2012. Танго для Кали

ГЛАВА 10

В зоне было тепло и тихо. На самом деле очень возможно, что там было прохладно или даже холодно, но сидящему у костра человеку было тепло. А также тихо и уютно. Это было одно из его любимых мест, он всегда чувствовал себя здесь «дома». Баал сидел и смотрел на огонь. Часы, когда он оставался наедине с зоной, были лучшими в его жизни. Неважно, что рядом у костра сидят его товарищи: сейчас каждый из них — наедине.

В какой-то момент он заметил, что смотрит на пламя под непривычным углом. Возможно, это длилось уже некоторое время, а он не обращал внимания. Он перевёл взгляд на человека, сидящего у костра, — себя самого. Теперь человек был маленьким и далёким, находился в конце длинного коридора. По ту же сторону коридора остались товарищи. Там, где он находился, он был только и бесконечно один.

В этот миг Баал ощутил всю бренность земного существования, тщетность и никчёмность ежедневной обыденной суеты. Желания? Страсти? Пыль! Космическая пыль в бесконечности. Его разум был чист и прозрачен, как вселенская пустота. Ни страстей, ни желаний, ни чувств, только сияние ясности и холод бесконечных пространств. Он знал, кто он такой, — это знание составляло единственную и единую мысль. Оно дарило могущество и холодный покой. Бесконечная мощь сияющего Океана была его существом, ледяное спокойствие было его сутью, вечность была его свойством. У него не было слов, чтобы передать кому-либо явившееся ему понимание. Более того — у него не было даже понятий. Были только образы, отдалённо напоминающие то, что он теперь знал.

В то же время он понял, что некогда попал в плен. Он был посажен, заключён, загнан в убогую телесную оболочку. За что? Он не знал. Или он не помнил. Первое, что уничтожается при заключении в «тюрьму», — память. Впрочем, её почти никому не удаётся уничтожить совсем, её разбивают на куски и прячут, выводя за пределы убогого описания мира. Большая часть живущих и не догадывается, что в них скрыто знание о них самих. Теперь он знал, помнил, что реальность Земли — это что-то вроде исправительно-трудовой колонии. Общего режима, хоть в этом свезло, не строгого. Поэтому в ней можно встретить самых разных существ. Вряд ли кто-нибудь может назвать точную цифру зэка, тем более «статьи» и «сроки». Зачем они все здесь? Неизвестно. Может быть, сам вопрос «зачем» не имеет смысла. Может быть, «почему». Или же нужны совсем иные вопросы?

Нет, не все, кто ходит по Земле, — заключённые. Как не все обладают какой-то сущностью помимо своего жёсткого тела. Большинство как раз наоборот — не обладает. Пустышки. Биороботы с встроенным ограниченным интеллектом. Зачем всё это? Баал не знал. Он даже об этом не думал. Он был сосредоточен лишь на себе и на Силе, которая текла в нём, и которую он впервые ощутил как свою.

Он видел своих товарищей и понимал, что все они — такие же зэки, как и он. Они слепы и беспомощны в своих неуклюжих телах, они страдают от недостатков конструкции и подвержены её неизбежному разрушению. То, чем они могут гордиться, как способностями, полученными вопреки Договору людей, — не повод для гордости. Всё равно, что безногий гордился бы ловкостью бега на костылях. Когда-то давно он прочитал эту фразу, сейчас она пришлась в точку.

Баал почувствовал, как что-то потянуло его обратно. Казалось, к нему прицепились крепкие и липкие нити. Ему было больно, возникло ощущение смертной тоски, но сопротивляться он не мог. Его тащили обратно в камеру, в яму, где не было Света, и даже не было Тьмы — только Серость, только оковы. Он задыхался, кружилась голова, сознание балансировало на грани отключения — убогий мозг человеческого тела пытался переварить то, что было гораздо выше его понимания. Он снова в плену этого мира!

Он снова здесь. Снова огонь, зона, ночь. Снова тоска, теперь поддержанная воспоминанием. Он не забыл. Этого он уже никогда не забудет. Холодный Свет, Вселенский покой — он будет возвращаться к ним вновь и вновь при каждой возможности. И однажды он вернётся совсем, обязательно вернётся — его сковали, но не сломили, а теперь он вспомнил себя!

— И что теперь? — Матрёша смотрела на Чёрного, он смотрел на неё.

— Где-то здесь живёт Эс, — не слишком уверенно проговорил Антон. — То есть в Питере.

Он достал телефон и нашёл номер. Держать трубку возле уха пришлось долго.

— Да? Привет, — наконец раздался сонный голос на той стороне.

— Это Чёрный, — назвался Антон.

— Вижу, — недовольно буркнули в телефоне. — Что случилось?

— Мы… э-э-э… — Он замялся. — В общем, мы в Питере.

— Вы — это кто? — Эсгал, как обычно, тормозил с утра.

— Я и Матрёна.

— Вы где?

Антон растерянно огляделся:

— Не знаю…

— Блин, на улице что написано? На домах?

— Матрёш, поди, глянь. — Антон заметил табличку на дальнем углу дома, но надпись прочесть не смог.

Матрёна пробежалась к углу и радостно закричала оттуда:

— Улица Седова!

— Улица Седого, — осипшим голосом повторил Антон.

— Ага, — обрадовались в телефоне. — Идёте к улице между двух мостов, вам нужен тот, что через железку…

Эс возник в дверях в наспех натянутом кимоно, глядя на мир узкими щёлками глаз — они никак не хотели открываться. Но тут же глаза расширились и стали по пятаку.

— Вы чё, панкуете?

— Что? — не понял Антон.

— Из какой помойки вылезли? — Хозяин завис в дверях, застигнутый врасплох внешним видом гостей.

Антон посмотрел на Матрёну, потом оглядел себя — их обоих неровным слоем покрывала высохшая в тёплой машине полевая грязь.

— Да так… — Он небрежно махнул рукой. — В пути запылились.

Эс громко хрюкнул и отступил, сгибаясь от хохота.

— Снимайте всё здесь! — выдавил он сквозь смех. — Запылились! — Ванная — там! — Эсгал вынырнул из комнаты с парой полотенец. — Девушку вперёд.

Но первым зашёл в ванную он сам, оттуда раздалось громкое «бах», потом ровный вой и звук текущей воды. Он пропустил Матрёшу.

— Горячую не трогать, регулировать холодной. Вроде всё. — И махнул Антону в сторону кухни: — Кофе, чай?

— Кофе.

— Вы к нам надолго? — Кофе нужно было варить, он колдовал над туркой.

— Не знаю. Как ляжет.

— Остановитесь здесь?

— Нет. — Антон энергично качнул головой. — Мы в гостиницу. Здесь нас слишком легко найти, тебя знают.

— Гм. — Эс обернулся и внимательно посмотрел на Чёрного. — А ты в курсе, что портье докладывают обо всех постояльцах?

— Не знал, — огорчился Антон. — Что посоветуешь? Нам нужно где-нибудь жить, желательно не на виду.

— Частный съём. Сейчас. — Он сходил в комнату и вернулся с симкартой. — Держи. Я отпишу в «хату» текст, что «мои друзья желают снять двушку на месяц». Так?

— Да, пусть так. Только на пару месяцев.

— Ок, оставлю этот номер. Он петербуржский. Разговаривать будешь сам.

— Это надёжно?

— Агентов лучше посылать сразу, а собственники — вполне. Если они объявят, что сдают жильё внаём, им придётся платить налоги. Поэтому там не пишут оперу в Большой дом!

— В Большой театр? Это как? — не понял Антон.

— Большой дом — это Контора. Но ты прав, «театр» тоже неплохо звучит. — Эс улыбнулся. — Пошли. Товарищ в отъезде, я тут один.

В комнате он сразу уселся за один из шеренги компьютеров, выстроенных на длинном столе перед окном. Антон не без удивления разглядывал привычный для хозяев кавардак. Ковёр на весь пол, две кровати, шкаф, с одной стороны которого небольшой штабель из палаток, рюкзаков и ещё чего-то объёмного и на вид тяжёлого, а с другой торчат вёсла и удочки, книги в книжном шкафу, на шкафу, на полках вдоль всей правой стены. Необычные рисунки на левой. На разномастных листках были набросаны картинки из жизни разных миров.

— Сам рисовал? — поинтересовался Антон.

— Не, не умею, — отозвался Эс. — Гости.

— Они это всё видели?

— Кто видел, кто слышал. Здесь летают и водятся.

Чёрный не стал уточнять, он так и не разобрался в жаргоне лётчиков разных школ. Неважно. Он присел на кровать.

— Раз уж ты здесь, — Эсгал оторвался от компьютера, развернулся, — хочу рассказать. Я тут случайно попал в Город.

— В какой?

— За Петербургом стоит Город. Он сам — проекция города, который Город. Туда есть проходы, как точки в разных местах.

— Откуда ты взял про Город? — не поверил Антон.

— Это ясно уже из первых легенд. Говорят, Санкт-Петербург был построен на небе, и его целиком опустили в болота. Поэтому он устоял. Как ещё передавать идею проекции? Открытым текстом сказано. Ну и видно.

— Да. — Антон задумался. — И впрямь. И как там?

— Там нет метро. — Эс улыбнулся. — Но есть трамваи и храм. Там не очень жёсткий реал.

— А как же «быть Петербургу пусту»? — спросил Чёрный, когда они снова вернулись на кухню. Он теперь налил себе чай, хозяин же потреблял кофе в превышающем всякий смысл количестве.

— Посмотрим. Есть версия, что «стоять Петербургу 300 лет» прозвучало в Лавре, когда Пётр сундук с мощами Невского закрывал. Считая от официального переноса столицы, ноябрь 2012 года получается. Есть другая легенда, что будут три испытания: огнём, водой и голодом, и должна появиться некая белая дева. Если она трижды проскачет по всему городу, предсказания о гибели потеряют силу. Мне кажется, это должно произойти в Городе, но как?

— Ты же прошёл.

— Я на белую всадницу уж никак не гожусь. — Он фыркнул.

— А почему «белая»?

— Непонятно. Мы здесь все вроде не негры. Может, финка? Или инкери? Местная, то есть из коренных народов Ингерманландии.

— Что ещё за Ландия? — Чёрный впервые услышал слово.

— Ты на ней стоишь!

Раздался первый звонок. Несмотря на такую рань, жизнь в Интернете кипела. Антону пришлось брать телефон в ванную, зато, когда он оттуда вышел, у него были записаны три адреса на просмотр, и все три на сегодня. К обеду московские гости отмылись, обсушились и полностью переоделись — большую часть их одежды было проще выкинуть, чем отстирать. Антон прикупил себе длинный чёрный плащ и выглядел теперь весьма импозантно — завершающий штрих в его облик вносила трость.

— Попробуй забыть, что мы здесь были, — попросил он, прощаясь. — Так будет безопаснее для тебя.

— Хорошо, — кивнул Эсгал и поинтересовался в последний раз: — Тебе точно не нужна помощь?

— Нет. — Антон перебрал все варианты. Что бы ни ожидало их, им следовало разбираться самим.

Квартирка была самой обыкновенной — две комнаты вдоль коридора, кухня, санблок, — но чистой и относительно тихой. Во дворе-колодце возле машины суетились черноволосые мужички, звучала гортанная речь. Похоже, здесь проживало много выходцев с Кавказа — в другую сторону по лестнице шли длинные петербургские коммуналки. Тем лучше, они не станут обращать внимание на новых людей.

Антон прошёлся по квартире, включил газ на кухне, поставил чайник.

— Матрёшка, иди прибытие отмечать! Что-то ты какая-то грустная?

Он изучающе посмотрел на девушку, приложил руку колбу.

— Мать, да у тебя температура! Так, давай-ка в постель.

То, что девушка простынет после ночных приключений, следовало ожидать. Антон налил ей свежезаваренного чаю и вышел искать аптеку. Вернулся через полчаса с термометром и пачками аспирина. Градусник показал 38,5. Чёрный нахмурился. Он скормил ей таблетку, укрыл поплотнее, а сам засел на кухне, мрачный, как никогда.

С утра температура слегка упала, но к вечеру подскочила до тридцати девяти. Чёрный поил Матрёшу чаем с мёдом, отваром малины, аспирином, менял пропотевшее бельё, клал намоченную в уксусе тряпицу на лоб. Он бегал вокруг неё всю ночь и весь день, но проку не было. Вызывать «скорую помощь» нельзя — там сразу потребуют документы, и на их поездке можно ставить жирный крест.

На третью ночь Антон почти решился позвонить по ноль-три. Температура перевалила за сорок, девушка лежала с закрытыми глазами и слабо шептала что-то по-итальянски, Чёрный в полном отчаянии сидел рядом, держал её за обжигающую руку и готовился сдаваться властям. Или не властям, разницы уже не будет. Его слегка качало — после перипетий поездки он так и не спал, Матрёшино лицо порой отступало и теряло чёткость черт. Наверно, у него смерклось в глазах — её лицо вдруг потемнело, стало почти чёрным. Некоторое время он не видел ничего, кроме этого чёрного лица и чёрной руки в своих ладонях. Он пришёл в себя, когда зазвонил телефон.

Антон удивился — этот номер не мог знать никто, в аппарате так и стояла симка Эса.

