А. С. Пушкин в воспоминаниях современников. Том 2

⁶¹¹

В Тригорском в это время были две дочери П. А. Осиповой Екатерина Ивановна (1823–1908) и Мария Ивановна (1820–1896) Осиповы. Обе оставили воспоминания о Пушкине. Воспоминания Екатерины Ивановны записал В. Л. Острогорский (Острогорский В. Л. Альбом «Пушкинский уголок». М., 1899, с. 112–115), а Марии Ивановны — М. И. Семевский (Семевский М. И. Прогулка в Тригорское — Вульф А. Н. Дневники (Любовный быт пушкинской эпохи). М., 1929, с. 35–42) и П. В. Анненков (Анненков П. В. Александр Сергеевич Пушкин в александровскую эпоху. 1799–1826. Спб., 1874, с. 281, примеч.;Модзалевский Б. Л. Пушкин. Л., 1929, с. 375).

⁶¹²

Витгенштейн Петр Христофорович, граф, потом князь (1769–1843) — фельдмаршал, герой Отечественной войны.

⁶¹³

Филарет (Дроздов Василий Михайлович) (1782–1867) — ректор Петербургской духовной академии, с 1826 г. митрополит московский и коломенский. Стихотворную полемику Пушкина с Филаретом в 1828-30 гг. вызвало стихотворение Пушкина «Дар напрасный, дар случайный» (1828).

⁶¹⁴

Очевидно речь идет о стихотворении Лермонтова «Смерть поэта». 10 февраля Карамзины уже знали его и посылали в письме к брату (см. с. 383).

⁶¹⁵

Крюднер — Амалия Максимилиановна, урожд. Лерхенфельд — внебрачная дочь баварского посланника в Петербурге М. Лерхенфельда (см. выше) с 1825 г. жена первого секретаря русского посольства в Мюнхене, во втором браке за графом Н. В. Адлербергом. Великосветская знакомая П. А. Вяземского, А. И. Тургенева и Пушкина, предмет юношеского увлечения Ф. И. Тютчева, посвятившего ей несколько стихотворений.

⁶¹⁶

Н. А. МУХАНОВ: Николай Алексеевич Муханов (1802–1871) — знакомый Пушкина, брат Владимира и Александра Мухановьк (с последним Пушкин полемизировал в статье «О г-же де Сталь и г-не А.М-ве», 1825). В 1820-1830-е годы — адъютант петербургского генерал-губернатора, впоследствии — крупный чиновник министерств народного просвещения и иностранных дел, член Государственного совета. Все семейство имело тесные литературные связи в Москве, общаясь с Полевым, Баратынским, Вяземским, Хомяковым и др. и преимущественно тяготея к кружку любомудров, а затем — славянофилов. С Пушкиным Н. Муханов сближается в Петербурге в 1827-1828-х годах; он входит в дружеский кружок Мицкевича, Вяземского и др. В 1836 году Пушкин читал ему до печати «Памятник» (см.: М. П. Алексеев. Стихотворение Пушкина «Я памятник себе воздвиг…». Л., 1967, с. 112–115).

Дневник Муханова 1832 года отражает преимущественное направление его интересов: с позиций формирующегося славянофильства он рассматривает проблему «Россия и Запад», вопросы социологии и статистики. В разговорах Пушкина он ищет черты близости к собственной позиции — и не без некоторых оснований. В 1831-1832-х годах Пушкина особенно занимают поиски специфически национальных путей развития России; в эти годы под влиянием польских событий и Июльской революции во Франции он с полемической резкостью оценивает выступления либеральной партии во Франции (ср. «Клеветникам России», 1831), — отсюда характерное «французоедство», острые споры с Вяземским и Тургеневым по поводу Франции и Польши и т. д. (см. с. 191 наст. изд.; Новонайденный автограф, с. 79 и след.) Значительную ценность представляют в дневнике сведения о замышляемой газете Пушкина «Дневник» и начала конфликта Пушкина с Уваровым. Впервые опубликован — РА, 1897, кн. 4; уточнения по автографу — Новонайденный автограф, с. 80, 97–98.

⁶¹⁷

ИЗ «ДНЕВНИКА» (Стр. 220). РА, 1897, кн. 4, с. 653–657. Печатается с уточнениями по автографу.

⁶¹⁸

А. Шернваль.

⁶¹⁹

«Table de nuit» («Ночной столик», 1832) — сборник повестей Поля де Мюссе (брата А. де Мюссе). Пушкин собирался писать об этой книге в 1832 г. (XII, 204).

⁶²⁰

Книга Пьера-Этьена-Луи Дюмона «Воспоминания о Мирабо» вышла в январе 1832 г. Дюмон, женевец, долгое время проживший в Англии и России, был секретарем Мирабо. 22 января 1832 г. в «Journal des Debats» вышла рецензия Ж. Жанена с резко отрицательной оценкой книги и обвинением Дюмона в подмене идей Мирабо собственными рассуждениями; в статье Жанена звучали и нотки национального высокомерия. Высказывания Пушкина носят полемически запальчивый характер. О своем споре с Пушкиным Вяземский вспоминал в письме к жене (Звенья, т. IX, 1951, с. 405).

⁶²¹

Статья В. П. Андросова — «Статистическая записка о Москве» (М., 1832), вызвавшая острую полемику; в защиту ее выступил М. П. Погодин (Тел., 1832 № 7); резко отрицательно высказался А. П. Толстой, обвинявший Андросова в пристрастии «ко всему не русскому». См. Барсуков, т. IV. С. 65–71.

⁶²²

Запись «квасной патриотизм» отмечает тему разговора. Выражение это, впервые употребленное Вяземским (МТ, 1827, № 11, с. 232), обычно приписывалось Полевому и употреблялось как обозначение его представлений о ложном патриотизме.

⁶²³

Речь идет о газете «Дневник. Политическая и литературная газета», пробный номер которой был составлен в начале сентября; затем издание остановилось и Продолжено не было. Об истории его см.:Письма, III, с. 489–500.

⁶²⁴

Подлинник записи от 7 июля — по-французски.

⁶²⁵

П. В. и В. А. НАЩОКИНЫ: Павел Воинович Нащокин (1801–1854) — один из наиболее близких и преданных друзей Пушкина. Начало их знакомства относится еще ко времени учебы Нащокина вместе с братом поэта, Л. С. Пушкиным, в петербургском Благородном пансионе при Лицее (а затем при университете). Не закончив учебного курса, в 1819 году Нащокин поступил в Измайловский полк, перейдя затем в Кавалергардский и, наконец. Кирасирский полк. До выхода в отставку (1823) Нащокин жил в Петербурге, заметно выделяясь в среде богатой столичной молодежи. Отпрыск древнего боярского рода, наследник значительного состояния, Нащокин удивлял современников обстановкою своей квартиры, рысаками и экипажами, а также вечерами, на которые собирались художники, литераторы и поэты и где, вне сомнения, бывал и Пушкин до своего отъезда в южную ссылку (подробнее об этом см.: Н. А. Раевский. Друг Пушкина Павел Воинович Нащокин. Л., 1977, с. 30). Однако более тесные дружеские отношения завязались у Нащокина с Пушкиным после возвращения поэта из михайловской ссылки в Москву, куда, по выходе в отставку, переселился и Нащокин, продолжавший жить широко и открыто. Несмотря на свою расточительность и страсть к карточной игре (неоднократно доводившую его до разорения), Нащокин по праву пользовался репутацией безупречно честного, отзывчивого и житейски мудрого человека. Он увлекался литературой и театром, был близким другом знаменитого актера М. С. Щепкина, хорошим знакомым Жуковского, Вяземского, Д Давыдова, Белинского и гоголя, неизменным покровителем молодых дарований. Многолетняя дружба с Пушкиным занимает особое место в жизни Нащокина. Гоголь отмечал способность Нащокина приобрести «уважение достойных и умных людей и с тем вместе самую искреннюю дружбу Пушкина», продолжавшуюся «до конца жизни» (Н. В. Гоголь. Поли. собр, соч., т. XII. М., 1952, с. 72–78). Поэт искренне любил и ценил Нащокина за его редкие душевные качества, бескорыстие, готовность всегда прийти на помощь. Во время своих многочисленных наездов в Москву Пушкин обычно останавливался у Нащокина, с которым делился и своими литературными планами, и житейскими заботами, нередко прибегая к его помощи и советам. Со своей стороны, Пушкин также выручал друга из денежных затруднений и щекотливых ситуаций, часто возникавших у неуравновешенного и увлекающегося Нащокина (крестил его ребенка от цыганки Ольги Андреевны Солдатовой; поддерживал стремление порвать тяготившую его связь с нею, горячо сочувствуя его намерению жениться на В. А. Нарской — будущей Нащокиной, и т. п.). Яркий собеседник, много видевший и много знавший, Нащокин дал Пушкину материал для повести «Дубровский», для начальных глав «Русского Пелама», герой которого вобрал в себя некоторые биографические черты Нащокина. Ценя в Нащокине увлекательного рассказчика, Пушкин советовал ему писать мемуары: среди пушкинских бумаг сохранилась написанная по настоянию Пушкина начальная глава этих «меморий» с многочисленными поправками поэта (XI, 37, 50; XVI, 121).

Многолетняя переписка с Нащокиным, неизменно дружеская и откровенная, содержит ценный и разнообразный биографический материал. С именем Нащокина связан целый ряд уникальных пушкинских реликвий: бронзовая чернильница с арапчонком, подаренная им поэту на Новый — 1832 год (XV, 8); знаменитый «нащокинский домик» — модель одной из московских квартир Нащокина, где останавливался Пушкин (оба экспоната хранятся в Всероссийском музее А. С. Пушкина). По заказу Нащокина, дорожившего «священной памятью» Пушкина, был создан бюст поэта, работы И. П. Витали, и портрет кисти К. Мазера.

В конце 30-х — начале 40-х годов Нащокин продолжал жить в Москве, поддерживая свои знакомства и дружеские отношения в среде московских литераторов и артистов. Осенью 1851 года (вероятно, через посредство М. Погодина) с ним познакомился П. И. Бартенев — будущий издатель «Русского архива», неутомимый собиратель биографических материалов о Пушкине. Часто посещая Нащокина в течение. 1851-1853-х годов, Бартенев всякий раз записывал с его слов рассказы о Пушкине. По словам Бартенева, он «сообщает свои сведения осторожно, боясь ошибиться, всегда оговариваясь, если он не твердо помнит что-либо» (Рассказы о П., с. 35). Эти качества в сочетании с широкой осведомленностью обеспечивают воспоминаниям Нащокина видное место в пушкинской мемуаристике. Благодаря рассказам Нащокина и его переписке с поэтом получают прочную документальную базу «московские эпизоды» биографии Пушкина конца 1820-1830-х годов. Однако Нащокин не замыкается в узкобиографические рамки, а затрагивает и область художественного творчества («Дубровский», «Пиковая дама», «Анджело» и др.), приоткрывшуюся ему в дружеских беседах с поэтом. Этими беседами навеяны и рассказы о взаимоотношениях Пушкина с Николаем I, Бенкендорфом, Булгариным и др., то есть с теми, кто преследовал поэта в последние годы его жизни. Интересные сообщения о характере, вкусах и бытовых привычках Пушкина придают рассказам Нащокина особую прелесть, усиленную яркой индивидуальной манерой рассказчика, которую П. И. Бартенев бережно сохраняет и стремится передать в своих записях. Рассказы П. В. Нащокина, его жены — В. А. Нащокиной — вместе с записями воспоминаний о Пушкине целого ряда лиц, близко знавших Пушкина (В. Даля, Киреевских-Елагиных, Е. А. Долгоруковой и др.), были переписаны Бартеневым в особую тетрадь, которую он давал читать С. А. Соболевскому и М. Лонгинову, оставившим на полях рукописи ценные замечания и уточнения. Такова в самых общих чертах история появления этого ценнейшего памятника мемуарной литературы о Пушкине, изданного в 1925 году М. А. Цявловским под заглавием «Рассказы о Пушкине, записанные со слов его друзей П. И. Бартеневым». Книга снабжена вступительной статьей и исчерпывающим по своей полноте комментарием М. А. Цявловского. Текст рассказов П. В. Нащокина дается нами по этому изданию не в полном своем: объеме: мы опускаем соображения Нащокина об адресатах отдельных произведений Пушкина, а также ряд эпизодов, переданных Нащокиным со слов очевидцев (и свидетелем которых он не был, как, например, рассказов Данзаса о дуэли Пушкина).

⁶²⁶

РАССКАЗЫ О ПУШКИНЕ, ЗАПИСАННЫЕ П. И. БАРТЕНЕВЫМ (Стр. 223). Рассказы о П., с. 26–28, 32–37, 39, 40–41, 42–49.

⁶²⁷

Не совсем точное сообщение: Пушкин в Москве останавливался не только у Нащокина, но и в гостиницах Коппа, «Англия», а также у П. А. Вяземского (Рассказы о П., с. 74–75). В доме Ивановой, у «старого Пимена», Пушкин останавливался в мае 1836 г.

⁶²⁸

Пушкин состоял членом Английского клуба, куда был избран вместе с Баратынским в 1829 г. Впрочем, поэт весьма иронически относился и к клубу, и к своему избранию в его члены: шутливые намеки по этому поводу см. в письме Плетнева к Пушкину от 29 марта 1829 г. (XIV, 41).

⁶²⁹

Соболевский отрицал это указание Нащокина, утверждая, что «такая книга» была у Пушкина только «до отсылки в изгнание» (Рассказы о П., с. 27). Возможно, однако, что Нащокин, близко общавшийся с Пушкиным в 1830-е годы, видел тетрадь, в которой поэт вел свой «Дневник 1833–1835 гг.» (ИРЛИ, ф. 244, оп; 1, № 843).

⁶³⁰

Точность сообщаемого Нащокиным факта о прототипе пушкинского Дубровского — белорусском дворянине Павле Островском еще раз подтверждается новейшими архивными разысканиями. См.: И. Степунин. Прототип пушкинского Дубровского. — «Неман», 1968, № 8, с. 180–184. Текст, помеченный квадратными скобками, зачеркнут в рукописи синим карандашом.

⁶³¹

Сумма частных долгов Пушкина к моменту его смерти составила 92 500 руб. Кроме того, поэт должен был государственной казне 43 333 руб. (см.: Лет. ГЛМ, V, с. 150–151). Сообщение о вещах Пушкина подтверждается письмом Н. Н. Пушкиной, писавшей Нащокину 6 апреля 1837 г.: «Простите, что я так запоздала передать Вам вещи, которые принадлежали одному из самых преданных Вам друзей. Я думаю, что Вам приятно будет иметь архалук, который был на нем в день его несчастной дуэли; присоединяю к нему также часы, которые он носил обыкновенно» («Искусство», 1923, № 1, с. 326). В ответ на просьбу М. Погодина передать ему веши Пушкина Нащокин сообщал (вероятно, в 1844 г.): «Вещи Пушкина я с удовольствием вам доставлю, но их у меня осталось очень немного, и не все налицо: недавно у меня жил мальчик, который всего меня обокрал, и в том числе архалук Пушкина, который один и найден, но еще мне не возвращен; еще книжник покойника, в коем было семьдесят пять рублей, найденных после его смерти; но такова моя была нужда, что я их израсходовал; часы, которые он носил, тоже были мне отосланы и мною получены, но я их подарил Н. В. Гоголю» (Н. Барсуков. Жизнь и труды М. Погодина, кн. VII, с. 310). Однако сообщение о часах Пушкина, подаренных Гоголю, ошибочно. П. В. Нащокин имеет в виду серебряные часы, переданные ему после смерти Пушкина В. А. Жуковским. Часы эти (вместе с автографами Пушкина) от Нащокина перешли к М. И. Семевскому (издателю «Русской старины»). О дальнейшей судьбе этой ценной реликвии, хранящейся в настоящее время во Всероссийском музее А. С. Пушкина, см. подробнее: Л. П. Февчук. Личные вещи Пушкина. Л., 1970, с. 46–48. Архалук и бумажник поэта не сохранились, зато Нащокин сохранил другой бумажник Пушкина, подаренный ему самим поэтом в 1836 г. и в настоящее время хранящийся во Всероссийском музее А. С. Пушкина.

