Абхазская повесть

39

Дежурный по оперпункту станции Самтреди, проверив у Дробышева документы, рассказал довольно подробно о чрезвычайном происшествии прошлой ночи. По его словам, Самушия был пьян и, выйдя из станционного буфета после гудка отправления, побежал к своему составу, стоявшему на третьем пути, но встречный поезд «Тифлис-Батум» сбил его, втянул под колеса и «раздавил, как бог черепаху», — почему-то весело закончил он. На вопрос, где тело, дежурный ответил, что по распоряжению Дорожного отдела труп на мотодрезине отправлен в Тифлис.

— Есть ли свидетели происшествия? — спросил Дробышев.

Дежурный пожал плечами и посоветовал поговорить с его сменщиком, который все знает.

— Но он утром ушел домой, — добавил он.

Узнав адрес, Дробышев пошел на квартиру. Молодая миловидная грузинка отворила дверь и, не зная русского языка, долго не могла понять, что ему нужно, наконец, услышав повторенную несколько раз фамилию мужа, закивала головой и скрылась в глубине комнаты. Прошло однако, не меньше четверти часа, прежде чем на пороге появился высокий молодой парень с заспанным лицом, в туфлях на босу ногу. На ломанном русском языке он не особенно любезно спросил Дробышева, что ему нужно. Узнав, что тот из Сухума, от Чиверадзе, он резко изменил тон и пригласил в комнату. Сидя за столом, часто зевая и потягиваясь, он рассказал то немногое, что знал о гибели Самушия.

— Были ли свидетли? — повторил свой вопрос Дробышев.

Немного подумав, сменщик ответил, что один из носильщиков видел, как Самушия бежал из буфета через пути к вагону.

— Вы его допрашивали? — перебил Федор. Тот удивленно поднял брови.

— А зачем? Понимаешь, кацо, несчастный случай. Сам виноват. Мы сообщили в отделение, они в Тифлис. Начальник пришел, по телефону говорил, приказал мертвого отправить в Доротдел. Мы нашли моториста, уложили тело в ящик, погрузили на дрезину.

Решив, что больше ничего не узнает, Дробышев поблагодарил и пошел в станционный буфет.

Сидя за одним из столиков полупустого зала и слушая, как за открытыми окнами перекликаются разноголосые гудки маневровых паровозов, Федор (в который раз) пожалел, что не владеет грузинским языком. Разглядывая зал, он заметил, что привлек внимание буфетчика. Толстый, с красным, лоснящимся, апоплексическим лицом, поминутно вытирая не особенно чистым полотенцем струящийся пот, он время от времени бросал на Федора внимательные, оценивающие взгляды. Поездов не было, местные завсегдатаи работали и могли прийти сюда только в вечерние часы, а этот неизвестный русский сидел за столиком, ничего не заказывал и только лениво посматривал по сторонам. Интриговало и то, что при нем не было никаких вещей, — значит, не пассажир. Любопытный, как все духанщики, буфетчик с удовольствием расспросил бы незнакомца, но не кого было оставить буфет, да и положение хозяина зала обязывало ожидать, когда посетитель обратится сам.

Видя, что никто не подходит, Федор постучал по пепельнице и посмотрел на буфетчика. Тот пожал плечами и в свою очередь поманил его пальцем. Как Дробешев и предполагал, пришлось пить самому и угощать своего собеседника.

Когда они кончали вторую бутылку, Федор кое-что узнал о смерти Самушия. Не так уж часто на станции происходили подобные события. Буфетчик — его звали Гиви — утверждал, что покойный сидел за столиком не один.

— Как не один? А с кем? — насторожился Дробышев. Но буфетчик так и не смог припомнить приметы собеседника Самушия.

— Сколько же человек сидело за столиком? — спросил Федор.

— Трое, — ответил Гиви. — Сидели вот там, — показал он рукой на крайний столик в углу.

— Кто их обслуживал?

— Официантка Маро.

— А где ее можно найти?

— Сейчас позовем.

Приоткрыв дверь, ведущую в кухню, буфетчик крикнул что-то, затем обернулся к Дробышеву и, наклонившись через прилавок, доверительно спросил:

— Ты из ГПУ, следователь?

Федор кивнул головой.

— Спрашивай, пожалуйста, — сказал Гиви.

— Сколько стоял поезд?

— Пятнадцать минут. Батумский всегда так стоит.

— Чего же он бежал, ведь ехал-то в Тифлис?

— Как в Тифлис? — удивился буфетчик. — Ты что-то путаешь. В Батум он ехал. В Батум! Под Батумский и попал. — Гиви присвистнул, — а тифлисский за час до этого ушел.

Это было неожиданно и странно, но Дробышев не стал спорить.

— А кто видел, как это случилось? Люди на перроне были?