Послушать всё равно стоило. Он пошёл за мобильником.

— Да?

— Добрый день, — раздался отдалённо знакомый голос. — Как отдохнули? Когда съезжаете?

— Что? — Антон запнулся. Когда они съезжают? Это что, их кинули, что ли? Но что-то в голосе хозяина квартиры отводило подобную мысль. Чёрный осторожно спросил: — А какое у нас число?

— Второе июля! — радостно известил голосок.

Антон сглотнул слюну. Не может быть! С другой стороны, не бывает таких разводов. Это же элементарно проверить.

— Пожалуй, мы задержимся ещё немного, — осторожно произнёс он в телефон. — Можно?

— Можно, — согласился хозяин. — Оплату вперёд.

— Да, конечно. Давайте завтра? Сегодня мы заняты.

— Хорошо, — тут же отозвался хозяин, развеяв последние сомнения Антона в искренности своих слов. Если бы его хотели опустить на деньги, их потребовали бы сегодня. — Созвонимся!

Телефон замолчал. Чёрный оторопело смотрел на экран. По коридору зашлёпали босые ноги. Обычная белокожая Матрёша возникла в дверях, улыбнулась и попыталась пригладить волосы.

— Ты мне дал выспаться за прошлую ночь?

— Как ты себя чувствуешь?! — бросился к ней Антон.

— Нормально. — Она потянулась. — Даже замечательно! Отоспала-ась.

Чёрный сел, где стоял, и только через пару минут смог подняться и разговаривать. Девушка непонимающе смотрела на него и смеялась:

— Да что тебя так удивило? Лохматых Матрён не видел? Или у меня прорезался третий глаз?

— Всё хорошо, — наконец произнёс он. — Всё в порядке.

— Странно, я сейчас готова динозавра съесть, — удивилась Матрёна.

Только тут и Антон ощутил жадный сосущий голод. Он улыбнулся:

— Я тоже, — и заглянул в холодильник. И тут же его захлопнул — оттуда пахнуло смрадом испорченных продуктов. То немногое, что он покупал пару дней — месяцев?! — назад, пришло в полную негодность.

— Что это значит? — Матрёша не поняла.

— Это значит, что придётся мыть холодильник. — Антон решил пока ничего не рассказывать, он сам никак не мог осознать, что находится не во сне. — Займись, Мать, а я пока до магазина?

— Ладно. — Девушка сморщила нос, но делать было нечего.

Антон выскочил в пасмурную серость дня и замер на первом шаге. В городе было душно, как в парной бане, над крышами до самых облаков витал то ли дым, то ли дымка, дышать было трудно, влажность забивала непривычные лёгкие, рубашка тут же намокла, под ней побежали ручейки пота. Вот теперь он окончательно поверил — это не могло быть весной. Это пекло язык не поворачивался назвать началом мая. В первую очередь он купил газету, взглянул на дату, кивнул. Да, второе июля, ничего не попишешь.

На обратном пути он заметил что-то белое в почтовом ящике их квартиры. Извернулся, поддел лезвием ножа, достал сложенный вдвое, видимо вырванный из блокнота, листок с нарисованным мальтийским крестом. Антон развернул лист, прочёл «In hoc signo vinces», ничего не понял и убрал в карман.

Они провозились до позднего вечера: навели порядок в доме, экипировались по-летнему, Антон рассказал девушке, что произошло, поудивлялись вместе. Она не помнила ничего, после того как Чёрный послал её спать. Только ближе к полуночи выбрались побродить по городу — нужно было осмотреться и приступить к собиранию сил. Матрёша помнила их прежний план: навестить следовало Казанский собор, финскую лютеранскую церковь, Исаакиевский собор и напоследок Казанскую церковь в Воскресенском Новодевичьем монастыре. Где находится финская церковь, они не знали, в Исаакий идти было поздно, решили прогуляться до Казанского и хотя бы со стороны взглянуть на «лучезарную дельту».

На улице было светло, глаза лезли на лоб, отказывались верить себе, наблюдая белый день на дворе и полночь на часах мобильного телефона. Нет, не белый день — белую ночь. Они видели её впервые. По улицам бродили восторженные туристы, вертели головами, щёлкали камерами, целовались — народу было достаточно. Чем ближе они подходили к Невскому, тем больше становилось людей. Они ничем не отличались от обычной гуляющей парочки на улицах залитого матовым светом, зыбкого, готового растаять как сон города.

Колоннада показалась издалека, закрывая само здание, требуя войти в полукруг. Они перешли проспект, добрались до сквера перед собором. Поставленные в последние годы ограды мешали, уродовали пространство, Антон всё время натыкался то на одну, то на другую часть забора — его тянуло к зданию, а прямой подход был закрыт. Треугольник, испускающий лучи, казалось, слепил глаза, давил, властно приказывал подойти ближе, впитать свой свет. Они, спотыкаясь, хватаясь друг за друга, обошли забор, остановились возле калитки к фонтану, взялись за руки. Антону казалось, что глаза Матрёны сейчас сами стали лучезарными дельтами и излучают точно такой же свет. Он не видел себя, но подозревал, что выглядит так же. Их взгляды встретились, лучи света пересеклись.

— Я вспомнила! — выдохнула Матрёна. — Кали…

Вдруг её глаза застыли и расширились, в них показался страх. Она уставилась куда-то за спину Чёрного. Антон обернулся, закрывая девушку своей не слишком широкой спиной. По дорожке вдоль колоннады в их сторону направлялась группка мужчин. Несмотря на жару, на них были строгие деловые костюмы, их неторопливое приближение внушало необъяснимый страх. Чёрный покрепче перехватил трость, как вдруг услышал топот ног, это Матрёна не выдержала и кинулась убегать. Он развернулся и тоже побежал — не мог же он её бросить.

Девушка проскочила перекрёсток наискосок и теперь неслась вдоль узкого канала. Антон поспешал следом, чувствуя спиной напор погони. Впереди виднелись купола большого пряничного собора, разноцветного и изузоренного. Антон догнал Матрёну как раз тогда, когда она поняла, что попала в западню — перед самым собором набережную наглухо перекрывал строительный забор, вправо уходила какая-то подозрительная кривая дорожка среди высоких кованых оград. Она стала бы идеальной ловушкой, если бы окончилась тупиком.

Выбора не было, Антон дёрнул девушку вправо. Тут же они поняли, что эта дорожка и так станет ловушкой — первый из преследователей перемахнул через забор и скрылся за зданием. Значит, клещи. Антон добежал до запертых ворот, за которыми был небольшой сад. «Ведётся наблюдение» — гласила табличка, но он не стал читать, он поймал девушку и повернул к ограде:

— Лезь!

Матрёша молча вскарабкалась по тяжёлым кованым цветам и листьям, перебралась через верх. Антон уже лез за ней. Они спрыгнули возле пустой будки охранника и кинулись к противоположному краю садика прямо по зелёной траве. С той стороны ограда была невысокой, преодолеть её труда не составило. Они бросились бежать по узкому проезду, но почти сразу остановились и огляделись. Вправо уходила аллея, там на бронзовом коне восседал бронзовый царь, дальше виднелся тупик. Влево отходил мощёный мост к воротам замка. Возможно, некогда он был подъёмным — внизу блестел то ли декоративный ров, то ли пруд. Впереди проезд упирался в очередную полосу воды — рек в Петербурге хватает. Чувство опасности подсказывало Чёрному, что их преследователи не отказались от своей цели и вот-вот будут здесь. Он ушёл влево, рассчитывая укрыться за парапетом, больше они ничего не успевали сделать. Ему казалось, что он уже слышит мерный топот ног за углом.

На воротах висело расписание работы кассы. Вот засада! Днём можно было бы проскочить через этот музей. Антон подбежал к решётке, закрывающей вход, и вцепился в неё, как будто собрался выломать. Глаз Дракона на его напрягшемся пальце внезапно загорелся красным. Чёрному показалось, что его спину припекло солнце, а перед ним прошла группка неясных теней самого экскурсионного вида. Он схватил за руку Матрёну и, не очень понимая, что делает, надавил на решётку. Калитка открылась. Тогда он быстро втащил девушку в проход, успел заметить вроде бы открытую кассу, пробежал мимо и нырнул за угол, уходя из зоны видимости с площадки перед воротами. Здесь он, наконец, выдохнул, привалившись спиной к прохладной стене. Они были во дворе замка в полном одиночестве, над ними мерцала белая ночь. Топот ног приблизился и затих — возле решётки собралось несколько человек.

— Куда они делись? — зло спросил кто-то.

— Следа нет. Не взлетели же, — ответил другой голос.

— Рассказывали, он когда-то летал. Даже зацепился за ангела, — возразил третий.

— Брехня, мужицкие сказки, — буркнул первый. — А след на самом деле пропал. Кто-нибудь его чувствует?

Там помолчали.

— Ладно, раз они вылезли, никуда не денутся. Мимо им не пройти. Отбой.

Ноги затопали вразнобой, шум удалялся.

Несколько минут Антон и Матрёна так и стояли, прижавшись к стене, позволяя себе разве что поглубже дышать. Потом девушка несмело спросила:

— Нам уже можно идти?

— Не знаю, — ответил Антон, вглядываясь в боковое окно первого этажа — там ему почудился слабый свет. Только разборок с охраной им и не хватало. Свет стал ярче, за стеклом обрисовалась нечёткая фигура со свечой в руке. Человек несколько раз поднял и опустил свечу, словно привлекая их внимание. Антон подошёл.

За стеклом стоял одетый в исторический костюм начала девятнадцатого века мужчина с большими печальными глазами и маленьким безвольным ртом. На его голове был белый парик, а может быть, это его седые волосы были завиты в смешные букли. Он величаво кивнул Антону. Чёрный неуверенно кивнул в ответ. Он не знал, что по ночам по замку гуляют сумасшедшие.

— Передайте матушке, — неожиданно чётко произнёс мужчина и протянул Антону свечу. Его рука легко преодолела стекло. Чёрный помялся, но потом взял призрачную свечу из призрачных пальцев. Человек за стеклом кивнул ещё раз и пропал. Антон стоял, глядя на огонёк в своей руке и ощущая, что держит восковой стержень, которого не может быть. Притихшая девушка жалась к его плечу.

— Идём, — отрывисто бросил Антон, приобнял девушку — сделать это как следует, мешала трость — и двинулся к решётке ворот. Они оба смотрели на огонёк и не заметили, как прошли сквозь прутья.

— Куда теперь? — поинтересовалась Матрёша.

— Прямо, — пожал плечами Антон. — Свечу отдавать.

Они прошли по аллее, которая при ближайшем рассмотрении вовсе не заканчивалась тупиком, взяли вправо и вышли на Невский проспект как раз напротив памятника Екатерине. Плюнув на правила движения, Антон пересёк проспект и установил на постаменте посылку от Павла. После чего тщательно обтёр руку о штаны. В садике не было никого, ночь, наконец, немножечко потемнела и стала напоминать сумерки. В призрачном свете ночи сияло голубоватое пламя. «Фантастика!» — подумал Антон.

— Я кому говорила, чтоб не показывался мне на глаза? — возмутился резкий женский голос за его спиной. — Ишь, волю взял, вражина!

Антон рывком обернулся. Матрёна быстро юркнула за него и вцепилась в локоть. Перед ними стояла дородная женщина в тяжёлом длинном платье. В её лице были заметны высокомерие и привычка повелевать. Чёрный покосился через плечо на постамент — он был пуст. Он церемонно поклонился:

— Государыня, если ты хотела врагов, то кто же тебе мог отказать?

Женщина поджала губы, потом посмотрела на поставленную свечу, на Чёрного, на Матрёну.

— Ладно, шут с тобой, раз явился. Физию вон свою забери!

— Что сделать? — изумился Антон.

— Физиономию, говорю, забери, загостился ты у Елагина.

— Ладно, — растерянно кивнул Антон. Он не понял, чего от него хотят, но не спорить же. Он поклонился напоследок, Матрёша неловко присела, и они быстро покинули садик.

Дома их не хватило даже на чашку чая, пришли и упали спать. Впечатлений для одного дня оказалось с избытком.

Поутру, пока было довольно прохладно, Антон сгоношил Матрёну двинуться на Елагин остров: только там можно было найти ответ на загадку, заданную Екатериной. Повеления такого рода следует исполнять, а Антон не знал, как это можно сделать. Он решил, что, наверно, где-нибудь во дворце остался его портрет, то есть портрет Калиостро конечно же, и ему предстоит как-то его оттуда изъять. Но сначала нужно было его увидеть.

Он рассчитывал, что на месте вспомнит что-то полезное, но современный Елагин был совсем не похож на тот, что он мог помнить. Тогда это был загород, где стояло имение. Теперь — обычный городской парк с мамами, бабушками, детишками, роллерами и группками организованных туристов. То, что им направо, он сообразил.

Дворец оказался новоделом — конечно, если смотреть на него из глубины восемнадцатого века. Тогда там стоял большой деревянный дом, сейчас — маленькие белокаменные палаты. Они вошли в холл, Матрёна быстренько юркнула узнавать, где касса, а Чёрный задержался возле больших зеркал. Что-то они ему напоминали. Они были ещё в старом доме? Или рамы от них были старыми? Или само стекло? Нет, непохоже, разве что расположение — одно напротив другого, как он когда-то хозяину подсказал.