⁶³²

Имеется в виду не дошедшая до нас поэма «La Toliade» (см. также воспоминания О. С. Павлищевой, т. I, с. 33 наст. изд.).

⁶³³

Подробнее см.: Рассказы о П., с. 89. Письмо Пушкина к Бенкендорфу от 18 января 1830 г. с ходатайством о назначении пенсии семье покойного Н. Н. Раевского подтверждает правильность сообщения мемуариста (XIV, 58–59).

⁶³⁴

Речь, по-видимому, идет о декабристе Е. П. Оболенском, сосланном на Кавказ, однако история, о которой пишет Нащокин, неизвестна.

⁶³⁵

Артикул — военно-уголовный кодекс, введенный при Петре I (1715) и формально действовавший до 1839 г. Последняя фраза этого абзаца, начиная со слов: «но вышел оттуда», приписана другими чернилами позднее.

⁶³⁶

Строчки из стих. И. П. Мятлева «Восторг», записанные на обороте письма Нащокина к Пушкину конца апреля 1834 с (XV, 131; ср. Рукою П., с. 552).

⁶³⁷

Нащокин не был свидетелем этих событий и сообщает о них со слов Пушкина, по памяти, приблизительно. Отсюда — ряд неточностей: записки были сожжены значительно раньше, после получения известия о событиях 14 декабря. Неверно и сообщение Нащокина об уничтожении Пушкиным стихотворения «Восстань, восстань, пророк России». По ряду авторитетных свидетельств (в частности, С. А. Соболевского), «Пророк» «приехал в Москву в бумажнике Пушкина» (см. Рассказы о П., с. 34).

⁶³⁸

Ошибка в фамилии: не Специнский, а В. Н. Спечинский. Рассказ Спечинского о Ф. Булгарине подробно изложен Нащокиным в письме к С. Д. Полторацкому (РА, 1884, кн. 3, № 6, с. 352–353). Вероятно, именно этот рассказ имел Пушкин в виду, сообщая Плетневу в начале мая 1830 с о том, что имеет «презабавные материалы для романа: «Фаддей Выжигин» (XIV, 89).

⁶³⁹

Имя «блистательной дамы», конечно, было хорошо известно Нащокину, не желавшему (по вполне понятным причинам) открывать его биографу Пушкина. Однако Бартенев все же сумел убедить Нащокина назвать имя героини этой «устной новеллы» Пушкина. По указанию М. Лонгинова (Рассказы о П., с. 36) и П. Бартенева (РА, 1911, т. 3, № 9, обл.), это была Д. Ф. Фикельмон, жена австрийского посланника в Петербурге и дочь Е. М. Хитрово. Имя Д. Ф. Фикельмон фигурирует и в черновых записях П. В. Анненкова (Модзалевскчй, с. 341). Рассказ Нащокина не только проясняет отношения Пушкина к Д. Ф. Фикельмон (см. с. 416 наст. изд.), но и имеет более широкое литературное значение: П. Бартеневу он напомнил сцену «ожидания» Германном графини в «Пиковой даме» (подробнее см.: Н. А. Раевский. Если заговорят портреты. Алма-Ата, 1965, с. 135–182).

⁶⁴⁰

С известным русским египтологом И. А. Гульяновым Пушкин встречался в Москве в декабре 1831 г. у П. В. Нащокина (жившего в это время у Пречистенских ворот, в доме Ильинской). Памятный след этой встречи — сохранившийся в бумагах И. А. Гульянова рисунок египетской пирамиды, сделанный Пушкиным (подробнее см.: Р. Е. Теребенина. Новые поступления в Пушкинский рукописный фонд. — Врем. ПК, 1965, с. 15–16).

⁶⁴¹

О посещении Пушкиным гадалки Кирхгоф подробнее см. с. 9–10 наст. изд.

⁶⁴²

Рассказ Нащокина о подаренном им Пушкину кольце с бирюзой в другой редакции был напечатан П. Бартеневым в сборнике «Девятнадцатый век» (т. I, с. 393) (ср. с воспоминаниями В. А. Нащокиной, с. 242 наст: изд.) Кольцо это не сохранилось. Перстень с сердоликом — знаменитый «талисман», подаренный Пушкину Е. К. Воронцовой. Владельцем перстня после смерти Пушкина был В. А. Жуковский, затем его сын П. В. Жуковский, подаривший «талисман» И. С. Тургеневу. После смерти Тургенева П. Виардо подарила перстень музею Александровского лицея, откуда он был украден в марте 1917 г. (подробнее см.: Л. П. Февчук, с. 77–79).

⁶⁴³

Рассказ Нащокина, со слов Н. А. Муханова (бывшего в 1823–1830 гг. адъютантом при петербургском генерал-губернаторе П. В. Голенищеве-Кугузове), довольно точно передает ход «Дела о Гавриилиаде», возникшего в мае 1828 г. по доносу дворовых штабс-капитана В. Ф. Митькова, передавших петербургскому митрополиту список пушкинской поэмы. В начале августа 1828 г. Пушкин дал первые показания, в которых полностью отрицал свое авторство. Дело было прекращено по личному приказу Николая I лишь после того, как в записке к царю (несохранившейся) Пушкин признался в Своем авторстве.

⁶⁴⁴

Об отношении Пушкина к своему «камер-юнкерству» см. «Дневник 1833–1835» (XII, 318); «Дневники» А. Вульфа (т. 1, с. 427 наст. изд.). Камер-юнкерский мундир у Пушкина был: на это указывает Соболевский и Н. М. Смирнов (см. с. 278 наст. изд.). Автобиографический характер намека на Вольтера раскрывается из статьи Пушкина «Вольтер» (1836): «К чести Фредерика II скажем, что сам от себя король, вопреки природной своей насмешливости, не стал бы унижать своего старого учителя, не надел бы на первого из французских поэтов шутовского кафтана, не предал бы его на посмеяние света, если бы сам Вольтер не напрашивался на такое жалкое посрамление» (XII, 80–81).

⁶⁴⁵

В члены Российской Академии Пушкин был избран 3 декабря 1832 г. Перо Гете, подаренное им Пушкину (по-видимому, через В. А. Жуковского), не сохранилось (см.: Л. П. Февчук. Личные вещи Пушкина, 1970. с. 76).

⁶⁴⁶

В рукописи этот абзац зачеркнут синим карандашом.

⁶⁴⁷

Взаимоотношения Пушкина с Гоголем Нащокин характеризует не совсем верно: Гоголь не входил в число наиболее близких друзей поэта, но был связан с ним теснейшими литературными отношениями. Сюжет двух наиболее значительных произведений Гоголя: «Ревизора» и «Мертвых душ» — был подсказан ему Пушкиным. На это указывает и сам Гоголь (см. с. 303 наст. изд.). Подробнее см.: Н. Н. Петрунина и Г. М. Фридлендер. Пушкин и Гоголь в 1831–1836 годах. — П. Иссл. и мат., VI, с. 202–210.

⁶⁴⁸

В рукописи вместо «царь» — три звездочки.

⁶⁴⁹

Над зачеркнутым «Загряжскую» написано «Голицыну», над зачеркнутым «Голицыну» — написано «Загряжскую».

⁶⁵⁰

В «Северных цветах» 1830 г. появилось стихотворение Пушкина «Дар напрасный, дар случайный…». Е. М. Хитрово указала на него митрополиту Филарету, ответившему Пушкину стихами «Не напрасно, не случайно», которые дошли до поэта, вероятно, через посредство той же Хитрово. В свою очередь, поэт ответил митрополиту стансами «В часы забав иль праздной скуки…» (1830).

⁶⁵¹

Имеется в виду рассказ о поведении Державина в Саратове в VIII главе первого тома «Истории Пугачева» (IX, 71–72).

⁶⁵²

В «Дневнике» В. П. Горчакова рассказывается о мадригале Пушкина, адресованном Полетике, с припиской «1-е апреля», вызвавшей негодование Полетики. (Цявловский. Книга воспоминаний, с. 74, 212).

⁶⁵³

В. А. НАЩОКИНА: Вера Александровна Нащокина (1811(?)—1900) — жена П. В. Нащокина, была внебрачной дочерью его троюродного брата А. П. Нащокина (тайного советника и камергера) и крепостной крестьянки. По сообщению ее внучки Веры Андреевны Нащокиной, «она родилась в имении Рай-Семеновское, на-реке Наре, и потому получила она и ее два брата, Федор и Лев, фамилию Нарских, по названию реки». (Подробные данные о происхождении Нащокиной см.: Н. А. Раевский. Нащокины. — «Простор», 1969, № 4, с. 83). С Пушкиным Веру Александровну познакомил в ноябре 1833 года ее жених П. В. Нащокин. Став женою Нащокина в январе 1834 года. Вера Александровна оказалась в числе ближайших друзей поэта. На протяжении 1834–1835 годов отношения Пушкиных и Нащокиных поддерживались оживленной перепискою, свидетельствующею о расположении и симпатии поэта к Вере Александровне. Пушкин не забывал передавать ей дружеские приветствия; заочно познакомил с нею свою жену, Н. Н. Пушкину, выполнявшую некоторые поручения и просьбы Нащокиной. Завязавшиеся семейные отношения особенно упрочились после того, как Пушкин в мае 1836 года провел 18 дней в Москве, остановившись в «щегольской квартире» Нащокиных (в доме Ивановой, у церкви Святого Пимена). По воспоминаниям супругов, поэт жил у них домоседом, чувствуя себя уютно в той дружелюбной и спокойной атмосфере, которую сумела создать в своей семье В. А. Нащокина. Душевное обаяние молодой женщины, ее искренность и непосредственность привлекали поэта, любившего подолгу беседовать с нею. Живая и наблюдательная, В. А. Нащокина запомнила до мельчайших подробностей свое общение с Пушкиным, его реплики и шутки, бытовые привычки и дружеские привязанности. Воспоминания о Пушкине остались наиболее ярким эпизодом долгой жизни Нащокиной. Еще в начале 50-х годов В. А. Нащокина вместе с П. В. Нащокиным рассказывала о Пушкине П. И. Бартеневу (подробнее об этом см. с. 525 наст; изд.). Разумеется, круг ее сведений о Пушкине значительно уже, чем у П. В. Нащокина, но, обладая изумительной памятью (которую она сохранила до глубокой старости), она в ряде случаев удачно дополняет его рассказы яркими подробностями и деталями, вносящими новые штрихи в облик поэта. Рассказ о встречах с Пушкиным составляет наиболее ценную часть и поздних рассказов В. А. Нащокиной, записанных И. Родионовым почти пятьдесят лет спустя после Бартенева и опубликованных на страницах «Нового времени». К этому времени В. А. Нащокина, всеми забытая и обедневшая, жила с семьей своего сына в селе Всехсвятском под Москвой. О ней — единственной из оставшихся в живых современниц поэта — вспомнили в связи с приближающимся 100-летним юбилеем со дня его рождения. После И. Родионова ее посетил и Н. Ежов («У современницы Пушкина В. А. Нащокиной». — «Новое время», 1899, № 8343), который, однако, не смог добавить ничего существенного к записи своего предшественника. Живые и увлекательные по форме изложения рассказы Нащокиной (в записи П. Родионова) в своей основе совпадают с записями Бартенева, однако имеют более развернутый характер, излагая историю знакомства мемуаристки с поэтом. Точные и достоверные, они воссоздают внешний облик поэта, воскрешают несколько эпизодов его биографии, не нашедших отражения в прежней бартеневской записи. Мелкие неточности и ошибки легко корректируются сохранившимися письмами Пушкина и Нащокина и другими документами.

⁶⁵⁴

РАССКАЗЫ О ПУШКИНЕ (Стр. 235). «Новое время», 1898, № 8115, 8122, 8125, 8129 (иллюстр. приложение к газете).

⁶⁵⁵

Отцом мемуаристки был А. П. Нащокин (см. с. 445 наст. изд.). Нащокина не хотела касаться вопроса своего происхождения.

⁶⁵⁶

Пушкин приехал в Москву 2 мая 1836 г., о чем сообщал жене в письме от 4 мая: «Я остановился у Нащокина <…> Жена его очень мила. Он счастлив и потолстел» (XVI, 110).

⁶⁵⁷

О ссоре с Соллогубом см. с. 341–343 наст. изд.

⁶⁵⁸

Ср. с записью Бартенева, с. 234 наст. изд.

⁶⁵⁹

О «суеверии» Пушкина см. «Таинственные приметы в жизни Пушкина» С. А. Соболевского (с. 9-10 наст. изд.). Эпизод со сломанной статуей мемуаристка передает неточно, с чужих слов: см. об этом «Мое знакомство с русскими поэтами» А. Н. Муравьева (с. 50 наст. изд.).

⁶⁶⁰

Ошибка Нащокиной, исправленная ею же в беседе с Н. Ежовым («Новое время», 1899, № 8343).

⁶⁶¹

«Русалка» — незаконченная драма Пушкина; создавалась в 1829–1832 гг. Была опубликована уже после его смерти (Собр., 1837, т. IV, с. 1–32).

⁶⁶²

Поездка Пушкина в Петербург вместе с «Леленькой» Л. А. Нарским (братом мемуаристки) состоялась в ноябре 1833 г. (см.: XV, 96; Н. А. Раевский. Нащокины. — «Простор», 1969, № 5, с. 105–106; Н. Белянчиков. Литературная загадка. — «Вопросы литературы», 1965, № 2, с. 255). О камердинере Гавриле писал Пушкин в письме к Нащокину (XV, 96).

⁶⁶³

О бирюзовом кольце см. прим. 16 к рассказам Нащокина (с. 527 наст. изд.).

⁶⁶⁴

Ошибка в хронологии: эпизод этот происходил в ноябре 1833 г., о чем Пушкин сообщал Нащокину: «Дома нашел я все в порядке. Жена была на бале, я за нею поехал — и увез к себе, как улан уездную барышню с именин городничихи» (XV, 96).

⁶⁶⁵

Нащокин писал Соболевскому 22 июля 1837 г.: «Смерть Пушкина для меня уморила всех, я всех забыл: и тебя, и мои дела, и все. <…> По смерти его я сам растерялся, упал духом, расслаб телом. Я все время болен» (КА, 1928, т. XXIX, с. 221).

⁶⁶⁶

См. об этом с. 526 наст. изд.

⁶⁶⁷

Н. Н. Пушкина вышла замуж за П. П. Ланского 18 июля 1844 г.

