У главного врача военного госпиталя Шервашидзе сегодня было хорошее настроение. Идя в угловую палату, он встретил в дверях Этери, сказавшую ему, что Дробышев пришел в себя и попросил пить.
— Сам просил? — радостно переспросил Шервашидзе.
— Сам, батоно![1]
Он быстро вошел в палату. Дробышев смотрел на него внимательным и осмысленным взглядом.
— Здравствуйте, Федор Михайлович!
Шервашидзе сел на край кровати, и она прогнулась под грузным телом главврача.
— Как себя чувствуете?
— Хорошо. Только вот слабость, — медленно ответил раненый. Помолчав немного, он добавил: — У меня к Вам просьба, доктор, позвоните Чиверадзе, я хочу его видеть.
— Позвонить-то я позвоню, но против встречи, как врач, возражаю категорически.
— Боюсь, что это будет уже навсегда. — Федор невесело улыбнулся.
— Чепуха, дорогой мой! Вообще, не ссорьтесь со мной, а то придет Чиверадзе — пожалуюсь. Таким молодцом держался, когда действительно было плохо, а теперь хандрить начинаете?
— Нет, не хандрю, а просто реально оцениваю.
Дробышев волновался, и это заметил Шервашидзе.
Он прекратил разговор, проверил пульс больного и ушел. Вернувшись в свой кабинет, он позвонил Чиверадзе и передал ему свою беседу с Дробышевым.
— Можно приехать? — спросил Чиверадзе.
— Что это вы все точно сговорились?
— Очень нужно!
— Быть может, дня через два… — уступая, сказал Шервашидзе.
— А если сейчас? Разговор будет короткий и, думаю, не взволнует его.
— Неужели так необходимо?
— Очень! — твердо сказал Иван Александрович.
— Тогда приезжайте. Только смотрите, ненадолго.
Через четверть часа Чиверадзе уже входил в кабинет главврача.
— Сколько времени вам нужно? — спросил Шервашидзе.
— Хандрит? — не отвечая, спросил Иван Александрович.
— Да, но это нормально. У него есть семья?
— Нет. Но из Москвы приехала его бывшая жена, просит разрешить свидание.
— Бывшая? — удивленно переспросил Шервашидзе. — Бывшая, — повторил он машинально. — Это хуже. Дайте сперва я поговорю с ней сам.
— Хорошо! Я пришлю ее.
— Только не сегодня! — предупредил хирург.
— Согласен! — кивнул Чиверадзе. — А теперь пойдемте.
Увидев Ивана Александровича, Дробышев обрадовался. Он любил этого веселого и энергичного человека, бывшего для него примером лучших чекистских традиций. Еще в Москве, напутствуя Федора, Березовский много говорил о Чиверадзе, и, проработав с ним этот напряженный, тяжелый год, Федор убедился в правоте Василия Николаевича. С Чиверадзе ему работалось легко, и он с радостью видел, что его отношение к начальнику разделяют и остальные работники оперативной группы. Бывали минуты, когда все не ладилось, задача, над которой они бились, казалась неразрешимой, но приходил Чиверадзе и, выслушав все за и против, подсказывал решение. И очень часто, почти всегда, оно было правильным.
Придя в ЧК еще юношей, Чиверадзе учился у своих старших товарищей искусству борьбы с врагом. После установления в Грузии Советской власти, он, по решению Центрального Комитета партии, был направлен в Абхазию, и вот уже десять лет бессменно руководит одним из участков работы.
— Ну, здравствуй, Федор, здравствуй! — Чиверадзе был искренне рад, он не думал увидеть Дробышева живым. — Как ты себя чувствуешь?
От волнения раненый не смог ответить и только, улыбаясь, кивнул головой.
Немного успокоившись, Федор, не отпуская руки Ивана Александровича, спросил:
— Как там дела? Неужели ушли?
— Ушли, брат, ушли, но теперь, думаю, ненадолго. Через несколько дней, когда ты немного окрепнешь, я приду и расскажу все подробно. Сейчас же ответь мне на несколько вопросов.
