно завысила общее число дивизий вермахта, считая, что их было 284, хотя на самом деле Германия на тот момент имела только 208 дивизий. При этом Генштаб исходил из того, что в случае нападения на СССР вермахт выставит до 180 дивизий. Следовательно, до начала наступательных операций главных сил противника надо было ожидать сосредоточение и развертывание еще около 70 дивизий его стратегического резерва. На это у немцев должно было уйти не менее месяца, а то и двух. Отсюда и возникала уверенность в том, что немцы будут готовы к войне не ранее середины июля.

Этими ошибочными выводами и объясняется известная двусмысленность директивы №1, принятой на совещании у Сталина 21 июня:

В связи с этой директивой в советской историографии была принята ее трактовка, как свидетельство сильных сомнений у Сталина относительно возможности немецкого нападения на СССР. Вот что, например, по этому поводу пишет известный советский историк Некрич:

Однако такая критика позиции Сталина принципиально ошибочна, поскольку она проведена с точки зрения уже современного восприятия катастрофы 22 июня как результата применения немцами стратегии блицкрига. В то время как и Сталин, и Жуков, и Тимошенко даже к вечеру 22 июня были еще убеждены в том, что мы имели дело с немецкими дивизиями войск прикрытия, сравнительно равномерно распределенными вдоль границ.

А поскольку в соответствии с нашей военной доктриной в первый день войны ожидались лишь малоинтенсивные и весьма ограниченные приграничные стычки, которые принципиально сложно отличить от провокаций, то и было принято решение сразу не вводить планы прикрытия в полном объеме, а директиву об ответных действиях РККА сформулировать уже после получения полной информации о характере и результатах первых боевых действий, предпринятых со стороны Германии.

После того как факт немецкой агрессии для советского руководства стал очевиден, в 7 час. 15 мин. в войска была отправлена директива №2, предписывающая, как и полагалось в планах прикрытия, всеми силами уничтожить вражеские силы, вторгшиеся на нашу территорию, а советской авиации – разбомбить Кенигсберг и Мемель.

И даже к концу 22 июня Генштаб все еще так и не осознал характера и подлинного масштаба немецкого наступления. Это прекрасно видно из директивы №3, направленной в войска в 21 час 15 минут:

Естественно, что директива №3 явилась результатом ложной или же ошибочной информации, поступившей в Генштаб от командующих приграничными округами в первые часы войны. Однако информация о первых «успехах» РККА была воспринята военным руководством без тени сомнения в ее правдивости.

Тем не менее тот «факт», что еще неразвернутые дивизии РККА с оперативной плотностью до 50 км, при уставной плотности обороны 10 км на дивизию, согласно сводкам, поступившим из приграничных округов, сумели успешно отбить первые немецкие атаки, мог говорить лишь о том, что противник вел наступление малыми разрозненными силами, как и ожидалось в соответствии с советской военной доктриной. Но даже в такой ситуации трудно понять, как можно было бросить неотмобилизованные дивизии в наступление на Люблин. Ведь по планам развертывания эта операция намечалась только по завершении мобилизации. Впрочем, головокружение от первых «успехов» у командования Красной Армии испарилось уже на следующий день войны.

Поэтому в условиях применения стратегии блицкрига сами планы прикрытия стали просто бессмысленными. А именно на этих планах и держалась вся советская концепция начального периода войны. В этой связи возникает естественный вопрос, почему же Генштаб при планировании развертывания вооруженных сил не учел опыта предшествующих военных кампаний вермахта. Ведь стратегия блицкрига была уже реализована нацистами как в Польше, так и во Франции. Вот что по этому поводу пишет Жуков:

Так почему же советский генералитет упорно исходил из того, что война с Германией непременно начнется с локальных приграничных сражений? Дело в том, что во время польской кампании изначально планом Вайс не было предусмотрено того, что немцы начнут наступление всеми заранее сосредоточенными и развернутыми силами, а произошло это до известной степени случайно. И только потому, что Гитлер в последний момент отменил свой первый приказ о нападении на Польшу 26 августа, когда немецкие войска еще не были полностью развернуты, и, таким образом, фюрер дополнительно дал своим армиям 6 дней на завершение этапа развертывания. А в это же время Запад всячески давил на поляков, не позволяя им начать мобилизацию польской армии. Генштаб резонно считал, что подобный казус у нас повториться не может.

