7000 километров по Турции

СНОВА В АНКАРЕ

В дороге мы несколько раз включали радио и обратили внимание на то, что передачи приняли странный характер, в основном звучала музыка. Это объяснилось позже, когда мы вернулись в Анкару.

Оказалось, что в этот день, 12 марта 1971 года, начальник Генерального штаба турецкой армии и командующие трех родов войск вручили президенту республики и парламенту меморандум. Текст меморандума был краток, но выразителен. Он состоял из трех пунктов: в первом указывалось, что меджлис и правительство своей позицией и действиями ввергли страну в состояние анархии, раздоров, социального и экономического кризиса; во втором пункте подчеркивалось, что создавшаяся обстановка, которая вызывает озабоченность вооруженных сил, диктует необходимость преодолеть межпартийные разногласия и сформировать в рамках существующего режима сильное и надежное правительство, которое могло бы ликвидировать анархию, обеспечить осуществление реформ в духе принципов Ататюрка и предусмотренных конституцией и добиться уважения революционных законов; третий пункт меморандума гласил, что «если вышеизложенное не будет немедленно осуществлено, то турецкие вооруженные силы намерены осуществить возложенную на них законом обязанность по сохранению и защите Турецкой Республики и взять власть непосредственно в свои руки».

Меморандум этот, таким образом, носил фактически характер ультиматума. Армейское командование недвусмысленно потребовало, чтобы правительство Партии справедливости во главе с С. Демирелем подало в отставку.

Уже на следующий день в Анкаре стали известны подробности того, как все это происходило. Меморандум одновременно был вручен президенту республики и председателям обеих палат турецкого парламента — национальной палаты и сената. Несколько раньше группа — в составе дивизионного генерала и двух полковников явилась в управление турецкого радио и потребовала немедленно передать содержание меморандума по радио. Текст его был тотчас же передан в эфир вместо очередного выпуска последних известий.

В момент передачи в здании меджлиса находились всего несколько десятков депутатов. Некоторые из них обедали, другие неторопливо обменивались мнениями по поводу текущих событий. Обедавшие депутаты, услышав ошеломляющее сообщение, побросали ножи и вилки и выбежали из столовой. Когда прошел первый шок, вызванный неожиданной новостью, депутаты в кулуарах начали лихорадочно обсуждать сложившееся положение.

Тем временем текст меморандума был размножен журналистами и распространен среди депутатов, которые, собравшись группами, комментировали его. В комнатах депутатов правящей Партии справедливости царила растерянность, смешанная со страхом. Все помнили военный переворот 1960 года сопровождавшийся многочисленными арестами, и ждали дальнейшего развития событий. Депутаты же основной оппозиционной Народно-республиканской партии, напротив, были оживлены и ожидали перемен к лучшему.

Отсутствовавшие депутаты, услышав по радио сообщение о меморандуме, стали срочно прибывать в меджлис. Вскоре собрались почти все. В 15 часов открылось заседание национальной палаты, одно из самых многолюдных за последние годы. В глубокой тишине председательствующий зачитал такст меморандума.

Один из депутатов Демократической партии (ревностной сторонницы запрещенной после переворота 1960 года одноименной партии) потребовал, чтобы по зачитанному документу было дано разъяснение либо президиумом палаты, либо представителем правительства, и вообще, чтобы документ был обсужден палатой. Иначе, заявил он, создается впечатление, что на парламент оказывается «моральное давление». Однако сидевшие рядом другие депутаты утихомирили своего коллегу и быстро усадили его на место. Всем было ясно, что меморандум обсуждению не подлежит.

Премьер-министру С. Демирелю текст меморандума вручен не был. Премьер узнал о нем лишь из радиопередачи. Вскоре после этого собралось экстренное заседание кабинета министров. После недолгого обсуждения правительство приняло решение уйти в отставку. Собственно, другого решения оно и не могло принять.

Так разворачивались события в этот день, когда мы возвращались из Бандырмы в Анкару. Внешне эти события, однако, ничем себя не проявляли. Приехав в Анкару во второй половине дня, мы ничего особенного не заметили. Разве только что несколько увеличилось по сравнению с обычным число военных патрулей да больше машин с солдатами проезжало по улицам города. Но само по себе это не вызывало удивления. В те дни, наполненные бурными студенческими выступлениями и террористическими действиями ультралевых групп, жители турецкой столицы привыкли и к военным патрулям, и к усиленным нарядам полиции.

