— Василий Николаевич, Русанова здесь, — доложил секретарь.
— Просите!
Березовский поднялся навстречу входившей в кабинет молодой высокой женщине.
— Здравствуйте, Елена Николаевна!
Он пожал руку и гостеприимным жестом показал на диван:
— Садитесь, нам нужно поговорить.
Русанова с недоумением и тревогой смотрела на Березовского, не понимая, зачем ее вызвали.
— Я знаю, что вы замужем, знаю, кто ваш муж. Вы, видимо, счастливы с ним, — медленно заговорил Березовский, садясь рядом и разглядывая свою гостью. Заметив горькую усмешку, тронувшую ее тонкие губы, он посмотрел ей в глаза. — Видимо, счастливы, — раздумчиво повторил Березовский, — если ушли к этому человеку, несмотря на то, что годились ему в дочери. Ушли, причинив огромное горе другому, с которым связали прежде свою жизнь…
— Я не понимаю вас. По какому праву вы… — вскинув голову и с волнением глядя на Березовского, начала Русанова. Но тут же тревожно спросила: — Что-то случилось? Да?
Березовский медлил с ответом.
— Не знаю, правильно ли я сделал, пригласив вас сюда, но дело в том… — он запнулся и снова внимательно посмотрел ей в глаза. — Дело в том, что Дробышев тяжело ранен.
Он хотел сказать, что знает о любви Федора к ней, что там, далеко, Дробышев борется со смертью и — кто знает! — будет ли жив. Хотел, но не успел. Русанова схватила и сжала его руку. Лицо ее побледнело.
— Он жив? Говорите правду, только правду!
Березовский утвердительно кивнул головой.
Она отпустила его руку. Еще минуту назад такая прямая, гордая, Русанова вдруг будто сжалась, сгорбилась, опустила голову и заплакала.
— Ну вот и хорошо! — дрогнушим голосом сказал Березовский. Еще минуту назад он чувствовал неприязнь к этой женщине, но сейчас что-то теплое шевельнулось в его душе. Значит, не безразличен ей Дробышев.
— Вот и хорошо! — повторил он.
Елена Николаевна с недоумением взглянула на него.
— Вытрите слезы и успокойтесь, — сказал Березовский. Она послушно вынула платок и стала вытирать глаза.
— Расскажите мне все, — попросила она. — Как это случилось? Что с ним?
Она не отрываясь смотрела на Березовского большими, влажными глазами, а он, взволнованный и подобревший, ходил по кабинету, подсаживался к ней и вновь вставал и рассказывал о ранении Дробышева, о том, какой он мужественный и верный человек. Она слушала и думала, что в сущности никогда не переставала любить Федора, и что он тоже любит ее, и что она во всем виновата.
Наклонив голову, Русанова плакала. Березовскому стало жаль ее.
— Успокойтесь, ну, успокойтесь же, — говорил он.
— Можно мне поехать туда? — спросила Русанова.
— А муж, как он отнесется к этому?
— Я объясню ему все, он должен понять.
— Ну, а если не поймет? — настаивал Березовский.
— Ах, что я сделала! — она на мгновение снова ушла в свои мысли, но тут же опомнилась. — Я не могу не ехать. Я очень виновата перед ним. — Она замолчала и потом, видимо думая о своем муже, сказала: — Ну, а если не поймет, все равно я поеду.
Березовский почувствовал, что ею движет не минутная вспышка жалости и раскаяния, а настоящая, большая любовь, потерянная и вновь найденная.
— Так, значит, решили ехать? — спросил он. И хотя теперь уже знал, что она ему ответит, все же добавил, проверяя и ее и себя: — А то подумайте! — Березовский посмотрел ей прямо в лицо. — Если любишь — поезжай, но поезжай совсем. Помоги ему, он стоит большой любви! Поезжай завтра, тебя проводят.
Он говорил ей — ты, как сказал бы своей дочери, которая поняла свою ошибку и решила ее исправить.