Казус Березовского — Замена второй коленки — Что мне не нравится в израильтянах?
Ноябрь начался с Березовского. Сообщение о том, что он назначен секретарем Совета Безопасности РФ, вызвало разноголосицу в Израиле и обрушило на посольство шквал телефонных звонков (в основном — из Москвы). Спрашивали: правда ли, что Березовский — гражданин Израиля? Я честно отвечал, что не знаю, так как израильское гражданство дают израильские власти, не согласовывая это с российским посольством. Мне не верили. Из МВД Израиля пошла информация, что некий Березовский Б.А. (1947 года рождения) получил израильское гражданство в 1993 году и с женой Галиной жил в Бат-Яме с августа по ноябрь того же года. Но Березовских много (наш родился в 1946 году).
8 ноября мне позвонил «надежный источник» и сказал, что вчера Березовского лишили израильского гражданства. Чтобы мог честно говорить «нет!». 10 ноября еще более «надежный источник» заявил: мы сделали «выволочку» Гусинскому. Что — они там не понимают? Не могли растолковать Березовскому, что пойдут большие круги по воде?
После, уже в Москве, по поводу увольнения Березовского из Совета Безопасности я написал статью «Березовский как зеркало русской демократии». Беседовал с ним один раз. Но о гражданстве не говорили…
В газетах замелькали сообщения, что в Эйлате замечен российский вице-премьер Владимир Потанин. «Не слет ли это российской мафии?» — вопрошали бдительные журналисты. Звонили в посольство. Посольство ничего не знало: ни про Потанина, ни про «мафию». Нажаловался лично Черномырдину. Видимо мне, как «осколку империи», трудно подняться до вершин нынешней демократии. Поэтому продолжаю думать, что посольство должно ставиться в известность о появлении в «стране пребывания» столь важной особы. Черномырдин не отреагировал.
19 ноября прибыл в уже знакомую больницу «Хадасса». Операцию сделали 20-го. На этот раз лежал на операционном столе всего два часа. Все шло по привычной схеме. 28-го выписали. Вручили ампулы и иглы. Сам себе две недели колол в живот: чтобы тромбов не было.
Лежа на каталке и направляясь в операционную, я узнал, что этим утром внезапно скончался полковник Михаэль Штиглиц, бывший военный атташе Израиля в Москве. Мы довольно часто встречались. Не на деловой почве, а у общих друзей, в общих компаниях.
Миша, как все его звали — родной брат жены Щаранского Авиталь. Закончил исторический факультет МГУ. С 1973 года — в Израиле. С 1979 года — в армии. Сделал блестящую военную карьеру. О нем ходило много разных слухов, которыми меня пугали. Но раз Москва приняла его в 1993 году в качестве военного атташе, вопрос о слухах для меня отпал.
Яркий был человек. Вот уж действительно «настоящий полковник». Но не «военная косточка», а военный интеллигент. Было в нем какое-то внутреннее благородство, врожденный аристократизм. С ним никогда не было скучно. Умел говорить, но умел и молчать. Умел хорошо выпить. Умел и порассуждать — о чем же все-таки говорил Заратустра?
Не везет хорошим людям — не дожил даже до 50-ти…
Весь ноябрь меня ругали за мои высказывания относительно евреев, которые появились еще в октябре в интервью, опубликованном в популярном еженедельнике «Алеф».
Начну с интервью.
— Ходят слухи, что Вы покидаете нас. Независимо от того, насколько они верны, мне важно, что у всех новых и старых, израильтян это вызывает глубокое сожаление. Вас уважают, по-дружески любят — и не за последние пять лет, а за многое, что было раньше. И значит, к критике из Ваших уст отнесутся с доверием. Поэтому я хотела бы спросить Вас:
Что Вам не нравится в евреях? Какие национальные черты нам сегодня во вред? Различаете ли Вы евреев и израильтян, и если да, то чем мы друг друга дополняем и чего друг друга лишаем?