⁶⁶⁸

Т. Д. ДЕМЬЯНОВА: Татьяна Дмитриевна Демьянова (1810–1877) — знаменитая в Москве в 1820-1830-х годах цыганская певица, пением которой восхищался Пушкин. 2 января 1831 года он писал П. А. Вяземскому: «Новый год встретил с цыганами и с Танюшей, настоящей Татьяной-пьяной. Она пела песню, в таборе сложенную, на голос «Приехали сани» (XIV, 140). Уехав в Петербург, Пушкин в письме к П. В. Нащокину передавал привет ей и подруге Нащокина (дочери знаменитой Стеши): «Еще кланяюсь Ольге Андреевна, Татьяне Демьяновне <…>; и всей компании» (XIV, 181). Рассказ цыганки Тани о знакомстве с Пушкиным, относящемся к концу 1820-х — началу 1830-х годов, сохранился в записи писателя Б. М. Марковича, посетившего Т. Д. Демьянову незадолго до ее смерти. По его словам, это была «невысокая и глухая старушка, с еще не совсем седыми волосами и большими черными, сохранившими еще необыкновенный блеск глазами». «Баба Таня», чрезвычайно понятливая и добродушная, сообщила Марковичу интересные подробности своего знакомства с Пушкиным. Впервые: СПб. вед., 1875, 15 мая. Перепечатано в книге: «Полное собрание сочинений Б. М. Марковича», т. XI, СПб., 1885, с. 132–134. Рассказ этот вошел также в издание: «Письма женщин к Пушкину». Ред. Леонида Гроссмана. М., «Совр. проблемы», 1928, с. 196–208.

⁶⁶⁹

О ПУШКИНЕ И ЯЗЫКОВЕ (Стр. 246). Полное собрание сочинений Б. М. Марковича, т. XI, СПб., 1885, с. 132–134.

⁶⁷⁰

Ошибка в отчестве Нащокина, которого звали Павел Воинович.

⁶⁷¹

О репертуаре знаменитого в Москве цыганского хора см.: Письма, III, с. 139–140.

⁶⁷²

Подробнее о Нащокине и цыганке Ольге Андреевне см. с. 524 наст. изд. О посещениях Пушкиным Нащокиных см. там же.

⁶⁷³

События, о которых сообщает цыганка Таня, происходили в Москве (судя по переписке Пушкина) не в 1830, а в 1831 г.

⁶⁷⁴

Народная песня, которую пела Таня Пушкину, была широко известна по печатным песенникам («Собрание разных песен» М. Д. Чулкова, ч. III, 1773, № 34, с. 27–28; «Русские песни» И. Прача. 1790, с. 157 и др.), однако она исполняла более полную редакцию, известную лишь в устной традиции.

⁶⁷⁵

И. А. ГОНЧАРОВ: Иван Александрович Гончаров (1812–1891) — известный писатель, не был лично знаком с поэтом, но, подобно всей молодежи своего времени, страстно увлекался творчеством Пушкина. Считая себя продолжателем пушкинских традиций, он писал позднее: «В Пушкине кроются все семена и зачатки, из которых развились потом все роды и виды искусства во всех наших художниках» (И. А. Гончаров. Собр, соч., т. VIII, М., 1955, с. 77; подробнее о литературных отношениях Гончарова и Пушкина см.: В. Злобин. Гончаров и Пушкин. — «Звезда», 1937, № 6, с. 217–224). Воспоминания И. А. Гончарова о Пушкине относятся к юности писателя, когда он, будучи студентом Московского университета, стал свидетелем известного спора с Каченовским во время посещения поэтом лекции профессора И. И. Давыдова.

Дополнительные сведения об отношении Гончарова к Пушкину содержит речь А. Ф. Кони «Иван Александрович Гончаров» (В кн.: А. Ф. Кони. На жизненном пути, т. II. СПб., 1913, с. 491–492). Близко знавший Гончарова А. Ф. Кони основывался на его устном рассказе о Пушкине, переданном ему в 1880 г. (во время совместного пребывания в Дуббельне).

⁶⁷⁶

ИЗ УНИВЕРСИТЕТСКИХ ВОСПОМИНАНИЙ (Стр. 251). ВЕ, 1887, кн. 4, с. 502–503.

⁶⁷⁷

Посещение Пушкиным лекции профессора Московского университета И. И. Давыдова состоялось 27 сентября 1832 г., о чем поэт сообщал жене из Москвы (XV, 33). Лекция была посвящена «Слову о полку Игореве», которым поэт издавна интересовался, намереваясь со временем издать его с критическими примечаниями в поэтическом переводе В. А. Жуковского (подробнее см.: Рукою П., с. 147–149). Итогом углубленных занятий поэта над изучением знаменитого памятника древнерусской литературы была оставшаяся незаконченной статья «Песнь о полку Игореве» (XII, 147–152). О споре Пушкина с М. Т. Каченовским (давним противником поэта), оспоривавшим подлинность «Слова о полку Игореве», И. А. Гончаров рассказывал А. Н. Майкову (см.: Сочинения А. Н. Майкова. Под ред. П. В. Быкова, т. IV, 1914, с. 92–93). Сообщение И. А. Гончарова подтверждается и свидетельством О. М. Бодянского (Рассказы о П., с. 49–50 и 124).

⁶⁷⁸

А. А. ФУКС: Александра Андреевна Фукс, урожденная Апехтина (ок. 1810–1853) — казанская поэтесса и писательница, приходившаяся родной племянницей известному поэту конца XVIII — начала XIX в. Г. П. Каменеву. Была замужем за профессором Казанского университета К. Ф. Фуксом (1776–1846), признанным знатоком местного края. Дом Фуксов в Казани был своеобразным центром местной культурной жизни, в которой особенно заметное место занимали краеведческие и этнографические интересы. Очерки и статьи, посвященные изучению Казанской губернии с ее богатым историческим прошлым, были одной из самых важных сторон деятельности супругов Фукс (см.: М. Ф. де-Пуле. Отец и сын. — РВ, 1875, т. 118, с. 619–621; Е. А. Бобров. А. А. Фукс и казанские литераторы 30-40-х гг. — РС, 1904, т. 118, с. 481–509). По приезде в Казань 7 сентября 1833 года Пушкин (направлявшийся в Оренбургскую губ. за материалами по «Истории Пугачева») посетил Фуксов (о которых мог узнать от близко знавшего эту семью Е. А. Баратынского). По словам К. Ф. Фукса, Пушкин «останавливался на одни сутки в Казани. Я имел счастье видеть этого знаменитого поэта в моем доме и провести несколько приятнейших, незабвенных часов в беседе с ним. Он желал получить от меня некоторые сведения о пребывании Пугачева в Казани» (РВ, 1875, т. 118, с. 620). В этот же день познакомилась с Пушкиным и жена профессора — будущая мемуаристка, подробно рассказавшая о пребывании поэта в Казани в письме к своей подруге, Е. Н. Мандрыке, желавшей узнать в связи со смертью Пушкина подробности личного знакомства с ним А. А. Фукс. Опубликовав это письмо на страницах «Казанских губернских ведомостей» (1844, № 2, 10 января), она, по существу, выступила с инициативой освещения в печати биографических известий о Пушкине. Сведения, сообщаемые мемуаристкой, окрашены восторженным почитанием знаменитого поэта. А. А. Фукс с исчерпывающей полнотой воссоздает памятный день 7 сентября 1833 года, подробно характеризуя поездки поэта по окрестностям Казани, связанные с собиранием пугачевских материалов. Достоверность сообщаемых ею известий находит подтверждение в письмах современников, в «Истории Пугачева» Пушкина, где упоминается К. Ф. Фукс (IX, 116), в других мемуарных источниках, а главное — подтверждается письмами поэта к Фукс, опубликованными ею в приложении к своей статье. Вступив в переписку с поэтом, А. А. Фукс посылала ему свои произведения, сохранившиеся в его библиотеке (см.: ПиС, вып. IX–X, с. 111). По выходе из печати «Истории Пугачева» Пушкин дважды посылал ей экземпляры этой книги.

⁶⁷⁹

А. С. ПУШКИН В КАЗАНИ (Стр. 253). РС, 1899, т. 98, с. 258–262 (см. также «Письма женщин к Пушкину». М., 1928, с. 215–222).

⁶⁸⁰

О поездке на Арское поле см. «Казанские записи» Пушкина, сделанные со слов очевидцев (IX, вып. 2, с. 494).

⁶⁸¹

По приезде в Казань Пушкин остановился в гостинице при Дворянском собрании в Петропавловском (теперь Рахматулина, 6) переулке (см.: В. В. Егерев. Дома, связанные с пребыванием А. С. Пушкина в Казани. Казань, 1956, с. 3). Э. П. Перцов, у которого Пушкин в этот день обедал, жил на Малой Проломной ул. Младший брат Перцова, Платон Петрович Перцов, присутствовавший на обеде, передавал, «что, приехав на обед и раздевшись в передней, Пушкин хотел было войти в соседнюю столовую, но остановился, увидав, что она полна народу, попятился назад и настолько смутился, что попытался даже уехать. Оказалось, что, по условию с Эрастом Петровичем, на обеде не должно было быть никого, кроме семейных, и Пушкин приехал в домашнем костюме. <…> Выяснив обстоятельства, Пушкин успокоился и вошел в зал. После обеда поэт и Эраст Петрович сели играть в шахматы» (30 дней, 1937, № 2, с. 79–80).

⁶⁸²

Пушкин не мог не знать популярной в начале XIX в. баллады Каменева «Громвал», одной из первых русских баллад (1804). О намерении Пушкина написать биографию казанского поэта других документальных свидетельств не имеется (подробнее о Пушкине и Каменеве см.: А. С. Архангельский. Пушкин в Казани. Казань, 1899).

⁶⁸³

Об интересе Пушкина к магнетизму, в частности, к известной магнетизерке, поэтессе А. Турчаниновой, сообщает в своих «Записках» А. А. Кононов (БЗ, 1859, т. П, № 10, с. 305–306).

⁶⁸⁴

Рассказ Пушкина о предсказании гадальщицы Кирхгоф в передаче Фукс — первый по времени появления в печати (см. подробнее «Таинственные приметы в жизни Пушкина» С. А. Соболевского, с. 9–10 наст. изд.). Упоминаемое Фукс произведение — ее очерк «Поездка из Казани в Чебоксары» (Казань, 1834), в котором действительно упомянут Пушкин, верящий в предсказания (с. 4). Книга эта была послана Пушкину и сохранилась в его библиотеке (ПиС, вып. IX–X, с. 111).

⁶⁸⁵

А. Фукс имеет в виду свое стихотворение «На проезд А. С. Пушкина через Казань», посланное поэту 8 сентября, но доставленное с опозданием (поэт уже уехал из Казани). Стихи Фукс были напечатаны в «Заволжском муравье» (1834, ч. 1, № 1, с. 15–18) и посланы поэту вместе с письмом 20 января 1834 г. (XV, 104).

⁶⁸⁶

В. И. ДАЛЬ: Владимир Иванович Даль (1801–1872) — писатель, этнограф, автор «Толкового словаря русского языка», был человеком огромных и разносторонних знаний. Закончив медицинский факультет Дерптского университета в 1829 году, он участвовал в качестве врача в турецкой и польской военных кампаниях. Приехав в Петербург в 1832 году, он поступил ординатором в военно-сухопутный госпиталь, одновременно занимаясь и литературной деятельностью. Известность В. Далю-писателю доставили опыты создания сказок в народном русском духе, в которых он, по собственному признанию, «стремился познакомить земляков своих сколько-нибудь с народным языком и говором» (РВ, 1873, март, с. 296). В 1832 году вышли в свет отдельным изданием «Русские сказки» казака Луганского (псевдоним Даля, родившегося в Луганске), по доносу Булгарина привлекшие внимание III Отделения. Запрещенные на том основании, что в них «содержатся насмешки над правительством, жалоба на горестное положение солдата и пр.», они послужили причиной ареста Даля, освобожденного только благодаря заступничеству В. А. Жуковского и других влиятельных лиц. Имя Даля приобрело популярность в близких Пушкину литературных кругах, и на почве общего интереса к русскому фольклору и народному языку состоялось первое знакомство Даля с поэтом, о чем позднее сам мемуарист рассказал П. Бартеневу. В конце июля 1833 года Даль переехал в Оренбург, поступив на службу чиновником особых поручений при оренбургском генерал-губернаторе В. А. Перовском (друге В. А. Жуковского и хорошем знакомом Пушкина). Здесь он вновь встретился с Пушкиным, приехавшим собирать материалы к «Истории Пугачева». Проведя около трех дней (18–20 сентября 1833 г.) вместе с поэтом. Даль помогал ему в собирании известий о Пугачеве, сопровождал его в поездках по окрестностям Оренбурга (в частности, в знаменитую слободу Берды — ставку Пугачева), а также снабжал его разнообразными этнографическими сведениями. Знакомство было продолжено в Петербурге, куда Даль приехал в конце 1836 года в отпуск, пробыв здесь несколько месяцев. Пушкин проявлял явный интерес к литературным занятиям Даля: подсказал ему сюжет одной из сказок (см.: «Повести, сказки и рассказы казака Луганского», ч. II, 1846, с. 459), подарил ему рукопись своей «Сказки о рыбаке и рыбке» (Рукою П., с. 725), а также поддерживал идею будущего «Толкового словаря» (Я. К. Грот. Труды, т. II. СПб., 1899, с. 11; т. III. СПб., 1901, с. 397). Пушкин оказал несомненное влияние на Даля-писателя. Еще более значительным было воздействие на Даля личности поэта, перед которым Даль благоговел всю жизнь (подробную сводку данных о Дале и Пушкине см.: Письма IV, с. 394–395). Находясь в Петербурге в трагические январские дни 1837 года. Даль узнал о дуэли Пушкина 28 января и тотчас приехал к умирающему поэту. Неотлучно находясь при нем, до самой его смерти. Даль принимал активнейшее участие в его лечении. Свидетель последних дней и минут жизни Пушкина, врач, стремившийся облегчить страдания умирающего. Даль явился создателем ценнейшего мемуарного документа-записки «Смерть А. С. Пушкина». Написанная вскоре после кончины поэта, эта записка воссоздает картину предсмертной болезни Пушкина, излагает историю его лечения и, что особенно существенно, содержит медицинское заключение о характере ранения и причинах смерти Пушкина (по результатам произведенного вскрытия). Данные Даля были использованы В. А. Жуковским в его «Письме к С. Л. Пушкину» (см. с. 431 наст. изд.), а также Д. Н. Бантышом-Каменским, первым биографом поэта (см.: «Словарь достопамятных людей русской земли», ч. II. СПб., 1847). Эта записка была впервые опубликована значительно позднее в «Московской медицинской газете» (1860, № 49). Черновик записки был обнаружен и опубликован М. А. Цявловским в кн.: «Новые материалы о дуэли и смерти Пушкина» (Пб., 1924, с. 108–113). Около 1840 года Далем были написаны «Воспоминания о Пушкине», в основном посвященные встречам с поэтом в Оренбурге (1833). Рукопись этих мемуаров была впоследствии передана Далем П. В. Анненкову, собиравшему материалы для биографии Пушкина. Опубликовал «Воспоминания о Пушкине» В. Даля Л. Майков (РВ, 1890, № 10, с. 3–20; перепечатано в кн.: Л. Майков. Пушкин. СПб., 1899, с. 416–421). В 1859 году Даль переехал в Москву, где прожил до конца жизни. Здесь он встречался с Бартеневым, в январе 1860 года записавшим с его слов рассказ о Пушкине, в котором Даль сообщает о начале своего знакомства с поэтом, дополняя и расширяя материал своих «Воспоминаний о Пушкине» (См.: Рассказы о П., с. 21–22). Последними по времени создания явились «Записки о Пушкине», в которых, наряду с личным воспоминанием о Пушкине, Даль изложил известные ему со слов друзей поэта сведения о его дуэлях. «Записки» были переданы Далем П. Бартеневу, частично использовавшему их в статье «Пушкин в южной России» (РА, 1866, с. 1161–1162, 1166). Полностью они были опубликованы Н. О. Лернером (РС, 1907, № 10, с. 63–67). Рассеянные по разным изданиям мемуары Даля о Пушкине собраны С. Гессеном в книге: «Пушкин в-воспоминаниях и рассказах современников» (Л., 1936).