— Антош, мы идём наверх? — Матрёша нашла, где продают билеты, и теперь торопила Антона.

— Сейчас.

Он всматривался в зеркальный коридор. Да, точно так, как было тогда, когда они наезжали в загородный дом.

— Ну, Антош!

— Подожди!

В конце зеркального коридора что-то мелькнуло. Тёмная точка выросла, кто-то шёл навстречу Чёрному — невысокий полноватый человек с большим выпуклым лбом, глубоко посаженными глазами, орлиным носом и жёстким властным подбородком. На нём был странного вида малахай, что-то восточное. Антон узнал этого человека.

Калиостро приблизился. Он подошёл к самому стеклу, их глаза встретились. Калиостро воздел руки, как будто обращался к небесам, затем развернулся. Антон наложил свои ладони поверх рук человека в зеркале. Блеснуло и явственно щёлкнуло его кольцо. Чёрный почувствовал, что их руки стали едины. Тогда он приблизился к самому стеклу, прижался к нему. Отражение медленно истаивало за зеркальным стеклом. Антону казалось, будто к нему возвращается то, чего ему всегда недоставало, только он об этом не знал.

Внезапно зеркальный коридор вновь потемнел. Темнота стремительно приближалась.

— Мотя, беги! — крикнул Антон, не в силах прервать процесс поглощения своей «физии», пока он не окажется завершён.

Матрёна бросилась к выходу, завозилась с ручкой — впопыхах она забыла, в какую сторону открывается дверь. Наконец Антон отклеился от стекла, вскинул руку с кольцом, начертал гексу, но было поздно — раздался звон, на пол полетели осколки. Из рассыпающегося зеркала вырвался сгусток тумана.

— Что вы там… — раздался возглас из соседней комнаты, где помещалась касса.

Антон следом за девушкой выбрался из дворца. Напоследок он услышал истошный женский вопль. Они завернули за угол, заметили неподалёку мост и побежали к нему прямо по охраняемой музейной траве.

Выезд с моста закрывала решётка, слева показался охранник, но, пока он раздумывал, нужно ли останавливать бегущих людей, Матрёша и Антон были уже далеко. Они не оглядывались — что получившая свободу тварь их преследует, стало понятно по короткому вскрику сзади.

Их встретили заборы и строящиеся дома, они метнулись влево, потом вправо, нырнули в сооружённый строителями коридор, выскочили к очередному каналу, пробежали по мосту. Дальше Антон не помнил — они, держась за руки, неслись между глухими заборами, сворачивая в разные стороны. Потом заборы кончились, улица влилась в очередной парк, как ни странно, почти совсем безлюдный.

— Не могу больше. — Матрёна задыхалась от быстрого бега.

— Терпи!

Тут же Антон резко взял влево: он увидел шесть стволов, растущих из одного корня. «Знак!» — мелькнула мысль. Они завернули за чудо-дерево так, чтобы его стволы закрывали их от дороги, и остановились, тяжело дыша. Что ж, если он ошибся, они это сейчас узнают. Антон подумал, как им повезло, что тварь оказалась голодной и ставила свой аппетит выше долга погони. Прошла минута, потом другая. Они восстановили дыхание, а преследователь их до сих пор не нашёл. Они приободрились. Конечно, из-под дерева рано или поздно придётся уйти, но они получили время подумать, как быть дальше.

Придумать ничего не удалось, нечего было придумывать, находясь в незнакомом месте в чужом городе. Чёрный достал карту, они изучили её и решили, что нужно добираться к метро. Значит, прямо, через мост и прямо. Только до моста нужно было дойти. Антон чертыхнулся, что он знает множество способов защиты от демонических сил, и ни один из них не годится, ни один не рассчитан на оперативно-полевое применение.

Он не мог подготовить и провести ритуал, сидя под деревом. Тогда они просто вышли и пошли вперёд.

— Смотри! — Слева вновь потянулся забор, за ним показалось странного вида здание, серое, с узкими арочными окнами и балкончиком посередине. Сейчас Матрёша указывала на вывеску возле ворот.

— «Йога-студия Аюнхара. Самадхи», — прочёл Антон. — Зачем нам йоги?

— Это Кали нас сюда привела! — Матрёна уже нажимала кнопку звонка.

— Вы на занятия? — осведомились по домофону.

— Нет, — смело заявила она. — Мне нужно помедитировать. Кали указала мне на ваш дом.

После продолжительного молчания замок щёлкнул. Девушка сразу же потащила Антона во двор.

— Добрый день. — Антон постарался ненавязчиво продемонстрировать своё кольцо, помня, какой успех это имело в Англии. Но открывший им дверь немолодой худощавый человек не обратил на него внимания. Зато он очень почтительно поклонился Матрёне:

— Входите. Вы можете оставаться здесь столько, сколько вам будет нужно.

— Спасибо, — нимало не удивилась она. — Антон, я не успела тебе рассказать… Мне действительно нужно помедитировать, я знаю, что делаю.

— Да, хорошо, — кивнул Антон, присаживаясь на любезно предложенный ему диванчик для посетителей.

Матрёна лежала в кровати, укутанная в тёплое одеяло, хотя её опять бросило в жар. Весь день она раскачивалась на этих качелях: жар — холод, холод — жар. Она не спала, порой лишь забывалась в горячечном бреду. Вот и теперь сознание снова куда-то уплывало, следуя за высоким звуком на пределе человеческого слуха. Или за пределом? Девушка приоткрыла глаза. Звук шёл отовсюду и одновременно из клубка чёрных ниток, который кто-то повесил над её кроватью. Её охватил страх, даже не страх — ужас. Клочки мыслей вихрем пронеслись в мозгу и исчезли. Окаменев, она наблюдала, как клубок уплотняется, набирает цвет и вес, распространяется ввысь и вширь, обретает форму. Форму? Это похоже на силуэт женщины! Неужели?! Девушка села в постели, протягивая руки к туманной фигуре.

Впрочем, если бы она оглянулась, то увидела бы, что всё ещё лежит неподвижно.

Силуэт двинулся к ней, коснулся, окутал своим туманом. Жар немедля ушёл, теперь Матрёну объял арктический холод, она застывала, обращалась в кусок льда. Сумрак окутал её всю, она уже не видела ни стен, ни мебели, ни сидящего возле кровати Антона — только тьму. Девочка Матрёна растворялась во тьме, а её место занимала… занимало… То, к чему они так стремились с Антоном, пришло и теперь устраивалось в части её души. Или она становилась его (Её?) частью.

Восприятие обострилось: сейчас Матрёна видела даже воздух, ощущала его запах, вкус, слышала звук. Внутри неё пробегали электрические разряды, ветвились, потрескивали и распадались. Она чувствовала запах озона. Тьма клубилась вокруг её тела, подбиралась к нему, впитывалась, как в губку, пока не исчезла вся. Теперь девушка боялась пошевелиться. Она закрыла глаза и сосредоточилась на том, что происходило внутри. Кто-то тяжело ворочался внутри её тела, что-то огромное и невыразимое прикасалось к её сознанию, легко сливаясь с ним, но, не поглощая полностью. Сила заполнила её, как пустой кожаный мешок, и она узнавала эту Силу, она не была ей чужой, про неё девушка тоже могла сказать «Я», только это «я» было большое. Она могла теперь мыслить и действовать с осознанием этой Силы, в то же время мысли и действия оставались её собственными. Да, собственными, но уже иными, присутствие Силы неизбежно отпечатывалось на них. Матрёша подумала, что так же разумная мать даёт своему ребёнку самому сделать первый шаг, однако незаметно страхует его, чтобы он не ушибся. Это была её последняя мысль, потом она рухнула обратно и крепко заснула.

Когда девушка вышла из помещения для медитации, Антон взглянул на неё, потом молча встал и пошёл следом. Они вышли из двора студии и так и шли до самого дома: молчаливая девушка впереди, молчаливый спутник чуть сзади. Прохожие как-то сами собой уходили в стороны, светофоры переключались на зелёный свет, машины тормозили. Дома Матрёна вошла в свою комнату, легла на кровать и отключилась. Антону тоже очень хотелось прилечь, но он заставил себя позвонить хозяину квартиры и уговориться о встрече. В конце концов, тот никоим образом не был виноват в необычных приключениях своих постояльцев.

«Население Земли неизбежно будет сокращено. — Леонид задумчиво смотрел на экран компьютера. Он только что закончил анализ очередной подборки новостей. — Ресурсов истощённой планеты даже при справедливом распределении не хватит на разжиревшую популяцию безволосых приматов. Но справедливости не будет. Те, кто в состоянии обеспечить себе достаточное количество благ, будут накапливать их всё больше и больше, не считаясь с разумной достаточностью, полностью отбросив разум. Впрочем, почему будут — они делают это сейчас. „Как мы привыкли отодвигать всё плохое в будущее! На наш век хватит“ — так рассуждали наши предки и их предки тоже. На их век, на самом деле хватило, а вот с нашим проблема.

Наука ведёт безумную партию с истощением источника жизни, и ставка в ней — выживание. Существующий способ производства, способ взаимодействия с окружающим миром полностью обанкротился и исчерпал себя. Невозможно выжить, продолжая добывать всё больше, выращивать всё больше и потреблять всё больше. Система пошла вразнос. Нужен совершенно новый способ освоения окружающей среды, принципиально новые технологии. Шаги к ним есть, есть и прорывы, но счёт идёт уже не на десятилетия. Что быстрее — выход на иную ступень цивилизации или её коллапс?

Если им удастся действительно построить город за пределами этой Земли — кто будет в нём жить? Кого нужно будет разыскивать, уговаривать, переводить и устраивать на новом месте в первую очередь? Строителей? С одной стороны, да, с другой — зачем нужны те, кто умеет лишь ляпать коробки из бетонных блоков? Блоков не будет, коробок тоже. Нужны те, кто способен примериться к материалу, изменить принципы построения согласно законам иной среды, кто может учить и учиться. Умельцы, изобретатели, творческие люди. Много ли их осталось? Увы, немного.

Затем, если они не хотят вернуться в каменный век, им необходимо сохранить уровень имеющихся на Земле знаний. Значит, нужны будут те, кто стоит на переднем крае науки. И не просто стоит, а активно действует на этом переднем крае, заглядывает за край и отодвигает его всё дальше. Те, кто не зашорен академическими догматами, кто способен однажды признать, что все его знания о природе оказались туфтой, и начать изучать сначала. Те, кто способен мыслить самостоятельно и неординарно. Потому что любой объём информации можно сохранить в компьютере, в двух, трёх — сколько понадобится.

Их ведь не так много понадобится… Не так много успело понять человечество за свою жизнь. Но нельзя записать на жёсткий диск то, что эту информацию создаёт — ищущий разум.

Нужно обязательно отыскать и собрать тех, кто уже сейчас выходит за границы человеческого состояния, отказывается признавать „договор“, осваивает запретные способы восприятия, развивает отключённые органы чувств. И при этом сохраняет здоровую гибкость сознания, не впал в фанатизм или религиозный экстаз. Тех, кто способен целенаправленно перемещаться между своими мирами, даже если понимать под этим линейку психических состояний. Критерием отбора должна стать практика: покажи, что ты уже умеешь. Не рассказывай, но покажи. Да, так. — Он потёр виски, в них слегка стучало. — Нового мира заслуживают лишь те, кто представляет собой не абстрактное „что-то“, а сильную, яркую, способную, неординарную и обязательно изменчивую личность. Только у них будет шанс уйти в поворот и начать новый подъём не с нуля, а с высоты предыдущего шага».

Леонид поднялся, погасил экран. Нужно не забыть набросать основные тезисы о критериях отбора. Но не сейчас, сейчас пора отправляться в офис.

Почему они пошли в Петропавловку, ни Антон, ни Матрёна не сумели бы объяснить. Может быть, крепость остановила их внимание, когда они проходили мимо неё, уходя с Елагина острова, может быть, подсознание скрыло какие-то свои расчёты, согласно которым здесь должно было оказаться сердце Санкт-Петербурга, и выдало лишь результат, может быть, причиной был сон Матрёши. Она снова видела во сне «свой» Храм, но не могла с уверенностью заключить, чем он должен оказаться в реальности. Она помнила лишь, что бродила между огромными колоннами, как между стволами деревьев, вокруг были полумрак и пустота, и ещё там был круг. Где «там», как он выглядел — она не могла рассказать, здание снаружи тоже не видела. Подумав, они пришли к выводу, что, может быть, самый первый храм Петербурга тоже следует включить в кандидаты. По крайней мере, на него следовало взглянуть.

Они прошли в крепость от Троицкого моста, подивились на толстые серые стены. Часть их, выходящая к Неве, ещё во времена Екатерины была одета в гранит, дальняя так и осталась кирпичной. Скривились на подарок Шемякина — больно нетрадиционным предстал у него великий Пётр, подошли прочесть стенд возле ограды.

— Однако… — Матрёша вдруг стала серьёзной. — Нам точно нужно было сюда прийти. Видишь, здесь похоронен Брюс.

— Это брат нашего, — пояснил Антон.

— Я знаю. Подождёшь?