— Я не готов ответить на эти сложные и деликатные вопросы в рамках неизбежно краткого журнального материала. Если доживу до собственных мемуаров, то там попробую пофилософствовать и отделить еврея от израильтянина (и наоборот). Здесь же ограничусь упоминанием того, что мне не нравится в поведении израильтян.
Во-первых, почти всеобщая необязательность, которая выражается в хронических опозданиях всего и вся. Нигде я не терял столько времени, ожидая начала концерта, начала заседания, прихода человека на деловую встречу и т. д. и т. п.
Во-вторых, явный дефицит деликатности, излишние, как мне представляется, развязность, неопрятность, бесцеремонность на улицах и в общественных местах. О некоторых проявлениях указанных «качеств» даже говорить неудобно. Упомяну лишь об изобилии мусора вдоль дорог и в лесах, нежелание уступать друг другу дорогу, да и вообще нежелание считаться с тем, что рядом и вокруг могут быть люди, которым ваша «раскованность» мешает.
В-третьих, странная неосведомленность многих вроде бы образованных, внешне вполне интеллигентных и занимающих видное положение людей во многих, я бы сказал «школьных», фактах мировой истории, мировой культуры.
В-четвертых, проникающие во все поры общества лицемерие, ханжество, суесловие. Везде и всюду говорят о еврейских традициях. Книге книг. Десяти заповедях. Но, судя по тому, что я вижу, о чем слушаю и читаю, обычная жизнь большинства обычных людей, реальная политика и реальная экономика, в которые погружены израильтяне, — все это страшно далеко от указанных заповедей. И имя Господа поминается всуе…
Хочу сразу оговориться. Мой опыт, как и опыт каждого человека, ограничен. Поэтому я могу ошибиться. И в данном случае я даже хотел бы ошибиться… К тому же перечисленные мною минусы встречаются не только в Израиле, но в тех или иных сочетаниях характерны для многих стран
— … По приезде в страну шесть лет назад я была поражена, когда узнала как расшифровывается аббревиатура БАГАЦ — Высший суд справедливости(!). При этом один известный профессор Иерусалимского университета говорит обычно своим студентам юрфака: «Вы пришли изучать закон, а не справедливость».
Не кажется ли Вам, что в стремлении евреев к высшей справедливости, притом, что ее невозможно достичь, есть нечто болезненное? Гремучая смесь самонадеянности молодого израильского общества и мудрости древнего еврейского народа? Возможно — определенный национальный комплекс? Сколько ведущих советских журналистов, писавших на морально-этические темы, были евреями… Видимо, это в крови. Наверное, этому можно найти историческое объяснение, но в условиях современной политики, особенно ближневосточной, не обойтись без прагматических компромиссов. Как Вы, будучи дипломатом, считаете: сочетается ли в позиции Израиля справедливость с реальностью? Если иметь в виду отношение к новым репатриантам, взаимоотношения религиозных и светских, политику относительно палестинцев…
— Ну, что ж. Поговорим о справедливости. Как-то я не очень убежден, что для евреев характерно стремление к «высшей справедливости». Во всяком случае, то, что я наблюдаю уже скоро пять лет в Израиле (если, конечно, не принимать всерьез упомянутое выше суесловие), никак не подтверждает Ваш тезис. Что, кстати, объединяет Израиль с другими государствами, в частности — с Россией.
Есть и другая, уже не житейская, а, так сказать, теологическая сторона проблемы. Дело в том, что одной из граней справедливости служит веротерпимость. Так вот, в Торе эта самая веротерпимость отсутствует начисто. Как раз в те дни, когда я пишу ответы на Ваши вопросы, евреи должны читать главу «Таво» из книги «Дварим». По-моему, в страшном сне не могут присниться те проклятия, те кары, которые перечислены в этой главе и которые обрушатся на человека, если он отклонится от выполнения заповедей и установлений Бога. Разве этот апофеоз жестокости совместим со стремлением к «высшей справедливости»? Вопрос почти риторический.
Вообще же философические разговоры о справедливости, тем более — о «высшей», меня не увлекают. Следуя примеру Камю, между справедливостью и матерью я выбираю мать.
