40 австралийских новелл

ТАМ ДЫШИТ ЧЕЛОВЕК (Перевод С. Дзенит)

Ванга был самым старым в племени, и слова его имели большой вес в совете старейшин, поэтому белые, по неведению, звали его вождем, полагая, что в любом обществе должны быть такие же порядки, как и у них.

А Ванга не мог с ними спорить и принял это не соответствующее его положению звание. Правда, старейшины почти всегда слушались его, хотя законы Уоррамунги вовсе не предписывали им этого. Они могли в любой момент отвергнуть его советы, но, как разумные люди, они понимали, что с годами он приобрел мудрость, а они хотели жить по-мудрому.

Ванга помнил времена, когда еще не была построена дорога Телеграфных Столбов, помнил также, как люди его племени срубали и сжигали ненавистные столбы и из засады убивали упрямых белых, приходивших восстанавливать линию. Он даже принимал участие в налете на гарнизон в Барроу — Крик, который они считали главным гнездом завоевателей. Он пережил и резню, которую белые устроили после этого налета, когда со всех сторон света налетели люди с короткими палками, метавшими громы и молнии.

Одна такая молния ударила Вангу в шею, и его оставили лежать на поле, потому что приняли за мертвого. Но позвоночник не был задет, и Ванга совсем выздоровел, только с тех пор его рука уже никогда не могла владеть копьем так хорошо, как раньше. Случилось это, когда еще не было на свете ни одного из старейшин, но предание об этом жило в правдивых сказаниях его племени.

Да, старый Ванга был особенный человек — этого никто не мог отрицать. Совсем недавно, уже в наше время, он снова пережил резню — на этот раз дело было в Брукс Соук — белые считали этот год тысяча девятьсот двадцать восьмым по порядку. Тогда налетела полиция и расстреляла тридцать восемь человек из их племени — мужчин, женщин и детей — за то, что они пронзили копьями Брукса, белого, который жил, как туземец, и будто бы занимался ловлей динго. На самом же деле капканы для него ставили женщины, а он только отвозил головы в полицейский участок и получал деньги, на которые покупал муку, чай, сахар и иногда ром.

В этот раз Ванге прострелили грудь навылет. Правда, рана пришлась чуть выше сердца, но легко ли человеку в его возрасте пережить подобное потрясение? Великий Вождь Белых на севере, с конским хвостом на голове, вызвал к себе туземцев, чтобы они рассказали, как было дело, и допросил Вангу через переводчика — одного из черных полицейских, знавшего язык белых, — но не поверил ему. Он только покачал головой и велел переводчику сказать, что раны у Ванги пустяковые — он просто сам себя расцарапал и ссадины на груди он, наверное, тоже сделал острым камнем и замазал грязью.

Ну, как можно верить черному парню, который надел полицейскую форму и получает деньги за то, что преследует своих сородичей? Как можно знать, верно ли он переводит? Разве может правда жить в сердце человека, который берет у белых деньги за то, что поднимает руку на своих?

Но правду знали они — старейшины Уоррамунги. Они залечили Ванге рану, перевязывая ее, как он велел, а он даже и не морщился от боли. Должно быть, есть что‑то особенное в человеке, у которого волосы уже белые, как летнее облако, и глаза помутнели и который пережил два ранения, но не отстает от здоровых охотников и воинов и вместе с ними совершает большие переходы по безводным местам, поросшим колючими травами и акацией.

Поэтому, когда белые пришли в горы искать золото, таящееся в скалах, старейшины послушались Вангу и пропустили их, даже не тронув их лошадей и верблюдов, которые поели всю пищу диких зверей и замутили воду в маленьких горных озерцах. Те, что могли говорить на языке белых и знали, что их район теперь под запретом и объявлен «резервацией», возмущались, не соглашаясь с советами Ванги, но в конце концов и они уступили. Даже когда золотоискатели забирали молодых женщин, уводили их в свои лагери, чтобы они носили воду, дрова, готовили для них и спали с ними, люди из племени Ванги послушались его и не

Тронули белых, хотя было так ripocfo заколоть их во время сна: люди, видящие только золото, глохнут и слепнут во сне, не чувствуя приближения врага.