⁶⁸⁷

ВОСПОМИНАНИЯ О ПУШКИНЕ (Стр. 258). Гессен, с. 506–511.

⁶⁸⁸

Историческое исследование Пушкина, посвященное крестьянскому восстанию под предводительством Е. Пугачева (Пугача), было начато весной 1833 г.; к концу мая черновая рукопись «Истории Пугачева» была закончена, но Пушкин продолжал свою работу. Для собирания материалов, он предпринял поездку в Оренбургскую губернию, выехав из Петербурга 18 августа и посетив по дороге места, охваченные пугачевским восстанием (Казань, Симбирск). 18 сентября 1833 г. Пушкин прибыл в Оренбург, откуда 20 сентября выехал в Уральск. На обратном пути поэт заехал в Болдино, где начал переработку «Истории Пугачева».

⁶⁸⁹

К В. А. Перовскому пришло вскоре отношение нижегородского губернатора Бутурлина от 9 октября 1833 г. об учреждении за Пушкиным секретного полицейского надзора. Перовский распорядился отвечать, что «сие отношение получено через месяц по отбытии господина Пушкина отсюда <…> хотя во время кратковременного его. в Оренбурге пребывания и не было за ним полицейского надзора, но как останавливался он в моем доме, то я лучше могу удостоверить, что поездка его в Оренбургский край не имела другого предмета, кроме нужных ему исторических изысканий» (РС, 1833, № 1, с. 78; ср. публикацию В. И. Нейштадта в журнале «Зодчий», 1935, № 10, с. 67).

⁶⁹⁰

Бердская станица, расположенная на реке Сакмаре (в 7 километрах от Оренбурга), была в течение полугода местом ставки Пугачева. Материал, собранный Пушкиным в Бердах (в частности, его беседа с 75-летней казачкой Бунтовой), был использован в третьей главе «Истории Пугачева». В письме к жене от 2 октября 1833 г. поэт сообщал: «В деревне Берде, где Пугачев простоял 6 месяцев, имел я une bonne fortune <счастливую случайность> — нашел 75-летнюю казачку, которая помнит это время, как мы с тобою помним 1830 год. Я от нее не отставал» (XV, 83). Подробнее см.: Н. Иванов. Пушкин в Бердах. — «Труды Оренбургской Ученой архивной комиссии», вып. VI, 1900, с. 220–232.

⁶⁹¹

Рассказ Даля о беседе Пушкина со старой казачкой подтверждается и другими очевидцами. С. Н. Севастьянов записал воспоминания А. Т. Блиновой, сообщившей следующее: «В каком году приезжал Пушкин, я не помню, знаю только, что день выдался теплый и ясный. Двое каких-то господ, одетых в штатское платье, шли по улице <…>, а у дома <…> сидела наша бердская казачка Бунтова, имени и отчества не упомню. Я была тут же около старушки Бунтовой, которой было лет за шестьдесят и которая оставалась на дому нянчить детей. Штатские подошли к старушке, и, вероятно, увидав, что она очень древняя, один из них, курчавый, спросил Бунтову, не знает ли она что-либо про Пугачева? Старушка ответила, что все знает про Пугачева и даже песню, что про него сложена. Господа попросили ее спеть. Бунтова спела им одну песню» («Труды Оренбургской Ученой архивной комиссии», вып. VI, 1900, с. 233).

⁶⁹²

Бунтова позднее рассказывала: «Только он со двора, бабы все так на меня и накинулись. Кто говорит, что его подослали, что меня в тюрьму засадят за мою болтовню; кто говорит «Антихриста видела, ногти-то у него какие. Да и в Писании сказано, что антихрист будет любить старух, заставлять их песни петь и деньгами станет дарить». Слегла я со страху, велела телегу заложить везти меня в Оренбург к начальству. Так и говорю: «Смилуйтесь, защитите, коли я чего наплела на свою голову; захворала я с думы». Те смеются. «Не бойся, — говорят, — это ему сам государь позволил о Пугачеве везде расспрашивать» (РА, 1902, кн. 8, с. 660). Ср. с воспоминанием Н. А. Кайдалова («Труды Оренбургской Ученой архивной комиссии», вып. VI, 1900, с. 214–215).

⁶⁹³

Бартенев в некрологе Даля писал: «Сближение с Жуковским, а через него с Пушкиным утвердило Даля в мысли собрать словарь живого народного русского языка. В особенности Пушкин деятельно ободрял его, перечитывал вместе с ним его сборник и пополнял своими сообщениями» (РА, 1872, № 10, с. 2026).

⁶⁹⁴

Над «Историей Петра» Пушкин начал работать с января 1835 г. Подробнее см.: И. Файнберг. Незавершенные работы Пушкина, изд. 4-е. М., 1964.

⁶⁹⁵

О судьбе изумрудного перстня Пушкина, который в настоящее время хранится во Всесоюзном музее А. С. Пушкина, см. подробнее: Л. П. Февчук. Личные веши Пушкина, 1970, с. 39–40. О сюртуке Пушкина П. И. Бартенев со слов Даля писал: «За несколько дней до своей кончины Пушкин пришел к Далю и, указывая на свой только что сшитый сюртук, сказал: «Эту выползину я теперь не скоро сброшу». Выползиною называется кожа, которую меняют на себе змеи, и Пушкин хотел сказать, что этого сюртука надолго ему станет. Он действительно не снял этого сюртука, а его спороли с него 27 января 1837 года, чтобы облегчить смертельную муку от раны» (РА, 1872, № 10, с. 2026). Сюртук этот не сохранился» (Февчук, с. 52).

⁶⁹⁶

О несостоявшейся поездке Пушкина в Петербург из Михайловского см. прим. к воспоминаниям М. И. Осиповой (т. I, с. 521 наст. изд.).

⁶⁹⁷

ЗАПИСКИ О ПУШКИНЕ (Стр. 262). Гессен, с. 512–515.

⁶⁹⁸

История дуэли Пушкина с полковником С. Н. Старовым (у Даля — ошибка в фамилии) рассказана неточно; неверен и текст пушкинского экспромта. См. более точные сведения у В. П. Горчакова (т. I, с. 268–271 наст. изд.) и Липранди (т. I, с. 316–319 наст. изд.).

⁶⁹⁹

Пушкин в письме к В. А. Перовскому просил (весною 1835 г.) передать три экземпляра «Истории Пугачевского бунта» «Далю, Покотилову и тому охотнику, что вальдшнепов сравнивает с Валленштейном или с Кесарем» (XVI, 22).

⁷⁰⁰

СМЕРТЬ А. С. ПУШКИНА (Стр. 264). Гессен, с. 515–520.

⁷⁰¹

Анализ характера ранения Пушкина и его лечения Арендтом, Спасским и Далем см. в след. работах: С. С. Юдин. Ранение и смерть Пушкина. — «Правда», 1937, 8 февраля; Бурденко Н. Н. и Арендт А. А.Рана Пушкина. — «Известия ЦИК СССР», 1937, 5 февраля. К обсуждению вопроса, была ли рана Пушкина смертельной, возвращается в своей книге «Избранные очерки истории отечественной хирургии XIX столетия» Ш. И. Удерман (Л., «Медицина», 1970, с. 197–250).

⁷⁰²

Н. М. СМИРНОВ: Николай Михайлович Смирнов (1807–1871) — муж А. О. Смирновой-Россет, камер-юнкер, с марта 1835 года по сентябрь 1837 года чиновник при русской миссии в Берлине, впоследствии калужский, затем петербургский губернатор и сенатор. Пушкин познакомился со Смирновым в 1828 году, когда молодой дипломат Смирнов вернулся из Флоренции в Россию. Они были на «ты» (см. записку Смирнова, к Пушкину 1832 г. — XV, 23). Пушкин дружески относился к нему, правда, перед свадьбой поэт отговаривал А. О. Россет от этого брака, считая, что она может сделать лучшую партию (Смирнова. Записки, с. 235; также: с. 158 наст. изд.). Имя Смирнова мелькает в дневнике и письмах поэта. Смирнов выручал Пушкина и в минуты денежных затруднений — его имя дважды упоминается в списках долгов Пушкина: 3000 руб. в 1834 году и 2000 руб. в 1835 году (Рукою П., с. 363, 383). Современники отмечали сердечность, доброту и большую образованность Смирнова (см.: «Записки Д. Н. Свербеева», т. II. М., 1899, с. 291–294; П. Бартенев. — РА, 1882, № 2, с. 227; 1899, № 4, с. 623), его любили в семье Карамзиных (Смирнова. Записки, с. 235). В 1834 году в своих «Записках» Смирнов нарисовал психологический портрет Пушкина и осветил некоторые факты его биографии (К. П. Богаевская. Из записок Н. М. Смирнова. — Врем. ПК. 1967–1968. Л., «Наука», 1970, с. 4–13). Ему удалось создать живой облик поэта, он понял благородство его натуры. В то же время собственные убеждения верноподданного монархиста он переносит на Пушкина — отсюда его умиление по поводу справедливости Николая I как цензора поэта. На основании записок 1834 года позднее, в 1842 году, Смирновым были подготовлены более развернутые воспоминания о Пушкине «Из памятных записок» (РА, 1882, кн. 1). Здесь значительное внимание уделено последним месяцам жизни и дуэли Пушкина. Смирнов не был очевидцем событий (с лета 1836 с он жил с больной женой в Бадене и Париже), но сведения о том, что происходило в Петербурге, он получал из первых рук — от Карамзиных (через Андрея Карамзина, который был за границей и часто общался со Смирновыми) и от братьев Александры Осиповны — Аркадия и Клементия Россетов. Несомненно, что в сентябре 1837 года, когда Смирновы вернулись в Петербург, дуэльные события еще были свежи в памяти друзей поэта и часто обсуждались ими. Многие факты, рассказанные Смирновым в «Памятных записках», шли от Аркадия Россета, поэтому их воспоминания часто совпадают, при этом память Смирнова удержала больше драгоценных для нас подробностей жизни поэта и обстоятельств, связанных с его смертью. Смирнов не только понимал значение Пушкина как поэта, но и утверждал это мнение в салонах Парижа. Когда в Париж пришла весть о гибели Пушкина, Андрей Карамзин писал оттуда родным 2 марта (18 февраля) 1837 года: «Медем, член нашего немецкого посольства, чуть не выцарапал глаза Смирнову за то, что он назвал Пушкина l’homme le plus marquant en Russie <человеком, наиболее замечательным в России>» (наст. изд. с. 599).

⁷⁰³

ИЗ «ПАМЯТНЫХ ЗАПИСОК» (Стр. 269). РА, 1882, кн. 1, с. 27–239.

⁷⁰⁴

Желание написать историю Петра I возникло у Пушкина еще в 1827 г. (см. дневник А. Н. Вульфа, т. I, с. 423 наст. изд.), однако только после зачисления поэта на службу 14 ноября 1831 г. ему был разрешен доступ в государственные архивы, позволивший серьезно заняться работой. На официальном письме Пушкина с просьбой о зачислении на службу Бенкендорф наложил следующую резолюцию: «Написать гр. Нессельроде, что государь велел его принять в Иностранную коллегию с позволением рыться в старых архивах для написания Истории Петра Первого». («Дела III Отделения…». СПб., 1906, c. 120).

⁷⁰⁵

Муравьев — по-видимому, «арзамасец» Никита Михайлович Муравьев, с которым поэт общался в лицейские годы и в Петербурге в 1817-1820-е годы. Сведений о переписке Пушкина с Муравьевым, так же как и с М. С. Луниным, не имеется. Опасения Пушкина, что его могут привлечь к следствию за связи с декабристами, см. в его письмах к П. А. Плетневу и В. А. Жуковскому в январе 1826 г. (XIII, 256–258). «Ты ни в чем не замешан, что правда, — отвечал Пушкину Жуковский, — но в бумагах каждого из действовавших находятся стихи твои» (XIII, 271).

⁷⁰⁶

Об этом свидании с Николаем I см. т. I, прим. 9 к воспоминаниям М. А. Корфа.

⁷⁰⁷

В «Записках» 1834 о цензуре Николая I Смирнов пишет подробнее: «Иногда случаются маленькие ссоры между августейшим цензором и поэтом, как-то: за стихи, не печатанные, но известные всему Петербургу: эпиграмма на происхождение некоторых наших аристократов <«Моя родословная»>, но Пушкин раскаивается, и царь забывает вину. Сердится также иногда и Пушкин за непропуск некоторых слов, стихов, но по воле высшей переменяет слова и стихи, без всякой, впрочем, потери для себя и для публики. Не знаю почему, только, верно, из каприза лишает он в сию минуту нас поэмы «Медный всадник» (монумент Петра Великого), ибо те поправки, которые царь требует, справедливы и не испортят поэму, которая, впрочем, слабее других. Я видел сию рукопись; Пушкин заставляет говорить одного сумасшедшего, грозя монументу: «Я уж тебя, истукан». Государь не пропускает сие место вследствие и очень справедливого рассуждения: книга печатается для всех, и многие найдут неприличным, что Пушкин заставляет проходящего грозить изображению Петра Великого, и за что, за основание (города) на месте, подверженном наводнениям» (Врем. ПК, 1967–1968, с. 7). Смирнов идеализирует отношение к Пушкину царя. Через цензуру Николая I, которую часто подменяло III Отделение, должны были проходить все, даже мелкие произведения поэта. Эта тягостная опека раздражала Пушкина, лишала его возможности объяснений с цензором и, грозя постоянной задержкой, затрудняла журнальные публикации и журналистскую деятельность (см. об этом в письме Жуковского к Бенкендорфу, с. 440–442 наст. изд.). Пушкину пришлось просить «милости»: «впредь иметь право с мелкими сочинениями своими относиться к обыкновенной ценсуре» (XV, 14). Однако, когда на пост министра народного просвещения вступил С. С. Уваров, ситуация изменилась. Уваров потребовал, чтобы все произведения Пушкина, даже одобренные Николаем I, проходили через общую цензуру. Давление цензуры настолько возросло, что в некоторых случаях (например, при издании «Путешествия в Арзрум») Пушкину пришлось отстаивать свое право печататься с одобрения Николая I. Так, «С дозволения правительства» была издана «История Пугачевского бунта» (СПб., 1834). Пушкин записал в дневнике: «Уваров большой подлец. Он кричит о моей книге <«Истории Пугачева»>, как о возмутительном сочинении. Его клеврет Дундуков (дурак и бардаш) преследует меня своим цензурным комитетом. Он не соглашается, чтобы я печатал свои сочинения с одного согласия государя. Царь любит, да псарь не любит» (XII, 337). Подробно об отношениях Пушкина с цензурой после 1826 г. см.: В. Э. Вацуро и М. И. Гиллельсон. Сквозь умственные плотины. М., «Книга», 1972, с. 164–192.

⁷⁰⁸

Такой эпизод в биогоафии Пушкина неизвестен.

⁷⁰⁹

Об этом же пишет в дневнике Д. Ф. Фикельмон (см. с. 143 наст. изд.). Опасения, что женитьба помешает творчеству поэта, содержатся и в письме Е. М. Хитрово: «Я опасаюсь для вас прозаической стороны супружества» (XIV, 91).