— Почему не были! Много народу было. Кто встречал, кто провожал, пассажиры тоже были, — ответил буфетчик.

— А кто видел, не знаешь?

— Должно быть, никто не видел. На первом пути стоял товарный, не успели убрать. Скорый пришел на второй. Хотя, подожди. Нико видел.

— Какой Нико?

— Носильщик на станции. Когда это случилось, он в буфет приходил, говорил, что видел. Да его вызывали ваши, допрашивали. А вот и Маро. Иди сюда, Маро, человек хочет с тобой поговорить.

Федор обернулся и увидел невысокую полную блондинку с ярко накрашенными губами. Это была русская девушка. Вероятно, ее звали Марией, а не Маро. Она улыбнулась и подала руку.

— Гиви говорит, вы обслуживали вчера вечером человека, которого переехал поезд, — не отпуская ее большой, крепкой, шершавой руки, сказал Дробышев.

— Да, он за моим столиком сидел.

— Расскажите подробно и по порядку, как все это было, — попросил Федор.

Она вопросительно посмотрела на буфетчика.

— Поговори с товарищем, расскажи ему, — сказал толстяк и вернулся за стойку.

Маро пригласила Дробышева сесть за столик. Чувствовалось, что работа в ресторане приучила ее не теряться и не смущаться перед посторонними. Ей не надо было задавать вопросов, она быстро поняла, что от нее нужно, и с чисто профессиональной наблюдательностью рассказала о человеке, который, встав из-за ее столика, через несколько минут трагически погиб. Она никогда раньше его не видела, но запомнила многие характерные черточки. Из ее рассказа Дробышев узнал, что Самушия вошел в зал с двумя мужчинами. (Маро подробно описала их). Один из них заказал вино, водку и еду. Пили много, почти не закусывая. Она немного знает грузинский разговорный язык и поняла, что встретились товарищи по работе. Несколько раз они называли какие-то фамилии, но она их не запомнила. Сидели за столиком, что-то около часа.

— А о чем они говорили, не слышали? — спросил Дробышев.

— Когда я подходила к столику, они замолкали. Позже, когда выпили, мне удалось услышать несколько раз слово Батум.

— И только?

Она замялась.

— Ну, говорите же, что вы слышали еще! — настаивал Дробышев.

— Мне показалось, что двое требовали, чтобы третий, ну тот, который попал под поезд, ехал в Батум.

— А он, что же, не хотел?

Она кивнула головой:

— Да!

— И еще что?

— Говорил, что в Тифлисе должен увидеть «самого».

— Кого?

— Один из них заметил, что я стою рядом и громко засмеялся. А мне велел уйти. Я не расслышала.

— А кто платил?

— Тот, который заказывал.

— Был ли в руках погибшего портфель? — поинтересовался Дробышев.

— Да, был, — ответила она.

Маро показалось, что в портфеле были деньги или документы, потому что он не выпускал его из рук. Но когда они уходили, портфель нес один из его спутников.

— Они были пьяны, когда уходили?

— Больше всех был пьян, который погиб, — объяснила Маро. — он шел, а те двое его поддерживали под руки. Знаете, — сказала она, задумавшись, — чему я удивилась? Целый час они пили и разговаривали, а как объявили о подходе батумского, заторопились, поскорей расплатились и к выходу почти бежали. А пьяный упирался. Потом слышу крик: «Человек под поезд попал!»

— А этих двоих, кто с погибшим был, раньше не видели?

— Нет, не видала.

— Почему вы их запомнили?

— Да они какие-то не такие, как все.

— Как это не такие? Чем же они отличаются? — спросил Дробышев.

Маро помялась.

— Не такие. Строгие. Не улыбнулись, не пошутили.

Маро не умела объяснить толком свое впечатление. А дело было просто. Она привыкла к фамильярностям нетрезвых посетителей, к заигрыванию, к ощупывающим взглядам, двусмысленным шуткам. А эти люди не обращали на нее никакого внимания. И это было непривычно.

— Вы их после катастрофы не видели?

— Нет, они не появлялись.

— Кто-нибудь вас вызывал, допрашивал?

— Никто, — ответила Маро.

— А куда же портфель погибшего девался?

— Откуда же мне знать?

Больше ничего она, видимо, не знала. Дробышев поблагодарил за беседу.

— Пожалуйста, — сказала она, улыбаясь, — если надумаете, приходите сюда вечером, — продолжала Маро, впадая в привычный наигранно-веселый тон разбитной официантки.

Дробышев решил продолжать свои поиски. О его приезде и беседах уже стало известно сотрудникам местного оперпункта, и, когда он попросил их найти носильщика Нико, несколько человек бросились выполнять его просьбу. Не прошло и двадцати минут, в течение которых он успел просмотреть запись о происшествии в книге дежурного, как длинный и сухопарый носильщик уже сидел перед ним. В небольшой комнате оперпункта собрались сотрудники, свободные от дежурства, и с люботытством наблюдали за Дробышевым. Разговаривать в такой обстановке было трудно, но Федору не хотелось обижать их, и он, положив перед собой блокнот, начал опрос.