На Западе же удар концентрированными силами немцев стал возможен только потому, что этому способствовала французская стратегия ведения странной войны. Ведь французы к началу немецкого наступления уже несколько месяцев находились в состоянии войны с Германией, при этом они намеренно отсиживались за линией Мажино, дожидаясь, пока немцы не ударят первыми, безразлично взирая на концентрацию дивизий вермахта у своих границ. Немцы же выбрали слабо защищенный, но труднопроходимый участок французской границы, на котором их наступления не ожидали, и внезапно бросили на этот участок свои главные силы, зайдя в тыл французским армиям.

Так что ситуация на Западе, казалось бы, существенно отличалась от той, которая складывалась на наших западных границах в 1941 году. Поэтому-то Генштаб и считал, что идеи блицкрига были реализованы Германией в Польше и во Франции лишь в силу случайно сложившихся обстоятельств, которые у нас повториться не могут.

Немецкая же тактика в этом вопросе как раз и была направлена на то, чтобы путем дезинформации о своих истинных намерениях исключить какие-либо столкновения с РККА до того момента, пока на важнейших стратегических направлениях не будут уже сформированы мощные компактные группы армий во главе с бронетанковым ядром, поддерживаемые многочисленными военно-воздушными силами. А даже не догадывавшийся об этом Генштаб РККА своими действиями по реализации планов прикрытия фактически только способствовал успеху нацистской авантюры.

У СССР действительно существовала альтернатива, в рамках которой можно было предотвратить столь катастрофическое начало Великой Отечественной войны. Но для реализации этой альтернативы Генштаб и, прежде всего, его начальник должны были заблаговременно осознать свою главную ошибку в оценке военных планов противника. А именно то, что вермахт вовсе не собирается выстраивать на наших границах армии прикрытия, а уже в первые дни войны готовится к реализации стратегии блицкрига, как это Германия уже реализовала ранее в войне против Польши и Франции. Непонимание этого основополагающего факта лишало СССР даже малейших шансов избежать катастрофы, постигшей страну после 22 июня.

Суть альтернативы заключалась в том, что противника необходимо было принудить к ведению начального периода войны по нашим правилам. Для этого не позднее середины мая было необходимо объявить Германии ультиматум о немедленном прекращении концентрации дивизий вермахта на советских границах и отводе немецких войск в глубь страны. При отклонении ультиматума следовало объявить мобилизацию и начать сосредоточение и развертывание РККА у наших западных границ по планам прикрытия. В этом случае немцы уже на ранней стадии своего развертывания не могли бы уйти от приграничных сражений, направленных на взаимный срыв сосредоточения противоборствующих армий.

Однако, скорее всего в силу целого ряда причин, и в этом альтернативном варианте Красная Армия в начальный период войны потерпела бы довольно крупное поражение, но при этом наши потери, вероятно, были бы заметно меньшими, а потери немцев – большими, чем это произошло в реальности. Впрочем, эта большая тема выходит за рамки настоящей статьи, а с ее содержанием читатель может познакомиться в книге автора «Так кто же был виновником трагедии 1941 года», недавно вышедшей в серии «Историческая библиотека» издательства АСТ.

Здесь наши оппоненты, вероятно, возразят, что против проведения заблаговременной мобилизации РККА категорически возражал сам Сталин и поэтому альтернативный вариант не мог быть реализован на практике. Действительно, Сталин долгое время отказывался начать мобилизацию, но эти его решения базировались на советской военной доктрине и оценках Генштаба, свидетельствовавших, что вермахт якобы ведет сосредоточение армий прикрытия. В этом случае заблаговременное объявление мобилизации действительно не имело смысла и даже давало немцам некоторые дополнительные преимущества.

