Похоже, Агнес понемногу приходила в себя. Но при этом она словно отдалилась от меня, словно уже не искала или не находила близости со мной. Когда мы гуляли, она шла рядом, погруженная в свои мысли, если я брал ее за руку, она вскоре снова высвобождала ее. Она много читала антологию Нортона. Когда меня не было дома, она часто играла на виолончели. Я слышал музыку, подходя к двери, но, как только я входил в квартиру, она прекращала играть.
— Сыграешь мне что-нибудь? — предложил я как-то. Она ответила только:
— Нет.
Пока она укладывала инструмент в футляр, я листал ее ноты.
— Вы разве не играете Шуберта?
— Больше не играем, — улыбнулась Агнес, — они посчитали, что сейчас это не подходящая для меня музыка. Теперь мы играем Моцарта.
— Я не люблю Моцарта.
— Я тоже.
Наступали предрождественские недели. Впервые в этом году пошел снег. Агнес украсила квартиру белыми звездами, сплетенными из полосок бумаги. Я подарил ей кассету с рождественскими мелодиями, которую она постоянно слушала, хотя считала, что эта музыка ужасна и только европеец может купить такой китч. Когда я по вечерам возвращался из библиотеки домой, она мельком целовала меня в губы. Потом часто зажигала свечи. Она говорила, что много думает о своем детстве, но ничего не рассказывала о нем. Она расспрашивала меня о рождественных обычаях у меня на родине. Мы пекли коврижки, и они не получались у нас по-настоящему, потому что не было нужных ароматных трав, а еще я соорудил для Агнес из еловых ветвей и свернутых газет рождественский венок.
— Вообще-то поздновато, — заметил я.
— Это не страшно, — ответила она.
В постели Агнес часто отворачивалась от меня и спала скорчившись, только на своей стороне. Когда она принимала душ, то снова закрывала дверь и раздевалась в ванной, как в первые недели, когда мы были вместе. Но я полагал, что это уладится и все будет хорошо.
Агнес была активна, как никогда прежде. Она много занималась спортом, плавала и записалась в фитнес-клуб. Снова стала регулярно ходить на репетиции квартета, бывала в гостях у коллег по университету и брала работу домой. Она получила новые снимки кристаллических решеток и подолгу сидела у окна, рассматривая их на просвет.
— Уже давно было известно, что они выглядят именно так. Намного раньше, чем появилась возможность подтвердить это экспериментально. Теоретически можно для любого кристалла — за незначительным исключением — путем соответствующих операций построить симметричного двойника.
— Да? И как это? — спросил я.
— Благодаря взаимодействию атомов и молекул. У каждой частицы точно определенное место по отношению к другим. Однако идеальные кристаллы встречаются очень редко. В реальности приходится постоянно сталкиваться с нарушениями структуры и ошибками в построении кристаллических решеток.
Однажды мы с Агнес пошли к озеру и взяли черствого хлеба, чтобы покормить птиц. Когда магазины закрылись и народ схлынул, мы пошли гулять по центру города и стали рассматривать витрины. Я боялся, что детские вещи, которые можно при этом увидеть, выведут Агнес из равновесия, однако она была спокойна. Когда я спросил ее об этом, она ответила только:
— Да я в любой момент могу завести ребенка.
— Ты хотела бы ребенка?
— Может быть. Когда-нибудь.
Когда мы вернулись домой, Агнес сказала:
— Квартиру нужно срочно убрать. К Рождеству все должно блестеть.
— Мы не ждем гостей.
— Это не имеет значения. Мы будем убирать для себя. Ты вообще ничего не делал, пока меня не было.
Мы занимались уборкой весь вечер.
— У тебя еще меньше вещей, чем у меня, — заметила Агнес, когда мы наконец закончили работу.
— Но ведь это только небольшая часть. Основное я оставил в Швейцарии. Мебель, одежду и прежде всего книги.
— Я все время забываю, что ты здесь только в гостях.
— Я мог бы остаться. Или ты могла бы поехать со мной.
— Да. Может быть. Это было бы happy ending для твоей истории.
— Для нашей истории.