23 тайны: то, что вам не расскажут про капитализм

ЗАКЛЮЧЕНИЕ. КАК ВОССТАНОВИТЬ МИРОВУЮ ЭКОНОМИКУ

Перед нами стоит сложная задача полного восстановления мировой экономики. Да, все не так плохо, как было во времена Великой депрессии, но только потому, что правительства «накачивали» спрос за счет огромных расходов бюджета и беспрецедентного увеличения денежной массы (Банк Англии, к примеру, никогда не устанавливал более низкой процентной ставки с

самого своего основания в 1644 году). При этом предотвращение краха банков обеспечивается расширением системы страхования вкладов и отказом от услуг многих финансовых компаний. Без этих мер, а также без существенного автоматического увеличения социальных расходов (к примеру, пособий по безработице), мы бы сегодня переживали гораздо худший экономический кризис, чем в 1930-х годах.

Некоторые считают, что доминирующая ныне система свободного рынка принципиально правильна. Они убеждены, что косметического ремонта будет достаточно для решения наших проблем — чуть больше прозрачности здесь, чуть строже регулирование там, чуть больше ограничений на выплаты менеджменту сям. Однако, как я старался показать, фундаментальные теоретические и эмпирические предпосылки, лежащие в основе свободной рыночной экономики, весьма сомнительны. Необходим тотальный пересмотр принципов, на которых строятся наши экономика и общество.

Так что же делать?

Данная книга не трибуна экономического форума, чтобы излагать детальные планы реконструкции мировой экономики (многие из которых, впрочем, были рассмотрены в тексте). Я лишь вкратце обрисую основные принципы — их всего восемь, — которые, по моему мнению, следует иметь в виду, приступая к перестройке нашей экономической системы.

Первое: перефразируя Уинстона Черчилля, рассуждавшего о демократии, позвольте мне повторить мои собственные слова: капитализм является наихудшей экономической системой, но остальные еще хуже. Я критикую капитализм свободного рынка, а не капитализм как таковой.

Стимул получения прибыли по-прежнему является наиболее мощным и эффективным топливом для нашей экономики, и мы должны использовать его в полной мере. Но нужно помнить, что отпускать этот стимул на волю без каких-либо ограничений — далеко не лучший способ вести дела, что мы усвоили на личном опыте и с большими потерями в последние три десятилетия.

Кроме того, рынок представляет собой исключительно эффективный способ координации сложных экономических мероприятий бесчисленных экономических агентов, но не более того, — это механизм, машина. И, как все машины, он требует тщательного регулирования и управления. Ведь автомобиль может убивать людей, когда за рулем оказывается пьяный водитель, или спасать жизни, когда мы вовремя доставляем на нем пациента в больницу; так и рынок — он способен творить чудеса и устраивать катаклизмы. Тот же автомобиль можно сделать лучше, оснастив его более надежными тормозами, более мощным двигателем и залив более экономичное топливо; и в рамках свободного рынка можно добиться значительных перемен к лучшему, изменив умонастроения его участников, их мотивы и правила регулирования.

Существуют различные способы «организации» капитализма. Свободный рынок — лишь один из них, и отнюдь не наилучший. Последние три десятилетия показали, что, вопреки уверениям его сторонников, он замедляет экономику, увеличивает социальное неравенство и нестабильность и приводит к более частым (порой глобальным) финансовым катастрофам.

Нет и не может быть общей идеальной модели. Американский капитализм разительно отличается от скандинавского, который, в свою очередь, совсем не похож на немецкий или французский, не говоря уже о японском. Например, в странах, для которых американский стиль экономического неравенства неприемлем (а для других кажется вполне логичным), возможна борьба с ним через создание и развитие социального государства, финансируемого высоким прогрессивным налогом на прибыль (в Швеции) или наложением ограничений на возможности извлечения прибыли, скажем, затрудняя открытие крупных магазинов (в Японии). Непросто выбрать между двумя этими моделями, хотя лично я полагаю, что шведская модель лучше японской, по крайней мере, в данном отношении.

Таким образом, капитализму мы говорим «да», но мы обязаны завершить наш роман с безудержный свободным рынком, который сослужил человечеству столь дурную службу, и принять более качественный регулируемый вариант. Какой именно — это зависит от наших целей, ценностей и убеждений.

Второе: мы должны создавать нашу новую экономическую систему с осознанием ограничений человеческого рацио.