⁷¹⁰

Дантес вынужден был покинуть Францию после Июльской революции и участия в заговоре герцогини Беррийской. Приехал в Россию в октябре 1833 г., чтобы сделать карьеру, с рекомендательным письмом на имя генерал-майора В. Ф. Адлерберга от шурина Николая I принца Вильгельма Прусского. На льготных условиях был допущен к офицерскому экзамену и принят в привилегированный Кавалергардский полк корнетом (Щеголев, с. 16–27). По этому поводу Пушкин записал в дневнике: «Барон д’Антес и маркиз де Пина, два шуана, будут приняты в гвардию прямо офицерами. Гвардия ропщет» (XII, 319). Название «шуаны», подсказанное, по-видимому, одноименным романом Бальзака, определяло политическое лицо Дантеса как крайнего легитимиста. Начало службы в Кавалергардском полку с офицерского звания было явлением исключительным.

⁷¹¹

NN — Д. Л. Нарышкин, именем которого был подписан диплом, муж долголетней любовницы Александра I М. А. Нарышкиной. Это дало основание Б. В. Казанскому («Гибель Пушкина». — «Звезда», 1928, № 1), а затем Щеголеву (Щеголев, с. 442, 455–456, 474) предположить, что диплом намекая на близость Николая I к Н. Н. Пушкиной.

⁷¹²

Кроме названных лиц пасквиль получил и Виельгорский. А. Ахматова обратила внимание на то, что анонимные письма «были посланы друзьям Пушкина» (Анна Ахматова. О Пушкине. Л., 1977, с. 127). Все они (кроме Е. М. Хитрово) были завсегдатаями дома Карамзиных. С. Л. Абрамович права, когда пишет, что «такое совпадение не может быть случайным и что организатор интриги был как-то связан с карамзинским салоном» (С. Л. Абрамович. Пушкин в 1836 году. (Предыстория последней дуэли). Л., 1989, с. 85). На эту связь несомненно обратил внимание Пушкин. Постоянно бывал в доме Карамзиных Дантес, а от него все что происходило в этом доме, как и обо всех, кто там бывал, знал и Геккерн. Возможно, этим и объясняется твердая уверенность Пушкина, что организатором интриги против него был — голландский посланник. К Карамзиным часто приходил и циничный князь П. Долгорукий. Не случайно друзья Пушкина полагали, что пасквиль написан его рукой. Да и назначение Пушкина историографом ордена рогоносцев С. Л. Абрамович справедливо называет «следом», который ведет в дом Карамзиных, с его атмосферой культа покойного историографа (там же).

⁷¹³

Товарищ Дантеса по полку А. В. Трубецкой в своих воспоминаниях писал о противоестественных отношениях между Геккерном и его приемным сыном (см. его «Рассказ об отношениях Пушкина к Дантесу.» — Щеголев, с. 420–421). См. также: Модзалевский, с. 341. В действительности Геккерн не получил права на усыновление Дантеса.

⁷¹⁴

Последствия — высылка Геккерна из Петербурга. По-видимому, Пушкин убедил Николая I в причастности Геккерна к составлению пасквиля. В то же время опубликованные недавно письма Вильгельма Оранского к Николаю I показывают, что у Николая были и личные мотивы для неудовольствия голландским посланником (см.: Н. Я. Эйдельман. О гибели Пушкина. — «Нов. мир», 1972, № 3, с. 206–211). В официальных донесениях голландскому правительству Геккерн передавал свои частные беседы с царем, касавшиеся семейных дел принца-регента Голландии. Это вызвало раздражение родственников-монархов, и дуэль Пушкина была удобным поводом для высылки неугодного дипломата.

⁷¹⁵

Смирнов путает события. Он не знает о первом вызове (4 ноября), который Пушкин послал Дантесу сразу после получения пасквиля. Участники переговоров о примирении старались сохранять их в тайне (см. письмо Жуковского: XVI, 185). В. А. Соллогуб, как секундант, начал действовать 17 ноября, когда Пушкин подтвердил свой вызов. Соответственно к 17 ноября относит Смирнов и письмо с предложением Е. Н. Гончаровой.

⁷¹⁶

Смирнов ошибается. Балы у Салтыковых были по вторникам (РЛ, 1878, № 4, с. 458), а во вторник утром (26-го) Пушкин уже отправил оскорбительное письмо Геккерну (вызова Дантесу он не посылая), в ответ на которое ему был направлен картель (обоснование датировки письма Пушкина 26-м января см.:Письма IV, с. 354–357). О том, что Пушкин собирался оскорбить Геккерна публично (но не до отсылки письма, а после), писала В. Ф. Вяземская Е. Н. Орловой, вскоре после дуэли: «…во вторник, они <то есть Пушкин и д’Аршиак> искали друг друга, объяснились. Пушкин отправился на бал к графине Разумовской. Постучавшись напрасно в дверь всего семейства Г<еккерна>, он решил дать им пощечину, будь то у них (на дому) или на балу. Они были предупреждены и не поехали туда» («Нов. мир», 1931, № 12, с. 189). Вяземская еще не знала всей последовательности событий. Пушкин встретился с д’Аршиаком только поздно вечером 26-го на балу у Разумовских. Его угрозы оскорбить Геккерна публично вызваны опасением, что тот снова прибегнет к переговорам и станет оттягивать поединок.

⁷¹⁷

Описание дуэли Смирнов передает неточно. Ср. в воспоминаниях Данзаса, с. 403–404 наст. изд.

⁷¹⁸

Отпевание Пушкина было назначено на 1 февраля не в Александро-Невской лавре, а в Исаакиевском соборе, временно помешавшемуся тогда в церкви Адмиралтейства (теперешний Исаакиевский собор еще только строился). Так значилось в приглашении, разосланном Н. Н. Пушкиной друзьям и знакомым (Пушкин. Собр. соч. Под ред. С. А. Венгерова, т. VI. СПб., 1915, с. 317). Однако III Отделение, стараясь затруднить общественное поклонение поэту, распорядилось переменить место отпевания и перенести тело ночью, тайком, накануне дня, указанного в билетах, в маленькую Конюшенную церковь (см. об этом в письме Жуковского к Бенкендорфу, с. 447–448 наст. изд.); с той же целью на 2 февраля, то есть на следующий день после отпевания, неожиданно был назначен военный парад, войска расположились так, что все подступы к Конюшенной церкви были закрыты, а Конюшенная улица занята гвардейскими обозами (см.: Яшин, с. 185–188).

⁷¹⁹

Об этом же писал А. И. Тургенев брату Николаю 31 января 1837 г.: «Публика ожесточена против Геккерна, и опасаются, что выбьют у него окна» (ПиС, вып. VI, с. 62).

⁷²⁰

Эти сведения не точны и почерпнуты, вероятно, из письма С. Н. Карамзиной брату Андрею: «Конюшенная церковь невелика, и туда впускали только тех, у кого были билеты, то есть почти исключительно высшее общество и дипломатический корпус, явившийся в полном составе» (наст. изд. с. 380). В действительности на отпевании отсутствовали: английский посол Дерхем и греческий посланник кн. Суццо — по болезни, Геккерн и прусский посол Либерман, отклонивший приглашение «вследствие того, что ему сказали, что названный писатель <Пушкин> подозревался в либерализме в юности» (Щеголев, с. 398).

⁷²¹

Этот же эпизод иронически передает П. А. Вяземский в письме к Э. К. Мусиной-Пушкиной от 16 февраля 1837 г.: «Папаша его <Дантеса> расторговался, продает свою квартирную обстановку, все ездят к нему как на аукцион в мебельном складе; купили даже стул, на котором он сидел» («Сев. край», 1899, 14 ноября, № 331).

⁷²²

Дантес в дальнейшем принимал деятельное участие в политической жизни Франции и был назначен в сенат, где занимал крайнюю правую позицию. Геккерн, действительно, несколько лет был не у дел, а с 1842 по 1875 г. занимал пост голландского посла в Вене.

⁷²³

Женщина «умная, но странная» — Е. М. Хитрово.

⁷²⁴

Смирнов имеет в виду указ, разрешающий только статским советникам быть камергерами. Однако этот указ вышел лишь в июне 1836 г., а в 1834 г., когда Пушкин был был пожалован в камер-юнкеры, такого указа не существовало. Поэтому в «Записках» 1834 г. Смирнов пишет о недогадливости царя: «<Пушкин> уверял, что странно ему будет надеть придворный мундир, ему, прежнему критику двора, mais le fin mot de la chose <но разгадка этого>, — ему было досадно, что не сделали камергером; в этом государь не догадался, и ему дали золотой мундир, чтоб только можно было бы его и особенно прекрасную жену его приглашать во дворец» (Врем. ПК, 1967–1968, с. 8). В 1842 г. когда писались «Памятные записки», Смирнов, забыв, когда был введен придворный ценз, пишет уже о «невозможности» для Пушкина стать камергером.

⁷²⁵

А. В. НИКИТЕНКО: Александр Васильевич Никитенко (1805–1877) — литератор, критик, позднее профессор Петербургского университета. С 1834 года был цензором Петербургского цензурного комитета. Образованный и либерально настроенный и в то же время осторожный чиновник, Никитенко, отчасти против своей воли, был проводником жесткой уваровской цензурной политики. В 1834–1835 годах он цензуровал «Анджело», «Сказку о золотом петушке», третью часть «Стихотворений А. Пушкина»; исключения, сделанные им, вызвали резкое раздражение Пушкина, не вполне справедливо возлагавшего вину на него одного (см. запись в дневнике Пушкина в феврале 1835 г. — XII, 337, и письмо в Главное управление цензуры 28 августа 1835 г. — Письма IV, с. 104, 273–274). Знакомство Никитенко с Пушкиным было отдаленным. Отношение его к личности Пушкина сдержанно-неблагожелательное; и по социальному своему происхождению (крепостной, с трудом добившийся вольной), и по общественному положению и связям (он принят домашним образом у М. А. Дондукова-Корсакова), и даже по литературным симпатиям он тяготеет к формирующейся разночинной интеллигенции (Кукольник, Полевой); Пушкина же он причисляет к аристократическим кругам и охотно повторяет ходячие слухи о его корыстолюбии, эгоизме и т. д. Вместе с тем, прекрасно осведомленный в делах цензурной политики, он сообщает ценнейшие сведения о цензурном режиме «Современника», а после смерти Пушкина пытается в своих лекциях с либеральных позиций осмыслить роль и общественное значение его творчества.

Впервые дневники Никитенко опубликованы — РС, 1889–1892, с небольшими изменениями в отд. изд.: А. В. Никитенко. Записки и дневник, тт. I–III. СПб., 1893.

Автографы тетрадей дневника, включавших публикуемые записи о Пушкине, не сохранились. На основании сличения сохранившихся тетрадей с печатным текстом И. Я. Айзенштоком установлен факт редактирования текста дочерью автора, С. А. Никитенко, готовившей рукописи для печати; возможно, ее вмешательством объясняются отмеченные далее некоторые хронологические несообразности.

⁷²⁶

ИЗ «ДНЕВНИКА» (Стр. 279). А. В. Никитенко. Дневник. В трех томах. Подготовка текста, вступительная статья и примечания И. Я. Айзенштока. Гослитиздат, 1955; т. I, с. 139, 140, 141–142, 145, 178, 179, 180, 182, 193, 194, 195–197; т. II, с. 523.

⁷²⁷

Никитенко рассказывает об организационном собрании участников «Энциклопедического лексикона», выходившего в 1835–1841 гг. (вышло 17 томов); Н. И. Греч, по старым связям с семьей Плюшара, принял на себя хлопоты по организации и был избран редактором. Пушкин, В. Ф. Одоевский и Вяземский (не приглашенный на собрание) рассматривали все предприятие как чисто коммерческое, носящее рекламный («шарлатанский») характер. См.: XII, 321–322, 323 и Письма IV, с. 29, 213. Оговорку при своей подписи сделал С. Ф. Гаевский; примеру его последовали Пушкин, Одоевский и Е. П. Зайцевский. Текст записи Пушкина приведен у Никитенко не вполне точно. См. об этом также (в несколько иной версии) в мемуарах Н. И. Греча («Записки о моей жизни». Л., 1930, с. 597). В результате Пушкин, Одоевский, Гаевский и Зайцевский были исключены из числа «издателей».

⁷²⁸

См. вступ. статью. Поэма «Анджело» предназначалась для альманаха Смирдина «Новоселье» на 1834 год, ч. II, СПб., 1834), цензуровавшегося как журнал; накануне Пушкин просил, чтобы его произведения, отдаваемые в журнал, для сокращения времени прохождения рассматривались общей цензурой (письмо Бенкендорфу 6 декабря 1833 г. — XV, 98, 270). Это послужило Уварову одним из оснований, чтобы подчинить Пушкина общей цензуре полностью (см.: В. Э. Вацуро, М. И. Гиллельсон. Сквозь «умственные плотины». Изд. 2, доп. М., 1986, с. 184 и след.).

⁷²⁹

Никитенко цитирует по памяти (не вполне точно) свое письмо к Пушкину от 9 апреля (XV, 125).

⁷³⁰

Недоброжелательная передача слов Пушкина о Кукольнике объясняется во многом собственным, положительным в целом, мнением Никитенко о драмах Кукольника (в той же записи от 10 января Никитенко сообщает о чтении у него Кукольником драмы «Доменикино» — «высокого произведения»). О скептическом отношении Пушкина к Кукольнику есть и другие данные (см. письма Пушкину Розена от 4 февраля и Кюхельбекера от 3 августа 1836 г. — XVI, 82, 148); Е. А. Карлгоф-Драшусова передает слова Пушкина, что в Кукольнике «жар не поэзии, а лихорадки» (РВ, 1881, № 9, с. 152). См. Дн. Модз., с. 114–118.

⁷³¹

«На выздоровление Лукулла» напечатано в МН, 1835, сентябрь, кн. 2, с. 191–193 (журнал выходил с большим запозданием). По свидетельствам современников, Уваров жаловался Бенкендорфу на Пушкина; Пушкин был вынужден давать объяснения. См.: Письма IV, с. 287–289.

⁷³²

«Современник» был разрешен Николаем I к 10 января; 19 января А. Л. Крылов был назначен цензором.

⁷³³

Здесь хронологическая неточность: с 8 по 16 апреля Пушкина не было в Петербурге; П. И. Гаевский назначен вторым цензором около 10 апреля. Сведений о цензуровании Гаевским «Современника» нет.

⁷³⁴

Речь идет о некрологической заметке, помещенный в ЛПРИ, 1837, № 5, 30 января и принадлежащей перу В. Ф. Одоевского (Р. Б. Заборова. Неизданные статьи В. Ф. Одоевского о Пушкине. — П. Иссл. и мат., I, с. 320; Карамзины, с. 176).

⁷³⁵

Аналогичное письмо попечителю Московского учебного округа (и председателю Московского цензурного комитета) графу С. Г. Строганову было направлено Уваровым 1 февраля 1837 г. (РС, 1903, № 6, с. 646–647; «Щукинский сб.», вып. 1, с. 298; вып. 2, с. 305).

⁷³⁶

Искаженная цитата из «Евгения Онегина» (гл. VI, строфа XXXII).

⁷³⁷

См. об этом с. 230 и 528 наст. изд.

⁷³⁸

А. Я. ПАНАЕВА: Панаева Авдотья Яковлевна (1819–1893) — писательница, жена писателя И. И. Панаева. С середины 1840-х годов — гражданская жена Н. А. Некрасова. В 1848 году начала печататься в «Современнике» под псевдонимом Н. Станицкий. Ее «Воспоминания», написанные в конце 1880-х годов (напечатаны впервые: ИВ, 1889; отд. изд. 1890), являются ценным источником для изучения литературной атмосферы 1840-1860-х годов.