Она, не дожидаясь ответа, побежала обратно и затерялась среди туристов. Антон пожал плечами и присел на скамью. Минут через десять Матрёна вернулась с букетом цветов.

— Жаль, непонятно, которая его могила, — вздохнула она. — А туда не пускают?

— Видимо, нет. — Антон не заметил, чтобы за оградой кто-то ходил.

— Ладно. — Она просунула букет сквозь решётку. — Всё равно это ему. Мне кажется, нашему Брюсу было бы приятно.

— Ты умница! — похвалил девушку Антон.

Они прошли в арку ко входу в собор. Заглянули — перед ними предстал турникет с билетёрами, дальше глаза слепил блеск золота — золотым было всё: люстра собора, оклады икон, иконостас, подсвечники.

— Нет! — Матрёша шарахнулась назад. — Это не он! Точно. Не пойдём туда.

— Может, посмотрим? — на всякий случай спросил Антон.

— Нет. Мне кажется, нас раздавит эта помпезность. Не надо! — Она умоляюще подняла глаза на Чёрного.

— Как скажешь. — Он улыбнулся. Ему тоже не слишком хотелось заходить в собор.

— Давай лучше на бастионы, — предложила она.

— Куда? — Чёрный не заметил надписи о том, что на стену можно подняться.

Вскоре они уже прогуливались по галерее. Открытый для туристов участок стены был недлинным, зато время — неограниченным. Они прошлись до конца, вернулись к началу, потом снова дошли до угла первого бастиона. Отсюда вид на город был лучше всего. Антон всмотрелся, отыскивая уже знакомые ориентиры. Вон Исаакий, эту чернильницу отовсюду видать. А вон — купол с башенкой от Казанского собора. Отсюда он смотрится довольно дурацки. А что там между ними? Правее Казанского вдруг оказался ещё один неизвестный купол, из него вырастала прямоугольная башня без опознавательных знаков. Антон моргнул — да нет, над куполом поднимался шпиль, на котором тоже совсем ничего не было, ни полумесяца, ни креста. Адмиралтейство? Нет, его кораблик гораздо правее и ниже.

— Матрёш, глянь, что у нас там? — Он повернулся к ней и махнул рукой.

— Ничего, — удивилась Матрёна. — То есть ничего особенного. Казанский.

— Нет, рядом. — Антон снова взглянул на панораму. Башни не было. Помстилось? Или это мираж? Он прикинул, могут ли быть здесь миражи, получилось, что в такую погоду могут. Надо же, как ему повезло. Он улыбнулся и бросил прощальный взгляд на другой берег. Рядом с Казанским собором отчётливо возвышался громадный Храм, окружённый несколькими остроконечными башнями. Казалось, он продавил небеса и провалился, тяжко приникнув к земле.

— Мать, да гляди же! — Антон встряхнул Матрёну, которая засмотрелась на распластанную вдоль реки часть города левее Троицкого моста.

— Да что ты такое нашёл? — не поняла она. — Пирамиду?

Теперь Антон пожалел, что отвёл взгляд. Он резко обернулся. За Казанским стояла самая настоящая пирамида, остроконечная и четырёхгранная, как в Египте. Она блеснула под Солнцем и растворилась, возвращаясь в марево.

— Идём домой, — хмуро уронил он. — Это глаза устали от блеска воды. Нет там ничего.

Но и дома он не мог отделаться от видений — очертания Храма стояли перед глазами. Что же ему пригрезилось? Может быть, Город? Тот, проекцией которого «с небес на землю» опущен Санкт-Петербург, небесный Город, архетип «города»? Он задумался. Получается, небесный Город проявляется на Земле в виде земного города. Тогда о земном можно сказать «аватар». Может ли неживой объект быть аватаром? Почему нет? Это слово представляет принцип явления, всё, что происходит согласно этому принципу, можно им называть. И Истинный Храм будет представлен на Земле земным храмом, заключил Антон. Вот что пытался соорудить Соломон. Вот о чём говорят масоны. Вот что он искал — он это чувствует! — что он когда-то искал здесь. Храм-аватар. И нашёл. Он знает, что он нашёл. Только не помнит.

Чёрный достал карту, развернул. Так, они стояли вот здесь, видение возникло на вот этом азимуте… Что там? По этой линии шёл створ Московского проспекта, на котором стояла Казанская церковь Новодевичьего монастыря. Всё сходится.

— Антош, может, мы сегодня и в финскую церковь сходим? — неслышно подошла Матрёна. — Надо бы скорее все знаки собрать, раз за нами погоня.

— Надо бы, — согласился Антон. — Но давай завтра? Сегодня я подумать хочу. Очень надо. Мне нужно восстановить память Калиостро, то, что я получил вчера.

— Да. — Матрёша кивнула. — Понимаю. Это нужно. Хорошо, я согласна.

— Те, кто охотится за нами, — всего лишь люди. Они могут взять числом, но Силы просто порабощают их, а раб — очень малоэффективное орудие. Они не полномасштабные аватары, какими должны стать мы с тобой.

«Эх, Чёрный, ты слишком хорошо о них думаешь. Они очень давно поняли, что у тебя есть возможность стать „иным“ и что заполучить тебя совсем не просто. Только возможность, если ты сумеешь найти свою половину. Никто не знал, кто она, они начали игру. Они ставили на Татьяну: если не она, то никто. Когда не вышло, они захотели незаметно от тебя избавиться. Они продавливали твою энергетику, медленно, но верно. Чёрный, Матрёна стала противоядием, как именно — мы не знаем».

— Седой? — скорее сообщил, чем спросил Антон.

— Он. — Матрёша кивнула. — «Кстати, как последствие, — твои проблемы с позвоночником, и не только. Мы выяснили это недавно. Действия Сил — это основная причина. Основной удар от книги взял на себя твой отец. Тобой занимались, поэтому это и война из-за книги тебя не в полной мере затронуло. Мы предполагали, что они во многом замешаны. Слишком глубоко ты у них на крючке. Мы не знали, в чём именно они точно участвовали. Мы всегда знали, что они ведут нечестную игру. Но это…»

— Он хочет сказать, что Силы готовы действовать напрямую? — поразился Антон.

«Мы посчитали необходимым вас предупредить… Достать эту информацию нам было крайне трудно… Мы действуем во благо вам, порой нарушая строгие правила. Удачи».

Девушка замолчала, они смотрели друг на друга. Говорить было не о чем. Кто бы или что бы ни вышло сейчас против них, отступать было всё равно некуда.

Видимо, Седой сбил настрой — воспоминания никак не шли. Лезла какая-то эмоциональная чепуха — обиды, минуты торжества, разочарования или надежды. Он помнил, как ожидал появления графа Потёмкина, как внутри дрожала мелкая противная жилка сомнения — а если он обознался? Если спешащий сюда человек вовсе не всесильный граф? Или же его что-то задержит в пути? Как облегчённо он выдохнул, когда его сиятельство возник в дверях и высший свет Петербурга согласно ахнул. А что ему удалось узнать на этом приёме? Провал. Помнил, как впервые продемонстрировал Елагину трюк с зеркалом, как тот купился на видимую простоту создания коридора. Но кого они вызывали тогда? Он был частым гостем во дворце покровителя искусств Строганова, они старательно получали философский камень. То есть Строганов получал, а вот что притягивало туда его? Не опыты же, для них ему хватало дорожной лаборатории в экипаже. Лабораторию помнит. Цель не помнит. Аминь.

Антон промучился несколько часов. Воспоминания дразнили и не давались. Потом плюнул и переключился на события дня. Силы готовы на всё, чтобы не дать им отыскать нужный храм. Который является аватаром Истинного Храма. Который… который… Кому был посвящён самый первый Храм? Храмы служат для связи человека с Высшими Силами, кого и с какой Силой должен был связать он? Понятно, что не человека. Первый Храм может быть только Храмом Древних. Нет, не так, первый Храм стоял уже на Земле, значит, он был лишь первым аватаром Истинного Храма, который находится в небесном Городе. Над Землёй и одновременно совсем рядом, чуть выше по оси. Вот оно! Чёрный сел прямо и горящим взглядом обвёл комнату. Ось! Исходящие из Закатного Города, как истока системы миров, оси, идущие по Городам, как более мелким узлам системы. Связь с истоком и источником, с первопричиной всего. То есть… с Кали! Чтобы осуществить слияние, воспринять Нечто во всей полноте, они должны находиться в фокусе приёмной системы. Именно в эту точку стараются не допустить их враждебные Силы. Он ещё раз проследил цепь рассуждений, она выглядела логичной и естественной. Потом поздравил себя с постижением структуры мироздания и пошёл делиться открытием с Матрёной. В конце концов, им по статусу положено знать, как устроены эти миры, и сегодня он узнал больше, чем записано во всех книгах.

Они шагали по раскалённому Невскому среди обливающихся потом, поглощающих мороженое и холодное пиво туристов и горожан. Недалеко от Дворцовой площади было две лютеранских кирхи, одна из них была нужной. Антон засмотрелся на шарик наверху бывшего Дома книги, ныне магазина Зингера, когда Матрёша дёрнула его за руку и глазами указала на фигуру в костюме. Человек их не видел, они вильнули и укрылись под сводом метро. Может быть, несчастный клерк ожидал на солнцепёке назначенной встречи, может быть, шла какая-то презентация, может быть. Подходить к человеку и спрашивать, не их ли здесь ждут, Чёрному не хотелось. Зато развоевалась Матрёна:

— Нам давно пора показать нашу силу! Сколько можно от всех убегать? Мы только и делаем, что прячемся.

— Мать, нам нужно провести в наш мир Кали, а не погибнуть геройски. Как ты не понимаешь? Мы почти у цели.

— Именно что почти. Мы ещё долго можем оставаться «почти».

— Нет. Недолго. Долго нам никто не даст.

— Почему нас ждут здесь?

— Видимо, они считают, раз мы не знаем города, то будем ходить по главной улице. И ведь ходим. — Антон нахмурился.

— Больше не будем! — заявила Матрёша. — У нас карта есть.

— Да. — Чёрный достал карту. — Сейчас мы пойдём…

Они вышли к кирхе со стороны Конюшенной площади.

Небольшое, по-домашнему уютное здание уходило чуть в глубь квартала, привлекало взгляд. Ступени, четыре колонны, треугольный портик. И на портике — испускающий лучи треугольник. Простой треугольник, белый, сплошной, без рисунков и букв. Они постояли на противоположной стороне улочки, откуда было лучше видно, потом подошли, поднялись к дверям.

— Это почти дома, — вздохнула Матрёна. — Век бы здесь стоять.

— Дом? — удивился Чёрный. Он не так представлял себе искомый Храм.

Нет, ещё не дом, но что-то родное и близкое, как бабушкин плед.

Антон тоже заметил мягкость и теплоту, исходящую от этого знака Кали. Они прочитали расписание служб, подивились, что в церкви даются концерты. Ах да, здесь же стоит орган. Можно просто прийти, послушать музыку. Как хорошо! Он представил, как может звучать орган, как ему вторит виолончель, и вдруг взял девушку за руки и осторожно закружил прямо на ступенях. Они танцевали, как будто были одни во всём городе, да ведь они и были сейчас одни. Ушли куда-то голоса людей, шум машин, вместо этого возникла тихая-тихая музыка, и они танцевали, отдаваясь её волнам. Теперь её слышала и Матрёна. Её глаза потемнели, в них вставала глубинная сила и лукаво улыбалась из своей глубины. Антон отвечал ей взглядом, в котором сейчас читалась чуть усталая мудрость многих веков. Сила и мудрость кружили под звуки священной музыки, как в первый или в последний день на Земле.

Музыка завершилась.

— А где все?

Матрёна удивлённо вертела головой. Оживлённая улица затихла и опустела. Стало прохладнее, солнце не слепило глаза. Вот показалась какая-то парочка, Чёрный шагнул к ним.

— Не подскажете, который час?

— Половина второго. — Парень поднял к глазам запястье с часами.

— Спасибо, — слегка запнувшись, поблагодарил Антон и повернулся к Матрёне: — Хорошо поплясали.

Девушка счастливо улыбнулась:

— Наша Мать даёт! Мне понравилось.

— Мне тоже, — согласился Антон. — Хотя я рассчитывал сегодня же и в Исаакий зайти.

— Зайдём завтра! — отмахнулась она. — Думаю, не нужно смешивать два приёма. Там будет совсем другой знак.

— С чего начнём? — Антон изучал ценник под стеклом музейной кассы.

— Сначала на колоннаду, — выбрала Матрёна. — Музей надо будет прочесать основательно.

— Как скажешь, — кивнул он, расплачиваясь.

Лестница шла внутри толстых стен, на ней было неожиданно прохладно. Они неторопливо поднимались, наслаждаясь сумраком и холодком. Лестница всё время кружила, оборачиваясь вокруг своей оси, так что у девушки закружилась голова.

— Ох, — выдохнула она. — Сколько же здесь ступенек!

— Триста шестьдесят пять, — тут же откликнулся Чёрный.

— Что, правда? — ужаснулась Матрёша.

— Шучу. Я не знаю.