Он посмотрел на стоявшего рядом Шервашидзе. Тот понял, что мешает, и вышел.
Когда дверь закрылась, Чиверадзе присел на край кровати и негромко спросил.
— Кто приходил к тебе ночью у Квициния? Ты его знаешь?
— Это был человек Зарандия, — медленно ответил Дробышев. — Он сказал, что в Бак-Марани, в доме Минасяна, находится связной из города. Идет в лес, на встречу с Эмухвари.
— Ты не спросил, откуда он это знает?
— Конечно, спросил. Он ответил, что по заданию Зарандия бывает у Минасяна. Зарандия тут же подтвердил это. Придя к Минасяну в этот день, он застал у него незнакомого человека. Ему показалось, что Минасян и незнакомец растерялись. Когда он уходил, хозяин дома проводил его. Во дворе он спросил у Минасяна, кто этот человек. Тот смутился и промолчал. Когда они дошли до тропы, хозяин оглянулся на дом и шепнул, что это связной из города, идет в лес, к Эмухвари. Просил никому не говорить об этом. У тропы они попрощались, Минасян вернулся в дом, а он побежал в селение, чтобы сообщить в Сухум.
На почте ему сказали, что Зарандия здесь, у Квициния. Ну он и пришел к нам. Он посоветовал нам во что бы то ни стало захватить этого связного.
— Зарандия не говорил тебе, кто этот его человек?
— Когда тот ушел, Зарандия сказал, что это Акопян из селения Гульрипш. — Дробышев попытался приподняться на постели и с волнением спросил: — Постойте, разве этот человек не передал вам моей записки?
Иван Александрович отрицательно качнул головой.
— Никто не приходил. Ловушка.
Дробышев кивнул головой.
— Надо искать этого Акопяна, — произнес он.
— Искать и немедленно! — ответил Чиверадзе. — Перевернем весь берег, а найдем!
— Иван Александрович, а в городе известно, что я пришел в сознание? — спросил Федор.
— А что?
— Мне кажется, неплохо будет, если мы их успокоим. — Он грустно улыбнулся. — По логике вещей, моя смерть кое-кого бы устроила. Ведь как-никак я единственный свидетель. Я видел Эмухвари. Ну хорошо, — заметив протестующий жест своего собеседника, согласился Дробышев. — Они в лесу, и им на это наплевать. Но Минасян? Теперь он уже не сможет отрицать свое участие в банде!
Федор откинулся на спину и тяжело дышал. Большие прозрачные капли пота выступили у него на лбу.
— А Акопян? — сказал он, немного отдохнув. — Кто, как не я, уличит его в предательстве? И потому пусть думают…
— Понятно! — перебил его Чиверадзе. — Теперь помолчи. Тебе вредно много говорить. Сандро! — позвал он хирурга.
Подходя к кровати, врач улыбался, но глаза его тревожно смотрели на раненого.
— Неужели не наговорились? — повернулся он к Чиверадзе. Стоя к раненому боком, хирург незаметно делал протестующие знаки.
— Сейчас закончим, — сказал Иван Александрович, — Не беспокойтесь, Сандро, он будет молчать, сколько вы потребуете. Скажите мне, кто уже знает, что Дробышев пришел в сознание?
— Как кто? Я, сестра знает.
— А кто еще?
— Да, видимо, пока никто. Но не беспокойтесь, у нас в городе этот секрет долго не продержится.
Чиверадзе перебил словоохотливого хирурга.
— Дорогой Сандро! Мне очень хотелось бы, чтобы наш раненый оставался некоторое время в бессознательном состоянии.
Шервашидзе удивленно посмотрел на Чиверадзе и перевел взгляд на Дробышева. Федор улыбнулся.
— Вы что, кацо, решили меня разыграть?
— Да нет, дорогой, но нужно, понимаете, очень нужно, чтобы окружающие думали, что он, — Чиверадзе кивнул на Федора, — еще без сознания. Понятно?
— Пожалуйста, если это вам нужно, — обиженно сказал Шервашидзе.