Потом настало время, когда все больше и больше белых проезжало через холмы, потому что те, первые, нашли здесь много золота. Вдоль дороги Телеграфных Столбов днем и мочью громыхали грузовики, их огромные сверкающие глаза словно дневным светом заливали погруженную в темноту местность. А в ущелье, ниже Телеграфной Станции, толпы белых строили бараки и большие дома из дерева, железа и песка, смешанного с водой, и дома эти подымались, как скалы. Другие устанавливали большие колеса и тросы над огромными ямами, откуда добывали золото, и громадные котлы с шипеньем выпускали пар и поворачивали колеса, вытаскивавшие маленькие вагонетки с землей, в которой, как говорили, жило золото, и громадные молоты дробили эту землю день и ночь, и грохот раздавался на много миль вокруг, а в машинном отделении беспрерывно стонало огромное стальное чудовище — бу — у, бу — у! И на много миль вокруг этот ужасающий шум проникал в мозг тем, кто пытался прилечь на землю и уснуть.

А белые все приезжали — одни на грузовиках, другие на больших серебряных птицах, которые летали выше и быстрее орла, с ревом, похожим на лесной пожар или бурю. В доме, построенном из песка и воды, который стал тверже камня, продавали ром, и даже побои не могли отвадить женщин от тех, кто давал им ром, хотя потом эти женщины, возвратившись в поселок, заражали мужчин и те становились беспомощными и слабыми, как дети.

Ни одно из лекарств Ванги не помогало от этой ужасной болезни; и все же, когда люди его племени говорили о том, чтобы собраться всем вместе и уничтожить поселение белых, это гнойное гнездо заразы, он останавливал их: «Они хуже муравьев, — говорил он, качая головой, — одного убьешь, а сотни других приползут на его место. Не трогайте их. Я сам поговорю с их Великим Вождем».

И он взял с собой молодого Вирриндидгу, которого белые звали Биллисмит. Еще маленьким его увезли на юг в школу, научили говорить, как в книгах, и нарядили в одежду, какую носят белые. Потом он стал жить в их доме и ездить на их лошадях, потому что он был маленький и легкий, и даже самая норовистая лошадь не могла его сбросить. Многие белые охотно платили деньги и собирались толпами смотреть, как он, смеясь, скакал на лошади, которая брыкалась и носилась, как безумная, только что наизнанку не выворачивалась. Но белые хозяева забирали все деньги себе. Когда же Биллисмит взял немного денег из ящика за воротами и купил себе папирос, шоколада и фруктов в жестянках и замороженного молока, полиция забрала его и посадила в тюрьму, а потом ему пришлось вернуться к своему племени на север.

К Белому Вождю в Эллиспринге не так‑то легко было попасть, потому что он всегда велел передавать через людей, сидящих в других комнатах, все, что хотели сказать ему. Но Ванга вытащил бронзовую дощечку, которую ему подарили белые, и, показав ее, сказал: «Мне нужно говорить только с самим Великим Вождем, потому что я — Великий Король всех уоррамунгов». Он отлично понимал, что поступает неправильно, называя себя так, но надеялся, что духи его предков поймут, что он сказал это не из хвастовства, а просто чтобы люди, имеющие власть, выслушали его.

И вот наконец человек, которого звали Представителем Администрации, принял его.

— Скажи ему так, — обратился Ванга к молодому Вирриндидге: — Послушай, Белый Вождь, почему ты разрешаешь своим людям так обращаться с моим племенем? Давно еще полиция подписала со мной мир, и на бумаге с нарисованными колодцами и горами они отметили границу. Они сказали: «Это будет ваша страна. В ней ни один белый не будет стрелять птиц и зверей и не позволит своим животным поедать траву и мутить воду. И белые не сойдут с дороги Телеграфных Столбов, а будут только проезжать через вашу страну по ней». Но ваша бумага лживая, закон ваш не выполняется и белые кишат кругом, как муравьи, и оскверняют страну уоррамунгов, даже горы сравнивают с землей и забираются в ее недра из‑за маленьких лучиков солнца, которые вы называете золотом. Это не хорошо, ибо все знают, что Земля — Жена Солнца и без его семени она бесплодна. Если вы будете вынимать золото из чрева нашей земли, все станет бесплодным: перестанут расти деревья, умрет трава и пересохнут реки. Я сам лечу людей своего племени, я вызываю для них дождь, а золотые жилки в слоистых камнях показывают солнцу, куда лить слезы из туч. Ты — Великий Вождь, ты можешь приказать своим людям уйти из моей страны и не трогать золота. Вели им убрать свой ром, который околдовывает наших молодых женщин, так что они не хотят оставаться с мужьями, а пьют с белыми мужчинами, и белые мужчины заражают» их, а они потом заражают наших сильных мужчин, так что те больше не могут бегать и бросать копье, а должны ходить с мешочком и попрошайничать в полиции. Скажи же своим людям— пусть они уйдут, уйдут, уйдут!!!

