Абхазская повесть

42

Дверь оказалась закрытой. Дробышев постучал и прислушался. Подождав немного, постучал сильней, но в комнате было тихо. Что ж! Придется ждать. Она могла пойти в город, в магазин, к врачу. Это бывало и раньше.

Спускаясь с веранды в маленький, заросший густой травой дворик, он вдруг заметил, что из-за неплотно пригнаных досок забора на него смотрят две женщины. Дробышев узнал в них соседок, поздоровался. Они почему-то растерялись. Не обращая на них внимания, он сел и закурил. Женщины перешептывались, не отходили от забора. Это удивило Федора. Бросив недокуренную папиросу и подойдя ближе, он спросил, давно ли ушла жена. Они переглянулись и замолчали. Потом одна из них сказала:

— Вам надо скорей пойти в ГПУ.

— За мной приходили?

— Нет, вам надо идти туда.

Отойдя от дома, Федор вспомнил, что не видел собаки. «Куда же делся Дин? Может быть, Елена взяла его с собой?»

Часовой при входе в управление, козырнув, сказал с несвойственной ему ласковостью и участием, чтобы Федор зашел к Дмитренко.

— А «хозяин» здесь? — спросил Дробышев.

— Товарищ Чиверадзе болен, — сказал часовой.

Встречавшиеся сотрудники здоровались, как-то странно смотрели и торопились уйти, но Федор этого не замечал. Постучав, он открыл дверь и увидел стоявшего у сейфа Дмитренко.

— Здравствуй, Федор Михайлович! Когда приехал?

— Только что!

— Дома не был?

— Заскочил на минуту, — коротко ответил Федор. — Что случилось, что с Иваном Александровичем?

Андрей Михайлович подошел к Федору, обнял его за плечи и, усадив на небольшой старенький диван, сел рядом.

— Возьми себя в руки, Федор Михайлович! Случилось несчастье, но мы — мужчины и должны уметь переносить любое горе.

— Несчастье? — переспросил Дробышев. — С Иваном Алексадровичем?

— Нет, не с Иваном Александровичем, — ответил Дмитренко, — а с твоей женой.

— С Еленой? — все еще не понимая, переспросил Федор. — Что могло случиться с Еленой?

— Ее вчера вечером убили.

Смысл этих простых слов не сразу дошел до сознания Дробышева. Он взглянул на Дмитренко, увидел его суровое лицо, угадал за внешней сдержанностью глубокую взволнованность близкого человека и тогда только понял все. Елены нет! Никогда он не увидит ее лица, улыбки! Никогда не услышит ее голоса — никогда! Он чувствовал мягкое прокосновение руки Дмитренко к своему плечу, слышал какие-то слова, которые не разбирал, и понимал одно — Елены нет! Мелкими и незначительными сейчас показались ему их споры, ее уход, измена, его мученья. И даже его одиночество! И это случилось теперь, когда она вернулась к нему в самую тяжелую, страшную для него минуту. Вернулась… чтобы умереть! Еще два дня назад они были вместе и он не знал, как сложится у них жизнь. Ему казалось, что прошлое, ее прошлое, будет стоять между ними. Она пришла к нему, а он не понял, ничего не понял! Не оценил ее любви, видел ее нежность и не ответил на нее. А теперь ничего не будет, опять он остался один!

Резкий стук в дверь перебил Дмитренко.

В комнату вбежал дежурный.

— Вас срочно вызывают в аппаратную.

Звонил из Афона Строгов. Из его лаконичных фраз Андрей Михайлович понял, что необходим немедленный выезд всей опергруппы.

— Что у тебя случилось? — спросил Дмитренко. Он понимал, что только очень важные причины могли побудить Строгова вызывать всю группу. — Передатчик, что ли?

— И он тоже! — загадочно буркнул Строгов. — Выезжайте скорей, буду ждать на шоссе у почты.

И он повесил трубку.

Дмитренко вторично вызвал переговорную Афона, но телефонистка ответила, что Строгов уже убежал. Так и сказала: убежал. Видимо, случилось что-то очень серьезное. Дмитренко приказал дежурному немедленно собрать всю опергруппу и приготовить полуторку.

— Пусть горючего возьмут побольше! — крикнул он вслед уходившему дежурному, хотя ехать-то нужно было всего двадцать километров. — За руль, Абзианидзе.

Вернувшись в свой кабинет, Дмитренко позвонил на квартиру Чиверадзе. К телефону подошел Шервашидзе.

— Как там Иван Александрович? — спросил Дмитренко.

— Довели до ручки, а теперь спрашиваете, — ответил Шервашидзе.

— Можно к нему хоть на несколько минут? — попросил Андрей Михайлович.

— Даже на секунду не пущу. Хватит, повеселились! — В ответ на просьбы Дмитренко, переходя на ты, зло буркнул: — Ты что, похоронить его хочешь? Сказал: не пущу! — и повесил трубку.

Тем временем опергруппа собиралась в его кабинете. Дробышев, потрясенный, сидел на диване, возле расположился Обловацкий. На краю письменного стола, упершись ногами в валик дивана, сидел Хангулов. Что ж, это не так плохо. Четыре человека, Абзианидзе пятый. В Афоне ожидали Строгов и Чиковани — семь человек. В крайнем случае можно на месте привлечь пограничников и милиционеров.

— Ивану Александровичу очень плохо, придется ехать без него. На сборы пять минут, — сказал Дмитренко, — возьмите по два пистолета, винтовки, гранаты и по патронташу. Да не забудьте фонари. На месте все узнаем от Строгова.

Обловацкий и Хангулов вышли. Андрей Михайлович подсел к Дробышеву и, обняв его, спросил:

— Может быть, тебе лучше не ехать, Федор?