Абхазская повесть

2

Начальник управления Березовский встал из-за стола, неторопливо отодвинул кресло и подошел к висевшей на стене карте. Раздвинув шторку, он обернулся к сидевшим у окна и продолжал:

— Десять лет назад, в феврале тысяча девятьсот двадцать первого года, меньшевики и интервенты были изгнаны из Грузии. Но английская разведка оставила там широко разветвленную сеть своей агентуры. Секретная служба организовала ряд вооруженных банд для борьбы с Советской властью путем антисоветской агитации, уничтожения важнейших объектов и убийства наших лучших людей. Конечной целью ставилось всеобщее вооруженное восстание и отделение Грузии от Советского Союза.

Оперативный уполномоченный Строгов достал портсигар и вопросительно посмотрел на начальника. Тот кивнул головой. Строгов закурил.

— Эти вооруженные антисоветские группировки, — продолжал Березовский, — базировались в предгорьях Главного Кавказского хребта, но действовали преимущественно на территории Черноморья. Вечнозеленые леса побережья давали бандам хорошее укрытие и затрудняли борьбу с ними.

Несомненно, эти небольшие и исключительно мобильные группы, скомплектованные из ожесточенных и отчаянных, а порой и фанатично настроенных врагов, представляли для нас угрозу. Но в процессе становления и укрепления власти на местах они слабели, распылялись или при активной помощи населения захватывались нами. Все же они еще существуют. Одной из наиболее активных и живучих является банда Эмухвари — отпрысков владетельных князей Абхазии. На ее счету десятки убитых партийных работников, сельских активистов, работников органов ГПУ и милиции. Особенность банды — ее исключительная жестокость. Раненых она добивает, свидетелей уничтожает.

Телефонный звонок перебил Березовского. Он не торопясь подошел к столу, снял трубку и назвал себя. Слушал, потом спросил: «Где она живет? На Тверском бульваре? А дом? — Он сделал запись в блокноте. — Хорошо, приготовьте к вечеру подробную справку». — Березовский положил трубку и вернулся к карте.

— Банда, снабженная оружием иностранной марки — полуавтоматами Ли-Энфильда и гранатами Милса, совершенно не испытывала недостатка в боеприпасах. К весне тысяча девятьсот тридцатого года, имея немалые потери убитыми, — я подчеркиваю убитыми, потому что раненых нам захватывать не удавалось, — банда затаилась где-то в горах, но с весны, в период коллективизации, снова спустилась с гор и развернула диверсионную и террористическую деятельность. Этот период совпал с активизацией враждебных нам группировок и агрессивными выступлениями некоторых политических деятелей за рубежом.

Было много неясного. Мы не располагали точными данными о составе банды, не знали ее баз, «почтовых ящиков», источников снабжения. Оставались неизвестными ее связи. А поведение банды показывало, что она осведомлена о некоторых предпринимаемых против нее мероприятиях. Ранней весной 1930 года мы направили в Абхазию Дробышева. Хотя о его выезде знало лишь несколько человек, у Холодной Речки — это около Гагр, вот здесь (Березовский показал на карте) — ночью его машину обстреляли.

— Возможно, случайное совпадение? — сказал старший оперативный уполномоченный Обловацкий.

— Это было бы легчайшим и, несомненно, неверным предположением, Сергей Яковлевич, — отозвался Березовский. — Я напомню вам слова Ленина: «…Быть начеку, помнить, что мы окружены людьми, классами, правительствами, которые открыто выражают величайшую ненависть к нам»… Дзержинский говорил, что бдителен тот, кто, анализируя незначительные факты, умеет нащупать вражескую руку.

Березовский подошел к столу, открыл портсигар и закурил.

— И мы были правы, увидев в этом не случайность. Но об этом позже.

Он глубоко затянулся и продолжал:

— Тридцатый год был годом напряженной работы небольшого коллектива чекистов Абхазии. Уже осенью мы имели более точные данные о составе банды, мы знали некоторые «почтовые ящики» и каналы поступления оружия и боеприпасов. Наконец, мы знали пути утечки совершенно секретных сведений политического, военного и экономического характера. Мы знали многое, но все это пока не давало нам возможности нанести удар.

Начальник управления подошел к огромному окну. Отсюда виднелась площадь с давно бездействующим фонтаном, из которого когда-то московские водовозы набирали воду, красно-кирпичная стена Китай-города с большой, потемневшей от времени и непогоды иконой на воротах. Широкий людской поток выливался из ворот и растекался, мешаясь с бесчисленными извозчиками и ломовыми, в сторону Ильинки и вниз к Театральной площади. Изредка, оставляя за собой синие дымки, мелькали автомобили, но они терялись в массе людей, лошадей и повозок.

Все это было давно знакомо. Березовский смотрел на площадь, но мысли его блуждали далеко. Почему-то вдруг ему вспомнился случай, раз и навсегда положивший конец сомнениям, где он нужней.

Шел восемнадцатый год. Савинковские террористы в Петрограде убили Володарского, в июле произошло убийство германского посла графа Мирбаха. Особенно тяжелым был август. На севере, в Архангельске, с моря высадились англичане. Через два дня на юге английские «томми» заняли Баку. Еще через несколько дней стало известно о захвате Владивостока. Сибирь находилась в руках колчаковцев. Украина горела под пятой Краснова и Скоропадского. На западе бряцали оружием германские полки… Английский разведчик Сидней Рейли со своим дружком Джорджем Хиллом в Москве готовил убийство Ленина. Тридцатого августа в Петрограде убили Урицкого. Дзержинский с группой чекистов бросился в Питер. Но там его нагнало сообщение о покушении на Ленина. Ночью он выехал обратно в Москву. Березовский был с ним.