Они выбрались на солнечный свет. Наверху, словно в возмещение прохлады подъёма, было неимоверно жарко. Галерея превратилась в пыточную камеру под небесами. Внизу расстилались крыши. Они сверкали свежими пятнами заплат, краснели старым суриком, рыжели ржавчиной. То тут, то там из сплошного поля поднимались башенки колоколен, где-то с новенькими крестами, где-то до сих пор голые или в лесах. Город раскинулся до горизонта, сливаясь с небом, уходя в небо, расплываясь дымкой — невозможный, невероятный город на болотах.

Антон внимательно всматривался в южную часть — он надеялся снова увидеть Храм. Безуспешно — у миражей сегодня был выходной, или же они развлекали зрителей на другой сцене театра. Все, кто вместе с ними поднимался наверх, уже спустились, новые посетители заняли их места, а Антон всё стоял, не решаясь покинуть самую высокую точку Санкт-Петербурга. На удивление, Матрёша его не торопила. Здесь они находились почти на уровне небесного Города, если бы он отстоял от земного по простой высоте. Что-то завораживающее было в самой возможности взгляда из-под облаков, что-то совершенно иное, чем не удивительный для москвича выход на балкон многоэтажки. Чёрному город внизу казался трогательно беззащитным, доверчивым, ожидающим, когда же будет простёрта над ним оберегающая десница. Город был доступен всем ветрам и всем тревогам, и Антону хотелось, как ребёнку, прикрыть его ладошкой, защитить, спасти, удержать, как хрупкую стеклянную фигурку, произведение искусного мастера. Остановить время, остановить разрушение, заковать в вечность. Он протянул ладонь, и город доверчиво прижался к ней, принимая помощь и обещая помощь в ответ.

Матрёна терпеливо ждала, когда Чёрный очнётся. Она уже могла чувствовать, что между ним и городом внизу происходит нечто, но пока не улавливала, что именно. Но вот Антон перевёл на неё сияющий взгляд и кивнул на выход:

— Идём?

— Да. — Она первая ступила на лестницу вниз.

Они обошли здание и поднимались к турникетам у входа в музей, когда девушка испуганно ахнула. Следом за ними к очереди пристраивались двое в уже знакомых им строгих костюмах. Антону пришёл в голову глупый вопрос: «Неужели им не жарко?» — И тут же он понял ответ: «Нет. Им не жарко, потому что они нелюди. Невозможно представить Седого, страдающего от жары. Эти такие же». Они почти вбежали внутрь, другого пути для отступления не было.

— Бежим? — Девушка потянула его прямо к выходу через весь зал.

Они высунулись из дверей и тут же рванулись обратно, натолкнувшись взглядами на ещё одну чёрную парочку, занявшую место возле выходных турникетов. Первая двойка уверенно направлялась к ним. Несмотря на то, что в зале было довольно много народу, казалось, что преследователи идут по широкой просеке — перед ними расступались. Антон вспомнил, что нужная им икона должна находиться в левой части, поспешил туда. Люди в чёрном свернули за ними.

Он шарил глазами по висящим иконам. Не та, не та, снова не та.

— Вон она! — воскликнула Матрёна.

Они побежали. Наталкиваясь на людей, извиняясь на бегу, уворачиваясь, огибая группы туристов, они неслись к единственной иконе, в верхней части оклада которой раскинулся треугольник в ореоле лучей, как испуганные дети к маминой юбке. Прибежали, взявшись за руки, остановились, запыхавшись, подняли глаза. И по ним ударило сияние Кали Ма, ослепило, заставило на мгновение зажмуриться, чтобы тут же распахнуть глаза вновь, поглощая, принимая в себя безжалостный беспощадный огонь. Лучи сверкали, как боевые клинки, звенели металлом, резали острыми гранями, обжигали. И боевые клинки ударили из их глаз, когда они, по-прежнему держась за руки, обернулись к подходящим врагам.

Люди в костюмах остановились. Их разделяло несколько шагов, но ослепляющий огонь Кали, струящийся из треугольника над иконой и из глаз этих двоих, провёл невидимую черту, которую не могли преодолеть посланцы враждебной Силы. Долго, бесконечно долго они молча смотрели друг на друга, двое против двоих. Потом люди в чёрных костюмах развернулись и удалились к входным дверям.

Матрёна сразу же закрутила головой, высматривая, где здесь можно присесть. Антон тоже чувствовал себя сдутым воздушным шариком — пришла реакция. Сила поддержала их и спряталась, перегруженная нервная система теряла управление телом. Ноги подкашивались, голова кружилась, слабость подступала к сердцу, оно стучало с частыми перебоями. А отдыхать было негде. Тогда они просто уселись возле стены рядом с иконой, препоручая себя заботе Великой Матери. Толи Мать действительно защитила их, то ли ещё по какой причине, но им никто не сделал ни одного замечания.

Они проторчали в музее до закрытия. Время от времени то Антон, то Матрёна выглядывали из выходных дверей, видели неизменную стражу и скрывались обратно. На вопрос служащего музея, почему они находятся в нём столь долго, Антон ответил, что у его девушки случился приступ агорафобии, когда они поднялись на галерею, она боится выйти на улицу, но они надеются, что это пройдёт, если они подольше посидят в помещении. Мужчина что-то сказал охраннику, видимо, попросил присматривать за подозрительной парочкой, но не выгнал.

Выходить всё же пришлось. С последними посетителями они покинули музей и медленно пошли к турникетам. Внизу, возле лестницы, дежурили уже четверо «сторожевых псов».

— Спускаемся, сразу беги, лови тачку и сваливай, — приказал Антон.

— А ты? — возразила Матрёша.

— Без тебя я разберусь.

Они шагнули с последней ступени, фигуры в чёрном качнулись к ним, тогда девушка со всех ног понеслась к дороге, а Чёрный встал между нею и четвёркой врагов. Они приближались, выстроившись в линию. Он начал спиной вперёд отходить от собора, поднял тяжёлую трость, крутанул её, набирая разгон, и ударил по крайнему. Человек, не меняя скорости приближения, легко двинул рукой и зажал его трость под мышкой. Антон резко дёрнул рукоять на себя и тут же слитным движением послал вперёд, вонзая остриё кинжала под подбородок опешившего врага. Длинное лезвие снизу вверх прошило горло и ушло в мозг. Чёрный оттянул клинок на себя, одновременно подхватывая ножны, отбирая их у мертвеца. Краем глаза он видел, как Матрёша садится в остановившееся такси. Тогда он сложил трость, развернулся и побежал, как ещё никогда в жизни не бегал.

Замешательство противников подарило несколько секунд форы. Он пролетел, не разбирая дороги, через парк, мимо статуи создателя города, и, только оказавшись на набережной, понял свою ошибку — впереди вода. Бегать по воде он пока не умеет. Но на воде качалась целая цепочка разнообразных причалов, заманивающих туристов и праздно гуляющих покататься на кораблях. Громкоголосые дамы с мегафонами в руках соревновались в россыпях обещаний. «Только у нас», «самый популярный маршрут», «недорогие цены», «все достопримечательности», «судно отправляется прямо сейчас» неслось отовсюду. Антон проскакал по трапу мимо касс, затем по палубе пришвартованного судёнышка, перемахнул через леера и полоску воды на соседнее, как раз отходящее, и ворвался в узкий коридор, ведущий в нижний салон, едва не сбив с ног стоящую там девушку. Она собиралась задраить входную дверь.

— Вы куда, молодой человек?! — возмутилась она. — У вас есть билет?

— Есть, — бросил Антон.

Кораблик отходил от причала и выкатывался на чистую воду. Сейчас они выйдут из-под прикрытия чужого борта.

— Да закрывай же!

Он схватился за рукоять двери и захлопнул её, едва не придавив руку морячке. Тут же раздался выстрел и звонкий удар — по железу чиркнула пуля и ушла в рикошет. Девушка взвизгнула и стремительно начала бледнеть.

— Что тут происходит? — Из салона поднялся парень в чёрной форме охранника.

— Я вошёл, — сообщил Антон.

Девушка прислонилась к переборке и молчала, но вроде бы падать в обморок передумала.

— Билет есть?

— Нет, — честно признался он. — Не успел купить. Можно приобрести на борту?

Парень хмуро смотрел на него.

— Да, — Антон постарался, как можно более обезоруживающе улыбнуться, — куда мы идём?

— В Кронштадт, — буркнул охранник. И добавил, уже спокойнее: — Стволы есть?

— Нет. — Чёрный поднял на вытянутых руках трость и повернулся, демонстрируя, что спрятать пистолет ему просто негде. Под чёрной открытой майкой и лёгкими джинсами это дело не скроешь. Подсумок на бедре тоже не походил на кобуру.

— Ладно, иди вниз. Да не проходи в салон, стой у трапа, пока в залив не выйдем.

— Понял, — коротко кивнул Антон.

Через четверть часа девушка очухалась, обрела способность говорить и начала экскурсию. Они бодро переваливались на небольших волнах, а она рассказывала пассажирам историю Кронштадта. Антон тоже спустился вниз и слушал, больше ничего не оставалось. Он узнал, что на гербе города есть высокая башня с фонарём и короной, а также что именно в Кронштадте была самим Петром основана первая масонская ложа России. Произошло это после возвращения государя из Европы в 1717 году.

— Вы туда и назад? — тихонько, чтоб никому не мешать, спросил Антон охранника.

— Да. Там ещё небольшая экскурсия, Синий мост, пуп земли, потом немного по парку и всё. Ту-ту обратно.

Тут Чёрный понял, кого он встретит на пристани, если вернётся этим же катером.

— Я тогда сойду на берег, ладно?

— Как хочешь. Не влипни и там тоже, городок морской, с характером.

— Я постараюсь, — улыбнулся Антон. Он не понимал, чего ради ему симпатизирует незнакомый парень, но это было как нельзя кстати.

До Синего моста он дошёл вместе со всеми — было небезынтересно самому полюбоваться на «пуп земли», раз уж его сюда занесло. Он видел Гринвич, где начинается отсчёт координат Земли по параметрам неба. Здесь, наоборот, находится та самая точка Земли, откуда ведут счёт координаты неба — по нулю Кронштадтского футштока производится отсчёт высоты полёта всех летательных аппаратов. Действительно, пуп, верно замечено. Говорят, его так Гагарин назвал, с тех пор и пошло.

Мост, на самом деле, был синим — выкрашен в синий цвет. На мосту — гранитная доска, где золотом прописано: «Исходный пункт нивелирной Сети России», «Установлен в 1840 г.» и, конечно же «Охраняется государством». Знаменитый футшток представлял собой длинную чёрную металлическую рейку с белыми фарфоровыми делениями. Рейка закреплена на одной из опор моста, небольшая лесенка позволяет спускаться и снимать отсчёты. Отметка «ноль» зафиксирована отдельно — на металлической пластине, вделанной в гранит рядом с рейкой. Вот и весь пуп.

Неподалёку стояла изящная башенка мареографа, вторая часть первого гидропоста страны. Прибор сугубо научный, а вот башенку проектировали специально в стиле Петровской эпохи — для антуража. Выслушав лекцию об уровне моря и истории наблюдений, группа двинулась своим путём, а Чёрный поинтересовался напоследок, как найти рейсовые суда.

— А сегодня уже ничего не ходит, — махнул рукой охранник. — Придётся ждать до утра.

Антон сел на ступеньку моста. Если уж торчать здесь всю ночь, то хоть возле пупа Земли.

Матрёна не находила себе места. Она добралась до дому без проблем и теперь переживала из-за Антона. Уже прошло больше двух часов, а он до сих пор не пришёл. Что случилось? Она хваталась за телефон и тут же клала его обратно: нельзя звонить, нельзя, никак нельзя. Она обнаружит себя, засветит квартиру и местный номер Чёрного. Пойти купить новую симку тоже нельзя — их продают по паспорту. Попросить позвонить на улице? Да кто же ей даст?! Почему они до сих пор так много говорили о слиянии, единении и не установили даже простейшую систему взаимной связи? Нужно будет это немедля исправить, пусть только вернётся Антон. «А если не вернётся?» — лезла в сознание подлая мысль, девушка гнала её изо всех сил, но она дрожала на заднем плане, застилала слезами глаза. Наконец она не выдержала и разрыдалась. Матрёша ревела в пустой квартире, а Чёрный сидел на ступеньках моста и думал, как же он капитально попал. Клоуны в костюмах не дураки, если он не вернётся на этом же судне, они утром станут караулить его на пристани метеоров. Он ничего не выиграл, лишь отложил контакт до утра. А утром его враги придут в себя после неожиданной потери, а он к тому же не выспится. Или Матрёша сделает какую-нибудь глупость, не дождавшись его. Мрачнее тучи сидел он над серой водой, крутил трость и физически ощущал, как мимо него протекает время. Его время. Мимо.

— Эй, ты что, топиться надумал? — Возле Чёрного стоял невысокий, но ладно сложённый парень и усмехался во весь рот.

— Почти, — буркнул Антон. — Мне в город надо, а корабли не ходят.

— В Петербург, что ли? — не понял парень.

— Ну.

— Так по дамбе езжай! Вот делов.

— Как по дамбе? — Антон когда-то слышал, что в Петербурге строят какую-то дамбу, но понятия не имел, чем всё закончилось.

— Нездешний? — тут же заключил советчик. — Откуда?