Однако, если бы Жуков представил убедительные доказательства того, что без заблаговременной мобилизации мы неизбежно попадем под удары блицкрига, от которых РККА никак не могла защититься, то Сталин, как сугубо прагматичный политик, уже не мог бы проигнорировать такую реальную угрозу существованию СССР. А о том, что он вовсе не был человеком, загипнотизированным идеей собственной гениальности как это частенько изображается его противниками, и мог резко изменить свою позицию в своих оценках действий Гитлера, говорит, например, его реакция на нападение нацистов на Югославию.

* * *

Автор далек от мысли, что катастрофа начального периода ВОВ явилась результатом предательства или преступной халатности, хотя без этого, конечно, не обошлось. Поражения Красной Армии в 1941-42 годах имеют гораздо более глубокие корни. Прежде всего, это был результат культурно-исторического разрыва, который привнесли в Россию Февральская и Октябрьская революции и последовавшая вслед за ними братоубийственная Гражданская война.

Для того чтобы победить в будущей войне, Советский Союз должен был создать мощную тяжелую индустрию, а нарождающейся промышленности требовались десятки миллионов грамотных рабочих и инженерно-технических кадров. Проблему кадрового голода можно было решить только за счет раскрестьянивания деревни.

В более развитых странах процесс раскрестьянивания осуществлялся в течение многих десятилетий и даже столетий, но в силу определенных исторических причин в царской России основная масса населения продолжала жить в деревнях. Доля городского населения России к 1913 году составляла всего 18%, а после Гражданской войны она снизилась до 13%. Для сравнения, в Англии уже к началу XX века 70% населения жило в городах, во Франции – 40%, в Германии – 30%.

Для того чтобы провести индустриализацию страны и построить экономику, способную в военных условиях противостоять внешней агрессии, было необходимо довести численность городского населения, по крайней мере, до уровня 30-40%. Иного России не было дано, причем разрешить эту проблему было необходимо в считанные годы.

Эта задача была блестяще решена в ходе триады сталинских реформ: коллективизация высвободила миллионы крестьян от непроизводительного ручного труда, индустриализация дала рабочие места для хлынувших в города масс вчерашних крестьян, а культурная революция позволила резко повысить образовательный и профессиональный уровень населения. И вчерашние безграмотные крестьяне встали у современных станков, а часть из них, закончив ФЗУ, техникумы, институты и академии, возглавили тысячи построенных заводов, НИИ и КБ, стали офицерами и генералами Красной Армии.

Все это было создано за каких-то десять – пятнадцать лет. Результат был достигнут поистине фантастический. Однако чудес на свете не бывает. Мастерство рабочего, инженера, ученого, военного шлифуется и передается от поколения к поколению. Только так создаются школы настоящих профессионалов. В России же связь поколений во время революции разорвалась. Страна после 1917 года во многом строилась с чистого листа. И ошибки в этих условиях были просто неизбежны.

Причем ошибки эти были неизбежны практически на любом уровне. Взятые от сохи рабочие из-за недостатка культуры производства выпускали низкосортную продукцию, а порой и приводили в негодность современные станки и оборудование, на которых они трудились. Инженеры и конструкторы, по крайней мере, на первых порах, слепо копировали далеко не лучшие западные образцы. Руководство страны задавало нереальные планы для промышленности и строительства, создавая искусственные экономические диспропорции. Эти были ошибки чрезмерно интенсивного роста и они, естественно, затронули и оборонные производства, и военную науку, и деятельность Генштаба.

Конечно, страна училась на своих ошибках. И без шишек тут обойтись было невозможно. Но, к сожалению, история дала России очень мало времени для учебы, и за свои ошибки мы были вынуждены заплатить слишком высокую цену.

Юрий ЖИТОРЧУК,

кандидат физ.-мат. наук