И Великий Белый Вождь, медленно кивая и приятно улыбаясь, сделал значки на бумаге, и Ванга вышел под палящее солнце с гордо поднятой головой; он пошел обратно вдоль Телеграфных Столбов сообщить старейшинам о своей победе.

И не успела еще смениться одна луна, как полиция выехала в горы, к племени Ванги, и велела собрать весь народ, чтобы они выслушали, что им скажут. Два дня потребовалось, чтобы посланцы с деревянными резными палочками обежали все селения и собрали народ. Полицейские тем временем раскинули поблизости лагерь, и мальчишки — туземцы кормили травой их стреноженных лошадей.

— Все тут? — спросил сержант, когда народ собрался.

— Все, — ответил Биллисмит.

— Ну, слушай, кажется, ты здесь смекалистей всех. Учился в школе на юге, да? Хорошо. Вот приказ Начальника всех туземцев. Эта резервация должна быть перенесена на пятьдесят миль дальше на запад, понятно?

— Как же это? — возразил Ванга, когда ему объяснили, в чем дело. — Как можно перенести землю? Ведь она принадлежит нам, вот эта самая земля, именно эта, а не другая. Это земля наших отцов, земля, на которой мы выросли и в которую вернется наш прах, когда наши души соединятся с душами наших отцов; та земля, которую мы знаем и любим, и любим все, что на ней: деревья и птиц, каждую букашку, ползающую по нашей земле. Вы говорите «перенести»! Как можно перенести холмы и деревья, ручьи и горы, песок и траву?

Когда Биллисмит перевел все это сержанту, тот сказал:

— Я не собираюсь спорить с вами. У меня приказ переселить вас на запад. Вам отведено больше земли, чем здесь, там есть пища, есть вода и много кенгуру и хлебных деревьев. Вам будет хорошо. А во время засухи, когда нечего есть и нет дичи, вы всегда можете прийти в участок и получить провизию. Что вам еще нужно?

Услышав это, Ванга плюнул и с такой силой ударил копьем, что оно наполовину вошло в землю и, задрожав, сломалось. Схватив отломанную часть, Ванга злобно замахнулся ею в сторону Теннантс — Крик.

— Ты им скажи, чтоб они убирались! Им скажи, а не нам! Они тут чужие, они захватчики! Эта земля наша, наша, наша! Слышишь?! — закричал он.

Но тут полицейский выбил сломанное копье у него из рук и сказал:

— Замолчи, старик. Так не разговаривают с полицией, понял? Заткнись, старый грязный чурбан, а то я покажу тебе!

А сержант рассмеялся.

— Пошли, хватит болтать! Слышите, небось тут многие соображают по — английски! Пошли, пошевеливайтесь. Я должен проводить вас на новое место.

Полицейские стали подталкивать их, и женщины одна за другой, пугливо озираясь, подхватили узелки и детей, мужчины забрали копья, и все племя потянулось по дороге. Полицейские, болтая и покуривая, ехали сзади и следили за отстающими туземцами, чтоб те не вздумали удрать обратно.

Неделю назад прошел дождь, и к вечеру они добрались по дороге Телеграфных Столбов до водоема, где устроились на ночлег. Полицейские установили ночное дежурство.

На другой день они дошли до источника в горах, и полицейский сказал Ванге, что здесь будет их основное стойбище, и показал границы его новых владений. Молча слушал Ванга это сообщение, пока ему переводил Вирриндидга, молча кивал, а голова его все ниже и ниже опускалась на впалую грудь.

Когда полицейские уехали и все стихло и когда все заснули, Ванга поднялся с нового одеяла, подаренного ему полицейскими, и бесшумно, как призрак, исчез между деревьями. Обратно по знакомым тропам несли его старые ноги, как будто он видел в темноте. Он шел через холмы к своим родным местам… А там, на старом месте, где он выслушал приговор о выселении своего племени, он схватил обеими руками новый топор, который дал ему сержант, низко опустил его, повернув острием кверху, и, взмахнув изо всей силы, ударил себя прямо в лоб.

Одного нельзя было у него отнять — права, чтобы его кости покоились в земле, родившей его.