⁷³⁹

ИЗ «ВОСПОМИНАНИЙ» (Стр. 285). Панаева А. Я. (Головачева). Воспоминания. Вступ. статья, ред. текста и ком-мент. К. Чуковского. М., Гослитиздат, 1956, с. 216–217.

⁷⁴⁰

П. А. ПЛЕТНЕВ: Петр Александрович Плетнев (1792–1865) — один из ближайших друзей Пушкина, поэт, критик, профессор (впоследствии ректор) Петербургского университета. Познакомившись с Пушкиным еще в 1816 году, он поддерживал с ним связь в годы михайловской ссылки. Плетнев был тесно связан с Дельвигом; со второй половины 1820-х годов он становится и формально и фактически доверенным лицом Пушкина во всех его издательских делах; при его участии был издан «Евгений Онегин» (кроме гл. II), «Стихотворения» 1826 и 1829 годов, «Полтава», «Борис Годунов», «Повести Белкина». Пушкин посвятил ему второе полное издание «Онегина». Плетнев был одним из основных сотрудников «Северных цветов», «Литературной газеты», «Современника»; в 1830-е годы (особенно в 1835–1836 гг.) его общение с Пушкиным почти повседневно. Культ личности и творчества Пушкина Плетнев сохранил до конца жизни. Воспоминаний о Пушкине он не оставил (см. об этом во вступ. статье); его рассказы, широко использованные Анненковым, Бартеневым, Гаевским, Гротом, ценны деталями, рисующими бытовой облик Пушкина, его привычки, передачей его слов и т. п., но, сообщая о реалиях, поясняющих творчество, Плетнев часто ошибается, даже когда дело касается «Современника» и «Литературной газеты».

Первая из опубликованных здесь статей — биографический очерк, написанный Плетневым для «Современника» (1838); вторая — набросок, не вошедший в печатный текст; он был опубликован по автографу Я. К. Гротом. Из обеих статей берутся фрагменты, носящие мемуарный характер.

Первая статья о Жуковском впервые была опубликована под заглавием «Чтение о В. А. Жуковском», в Известиях II отделения Академии наук, т. I, 1852, с. 146–162; 194–206; вторая («О жизни и сочинениях В. А. Жуковского») — в «Живописном сборнике», т. III, 1853, с. 355–397 и отдельно (СПб., 1853).

⁷⁴¹

ИЗ СТАТЕЙ О ПУШКИНЕ (Стр. 287). «Александр Сергеевич Пушкин». — Совр., 1838, т. X, с. 23–24, 36–38, 48–49; «Александр Пушкин». — «Сочинения и переписка П. А. Плетнева», т. III. СПб., 1885, с. 242–243.

⁷⁴²

Осиповы-Вульф. См. т. I, с. 528–530 наст. изд.

⁷⁴³

Об этой известной привычке Пушкина см. свод свидетельств: Письма, II, с. 257.

⁷⁴⁴

См. т. I, с. 436 наст. изд. (в рассказах о Пушкине П. Парфенова). Ср. воспоминания С. М. Сухотина, встретившегося с Пушкиным в 1833 г. в купальне на Неве против Летнего сада: «Я не заметил, как ко мне подплыл какой-то кудрявый человек и звонким, приветливым голосом сказал: «Позвольте мне вам показать, как надо плавать, — вы не так размахиваете руками, надо по-лягушечьему», — и тут кудрявый человек стал нам показывать настоящую манеру» («Из воспоминаний молодости». — РА, 1864, 2-е изд., с. 981).

⁷⁴⁵

ИЗ СТАТЕЙ О ЖУКОВСКОМ (Стр. 289). «Василий Андреевич Жуковский. 1852». — «Сочинения и переписка П. А. Плетнева», т. I. СПб., 1885, с. 29, 39. «О жизни и сочинениях В. А. Жуковского» (1852). — Там же, с. 65, 97–98.

⁷⁴⁶

См. вступит. статью.

⁷⁴⁷

ИЗ ПЕРЕПИСКИ С Я. К. ГРОТОМ (Стр. 290). ПГП, т. I, с. 344–345; 495–496; т. II, с. 221–222; с. 356, 464, 543, 548, 693, 731; III, 159, 399–400.

⁷⁴⁸

См. письмо Пушкина к Плетневу около 11 октября 1835 г., где идет речь об альманахе «Орион» («Арион»): «я люблю имена, не имеющие смысла: шуточкам привязаться не к чему» (Письма IV, с. 111, 278).

⁷⁴⁹

По-видимому, Н. И. Тарасенко-Отрешков («Отрешко») общавшийся с Пушкиным в 1832–1837 гг. и оставивший воспоминания о нем (ИВ, 1886, № 2, с. 388–391; РС, 1908, № 2, с. 428–433); его Пушкин пытался привлечь к заведованию редакцией замышляемой газеты. Отрешков пользовался не слишком хорошей репутацией — как по деловым, так и по личным качествам; его деятельность в качестве члена Опеки над имуществом Пушкина вызывала подозрение в прямом мошенничестве. Его вывел Лермонтов в «Княгине Литовской» под фамилией Горшенков (Н. Лернер. Оригинал одного из героев Лермонтова. — «Нива», 1913, № 37, с. 731–732).

⁷⁵⁰

Это ходячее речение, или обрывок анекдота, затем было подхвачено Лермонтовым и попало в стих. «Журналист, читатель и писатель» (Э. Герштейн. Судьба Лермонтова. М., 1964, с.197).

⁷⁵¹

Речь идет о знаменитой импровизации Мицкевича 30 апреля 1828 г., о которой впоследствии вспоминал Вяземский. См.: М. А. Цявловскии. Статьи о Пушкине. М., 1962, с. 168–169 и т. I, с. 130–131 наст. изд.

⁷⁵²

См. «Домик в Коломне», строфа XXI. О том же сообщал Бартеневу П. В. Нащокин (Рассказы о П., с. 29, 81). Пушкин видел Стройновскую в церкви Покрова в Коломне в 1817–1820 гг.

⁷⁵³

См. вступит, статью.

⁷⁵⁴

Ср. в воспоминаниях А. С. Данилевского, встретившего Пушкина на даче у Плетнева в Лесном, куда отправился вместе с Гоголем: «Через несколько времени, почти следом за ними, явились Пушкин с Соболевским. Они пришли почему-то пешком с зонтиками на плечах. Вскоре к Плетневу приехала еще вдова Н. М. Карамзина, и Пушкин затеял с нею спор. Карамзина выразилась о ком-то: «Она в интересном положении». Пушкин стал горячо возражать против этого выражения, утверждая с жаром, что его напрасно употребляют вместо коренного, чисто русского выражения: «Она брюхата», что последнее выражение совершенно прилично, а напротив, неприлично говорить «она в интересном положении» (В. И. Шенрок. Материалы для биографии Гоголя, т. 1. М., 1892, с. 362). Слово «беременна» в языке Пушкина крайне редко; слово «брюхата» — обычно, как у Пушкина, так и в ближайшем его окружении (ср., напр., письмо к нему Нащокина 1834 с — XV, 135).

⁷⁵⁵

Н. А. ДУРОВА: Надежда Андреевна Дурова (1783–1866) — женщина-воин, известная своей необычайной для женщины биографией: бежав из родительского дома, под видом мужчины, она проделала походы 1807 года и 1811–1812 годов, участвовала в Бородинском сражении, была ранена, получила Георгиевский крест и разрешение Александра I на продолжение службы (под фамилией Александров). В 1817 году вышла в отставку с чином штаб-ротмистра и жила в Сарапуле изредка выезжая в столицу; она сохранила платье, привычки, манеру поведения мужчины. Свою биографию она изложила в «Записках», принесших ей славу одаренного литератора; в попытках издать их она обратилась к Пушкину, который взялся содействовать ей и напечатал в «Современнике» главу из «Записок», которые оценил очень высоко.

Рассказ о своем приезде в Петербург для издания «Записок», историю знакомства и недолгого общения с Пушкиным Дурова изложила в мемуарной повести «Год жизни в Петербурге…» (1838), вышедшей вскоре после смерти Пушкина и при жизни других описанных в ней лиц. Это входило в прямое задание Дуровой: ее повесть памфлетна и обращена к реальным лицам — ее персонажам (см. ее «Автобиографию», 1861). Конфликт развертывается между наивным провинциалом, принимающим видимость отношений за их сущность, и равнодушным столичным обществом, живущим единственно по законам этикета (все это символизируется лейтмотивом-ситуацией: интерес и радушие к гостю при первом знакомстве сменяется полным равнодушием при «третьем посещении»). Художественная концепция заставляет Дурову во многом изменять подлинную картину, смешать факты и т. д., — нечто подобное делала она и в «Записках», претендовавших на фактическую строгость. Концепция эта наложила известный отпечаток на фигуру Пушкина, чья готовность помочь Дуровой наталкивается на неодолимые препятствия, которым Пушкин уступает, впрочем, эпизоды с Пушкиным выдержаны в мягких, благожелательных тонах и содержат весьма любопытные бытовые детали.

Хронология событий подчинена стремительно развивающемуся сюжету; сами события сконцентрированы и освобождены от побочных деталей, фигура рассказчицы несколько идеализирована. В целом «Год жизни в Петербурге» не столысо мемуары, сколько повесть с реальными персонажами и очень живым изображением быта.

⁷⁵⁶

ГОД ЖИЗНИ В ПЕТЕРБУРГЕ (Стр. 293). «Год жизни в Петербурге, или Невыгоды третьего посещения». Сочинение Александрова. СПб., 1838, с. 2–6, 27–34, 40–44, 46–49.

⁷⁵⁷

История печатания записок рассказана Дуровой неточно — явно в литературных целях: В первой половине 1835 г. к Пушкину обратился брат мемуаристки — В. А. Дуров, знакомый ему ранее; он сообщил о записках и издательских намерениях сестры; 16 июня Пушкин ответил ему согласием хлопотать об издании и, может быть, купить записки (XVI, 35). 5 августа 1835 г. Дурова пишет Пушкину уже от себя, предлагая купить рукопись XVI, 43). Однако здесь она цитирует не это письмо, а очень свободно пересказывает общий смысл своей последующей переписки (ср., напр., упоминание о «Современнике», разрешенном лишь в январе 1836 г.); только в письме 17–27 марта 1836 г. (отосланном 18 апреля) Пушкин сообщает Дурову о журнале, в котором он намерен печатать записки (XVI, 99; ср.:Письма IV, с. 129 и 299). Более того, Пушкин был не первым и не единственным предполагаемым издателем; еще 4 апреля 1835 г. Дурова послала рукопись Н. Р. Мамышеву в Гатчину с той же целью (см. ее письмо Мамышеву от 23 сентября 1835 г. — «Отчет Имп. Публичной библиотеки за 1889 г.». СПб., 1893, с. 195) и, в течение полугода не получая ответа, обратилась к Пушкину. Поэтому она не могла и приложить к своему письму главу из рукописи (см. ее письмо Пушкину от 30 сентября 1835 г. — XVI, 52), Пушкин познакомился с ее текстом к 27 марта (XVI, 99). Вся эта предыстория опущена мемуаристкой как по этическим, так и по литературным причинам. Дурова издавала записки отчасти из-за материальных затруднений, о чем не могла говорить в печати; в памфлетно-дидактических целях она создавала автопортрет наивного и непрактичного провинциала, издающего свой первый труд единственно по настоянию близких.

⁷⁵⁸

Речь идет о несохранившемся письме Пушкина к Дуровой от августа — сентября 1835 г. с согласием купить записки и сообщением, что он до декабря находится в деревне (см. упомянутое письмо к Мамышеву от 23 сентября).

⁷⁵⁹

В опущенном нами фрагменте повести рассказано об обстоятельствах приезда Дуровой в Петербург; она сняла номер в гостинице Демута.

⁷⁶⁰

Пушкин получил через В. А. Дурова «Записки о 1812 годе» (отрывок из полной рукописи записок), которые взял для «Современника» с гонораром по 200 руб. за лист (XVI, 99); 4–9 мая они печатались (ЛН, т. 58, с. 132). Номер «Современника» с ними («Записки Н. А. Дуровой, издаваемые А. Пушкиным». — Совр., 1836, II, с. 53–132) вышел 3 июля (Рыскин, с. 44).

⁷⁶¹

По хронологическим указаниям Дуровой, В Петербург она приехала 24 мая, на следующий день (утром) переехала к Демуту и написала упомянутую здесь (несохранившуюся) записку, 26 мая, «в половине первого» принимала впервые Пушкина, 28 мая Пушкин вторично приехал к ней и предложил занять его квартиру; 30 мая она получила записку Пушкина с подтверждением приглашения и отказ — от домовладельца; тем же числом датируется и ее записка Пушкину. По-видимому, 31 мая она обедает у Пушкина; 15 июля Пушкин привозит ей рукопись; к концу июля относится ее неудачный визит и разговор с Плетневым. Между тем известная нам записка Пушкина с приглашением переехать к нему написана не 30 мая, а около 10 июня; визит Пушкина накануне был 7 июня (XVI, 125). Вероятно, недоразумение с домовладельцем также имело место не в мае, а позже (конфликт Пушкина с домохозяином произошел в августе 1836 г., после чего он переехал из дома Баташева (на Дворцовой набережной, ныне наб. Кутузова, 32) в дом С. Г. Волконской на Мойке (ныне дом 12). См.: Рукою П., с. 788–791, 793). Все это ставит хронологию «Года жизни в Петербурге» под серьезные сомнения. Сопоставление рассказа с данными перелиски убеждает, что содержание писем передано Дуровой в самых общих чертах, контаминировано и даже изобретено. См. комментированное издание переписки: Переписка П.Т II. С. 490–505 (прим. М. А. Гурьян).

⁷⁶²

Письмо Пушкина с отзывом о полной рукописи записок неизвестно; сообщение о готовности квартиры — в письме около 10 июня (см. прим. 5). Возможно, цитируемое здесь письмо — свободная контаминация нескольких писем.

⁷⁶³

Уведомление Дуровой Пушкина об инциденте с управляющим домом неизвестно, как и благодарность за отзыв; просьба об исправлениях (с совершенно иным текстом) — в письме 24 июня (XVI, 128).

⁷⁶⁴

О позднем обеденном времени у Пушкина (шесть часов) упоминает и А. П. Керн (ПиС, вып. V, с. 151).

⁷⁶⁵

«Три дамы» — А. Н. и Е. Н. Гончаровы и, возможно, О. С. Пушкина (Павлищева). Роды Н. Н. Пушкиной произошли 22 мая; однако еще в конце июня она избегала показываться гостям (ЛН, т. 16–18, с. 808).

⁷⁶⁶

Сыновья Пушкина Александр и Григорий, новорожденная дочь Наталья и четырехлетняя Мария, о которой далее идет речь.

⁷⁶⁷

Пушкин был занят срочными, издательскими делами и хозяйственными заботами по имению; 13 июля он писал Н. И. Павлищеву в тех же выражениях: «Здесь у меня голова кругом идет, думаю приехать в Михайловское, как скоро немножко устрою свои дела» (XVI, 139).