— Из Калининграда. — Чёрному очень не хотелось говорить о Москве, и этот ответ тоже был правдой.

— А! — Парень заулыбался. — Сосед по Балтике? По дамбе дорога нормальная, с ветерком домчишь. И в городе пробок не будет — ночь.

— Спасибо! — Антон вскочил и едва не бросился обнимать собеседника. — Подскажи номерок такси, братишка.

Конечно, таксист заломил, но Чёрный был рад отдать любые деньги, лишь бы попасть в город. Он очень хорошо понимал, из какой ловушки ему повезло ускользнуть. Раз дорога существует, возможно, троица его «друзей» уже подъезжает к Кронштадту.

Когда он открыл дверь, Матрёна молча вцепилась в него и спрятала опухшее от слёз лицо на его груди. Антон минут десять гладил девушку по спине, уговаривал, что всё кончилось, всё обошлось, вот он, живой-здоровый, а она только тихо всхлипывала. Потом взяла его за руку и повела на кухню.

— Дай руку. — Девушка села напротив Чёрного возле стола. — Где кольцо.

Он молча отдал ей свою руку, не спрашивая, что она собирается делать. Она уложила её на стол, положила рядом свою, примерилась и переплела пальцы так, чтобы их кольца соприкоснулись. Камни на них согласно блеснули, как будто Глаза перемигнулись. Девушка сосредоточенно смотрела на них и шевелила губами.

— Где ты, там и я, где я, там ты, два глаза, один дракон, что видит один, то и другой.

Там было что-то ещё, он не расслышал. Подивился, откуда Матрёша взяла такой заговор, но спрашивать не стал. Он решил, что девушка и так переволновалась, пусть делает всё, что сочтёт нужным, что поможет ей успокоиться. И ещё подумал, что завтра нужно будет обоим выспаться, чтобы восстановить силы.

«Вы молодцы, хорошо сообразили, только не дождались немного… — вышел на связь Седой. Он дал Матрёне завершить то, что она делала, и теперь компенсировал задержку усиленной безапелляционностью речи: — Теперь действуйте теми же темпами. Вам не хватило ещё столько же. Всё идёт. Быстрей соединяйтесь вместе. Время вам помогает. Сохраняйте эту связь уже другого уровня. ОНА вас двигает вперёд. Держите баланс. Дальше будет всё как снежный ком. Поддержите это. Никаких лишних движений. Наконец вы нащупали равновесие».

— Н-да? — Антон посмотрел на их переплетённые пальцы и довольно поблёскивающие Глаза дракона, потом повернул свою ладонь вверх и уставился на неё так, как будто видел впервые. Так и было — на ней не было ни одной прежде знакомой ему линии. — Мать, глянь-ка!

Матрёша тоже перевернула свою ладошку и воскликнула:

— Ой! И у меня!

Монастырь от дороги отделял глухой бетонный забор, в самой середине которого зияла дыра прохода. Проезд закрывал шлагбаум, возле него торчала будочка охранника, но пешеходам проблем не было. Они вошли и согласно подняли головы, разглядывая золотые купола над головой. Церковь была закрыта.

— Эта? — уточнил Антон.

— Нет. Наша дальше.

Тут же была табличка-указатель «Служба в Казанском храме» и жирная стрелка. Они пошли вдоль корпуса монастыря. Здание недавно было отремонтировано, вовсю сияло побелкой, блестело стёклами арочных окон. Они обошли его вокруг, и прямо к ним навстречу из-за угла вывернулась пузатая церковка, приземистая, вся в мягких выпуклостях куполов, как деревенская нянька, чистенькая и нарядная, украшенная голубыми изразцами и лепниной с цветами и птицами.

— Какая прелесть! — восхитилась Матрёна. — По Интернету она смотрится совсем не так.

— Она?

— Да. Нам внутрь.

Вход был с другой стороны, они поднялись по лестнице, осторожно протиснулись в дверь. Входящие сразу же попадали в галерею, отделённую от основного помещения аркой с парой невысоких колонн. Колонны обрамляли проход в центр, попарно строились по углам, стояли возле алтарной ниши. Галерея проходила позади них и, кажется, позволяла обойти по кругу весь зал. Винтовая лестница слева вела на галерею второго яруса, под самым куполом шла третья. Центральное пространство оставалось пустым, наполненным светом электрических свечей и пронизанным лучами солнца, свободно проникающими сквозь полукруглые окна. В церкви действительно было очень светло.

— Как хорошо здесь! — Девушка медленно шла вперёд, оглядывая роспись стен и большие иконы. — Как хорошо здесь плакать.

На её глазах, на самом деле показались слёзы. Антон не вмешивался, хотя не замечал чего-то особенного, кроме неожиданной наполненности помещения светом. Он не чувствовал потребности пройти в зал и оставался возле входной арки.

Матрёша обошла всю церковь, шмыгая носом и утираясь, вернулась к Чёрному и кивнула головой на дверь:

— Пошли?

— Это она? — спросил он, хотя уже понял ответ.

— Не знаю. Здесь ласково и светло, мне здесь очень нравится, но… я не знаю.

— Колонны есть, — начал перебирать он.

— Они маленькие, — огорчилась Матрёна. — Среди них не гулять. И я не знаю, как мы с тобой могли бы здесь оказаться вместе.

— Да, ты права. Я тоже этого не чувствую. Я здесь чужой.

— Да.

Они подошли к переходу, как вдруг Матрёна взвизгнула, выскочила на зебру и понеслась на другую сторону проспекта. Чёрный не понял, что произошло, но на всякий случай тоже резко взял в сторону, и вовремя: на месте, где только что было его плечо, образовался кулак с зажатым в нём шокером. Кулак принадлежал накачанному молодому бычку в спортивных трусах и майке с невыразительным выражением пухлого лица. Антон, не раздумывая и не целясь, пнул в обширные телеса «куда бог пошлёт» и бросился догонять девушку. Он добежал до половины зебры, когда сменился сигнал. Пришлось ринуться в тронувшийся поток машин. Орали автомобильные гудки, визжали тормоза, отчаянно свистел постовой из своей будки, но он, перескакивая с полосы на полосу, двигался поперёк течения. Матрёна уже поймала маршрутку, застопорила её, остановившись в дверях, и стоически сносила поток русского мата с южным акцентом, которым её поливал шофёр. Наконец Чёрный оказался на тротуаре, запрыгнул в такси, водитель немедленно газанул. Сигналы и скрип тормозов позади не стихали, значит, он не ошибся — за ним погнались. Оттуда донёсся глухой удар. Антон посмотрел в заднее стекло маршрутки и понял, что просчитать, что сделает женщина за рулём, не в силах даже супермозг инопланетного подселенца.

— Ну, ты крута, Мать, — изумился он, осматривая девушку. — Тебя и электричество не берёт.

— Электричество? — не поняла она. — Какое электричество?

— Так у него там был шокер!

— Да? А мне показалось — паук! Я только блеск увидела — такие длинные блестящие лапы. Брр… — Она передёрнула плечами и скривилась. — Гадость!

Антон с облегчением расхохотался.

На всякий случай они проехали одну станцию метро, вышли возле следующей. И запутались в системе подземного перехода. Вместо входа в подземку они оказались на другой стороне проспекта. Остановились, соображая, как им всё же попасть в метро. Перед ними простиралась большая площадь, на ней в несколько рядов танцевали фонтаны. Между фонтанами сновали юные роллеры и велосипедисты. Видно было, что кое-где на парапете огороженной мостовой или же прямо возле фонтанов пристроились караулящие их мамы и бабушки.

— Простите, помогите на хлеб? — раздалось позади.

Голос был жалобным и совсем юным, они оглянулись. Возле Антона остановилась молоденькая попрошайка, худая невысокая девушка с длинной светлой косой, большими ясными глазами и застенчивой улыбкой на веснушчатом милом личике. На девушке было длинное лёгкое платье из какого-то дешёвого ситчика и… больше ничего! Она стояла босиком на раскалённом асфальте, кожа возле ступней была красной, как у варёного рака, а кое-где потрескалась и пошла волдырями.

— Ты с ума сошла!

Антон, не задумываясь, подхватил девушку на плечо, поволок к фонтану.

— Мать, аптека, быстро. Любую мазь от ожогов.

Несмотря на тезисный стиль, Матрёна вполне поняла, что хочет от неё Чёрный — после операции с кольцами им всё утро казалось, что одни и те же мысли одновременно возникают у них в головах. Она осмотрелась и двинула к аптеке, обнаруженной на углу напротив. Чёрный усадил девчонку на стенку чаши фонтана, макнул ногами в воду. Та не сопротивлялась.

— Отмывай, — почти приказал он.

Девушка послушно наклонилась и стала оттирать от вспухших обожжённых ног уличную пыль и частички въевшегося в кожу асфальта. Вернулась Матрёна, протянула тюбик. Антон сказал пациентке выставить ноги на солнышко и просушить. Та протянула пятки под ветерок.

— Матрёш… — Антон хотел попросить Матрёну сходить посмотреть, где здесь можно купить какие-нибудь лёгкие тапки.

— Да? — вдруг отозвалась девчонка.

— Это она — Матрёша, — указал Антон, и тут до него дошло. — А, ты тоже? Вот я попал!

— Она тоже? — делано удивилась попрошайка. — Тёзка, значит. Это правильно.

Чёрный не понял. Он подумал, что у девицы нехорошо с головой — кто же станет ходить босиком в такую погоду? Её ноги стремительно высыхали, Антон взялся за мазь. Он старательно намазал толстый слой по всей ступне, взял вторую.

— Так тапочки поищи, — попросил он свою Матрёну.

Она кивнула.

— Не нужно, — вдруг мягко произнесла пациентка. — Спасибо, всё уже хорошо. Я не ошиблась.

— В чём? — с глупым видом спросил Антон. Он не отрывал глаз от девичьих ног, а те стремительно выздоравливали: обожжённая красная кожа покрывалась коркой и облезала, взамен показывалась новенькая нежная и розовая, как у младенца, кожица. Не прошло и пяти минут, как болтающиеся в воздухе пятки странной Матрёны приобрели первозданную новизну.

— Я хотела знать, действительно ли ты тот, кем ты будешь, — так же туманно заговорила она, разглядывая Антона. — Тогда понятно, почему они здесь.

— Кто здесь? — переспросил он.

— Оглянись.

Антон и Матрёна оглянулись одновременно. Вокруг площади выстроилась цепочка их старых знакомых; теперь, когда их было много, можно было заметить некоторое различие в фигурах и лицах, но одинаковые костюмы его хорошо прикрывали. Чёрный стиснул зубы и потянулся за тростью.

— Не нужно. — Странная Матрёна спокойно перехватила его руку. — Я вас провожу.

— Кто ты? — наконец догадался спросить Антон. Он вдруг осознал, что не почувствовал веса девушки, когда её поднимал.

— Матрёна Петровна. — Она смотрела на них ясными глазами, словно не понимая, что тут ещё говорить. — Я здешняя.

— Почему ты решила нам помогать?

— Великое творение должно быть завершено. — Кажется, она не умела изъясняться по-человечески. И тут же озорно рассмеялась: — Да и как не помочь своей милой тёзке? Чай под одним ангелом ходим.

Она энергично встала и подхватила под руки Антона с Матрёшей:

— Идём! Нечего рассиживать.

Они прошли между двумя мрачными стражами, и вышли на тротуар. Преследователи не обратили на них никакого внимания. Прохожие то и дело задевали то Чёрного, то Матрёну и удивлённо шарахались в стороны, иногда извиняясь. Создавалось впечатление, что их просто никто не видит.

Матрёна-спасительница проводила их до самых дверей метро и на прощание попросила быть осторожными.

— Идёт большая Игра, в Городе много чужих. Они ищут вас и мешают друг другу, это вам в пользу. Грядёт великий огонь, если вы проиграете, его не остановить. Пока ещё есть надежда. — Она оглядела Антона и Матрёну так, как будто провожала их в последний бой. — Россия будет в огне, но, если всё сложится правильно, она устоит.

Босоножка развернулась и быстро зашагала прочь. Она завернула за киоск, а Чёрный с Матрёшей нырнули в метро, в котором тоже не осталось никакой прохлады.

Мирон не уставал удивляться безумию окружающего его мира, безумию и в глобальных действиях организованных групп людей, и в мелких бытовых вопросах. Почему билетов нет в кассе вокзала, но тут же к вам подойдёт ушлый молодой человек с хитрыми глазами и предложит их на любой интересующий вас поезд? И стражи порядка сделают вид, что они его в упор не видят. Он послал барыгу по известному адресу и отправился в офис — заказывать через Интернет то, что невозможно получить в надлежащем месте. В запасниках агентств билеты тоже должны быть.

В поезде Онил задремал, а Баалу не спалось, он отстраненно созерцал проплывающий за окном пейзаж. Его мысли блуждали далеко от красивых картин. Этому миру не хватает порядка, в нём слишком много слов и слишком мало реальных дел. В случае катастрофы все организующие структуры рассыплются как карточный домик, воцарятся хаос и беспредел. Люди до последнего будут цепляться за иллюзии власти, богатства, силы, трястись над бессмысленными предметами и рвать друг другу глотки. Если есть один выход и ограниченное время, стадо пустышек станет давиться в узком проходе и закупорит его совсем, вместо того чтобы построиться и спокойно покинуть горящий дом. В этой мельнице неизбежно будут гибнуть и те, кто осознаёт её идиотизм.