Кризис 2008 года показал, что сложность мира, построенного нами, особенно в сфере финансов, значительно опережает нашу способность понимать этот мир и им управлять. Наша экономическая система рухнула именно потому, что строилась по советам экономистов, которые убеждены, будто способности человека преодолевать сложности практически безграничны.

Новый мир нужно создавать с четким пониманием следующего факта: мы обладаем весьма ограниченными способностями объективного суждения. Нам предлагают впредь избегать крупных финансовых кризисов, обеспечив прозрачность экономики. Это неправильно. Основная проблема кроется не в отсутствии информации, а в наших ограниченных возможностях по ее обработке. Если бы истинной проблемой была непрозрачность, скандинавские страны — известные прозрачностью своих экономик — не пережили бы финансовый кризис начала 1990-х годов. Пока мы по-прежнему разрешаем сумасбродные «финансовые инновации», наша способность регулировать рынок всегда будет отставать от стремления к инновациям.

Если мы всерьез намерены не допускать новых кризисов, подобных кризису 2008 года, следует категорически запретить сложные финансовые инструменты, если не будет убедительно доказано, что они способны принести пользу обществу в долгосрочной перспективе. Эта идея явно будет отвергнута частью аудитории как возмутительная. Но давайте подумаем. Мы поступаем так постоянно с другими товарами — вспомните стандарты безопасности на пищевые продукты, лекарства, автомобили и самолеты. В результате предложенных ограничений мы получим процедуру одобрения, благодаря которой внедрение любого нового финансового инструмента, изобретенного «ракетчиками» из финансовых компаний, будет оцениваться с точки зрения рисков и выгод для системы в целом в долгосрочной перспективе, а не только с позиций краткосрочной прибыли для этих фирм.

В-третьих, отнюдь не изображая из себя бескорыстных ангелов, мы должны создать систему, которая несет людям лучшее, а не худшее.

Идеология свободного рынка строится на убеждении, что люди не будут делать ничего «хорошего», если им не заплатят и не накажут за то, что они этого не сделали. На практике эта идеология применяется асимметрично и переосмыслена так, что богатых нужно мотивировать становиться еще богаче, а бедные должны страшиться бедности, и страх является для них главным мотиватором.

Материальные интересы в самом деле выступают мощным стимулом. Коммунистическая система оказалась нежизнеспособной, поскольку игнорировала, вернее, желала отказаться от данного человеческого побуждения. Отсюда, впрочем, не вытекает, что личные материальные интересы являются нашим единственным мотивом. Люди не настолько движимы материальными интересами, как это утверждают учебники свободного рынка. Будь реальный мир полон рациональных эгоистичных агентов, обычно рисуемых в этих учебниках, он бы рухнул под бременем непрерывного обмана, контроля, наказаний и сделок.

Кроме того, прославляя удовлетворение личных материальных интересов индивидов и корпораций, мы создали мир, в котором материальное обогащение освобождает физических и юридических лиц от обязанностей перед обществом. Сами того не заметив, мы позволили нашим банкирам и менеджерам фондов, прямо или косвенно, уничтожать рабочие места, закрывать заводы, разрушать окружающую среду и подрывать финансовую систему в погоне за личным обогащением.

Если мы хотим предотвратить повторение подобного, опять-таки, нужно создать систему, при которой материальное благополучие ценится по-прежнему, но не может быть единственной целью. Организации — будь то корпорации или государственные ведомства — должны перестроиться и вознаградить доверие, солидарность, честность и сотрудничество. Финансовую систему необходимо реформировать, чтобы уменьшить степень влияния миноритариев, чтобы компании могли позволить себе стремление к иным целям, нежели краткосрочная максимизация прибыли. Нужно лучше вознаграждать обеспечение общественных благ (например, сокращение потребления энергии, инвестиции в обучение и т. д.), не только через государственные субсидии, но и через обретение более высокого социального статуса.

Дело не просто в моральном аспекте. Таким образом мы апеллируем к «просвещенному» личному интересу. Позволяя править бал краткосрочной корысти, мы рискуем уничтожить систему, которая в долгосрочной перспективе не служит ничьим интересам.

В-четвертых, мы должны перестать верить, что людям платят «по заслугам».