А теперь спустимся с неба «справедливости» на землю компромиссов. Компромиссы — это воздух политики. Каждый делает шаг назад, чтобы вместе шагнуть вперед — вот суть, смысл компромисса. Компромиссное решение может быть прочным лишь в том случае, если каждая из сторон считает его «справедливым», то есть отвечающим ее интересам. А поскольку интересы расходятся, не совпадают, поиск компромиссов осуществляется в плоскости не абсолютных, а относительных ценностей и сводится к взаимным уступкам, к фиксации «частичной» (но устраивающей всех) «справедливости».
Такова теория. С практикой сложнее. Мне представляется, что нынешнее правительство Израиля ищет некую равнодействующую между ликудовской идеологией («справедливость») и требованием практической политики (реальность). Кажется, Талейран сказал: политика — это искусство сотрудничать с неизбежностью. Надеюсь, что правительство овладеет этим искусством.
— Когда интеллигентный россиянин хочет убедить собеседника в своей лояльности по отношению к евреям, он обязательно говорит о том, что у него есть друзья, родственники — евреи. То есть: «Я вас не чураюсь». Вот и Вы, Александр Евгеньевич, в одном интервью говорили, что первым браком были женаты на еврейке…
Когда еврей хочет продемонстрировать то же самое относительно русских, он оперирует, как правило, другими категориями, не личностными. Он уверяет, что воспитан на поэзии Пушкина и музыке Чайковского, демонстрирует свои знания русской истории или что-либо такого же порядка.
Возможно, я не объективна. И все же я не сталкивалась с ситуацией, когда бы в обычной житейской «разборке» припоминали, что мораль обеих народов основана на Десяти заповедях, данных Богом Моисею. Я уж не говорю о возможности аргументации, основанной на современных знаниях. Вы можете со мной не согласиться. Но почему?
— Позволю себе заметить, что Вы зря обижаете «интеллигентного россиянина». Такой россиянин, ex definitione, равно относится и к эллину, и к иудею. И у него нет необходимости (и желания) убеждать кого бы то ни было в «своей лояльности по отношению к еврейскому народу». Тем более, ссылаясь на друзей и родственников.
По-моему, поэзия, музыка и т. п. здесь вообще ни при чем. Я, например, не понимаю китайскую музыку, не очень силен в китайской истории, плохо знаю китайскую поэзию, но это никак не отражается на моем отношении к китайцам. Они столь же хороши (или плохи), как евреи или, допустим, немцы. То есть «интеллигентный россиянин» a priori (он так воспитан папой и мамой, дедушкой и бабушкой) «принимает» и старается понять любой народ. Другое дело — степень, глубина понимания. Вот тут ступают в игру знание истории, культуры, а также друзья и родственники. Так, если бы моей женой была китаянка, то, наверное, я лучше бы понимал китайцев.
Вы упоминаете заповеди, «данные Богом Моисею — аргументация такого рода предполагает веру в Бога. А «интеллигентный россиянин» в Бога, как правило, не верит (хотя нынче это модно). Ему не нужна эта гипотеза, унижающая человека. Ведь всякая религия — это страх перед выбором, а значит — бегство от свободы.
Что же касается заповедей, то полезно время от времени; перечитывать «Великого инквизитора». Замечу лишь, что заповедь «не убий» соседствует в Книге книг с многочисленными рекомендациями убивать без всякой жалости Мораль, которая держится на страхе наказания, — это мораль рабов.
Так что я, пожалуй, отдал бы предпочтение не тому, кто в знак своей «лояльности» толкует о верности Ветхому завету, а тому, кто говорит о друзьях-евреях. Хоть не врет…
Надеюсь, я удовлетворил Ваше любопытство».
Интервью имело небольшую предысторию. Были как-то сомнения и у меня, и у журнала. Когда я показал свои ответы Лене Петровне, она была категорически против их опубликования. Логика: если ты пришел в гости, тебя спрашивают — вам нравится суп, ты ведь не скажешь «нет», даже если суп не нравится. Но я не согласился с этой суповой логикой. Показал настоящему дипломату — Владимиру Ивановичу Носенко. Он задумался, но одобрил. Потом неожиданно позвонил Канович. Мне, говорит, из «Алефа» прислали Ваше интервью. Не слишком ли? Так я ответил: подписываюсь под каждым словом!