Нам пришлось находиться в Анкаре еще несколько дней после опубликования меморандума и отставки правительства Сулеймана Демиреля. Внешне жизнь ни в чем не изменилась. Все шло своим чередом, нормально работали все учреждения, магазины и пр. Пожалуй, можно даже сказать, что после бурных проявлений политической активности учащейся молодежью и различными политическими организациями, как левыми, так и правыми, наступило затишье. Но было в этом затишье тревожное ожидание.

Все думали о том, в каком направлении будут развиваться события дальше. Вначале некоторые левые организации полагали, что отставка правительства С. Демиреля будет способствовать развертыванию их деятельности. В этом смысле они приветствовали действия военного командования. На следующий день после опубликования меморандума пятнадцать левых организаций, в том числе такие, как профсоюз турецких учителей. Национальная организация турецкой молодежи, Общество революционных адвокатов, «Дев-генч», профсоюз ассистентов университетов и др. выступили с совместным заявлением, в котором они, поддерживая меморандум командования, указывали, что парламентская система ввергла страну в социально-экономический хаос, из которого можно выбраться лишь с помощью чрезвычайных мер.

Тогда они еще не знали, что слова меморандума о необходимости борьбы с анархией и уважения законов означают намерение командования обрушить тяжелый кулак на голову левых, что многие левые организации будут вскоре запрещены, а их руководители арестованы. А пока все шло по-прежнему. На прилавках книжных магазинов продолжали лежать переводы произведений классиков марксизма и работы современных левых авторов — местных и зарубежных.

Кстати сказать, будучи в Анкаре, я два-три раза заходил в книжные магазины, специализирующиеся на продаже той литературы, которая в изобилии издается в Западной Европе и США и темой которой являются убийства, насилие, секс. Полки этих магазинов были заставлены как оригинальными, так и переведенными на турецкий язык стандартного размера книжками (их называют «покет-букс», что означает «карманные книжки»); на обложках их красовались изображения полуобнаженных женщин, громил, бандитов и шпионов. И продавщицы в этих магазинах были словно специально подобраны — молоденькие девушки в мини- и даже «микро-юбках». Как будто было все, чтобы соблазнить покупателя. И тем не менее здесь всегда было почти пусто. А в тех магазинах, где продавались левые издания, работы, посвященные современным экономическим и политическим проблемам Турции, всегда толпился народ, в основном учащаяся молодежь. Многие из таких работ расходились очень быстро. В этом я убедился на собственном опыте. Некоторые из совсем недавно вышедших книг по современным проблемам Турции не удавалось найти. Продавец в таких случаях отвечал: «Все распродано, ждите следующего издания».

Запомнилась одна сценка в книжном магазине, имевшая место уже после опубликования меморандума военного командования. Роясь в книгах, я случайно оказался рядом с двумя молодыми людьми, очевидно студентами, и увидел, что они взяли с полки и внимательно рассматривают перевод на турецкий работы В. И. Ленина. Заметив, что я обратил на них внимание, молодые люди быстро захлопнули книжку, перевернули ее заглавной вниз, а потом поставили обратно на полку. Лишь после того как я отошел, они снова достали эту книгу.

Первое время после меморандума продолжали свободно продаваться в газетных киосках левые издания, например журналы «Ант» («Клятва»), «Пролетер девримджи айдынлык» («Свет пролетарских революционеров») и др. Лишь спустя примерно месяц, когда завершилась перегруппировка политических сил в связи с меморандумом, репрессивные меры против левых организаций и их изданий посыпались как из рога изобилия.

На следующий день после опубликования меморандума центральные газеты поместили на первых страницах фотографии начальника Генерального штаба и командующих тремя родами войск. Крупные заголовки сообщали об отставке правительства Сулеймана Демиреля. Политические деятели и обозреватели газет пытались делать прогнозы относительно дальнейшего развития событий. Некоторые говорили о возможности выдвижения кандидатуры И. Иненю на пост премьер-министра.