Жители бедных стран, каждый по отдельности, зачастую более продуктивны и предприимчивы, чем их коллеги из развитых стран. Если предоставить им равные возможности посредством свободной иммиграции, эти люди могут и заменят большую часть рабочей силы в развитых странах, пусть это политически неприемлемо и нежелательно. Следовательно, именно национальные экономические системы и иммиграционный контроль в богатых странах, а вовсе не отсутствие требуемых личных качеств, держат бедных людей в бедных странах в нищете.

Мы подчеркиваем факт, что многие люди остаются бедными, поскольку не обладают истинным равенством возможностей, дабы показать, что они не «заслуживают» оставаться бедными при указанных равных возможностях. Пока не будет хотя бы частичного равенства стартовых условий, особенно (но не исключительно) в отношении качества детского питания и родительского внимания, равенство возможностей, предоставляемое нынешними рыночными механизмами, не гарантирует по-настоящему честной конкуренции. Это словно забег, в котором никто не имеет форы, но некоторые участники бегут с гирями на ногах.

С другой стороны, выплаты топ-менеджерам в США воспарили в заоблачные выси в последние несколько десятилетий. Относительный уровень оплаты труда американских менеджеров вырос, по крайней мере в десять раз с 1950 года (в среднем генеральный директор ранее получал тридцать пять зарплат среднего рабочего, а сегодня получает больше в 300–400 раз). Причем отнюдь не потому, что их производительность растет в десять раз быстрее, чем эффективность труда обычных работников. Даже если не учитывать опционы на акции, американские менеджеры получают в два с половиной раза больше, чем их голландские коллеги, и в четыре раза больше, чем японские, несмотря на отсутствие явного превосходства в производительности.

Только получив свободу оспаривать приоритеты рынка, мы сможем найти верную дорогу к созданию более справедливого общества. Мы можем и должны изменить правила фондового рынка и системы корпоративного управления, чтобы обуздать размеры выплат в компаниях с ограниченной ответственностью. Мы должны не только обеспечить равные возможности, но и «сравнять счет», создав по-настоящему равные стартовые условия для всех детей истинно меритократического общества. Люди должны получать реальный, а не мнимый второй шанс через пособия по безработице и субсидируемую государством переподготовку. Бедных жителей бедных стран не следует обвинять в бедности, ведь истинной причиной является скудость их национальной экономической системы и жесткий иммиграционный контроль в богатых странах. Рыночные результаты — не «естественное» явление. Их вполне возможно изменить.

В-пятых, мы должны «заниматься делом» более серьезно. Постиндустриальная экономика знаний — это миф. Производственный сектор по-прежнему имеет жизненно важное значение.

Особенно в США и Великобритании, а также во многих других странах, спад промышленного производства в последние несколько десятилетий трактовался как неизбежное следствие постиндустриальной эпохи, а нередко и как очевидный признак перехода общества к постиндустриальной стадии развития.

Но мы — материальные существа и не можем питаться идеями, как бы шикарно ни звучало словосочетание «экономика знаний». Кроме того, мы всегда жили в экономике знаний, в том отношении, что именно управление более высоким уровнем знаний, а не физический труд, в конечном счете определяло, какая страна богаче, а какая беднее. Действительно, большинство обществ по-прежнему изготавливает все больше и больше товаров. В основном потому, что изготовители товаров научились работать гораздо более продуктивно, вследствие чего товары стали дешевле в относительном выражении, нежели услуги, пусть мы думаем, что потребляем товаров меньше, чем услуг.

Если вы не являетесь крошечными налоговым раем (статус, поддерживать который все труднее после кризиса 2008 года), наподобие Люксембурга или Монако, и не относитесь к числу крохотных стран, купающихся в нефти, вроде Брунея или Кувейта, нужно совершенствовать изготовление товаров, чтобы поднять уровень жизни. Швейцария и Сингапур, которые часто представляют образцами постиндустриального успеха, на самом деле два наиболее промышленно развитых государства в мире. Кроме того, наиболее дорогие услуги зависят (иногда выступают даже «паразитами») от производственного сектора (например, финансовые и технические консультации). Вдобавок услуги не слишком «оборотные, следовательно, раздутый сектор услуг подвергает риску ваш платежный баланс, а также затрудняет дальнейшее экономическое развитие.