⁷⁶⁸

Переписка Пушкина и Дуровой дает ряд существенных деталей, в известной мере изменяющих картину. Признаки нетерпения и раздражения задержкой издания Дурова начинает проявлять уже в середине июня. По-видимому, тогда же состоялся ее неудачный визит; 24 июня она пишет Пушкину: «Видеться нам, как замечаю, очень затруднительно; я не имею средств, вы — времени». Она просит вернуть записки, с которых берется сделать копию в четыре дня, после чего настаивает, чтобы Пушкин показал их Николаю I, как своему цензору, и напоминает о гонораре за главы в «Современнике». «Мне так наскучила бездейственная жизнь и бесполезное ожидание, что я только до 1 июля обещаю вам терпение, но с 1-го, пришлете или не пришлете мне мои записки, действую сам» (XVI, 129). Пушкин отвечает очень лояльным и доброжелательным письмом около 25 июня, где есть близко перефразированные Дуровой слова: «…продадите ли вы их или будете печатать от себя, все хлопоты издания, корректуры и проч. извольте возложить на меня. Будьте уверены в моей преданности и, ради бога, не спешите осуждать мое усердие» (XVI, 130). Издание записок Дурова поручила своему родственнику И. Г. Бутовскому, который издал их к концу 1836 г. («Кавалерист-девица. Происшествие в России», ч. I–II. Издал Иван Бутовский. СПб., 1836). В своей «Автобиографии» 1861 г. Дурова излагает весь эпизод несколько иначе и точнее (Надежда Дурова. Записки кавалерист-девицы. Татарское кн. изд-во, 1966, с. 191).

⁷⁶⁹

Н. В. ГОГОЛЬ: Личные и творческие связи Гоголя с Пушкиным составляют одну из важных проблем истории-русской литературы — и далеко не во всем ясны. Период их общения — с 20 мая 1831 по июнь 1836 года, — в особенности лето 1831 г., когда они часто видятся в Царском Селе, и 1836 год, когда Гоголь становится одним из активных сотрудников «Современника». Пушкин высоко ценил талант Гоголя; он слышал до печати ряд его произведений («Вечера на хуторе близ Диканьки», «Повесть о том, как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем»), поместил в «Современнике» «Нос», «Коляску» и др. и несколько рецензий и откликов (свой — на «Вечера на хуторе…», статью Вяземского — о «Ревизоре» и т. д.). В «Современнике» же была помещена и статья Гоголя «О движении журнальной литературы в 1834 и 1835 гг.», однако Пушкин далеко не во всем был согласен с нею и сделал необходимые оговорки в печати (см. ниже). Уже в «Арабесках» Гоголь говорит о Пушкине как о великом национальном поэте («Несколько слов о Пушкине»). В «Выбранных местах из переписки с друзьями» (СПб., 1847; автограф — РГБ) он обращается к собственным воспоминаниям о поэте, которые приводит к случаю, сообщая отдельные слова и эпизоды; те из них, которые поддаются датировке, относятся к 1836 году. По функции своей они являются частью обшей идейной структуры книги; Пушкин как бы поддерживает своим авторитетом и утопическую социальную критику Гоголем современного русского общества, и его консервативно-патриархальную социальную программу, вызвавшую знаменитое письмо Белинского. Наиболее существенны — свидетельства Гоголя о получении от Пушкина сюжетов «Мертвых душ» и «Ревизора»; однако конкретные обстоятельства этой «передачи» в литературе не выяснены до конца. Поскольку мемуарные фрагменты в книге Гоголя не являются воспоминаниями в точном смысле слова, они не дают полной картины отношений его с Пушкиным, и не ставят себе такой цели, и должны рассматриваться как ряд разрозненных свидетельств, несущих на себе печать общей концепции книги (см. вступит, статью).

⁷⁷⁰

ИЗ СТАТЬИ «О ТОМ, ЧТО ТАКОЕ СЛОВО» (Стр. 299). Н. В. Гоголь. Полн. собр. соч., т. VIII. Изд-во АН СССР, 1952, с. 229 («Выбранные места из переписки с друзьями». Статья 1844 г.).

⁷⁷¹

Цитируются строки из оды Державина «Храповицкому» (1797). Отзыв Пушкина подвергся дальнейшей интерпретации у Розена (см. с. 314 наст. изд.), у Жуковского («О поэте и современном его значении», 1848 — см.: В. А. Жуковский. Полн. собр. соч., т. 3. Пг., 1918, с. 225–233; написано первоначально как ответ на письмо Гоголя от 10 января 1848 с (29 декабря 1847 г.) — см.: Гоголь, т. XIV, с. 33), у Плетнева (знакомого в рукописи как с книгой Гоголя, так и со статьей Жуковского — см. письмо его Жуковскому 1(13) октября 1851 г. — П. А. Плетнев. Сочинения и переписка, т. 3. СПб., 1885, с. 703; см. также с. 289 наст. изд.), у Вяземского. Последний предполагал, что слова Пушкина относились к стихотворению Державина в целом и были возражением на его попытку оправдать конформизм в поэзии своей неподкупностью как чиновника (письмо Плетневу 1 декабря (19 ноября) 1852 г. — П. А. Плетнев. Сочинения и переписка, т. 3, с. 408); впрочем, впоследствии Вяземский сам привел формулу Пушкина без всяких комментариев (П. А. Вяземский. Полн. собр. соч., т. I. СПб., 1878, с. 324). Подлинный контекст, в котором были сказаны слова Пушкина, неизвестен; однако можно предположить, что Вяземский в наибольшей мере подошел к истине. В последние годы жизни Пушкина особенно занимает проблема общественного и личного поведения писателя (ср. его оценки личности и деятельности Вольтера, Радищева, Карамзина, Шатобриана и др.; 1836); те же вопросы возникали при оценке им деятельности писателей XVIII века — Фонвизина и др. (см.: Новонайденный автограф). К тому же времени относится и противопоставление Державина-поэта Державину-человеку, которое проводил Пушкин в разговорах с Нащокиным (см. с. 196 наст. изд.; Рассказы о П., с. 48).

⁷⁷²

ИЗ СТАТЬИ «О ЛИРИЗМЕ НАШИХ ПОЭТОВ» (Стр. 299). Н. В. Гоголь. Полн. собр. соч., т. VIII, с. 252–254 («Выбранные места из переписки с друзьями». Статья 1846 г.).

⁷⁷³

О консервативной легенде о Пушкине, выразившейся в этом отрывке и опирающейся на письмо Жуковского, см. во вступит, статье. Самые слова Пушкина выступают здесь в характерном для Гоголя стилевом оформлении. Вместе с тем ощущается и реальная основа свободно переданных и интерпретированных рассуждений Пушкина. Так, понимание монарха как проводника закона прямо восходит к просветительским представлениям XVIII в. (этой проблемы, поставленной еще в «Вольности», Гоголь не улавливает, трактуя закон как социально-юридическую категорию). Идея монарха, смягчающего закон, в общефилософском плане была поставлена еще Карамзиным; у Пушкина она имеет и конкретный аспект: постоянные призывания монарха к милосердию по отношению к осужденным декабристам (это одна из важных тем позднего пушкинского творчества). Наконец, неприязнь Пушкина к демократии северо-американского типа нашла отражение в «Джоне Теннере» (1836), она усилилась особенно в 1836 г., после чтения Пушкиным книги Токвиля (см. критический обзор литературы; М. П. Алексеев. К статье Пушкина «Джон Теннер». — Врем. ПК, 1966, с. 50–56). Близкое суждение Пушкина передают и мемуары В. Н. Анненковой, видевшей Пушкина в январе 1837 г. у великой княгини Елены Павловны: «Разговор был всеобщим, говорили об Америке. И Пушкин сказал: «Мне мешает восхищаться этой страной, которой теперь принято очаровываться, то, что там слишком забывают, что человек жив не единым хлебом» (И. Андронников. Исследования и находки. М., 1964, с. 175). Толкование стихотворения «С Гомером долго ты беседовал один», обращенного к Гнедичу (в посмертном собрании сочинений ошибочно озаглавлено к Н***), произвольно и вызвало недоумение и даже возмущение Шевырева, писавшего об этом Гоголю и Плетневу; знал истинного адресата и Белинский (см. подробно: Н. Ф. Бельчиков. Пушкин и Гнедич. История послания 1832 г. — В кн.: «Пушкин. Сборник I». М., 1924, с. 179–213).

⁷⁷⁴

ИЗ СТАТЬИ «ЧЕТЫРЕ ПИСЬМА К РАЗНЫМ ЛИЦАМ ПО ПОВОДУ "МЕРТВЫХ ДУШ"» (Стр. 300).Н. В. Гоголь. Полн. собр. соч., т. VIII, с. 292, 294 («Выбранные места из переписки с друзьями». Статья 1843 г.).

⁷⁷⁵

ИЗ СТАТЬИ «В ЧЕМ ЖЕ, НАКОНЕЦ, СУЩЕСТВО РУССКОЙ ПОЭЗИИ И В ЧЕМ ЕЕ ОСОБЕННОСТЬ» (Стр. 301). Н. В. Гоголь. Поли. собр. соч., т. VIII, с. 378, 387–388 («Выбранные места из переписки с друзьями». Статья 1845–1846 гг.).

⁷⁷⁶

О стремлении Пушкина побудить Жуковского писать критические статьи говорил и Плетнев (ср. с. 289–290 наст. изд.).

⁷⁷⁷

Цитата — из послания Языкова «Д. В. Давыдову» (МН, 1835, август; кн. 2. с. 471). Пушкин высоко ценил это стихотворение (см. упоминание о нем в письме Языкову 14 апреля 1836 г. — Письма IV, с. 133).

⁷⁷⁸

ИЗ СТАТЬИ О «СОВРЕМЕННИКЕ» (Стр. 302). Н. В. Гоголь. Полн. собр. соч., т. VIII, с. 422 (Статья 1846 г.).

⁷⁷⁹

Пушкин рассматривал Гоголя как активную силу в журнале; однако не во всем соглашался с его критическими суждениями и вынужден был оспаривать некоторые из них в «Письме к издателю». См.:П. Итоги и проблемы, с. 231 и сл.; Н. Н. Петрунина, Г. М. Фридлендер. Пушкин и Гоголь в 1831–1836 годах. — П. Иссл. и мат., VI, с. 212 и сл. Гоголь, несомненно, преувеличивает свою роль в организации журнала.

⁷⁸⁰

ИЗ «АВТОРСКОЙ ИСПОВЕДИ» (Стр. 302). Н. В. Гоголь. Полн. собр. соч., т. VIII, с. 439–441 (Статья 1847 г.).

⁷⁸¹

О факте «передачи» Гоголю Пушкиным сюжетов «Ревизора» и «Мертвых душ» есть ряд свидетельств, разной степени достоверности (П. В. Анненков, О. М. Бодянский, В. А. Соллогуб, П. И. Бартенев и др.). О начале работы над «Мертвыми душами» Гоголь сообщил Пушкину 7 октября 1835 г. Разбор и оценка версий см.: В. Гиппиус. Литературное общение Гоголя с Пушкиным. — «Ученые записки Пермского гос. университета», вып. 2, 1930, с. 89–102.

⁷⁸²

Е. Ф. РОЗЕН: Барон Георгий (Егор) Федорович Розен (1800–1860) — поэт, драматург, критик, из остзейских дворян. Получил превосходное домашнее образование, преимущественно классическое. Изучать русский язык он начал поздно, в возрасте девятнадцати лет, будучи гусарским корнетом, но уже в середине 1820-х годов выступил в печати с оригинальными стихами и переводами из Дельвига и Пушкина. В 1829–1836 годах он довольно тесно связан с пушкинско-дельвиговским кругом; здесь сочувственно и внимательно относятся к нему как к эрудированному теоретику и критику, лирику и автору опытов в области народной драмы (ср. острый интерес Пушкина к аналогичным попыткам у Погодина). Творчество Розена принимается не безусловно: в 1830–1831 годах он разошелся с Дельвигом как раз из-за строгого отзыва о его сочинении; в отношении современников к нему улавливается и доля иронии, которую вызывало его восторженное самомнение, его риторический пафос, даже певучий остзейский выговор, с которым он защищал чистоту русской народной речи. Воспоминания Розена о Пушкине и Гоголе являются частью его большой критической статьи о «Выбранных местах…» (1847); с консервативных позиций он противопоставляет Пушкина Гоголю и всему «гоголевскому» направлению (см. вступ. статью). Одновременно он защищает и себя: убежденный в непреходящей ценности своих стихов и драм, осмеиваемых литературными противниками за казенный патриотизм и погрешности против языка, он обращается к свидетельству и защите «мертвых», в первую очередь Пушкина. Его собственная фигура принимает увеличенные размеры; не одаренный чувством юмора, он меняет акценты и пропорции, расширительно толкует слышанные им беседы, прибегая нередко к субъективным умозаключениям, не улавливает подтекста и оттенков смысла передаваемых им слов. Вместе с тем в своей основе воспоминания Розена очень точны; самого его современники рисовали как человека прямодушного и щепетильного. Редко привлекавшие к себе внимание, они ценны не только по сообщаемым фактам, но и по наблюдениям Розена, где парадоксально сочетались наивность и тонкая проницательность (ср., напр., его замечания о психологических причинах тяготения Пушкина к фантастике и др.). При соответствующем критическом осмыслении они должны быть учтены и при изучении литературных взаимоотношений Пушкина и Гоголя, далеко не во всем ясных и скудно документированных, где было не только сотрудничество, но и внутренние противоречия. Сводку материалов о Пушкине и Розене см.: Дн. Модз., с. 120–121; Дн. Сав., с. 339–344; Письма, III, с. 425.

⁷⁸³

ИЗ СТАТЬИ «ССЫЛКА НА МЕРТВЫХ» (Стр. 305). СО, 1847, № 6, отд. III, с. 10–30.

⁷⁸⁴

Рецензия Розена (1831) предназначалась для «Литературной газеты», но в связи с прекращением газеты напечатана в дерптском журнале «Dorpater Jahrbücher für Litteratur, Statistik und Kunst, besonders Russlands» (1833, Bd. I, № 1), в переводе — ЛПРИ, 1834, № 3. К статье был приложен перевод некоторых сцен «Бориса Годунова» по рукописному варианту, данному Пушкиным. Характер мемуарного сообщения носит примечание Розена об истории сцены «Ограда монастырская», отсутствующей в полном издании: «В заключение мы хотим упомянуть об одной сцене, которую автор исключил по совету польского поэта Мицкевича и нашего покойного Дельвига, так как, по их мнению, эта сцена ослабляла впечатление от рассказа Пимена. Пишущий эти строки держится совсем другого мнения и находит, что переход от этого рассказа к бегству Отрепьева вследствие исключения этой сцены стал слишком резким… Так как автор намерен восстановить эту сцену во втором издании, он позволил нам предварительно ознакомить с нею немецких читателей» (подл. по-немецки. Ср. VII, 433). К этому второму изданию Пушкин намеревался написать предисловие в виде письма к Розену (XIV, 240).

⁷⁸⁵

Это письмо не сохранилось.

⁷⁸⁶

Дневник Пушкина стал известен его ближайшим друзьям сразу после «разбора» бумаг Пушкина; так, его видели А. Тургенев, Баратынский, Н. В. Путята (Щеголев, с. 300; РА, 1899, № 6, с. 352). Публикация дневника в 1847 г. была невозможна; впервые отдельные записи у Анненкова. Отзыв о Розене — под 2 апреля 1834 г.: «Кукольник пишет Ляпунова. Хомяков тоже. Ни тот, ни другой не напишут хорошей трагедии. Барон Розен имеет более таланта» (XII, 323). Розен переакцентирует отзыв, хотя, как и далее, точен в передаче самых сведений.

⁷⁸⁷

Розен начал заниматься русским языком в 1819 г.; в «московском телеграфе» сотрудничал в 1825–1826 гг.