Разговоры об этом не были беспочвенными. Дело в том, что в отличие от Партии справедливости (а до нее — Демократической партии) Народно-республиканская партия стояла гораздо ближе к военным. Ее основателем был К. Ататюрк — вождь национально-освободительного движения, а в прошлом — генерал турецкой армии. Сменивший К- Ататюрка на посту лидера партии И. Иненю был также генералом турецкой армии и активным участником национально-освободительного движения. Вполне понятно в связи с этим, что военная интеллигенция — офицеры — чувствовали уважение к Народно-республиканской партии и ее руководящим деятелям.

С другой стороны, офицеры не скрывали своей неприязни к крупной буржуазии, объединившейся вокруг Демократической партии, а затем Партии справедливости. Офицерское жалование было мало, и они с ненавистью смотрели на нуворишей — купцов и ростовщиков, швырявших деньгами и упивавшихся своим богатством. Для офицеров, в основном выходцев из малоимущих, средних слоев населения, все это было как бы предательством идей и принципов Кемаля Ататюрка, на которых они воспитывались.

Неприязнь эта была взаимной — разбогатевшие торговцы и промышленники платили офицерам тем же. В связи с этим бывший майор Генерального штаба Авни Эльэвли в своих мемуарах о перевороте 1960 года, участником которого он был, рассказывал такой случай. Будучи в Измире, он посетил там знаменитую ярмарку, а затем зашел в находившееся там же «газино» (так иногда в Турции называют рестораны). Увидев свободное место за одним из столиков, он подошел туда, и, попросив разрешения у двух уже сидевших за ним посетителей, сел. Одет он был в штатское платье. Из разговора посетителей он понял, что это старые знакомые, встретившиеся после долгого перерыва.

«Чем ты сейчас занимаешься? — спросил один из них. — Я слышал, твои дела пошли в гору».

Его изрядно подвыпивший собеседник ответил: «Да, я разбогател на торговле. И скажу тебе по секрету, немалый доход мне приносит торговля… женщинами».

«Но это же грязное, бесчестное дело», — задохнулся от негодования первый.

Второй реагировал довольно спокойно. Он вынул из кармана золотой «паркер», вырвал из записной книжки листок бумаги, написал что-то на нем и промолвил: «Вот я записал здесь нелестные слова, которые ты только что произнес. А теперь смотри дальше». И, вынув из внутреннего кармана пиджака пухлую пачку тысячелировых ассигнаций, он сунул между ними листок бумаги. Затем, обратившись к автору мемуаров, он спросил: «Что вы видите перед собой, эфенди?».

«Пачку тысячелировых», — ответил тот. После этого, обратившись к своему собеседнику, богатый торговец назидательно сказал: «Вот видишь! Там, где говорят деньги, правда молчит! В наше время все покрывается деньгами». И, небрежным кивком подозвав гарсона, который как завороженный смотрел на пачку денег, приказал ему: «Еще бутылку ракы!» (Так в Турции называют виноградную водку). Тот стремглав бросился выполнять заказ.

«А теперь взгляните туда, — и торговец показал на один из столиков, за которым сидели трое офицеров. — Смотрите, какой убогий у них стол. На нем почти ничего нет. И официанты не обращают на господ офицеров никакого внимания, потому что знают, что кошелек у них тощ».

К концу 50-х годов взаимная ненависть между офицерством и режимом Дж. Баяра — А. Мендереса достигла большой остроты. А. Мендерес, чувствуя это, не раз в своих выступлениях обещал «взяться за армию» и «поубавить спеси гордому офицерству». Однако получилось, как известно, наоборот. Военные свергли правительство Мендереса. Сам он был казнен, руководство Демократической партии посажено в тюрьмы, а партия запрещена.

Военный переворот не привел к коренным изменениям. В конце концов власть оказалась в руках Партии справедливости — преемницы ДП. Новая партия унаследовала от своей предшественницы враждебное отношение к армии. Взаимная неприязнь между офицерами и толстосумами продолжалась.

Во время пребывания в Турции мне не раз приходилось самому замечать ее. Вспоминается, например, такой случай. Время от времени я делал покупки в располагавшихся рядом трех магазинах — бакалейном, овощном и мясном. Надо сказать, что цены на мясо поднимались в Турции особенно ощутимо. Если овощи, фрукты еще более или менее доступны, то мясо сейчас может покупать ежедневно далеко не каждая семья.

На стене в мясной лавке висела черная грифельная дощечка, где хозяин каждое утро проставлял мелом цены на мясо. А они росли на глазах — цифры на дощечке менялись почти каждую неделю. Однажды, зайдя в магазин, я увидел средних лет офицера, который тоже пришел за покупками. Как раз в этот день мясо опять вздорожало. Увидев новые цифры на дощечке, офицер громко и возмущенно стал говорить хозяину магазина, что это безобразие, грабеж населения. Хозяин, который знал меня в лицо и то, что я приехал из Советского Союза, заволновался, его глазки беспокойно перебегали с офицера на меня и обратно. А тот продолжал возмущаться непрерывным ростом цен и в самых резких выражениях ругал правительство и тех, кто наживается на эксплуатации народа. Сценка эта была очень показательна. Это была политика не на страницах газет, а наяву, в самой жизни.

Вспоминается и другой случай. Однажды мне пришлось ехать в машине с одним турецким бизнесменом. Неожиданно сзади раздался требовательный сигнал, и нас обогнал таксомотор, в котором сидел полковник турецкой армии. Наш шофер что-то недовольно пробурчал. На это мой спутник с иронией и явным недоброжелательством заметил: «Чего ты ворчишь! Уступи дорогу. Ты же видишь, кто едет. Подчиняйся звездам на погонах!».

В 60-е годы положение, правда, несколько изменилось. Руководство Партии справедливости, учитывая печальный опыт своих предшественников, пыталось во что бы то ни стало «приручить» армию. Было повышено жалование офицерам. Создавались благоприятные условия для развертывания деятельности Армейского общества взаимопомощи. Приобщая военных к предпринимательству, руководители Партии справедливости стремились как-то притушить давнюю их вражду к крупной буржуазии.

Зная об определенных симпатиях к НРП в армейских кругах, Партия справедливости стремилась бороться с этим. Ряд сторонников НРП и лично И. Иненю были постепенно уволены из армии. При С. Демиреле на многие командные посты была выдвинута молодая плеяда высших офицеров, отнюдь не поддерживающих НРП.

Все эти меры лишь частично способствовали осуществлению поставленной Партией справедливости цели. Лишь часть генералитета турецкой армии обогатилась на предпринимательской деятельности, сомкнулась фактически с крупной буржуазией и поддерживала Партию справедливости. Подчинить же целиком офицерский корпус своему влиянию правящей партии не удалось.

Все это объясняло, почему после меморандума в политических кругах Анкары были предположения, что военные сделают ставку на Народно-республиканскую партию. Однако этого не произошло. Угасли симпатии в массе офицеров к НРП, которую они отождествляли ранее в своем сознании с самим К. Ататюрком и его принципами. НРП довольно долго находилась у власти и имела все возможности доказать на деле свою верность этим принципам. Однако ее политика ненамного отличалась от политики Партии справедливости. Наряду с этим ослабли связи военного командования с Народно-республиканской партией.

Уже на следующий день стало ясно, что предсказания относительно возможности выдвижения кандидатуры И. Иненю на пост премьер-министра лишены оснований.

В первые дни после меморандума, когда еще не прояснились намерения военного командования, лидеры политических партий, естественно, говорили о том, что их больше всего волновало. Правые партии благодарили Аллаха за то, что генералы ограничились лишь требованием отставки правительства, никого не арестовали и не разогнали меджлис. Все партии, естественно, хотели немедленных выборов, чтобы армия отошла от политики, а им, наоборот, была предоставлена возможность заниматься ею.

При этом Партия справедливости втайне надеялась, что она, опираясь на связи с крупной буржуазией и, следовательно, на ее финансовые возможности, а также используя свою обычную демагогию об обеспечении процветания каждому, вновь сумеет собрать большинство голосов и занять ведущее место в парламенте. Таким образом, думали руководители ПС, будет еще раз продемонстрирована «воля нации» и тогда армия ничего уже не сможет сделать.

Народно-республиканская партия, вспоминая об опыте переворота 1960 года, в результате которого она пришла к власти, надеялась, что вмешательство военных изменит соотношение сил в ее пользу и на очередных парламентских выборах именно она соберет наибольшее число голосов и сформирует свое правительство. Правда, часть руководства НРП во главе с тогдашним ее генеральным секретарем Бюлентом Эджевитом резко осудила акцию военного командования, считая, что это нарушение демократии и что и без того НРП на ближайших выборах обеспечила бы себе победу.

Малые партии, выступая за проведение немедленных выборов, желали вместе с тем изменения избирательного закона, что обеспечило бы им большее представительство в парламенте и возможность участия в каком-то коалиционном правительстве. Они надеялись достичь этого с помощью генералов.

Меморандум военного командования родился не сразу. Ему предшествовала цепь событий в армии. В феврале — марте жители Анкары могли наблюдать оживление, царившее у здания Генерального штаба турецкой армии. Нам не раз приходилось проходить мимо этого здания, находящегося в той части города, где располагается большинство министерств и которая так и называется «Баканлыклар» («Министерства»), У Генштаба постоянно скапливалось много машин, непрерывным потоком входили и выходили люди. Однако, видимо, мало кто знал, какие продолжительные и напряженные совещания не военного, а политического характера проходили в те дни в Генштабе.

Газеты тогда почти не писали об этом. На их страницы просачивались лишь отдельные скудные сообщения. После 12 марта газеты помещали уже больше материалов о политической деятельности в армии. Из этих материалов, а также из бесед можно приблизительно воссоздать картину того, как готовился и появился на свет меморандум 12 марта.

Еще в феврале наблюдалась вспышка политической активности среди офицерства. Активная деятельность левых организаций, студенческие выступления, безусловно, отражались на молодых офицерах. Последние были связаны духовно, а иногда и непосредственно с левой интеллигенцией и студентами. В казармах и военных служебных помещениях не раз находили прогрессивную литературу, в том числе коммунистическую. Ну, а этого командование боялось пуще смерти. В начале февраля в офицерском клубе в Анкаре был проведен даже цикл лекций против коммунизма.

В январе — феврале командующий военно-воздушными силами генерал Батур направил президенту две памятные записки, где выражалось беспокойство в связи с развитием политических событий в стране. Тогда было ясно, что в армии продолжают существовать два политических течения, те самые, которые существовали и в период подготовки военного переворота 1960 года, и после него — молодые радикальные офицеры и консервативный генералитет. Динамичная часть армии — молодые офицеры — готовилась к решительным действиям. Командование же считало, что пока надо ждать, что предпримет правительство. Именно такая точка зрения была высказана в специальном послании тогдашнего начальника Генштаба генерала Тагмача по случаю курбан-байрама в феврале 1971 года.

Тем не менее напряжение в армии продолжало нарастать, и командование чувствовало это.

3 марта в помещении штаба военно-воздушных сил (видимо, потому что именно офицеры ВВС проявляли наибольшую политическую активность) была собрана большая группа офицеров, и начальник Генерального штаба настойчиво убеждал их не проявлять излишнего волнения и не выступать с какой-либо политической инициативой.

Однако активность радикальных офицеров росла, несмотря ни на какие призывы начальника Генерального штаба к спокойствию. Учитывая создавшуюся в стране обстановку острого кризиса, радикалы намеревались осуществить то, что не удалось сделать после военного переворота 1960 года, — взять власть в свои руки и, не надеясь на политические партии и парламент, самим приступить к осуществлению реформ. По сведениям, которые стали известны только после опубликования меморандума, радикальные офицеры провели большую подготовку к военному перевороту.

Однако планы молодых офицеров не остались тайной для командования. Последнее приняло меры к тому, чтобы не допустить выступления офицеров 9 марта. С этой целью, в частности, командование решило провести внеочередное заседание Высшего военного совета. Этим заседанием командование хотело убедить радикалов отложить вооруженное выступление, а сначала совместно с ним, командованием, обсудить создавшееся положение. В сложной обстановке командование не могло пойти на открытый конфликт с радикалами внутри армии, оно маневрировало, с тем чтобы перехватить инициативу.

10 марта открылось заседание Высшего военного совета. Никогда еще оно не было таким представительным, как в этот раз. Кроме руководства Генерального штаба и командующих родами войск на нем присутствовали командиры многих частей и соединений из разных районов страны. Премьер-министр, вопреки установившейся практике, не был приглашен на заседание. С большой речью выступил начальник Генерального штаба М. Тагмач. Как и на совещании 3 марта, он вновь заявил, что армия не должна выступать против конституции, что она должна быть преданна своим командирам и верить, что не может быть решения вопроса вне существующей парламентской системы.