Миф о постиндустриальной экономике знаний также способствует неправильному инвестированию. Он побуждает чрезмерно сосредотачиваться, к примеру, на формальном образовании, чье влияние на экономический рост весьма неочевидно и спорно, и на продвижении в Интернете, чья эффективность тоже на самом деле довольно сомнительна.

Инвестиции в «скучные штуки» наподобие техники, инфраструктуры и обучения работников должен поощряться через соответствующие изменения налоговых правил (например, ускоренная амортизация оборудования), через субсидии (например, на обучение работников) и через государственные инвестиции (к примеру, на развитие инфраструктуры). Промышленную политику следует переосмыслить в целях содействия развитию основных отраслей промышленности с высокой возможностью для роста производительности.

Шестое: мы должны обеспечить наилучший баланс между финансовой и реальной деятельностью.

Эффективная современная экономика не может существовать без здорового финансового сектора. Финансы играют, помимо прочего, важную роль в разрешении конфликтов между инвестированием и «пожинанием плодов». «Ликвидируя» материальные активы, характеристики которых невозможно изменить оперативно, финансовый сектор также помогает быстро перераспределять ресурсы.

Тем не менее в последние три десятилетия финансовый сектор стал тем пресловутым хвостом, который виляет собакой. Финансовая либерализация обеспечила легкость перемещения средств даже через национальные границы, что привело к стремлению инвесторов получать мгновенную отдачу. Как следствие, корпорации и правительства вынуждены проводить политику, которая сулит быструю прибыль, независимо от долгосрочных последствий. Инвесторы использовали возрастание мобильности денег в качестве разменной монеты для извлечения большей доли национального дохода. Облегчение движения финансов также привело к росту финансовой нестабильности и сокращению гарантий занятости (что необходимо для извлечения быстрой прибыли).

Финансы нужно принудительно замедлить. Конечно, речь не идет о возвращении в эпоху долговых тюрем и небольших мастерских, финансируемых из личных сбережений. Но, если мы значительно сократим разрыв между финансовым и реальным секторами экономики, у нас не получится обеспечить долгосрочные инвестиции и подлинное развитие, так как производственные инвестиции часто требуют долгого времени на возвращение. Японии понадобилось 40 лет протекционизма и государственных субсидий, прежде чем ее автомобильная промышленность добилась международного успеха, в том числе и в нижнем сегменте рынка. Компании «Нокиа» потребовалось 17 лет, прежде чем она стала получать прибыль от производства электроники, а сегодня она один из мировых лидеров в этом бизнесе. Однако, увлекшись финансовым дерегулированием, мир стал оперировать все более короткими временными интервалами.

Финансовые транзакции, налоги, ограничения на транснациональные перемещения капитала (в частности, в и из развивающихся стран), более жесткие ограничения на слияния и поглощения — вот комплекс мер, которые позволят замедлить финансовый сектор до скорости, на какой он будет поддерживать, а не ослаблять или даже разрушать реальную экономику.

Седьмое: правительство должно становиться все больше и активнее.

В последние три десятилетия идеологи свободного рынка постоянно твердили нам, что правительство представляет собой проблему и никак не способствует избавлению общества от бед. Да, известны случаи недееспособности правительства — иногда весьма громкие, — однако рынки и корпорации тоже подвержены провалам, а самое главное, существует множество примеров государственных успехов. Так или иначе, роль государства следует полностью пересмотреть.

Дело не просто в кризисном управлении, распространившемся с 2008 года, даже в образцово свободных рыночных экономиках, наподобие экономики США. Речь о том, чтобы создать процветающее, справедливое и стабильное общество. Несмотря на присущие ему ограничения и на многочисленные попытки его ослабить, демократическое правительство, по крайней мере пока, остается наилучшим инструментом для согласования противоречивых требований общества и, что важнее всего, для улучшения нашего коллективного благосостояния. Задавшись вопросом о том, как добиться наибольшей пользы от правительства, мы должны отказаться от стандартных «компромиссов», о которых так любят поговорить экономисты свободного рынка.

Нас уверяли, что большое правительство, которое собирает высокие налоги на доход богатых и перераспределяет их в пользу бедных, сдерживает экономический рост, поскольку препятствует созданию новых материальных благ богатыми и стимулирует леность бедных. Однако, если малого правительства достаточно для экономического роста, многие развивающиеся страны, где есть такие правительства, давно должны были зажить вполне благополучно. Очевидно, что это не так. В то же время, пример Скандинавии, где крупные государства всеобщего благосостояния сосуществуют с отличными показателями экономического роста (или стимулируют последний), также опровергает тезис о том, что только малое правительство способно обеспечить рост.