— Договорились! Давайте сюда вашу сиделку. Шервашидзе нажал кнопку звонка.
— Садитесь, Этери, — сказал он вошедшей сестре, — слушайте внимательно. Вы говорили кому-нибудь о том, что Дробышев пришел в себя?
— Нет, батоно, — ответила она, смущенная и официальным тоном главврача и присутствием Чиверадзе.
— Не успела значит, — улыбнулся Шервашидзе.
— Так вот, запомните, — вмешался Чиверадзе, — Дробышев очень плох и до сих пор без сознания. Да, да, очень плох, и вы думаете, он не выживет, — повторил он, увидев ее удивленное лицо. — Так и говорите всем и никого к нему не пускайте. Поняли меня?
Она закивала головой.
— А вас никто не расспрашивал о состоянии здоровья Федора Михайловича? — спросил Иван Александрович.
— Расспрашивали! — сказала Этери.
— Кто? — насторожился Чиверадзе.
— Да все и каждый день.
— Все — это не то, — разочарованно протянул Иван Александрович. — А кто-нибудь особенно не интересовался?
— Особенно? Нет, никто! Ваши звонили и приходили часто, все спрашивали о здоровье.
— А вы что говорили им?
— Как что? — она взглянула на Чиверадзе. — Правду говорила. Они и вино, и фрукты приносили, просили передать.
— Ничего не передавали?
— Главврач запретил. У больного все есть.
— Правильно, а теперь все принимайте. Но все передавайте только мне! Так нужно.
Она пожала плечами.
— Хорошо!
— И обязательно каждый раз узнавайте, кто принес! Понятно?
Она не поняла, но кивнула головой.
— У меня в дежурке и сейчас лежит сверток с фруктами и вином. Недавно принесли.
— Кто?
— Не знаю, Какой-то человек в штатском. Сказал, что от его друзей.
— Принесите сюда! — распорядился Чиверадзе.
— Имейте ввиду, Этери, вам доверено важное дело. Исполняйте все, что я вам сказал. В ваших руках, быть может, жизнь больного.
Этери испуганно и удивленно посмотрела на Чиверадзе и вышла. Он медленно и раздельно продолжал:
— У нас еще много врагов, Сандро, и они не брезгуют никакими средствами. В тайной войне, очень романтичной в книгах, написанных людьми, не имеющими понятия о нашей работе, и очень тяжелой действительности, враги применяют тысячи грязных и подлых способов. Кребс — старый мастер своего дела, а его хозяева славятся умением «выводить из игры» даже своих людей. Тех, кто много знает! Ну, о других и говорить нечего. Мы лечим раненых противников, они их добивают. А вот и Этери.
Увидев сестру с небольшим, аккуратно упакованным свертком в руках, Чиверадзе перевел разговор.
— Оставьте здесь, я возьму его с собой. Ты уж не обижайся, Федор. Тебе несут, а я отбираю.
— Вы еще не кончили? Пойдемте, Этери, пусть они поговорят, — сказал Шервашидзе, вставая. — Только короче. И потом зайдите ко мне, Вано, — обернулся он уже в дверях.
— Ты понял меня? — как только закрылась дверь, спросил Чиверадзе. — Возможно, они попытаются убрать тебя, мы поймаем их на этом. Когда тебе надо будет срочно сообщить мне что-нибудь ночью, имей ввиду — в коридоре дежурит санитар Гриша.
— Понятно!
— И в саду, — он посмотрел в окно, — тоже есть. Мне кажется, они попробуют навестить тебя — это было бы неплохо! А теперь давай прощаться, завтра заеду.
Чиверадзе поднялся, вынул из кармана брюк маленький маузер и сунул под подушку.
— На всякий случай! Все шлют тебе приветы, Василий Николаевич и Бахметьев тоже. Да, чуть не забыл, приехали Отрогов и Обловацкий, уже работают. Есть еще новость, но сейчас не скажу, потерпи. Хорошая новость, спасибо скажешь. А сейчас отдыхай!