В условиях катастрофы единственным спасением может стать жёсткая власть, подчинение единым для всех правилам без поблажек и исключений. Пустышки никогда не смогут организовать ничего подобного. Значит, нужно собирать своих, тех, кто, как и он, не принадлежит этой планете, тех, кто отбывает свой срок. Собирать, объяснять ситуацию, обучать тех, кто не погас до конца, будить тех, кто способен проснуться. Нужно дать им возможность вспомнить свою суть, вернуться к ней, вырваться из одуряющей круговерти искусственных гонок за ненастоящими целями. Любым способом, какой только будет возможен. Хотя бы распространением информации о действительном положении дел.

Если у них получится с городом, будет, куда отводить своих. Это шанс, может быть, единственный шанс радикально изменить положение. Пустышек сейчас большинство, потом их останется гораздо меньше. Они сами перебьют друг друга, те, кто переживёт катаклизм. Оставшихся можно будет использовать. Пусть живут, пусть работают, пусть пользуются доступными всем благами, но никогда, никогда больше не обретут шанса получить какую бы то ни было власть.

— О чём задумался? — свесил голову с верхней полки Онил.

— Строю радикальные и кардинальные планы. — Мирон оторвался от созерцания окна.

— И как? Мы захватим мировое правительство?

— Оно тебе надо? Мы просто сделаем всё по-своему. Так, как должно быть.

— А не помешают?

— А мы убежим.

Онил скатился с полки и уже сидел за столиком, разворачивая кулёк с умопомрачительно пахнущими пирожками.

— Ладно, давай убегать будем потом, тут вот мама нам напекла.

Они зашли в тупик. Это не та церковь — что дальше? Раздумывали до середины ночи и так и отправились спать без решения, но с надеждой, что девушка получит подсказку во сне. Увы, её сны не имели никакого отношения к Храму. Она видела бесчисленные часы, подтягивала маятники, чертила круги и линии на песке. Тогда Антон предложил просто пойти погулять по городу — куда ноги приведут. В зонах такой способ работает, почему бы не испробовать его здесь? На поиск нужно отправляться в сумерках. Ах да, здесь нет сумерек. Значит, в ночные часы.

Они шагали по Дворцовой набережной, смешавшись с такими же полуночными странниками. Казалось, этот город никогда не спит. Потянутся на покой гуляки и романтики белых ночей, как уже пора подниматься и выходить на остановки транспорта рабочему люду. Потом мутной волной ползёт офисный планктон, потом показываются домохозяйки и степенные ленинградские старушки. Глядь, а уже очереди клубятся у касс в Исаакий и Эрмитаж, туристы заполонили Невский. Потом начинается обратный ход — возвращение по домам. И, наконец, на улицы вновь выходят ночные гуляки.

— Грифоны? — удивилась Матрёна, указывая на маленьких чёрных зверей, поставленных над крыльцом.

— Они, — подтвердил Антон.

— Деринийские? — ещё больше удивилась она.

— Как пить дать. — Чёрный прочитал вывеску на здании: — «Дом учёных». Здесь дерини точно должны быть, и во множестве. Помнишь, кого Брюс обучал?

— Помню-помню, — закивала девушка. — Вот здорово! И никто не знает?

— Кому надо, знают, — не согласился он. — Только кто знает тех, кому надо?

Они прошли дальше, пока не остановились у неизвестного им монумента. Пётр Первый, собственной персоной, тесал топором форштевень деревянной ладьи, а возле него спокойно лежали угольник и циркуль. Антон даже присвистнул, когда это увидел.

— И после этого кто-то будет спорить, был ли он принят в Ложу?

— А чей это памятник? — заинтересовалась Матрёна. — То есть кто автор?

— Не знаю. — Антон обошёл монумент вокруг. На постаменте не было никаких надписей, на самой же бронзе на двух противоположных сторонах были вырезаны иностранные слова. Возможно, имена. Совершенно незнакомые. — Странно.

Он ещё походил вокруг монумента, надеясь отыскать какое-нибудь дополнительное упоминание о масонах, может быть, даже «печать Соломона». Расходящиеся вверх-вниз треугольники, символы «борьбы» и «конца великого творенья» как ничто другое могли представить ведущую идею Петровской эпохи. Но знаков не было. Впрочем, их оккультное толкование противниками масонства гласит, что в этих знаках зашифрована идея борьбы Дьявола и Бога и победа Дьявола. Крест Господень оказывается заключённым в центр земного шара, в «огненное озеро», а Дьявол возносится на престол. Это уже не подходит к Петру, как бы его ни обзывали «антихристом».

Он пожал плечами, и они пошли разглядывать бессмертное творение Фальконе. Пока что никакое предчувствие или иное чувство не подсказывало им, куда должен лежать их правильный путь.

Исаакий высился невдалеке, и это место точно было для них несчастливым: не успели они обойти Медного всадника, как к зрителям присоединился сначала один человек в строгом чёрном костюме, затем второй. Антон обречённо взял трость на изготовку.

— Не нужно. — Первый из противников шагнул навстречу, поднимая раскрытую ладонь. — Мы хотим говорить.

— Говорите, — равнодушно согласился Чёрный. «Интересно, рискнут ли они настолько нарушить все правила, чтобы сорвать объявленное перемирие?» — крутилось у него в голове.

— Вам не место на Земле. Уходите.

Второй человек в чёрном остановился достаточно близко, чтобы слышать разговор, но недостаточно, чтобы атаковать внезапно. Наверно, он не хотел их с Матрёной нервировать.

— Никак не можно, — развёл руками Антон. — Дела.

— Ты же хотел уйти. Ты мечтал об уходе. Хочешь, сейчас мы прямо здесь откроем портал? В Заповедник, как ты мечтал? Подумай — это для вас единственный шанс. Или, хочешь, тарелочку за вами пошлём? А, Чёрный? Уходишь?!

— Я не должен. — Антон упрямо смотрел на асфальт, не позволяя противнику поймать свой взгляд. — Я по-прежнему хочу, но я не должен. Я остаюсь.

— У тебя всё равно ничего не выйдет. Думаешь, ты первый? Не таких обламывали. Помнишь, двадцать лет назад кто-то там рьяно хотел перемен?

Теперь Чёрный поднял глаза. Он не смотрел на собеседника, он смотрел вдаль, там, вдалеке, вырисовывался образ худого, затянутого во всё чёрное паренька с гитарой, его раскосые глаза, тонкие усики, плотно сжатый рот. Он помнил. Тогда, двадцать лет назад, он тоже слушал песни Виктора, он до сих пор не забыл его смерть. И не простил. Теперь он точно знает — он не простил.

И рефрен:

Да, как они тогда ждали, чувствовали, ощущали всей кожей — что-то стронулось, мир стремительно изменяется, прошлое отваливается, как оболочка куколки, и вот-вот должна показаться бабочка — новый мир. Каждый видел и понимал своё, но само чувство перелома владело всеми. Не вышло. Вышло не то. Может быть, тогда был лишь первый порыв ветра, может быть, ему не дали развернуться вовсю?

«Перемен» — была последней песней последнего концерта группы «Кино» в переполненных «Лужниках» под пылающим олимпийским огнём. Да-да, тогда огонь зажгли снова! А за неделю до этого родилась Матрёна! Шестерёнки с громким щелчком совместились в его голове, Антону показалось, что все должны были этот щелчок услышать. Бабочка показалась! Но она была очень маленькая, и её никто не увидел.

Цой открыто говорил о том, о чём не положено знать человеку. А затем произошла автокатастрофа, такая случайность, да. Много позже другой певец приоткрыл тайну откровенными словами посвящённой ему песни:

И его убили прямо во время концерта. Впоследствии убийца не мог объяснить своих действий, более того, он был уверен, что этого не совершал.

— Ну что надумал?

Антон вздрогнул и очнулся от размышлений. Всё ясно до прозрачности — ему сейчас поставили ультиматум. И не менее ясно, что он не может его принять.

— Уходите. — Чёрный сжал кулак, направляя Глаз Дракона в сторону чёрных костюмов. — Мы остаёмся здесь.

— Ждать свой дым вместо огня?

Вопрос прозвучал серьёзно, ровно и без эмоций. На миг перед глазами Антона встала картинка города, затянутого дымной мглой, и исчезла.

— Уходите, — не менее ровно повторил он. — Переговоры закончены, сейчас вы должны уйти.

— Не дальше чем за предел видимости, — уточнил второй противник, отступая. — Как только мы перестанем видеть друг друга, фаза переговоров завершена, перемирие прекращается.

Фигуры в чёрном стали отходить по аллее сквера, а Антон подхватил Матрёшу и рванул под ближайшую арку. Они оказались на узенькой улочке, заставленной припаркованными автомобилями. Здесь они никого не видели, но никто не мог видеть и их — они старательно виляли между машинами, потом свернули в первый же переулок. Они попали на некогда зелёный, а ныне изуродованный строительными заборами бульвар, увидели открытую подворотню и «наудачу» заскочили в неё, намереваясь сделать петлю и запутать след. Дворик представлял собой целый лабиринт внутренних проходов и перемычек. Они миновали боковое ответвление, прошли во второй двор и вдруг остановились, поражённо прислушиваясь: им показалось, что в ночи прозвучали первые такты аргентинского танго. И вправду — музыка играла всё отчётливее, теперь не осталось никаких сомнений — именно танго и именно аргентинское. Они повернули на звук.

В центре очередного бокового дворика был сооружён простой деревянный помост, на краю его замерли девушка и парень. Они заметили зрителей и поприветствовали их поклоном и реверансом. Потом кавалер приблизился к даме, обнял её, как полагается в танце, их руки соединились… Слившаяся пара поплыла по помосту, повинуясь течению музыкальной строки. Музыка остановилась, танцоры замерли. Казалось, они слышат её сердцем. Снова течение мелодии, снова шаги, повороты, вызовы и отступления — бесконечный разговор двоих о любви.

Антон и Матрёна заворожено внимали, забыв обо всём. Танцоры, казалось, летели над сценой, совершая огромные шаги, кружась, как листья, сорванные осенним ветром, и снова продолжая движение согласно музыке — как медленный водоворот реки, поднимающийся выше, растекающийся вширь, захватывающий землю и воздух. Музыка замирала, и тут же застывали они, музыка неслась бешеным ритмом, и пара сливалась воедино в безумном вращении, музыка разливалась рекой, и они плыли по ней, спокойные и уверенные друг в друге. Три потока сливались в один — движение мелодии, видимый танец тел и созвучный ему, невидимый танец душ. И это всё называлось — танго.

Мелодия завершилась. Партнёры замерли на последнем аккорде, застыли как живая скульптура. Осталась лишь тишина. И в тишине раздались дружные аплодисменты — Матрёша в полном восторге рукоплескала танцорам, Антон её поддержал.

— Спасибо, — чуть смущённо поблагодарил парень. Девушка молча улыбалась.

— Вы тренируетесь к выступлению? — поинтересовалась Матрёна.

— Да, — ответил танцор. — Танго — наша страсть. Очень хочется участвовать в фестивале.

— Фестивале? Каком фестивале? — Она взялась за расспросы.

— ЮНЕСКО объявило 2010 год годом танго, по этому случаю у нас, в Санкт-Петербурге, будет международный фестиваль. Приходите! — Он сделал приглашающий жест.

— Спасибо, — расцвела Матрёшка, а Антон уже дёргал её за рукав — он вспомнил, что за ними вообще-то погоня.

— Извините, а нельзя ли нам как-то пройти этот двор насквозь? — спросил танцоров Антон.

— Почему нельзя? Можно. Конечно. — Парень улыбнулся и полез в карман за ключом. Они вернулись к решётке, что перекрыла сквозной проход, парень отпер навесной замок и помахал рукой на прощание.

Антон с Матрёной вновь были на узенькой, полной машин улочке. Они вернулись по ней назад, на площадь, спокойно остановили такси и добрались домой.

— Славная получилась прогулка! — восторгалась Матрёна, когда они прихлёбывали горячий душистый чай.

— Славная. Ребята хороши. Мне понравились! — Чёрный рассмеялся и тут же убрал улыбку. — Но к цели она нас не приблизила.

— Угу. — Девушка мрачно кивнула. — Зато приблизила к врагам. Все точки над «й» стоят, больше никаких реверансов не будет.

— Реверансов и так не было. — Антон подумал, что события зимы можно было бы назвать «реверансами», но можно и не называть.

— Теперь будет тотальная война.

— Да. — Он задумался. — Знаешь что, половинка моя, а давай-ка я завтра по нашим местам пройдусь?

— Где мы в прошлый раз жили? — тут же сообразила Матрёша.

— Где жили, где бывали, где ночевали. Не может быть, чтобы я сам себе подсказок не накидал. Уж я-то себя знаю! Где-то что-то да есть. Может, это как раз память пихнёт, а то мне тогда Седой всё испортил, влез не вовремя.

— А почему ты? — насупилась девушка. — Вместе пойдём. Может быть, как раз я эту подсказку знаю?