Нико объяснил, что он видел, как через тамбур товарного перелезли трое. Один из них был очень пьян, и двое других его поддерживали. Вагоны закрывали свет перронных фонарей, на пути было темновато, и он не смог рассмотреть людей, да это его и не интересовало. Чего-чего, а пьяных на станции хватало. На пути он находился, чтобы встречать пассажиров, — это его обязанность. Но как только мимо него прошел электровоз и поравнялся с этими тремя, он услышал крик, скрип и скрежет тормозов. Когда он подбежал к вагону, под колесами которого лежал человек, около уже никого не было.

— А те двое, которые поддерживали пьяного? — перебил носильщика Дробышев.

Нико пожал плечами.

— Их не было. Я на это сразу и не обратил внимания. Потом начали подбегать люди: машинист, пассажиры. Возможно, эти люди были в толпе, но меня окликнул пассажир, и я понес вещи.

— Нашли ли портфель? — поинтересовался Дробышев.

— Да, я видел черный портфель, он лежал на путях. Его подобрали и сдали в оперпункт.

«Пусть думают, что меня беспокоят документы», — подумал Федор и повернулся к дежурному.

— Где же портфель?

— Отправлен вместе с телом в Тифлис, — ответил тот.

Ближайший обратный поезд на Ново-Сенаки шел в одиннадцать вечера. В оставшиеся до отхода поезда два часа Дробышев решил побродить по городу. Он уже направился к выходу, но к нему подошел сотрудник оперпункта и сказал, что его вызывает Сухум. Взяв трубку, Федор услышал голос Чиверадзе.

— Что ты там шумишь? — спросил Иван Александрович. Он добавил иронически: — Даже Тифлис всполошил! — Чиверадзе помолчал. — Первым же поездом возвращайся домой, — строго закончил он.

Проходя мимо буфета, Дробышев вспомнил, что с утра ничего не ел, и зашел в зал. Почти все столы были заняты. Буфетчик, увидев его, улыбнулся как старому знакомому и помахал рукой. Пробираясь к свободному столику, Федор столкнулся с Маро. Она побледнела, и пройдя вплотную, шепнула, чтобы он прошел в угол к ее столику. Как только он сел, она подошла и, протянув карточку, вполголоса сказала:

— Мне надо вам что-то сказать. — Первый раз она не улыбнулась. — Быстро идите на улицу. Я выйду за вами.

Голос ее был тревожен. У Федора пропало желание есть, он встал и направился к выходу. Обернувшись в дверях, увидел, что Маро испуганно оглядела зал и смотрит на него. Спустившись по лестнице на площадь, Дробышев завернул за неосвещенный угол — оттуда ему был хорошо виден вокзал — и приготовился ждать. Не прошло и минуты, как он увидел вышедшую Маро. Она быстро спустилась по лестнице и, перебежав площадь, юркнула за угол, где ее ждал Дробышев, схватила ничего не понимающего Федора за руку и быстро зашептала, что через час после их беседы в зале появился один из тех, кто сидел с погибшим. Отозвав ее в сторону, он спросил, о чем она говорила с приезжим русским. Она сделала вид, что не узнала его, и ответила, что русский спрашивал, не вспомнит ли она людей, которые были на вокзале с убитым, а она будто бы сказала русскому, что за день у нее перед глазами проходит много народу и она не помнит, кто сидел за ее столиком. Неизвестный, видимо, успокоился, но все же предупредил, чтобы она держала язык за зубами, потому что русский уедет, а она останется!

Невры Маро сдали и она заплакала.

Дробышев смотрел и думал: «Никуда я не уеду отсюда, пока не разберусь до конца! Убили Самушия ведь, — решил он, — убили, чтобы не выдал других. Кто эти двое? Один здесь. А другой?»

Маро побежала к вокзалу. Федор, обойдя вокруг здание, через перрон отправился в оперативный пункт.

Дежурный соединил его с Сухумом, и через несколько минут сквозь треск, разряды и какие-то разговоры он услышал голос Ивана Александровича.

— Необходимо задержаться на один-два дня, — сказал Дробышев, — совершенно необходимо! Очень важные сообщения. Очень! — подчеркнул он. — Разрешите?

— Догадываюсь! Не случайная смерть? Разберемся! Но сам выезжай!

— Надо остаться! — повторил Федор.

— Выезжай немедленно! — вскипел Чиверадзе, — понимаешь, немедленно обратно. Понял?

— Понятно! — обиженно ответил Дробышев. — Через час выезжаю.