33 способа превращения воды в лекарство

Операция «Оживление-реанимация живой и мертвой водой»

Пока Мессинг рассказывал, приблизился час, о котором писали ученые в книгах из библиотеки Алексии и о котором в Колькиной сказке говорили Агафье голос из норы, родничок у реки и Солнышко в небесах. Наступал полдень.

– Для начала, коллеги, – ответственным голосом заявил Мишель, – давайте определимся в периодичности этапов предстоящей реанимации. Что следует делать сначала: произносить слова или же лить воду на Петровича?

– Я так думаю, – ответил я, – вернее, я даже уверен в том, что первым делом, минут за пять до полудня, надо сказать слова. Это сделаю я, благо заранее, еще в Петербурге, смоделировал такое вербальное построение, которое усилит действие вод. Только после этого, но строго в полдень, как рекомендуют все наши первоисточники, осторожно водой из Мертвого озера, которая находится в металлической коробке, Александр Федорович смочит рану Петровича, а потом Мессинг из немецкой фляги выльет воду в рот и уши нашего друга. Все ли согласны с предлагаемым алгоритмом?

Возражений не было, и мы начали готовиться: достал Белоусов из заплечного мешка металлическую коробку с мертвой водой и флягу с живой. Только тогда я стал произносить то словесное построение, которое создал на основе весьма архаических, но от этого не утративших актуальность специальных методик. Разработка построения заняла у меня не один день, испытания, которым я подверг сделанное, дали стопроцентно позитивный результат. Но испытания были детскими играми в сравнении с тем, что предстояло сделать сейчас. Итак, не сбиться от начала до самого финала, выдержать все паузы, сосредоточиться. Я начал:

Когда я произнес финальную фразу, то понял, как разумно поступил, когда отвел себе роль только чтеца. После прочтения этого текста я уже ничего не мог больше делать – так велики были энергозатраты. Я чувствовал себя совершенно опустошенным.

Я лег на траву и стал смотреть, как Александр Федорович, сняв по такому случаю малиновый колпак, предельно аккуратно смачивает рану на голове Петровича невесть откуда взявшейся тряпочкой. Мертвая вода явила себя во всей своей красе: рана исчезла, голова Петровича стала такой, какой мы ее привыкли видеть. Не чудо ли! Белоусов гордо улыбался, когда закапывал тряпочку саперной лопаткой глубоко в землю.

А тем временем наступила очередь Мессинга, за работой которого было приятно и радостно наблюдать. Элегантным движением Мишель снял пробку с фляжки, на которой красовался немецкий орел, принюхался к воде, удовлетворенно хмыкнул и приступил. Создавалось впечатление, что всю свою предшествующую жизнь мой друг только и делал, что лил живую воду в уши и рты тех, кто в этом нуждался, – так профессионально у него это получалось. Сначала голова Петровича была повернута влево и вода, соответственно, вылита в правое ухо, потом та же операция была проделана с левым ухом. После этого Мессинг аккуратно подержал свои ладони под ушными раковинами Петровича, голова которого теперь лежала на затылке. Когда же стало ясно, что живая вода проникла внутрь нашего друга, Мишель левой своей рукой приподнял голову Петровича за затылок, а правой стал вливать воду в приоткрытый рот зятя. Тут мне стало казаться, что время остановилось; что струйка воды из немецкой фляги будто застыла, превратившись в лед. Но наконец Мессинг отнял серебристое горлышко ото рта Петровича и вежливо закрыл пробку.

Тогда же замерли мы все. Признаться, я почему-то был уверен, что Петрович тотчас вскочит и улыбнется нам. Но этого не происходило! Петрович продолжал лежать на траве в той позе, в какой оставил его Мессинг. Я поднялся и подошел к Белоусову. Сказать, что лицо Александра Федоровича было разочарованным – значит не сказать ничего. Он снова облачился в свой малиновый колпак, но было видно, что до состояния гармонии с внешним миром нашему долгожителю еще очень далеко.

Мы отошли в сторону, оставив Мишеля рядом с зятем. Мы молчали, хотя надо было, наверное, говорить. Но о чем?.. Похоже, Алексия осталась молодой вдовой, Полька и Колька – сиротами. Принесла же нелегкая Петровича в Индию…

И тут мы услышали радостный крик Мессинга:

– Коллеги! Есть пульс! Я его нащупал!

В долю секунду мы с Белоусовым оказались возле Мишеля и, не сговариваясь, склонились над Петровичем. Щеки его стали розоветь, уже можно было различить дыхание…

– Мишель, – не выдержал я, – нам стоит как-то вмешаться? Может быть, сделать искусственное дыхание?

– Полагаю, что нет. Все, чем мы сейчас можем ему помочь, это просто ждать. А с остальным он справится сам. Точнее, справится живая вода в его организме. Еще точнее – организм Петровича при помощи живой воды.

Свершилось!

И действительно, через четверть часа Петрович открыл глаза, приподнялся на локте, посмотрел на нас и улыбнулся. Мы помогли ему встать на ноги. Краем глаза я увидел, что Белоусов прослезился, как тогда в предгорном отеле при прощании с нами и как при недавней встрече со мной на берегу Мертвого озера. «А старик наш становится сентиментальным», – не к месту подумалось мне. Однако эта дурацкая мысль отлетела в сторону, как только Петрович заговорил – причем нормальным, самым обычным голосом:

– Ребята, а что было-то?

Тут мы втроем не выдержали и искренне, от всей души, захохотали. Как давно я не испытывал подобных чувств! Как давно мне не доводилось обретать утраченное, находить нечто, казавшееся потерянным безвозвратно! Как давно!

Мы обнялись только тогда, когда Петрович, наконец, понял, что пребывал до этого если и не в состоянии смерти, то в очень похожем.

Нарисовываются еще кое-какие дела…

Итак, вопросы воды прояснились. Теперь задача нашего предприятия была сверхпростой: спуститься вниз, вернуться автобусом в Дели, оттуда совершить беспосадочный перелет в Петербург, где в лабораторных условиях исследовать пробы воды из Живого источника. Однако первое, что мы сделали перед спуском, – это связались с Алексией и Настей по кристаллическому гидропередатчику и сказали, что у нас все хорошо и что Петрович жив. Алексия ответила радостным посланием, рассказав, что Колька и Полька сразу, как только пришла счастливая весть из Гималаев, перевернули весь дом вверх дном, и урезонить их не было никакой возможности. А вот послание Насти дало нам понять, что здесь еще не все сделано: