99 признаков женщин, с которыми знакомиться не следует

К слову сказать, В. Лосский был неправ, законченного учения о Лицах Троицы

тоже как такового нет. Ибо взаимодействие Ипостасей Троицы между собою и с

тварным миром рассматриваются в статике, но не в динамике, не в развитии. А

ежели нет генезиса, то что это будет за учение? Наши богословы не озаботились

даже такой 'мелочью', как вопрос о том, каковы были 'функции' каждой Ипостаси

Троицы в процессе творения мира. А ведь всё лежит прямо-таки на поверхности, всё

видно невооружённым глазом: откуда и с Какой Ипостасью связан антропный принцип

строения Вселенной, Кто его реализовывал, и от Кого этот 'реализатор' исходил,

'ношашеся верху воды', то есть, на самом деле - проницая собою стремительно

развивавшуюся первоматерию. И исходил, и 'ношашеся' - и это всё одновременно, ну

неужели вы этого не видите?

А отсюда куда как легко понять, что и не о воде вовсе повествует древний

автор, но о неструктурированной ещё материи. . . И названа она 'водою', ибо,

подобно тому как вода не имеет формы, так и наша первоматерия не имела ещё

чёткого деления на базовые и прочие всякие элементы. И вообще речь идёт не о

творении земли и воды собственно, но о самых первых моментах, о начальном этапе

существования Вселенной. Нетрудно понять и то, что структурируется первоматерия

во вполне понятном направлении - как грамотно пишет А.К. Толстой, 'лучи любви

кругом лия, к Нему вернуться жаждет снова'. Здесь внутренние потребности

энергии, материи, зов Духа и самостоятельный эволюционный процесс сливаются

воедино. Ещё сливаются. . . Вот уже где начинается разрыв между наукой и

богословием, хотя на самом-то деле его и нет. . .

И, далее, нетрудно видеть, что создаёт Бог вовсе 'не небо и землю', в прямом

смысле слова, но _и_н_о_е_ по отношению к Самому Себе. То Он был один - а теперь

уже есть _и_н_о_е_. То, что было Одно, было Единое, теперь как бы раздвоилось на

Бога и _и_н_о_е_, и тут же начало мучиться, и самое мучение это и стало 'точкой

роста' всего мироздания в целом. А в нём, опять же, возникла своя 'выделенная

точка' - человек, и 'мучение' от этой 'разорванности' всё передалось ему,

сконцентрировалось в нём.

Итак, возникло иное, 'земля', благодаря которой именуется Бог теперь 'небом'.

Теперь именуется. Нет, не так. 'Небом' именуется, становится та 'виртуальная

область', _г_д_е_ Бог. Иное-земля как бы в благодарность, как бы в ответ

порождает заново 'Небо'. Ибо Небо это теперь уже другое. Речь идёт не о названии

стихий, но о возникшем противопоставлении, с его внутренней, онтологической

мукой, с его ожиданием 'откровения сынов Божиих'. Просто тогда не было ещё

Гегеля с его великолепным арсеналом, вот и пришлось говорить: 'земля и небо'. Но

кому нужно, тогда понимали. Теперь - нет.

Кстати: иное - то есть бабское. Вторичное всегда есть _б_а_б_а_, и оно это

ощущает, и мучительно, нетерпеливо жаждет занять место первого. Второе всегда

стремится вытеснить первого. 'Мужик'-Бог создаёт себе 'женщину', творение.

'Премудрость созда себе дом. . .' И вот, начинает наше творение стремиться

по-бабски доминировать и над Творцом - грехопадение, распятие, и всё такое. . .

Ибо на взгляд _в_т_о_р_о_г_о_, _б_а_б_ы, существует лишь физическое, но не

метафизическое. _Б_а_б_с_т_в_о_- _е_с_т_ь_ _о_щ_у_щ_е_н_и_е_ _с_е_б_я_

_ф_и_з_и_ч_е_с_к_и_м_ _ц_е_н_т_р_о_м_ _м_и_р_а_. Для бабы не существуют иные

ценности, более высокого порядка. Для бабы мир лишь грубо физичен. И развиваться

он может одним только размножением, для которого следует приискать подходящего

самца. А другого бабства на свете и нет. . .

Но на самом деле всё наоборот. Духовный план развития радикально отличается

от развития для нас очевидного, физического. Первичен не эволюционный процесс с

его вульгарным размножением. Первичен Бог с Его творческим Духом. Первичен и

созданный по образу и подобию мужчина с его делом - которое может, а значит и

должно продолжить процесс сотворения мира. Бердяев прав, говоря что творчество -

продолжение творения. Процесс ещё не закончен, ибо зачем тогда Бог приводил к

Адаму зверей? Мужчина никогда не должен забывать, ради чего он существует - во

имя этого смелого творческого полёта, во имя своего дела. И для того, чтобы

продлить это дело, чтобы продлить в нём смертного себя, мужчина заводит себе

ребёнка. А для физического рождения его находит себе помощницу, женщину, которая

реализует этот процесс. Почему женщины и не фигурируют в тех главах. . .

Женщина _п_о_м_о_г_а_е_т_ мужчине не только в его деле, но и в возможности

его продлить. Впрочем, и в деле самОм тоже помогает: 'Тот, кто называл себя

мастером, работал, а она, запустив в волосы тонкие с остро отточенными ногтями

пальцы, перечитывала написанное. . . Она сулила славу, она подгоняла его, и вот

тут-то стала называть мастером' (М.Булгаков, 'Мастер и Маргарита'). Как видим,

некогда Адам (Мастер) именует Еву (Маргариту) 'женой', тем самым подчиняя её и

себе, и своим ценностям, но Маргарита (Ева) потом, как бы в ответ, именует его

(Адама) 'Мастером', тем самым придавая его работе некую весомость, как бы

возвращая его обратно в мир ценностей божественных, и вообще - увенчивая его

творчество, признавая его имеющим и духовную, и - одновременно - житейскую,

бытийную ценность. Вспомним и шапочку с буквой 'М'. Подобный головной убор (типа

кокарда у военных), если не ошибаюсь, есть признак принадлежности чему-то

высшему себя. И венчает им Мастера именно Маргарита, то есть Ева. Подлинная

любовь женщины восстанавливает утраченный статус мужского творчества, а это

последнее - что очень хорошо показано в булгаковском романе - утраченный статус

мировой гармонии: 'Кто-то отпускал на свободу мастера, как сам он только что

отпустил им созданного героя. . .'

Согласитесь, если бы булгаковский Мастер строчил свой сколь угодно гениальный

роман, сидя в подвале один-одинёшенек, то было бы в этом нечто неубедительное,

чуть ли даже несерьёзное? Даже в голливудских фильмах супер-героя сопровождает

красавица, хотя чаще всего без неё вполне можно было бы обойтись. Но только

_ч_т_о_ будут стоить тогда все его подвиги? Как видим, это глубоко

взаимосвязанные вещи - бытие мира, грехопадение, творчество, любовь. . .

Женщина _в_е_н_ч_а_е_т_ творчество мужчины. Она вдохновляет, переживая за

него. Она не даёт мужским мозгам засохнуть в сухих, безжизненных абстракциях.

Она возвращает нас к реальности. Через полчаса она уже придёт, и сразу получит

свой поцелуй, и, пока ей помогают раздеваться, и даже ещё с порога, будет

гундосить обиженным голосом: 'Опять они ругали тебя на том христианском форуме.

Ведь они же не дочитали! Завтра я пойду и зарегистрируюсь, и всем им скажу, что

ничего они не понимают, и вообще все они дураки', - и, продолжая бурчать,

пошлёпает на кухню подъедать свой любимый мёд. . .

Теперь вернёмся вновь к проблеме единства в Евангелии. Мы знаем уже, что

самым первым своим чудом Иисус 'намекнул' на новый тип взаимоотношений

'муж-жена'. Этот 'диполь' был элементарной клеточкой любого единства вообще, и,

одновременно, возврат к тому подлинно-продуктивному, творческому единству,

которое было между Адамом и Евой в Эдеме, и с которого всё и началось. С

разрушения этого единства между мужчиной и женщиной, между Богом и людьми, между

людьми и миром всего материального, началось наше грехопадение.

Иисус возвещает единство как необходимую предпосылку творческой деятельности

христиан. Ну конечно, вы всё это знаете. Но просто для полноты изложения

процитирую, как выглядит 'главная задача', поставленная перед христианской

цивилизацией, по учению Максима Исповедника:

'Основное разделение, в котором коренится вся реальность тварного бытия, это

противопоставление Бога совокупности тварного мира, разделение на тварное и

нетварное.

Затем тварная природа разделяется на небесную и земную, на умозрительное и

чувственное. В мире чувственном небо отделяется от земли. На ее поверхности

выделен рай. Наконец, обитающий в раю человек разделяется на два пола: мужской и

женский.

Адам должен был превзойти эти разделения сознательным деланием, соединить в

себе всю совокупность тварного космоса и вместе с ним достигнуть обожения. . . .

Он должен был . . . соединить рай с остальным земным космосом: нося рай всегда в

себе, он превратил бы в рай всю землю. . . . Его дух и само его тело

восторжествовали бы над пространством, соединив всю совокупность чувственного

мира: землю с небесной ее твердью. На следующем этапе он должен был проникнуть в

небесный космос, жить жизнью ангелов, усвоить их разумение и соединить в себе

мир умозрительный с миром чувственным. И наконец, космический Адам, безвозвратно

отдав всего себя Богу, передал бы Ему все Его творение и получил бы от Него во

взаимности и любви - по благодати - все, чем Бог обладает по природе; так, в

преодолении первичного разделения на тварное и нетварное совершилось бы обожение

человека и через него - всего космоса' (подробнее об этом см. Migne, PG, v.

90-91).

Занятно, что дальнейшие рассуждения как самого Максима, так и всего

христианского мира примерно следующие: 'всё это было, конечно, классно, но

теперь, раз пришёл Христос, мы, конечно, не будем заниматься 'торжеством над

пространством', и вообще всем этим утомительным фуфлом, а станем жить

по-христиански, соблюдая все положенные обряды, чтобы спастись'. Вообще, когда

занимаешься этой проблемой, то создаётся ощущение, что до пришествия Христа были

нормальные люди, ещё способные как-то думать и что-то решать; после Его

пришествия - те 'ёжики', кто в это дело реально 'врубился', уже не могут отвести

от Иисуса своих глаз. Прямо как от наркотика. Ну обо всём забыли, прямо как в

своё время Адам. И я всё думаю: ну насмотрелись, насмотрелись уже. Может,

наконец, глаза-то отведут? Может, надумают чем-то реальным заняться? Ведь

столько дел накопилось. . .

Главная задача была поставлена перед Адамом; но ведь теперь она переходит к

нам. Пришествие Спасителя - лишь звено в этой единой цепи существования

Вселенной. И единство всех христиан в этаком 'совокупном Адаме' было необходимо

хотя бы для того, чтобы понять всё это и реализовать. Ну хоть открыть книжонку

Максима Конфессора - и прочесть, и 'почесать репу'. . . Кстати, парень помер у

нас, на Кавказе. Руку ещё отрубили ему. . . Интересно: были ли в 7 веке

исламские террористы?

Похоже, человечество выполнит поставленную задачу - но без Христа, _в_н_е_

Его. Только вот почему-то Шарден не упомянул, что для реализации этой задачи

придётся ещё всех мертвецов воскресить - типа, 'и сама тварь освобождена будет

от рабства тлению в свободу славы детей Божиих'. Иначе хрен объединишь все

небеса и, преодолев самое время, достигнешь актуальной вечности. Вот это-то и

будет последней Вавилонской башней - достижение 'точки омега' Тейяра де Шардена,

где 'небо скрылось, свившись как свиток'. Пространство и время объединятся в

маленькую-премаленькую точку, а для тех вечных существ внутри неё это всё будет

выглядеть в точности как огромный и единый мир, а для нас - как воскресение и

объединение окончательное. А так как совершено оно будет нашими собственными

руками, без Бога и даже против Бога, то хучь она и точка, и ей внутри будет

хорошо, но для внешнего наблюдателя - самый что ни на есть Большой Взрыв. И

опять всё по-новой: рай, Ева, Каин с этой дебильной западной цивилизацией,

хитро*опый Восток. . . И даже Кот Бегемот со своими '99 признаками'. . . Скучно

на этом свете, господа!

Возвращение той идеологии, где в центре стоит физическое развитие, физическое

размножение и физическое деторождение толкает мир обратно к кабану. Она ставит

всё с ног на голову. Мужчина оказывается потерян в этом мире бабских ценностей;

он утрачивает своё изначальное мужское 'я'; он смутно чувствует лишь, что всё

обстоит как-то не так, что он призван к чему-то более высокому - но сиюминутные

житейские проблемы, но классическая мужская лень, но потребность в женском теле,

но общественная идеология не дают ему углубиться в себя настолько, чтобы это

осознать. И все вокруг говорят ему: хочешь иметь женщину - заработай на неё. Ты

прежде всего должен зарабатывать. И мужчина с присущей ему щедростью и смелостью

продаёт свою первичность, своё первородство, свою свободу, своё творческое

призвание и даже образ Божий за чечевичную похлёбку классического 'гнездового

брака'. А пробовал он найти. . .

Почему-то профессиональные богословы не торопились создавать концепции, где

обобщающий взгляд на мир, проблема мужского призвания и 'бабский вопрос' были бы

увязаны в единое и универсальное целое. Нормальному мужчине непонятно, почему и

каким образом личные его проблемы с женщинами уходят на богословскую глубину. И

точно также богословам непонятно, как связана их дисциплина с реальной наукой, с

реальной жизнью, с реальным бабством. . . Почему-то все эти проблемы никогда не

объединялись в одной человеческой голове.

А ведь именно две эти вещи - учение о личности и космология - и являются

необходимым связующим звеном между богословием и рациональным знанием. Перекинь

этот мостик - и 'энергетика' богословия, внутренние силы христианской духовности

потекут прямо в науку. А через неё - и во всё человечество вообще. И снова наше

христианство вернёт себе статус 'паровоза'. И обратно, получит от рациональности

ох как необходимую ему 'заземлённость'. Наука должна была оказаться 'бабой' по

отношению к духовности. Да нет, до этого не дойдёт. . . Вот и существует

классическое богословие как в какой закупоренной бочке - а вместе с ним и самое

христианство. И вообще - чем они там, в этой бочке, все занимаются? Членом груши

околачивают?

Б_а_б_с_т_в_о_ извратило и смысл церковного причастия. Нетрудно видеть, что

историческое церковное понимание причащения как 'средства спасения' в корне

противоречит самому духу учения Христова. Иисус не призывал постоянно помышлять

о спасении и 'работать' исключительно в этом направлении. Он призывал смело и

добросовестно реализовывать свои способности - достаточно вспомнить притчу о

закопанных талантах.

Более того. Он говорил (цитирую по более адекватному, церковно-славянскому,

переводу): 'Иже аще взыщет душу свою спасти, погубит ю; и иже аще погубит ю,

живит ю' (Лк, 17, 33). В греческом оригинале идёт: 'Ос эан дзетесе тен психен

перипойесесфай. . . ' - можете удостовериться сами. Ведь прямо как чуял Иисус,

откуда угрожает основная опасность для сохранения единства христиан. Причастие и

спасение оказалось новым запретным плодом, который, не моргнув и глазом,

'слопало' христианство. Даже и не заметило. По крайней мере, нынешнее понимание

причастия окончательно развратило человечество и полностью отрезало ему

возможность вести хоть сколько-нибудь христианский образ жизни. Всё наше

восточное христианство по сути дела свелось к одному причащению.

Чтобы понять реальный смысл причастия, достаточно вспомнить, что Тайная

Вечеря, на которой и было впервые оно осуществлено, 'служилась' для избранных

учеников Христа, которые _у_ж_е_ _в_з_я_л_и_ _с_в_о_й_ _к_р_е_с_т_ и пошли

вослед за Ним. Обратите внимание, что сталось с теми, кто в ту ночь причащался

со Христом: все до единого приняли мученическую кончину (апостола Иоанна

закопали живьём). И слова о необходимости причастия Иисус адресовал им и именно

им, этим двенадцати. Для них, идущих на верную смерть, причастие имело вид

клятвы воина, получения партбилета перед боем, и даже того, что ныне разумеют

под словом 'подписка'. Правомерно ли применять эти слова к простому

самодовольному обывателю?

'Также и чашу после вечери, говоря: Сия чаша есть Новый Завет в Моей крови'

(Лк. 22, 20). Ну конечно, не взявши свой крест, не возлюбив Бога и своего

ближнего - невозможно было спастись. А ещё не отказавшись от своего имущества:

'Удобнее верблюду пройти через игольное ушко, нежели богатому войти в Царствие

Божие (Лк. 18, 25), не отвергнувшись от себя (Лк. 9, 23). Более того: Христос не

позволил пошедшему за Ним даже похоронить своего отца, даже попрощаться с

домашними! (Лк. 10, 59-60). Именно таковым и было уготовано Царствие Божие.

Итак: причащались со Христом те, кто уже взял свой крест, кто отказался от

имущества, от постоянного пристанища. Они причащаются потому, что отказались от

всего - кроме, разумеется, Самого Христа. И причастие как бы 'закрепляло' этот

отказ. Причащаясь тогда, на Вечере, со Христом, последователь давал своего рода

'подписку об отказе' от себя и мира. А уже потом, в результате соответствующего

образа жизни, он попадал в Царствие Божие. Но уж никак не в результате самого

причастия как такового! В сокращённом виде эта схема выглядела так: 'причастие

-> крест (то есть некая деятельность) -> спасение'.

Скажу более: из притчи о добром самарянине (Лк. 10, 30 - 35) вытекает, что

само по себе исполнение долга любви к ближнему важнее, чем любые ритуалы, так

как 'человек выше субботы'. А это значит, любовь выше причастия. На это возразят

фразой Христа: 'Если не будете есть Плоти Сына Человеческого и пить Крови Его,

то не будете иметь в себе жизни. Ядущий Мою Плоть и пиющий Мою Кровь имеет жизнь

вечную (Ин. 53 - 54). Ну разумеется! Поскольку человек _у_ж_е_ _в_з_я_л_ крест и

пошёл _з_а_ _Х_р_и_с_т_о_м_. Но ведь это касается тех, кто уже крест взял, кто

уже пошёл! А если взял и не пошёл - то имеет ли он право быть приглашенным на

вечерю Агнца?

Здесь было бы уместно привести одну евангельскую притчу: 'У одного человека

было два сына; и он, подойдя к первому, сказал: 'сын! Пойди сегодня работай в

винограднике моём'. Но он сказал в ответ: 'не хочу'; а после, раскаявшись,

пошёл. И подойдя к другому, он сказал то же. Этот сказал в ответ: 'иду,

государь'; и не пошёл. Который из двух выполнил волю отца?' (Мф., 21, 25 - 31).

Если человек объявляет себя христианином, но ничего христианского при этом не

делает - то выполняет ли он волю Бога? Далее Иисус продолжает: 'Ядущий мою Плоть

и пиющий Мою Кровь пребывает во Мне, и Я в нём (Ин. 56). Вот человек исполняет

заповеди - и, натурально, пребывает во Христе. А если он при этом не

причащается? Да ведь всё равно пребывает! Ибо, когда ученики рассказали Христу о

некоем человеке, который совершает _ч_у_д_е_с_а_ именем Христа, 'а с ними не

ходит', то Иисус, напротив, не позволил ученикам запрещать это (Лк. 10, 50). При

этом Христос вовсе не стал говорить: так, срочно тащите парня ко мне, надо его

причастить, выяснить, как у него там с 'filioque', а то духовность его от

дьявола, да и вообще без трапезы на Вечере чувак не спасётся. . . И о том, что

причастие само по себе преодолевает 'чин' нашего 'падшего естества' Христос

нигде ни разу не упоминал. А вот про необходимость относиться к другим

соответствующим образом - говорил неоднократно.

Кроме того, возникает ещё один резонный вопрос: а как же причащались

отшельники в пустыне? Как решали эту проблему невидимые людям духовные

светильники, подвиг которых протекал в уединенных пещерах, лесах? Почему-то нас

заверяют: их, мол, причащали ангелы. А всех остальных, очевидно, нет. Ну что за

произвол? И кто знает это наверняка? Толпы глупых бабок? Паразитическое

духовенство?

Итак, в сокращённом виде эта схема выглядела так: 'причастие - крест -

Царствие Божие'. Ну или 'крест - причастие - Царствие Божие', что ровным счётом

то же самое. Однако со временем эта схема упростилась, как говаривал шолоховский

дед Щукарь, 'до невозможностев'. Нам говорят, что причащаться нужно

_о_б_я_з_а_т_е_л_ь_н_о_. А вот брать на себя какие-либо подвиги - всего лишь

_ж_е_л_а_т_е_л_ь_н_о_. То есть из единой, целостной 'схемы' благополучно

выкинули среднее звено. В результате мы имеем: 'причастие -> Царствие'. Просто и

удобно.

Это _б_а_б_с_к_о_м_у_ человечеству было удобно забыть о всяких крестных

подвигах, и оставить причастие как успокаивающий душу регулярный обряд.

Возможно, кстати, причащаться нужно было вообще один раз в жизни - ведь Христос

устроил только одну Тайную Вечерю, а не 'служил' её каждую субботу, хотя вроде

бы, все возможности для этого имелись. А может, разумел Он и какой-то другой ещё

смысл, неведомый автору, пишущему, вообще-то, о бабстве. . .

Но во всяком случае, вряд ли 'рисовал' Он ту картину, когда в храм приходят

как в лавку, выменивая причастие на формальное перечисление грехов под

епитрахилью, а потом, умиротворённые, самодовольные и самоуспокоенные, топают

домой, чтобы жить себе-поживать, да добра наживать. Да ещё и физиономию делают

при этом смиренную и одухотворённую. Ещё и посмеются над теми, кто не

причащается, и не делает такой физиономии! А теперь вопрос на засыпку: кто у нас

более всего любит самоуспокоение? Кто готов на всё, чтобы ощущать себя хорошим?

Вы догадались правильно. И без меня. Ну вы даёте!

Вообще-то текст наш о бабах и бабстве, и я хотел лишь бегло показать ту

глубину, на которую простирается проблема. Так вот, давайте вернёмся обратно к

Еве - с ней ещё не кончено. Натурально, всякий клон (для простоты назовём его

'младшим') смутно чувствует собственную вторичность, то есть _к_а_к_ _б_ы_

ущербность, а следовательно постоянно должен пытаться доказать всем (и в первую

очередь самому себе), что он вполне полноценный субъект. Однако любому

'младшему', чтобы ощутить себя наравне со 'старшим', нужно доказать, что первый

не просто равен второму, но даже его и превосходит. По мнению Гоголя,

провинциальные русские дворянки всем своим обликом хотели показать, что это даже

не Париж, но выше Парижа. Иными словами, чтобы чувствовать себя нормальным,

нашему 'экземпляру' непременно нужно превзойти 'оригинал', не иначе. Достигаются

подобные цели, как правило, самыми простыми, внешними средствами - других чаще

всего и нет.

С этим ничего не поделаешь - таков уж функциональный 'расклад' в нашем мире.

Старшинство, первородство, даётся всегда даром, собственно, оно и есть дар (чаще

всего - Божий). А вот с 'младшестью' всё не так просто. Ей следует либо

сознавать свою 'вторичность', принять её, и, покорившись судьбе, найти свою

уникальную 'нишу', своё место в мире, став незаменимым помощником и

функциональным дополнением для 'старшего'. В этом случае на место 'старшего'

младший не претендует, и постепенно они становятся одно целое.

'Младший' может, кроме того, попробовать занять законное место 'старшего',

вытеснить его, и возможно, даже уничтожить. А можно и полностью сосредоточиться

на доказательстве того, что 'младший' - не только не хуже старшего, но и даже

его и превосходит. В идеале следует даже подчинить 'старшего' себе, превратив

его, таким образом, в 'младшего'. Последнее - как раз и есть 'универсальная

схематика грехопадения' в нашем мире.

Кроме того, если 'младшему' не удаётся достичь результата в целом, то можно

пытаться 'взять реванш' и по мелочам. . . А можно - и физическим подчинением,

навязыванием своей системы ценностей, регулярным унижением 'оригинала', и так

далее, и тому подобное. В главе 'Философия бабства' будет более подробно

показано, что, например, само стремление найти 'необыкновенного' мужчину, как ни

странно, также свидетельствует о некоей 'онтологической ущербности' женщины

(обратите внимание: не влюбиться, и потому считать необыкновенным свой

'предмет', но искать именно 'необыкновенность', чтобы потом типа влюбиться).

Постоянно ощущая некую внутреннюю 'слабинку', наши дамы пытаются компенсировать

её завышенными ожиданиями, завышенными претензиями, завышенными требованиями. .

.

Но вернёмся на мгновение к тому самому библейскому ребру. Оно ведь является

частью тела, не правда ли? Библия же не говорит о целом организме, она не

говорит о 'голове Адама', но именно о ребре. Ну что стоило Богу взять исходный

материал и 'вылепить' Еву, так сказать, целиком? Так вот: упрямый факт

'изготовления' нашей 'клонихи' из части 'оригинала' ведёт к тому, что это

предопределяет самые онтологические её свойства. Это накладывает специфический

отпечаток на самое её мировосприятие. Мышление Евы становится теперь как бы

частичным, фрагментированным: оно не умеет охватывать проблему в целом, любит

фиксироваться на всевозможных несущественных мелочах, делает из мухи слона,

заморачивается по пустякам. . . Это неизбежная особенность существа,

'изготовленного' из части целого, существа вторичного и потому слабого.

Догадались уже, к чему я клоню?

Однако давайте про себя отметим, как красиво всё это сделано, как изящно

устроен наш мир: 'старший' занимается целым, глобальными проблемами, на мелочи

ему размениваться лень. Достаточно произвести из него 'младшего', используя как

бы частицу - как 'старший' обретает незаменимого помощника, обладающего

уникальным, обострённым восприятием частностей и мелочей. Тем самым

необходимость заморачиваться по пустякам со 'старшего' полностью снимается, его

ресурсы освобождаются для самого высокого полёта. Мужчинам сам Бог велел быть

творческими существами.

Да, Ева ужас как мелочна. Но тем самым она спасает Адама от излишней, мужской

его увлеченности 'глобальными проблемами мироздания'. Когда видишь картину мира

в целом, когда слишком зацикливаешься на ней, то частенько начинаешь

пренебрегать важными деталями. Настолько важными, что можешь вообще оторваться

от 'почвы', то есть удариться в безжизненно-сухие, неживые абстракции. Да и

сам-то рискуешь стать этаким сухарём. В конечном счёте всё это ведёт и к

вырождению личности 'старшего'. Вот вам конкретный, практический вывод, зачем

была нужна Адаму Ева: чтобы не засох он, не зачерствел в своих глобальных

проблемах, в своих мужских абстракциях. Чтобы не утратил некоторой здоровой,

живительной и жизненной связи с 'почвой', с землёй. Ибо в этом случае его

ожидает духовное вырождение.

Ева должна была слегка, в необходимой лишь степени, 'заземлять' Адама,

оживлять его духовную жизнь - слишком духовную. Собственно, на древнееврейском

Ева ('Хава') и означает 'живящая'. А потому в Библии фигурирует именно ребро -

оно прикрывает жизненно важные органы.

Ева нужна была, чтобы парень не расслаблялся. Щука в реке для того, чтобы

карась не дремал. Опять же - почему, собственно, перволюдям не быть создану по

тому же самому принципу, что и всё живое? И как иначе смогли бы они выполнить

поставленную задачу - связать (духовно и эволюционно) мир ангельский, духовный,

и плотской? Опять же - пришлось реализовать и всё необходимое для возможного

грехопадения - дабы была свобода и в эту сторону.

Женщина, с её приземлённостью и мелочностью, бывает духовно необходима

мужчине. И гармония между ними была лишь в Эдеме - там вообще не было никаких

проблем, а стало быть, и проблема 'вторичности' Евы не стояла для неё

радикально. Но потом всё изменилось. Всё стало плохо - меньше комфорта, меньше

жратвы. . . Самый стиль жизни ведь изменился. Опять же: родился ребёнок - этот,

как его. . . грёбанный Каин, который впоследствии 'замочил' собственного братца

- причём конкретно-сортирно, 'на глушняк'. Короче, все проблемы полезли наружу,

нашей 'сладкой парочке' пришлось всё это разгребать. . . Ну и потому (а может, и

вследствие этого), уже после грехопадения, Ева явственно ощутила, что она -

всего лишь 'клон' и начала всячески самоутверждаться. История учит, что со

временем ей удаётся это всё лучше и лучше. . . В конце этой работы будет немного

рассказано, как возможно этому процессу противостоять.

Натурально, вы считаете бредом все эти байки про Адама, Еву, про грехопадение

и ребро. Тем не менее, признайтесь себе, что этот (пусть литературный) образ

ребра более всего объясняет традиционный бабский характер. Произойди из ребра

Адам, как-то оно всё не очень бы состыковывалось. В конце-концов, нас интересует

психика женщины, конструктивные с нею отношения. В конце-концов, какая разница,

в каких образах всё это интерпретировать? Главное, чтобы всё было понятно.

Главное, чтобы оно 'работало'. Если угодно, то можно понимать первые главы

Библии как удобную метафору, как некую идеальную модель, от которой следует

отталкиваться - от такого восприятия не меняется ровным счётом ничего.

Кстати, Бог, изгоняя из рая Адама и Еву, говорит этой последней, что Адам

'будет господствовать над тобою' (Быт. 3, 16). Специально ведь наставлял-то! И

не Адама, но Еву! Ведь чуял, чем единственно можно противостоять

_б_а_б_с_т_в_у_. Чуял, чем дело кончится! Этим своим напутствием, Бог, очевидно,

устанавливает иную модель взаимоотношений в 'новых исторических условиях'.

Мироздание вообще так устроено, что 'младший', по-видимости выполняя

вторичные функции, ограничивается ролью помощника, на самом деле является

незаменимым _д_о_п_о_л_н_е_н_и_е_м_ для 'старшего'. И в этом смысле для

'старшего' 'младший' - как ни странно, ровня, они полностью равночестны. Не

следует воспринимать нашего 'помощника' как существо второго сорта, стоящее на

более низкой иерархической ступени. 'Старший' и 'младший' - суть одно. Они

достойны друг друга. Онтологически среди них нет ни 'главного', ни

'второстепенного'. Это лишь функционально один из них первый, а другой - второй.

Ребята, я хочу донести до вас одну важную мысль. Это лишь на первый взгляд

существуют 'старший' и 'младший'. Первый вовсе не лучше второго, это нужно

хорошо понять. 'Старший' не есть господин 'младшего', их взаимоотношения не

только иерархические. Да, чисто функционально 'старший' руководит 'младшим'. Но

на самом деле они равны. 'Вертикаль' существует одновременно с 'горизонталью',

они обе 'работают' друг в друге.

Бог не является 'господином мира'. Да, Он - 'старший', но сотворённая

Вселенная равна Ему, они как бы равночестны друг другу. Вот этого простого факта

реакционные церковники вам никогда не расскажут. Они просто не знают.

Ранее Ева была просто помощницей Адаму, необходимым его дополнением и вообще

самой что ни на есть 'половинкой'; теперь этот последний оказывается, должен

оказаться, её господином. И это не могло быть иначе в то ветхое время. Отношения

'господин-раб' являются именно ветхой моделью взаимоотношений.

Структура мироздания после грехопадения изменилась: человек оказался вовлечён

в мир, где играют по правилам детерминизма, где физически более сильный всегда

прав. В этом 'мире-после' более слабый, 'младший' _д_о_л_ж_е_н_ находится в

положении подчинённого. 'Старшему' теперь приходится господствовать над

'младшим', так как в противном случае этот последний вконец 'опухнет', и начнёт

стараться занять чужое законное место.

Человек в падшем мире, в той реальности, что восторжествовала после изгнания

из рая, опустился до уровня животного. Независимо от своей воли, он становится

теперь игралищем собственных страстей, он не всегда контролирует сам себя.

Оказавшись в ситуации 'войны всех против всех' более слабый - по законам того

мира - просто вынужден стремиться 'наверх', в сторону, скажем так, 'бунта против

законного начальства'. И в том падшем мире старшие, стоящие выше по иерархии,

обязаны контролировать нижестоящих, они должны не спускать с них глаз. Вот что

подразумевают слова Бога 'и он будет господствовать над тобою'. Произнося их,

Бог обращается одновременно к Адаму и Еве, тем самым подчиняя Еву более сильному

- тому, у кого есть подлинное первородство.

В отличие от нас, слова Бога - не простые колебания воздуха. Они не только не

являются выражением сиюминутных эмоций, не только предполагают полную

ответственность за однажды сказанное, но ко всему ещё и являются _д_е_л_о_м_.

Когда Бог говорит: 'да будет свет' (Быт. 1, 3), то свет возникает, появляется из

ничего. Каждым своим словом Бог творит - потому, что и Сам Он есть Слово, 'въ

начале бе Слово, и Слово бе къ Богу, и Бог бе слово' (Ин., 1, 1). В некотором

смысле можно сказать, что Бог и слово есть одно. А потому, когда Бог говорит

'Адам будет господствовать' - то этими словами Он как бы подчиняет Еву Адаму,

устанавливает между ними правильную - и причём довольно жесткую - иерархию. И в

той ситуации никакие иные отношения между Адамом и Евою были невозможны.

В той ситуации, говорю я. Человечество было наказано, его как бы 'поставили в

угол'. Но наказано оно было на определённый срок. Что пользы педагогу, если

наказываемый так и останется стоять в углу? Какой прок от вечного там стояния?

Любой воспитатель обо всём этом знает, и в нужное время он говорит: ты можешь

выйти, я тебя простил. Займись своим настоящим делом.

Рано или поздно, человечество должно было выйти из этого зверского состояния

'bellum omnes contra omnes'. Ему вновь нужно быть стать человечным, вернуться к

прежней модели взаимоотношений. Но теперь вернуться _в_с_е_м_ _в_м_е_с_т_е_. Уже

нет одной только парочки деятелей - в результате их размножения возникает

человеческий род. И всё человечество в целом должно теперь вернуться к прежней,

совершенной модели взаимоотношений. Эта модель должна была, очевидно,

преобразоваться в новую, уже в иную, христианскую эпоху.

Давайте окинем взглядом всю эту умопомрачительную диалектику: сначала была

совершенная модель взаимоотношений 'двух половинок' в Эдеме; после изгнания из

рая Адам был обязан господствовать над Евой, они вынуждены 'плодиться и

размножаться'. Наконец, всё человечество в целом вновь возвращается к прежней

модели, но уже на новом витке своего развития. Читатель уже догадался, что

возврат этот был связан с Иисусом Христом.

Своё первое появление на, так сказать, 'общественной сцене' Сын Божий

осуществляет именно на браке. Здесь же совершает Он и самое первое из Своих

чудес - превращение воды в вино. Спрашивается: почему именно таким было первое

чудо Сына Божия? Как, например, могут истолковать такого рода вещи алкоголики

последующих веков? А нормальные люди, наши современники - те так вообще могут

подумать, что Христос попросту 'поигрывает' своими 'чудодейственными мускулами',

опробует, так сказать, свои сверх-способности. . . Что за каприз, в самом деле?

Существует 'эффект края', и самое первое запоминается и воспринимается куда

лучше, чем всё остальное. Почему бы Христу на первый раз не совершить что-нибудь

поэффектнее? Например, вылечить вконец расслабленного, или вообще воскресить

труп какого-нить там дохлого мертвеца? Причём сделать это при большом стечении

народа, а не на свадьбе, где круг зрителей-то поневоле ограничен, собравшийся

народ помышляет совершенно о другом, все до единого навеселе (из Евангелия ясно,

что вино приносили не один раз), да и половина присутствующих, как пить дать,

уже уткнулись мордами в салат? Ну кому какое дело, что сосуды с водой, стоящие

где-то в тёмном сыром чулане, как-то там превратились в вино? Иисус же не стоял

на возвышении с поднятыми вверх руками, не стучал ложечкой по рюмке: 'Так,

господа, прошу внимания. Сейчас эта ключевая вода Божией волей превратится в Don

Perignon двадцатилетней выдержки с чёрной лентой', не возносил Он и молитвы

громовым голосом. . . Он просто послал за водой - а притащили уже вино. Кроме

двоих-троих свидетелей никто ничего и не заметил. Натурально, спиртное тут же

начали пить. . .

Более того. Даже распорядитель пира, которому приволокли сосуды с этим вином,

был не в курсе, откуда оно взялось. Короче, с точки зрения грамотного пиара

можно (и стоило бы) обставить первое чудо куда эффектнее. А тут - какое-то

непонятное винище. . . Это для будущих восторженных фанатов Христа произойдёт

великое чудо. Уверяю вас: присутствующие на том пиру по пьяни вообще ничего не

заметили.

Среди христиан принято истолковывать этот эпизод в том смысле, что Иисус как

бы почтил своим визитом брачующихся, и тем самым освятил такое земное

установление, как брак - дабы все не ринулись в монахи, считая, что это куда

'спасительнее'. Между тем, всё обстоит несколько иначе.

Вода, превращаясь в вино, как бы обретает новое качество. Подобным образом

должны были бы обрести отныне новое качество и взаимоотношения 'жена-муж'.

Вочеловечивание Бога возвращает людей к прежнему состоянию 'как в Эдеме' (то

есть даёт им такую возможность). Подобным же образом и Своим чудом Христос

возвращает брачующихся к той самой, эдемской модели взаимоотношений 'делатель -

помощница'. Но 'делатель' уже не является господином 'помощника'. Отныне они -

суть одно. Одно творческое целое, существование которого подчинено высшей,

единой для обоих цели.

Иначе - для чего было Христу совершать первое чудо именно здесь? Очевидно,

что это как-то коррелирует с проблематикой взаимоотношений мужчины и женщины

(так как брак, что ни говори, в первую очередь связан с ней, и очень странно,

что Феофилакт Болгарский этого впритык не замечает). Ибо та форма, в которой

взаимо-относятся между собою женщина и мужчина - принципиально важна (так как

чудо - самое первое) для Творца в плане Его миро-строительства. Сюда, наверное,

стоит также добавить цитату одного неизвестного широким массам, но уже

цитировавшегося в этой работе персонажа: 'Я подумала: "А чем самым главным

отличаются друг от друга вино и вода?" И пришла к выводу, что вода - это просто

божественное творение, а вино - это дело рук человеческих (в каком-то смысле)...

И тогда получается, что превращая воду в вино, Христос тем самым возвращает

человечеству функцию преобразования Вселенной ... которая была у него

(человека-Адама) в Эдемовом раю и была утеряна после грехопадения. А брак

подчеркивает, что функция эта должна была осуществляться мужчиной и женщиной -

двумя. . .'

Для современного христианства брак - лишь попущение по человеческой немощи.

Все любят цитировать апостола Павла: 'Лучше вступить в брак, нежели разжигаться'

(1 Кор., 7, 9). Брак оценивается христианами в смысле, во-первых, гнушения

сексом. Духовники говорят опытным, с многолетним опытом христианам, что

'соединяться' можно только ради рождения детей (вам они никогда этого не скажут,

дабы не отпугнуть от церкви). А во-вторых, брак нужен и для совместного

достижения спасения в загробной жизни. Никакой иной позитивной окраски он

практически не несёт. Брак в принципе не рассматривается как новое качество

жизни, деятельности и творчества - ибо две соединившиеся половинки сделают,

наверное, куда больше, чем одна. . . И это потому, что сама земная жизнь не

имеет для христиан никакой позитивной, творческой окраски - та же самая

подготовка к смерти, к загробной жизни, вот и всё. Осознание

деятельно-творческого призвания мужчины (и всего человечества) и отношение к

женщине - на самом деле, жёстко взаимосвязанные вещи.

Христу вовсе не обязательно было выражать всё в притчах да проповедях:

поступки, даже мельчайшие действия Его достаточно концептуальны. Зачем было

вводить этот момент в Евангелие? На то оно и 'благовествование', что каждая

притча, каждый поступок, эпизод, и даже каждый отдельный момент в нём о чём-то

благовествует. Богу ничто не мешало насобирать кучу волхвов, которые соорудили

бы полное собрание своих сочинений, детально разложив всё по полочкам. Ничего не

стоило Ему оживить десяток-другой мертвецов, чтобы произвести среди

необразованных иудеев полный фурор. Но предпочитает Он более лаконичный путь,

оставляющий нам выбор - в жизни, в действии, в понимании, в интерпретации, в

служении. . .

Присутствующие на том браке даже не заметили произведённого чуда. Но это так

потому, что совершалось оно вовсе не для них. Оно - концептуальный эпизод в

Евангелии, оно призвано благовествовать всем последующим поколениям: ребята,

знайте: вас простили, и вывели из того позорного угла. Вы можете снова вернуться

к своим делам. Делайте то, к чему призваны - а помощница у вас всегда будет.

Отныне вы с нею - одно. Смысл первого чуда вовсе не в том, чтобы его все сразу

же заметили.

Но вот, развитие земного служения Иисуса делает полный круг, и самым

последним чудом Его оказывается превращение вина в Христову Кровь, причащаясь

которой, индивид признаёт готовность следовать за Христом, взяв свой крест (Мк.

10, 21).

Христос начинает с того, что восстанавливает отношения мужчины и женщины в

прежнем их достоинстве; заканчивает тем, что восстанавливает в прежнем

достоинстве отношения между Богом и человеком. И это так потому, что мужчина и

женщина - единое творческое целое, точно так же, как Бог и человек. Обе схемы по

сути изоморфны, и не только взаимосвязаны, но и как бы 'работают' одна в другой.

И если чудо превращения воды в вино знаменует собой возврат человека к

прежней идеальной модели супружеских отношений, то превращение вина в Кровь

обозначает новое качество взаимоотношений человека и Бога. 'Взаимное

творчество', как выразился бы Николай Бердяев.

Брак - это крест, который берёт жена, идя за мужем по тернистому его пути;

причастие - крест, который берёт муж, последуя за Христом; наш неблагодарный и

трусливый мир - крест, который, сотворяя его, приял Бог-Отец. . .

Мир - неблагодарный и трусливый, ибо, начав с жульнической попытки

перволюдей, минуя длительный исторический процесс, сразу перепрыгнуть в 'боги' -

путём вкушения запретного плода, человечество кончило тем, что восхотело достичь

спасения непосредственно, путём регулярного вкушения общедоступного теперь

причастия и соблюдения условных и надуманных традиций и ритуалов. . . И при этом

даже не осознав, что совершает точно такое же жульничество, что продолжает

поедать точно такой же запретный плод! . . И это вместо того, чтобы честно и

добросовестно делать _т_о_ _с_а_м_о_е_ _д_е_л_о_, и только его, смело

предоставив при этом Богу судить - обо всём остальном, всех остальных. Настоящее

грехопадение человечества - не только в подчинении его чисто женским целям

размножения да обогащения, но и в чисто женской интерпретации причастия - как

освящённого опытом предков обязательного обряда, успокаивающего душу сознанием

того, что 'всё сделано правильно'. Лишающего смелости, воли, трезвого сознания,

самоанализа, самокритики. . .

Как бы попроще всё это - всю происшедшую трансформацию христианского

человечества - объяснить? Вот пример (в настоящий момент) самый нам близкий.

Некий автор работает над своим текстом, стараясь наиболее полно отразить в

нём свои идеи и опыт. Да хоть бы даже ваш покорный слуга - я тоже работаю, и

тоже стараюсь отразить. Набрасывая эти строки в блокнотике, я уже 2 часа катаюсь

по кольцевой линии метро. Дома текст как-то не идёт, ну нету охоты продолжать им

заниматься. Приходится прибегать к мерам искусственным.

Ещё потом мне предстоит его редактировать, подчищать стиль, переносить с

места на место целые куски из этой главы, что-то удалять (мы сейчас не будем

дискутировать на тему, нужен ли текст вообще; будем исходить из того, что я

всего лишь им занимаюсь). И всё указанное придётся делать для того, чтобы текст

лучше воспринимался, чтобы он был доходчивым и убедительным. Приятно, когда в

отзывах пишут: 'я разослал ссылку всем своим друзьям'. Итак, чтобы ссылку

рассылали друзьям ещё чаще, вашему автору нужно быть не только интересным, но и

добросовестным. Хочется чтобы как можно большее количество людей нашли в этой

работе ответы на свои вопросы.

Удобочитаемому тексту как-то проще стать популярнее. Если сейчас кое-кто

использует его в рекламных целях (доходит даже до того, что начало его названия

фигурирует в META keywords некоторых сайтов), то потом, наверное, стали бы

вывешивать в виде баннеров. Я всё это пишу не для того, чтобы похвалиться, но с

вполне определённой целью.

Смотрите. Хороший, нужный читателям текст, над которым много работали,

привлекает внимание множества читателей. Итак, 'схема жизнедеятельности' текста

такова: долгая работа над текстом -> популярность -> баннеры.

Но можно было бы пойти и по другому пути. На некотором начальном этапе вообще

забросить работу над текстом, на пару сотен баксов закупить баннеры с

каким-нибудь эффектным рекламным слоганом, и первое место во всех рейтингах

обеспечено. А что? Ведь о недоконченности текста и корявости изложения в баннере

не сказано ничего. . .

Теперь представим себе как бы двух Котов-Бегемотов в личном общении.

Предположим, что вы оказались в купе поезда с 'Котом номер 1'. Разговор зашёл о

какой-то вашей личной проблеме - допустим, вы не можете выбрать себе тарифный

план и сотового оператора. Первый Кот начинает разговаривать с вами о разных

сотовых компаниях, приводит мнения своих знакомых, ссылается на свой горький

опыт - в общем, говорит о деле, сосредотачивается именно на нём, обсуждает

всяческие нюансы. . . Короче, общается с собеседником, пытаясь войти в суть

дела, стараясь помочь ему в конкретной ситуации.

Теперь вы в купе с другим Бегемотом. Кот 'номер два' с первого момента

встречи начинает выяснять: 'А вы мой текст '99 признаков' читали? Ну, что

скажете? Понравилось?' И если собеседник не читал его текст, или текст ему не

понравился, то (второй) Кот начинает общаться как бы через силу, смотрит на вас

подозрительно, и всё время пытается понять: да как же так? Такой супер-крутой

текст, и не понравился? Между прочим, именно поэтому так называемые 'встречи с

автором' заключают в себе нечто тошнотворное. Равно как и 'встречи авторов' -

таких-то и оттуда-то.

Но вернёмся к нашим Бегемотам. 'Номер два' даже при обсуждении тарифных

планов постоянно сбивается на проблемы своего текста, и всё время пытается

доказать вам, что текст его хороший, он самый лучший, просто это вы чего-то там

недопоняли. . . Это, типа, ваша проблема. Сами виноваты, что вы такой недотёпа.

Ну какие там ещё тарифные планы? Вам нужно думать о другом, у вас всё очень

плохо, раз вы не смогли оценить крутой бегемотов текст. И вообще, раз вам не

понравился правильный текст, то и вообще вы - какой-то неправильный. Ведь

самому-то Бегемоту-2 ясно, что текст очень хороший.

А теперь ответьте мне на вопрос: с каким из двух Бегемотов вам было бы легче

общаться?

И в общении, и даже в личных отношениях, христиане повторяют ошибку 'второго

Бегемота'. С самого начала встречи они начинают выяснять: 'А вы с моей верою

знакомы? Ну, что скажете? Правда, святая вера?' И если собеседник не знаком с

этой верой, или она ему не нравится, то с ним начинают общаться через силу,

смотрят на него подозрительно, и всё время общения пытаются понять: да ты,

случаем, не враг ли моей вере? Как же так? Такая супер-крутая религия, а ты

уверовал?

В общении даже на самые отвлечённые темы, христианин, подобно 'Бегемоту-2',

постоянно сбивается на проблемы своей веры и всё время пытается доказать вам,

что религия его хорошая, она самая лучшая и самая святая, просто это вы чего-то

там недопоняли. . . Это, типа, только ваша проблема. Сами виноваты, что вы такой

недотёпа. И вообще, раз вы не стали христианином, то сами вы - неправильный.

Ведь самому-то христианину ясно, что христианство - самая лучшая, самая

спасительная религия.

Объясните мне теперь: в чём принципиальная разница между 'вторым Бегемотом' и

христианином? Да точно ли есть она?

Общаясь с 'воцерковленным христианином', вы обязательно почувствуете, что вас

как бы делают виноватым. Если же собеседник - интеллигентный верующий, то

описанный оттенок отношения будет едва уловим. Но он всё равно будет. И в этом

случае вам будет тяжело общаться.

Сами христиане объясняют эту 'силу тяжести' либо немощью человеческой

природы, либо недостаточной 'продвинутостью' христианина на пути к достижению

духовного совершенства. Мол, у него нет достаточно опыта, он не стал ещё

подлинным христианином. Типа, не преодолел 'чин падшего естества'. И что вообще

дело - не в самом христианстве, а в недостоинстве отдельных христиан.

Смею утверждать, что проблема кроется как раз в христианстве. В христианстве

исторически-приземлённом, как его интерпретировали приобщающиеся к нему народы.

Смею утверждать, что корень проблемы - в извращённой логике, когда именно

спасение становится в основу мировоззрения. Христианство в его исторической

форме - это 'второй Бегемот', который бросил своё дело ещё в самом начале, не

доведя его до конца, а сам занялся одними баннерами. И две тысячи лет он ходит

по офисам, и требует, чтобы эту 'альфа-версию' недоконченного продукта все

полюбили и стали использовать. В общении просто невозможен, при совместном

проживании - невыносим.

Смею утверждать, что идеал христианина, 'подразумеваемый' Христом, был

другим. Лёгким в общении. Привлекающим к себе других. Сосредоточенным на своём

деле, а не на спасении. Вот просто утверждаю, и всё. Хотите - верьте, не хотите

- не верьте.

Христианское сообщество пошло по второму, самому удобному пути. Вместо того,

чтобы корпеть над своим делом, всячески доводить его до ума, достигать в нём

успеха, христианство сразу же 'занялось баннерами', то есть проблемой спасения и

причастием, как условием для этого.

Сначала должно было идти дело (или принятие какого-то важного решения -

заниматься тем или иным делом), потом причастие, а уже после всего, как

следствие этого - и (возможное) спасение. Христиане же поставили эту логику

вверх тормашками, и задались несвоевременным вопросом: что нужно _д_е_л_а_т_ь_,

_ч_т_о_б_ы_ _с_п_а_с_т_и_с_ь_? Нетрудно видеть, что сначала по их логике идёт

спасение. Затем, как условие этого - причастие. А уже потом, в зависимости от

этого, выбирается и собственное дело (или способ его выполнения), а равно и

отношение к нему. Вот именно поэтому-то, в силу этой извращённой жизненной

логики, и являются 'убеждённые' христиане такими неприятными, тяжёлыми людьми,

прямо как второй Бегемот в моём примере. В основе их мировоззрения лежит не

собственное призвание, не дело, к которому лежит их душа, не самореализация, не

желание помочь другим, но стремление к спасению. И желание того, чтобы другие

тоже спаслись. Через призму этого последнего и осмысляют христиане мир, именно с

этим немым вопросом обращаются они к первому встречному: типа, а какова твоя

вера? Како спасаешься? Правильный ты, или нет? Подобное отношение, вот этот

вызов, ожидание _э_т_о_г_о_ ответа, тяжёлой тучей висит над нами, когда мы

разговариваем с церковными людьми. И подобная тяжёлая туча повисла над всей

христианской цивилизацией. . . Верите ли: нас ведь никто не любит. Никто.

Когда в основе мировоззрения лежит не реализация своих способностей в

каком-то деле, но сама по себе вера в спасение, любая иная религия оказывается

злом, с которым нужно бороться. Все люди тут же начинают делиться на имеющих

'правильную' и 'неправильную' веру. Первые - сами 'правильные', коль сумели

уверовать, вторые - 'неправильные', заблуждающиеся. Типа больные, которых нужно

лечить. Или, иными словами, христианство, поставив проблему 'правильности веры'

во главу угла, тут же начало делить всех на 'своих' и 'чужих'.

Фокус душевного внимания христианина постепенно, исподволь (впрочем - может

быть, и с самого начала), переместился с того, чем нужно заниматься по жизни, со

своего дела - на то, что нужно делать, чтобы спастись. Всё началось с того, что

начали противостоять иудеям с их Ветхим Заветом. Поэтому начисто забыли об

Адаме, его призвании и роли, следовательно - и обо всём человечестве. Потом

стали думать о порочности и непорочности зачатия. . .

Модель сотворённой Богом Вселенной отличается исключительной

универсальностью, изоморфностью, и я бы сказал, гибкостью. Всё заранее

предусмотрено, на каждую возникшую проблему есть своё решение. Любая катастрофа

находит свой как бы 'обходной вариант'. Ну да, Адам согрешил и невозвратно пал.

Но после этого падения и вследствие этого падения от него происходит теперь всё

человечество. Именно к нему переходят те же самые 'плановые задачи'. В этом

смысле в плане Божьего миро-строительства ничего не изменилось. В сущности, не

всё равно, кто задачи решит - один пацан, или целая бригада?

Человеческому роду, этому совокупному Адаму, посылается лекарственное

средство для излечения, для того, чтобы встать на ноги и продолжать выполнение

поставленных задач. Этакое снадобье, преодолевающее тяжкое наследие первородного

греха. И теперь представьте себе, что человечество встаёт в позу, и заявляет: 'А

не буду я ничего такого делать. Кайф от постоянного приобщения к лекарству

гораздо круче'.

Иногда я думаю, что, в принципе, Евангелие не очень-то нужно. Вспомним

наказанного ребёнка, стоящего в углу: человечество было таким ребёнком до

пришествия Христова. Оно, как бы вместе с иудейским народом, стояло в углу, и

типа лило горькие слёзы: да когда же меня, наконец, простят? И вот, в тёмной

комнате, где стоят наказанные дети, появляется посланник от родителей, допустим

брат главы семейства, и говорит: 'вас прощают'.

Для понимающего (того самого, который 'sapienti sat'), этой фразы было бы уже

достаточно. Ребёнка простили, можно снова вернуться в комнату с игрушками, где

свет и тепло, и снова начать играть. Более того: само появление в тёмной комнате

родного дяди уже есть символ прощения. Так что даже и фраза 'тебя прощают' не

очень-то и нужна. В каком-то смысле Евангелие удваивает полезную информацию:

ребёнок - если он нормальный человек - вновь вернётся к своей игре. Конечно,

можно дополнительно рассказать ему, как и в какие игры следует играть, кого

взять в товарищи, и даже как относиться к ним в игре - что Евангелие и делает.

Но чисто теоретически ребёнок должен помнить, чем занимался до наказания, и к

чему должен возвратиться теперь. Однако человечество не было таким понимающим

ребёнком.

Сразу заметим, что детей было несколько. Как только к ним подошёл Посланник,

факт прощения осмыслили лишь некоторые. Даже не выслушав его до конца, дети в

полном упоении от того что их простили, бросились перед ним на колени, начав

горячо благодарить за спасение. На Посланника все смотрели с восторгом, но -

дети есть дети! - каждый стремился обратить Его внимание на самого себя.

Дети мигом позабыли, что были наказаны все вместе. Тут же пошли выяснения,

кто лучше стоял в углу, и кому достанется больше внимания этого чудесного

Избавителя. Они начали мерятся 'рангами', прямо как современные пикаперы; каждый

из этих детей как бы захотел 'запикапить' себе Христа. Дети отталкивали друг

друга в сторону, они предавались всевозможным выяснениям и ругались между собой.

Судя по всему, идти играть они уже не собирались.

И тогда Посланник заговорил. Ему пришлось заговорить. Он сказал им: дети, я

вывел вас из угла. Теперь вам предстоит вернуться обратно к вашим играм.

Пожалуйста, играйте дружно, все вместе, не ругайтесь и не ссорьтесь, чтобы с

вами вместе могли играть и другие, уже потом. Пусть вас объединяет идея, что вы

прощены. Вы все теперь - единое целое в этой вере. Расскажите об этом другим

детям. Если лично Я избавил лично вас от наказания, и лично вывел из угла, то из

этого не следует, что вы лучше тех, кто просто обо мне где-то услышал. И даже не

лучше тех, кто не поверил в эту Новость, и остался стоять в углу. Вы все теперь

- единое целое. Один - за всех, и все - за одного. Среди вас нету худших и

лучших. Главное - чтобы вы любили родителей, простивших вас, чтобы вы были

едины, не считая себя лучше других, и вернулись к своей игре.

И вот я всё думал: как же так случилось, что этот триединый 'месседж'

Посланника: любовь к родителям, единство и возврат к 'игре', оказался

похеренным? Чёрт возьми, когда? Почему уже через какие-то 150 лет Квинт Септимий

Тертуллиан - один из самых крутых тогдашних богословов - заявляет: 'Если бы

Израиль каждый день мыл все свои части тела, он бы никогда не стал чистым'? И

почему в начале 3 столетия римский епископ Ипполит, ученик самого св. Иринея

Лионского (имя которого все знающие люди произносят с придыханием, прямо как

Бегемот слова 'Круизер BMW K 1200 LT') - почему в своём памфлете 'Против евреев'

он пишет, что за свои грехи они должны быть закабалены навсегда? Ведь вроде бы

тем самым авторы противопоставляют себя иудеям, и даже считают себя лучше их?

Суть примера - вовсе не в евреях, я не собираюсь оправдывать их или осуждать.

Суть в том, что обвиняя в распятии одних евреев, и снимая ответственность с

самого себя, то тем самым автоматически противопоставляют себя им. 'Эффект

прощения' полностью нейтрализуется.

Странное дело! Во всём христианство стремится к символическому толкованию.

Например, один 'день' Ветхого Завета не равен астрономическому дню. Голубь - не

просто голубь, вода - не совсем вода. И так далее. Однако когда речь заходит о

грехе иудейского народа, то всякое духовное зрение христиан мигом пропадает, и

сменяется самым что ни на есть вульгарно-реалистическим. Уже произнеся фразу

'виноваты только они' - христианин перестаёт быть таковым. Противопоставляя себя

иудеям, а вслед за этим и кому-то другому - мы разделяем христианство, нарушаем

внутреннюю его цельность. Идея единства всего со всем - это 'скелет'

христианства, без которого нельзя. Но здоровый человек имеет скелет, и даже его

не замечает.

Такое отношение - 'а вот вас, за ваш грех, надо..; так вам и надо...' - это,

в конечном счёте, чистое язычество: 'зуб за зуб, око за око'. Христианским

отношением было бы не одно только прощение врагов, но и сознание того, что мы

распяли Христа вместе с иудеями. Вместе и раскаиваться. И даже нам подобает

раскаиваться больше - коль скоро нам больше дано (сознание божественности

Иисуса). Всё остальное - язычество. Бабство.

Уникальность иудаизма была в том, что он нёс в себе единственно верное

понимание человечеством Бога и самого себя. В этом смысле в древнем иудейском

народе персонифицировалось всё человечество вообще. В Адаме согрешил не только

он, но и мы все. На нас всех лежит его грех. С Адамом мы все были исторгнуты из

Эдема. В иудейской вере мы все несли в себе потрясающую картину мира.

И вот, наконец, среди иудеев же (Он не мог появиться в рамках какой-либо иной

парадигмы) является Христос, Посланник от Бога, Который сообщает о прощении нам

всем, и при этом добавляет: 'Главное - чтобы вы любили своих родителей (то есть

Бога), чтобы вы были едины, не считая себя лучше других, и вернулись к своей

игре (то есть занялись тем, что делал некогда Адам)'.

Коль скоро в иудейском народе персонифицировалось всё человечество, то мы все

распинали Христа, а не одни только иудеи. Это общий грех всех людей, не говоря

уже о том, что на месте евреев Христа распял бы любой народ, в том числе и

русский. У нас всегда умели (и умеют) травить талантливых людей...

Почему же случилось так, что мы все, услышав эту весть: 'вас прощают',

грохнулись на колени, да так и остались в этой позе перед Посланником? Почему мы

не вернулись к первоначальной 'своей игре'? Почему каждый народ стал считать

себя лучше других? Почему все христиане 'не играют вместе'? Ну только что Бога

любят, да и то все по-разному.

И вообще: почему этот 'триединый месседжа' не взяли целиком? Почему из него

использовали только небольшую часть? Лишь взятое в целом христианство является

'закваскою', 'лекарством', а некоторая часть его действует прямо противоположным

образом - подобно вакцине. Взяв лишь часть христианства, мы получили на самом

деле вакцину от него. Почему мы этого не заметили? Почему не поняли сразу

значения 'триединого месседжа'? Как так может быть, в самом деле: Бегемот понял,

а Тертуллиан - нет? Где та роковая 'точка перегиба', до которой было правильное

учение Христа, а после пошло сплошное язычество под видом христианского

вероучения? Почему произошёл этот роковой переход? И, похоже, я понял, почему.

Ученики и последователи Христа 'спеклись' на самой простой и очевидной вещи.

Иисус осуждал иудеев, не желающих в Него уверовать, однако Он жил среди них,

проповедовал и лечил. Ну конечно, Христос, как Сын Божий, мог позволить себе

'роскошь' дистанцироваться от закоснелых иудеев: проповедывать им, в чём-то их

обвинять. . . Но сам факт пребывания Христа среди них был мощным аргументом,

который ученикам следовало как-то осознать и, возможно, даже вербализовать.

Худо-бедно апостолы могли вместить в себя тотальное неприятие Христа как

Посланника большинством иудейского клира и простого народа. Худо-бедно ученики

могли ходить за Ним, слушать и пребывать постоянно во враждебном окружении. А

вот распятие любимого Учителя вместить они не могли.

И потому не смогли они сделать самого главного: в чём-то дистанцироваться от

Христа, не копировать полностью Его поведения. Бытие Христа среди неверных

иудеев должно было передаться последователям Его в превращённой форме - как

прощение иудеев за распятие Христа.

Иисус заранее знал, что Его распнут - и тем не менее, до конца пребывал среди

будущих палачей. Подобным образом и наследники Его дела должны были простить

этих палачей и чувствовать себя с ними как одно целое. 'Что позволено Юпитеру -

того нельзя быку'. Христос самим бытием простил Своих палачей; ученики Его

должны были простить их не ихним бытием (поскольку оно не очень-то и

божественно), но сознательным действием. Именно в этом не должны были они

уподобляться Христу. А вот этого-то они и не смогли. Ученики расценили распятие

Христа как то, что Сына Божия Самого 'поставили в угол'. Сам факт распятия

оказался водоразделом между 'правильными' и 'неправильными', 'своими' и

'чужими'. Да так и остался навсегда. Вот она, где собака-то зарыта!

Ученики Христа, увидев Его мучающимся, распятым, купились на это, как

школьники. Ну как после этого не возненавидишь ортодоксальных иудеев? И всё,

Гитлер капут - те, кто распинали и кто занял сторону палачей, оказались

'плохими', все остальные (в первую очередь, сами ученики) - 'хорошими'. И пошла

писать губерния...

Обратим внимание на полную аналогию: Адам уподобляется Богу, и позволяет себе

роскошь расслабиться, забыть о земном. В результате этого происходит

грехопадение - сначала Евы, потом и самого Адама.

Первые ученики Христа позволяют себе роскошь уподобиться Ему и начать точно

так же противопоставлять себя 'злым иудеям'. Это и было запретным плодом,

который сожрали нерадивые ученики. Не принявшие Христа иудеи были первым

'пробным камнем', которым испытывали их веру: крепка ли она? Насколько она

глубока? Сумеют ли лучшие ученики Христа преодолеть это великое искушение и

простить палачей их Учителя? Смогут ли преодолеть соблазн противопоставить себя

всем остальным? Не сумели...

Если бы этих 'упертых иудеев' не было, их надо было бы выдумать. Ибо без них

вера ближайших Христовых учеников была бы не настоящей. Ну что это за вера,

которая не преодолевает серьёзные испытания?

Разумеется, иудеи с самого начала не демонстрировали

джентльменски-либерального отношения к христианам: эти последние были для них

всего-навсего фанатичными и неуправляемыми еретиками. Дальнейшее, полагаю, в

объяснении не нуждается. Однако и в этих условиях христиане не должны были

конфронтировать с ними. И всё же случилось так, что христиане приняли навязанные

им правила игры: ах, вы так? Ну тогда мы вот как! Вы нас не любите?! А мы

написаем вам в сапог...

Идея всеобщего единства с самого начала не существовала в христианстве. И в

поучениях, и даже самим фактом Своего пришествия Христос создал парадигму нового

отношения к инакомыслящим. Однако ученики Его эту парадигму не усвоили и не

поддержали. Возможно, что если бы первые христиане взглянули на иудеев иначе, не

как на врагов, то всё было бы по другому.

Поддавшись этому первому искушению, христианство стало переносить подобное

отношение на всех - язычников, буддистов, мусульман. В результате все иноверцы

оказались 'плохими', 'нечистыми'. Тем самым христианство преобразовалось в

ширму, прикрытие. Оно стало христианством на словах.

Совершив этот первый свой выбор, христианство раз и навсегда установило

модель отношений со всем человечеством. Оно утратило свою универсальность. Но

последствия сказались и на самом христианстве: соответствующее отношение затем

было перенесено и на самих себя. Начались склоки и выяснения, чьё христианство

более правильно. Уже в 57 году апостол Павел пишет: '...сделалось мне известным

о вас, братия мои, что между вами есть споры. Я разумею то, что у вас говорят:

'я Павлов'; 'я Аполлосов'; 'а я Христов' (1 Кор., 1, 11). Начав с разделения

себя с иноверными, христианство дошло до разделения самого себя, это был процесс

взаимосвязанный.

Локомотив христианства как бы перевёл стрелки и тяжело двинулся по другому

пути. Как-то сразу забылся этот первоначальный 'порыв освобождения', то

опьяняющее ощущение начала нового великого пути, радость детей, которых простили

и выпустили из угла. Восторжествовало, если можно так выразиться,

'эволюционно-приходское' понимание христианства: мы регулярно причащаемся, а

вследствие этого постепенно преодолеваем 'наследие Адама'. Мы. Те, кто ходит в

храмы.

Тертуллиан заблуждался потому, что получил в наследство готовую систему, с

уже сформированным отношением к 'чужим'. Он (Тертуллиан) существует в уже давно

сложившейся парадигме языческого отношения к не-христианам. Две сотни лет

христиане считали иудеев, да и прочих 'неверных' своими врагами. Так полагали

даже сами апостолы Христа. Тысячелетия человечество жило по животному принципу

'свой-чужой'. Ну как бы Тертуллиан себя противопоставил всему этому? Как бы

сумел над этим подняться? Он что, самый умный? Умнее их всех?

Такое под силу было лишь Богочеловеку.

Чтобы противопоставить себя всем, чтобы взглянуть на общепринятое свежим,

отстранённым, новым взглядом, вовсе не обязательно быть умнее других. Для этого

достаточно иметь обычный здравый смысл, наглость, и много-премного цинизма. Ну и

желание разобраться в проблеме, разумеется - не боясь всевозможной критики. И не

размышляя о том, заплатят тебе за

эту работу, или нет...

Иисус не случайно 'назначил' тем самым 'скелетом', на котором всё должно было

держаться, самого жалкого и слабовольного среди апостолов. Именно Пётр предал

своего Учителя и трижды отрёкся от него.

Коль скоро Пётр проявил себя полным ничтожеством, ничем не лучше остальных

иудеев-палачей, то тем самым Христос показывает нам, что Церковь не должна

отделять себя от иудеев - поскольку 'краеугольный камень' этой Церкви оказался

жалким предателем.

Христос заранее знал об этом факте, сообщая Петру на Тайной Вечере: 'в эту

ночь... трижды отречёшься от Меня' (Ин., 26, 35), и тем не менее трижды же

назначил его 'вожаком стаи', причём самым что ни на есть прямым текстом: 'Паси

овцы Моя' (Ин., 21, 15 - 17). Почему? Иисус 'надеялся', что слабовольный Пётр

будет незаметным, но необходимым 'скелетом' Церкви, а преемники его унаследуют

эту смиренную позицию. Не унаследовали...

Сейчас вы спросите: а причём здесь бабство? То есть как, причём? Да ведь это

и есть та языческая парадигма, в которой делят на 'своих' и 'чужих'. Это

парадигма, в которой мы живём с вами и посейчас. Нам предложили принять другую,

мужскую парадигму - нам с вами: мне, вам, читатель, и ученикам Христа. А мы все

вместе от неё отказались...

Ветхий Завет поменялся у нас местами с Новым. Однако Новый Завет без Ветхого

не имеет _н_и_к_а_к_о_й_ ценности. Первый даёт способ жизни; второй - смысл.

Вместо этого имеем мы нечто противоположное: способ жизни христианина

определяется теперь как бы Ветхим Заветом, то есть кучей догматов,

законоположений и заповедей, а целью жизни стал Завет Новый - то есть спасение

любою ценой. То, что все это поставлено с ног на голову, никто не желает понять.

То, что всё это связано со всеобщим (и мужским, и женским) _б_а_б_с_т_в_о_м_ и

предопределено этим последним - тоже.

Коснусь и ещё одного небольшого аспекта бабства в христианстве. Одной из

определяющих эмоций христианина является умиление. Всё время слышишь: 'умиленный

плач', 'умиленное состояние', 'молился с умилением'. Но что есть умиление?

Существует чувство любви, определять которое здесь не след. Это может быть

всё что угодно: любовь матери к ребёнку, мужчины к женщине, патриота к своему

Отечеству. . . Однажды, уже 'под занавес' моей семейной жизни, довелось мне

узреть, как тесть, неплохой, в общем-то, мужик, нянчит моего ребёнка. На лице

его было умиление неприкрытое. И тут меня как громом поразило: а почему говорят:

'дети до венца, а внуки до конца?' Почему любовь к детям так сильно отличается

от любви к внукам? Потому что та ответственность, которая содержится в любви к

детям, делает эту любовь - как бы это сказать? - более суровой, что ли. . . Тем

самым любовь приобретает совершенно иное, более деятельное качество. Она не даёт

человеку расслабиться, как бы держит его всё время настороже, заставляет

напрягать мозги и волю.

Любовь же деда-бабки к внукам такой ответственности не предусматривает. Но из

этого не следует вовсе, что это более 'чистая любовь'. Напротив, это любовь

совершенно 'холостая', из которой ничего не следует, не вытекает и не рождается.

Это, скорее любовь к собственной любви, своего рода 'любовь штрих'. Эдакий

'эмоциональный онанизм', когда тешишь одни только собственные чувства.

Дополнительно это подтверждается ещё и тем, что совершенно посторонние бабки

умиляются даже на чужого ребёнка. Стало быть, родственные чувства тут как бы и

не при чём. В общем, в конце-концов, ваш автор пришёл к выводу, что умиление -

крайне дрянное, типично бабское чувство, которое полностью погружает человека в

собственные переживания, делая его каким-то расслабленным, бессознательным и

безвольным. Ему хочется лишь повторять и повторять опыт этого умиления, и ничего

более. К чему ведёт такой опыт? Лишь к развитию эмоциональной слезливости.

Занятно, что в храмах лишь приветствуется всё, связанное с умилением. И даже

почитается достоинством. Взгляните на физиономии прихожан - особенно после

причастия. Сосредоточенные воины Христовы, готовые идти на крест, что ни говори.

. . А может это всё-таки просто слезливые бабы?

Не один только, но много раз совершало человечество своё грехопадение.

Первый - при вкушении перволюдьми запретного плода. Из-за их нетерпеливого

желания стать 'богами' немедленно, 'перескочив' длительный исторический процесс

самосовершенствования, со-творчества, со-трудничания с Богом-Творцом.

Психологический смысл первородного греха, его, так сказать, тяжкое наследие в

нашей психике - вот в этой генетически наследуемой нетерпеливости. Грехопадение

было латентной, неосознаваемой, нетерпеливой попыткой 'скинуть Бога с корабля

современности'.

Второй раз - при распятии Сына Божьего. По меньшей мере наивно полагать, что

в крестной смерти Христа повинен один только еврейский народ. В этом повинно

было решительно всё человечество. Все мы несём на себе этот грех. Вы, вы. Я.

Третий, как ни парадоксально, был снова связан со вкушением. Причастие не

должно было служить к пущему духовному успокоению. Оно должно было закреплять,

подтверждать то, что человек взял свой крест и последовал за Христом. В

причащении 'просто' - вновь прослеживается то же самое нетерпеливое желание

попасть сразу 'в дамки', что и у первых людей, минуя утомительный путь

самореализации, полный ошибок и риска (угадайте с одного раза, кто у нас более

всего не любит ошибаться и рисковать). То есть мы имеем не полную схему

'причастие - крест - Царствие Божие', но кастрированный её вариант: 'причастие -

Царствие Божие', удовлетворяющий одних только _б_а_б_. Или обабившихся мужиков,

что то же самое, если не хуже. Поскольку, цитируя великолепную книгу свящ. Я.

Шипова, 'С баб, наверное, и на Страшном Суде ничего не спросят. Ну что с них

спрашивать? Чуда в перьях. . . Похоже, за всё придётся отвечать нам'

('Отказываться не в праве').

Четвёртое грехопадение оказалось связано с восприятием Христа Его

последователями. В данном случае человечество в точности повторило грех Адама -

не тот, когда он послушался своей подруги и 'сточил' запретный плод. Это, как мы

знаем, было лишь физическим следствием греха более важного, духовного - полной

зацикленности на Боге, на духовных ценностях. Полное пренебрежении тварным,

'падшим' миром, выразившимся в пренебрежении Евой.

Христиане с самого начала точно также зациклились на персоне Христа и

связанных с Ним благодатью и спасением. Они 'подсели' на Его облике, как

подсаживаются на наркотик (одновременно с этим 'подсели' они и на благодати и

причастии). Повторяю ещё раз: грех Адама в этом случае повторен был с

максимальной точностью. Но самое интересное, что этого никто так и не заметил.

Никто, изволите видеть, не восхотел взглянуть на христианство под этим углом

зрения.

В некотором смысле, фигура Христа тоже была своего рода 'запретным плодом',

этаким 'яблоком искушения' для человечества. Бог, посылая нам единородного

Своего Сына, не только нас спасал, демонстрировал Свою любовь, выполнял какие-то

там обеты, что-то там восстанавливал в прежнем достоинстве. . . Он ещё нас всех

и конкретно искушал: а как воспримут Его Сына все эти маленькие человечки?

Смогут ли понять правильно? Станут ли, наконец, настоящими деятелями на Его

ниве?

Христианский мир не должен был полностью сосредотачиваться на Христе. Иисус -

это не цель, но средство. Любовь к Нему не должна вытеснять представление о

нашем общем деле, о нашем земном призвании, о наших способностях, о наших

космических задачах - преодолении пространственной и временной ограниченности, и

всё такое. Эти последние никто не отменял; всё равно, рано или поздно они

встанут на повестке дня нашего земного существования. Человечество никогда не

смирится со смертностью, и будет пытаться её преодолеть, расширяя рамки своего

физического существования. Однако суть в том, что задачи эти будут _т_е_п_е_р_ь_

решены _б_е_з_ Христа и как бы _в_н_е_ Него. Именно эта зацикленность на Христе,

благодати и спасении и предопределила дальнейший ход человеческой истории -

когда человечество объединится уже не во Христе; когда начнёт строить новую

вавилонскую башню. Стремление к спасению 'в чистом виде' неизбежно приуготовляет

Апокалипсис.

А христиане, которые должны были указать нам генеральную перспективу развития

всего человечества, так и будут бесплодно пялиться на своего Спасителя, наивно

полагая, что это - самое главное в жизни.

Грехопадение пятое было при разделении Церкви на католическую и православную.

Между прочим, шло оно по той же самой 'схеме', что и грехопадение Адама. Есть

подозрение, что Адам умудрился заповедать нам наиболее общую, универсальную

схему любого грехопадения вообще. . .

Папа Римский точно так же 'зациклился' на своей деятельности, забыв о вещах

второстепенных. И здесь ведь то же самое нетерпение! Ну да, находясь в Риме

проповедовать христианство было куда удобнее: огромное население, отличные

средства коммуникации, тьма последователей, поддержка могущественного

государства и его спецслужб. . . Однако почему-то забыл Папа обо всей остальной

империи, которая тем временем терзалась завистью, которая в некотором роде тоже

беседовала со 'змеем искушения'. Здесь вновь виновато и бабство православия, и

мужской эгоизм Запада. . .

'Если дом разделится сам в себе, не может устоять дом тот'. Ну да,

давным-давно 'разделился' он сам в себе - а никто и ухом не повёл. В результате

мы давным-давно существуем в мире выдуманного, виртуального христианства,

которое служит не превращению людей в сильных, смелых, честных и мужественных

деятелей на ниве Божией, но в слезливых, постоянно умиляющихся, немощных и

трусливых _б_а_б_, исповедывающих эту веру лишь на словах, а самих прекрасно

обделывающих свои мирские делишки. Мы забыли, про*рали изначальный замысел

Творца этого мира. Это мы, именно мы, каждый из нас - обрекли наш мир на

мучительный финал. Но всё это, изволите видеть, пофигу и рядовым обывателям, и

церковной иерархии, и профессиональным богословам Востока и Запада. Разве что

один Кот Бегемот и беспокоится об этом - в тексте о знакомствах с женщинами. . .

Пришлось, видите ли, сюда запихивать. А иначе - кто об этом узнает?

Шестой эпизод имел место при жалком и нетерпеливом желании объединить Церкви

путём механического воссоединения их руководящих иерархий - вместо глубокого и

подлинного раскаяния в том, что не хранили единство с самого начала, вместо

длительной кропотливой работы по осознанному и целенаправленному выстраиванию

нового единства: на этот раз - культур, традиций, экономик, политики,

нравственности. . . Подлинное духовное единство может быть достигнуто либо этим

путём, либо - мгновенно, но за счёт глобальных катаклизмов (то есть - новой

мировой войны).

Вот странные люди! На фундаментах восточного и западного христианства уже

выстроены здания совершенно различных цивилизаций. Пропасть, разделяющая два

этих вида человеческого бытия с каждым столетием всё более углубляется.

Собственно, уже сейчас является она непреодолимой. А эти умники хотят объединить

одни фундаменты, не объединяя самые здания. Как будто не читали они 'Ромео и

Джульетту' Шекспира. Должны же тогда представлять, за счёт чего и каким только

путём примиряются давние враги.

Между тем, сам факт 'распада' христианства (а вместе с ним - и всего

христианского общества, христианских цивилизаций) на деятельную и созерцательные

ветви позволяет нам построить наиболее эффективную, максимально продуктивную и

даже наиболее выгодную для обоих модель ихнего взаимодействия. Более того - это

позволило бы и России определиться со своим местом в мире. И предопределить

развитие этого мира в том направлении, которое - чёрт его знает, как это

выразить? - всем нужно, что ли. . .

А именно: не существует единой, магистральной линии мирового развития,

эталоном которой является Запад. Мы вовсе не должны повторять во всём его путь.

Запад и Восток должны объединиться в своего рода 'брачный союз', научиться быть

взаимодополняющими друг для друга. А от нелепой доктрины 'догнать и перегнать'

страдают не только догоняющие, но, как ни странно, и те, кто идёт среди лидеров.

Ибо они не имеют настоящей духовной поддержки. Им, знаете ли, тоже нужен

надёжный 'тыл'.

Мужчина и женщина, существующие по отдельности, неизбежно деградируют и

вырождаются. Однако всё существующее изоморфно. Оно также подчинено

универсальной схеме 'мужское - женское'. Например, религия и рациональность.

Одно без другого непременно загнётся. Так вот:

Запад - мужчина, он создаёт. Ну так России нужно научиться быть женщиной - и

чувствовать, и понимать, и, самое важное - наставлять. Ведь Запад, подобно

Адаму, тоже слишком сильно зациклился на своём промышленном и прочем всяком

развитии. Они уже офигели там все со своим убогим 'ничего личного'. И Запад тоже

начал пренебрегать своею 'Евой' - со всеми последствиями, указанными выше. Это

точно такой же прообраз эгоизма Адама и последующего грехопадения - и его, и

Евы. . . А стало быть, и Ева-Россия, мир восточного христианства в целом, тоже

вступил уже в общение с неким 'змеем'. . . Смотрите, в какую интересную эпоху мы

живем: по сути дела, на наших глазах совершается новое, грандиозное

грехопадение. А ведь другой истории у человечества - окромя целой череды

грехопадений - и нет. . .

Человечество всегда делилось на женскую и мужскую, на деятельную и

традиционную, на западную и восточную составляющие. Это ведь ещё с Каина и Авеля

повелось. И Каин 'глушит' Авеля по той же самой причине. Ибо в действительности

именно Каин был среди братьев 'психологической тёткой'. . .

Занятно то, что в современном мире христиане снова хотят достичь высокой (и

потому весьма отдалённой) цели не длительной и кропотливой работой, но одним

решительным 'революционным скачком', так сказать малой кровью - путём

формального и узко-духовного объединения Церквей. Более того. Никто не задаётся

вполне логичным вопросом: а во имя чего объединяться-то? Во имя самого

объединения как такового, во имя абстрактной идеи христианского единства -

потому что Христос типа некогда сказал, что..? Такое объединение неизбежно

окажется формальным, искусственным и вообще нежизнеспособным. Объединяться

вместе можно только во имя некоей цели, лежащей _в_н_е_ такого объединения.

Например, люди объединяются в семью во имя продолжения рода. То есть во имя

детей, которые не есть родители. Любое объединение должно преследовать некую

позитивную цель; из него должно что-то родиться. На худой конец, объединиться

можно ради борьбы с общим врагом.

Более того. Цель такого объединения должна быть единой, понятной и

общепризнанной. Разумею цель существования христианства вообще, цель

существования человечества. И стремление к спасению индивидуумов такой идеей

быть никак не может. Так как нормальное чутьё нормальных людей (прежде всего -

мужчин) говорит им, что спасение - это, конечно, хорошо, но это не самое

главное.

Ну что это за объединение во имя самого себя? Ну что это за объединение во

имя всеобщего спасения?

И почему-то во всём этом прослеживается одна и та же схема: сначала

нетерпеливость в своём подвиге, затем по-мужски эгоистичная зацикленность только

на нём, потом - ответный 'прецедент' очередного губительного бабства. Между тем,

Иисус Христос говорил: '. . . Приносят плод в терпении' (Лк. 8, 15). И ещё:

'Терпением вашим спасайте души ваши' (Лк. 21, 19) Эту концептуальную вещь, точно

так же, как и проблему единства, почему-то просмотрело по-бабски нетерпеливое

человечество.

Занятно, что в первом случае грехопадения во всём происшедшем христианство

обвинило Еву, во втором - иудеев, третьего вообще не заметило, четвёртое

'навесило' на Римского папу (или, что то же самое, на восточных 'схизматиков').

Пятого - так попросту вообще не осознаёт. И никогда, ни при каких

обстоятельствах не признавало оно виновным самого себя. Слушайте, но когда же,

наконец, кончится это бабство?

В мире всё глубоко взаимосвязано: Адам и Ева, Запад и Восток, мужское и

женское, рациональное и духовное, бабство и наш родной эгоизм. . . И все эти

схемы полностью изоморфны, все они 'работают' одна в другой, и каждая из них

взаимосвязана со всеми.

Наконец, шестое грехопадение совершила сама Христова Церковь в процессе

своего развития и становления. Речь здесь идёт о проблеме, поднятой в 'Легенде о

Великом Инквизиторе' Достоевского - с тою лишь разницей, что автор 'Легенды' не

вполне корректно сформулировал проблему. Ну так сделаем это за него.

Церковь _к_а_к_ _б_ы_ выбирала между двумя парадигмами существования. Первая

- прямое и безусловное последованием Христу, то есть жизнь, связанная в первую

очередь с пренебрежением материальными благами, служением людям и трансляцией в

обществе духовных ценностей (всё это, кстати, и сейчас вполне уместно). В этом

случае Церковь смогла бы сохранить в чистоте и непорочности изначальное учение

Христа, а самое главное - _п_о_н_и_м_а_н_и_е_, интерпретацию этого учения,

однако лишилась бы своей массовости, замкнувшись в узком и тесном мирке верных

своих последователей. Очевидно, что большинство людей поддерживать такой образ

жизни не в состоянии. Не берусь утверждать наверняка, но скорее всего,

значительного влияния на жизнь общества Церковь в этом случае бы не оказывала.

Впрочем, чёрт его знает...

Вторая парадигма ставит во главу угла массовость веры. А какие, собственно,

потребности у широких масс? - хлеба да зрелищ... Замечу, что искушение хлебом -

то есть шире, материальными благами - было как раз _п_е_р_в_ы_м_ искушением

Христа в пустыне: 'И приступил к нему искуситель и сказал: ... скажи, чтобы

камни сии сделались хлебами. Он же сказал ему в ответ: написано: "не хлебом

одним будет жить человек, но всяким словом, исходящим из уст Божиих (Мф. 4, 3)'.

Нетрудно видеть, какую именно парадигму существования предлагает в этом месте

Евангелие.

Так вот: Церковь, в отличие от Христа, не выдержала даже самого первого

искушения. Пойдя по наиболее широкому и удобному пути, ей с самого начала

пришлось подстраивать свои догмы, интерпретации Евангелия и самую практику таким

образом, чтобы не отпугнуть от себя простых людей, 'миллионы, многочисленные,

как песок морской'. Церковь захотела 'и рыбку съесть, и...' В борьбе против

мужества, духовности и одиночества победила массовость и меркантильность.

Мужество было снова побеждено бабством.

В результате получилось так, что, приходя ныне в церковь, приходится

принимать те 'правила игры', которые там приняты и которые выстраивались два

тысячелетия. Та самая упомянутая христианская деятельность (пренебрежением

материальными благами, служением людям и трансляцией в обществе духовных

ценностей) внутри церкви, в конечном счёте, неприемлема - нас сразу же загоняют

в определённые рамки 'духовной жизни', авторитетно заявляя, что 'спасение иначе

невозможно'.

Нам с самого начала _в_н_у_ш_а_ю_т_, что христианская жизнь очень даже

совместима со всевозможным накоплением материальных благ. Что не следует

возлагать на себя 'вериги неудобоносимые', а нужно исполнять то, что возможно,

что сейчас нам по силам. Наше справедливое сомнение во всём этом тут же

отметается хотя бы ссылками на мнения святых, которые никогда установленного в

церкви порядка не критиковали. Нам говорят, что если бы церковь была

'неправильной', учила неверно, так как её тут же покинула бы благодать. И

прочее, прочее, прочее. И наш критический дух, наше самостоятельное мышление

постепенно улетучивается. Улетучивается наша мужественность, понимаете?

Однако занятно, что та упомянутая самостоятельная христианская деятельность

теперь, _к_о_г_д_а_ _с_у_щ_е_с_т_в_у_е_т_ _ц_е_р_к_о_в_ь_, невозможна также и

вне этой последней - иначе прослывёшь раскольником (и это, между прочим,

совершенно справедливо). Церкви ничего не остаётся, как бороться (по мере

возможностей) со всеми иными формами духовной жизни. Примеры Пьера Вальда и

Франциска Ассизского в этом смысле весьма показательны (вернее то, что сделали с

их последователями). В результате получаем, что полноценное следование Христу

невозможно ни внутри церкви, ни вне её.

Но самое грустное, что церковь уже никогда не изменится. Она навсегда

останется баба бабой. Если, разумеется, не изменимся все мы. Если нам не надоест

наше перманентное бабство.

Не один раз, но трижды стоял перед человечеством выбор, кем стать: мужчиною

или женщиной. Бабой или мужиком.

Сначала - ещё в раю, когда _в_с_ё_ человечество, а не Адам только, выбирало

между трудом, терпением и творчеством - и дешёвым 'историческим скачком'.

Затем - в эпоху Христа. Здесь мы с вами выбирали между животным миром, и

вновь обретённой духовной свободой. Никто не мешал тогда вернуться к прежней,

творческой системе ценностей.

И, наконец, третий раз. Но мальчик, читающий сейчас эти строки, такой ведь

умный, не правда ли? Пусть он поразмыслит об этом сам. Скажу сразу - для

правильного ответа достаточно иметь всего лишь Библию в руках. Да ещё смотреть

на лица людей в метро. И ничего более.

Угадайте-ка: в какую сторону пошло человечество?

Однако наиболее интересное ожидает нас в самом конце. Осознав существующие

проблемы, ответив на тот самый вопрос 'кто виноват?', человечество _в_с_е_г_д_а_

задавалось вопросом 'что делать?'. И, как правило, тут же и делало. Например,

если Мартин Лютер обнаружил какие-то проблемы у католиков, то сразу же призвал

вернуться к чистоте древней Церкви - разумеется, путём грубых и топорных реформ.

А если В. Соловьёв начал переживать по поводу разделения Церкви, то тут же

решал, что, мол, им нужно непременно объединиться. Пошёл, сдуру принял

католичество, начал вращаться в соответствующих кругах. . . И вообще: как только

человек понимал, что что-то не так, то всегда считал своим долгом начать это

исправлять. И делал это всегда внешними, механическими средствами.

Так вот: осмелюсь утверждать, что вот это потакание своим сиюминутным

переживаниям, это героическое желание всё изменить, сделать так, чтобы было

хорошо, этот краткий путь _в_н_е_ш_н_и_х_ усовершенствований, 'революционных

преобразований' и 'коренных реформ' - и есть подлинное бабство человека.

Героическое - в действительности есть бабское. Это _б_а_б_а_ жаждет внешних

перемен, чтобы продолжать оставаться спокойной внутри, что 'всё хорошо и всё

идёт так, как надо'. Нетрудно видеть, что в этом смысле, всякое внешнее действие

- есть лишь удобное средство успокоить самого себя, договориться со своей душою,

совестью, сознанием. Мол, сделал то, что должно, изменил то, что надо, ощутил

себя настоящим мужиком, воином - и спи спокойно, продолжай быть всем довольным.

Типа, почивай (как в своё время Его ученики; как Адам, когда Ева. . , и т.д.).

Стремление совершенствовать внешнее изобличает нежелание изменять внутреннее, то

есть самого себя, собственное своё сознание, свою систему ценностей. Вот это-то

и есть настоящая духовная слабость. Она не позволяет покаяться, она не позволяет

осознать самого себя. Ибо познание себя и покаяние - одно и то же. Собственно,

речь тут идёт о __т_и_п_и_ч_н_о_ _б_а_б_с_к_о_м_ переносе своей вины на нечто

другое.

И здесь мы подходим к центральному пункту этого изложения (вообще-то странно,

что вы продолжаете читать:) Ибо эта бабская переадресация вины - о ком бы речь

ни шла: о всём человечестве, о 'бабской' составляющей нашей души, или о женском

бабстве непосредственно - в действительности основывается на ещё более глубокой

вещи. На перманентном желании (и потребности) чувствовать себя _х_о_р_о_ш_е_й_.

Всегда и при любых обстоятельствах. Придумывая любые лазейки, чтобы себя

оправдать. Или, что ещё хуже, признавая себя виноватым (плохим) на словах, всё

равно оставаться с глубинным ощущением своей упокоительной 'хорошести'.

_Б_а_б_с_т_в_о_ и покаяние, _б_а_б_с_т_в_о_ и связанное с покаянием сознание

своих проблем, своей слабости и немощи, своей вины, да и сознание просто -

_в_е_щ_и_ _в_з_а_и_м_о_и_с_к_л_ю_ч_а_ю_щ_и_е_. Где есть _б_а_б_с_т_в_о_, там

покаяния, трезвой самооценки и мучительного осознания своих недостатков уже нет.

Как нет и просто сознания. Как нет богословия. Как нет христианства. Как нет

ответственности. И до тех пор, пока не научимся мы быть мужчинами, ничего этого

не будет - а в основе человеческого общества будет лишь одно тупое,

бессмысленное и безысходное размножение, которое есть прерогатива женщин. А мы

так этого и не осознаём. . .

Но спрашивается: а способствует ли сложившаяся ситуация такому осознанию

мужчинами описанной здесь проблемы? Ситуация в Церкви, в обществе, в семье? О

том, чтобы женщина была помощницей мужчины и твёрдо осознавала своё место в

мире, речи теперь вообще не идёт. Речь идёт о мужчинах. . . Мужчины оказались

поставлены в ситуацию, когда для осознания всего изложенного нужно прилагать

некие сверх-усилия.

_Б_а_б_с_т_в_о_ _с_в_я_з_а_н_о_ _с_ _н_е_т_е_р_п_е_л_и_в_о_с_т_ь_ю_. Именно

из этого человеческого, а на самом деле - животного свойства, и вытекает

страстная жажда внешних преобразований да перемен. Вот с чем ещё связано это

нежелание менять своё сознание, культивировать строгое до суровости отношение к

самому себе и, в конечном счёте, становиться человеком. _Б_а_б_с_т_в_о_ во всех

его формах, во всех проявлениях, у всех, им обладающих - есть животность. Такая

непосредственная животность, не осознающая саму себя, не умеющая себя судить,

чистенькая такая, аккуратненькая. . .

Однако есть ещё и мужской путь, противостоящий 'бабской революционности',

этому внешнему героизму малолеток: ничего не меняя, просто _о_с_о_з_н_а_т_ь_

происшедшее. Научиться внутреннему мужеству; научиться судить самих себя.

Почувствовать себя ответственным за то, что было сделано предшественниками. И

жить с этим чувством осознания своей ответственности и своей вины. И бороться -

как с пошлым соблазном внешне всё изменить, всё улучшить, всё реформировать, так

и с нашим тотальным желанием себя оправдать. Ибо само по себе глубокое, твёрдое

осознание проблемы уже кардинально всё меняет. Собственно, оно и есть уже

решение. Маркс говорил, что сама идея становится революционной силой, когда

овладевает массами.

Это смешно: не отличать христианства сущностного от исторического его

воплощения. Но ещё смешнее пытаться вновь и вновь реформировать его, пытаться

вернуться вспять. 'Никогда не бывает так, как было'. Итак: не меняя ничего,

нужно всего лишь изменить самого себя, изменить своё отношение к проблеме.