Сомнения были не напрасны. Пошли гневные письма. Приведу несколько образцов.
Д-р Феликс Лебедь:
«… Г-н Бовин, надо сказать, уж слишком свыкся с ролью старшего брата, к которому ветераны войны обращаются за содействием в получении квартиры. Если бы он был «свободным журналистом и написал… частное письмо, допустима была любая откровенность. Но в ранге посла откровенничать по поводу расхлябанности, бескультурья и продажи с молотка заветов Моисея в Израиле — это не совсем «дипломатично»».
Шалом Шпильбер:
Бовин «позволяет себе беспардонно критиковать главу «Таво». Такой выпад в адрес святая святых нашего народа, фундамента всего существования евреев, можно бы вполне расценить как кощунственный, если не считать его просто невежественным.»[59]
Ирина Медведева:
Бовину мало критиковать «какие-то отдельные черты евреев», и он идет дальше — «критикует религию и Тору. На двух-трех страничках журнального текста он умудрился подвергнуть критике самое ценное, что есть у евреев — Тору. Это по меньшей мере странно. Люди, изучающие Тору в ешивах всю жизнь, не осмеливаются сказать, что знают ее досконально. Для того чтобы Тору правильно понимать, мало ее просто читать, ее надо глубоко изучать. Интересно, где изучал ее г-н Бовин? Откуда у него такая, мягко говоря, смелость делать выводы, что в Торе есть призыв к убийству, что религиозная мораль — мораль рабов? Наказания за неисполнения заповедей Торы он называет апофеозом жестокости, несовместимым со стремлением к высшей справедливости. Тора, данная не человеком, а Богом, по определению, самая большая справедливость, которая существует в мире».
Ш.Ривкин:
«Господа евреи, что случилось?! Что вы подняли бурю в стакане воды?! Ну, сказал г-н посол России пару «горьких слов». Разве это не правда, разве это не то, что мы сами в себе хотим изменить?!
… Дорогие мои, Бен-Гурион говорил: «Не важно, что говорят гои, важно, что делают евреи». А что сделали евреи? Обиделись!
… Да, в Израиле не так чисто, не так опрятно, люди не так деликатны и обязательны, как хотелось бы, и в первую очередь нам. Но заблеванных подъездов, изрезанных сидений в автобусах, просящих милостыню детей, даже посол не увидел. Я же все это и многие другие мерзости видел недавно в Москве. А что до невежества, то посол в своих суждениях о Торе и вере опасно близко подошел к этой грани».
Малка Аранович:
«Некоторые ответы г-на Бовина более или менее объективны. Но то, что он отрицает стремление евреев к высшей справедливости и веротерпимость Торы — доказывает, что хоть он умный человек, но не проник во всю глубину Ветхого завета и, может быть, поэтому судит предвзято».
До сих пор не могу ответить сам себе, надо ли было говорить, то, что я думал. Интересно, что никто из критикующих и протестующих ничего не возразил по существу. Но ведь дело не в этом. Все хотят слышать, что суп вкусный. В гостях я так и скажу. Но когда тебя серьезно спрашивают о серьезных вещах, тут другой оборот. Проще всего сказать: я — посол и не буду говорить ничего, что может обидеть, уязвить граждан «страны пребывания». Нет, наверное, все-таки надо говорить. Наверное, здесь главное не принцип, а мера. Возможно, я ее нарушил, стоило бы быть помягче…
Весь месяц продолжались переговоры по Хеврону. Только уже не на КПП, а часто — на вилле американского посла. Российский коспонсор не привлекался. Арафат сопротивлялся, но шаг за шагом отступал.
Помню разговор с бельгийским послом. Он сказал: «Проблема Хеврона не имеет решения». Мой ответ: «Хеврон — последняя легкая проблема. Настоящие трудности начнутся за Хевроном».