⁷⁸⁸

Знакомство Розена с Пушкиными должно было произойти еще 8 июля 1828 г., при посредстве В. П. Титова, но визит не состоялся (ЛН, т. 16–18, с. 699). Шевырев познакомил их в бытность свою в Петербурге с 16 по 28 февраля 1829 г. (там же, с. 702, 705; Москв., 1848, № 4, с. 111).

⁷⁸⁹

Известные критические замечания и поправки Пушкина, сделанные Дельвигу, Вяземскому, Плетневу, Погодину, В. Туманскому, но вместе с тем и А. Бестужеву и даже П. Ершову, не принадлежавшим к близкому окружению Пушкина. Поправки в стихах Дельвига-относятся еще к 1819 г.

⁷⁹⁰

Стихотворение «Загадка (при посылке бронзового сфинкса)» напечатано Розеном в альманахе «Царское село на 1830», с. 4 (вышел около 16 января 1830 г.). Спондей — античная стопа, состоящая из двух долгих слогов. Здесь эквивалентом спондея являются два ударных слога в четвертой стопе (грек духом).

⁷⁹¹

«Стихотворения Александра Пушкина. Третья часть». СПб., 1832. Разговор этот происходил позже указанного Розеном срока, не ранее поздней осени — зимы 1831 г., в Петербурге (ср.: Письма, III, с. 52, 427).

⁷⁹²

NN — П. А. Вяземский; речь идет о стихе из его «Послания к М. Т. Каченовскому» (1820): «Как некий вечный огнь на алтаре весталок», в свое время вызвавшем критические нападки. Пушкин не был доволен сатирой Вяземского (XIII, 34). См.: Вацуро В. Э. Из разысканий о Пушкине. — Врем. ПК, 1972. Л., 1974. С. 106–108.

⁷⁹³

Об интересе Пушкина к фигуре Лжедимитрия см. также с. 9. «Загадочным лицом» считал Лжедимитрия и Карамзин, о чем Пушкину, конечно, было известно; в 1818 г. Карамзин говорил Кюхельбекеру, что его следует «считать истинным» (В. К. Кюхельбекер. Дневник. Л., 1929, с. 63), однако в «Истории» принял традиционную версию.

⁷⁹⁴

Difficulté vaincue (побежденная трудность) — одно из излюбленных выражений Пушкина (ср.: «О поэзии классической и романтической» — XI, 37), восходящее к Вольтеру и, возможно, пришедшее к Пушкину из уст Карамзина (см.: Врем. ПК, 1972 Л., 1974. С. 104–106

⁷⁹⁵

О своих сомнениях по поводу связи Лжедимитрия с Ксенией Годуновой Пушкин писал в письме Н. Н. Раевскому-сыну (1829) — XIV, 48.

⁷⁹⁶

Первое чтение «Ревизора» состоялось 18 января 1836 г.; П. А. Вяземский сообщал, что Гоголь «читает мастерски и возбуждает «un feu roulant d’éclats de rire dans l’auditoire» (взрывы смеха у аудитории) (ОА, III, с. 285). Разговор с Пушкиным происходил не позднее конца апреля 1836 г., когда он жил в доме Баташева (см. с. 548 наст. изд.).

⁷⁹⁷

Характерологическая схема, построенная Розеном, в значительной мере субъективна, однако не лишена известной фактической основы. Подобным же образом сам Пушкин определял свой собственный характер (ср. с. 59 в записках Полевого). Есть основания думать, что эта автохарактеристика отразилась в «Путешествии из Москвы в Петербург (подробнее см.: Вацуро В. Э. Записки комментатора. СПб., 1994, с. 313–345). Точно уловлено Розеном и угнетенное состояние Пушкина в 1836 г. (хотя и распространено на характер Пушкина в целом). Говоря о «гениальной бессмыслице». Розен, возможно, имеет в виду неизвестную ему, но близкую Пушкину традицию пародийно-алогической арзамасской «галиматьи» (ср. с. 150 наст. изд.) или какие-то другие факты, о которых у нас есть лишь косвенные сведения (ср. рассказ Е. А. Баратынского об утерянных двух строфах стихотворения «Не дай мне бог сойти с ума», где «выражалась несвязность мыслей сумасшедшего» (Рассказы о П., с. 51). Об отношении Пушкина к «Ревизору» см. также с. 232 наст. изд.

⁷⁹⁸

А. С. АНДРЕЕВ: Алексей Симонович Андреев (1792–1863) был преподавателем математики в Училище правоведения (1835–1850). Среди воспитанников училища он приобрел популярность благодаря умению рассказывать «преувлекательные анекдоты», чаще всего исторические. Добросовестный и «втайне либеральный», чиновник Андреев настолько увлекался всякими сколько-нибудь любопытными сведениями, что не ограничивался устной передачей их своим ученикам и вел систематические записи. Им были составлены особые «Книги выписок». В одной из таких книг, значащейся под № 4, две первые страницы отведены заметке, публикуемой в данном издании. Автор назвал ее «Встреча с А. С. Пушкиным».

Запись делалась Андреевым по памяти в 1840 году.

Одновременно А. С. Андреев является и автором записок «О Пушкине 1837 года» (см.: А. С. Поляков. О смерти Пушкина. Пг., 1928, с. 30–32; а также РС, 1881, № 2, с. 416–417.

⁷⁹⁹

ВСТРЕЧА С А. С. ПУШКИНЫМ (Стр. 322). Сб. «Звенья», т. II. Л., 1933, с. 235–241.

⁸⁰⁰

В 1827 г. Пушкин вернулся в Петербург после ссылки в селе Михайловском. Приехал он в 20-х числах мая (в ночь с 19 на 20 мая выехал из Москвы). Дельвиг с 31 мая считался в отпуске в Ревеле (см.:Гаевский В. П. Дельвиг. — Совр., т. 47, 1854, № 9, с. 9), следовательно, посещение обоими выставки можно отнести к концу мая — началу июня. (Точная дата отъезда Дельвига неизвестна.) Не удивительно, что Дельвиг спешил отвести Пушкина на выставку: о картине Брюллова много говорили и писали. «Отечественные записки» видели в ней «новое свидетельство первоклассного таланта <…> молодого артиста». «Картина сия заключает в себе истинное волшебство живописи, — писал критик, — девушка, встрепенувшаяся от сладкого сна, бежит к фонтану освежиться водой. Она подставила обе ручки под желобок и с нетерпением ждет, как они наполняются водой. На сию последнюю устремлено все ее внимание, она не примечает, что на нее обращен жадный взор зрителя. <…> Меж тем лучи восходящего солнца пробиваются, как чрез янтарь, сквозь прелестное ушко ее. Это совершенное очарование!» (ОЗ, 1826» № 70, февраль, с. 344). Позднее «Итальянское утро» было приобретено императрицей и находилось в ее будуаре в Зимнем дворце. Чтобы видеть картину, требовалось особое разрешение (см.:А. Н. Мокрицкий. Дневник, с. 38. — Отдел рукописей Гос. Третьяковской галереи, ф. 33, № 24).

Замечание Пушкина о копиистах прямо перекликается с историей создания произведения. Ученик Брюллова М. И. Железнов писал по этому поводу: «Вскоре по приезде в Рим он <Брюллов> сидел в кафе Греко вместе с немецкими художниками, говорившими, что искусство оканчивать картины так, как их оканчивали голландские художники, было потеряно. Брюллов, не соглашаясь с этими мнениями, сказал, что художники перестали так оканчивать свои произведения потому, что считали такую оконченность излишней, и, чтобы доказать справедливость своих слов, написал «Итальянское утро» (см. «Неизданные письма К. П. Брюллова и документы для его биографии», с предисловием и примечаниями художника М. Железнова. Женева, 1867, с. 2).

⁸⁰¹

Воспоминания писались Андреевым по памяти и потому страдают некоторыми неточностями. Выставка Общества поощрения русских художников, где экспонировалась картина Брюллова «Итальянское утро», помещалась не в доме Таля, а в доме Марса на Невском проспекте. В доме Таля в 1836 г. жил Брюллов, и, очевидно, этим объясняется логическое смещение фактов.

⁸⁰²

А. Н. МОКРИЦКИЙ: Аполлон Николаевич Мокрицкии (1811–1871) происходил из семьи обедневших малороссийских дворян. Окончив нежинский лицей, где он был однокашником Гоголя и Кукольника, Мокрицкии отправился в Петербург и поступил вольноприходящим учеником в Академию художеств.

В Петербурге он поддерживал связь с бывшими нежинскими лицеистами: посещал Гоголя, Кукольника, Базили. Круг его знакомых составляли, преимущественно, художники и литераторы. На страницах дневника Мокрицкого часто встречаются имена В. Г. Теплякова, Н. А. Марковича, А. А. Краевского, Е. П. Гребенки. Бывал он и в доме П. А. Плетнева. У Плетнева в августе 1835 года Мокрицкий познакомился с Пушкиным, который благосклонно отозвался о его работах. В январе 1836 года он вновь встретил поэта в доме Плетнева, и тот приветствовал его как знакомого.

Будучи одним из ближайших учеников Брюллова и проводя у него все свободное от классов время, Мокрицкии был свидетелем неоднократных посещений Пушкиным академической мастерской художника. Он же по просьбе Брюллова нередко читал ему что-либо из пушкинских произведений. По ходу чтения художник обычно делал замечания, которые Мокрицкий заносил в свой дневник.

Собственно, большая часть этого дневника представляет собой не что иное, как жизнеописание Брюллова. Причем особенностью его является повышенная авторская экзальтация, сквозь призму которой преломляются реальные факты. Имени Брюллова постоянно сопутствуют эпитеты «великий», «знаменитейший», «гениальный», создается прижизненная «канонизация» художника.

Этим же свойством отличаются и опубликованные Мокрицким «Воспоминания о К. П. Брюллове».

Они появились в печати в 1855 году, вскоре после смерти художника. В то время вокруг его имени велись самые горячие споры, высказывались крайне противоположные мнения. По свидетельству одного из мемуаристов, в обществе зародилось «сомнение <…> относительно гениальности Брюллова, а от сомнения до отрицания всего один шаг». Ученики художника сочли себя обязанными предупредить этот шаг. «Мы, — писал Н. Рамазанов, — отобрав подробные сведения о Брюллове, постараемся передать со временем публике верное и беспристрастное жизнеописание многолюбимого и многочтимого оставившего нас гения». (Н. Рамазанов. Материалы для истории художеств в России, кн. I. М., 1863, с. 201).

Подобный «отбор» произвел и Мокрицкий, создавая свои «Воспоминания». К числу «отобранных» фактов, взятых, очевидно, из памяти, так как в его дневнике этого нет; принадлежит и сообщение о «коленопреклоненном» Пушкине. Тем самым Мокрицкий не только ставил знак равенства между Пушкиным и Брюлловым, но еще и несколько приподнимал последнего, подчеркивая его превосходство в данной ситуации. Подобная искусственная «приподнятость» прямо отвечала задачам, стоящим перед автором «Воспоминаний».

⁸⁰³

ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ О А. С. ПУШКИНЕ (Стр. 324). ОЗ, т. XII, 1855, с. 165.

⁸⁰⁴

Сопоставление текста «Воспоминаний» с текстом дневника Мокрицкого показывает, что среди январских заметок 1837 г. записи от 25-го числа нет. Кроме того, из дневниковых записей следует; что 25-го Брюллов был тяжело болен и вообще никого не принимал. Таким образом введение календарных дат в «Воспоминания» имеет целью создать впечатление документальности и поднсвных записей, перенесенных прямо из дневника.

⁸⁰⁵

Мокрицкий передавал упомянутый факт изустно в разных вариантах и разным лицам. По свидетельству другого ученика художника, М. И. Железнова, он распространял лишь первую часть истории, то, что Пушкин стоял на коленях перед Брюлловым. «…Не понимаю, почему Мокрицкий передавал это обстоятельство без конца, который он сам мне рассказывал и который, по-моему, очень важен, — писал Железнов, — Брюллов не отдал Пушкину рисунка, сказав, что рисунок уже продан княгине Салтыковой, но обещал Пушкину написать с него портрет и назначил время для сеанса. На бевд дуэль Пушкина состоялась днем ранее…» (см.: «Живописное обозрение», 1898, № 227-33).

⁸⁰⁶

Из дневниковой записи, сделанной 31 января, Мокрицкий взял лишь конец, то место, где говорится об отношении Брюллова к смерти Пушкина («Завидую его кончине», — говорил Брюллов).

⁸⁰⁷

В дневнике эта запись идет под датой — «31 марта». О желании Брюллова нарисовать фронтиспис к собранию сочинений в дневнике не упоминается.

⁸⁰⁸

ИЗ «ДНЕВНИКА ХУДОЖНИКА А. Н. МОКРИЦКОГО» (Стр. 325). Дневник художника А. Н. Мокрицкого. Сост., вступ. статья и примеч. Н. Л. Приймак. М., 1975. Автограф: Гос. Третьяковская галерея, отд. рукописей, ф. 33, ед. хр. 29.

⁸⁰⁹

Скульптурный портрет Пушкина, выполненный А. И. Теребеневым, вскоре стал весьма популярен. В ноябре 1837 г. ваятель вынужден был даже подать просьбу в Правление Академии художеств, чтобы предупредить появление подделок «итальянцами<…> сделанных мною небольшой фигурки и бюста в маленьком размере покойного Александра Сергеевича Пушкина», пользовавшихся большим спросом («Дневник художника А. Н. Мокрицкого». М., 1975, с. 211).

⁸¹⁰

Липинский Кароль Иосиф, Карл Феликсович (1790–1861) — польский скрипач-виртуоз и композитор, гастролировавший в России. В мастерской Брюллова он обратил внимание на позолоченный бюст Пушкина, о существовании которого упоминают мемуаристы.

⁸¹¹

М. И. ЖЕЛЕЗНОВ: Михаил Иванович Железнов (1825–1891) был вольноприходящим учеником Академии художеств. В 1853 году он кончил курс и получил звание художника. Однако его живописные произведения известны гораздо меньше, нежели его литературные труды. Особую известность приобрел он как автор воспоминаний и издатель писем К. П. Брюллова.

В последние годы жизни Брюллова Железнов неотлучно находился при нем, сопровождая его во время путешествия на остров Мадейру. Заметки этого периода он положил в основу своих воспоминаний. Как мемуарист; Железнов был крайне осторожен. Обилие прямой речи в его записках говорит о том, что он старался как можно более точно передавать слова Брюллова, сохраняя свойственную художнику манеру выражений.

Однако в печатный вариант воспоминаний Железнов включил далеко не все из того, что составляло его рукописные заметки. «Я бы мог рассказать о Брюллове, как о человеке, много дурного и кое-что хорошее, — писал он в одном из черновиков рукописи, — но говорю о нем только хорошее, потому что люди, которые должны были бы хорошо отзываться о нем, льстившие ему, считавшие за честь быть с ним вместе и называться его приятелями, не заметили в нем ничего хорошего и рассказывают о нем только одно дурное» (Гос. Русский музей, отд. рукописей, ф. 22, № 31). Исходя из этого, Железнов не опубликовал и один из известных ему эпизодов, касающийся отношений Брюллова и Пушкина к А. А. Олениной, Отрывок этот публикуется в настоящем издании.

⁸¹²

БРЮЛЛОВ В ГОСТЯХ У ПУШКИНА ЛЕТОМ 1836 ГОДА (Стр. 327). Сб. ОРЯС. Л., 1928, с. 107–109. Автограф: 697 ИРЛИ, ф. 244. Оп. 17, ед. хр. 16