Участники заседания пришли к общему мнению, что правительство не в состоянии руководить страной и должно уйти в отставку. Этим, как считало командование, и следует ограничиться, не поднимая руку на парламент. Представители же радикалов, приглашенные на заседание, отстаивали свою точку зрения, говоря, что армия должна взять власть в свои руки. Какого-либо общего решения достигнуто не было.

На следующий день, 11 марта, заседание продолжало свою работу, но уже в другом составе. На этот раз собрались лишь представители командования. Они достигли своей цели. Попытка радикальных офицеров организовать вооруженное выступление была нейтрализована. Вместо этого радикалов пригласили на заседание Высшего военного совета и дали им возможность высказаться. Тем самым командование армии взяло инициативу в свои руки. Нужная генералам формула — «если армия выступит, то она должна выступить как единое целое» — была соблюдена. Она означала, что любая политическая акция армии должна осуществляться с ведома командования и под его руководством. Собравшись 11 марта в узком составе, генералы, уже не боясь каких-либо неожиданностей со стороны радикально настроенных офицеров, обсудили создавшееся положение и пришли к выводу, что необходимо в форме меморандума потребовать отставки правительства С. Демиреля.

Таким образом, все недовольство в армии сложившейся в стране обстановкой и готовившийся переворот вылились лишь в отставку правительства, что, разумеется, не могло успокоить радикалов, а, наоборот, усилило их раздражение. Командование армии понимало это. Теперь, опубликовав меморандум и окончательно овладев положением в стране, оно могло принять энергичные меры против радикалов. 17 и 18 марта в печати появилось сообщение об увольнении из армии или переводе из столицы в провинцию более ста офицеров. Официально это мотивировалось «неподчинением по команде». Однако ни для кого не составляло секрета, что речь шла о радикально настроенных офицерах, выступавших за вооруженный захват власти армией. Очень примечательно то, что меры военного командования против этих офицеров приветствовались и поддерживались в определенных политических кругах Анкары. В этом вопросе армейское командование и буржуазно-помещичьи партии выступили единым фронтом.

Выйдя на авансцену политической жизни, армейское командование оказалось в очень трудном положении в рамках той позиции, которую оно само себе определило. Добившись отставки правительства Партии справедливости, оно решило оставить меджлис в том составе, в каком он существовал до меморандума. Но большинство в меджлисе принадлежало к Партии справедливости, которая являлась ярым врагом всякого вмешательства армии в политику и лидер которой, С. Демирель, только что по требованию армии подал в отставку с поста премьер-министра. Такое положение обусловливало то, что меджлис неизбежно встанет на пути любых конструктивных шагов военного командования, за исключением, быть может, мер, направленных против деятельности левых организаций. Последовавшие за меморандумом события показали, что так и получилось.

Мы покидали Турцию, когда волнение, вызванное меморандумом командования армии и отставкой правительства, несколько улеглось. Было ясно, однако, что это еще не выход из того политического кризиса, в котором оказалась страна. Все задавали себе вопросы: Что будет дальше? В каком направлении будут развиваться события? Какие новые шаги предпримет армия?

В моем сознании политические изменения, имевшие место в марте, не вставали каким-то непреодолимым барьером между тем, что было до этого, и тем, что будет дальше. Уезжая из Турции, я вновь перебирал в памяти свои встречи и беседы, состоявшиеся на турецкой земле. Вспомнились преподаватели университетов, бурные водовороты студенческих демонстраций, случайные, никем не планировавшиеся разговоры на улицах турецких городов, строительные площадки вновь сооружаемых заводов, где рука об руку с турецкими рабочими и инженерами трудились советские специалисты, беседы на этих стройках с турецкими администраторами, инженерами и техниками.

И тогда создавалось впечатление, что у этих встреч и бесед, состоявшихся при разных обстоятельствах, в самых различных концах страны, есть нечто общее, что их объединяет. Это — ясно выражавшееся желание видеть свою страну независимой, демократической и развитой экономически, желание жить в мире и добрососедстве с Советским Союзом, большая благодарность ему за оказанную и оказываемую экономическую поддержку. Хотелось верить, что это желание станет определяющим фактором в жизни страны.