— Опасно стало. Совсем. Мать, я за тебя боюсь, — честно признал Антон.

— А я за тебя! — тут же парировала она. — Что делать будем?

И добавила:

— Вспомни, когда мы вместе, мы сильней. С нами Кали. Мы уже почти едины.

— Почти, — хмуро повторил Антон.

— Смотри. — Матрёна водила пальцем по столу, как будто расписывала пункты отчёта. — Душа у нас сразу была одна, здесь мы едины. На уровне мыслей, после того как соединили кольца, — почти да. Слова нужны просто для уточнения, так?

— Так, — кивнул Антон. Он понял, о чём она говорит, но уточнения лишними не были.

— Энергию мы тоже объединяли, и не один раз. Что у нас осталось разное?

— Тела.

— Да, тела и кровь. Ой! — Она вдруг замолчала.

— Ты что? — Антон уловил вспышку тревоги.

— Я боюсь крови… — пролепетала она.

— Мать, а ведь ты права… — Теперь задумался и Антон. — Есть такой ритуал. Но… — Он снова погрузился в раздумья. — Знаешь, мне не кажется, что это правильно. Это слишком человеческий ритуал, мне кажется, он не подходит для единения ипостасей Нечто. Как-то так. Пусть останется про запас, если у нас совсем ничего не выйдет. Что скажешь?

— Что я очень рада, что он не подходит! — Матрёна успокоилась и тут же воодушевилась: — А завтра я пойду с тобой и буду тебя защищать! Как наша Босоножка, она сказала, что мы под одним ангелом ходим, значит, у меня должно получиться. Вот, я придумала: я буду защищать тебя, а ты — меня!

— Ладно, уговорила, — сдался Антон, поняв, что девушку не переспорить. — Тогда уж и защищай как она — чтобы нас никто не увидел. Это то, что нужно.

— Я попробую, — тут же согласилась она.

На Елагин остров во второй раз они не пошли, а вот на нынешнюю Гагаринскую заглянули. Алессандро долго стоял, опираясь спиной о парапет набережной (гранит тот же самый?!), смотрел на длинное трёхэтажное здание со скруглённым углом и вспоминал, вспоминал. Лоренца его не торопила. Ей тоже было что вспомнить, глядя на этот узкий длинный балкончик, на четыре колонны над ним, на угловые окна второго этажа… Тогда не было соседнего дома, напротив стоял какой-то деревянный «образец зодчества», дальше шли ямы в земле и развалины — участки распродали новым хозяевам, прежние технические постройки снесли, а новых ещё не воздвигли. Ей было страшновато выезжать по этой улочке в зимние вечера, но не могла же она часто принимать его сиятельство графа Потёмкина у себя в доме. Тогда бы их попросили отсюда гораздо раньше! «Вот незадача! — Она рассмеялась. — Интригу учли, тайну учли, связи учли, ревность бабскую не посчитали! Надо же! По-хорошему, довольно противный был этот граф, что только императрица в нём находила? Стоп, — осадила она себя. — Не о графе надо бы думать. Не говорил ли ей Алессандро, что отыскал он в России, зачем и, главное, куда им нужно вернуться?» Она старательно напрягла память. Нет, не говорил.

Нет, он не говорил. Он никому не доверял своих самых главных мыслей, потому что не доверял никому. Он и себе не доверял — не записал, не спрятал. Нечего искать внутри этих стен, только и остаётся, что стоять под ними и перебирать в уме всех, кого он тогда посещал. Отсеивать случайных, оставлять главных. Раз он не может вспомнить, придётся вычислять логически. Нет, статс-секретарю императрицы, дорогому графу Елагину, он тоже не мог рассказать — замечательный человек был, хлебосол, умница, но кутнуть любил, не отберёшь. Что они в загородном доме на островах учиняли… Зал заседаний под пристанью, ну да, ну да — девок они туда таскали и уж такие симпозиумы устраивали… Алессандро покачал головой — ладно, не о девках бы. Не о Елагине. А вот сюда надо пойти! Он стремительно отодвинулся от Невы, подхватил под локоть Лоренцу и коротко бросил:

— К Строганову!

Возле этого дома он тоже надолго «завис». Он вспомнил, как воодушевился идеей получения философского камня сиятельный граф, как он — творческая натура — тут же сообразил лабораторию. Они корпели там вечерами, иногда вдвоём, иногда приходили группки «студентов», а иногда только мальчики. Мальчики? Алессандро почувствовал, как горячая волна прокатилась от затылка по его спине. Мальчики?! Ах да, Пабло и Андре, сын его сиятельства и… И будущий главный архитектор Казанского собора!

Антон в сердцах хлопнул себя по лбу.

— Вспомнил?! Что? — тут же отреагировала Матрёша.

— Я знаю, который наш Храм, — торжественно сообщил Чёрный. — Нам нужно войти в Казанский собор.

— Но мы были возле Казанского, — неуверенно возразила Матрёна. — И я не почувствовала ничего особенного. То есть да, почувствовала, но это было из-за Кали Ма.

— Не возле — внутри. — Антон говорил с убеждённостью фанатика.

— И там нас обычно ждут эти… — Она скорчила гримаску, показывая своё отношение к эскорту в чёрных костюмах.

— Да! Именно потому нас там и ждут. Они думали, мы уже всё знаем. А мы, лопухи, столько дней додуматься не могли и их за нос водили.

Они рассмеялись.

— Сегодня идём? — Матрёша преисполнилась энтузиазмом.

— Завтра.

— Почему завтра?

— Не знаю. Завтра, и всё.

Они выспались всласть, чтобы запасти сил. Потом долго спорили, как им избежать настойчивого внимания опекунов. Антон утверждал, что придётся прорываться с боем, а Матрёна уверяла, что они уже нашли правильный способ защиты.

— Ведь вчера нас не потревожил никто. Нас не заметили! А почему?

— Не знаю, — огрызался Антон, хотя на самом деле чувствовал, догадывался почему, просто не привык уступать.

— Ну, смотри же! Самая сильная соединяющая Сила — Любовь, и она бывает сильнее всего, когда защищает то, что или кого любит. Если я стану защищать себя — это ерунда, а вот если что-то грозит тебе — ого! Тогда ко мне не подходи! Так же и ты, ну подумай!

Антон подумал. Представил, сколько сил он готов выложить ради своей защиты и сколько — ради защиты Матрёны. И согласился.

— Тогда мне нужно защищать тебя, а тебе — меня, понимаешь? Так мы окажемся на максимуме нашей совместной Силы. А так как мы единое существо, только разделённое на две половинки, то таким образом эти половинки получают возможность выхода на свой сегодняшний пик. Если бы вместо нас был кто-то один, он бы так не сумел. Это решение, Антош, я знаю!

Чёрный подумал ещё раз. И снова согласился, решив, что как женщина Матрёна больше понимает в сути любви. Или не в сути, а в силе. В защите любимых точно. К тому же вчера им на самом деле никто не мешал. Одно из двух — или они угадали, или комиссию по их торжественной встрече назначили на сегодня.

Зато по времени он не уступил ни минуты.

— Вечером выйдем из дому в девятнадцать часов.

— По Москве? — съехидничала девушка.

— По Гринвичу. И никакого оружия. Только любовь. — Он изобразил одну из своих самых широких улыбок.

Матрёна решила, что не станет поддерживать канонический образ «Чёрной матери», и оделась во всё белое. Они, держась за руки, степенно приближались к собору. Он всё ещё был открыт. Возле здания прохаживались по одному и группками крепкие молодые люди, такие же компании сидели на лавочках у фонтана. Но никто не остановил Чёрного и Матрёну, пока они поднимались по ступеням и входили в собор.

Внутри тоже толпились люди. Люди? Антон задумался, есть ли среди посетителей храма в этот час хоть один человек, и не нашёл ответа. Здесь были знакомые товарищи в чёрных костюмах, были тренированные пацаны без следа мысли на сытых лицах, были красотки с сильными тонкими пальцами и скромницы с фигурами тяжелоатлеток, были незаметные потёртые типы в помятых одеяниях, было даже несколько инвалидов в колясках, которые катили поджарые молодые люди. Видимо, кто-то из высших чинов Эббо так спешил, что не успел освоить управление человекообразным скафандром. Расу «инвалидов» можно было легко угадать по характерно поджатым предплечьям.

Все взгляды немедленно сошлись на них, но никто не сделал движения им навстречу. Антон подумал, что среди наделённых разумом пауков в банке муха может чувствовать себя в безопасности — каждый станет следить за тем, чтобы она не досталась сопернику. Поэтому они сперва перебьют друг друга, а победитель будет надеяться на десерт.

— Как на дискотеке, — сквозь зубы пошутила Матрёна.

— Вот и посмотрим, кто как станцует, — постарался подбодрить её Антон.

— Обязательная программа! — фыркнула девушка. — Какую музыку мы им поставим?

— Как какую? Танго, конечно!

— Аргентинское, — веселилась Матрёна.

— Да!

Тут девушка добралась почти до середины храма и, наконец, смогла оглядеть его весь.

— Ой, колонны! — ахнула она и забыла обо всём и обо всех.

Матрёша кружила среди колонн, как среди деревьев в лесу, касалась их, гладила, чуть ли не обнимала. Антон следил за ней взглядом из середины центрального зала, чувствуя, как противно подрагивает мышца на правой ноге. Или зудит. На бедре. Да что там такое?! Ему вдруг показалось, что он уже испытывал похожее ощущение. Точно, когда они в самый первый день подошли к собору. Тогда ему некогда было обращать внимание на подобную ерунду, и дрожь скоро прошла. А теперь снова. Он посмотрел на свою ногу — на взгляд, с ней было всё в порядке. Но он же чувствует дрожь!

Антон даже снял подсумок, чтобы почесаться, и тут догадался, что вибрация идёт из него. А там-то ещё что? Он расстегнул молнию, открыл, потряс. Из отделения для артефактов ему на ладонь выкатился небольшой круглый предмет, но Чёрный то ли не успел поймать, то ли невпопад дёрнул рукой — пантакль упал на пол и покатился к центру собора. Вот чёрт! Антон поспешил его поднять. Он перелез через верёвочное ограждение, вступил сначала в двенадцатилучевую звезду, выложенную на плитах пола, потом в находящуюся в её середине восьмилучевку. Вредный кусок металла закатился в самый центр, где был простой серый круг, он лежал теперь точно в середине этого круга. Чёрный наклонился за ним. Краем глаза он видел, что Матрёша, наконец, очнулась, оставила свои колонны и идёт к нему.

На севере Аргентины и Чили любопытные наблюдатели прижали к глазам закопчённые стёкла, чтобы не пропустить момента, когда последний сияющий осколок Солнца скроется за чёрным кругом Луны.

Ему показалось, будто волна прошла по посетителям собора, но он не был в этом уверен — сейчас все его мысли занимал непослушный пантакль. Совсем непослушный, потому что Антону никак не удавалось его подцепить и поднять. Как будто он там прилип.

— Помогай, Мать, — попросил он Матрёшу, когда девушка пробралась к нему.

Она присела на корточки и тоже попробовала поднять пантакль.

— Прямо гексаграммой вверх лёг. — Она усмехнулась. — Грамотный.

— Где? — Антон полез посмотреть.

Их руки встретились в точности над пантаклем. Аргентинское солнце погасло.

Они тут же заметили, что в соборе стаю темнее. Точно, погасла часть свечей, или они расположены как-то иначе… И иконы пропали! И посетители…

Они вскочили, ошалело оглядываясь, стараясь понять, где находятся. Кажется, это был тот же самый собор, купол по-прежнему возвышался прямо над ними, колонны… колонны стояли теперь по кругу, тяжёлые и мощные как столпы, и закатанных в золото икон не было. Зато был…

— Что это такое?

Матрёна смотрела на блестящее медное остриё, на вид очень и очень тяжёлое, подвешенное на цепи точно к центральной точке купола. Оно раскачивалось, степенно и неотвратимо проплывая перед ними то туда, то сюда. Её глаза становились шире и шире.

— Маятник, — ответил удивлённый не меньше её Антон. — Большой маятник.

— От часов?

Она подняла голову, потом опустила, всмотрелась в пол. Там, где остриё чудовищного маятника достигало крайних точек траектории, была сделана наклонная круговая опалубка, засыпанная влажным песком. Маятник оставлял в этом песке отчётливый круговой след. Сейчас окружность была недалека от завершения. За ней на четыре стороны света в полумрак вели высокие стрельчатые арки, воздвигнутые между столпами, и почти в центре этого круга стояли Антон с Матрёной, испуганные и изумлённые.

Вдруг раздались первые аккорды танго. Неизвестно, откуда лилась музыка, возможно, она возникала прямо здесь, а может быть, спускалась свыше. Нежно звучал голос скрипки, прекрасны и чисты были её запевы, но ни на минуту не умолкал тревожный рефрен, стучал, как загнанное сердце, как часовой механизм на бомбе, как метроном. Вот тревожный ритм стал громче, властно подчинил себе голоса всех иных инструментов, они взвились на последней вопрошающей ноте и оборвались. Чёрный поцеловал Матрёну, она ответила. Двое обнялись и слились в поцелуе. Маятник замкнул круг.