Еще идеологи свободного рынка убеждали нас, что активное (или навязчивое, как они говорят) правительство дурно сказывается на экономическом росте. Но, вопреки распространенному мнению, практически все нынешние богатые страны использовали государственное вмешательство для обогащения (если вы сомневаетесь в этом, прочтите мою предыдущую книгу, «Злые самаритяне»). Осмысленное и адекватно осуществленное государственное вмешательство может увеличить экономический динамизм, обеспечив поставки материалов там, где не справляется рынок (например, научные исследования, обучение работников и т. д.), позволит разделить риски в проектах с высокой социальной отдачей (и — зачастую — низкой доходностью), а в развивающихся странах создаст пространство, в котором новые компании в «младенческих отраслях» смогут развивать свои производственные мощности.

Мы должны мыслить более творчески и всячески приветствовать ситуации, в которых правительство становится важным элементом экономической системы, характеризующейся большим динамизмом, большей стабильностью и более приемлемым обращением капитала. Это означает, что мы должны стремиться к построению государства всеобщего благосостояния с лучшей системы регулирования (в частности, для финансового сектора) и лучшей промышленной политикой.

Восьмое: мировая экономическая система должна «несправедливо» подпитывать развивающиеся страны.

Из-за ограничений, связанных с демократическими условиями, сторонники свободного рынка в большинстве богатых стран на самом деле с громадным трудом реализовали свои полномасштабные рыночные реформы. Даже Маргарет Тэтчер сочла невозможным демонтировать Национальную службу здравоохранения. В результате полем для рыночных экспериментов оказались именно развивающиеся страны.

Многим бедным странам, особенно в Африке и Латинской Америке, пришлось принять идеологию свободного рынка, чтобы получить возможность занимать деньги у приверженных свободному рынку международных финансовых организаций (МВФ и Всемирного банка) и правительств богатых стран (каковые, в конечном счете, управляют МВФ и Всемирным банком). Слабость их демократий означала, что политику свободного рынка можно реализовывать, невзирая на последствия, даже если реформы больно ударят по большинству населения. Величайшая на свете ирония — люди, больше прочих нуждающиеся в помощи, страдают сильнее всего. Эта тенденция подкреплялась ужесточением глобальных «правил игры» на протяжении последних двух десятилетий — что правительство может делать для защиты и развития собственной экономики (насущная необходимость для бедных стран), вступая в такие организации, как ВТО, БМР и т. д., и заключая различные двусторонние и региональные соглашения о свободной торговле и инвестициях. Все это привело к более активной реализации политики свободного рынка и к ухудшению показателей экономического роста, усугублению нестабильности и социального неравенства.

Мировая экономическая система должна быть полностью пересмотрена в целях предоставления большего «политического пространства» развивающимся странам, чтобы те имели возможность проводить политику, им подходящую (богатые страны и так могут менять или даже игнорировать международные правила). Развивающиеся страны, в частности, нуждаются в более либеральном режиме использования протекционистских мер, регулирования иностранных инвестиций и прав интеллектуальной собственности. Именно такой политики придерживались богатые страны, когда сами находились в положении развивающихся. Для достижения целей требуется реформировать ВТО, отменить и/или пересмотреть существующие двусторонние торговые и инвестиционные соглашения между богатыми и бедными странами, а также изменить условия предоставления кредитов международных финансовых организаций и финансовой помощи богатых стран.

Конечно, эти меры кажутся «несправедливо благоприятными» с точки зрения богатых стран, и некоторые из них наверняка будут возражать. Тем не менее развивающиеся страны и без того страдают от многих недостатков системы международных отношений, а посему мы должны всемерно им содействовать.

Перечисленные восемь принципов откровенно противоречат экономической мудрости трех последних десятилетий. Полагаю, некоторые читатели со мной не согласятся. Но если мы не откажемся от принципов, которые нас подвели и продолжают тормозить развитие, в будущем нам грозят очередные катастрофы. А вдобавок мы никак не облегчим условия жизни миллиардов людей, страдающих от нищеты и отсутствия безопасности, в том числе, но не исключительно, в развивающихся странах. Пора смириться с неудобствами.