По-настоящему мужской путь - это путь внутренний, путь созерцательный, путь

мучительного осознания собственной ответственности и вины. И на это-то никто и

не оказывается способен. . . Все хотят чувствовать себя голливудскими героями,

порождая всё новые и новые расколы да реформы. Вот последнее слово:

_в_п_о_л_н_е_ _д_о_с_т_а_т_о_ч_н_о_ _н_е_ _д_е_л_а_т_ь_ _н_и_ч_е_г_о_. Просто

всё осознать. Познать самих себя. Но на это никто и не оказывается способен.

Вот этим принципом не только христианство и человечество в целом, но даже и

отдельные люди никогда не руководствовались. И упомянутое _б_а_б_с_т_в_о_ уже

завело нас в колоссальные дебри; мы заблудились в неумении понять сами себя,

окружающий мир, Бога. . . Мы живём в мире иллюзий, в мире вымышленном. В мире

мифов, где мы придумали себя сами, чтобы постоянно чувствовать себя хорошими. Мы

плетём вокруг себя сказку, лишь подкрепляющую хорошее наше мнение о самих себе.

Ну чем, спрашивается, это не бабство?

.

Я знаю, вам неинтересно всё это читать. Тогда просто суммирую все мои

рассуждения. _В_о_ _в_с_ё_м_ _в_и_н_о_в_а_т_ы_ _м_ы_. И в грехопадении Люцифера.

И в грехопадении Адама. И в распятии Христа. И в разделении Церкви на две

половинки. И в полной деградации христианства. И в христианском 'трансвестизме'

Церкви. И в тотальном обабивании женщин. И в господстве их над нами. Но мы,

христианские мужи, оказались настолько _б_а_б_ы_, что искренне продолжаем

считать, что сами тут ни при чём. Это другие во всём виноваты, а мы-то ведь -

хорошие. . . К нам всё это совсем не относится! Не правда ли, какой прекрасный

покаянный дух?! Какая глубина самосознания. . . И ужас в том, что никто, совсем

никто, не понимает этого! Все себя по-бабски оправдывают.

Это было написано для тех двух-трёх человек, которые найдут этот отрывок по

ключевым словам, и, возможно, поймут. . .

Чёрт, да ведь о христианстве я так и не рассказал. Так вот, христианство в

его изначальном, первозданном, самом чистом, так сказать, 'небесном' виде - это

религия пожертвования детьми. Как бы подчинения их чему-то высшему. Или, смягчая

это рассуждение - некоторой вторичности материнства от ценностей высших, мужских

(разумеется, если у данного мужчины, данных мужчин или у данного общества они

вообще являются таковыми). Авраам был готов принести в жертву единственного

своего сына (тоже, кстати, во имя неких высших ценностей) - и Бог производит от

него народ, в котором воплощается Ипостась Его, Бога. Да, впрочем, и Сам Бог

также жертвует Своим Сыном, и тоже во имя той ценности, которую иные не считают

вовсе высшей - во имя этого мира, во имя его полноценного развития. Собственно,

уже этих двух библейских примеров достаточно для того, чтобы понять:

христианство призывает нас к ценностям более высокого порядка, чем простое

потребление, технический и всякий прочий прогресс, и тривиальное деторождение.

Оно учит видеть истинное место деторождения во всей системе наших жизненных

координат. Так вот: место это - не первое.

Ну да, Бог говорит Адаму и его жене: 'плодитесь, размножайтесь'. Однако нигде

Он прямо не заявляет, что это самое важное. Нас снова как бы проверяют, ставят

перед выбором: а ну-ка, посмотрим, по какому пути вы, ребята, пойдёте. . . От

нас самих требуется 'допетрить', что дела обстоят скорее наоборот, и Библия нам

это доказывает. И доказывает вся человеческая история - народ, полностью

отдавшийся семейной жизни, заботе о потомстве, стремительно вырождается, он

оказывается бесплодным в духовном отношении, он создаёт себе тьму надуманных и

условных ограничений. . .

И потом: а каким способом первые люди должны были размножаться там, в Эдеме?

Разве пример Нового Завета не ясно это показывает? И почём знать, быть может

размножение должно было оказаться ещё одним испытанием для перволюдей - на

предмет их, так сказать, духовной устойчивости? Разве не испытывал Бог Авраама?

Христианство - это пренебрежение благополучием, сытостью и 'уверенностью в

завтрашнем дне'. Те, кто читал Евангелие, и сами в этом убедились. Однако

посмотрите, с какой целью идут женщины в храм. У одной - изменяет муж, у другой

болеют дети, у третьей проблемы с финансами. . . И все они стоят и слёзно

молятся у очередной чудотворной иконы - типа, чтобы всё у них стало хорошо.

Помилуйте, да ведь смысл-то христианства не в том, чтобы все было хорошо! Его

смысл в стремлении к улучшению себя, своего сознания, своего отношения к любым

житейским проблемам. Молиться у иконы об увеличении дохода - чистейшее

язычество. И вот, изначально, уже от природы самодовольные тётки толпою прут в

храмы, где учат их быть ещё более самодовольными. А вслед за ними топаем и мы...

Христианство - это совсем другая, мужская религия. Нынешний вариант - это

адаптация его к бабам, и способ приспособления к ним же мужиков. Это форма, в

которой совершается наше заземление.

С чего мы там начали? А, вспомнил, что главное в учении Христа - это

качественно иное отношение к другим, это изменение себя, своего сознания. Это

работа над собой. Это полное переключение на иную, вне-материальную систему

ценностей. И в церкви нам говорят: да-да, всё это, конечно, надо. А вот для

того, чтобы это хорошо получилось, необходимо соблюдать то-то и исполнять то-то.

Иначе ничего не получится. Мы, церковь, имеем двух-тысячелетнюю практику на сей

счёт... у нас тысячи святых и подвижников благочестия... мироточение икон...

благодатный огонь в Иерусалиме... у нас Таинства, преображающие человека

изнутри. Дальше начинается изумительный, веками отработанный пи-ар.

И мы верим ему. Почему бы и нет? Мы люди серьёзные, пришли сюда не в бирюльки

играть. Мы готовы делать то, что с такою убеждённостью заявляют более опытные

люди. Мы видим, что они сами искренне в это верят. Мы начинаем делать то, что

нам говорят.

И не замечаем, что то самое отношение к другим, наша волевая и сознательная к

этому устремлённость оказывается _в_т_о_р_и_ч_н_о_й_, подчинённой по отношению к

обряду. И поверьте, не имеет никакого значения 'крутизна' такого обряда, пусть

это будет хоть метафизическое приобщение к Тому самому Христу (Причастие). Нам и

в голову не приходит, что вторичным должен быть как раз обряд. О фразах Христа

непосредственно на сей счёт мы как-то уже не вспоминаем.

В результате (коль скоро обряд и впрямь 'крутой', оспаривать его мы не будем)

человек постепенно начинает сосредотачиваться на неукоснительной правильности

его соблюдения: ну как же, если где-то ошибёшься, то не достигнешь изначальной

цели. Правильные, безукоризненные фразы нас лишь дополнительно гипнотизируют:

типа, если будешь исповедывать грехи без должного внимания, без подлинного

раскаяния, то не очистишь душу. И если будешь молиться формально. И если не

выпьешь утром святой воды. И если будешь креститься не теми пальцами и не в том

направлении...

Наше сознание не только переключается на соблюдении правильности обрядов -

вся натура, всё наше существо постепенно всем этим 'зомбируется'. Полностью

меняется наше отношение к миру, и к другим. Человек начинает жить как бы в

другом мире, на другой планете. То самое отношение к другим, ради которого всё и

затевалось, становится теперь для человека вторичным. Он начинает мерить других

по тому, насколько правильно и точно они соблюдают обряд. То есть - так же, как

он, или нет. Он же так старался! Он-то знает себя, насколько был добросовестен!

И вот, если они делают что-то иначе, он начинает их ненавидеть. Совершенно

незаметно он становится _э_т_а_л_о_н_о_м_ _д_л_я_ _с_а_м_о_г_о_ _с_е_б_я_.

Человек с его обрядами становится центром Вселенной.

Всё, круг замкнулся: мы вернулись в животный мир, но уже на новой высоте. А

разница-то? Волк тоже считает, что прав он, а не овцы. Если он голоден, то он

более прав, чем другие волки. А наш христианин начинает считать себя более

правым, чем его единоверцы: он более правильно молится, чем они. Он исповедуется

каждую неделю, а они - раз в месяц. У него духовник лучше. У него более

'намоленный' храм. Он вообще ездит на службу в древний монастырь, известный

своими старцами. Там вообще знаменное пение! У них певчие знают крюковое

письмо!!! И он ездит туда на 'опеле', а они - на 'бэхах' и 'мерсах'. Значит он

более прав, чем оппоненты. Зайдите-ка на любой христианский форум...

И если вам будут говорить, что описанный процесс единичен, что это проявление

недостатков (слабостей) отдельных людей - не верьте. Это - единый, отработанный

тысячелетиями механизм. Это как раз и есть система, и те самые подвижники

благочестия, святые, благодатный огонь, пресуществление на евхаристии - все они

существуют вопреки, а не благодаря ей.

То же самое наблюдаем и в международных делах. Русская Церковь Заграницей

считает себя 'благодатнее' Московской Патриархии, она типа не запятнала себя

сотрудничеством с КГБ. Московская Патриархия считает себя 'благодатнее' Церкви

Греческой, так как эта последняя подписала унию с католиками. Греки считают себя

'благодатнее', чем русские, так как у них более правильный древний обряд, да и

вообще русская метрополия от них безгодно откололась и самочинно объявила себя

патриархией. Иерусалимская Церковь считает себя 'благодатнее' Греческой, так как

с Иерусалима всё, собственно, и началось (типа, географически они ближе к

Христу). Ну и так далее... Какое, к чёрту, единство? И вообще - при чём тут

благодать?

'И глазами смотреть будете, но не увидите...' (Мф. 13, 14). И вот, все

смотрят на это положение дел, и не видят. Они все загипнотизированы благодатью и

ритуалами. Они все прошли через описанный процесс. Они все сначала хотели как

лучше, а получилось как всегда.

Но в чём же корень? В том, что обряд и отношение поменялись местами. Ну чего

вы там молчите? Если я неправ - скажите мне об этом!

Я не призываю к реформированию, всё это уже было. Я говорю об

общецивилизационных изменениях. Я говорю о трансформации человеческой природы, и

как она теперь изменяет христианство.

Все мы живём в этом процессе, вот там о начался, там он продолжается, тем-то

он закончится. Я хочу, чтобы мы все в этом ориентировались, чтобы понимали, что

происходит, только и всего.

Однако продолжим. Любовь к другим оказывается теперь красивой декларацией,

она также сведена до уровня обряда. Вы никогда не видели, как непосредственно

перед Великим Постом православные просят друг у друга прощения? И уходят потом

из храма типа все такие чистые, просветлённые... Но вы не заметили, с какими

лицами они целовались. Даже те священники, которые издавна ненавидели друг

друга. Скрепя сердце, с тщательно подделанной улыбкой... А я - видел.

Попробую объяснить всё это иначе. Когда-то у большинства из нас возникает

желание понять, что такое христианство. Присущее нам некое общее 'чутьё истины'

говорит о том, что во всём этом что-то такое есть - и дельное, и важное, и

серьёзное (присущее нам - то есть мужчинам; у женщин есть только 'чутьё

хорошего'). Мы приходим в храм и начинаем присматриваться к тому, что там

делают: крестятся в определённые моменты службы, кланяются, исповедываются,

причащаются. . . Всё это нужно - объясняют нам - чтобы спасти свою душу, очистив

её от всевозможных грехов. Чем лучше исполняешь всё требуемое здесь, в храме,

тем лучше загробное существование твоей души. Но мужская интуиция говорит, что

во всём этом храмовом благочестии есть что-то не то, что суть - не во всех этих

многочисленных ритуальных действиях, да и само желание спастись неуловимо отдаёт

чем-то бабским. Эта потребность в утешении, в уверенности, что и после смерти

всё будет хорошо, эта успокоенность ритуалами, то есть христианство Великого

Инквизитора Достоевского (http://az.lib.ru/d/dostoewskij_f_m/text_0110.shtml,

глава V) - есть не наша мужская вера, но нечто, приспособленное к запросам

изначально (духовно) слабых существ. Это не что иное, как

'христианство-для-женщин'.

Далее, мы находим себе грамотного, очень опытного наставника-духовника,

который через много-много лет послушания ему, привьёт нам сознание, что

христианство - это высокий духовный опыт, это жизненный подвиг, это неустанный

труд по возделыванию и очищению собственной души и развитию духа, по

отслеживанию в себе мельчайших проявлений пошлых страстишек, что это - на самом

высоком уровне - 'умная' молитва, непрестанно совершаемая в нашем сердце. И всё

это - во имя преодоления в себе некоей изначальной порочности, всё это также для

очищения души и последующего индивидуального спасения. Конечно, всё это очень

круто, но опять же - неуловимо отдаёт чем-то трусливо-бабским.

И, наконец, нам говорят, что христианство изначально - это глобальный проект

по объединению всех людей в единое конструктивное целое. Это качественная

перестройка всех отношений - личных, политических, экономических - с целью

объединения всего человечества в единый живой, осмысленный и мыслящий,

творческий и чувствующий организм, это преодоление земной ограниченности

человеческого рода, это прежде всего умение найти самого себя, своё призвание и

суметь соотнести его с задачами этого единого целого, это не только работа над

собой, но и постоянный творческий поиск. Христианство - это не свечки в храме,

не верба, и не иконки, висящие на приборной доске автомобиля, но нечто большее -

модель иной, преобразованной Вселенной, это модель отношений людей друг к другу

и к природе в целом, это цель жизни и всего человечества и нас самих. Тут мы

чувствуем, что это и есть настоящее, мужское христианство.

Но увы! - выглядит всё это слишком абстрактно. И потому совершенно непонятно,