— Ты думаешь, там легче? — нахмурившись, спросил его Дзержинский, когда Березовский попросил направить его на фронт.

— Легче! — убежденно ответил он. — Там знаешь, где враг.

— Значит, ищешь, где спокойнее? — прищурился Дзержинский. Березовский опустил голову. — Партия знает, где ты нужней! Я не слышал твоей просьбы. Иди!

Березовский навсегда запомнил эти слова.

Казалось, он забыл о сидящих за его спиной — спокойном и неторопливом Обловацком, подвижном и задиристом Строгове — людях, которых он посылает в далекую, не всем хорошо знакомую пограничную республику, и о своем помощнике Бахметьеве. «Что это… старость? С чего это я вдруг ударился в воспоминания?» — спохватился Березовский. Он улыбнулся и снова заговорил спокойно и четко:

— Анализируя все известное нам, чувствовали, что дело обстоит значительно серьезнее, чем предполагали вначале. Но многое еще основывалось на интуиции — фактов не хватало.

В результате кропотливой работы мы установили, что связь между бандой и ее зарубежными хозяевами поддерживали подводные лодки, а также многочисленные, безобидные на вид турецкие фелюги, курсировавшие вдоль побережья. Ведь лесистые бухты, расположенные на побережье селения, монастыри и развалины древних замков исключительно удобны для встреч, снабжения оружием и боеприпасами, передачи сведений.

И вот в разгаре этой работы Дробышев, по тем сведениям, которыми я располагаю, попадает в ловушку, как мальчишка, губит своего спутника и, возможно, себя!

Березовский смял папиросу.

— Разрешите, Василий Николаевич, — поднялся Обловацкий.

— Пожалуйста, Сергей Яковлевич, — сказал Березовский и жестом предложил ему сесть.

— Жив ли Дробышев?

— Последнее сообщение из Сухума поступило в четыре часа. Сейчас, — он посмотрел на часы, — одиннадцать. Семь часов назад он был жив, но без сознания. Положение его тяжелое.

Начальник управления нажал кнопку настольного звонка.

— Свяжитесь с Сухумом, узнайте, как состояние Дробышева, — сказал он появившемуся в дверях секретарю.

— Где и как произошла стычка? — встав, спросил Строгов.

— Еще не все ясно. По имеющимся у нас сведениям, шестого февраля вечером Дробышев с оперативником милиции Зарандия выехал в небольшое селение Мерхеули. — Он снова подошел к карте и показал: — Это в двадцати километрах от Сухума в сторону Клухорского перевала. По словам хозяина дома, у которого ночевал Дробышев, некоего Квициния, ночью к ним постучался неизвестный. Лицо его было закрыто башлыком. Переводчиком был Зарандия, который знал этого человека. После беседы, продолжавшейся около часа, посетитель ушел. Перед рассветом Дробышев с Зарандия ушли в небольшое горное селение Бак-Марань, расположенное в двух-трех километрах на северо-запад. Часа через два в Бак-Марани послышалась стрельба.

Прибывшие из Сухума пограничники обнаружили у дома жителя Бак-Марани Минасяна убитого Зарандия и в бессознательном состоянии тяжело раненного Дробышева. Стрелявшие в них, несомненно, ночевали в доме Минасяна и после перестрелки ушли в лес. Вместе с ними скрылся и Минасян. Необходимо заметить, что он известен нам как контрабандист и антисоветский элемент.

— Установлено ли, кто приходил к Дробышеву ночью? — поинтересовался Обловацкий.

— Еще нет. Зарандия убит, а Дробышев… — Березовский запнулся. — Дробышев пока не может ответить на этот вопрос.

— Нет ли оснований предполагать, что неизвестный из банды Эмухвари? — спросил Строгов.

— Это предположение не лишено оснований, но требует проверки. — Он переждал немного. — Вопросов больше нет? В таком случае на этом закончим. Вот в основном все, что я мог вам сказать. Более подробно, без исторических экскурсов, вы ознакомитесь с имеющимися материалами у Ивана Васильевича, — он кивнул в сторону сидевшего на диване начальника отдела Бахметьева. — Ваш выезд завтра. — Начальник управления встал. — Я вас не задерживаю.

Оперуполномоченный Строгов, высокий и подтянутый, быстро подошел и первым пожал протянутую руку. Лицо Березовского потеплело.

— Смотри, Николай Павлович, никаких опрометчивых и непродуманных действий, а знаю, ты горячка! — он задержал руку Строгова в своей и обнял его. — Помни, теснейшая связь с нами. А летом увидимся — приеду к вам в Сухуми, отдыхать.

Он улыбнулся, похлопал Николая Павловича по плечу и протянул руку Обловацкому.

— За тебя я спокоен, ты рассудителен и осторожен, но смотри в оба.

Оставшись один, Березовский вызвал секретаря.

— Что Сухум? — спросил он.

— Положение по-прежнему серьезное. Раненый без сознания. Пульс упал. Вечером по «ВЧ» с вами будет говорить товарищ Чиверадзе.

— Хорошо! Свяжитесь по телефону с Еленой Николаевной Русановой, попросите ее приехать ко мне. Пошлите за ней машину. Когда приедет, доложите. Я буду у руководства.