Агрессия и катастрофа

- Мой фюрер, я докладываю, - возбужденно и торопясь начал Цейтцлер. Сначала общее. В группе армии "Б" все удовлетворительно. В центре северный и восточный участки в удовлетворительном состоянии. В Великих Луках тоже удовлетворительно. В целом я могу, начиная с центра, доложить следующее: на Восточном фронте все в порядке. Наступления отбиты. Все идет в высшей степени гладко.

Гитлер напряженно слушал. На вопросы начальника генерального штаба он отвечал коротким "jawohl" (конечно).

Но вот дошло до деталей.

- Командир гренадерского полка "Великая Германия" убит на своем командном пункте. "Он", - с ударением произнес Цейтцлер, применяя слово, которым в германской ставке называли противника, т. е. русских, советских, - он прорвался к югу в брешь и занял здесь одну деревню. Он ввел новые пришедшие с юга части против 20-й танковой дивизии. Дальше к востоку 12-я танковая дивизия сражается с прорвавшимися частями. Враг все еще атакует к северу и западу. У Новосокольников его атака отбита. Сегодня со всех сторон приходят сведения, что русский Черноморский флот снова активизируется в Черном море, причем у Анапы два крейсера и еще два - около Крыма.

- Почему же наши быстроходные суда, которые там ходят вокруг, - с возмущением вскричал Гитлер, - не смогли быстро их обнаружить?

- Я спросил, что они там предпринимают. Они ничего не сделали! Я приказал объявить тревогу на побережье Крыма и перебросить резервы в те места, где им полагается быть. В 17-й армии и 1-й танковой армии ничего особенного.

Гитлер молчал. Цейтцлер перешел, наконец, к Сталинграду.

- В группе Манштейна у Котельниково ничего особенного не произошло. Фронт на Чире был сегодня сильно атакован, в частности у вокзала Чир, где стоит полковник Чекель. Удар пришелся по группе Абрахама, группе Шмидта до группы Фибиха. На фронте полковника Чекеля положение восстановлено.

Затем Цейтцлер обратился к деталям обстановки на фронте итальянской армии и говорил по этому поводу еще много. Но Гитлер почти не слушал. Он молча положил трубку, когда услышал: "Это все"{903}.

IV

Итак, решение было принято, жребий брошен. 6-я армия оставалась на месте, там, где удерживала кольцо своего отрезанного фронта. Фельдмаршал Манштейн со своей группой "Дон" и дивизиями, мчавшимися с запада, подготовит удар необходимой силы. Блокада будет снята. "Фюрер уверен в положении 6-й армии"{904}, - писал 25 ноября историограф германского верховного командования.

Со всех сторон накатывались волны все новых и новых событий. Везде инициатива уходила из рук нацистских военных лидеров. В Африке дела шли все хуже. Союзники развивали наступление, сжимая итало-немецкую армию с обеих сторон. В тот день, когда ставка Гитлера узнала, что советские танковые клинья замкнули кольцо вокруг армии Паулюса, от Роммеля пришло сообщение о неизбежности потери очень важных позиций около Аджедабии, на которые возлагалась масса надежд, и о том, что немецкие войска вот уже несколько суток не имеют хлеба{905}. Моторизованные части союзников подошли к городу Тунису и к позиции Марса эль Брега. Роммель, вызванный в последних числах ноября для доклада в "Вольфшанце", заявил Гитлеру: Африку теперь вообще невозможно удержать. Гитлер, конечно, отверг такую оценку и приказал Роммелю вместе с Герингом немедленно отправиться в Рим, чтобы договориться с итальянцами о дальнейших действиях. Сразу же их самолет стартовал с аэродрома Растенбурга.

Очередную неожиданность преподнесли французы. Необходимость захвата французского флота в Тулоне казалась в ставке Гитлера очевидной. Уже давно имелся план под названием "Лила": три резервные дивизии группы армий "Запад" неожиданно вторгнутся в Тулон, авиация минирует порт, семь подводных лодок блокируют его с моря{906}. План держался в строгом секрете. Все знали, что Петэн и Лаваль поддержат его. Ведь Лаваль еще раз заявил в конце ноября на пресс-конференции для узкого круга лиц: вся его политика "базируется на конечной победе Германии, в которую он твердо верит"{907}.

Командующий группой армий "Запад" сообщил 25 ноября: у него все готово, и он лишь ждет обещанного ставкой досье с материалами, которые мотивируют необходимость акции и которые он постфактум предъявит Лавалю. Одновременно с проведением операции "Лила" предполагалось захватить корабли торгового флота в Марселе.

На следующий день Гитлер сообщил о своих намерениях Муссолини, пообещав отдать ему большую часть французского флота. Вторжение началось перед рассветом 27 ноября. И каково же было изумление гитлеровской ставки, когда после первых стандартных докладов о "планомерном течении операции" пришло сообщение: французский флот взорвал себя, а одна подводная лодка ушла. И это после приказа Виши, отданного в то же утро, не оказывать немцам сопротивления! Патриоты Франции сказали свое веское слово, и оно громом прозвучало в тиши "Волчьего логова".

Осложнялись испанские дела. Вызывала сомнения позиция Франко в случае высадки англичан на Пиренейский полуостров. Теперь гитлеровцы считали наилучшим для себя вариантом хотя бы сохранение испанского нейтралитета. На столе начальника штаба оперативного руководства уже лежал готовый план вторжения немецких войск в Испанию и Португалию на случай, если Мадрид изменит ориентиры.

В Средиземном море и Атлантике союзные флоты установили твердое господство. Грузы лишь тонкой струей просачивались к Роммелю из Италии и Греции. Его танки вот-вот могли остаться без горючего. Когда 2 декабря у Бизерты пошел ко дну караван немецких судов с грузами для африканской армии, а второй такой же караван с 60 танками на борту еле спасся, вернувшись в итальянские порты, Гитлер потребовал от Редера и от итальянского "Командо Супремо" принять самые срочные меры, ввести для перевозки грузов быстроходные суда.

Для партизан в разных странах Европы окружение 6-й армии стало необъявленным, но мощным сигналом дальнейшей активизации борьбы. В ставку Гитлера отовсюду стекались сведения о новых смелых атаках патриотов, В широких масштабах развертывалась борьба белорусских партизан. В Греции, близ овеянных легендами Фермопил, взлетел на воздух стратегически важный железнодорожный мост - немецкие эшелоны в течение шести недель не могли двигаться в южные порты. Ширилась народно-освободительная война в Югославии. Партизаны выбили гитлеровцев из города Яице, наступали под Аграмом, Бродом, Самарицей. Генеральный штаб счел себя вынужденным теперь все более непосредственно заниматься борьбой с патриотами. Далее мы увидим, насколько успешно он выполнял гестаповские функции.

Наконец, под непосредственным впечатлением сталинградской неудачи. Муссолини, к величайшему удивлению Гитлера и его помощников, заявил, 1 декабря прибывшему в Рим Герингу: войну с Россией надо кончать. "Тем или иным способом, - заявил дуче, - главу войны с Россией, которая бесперспективна, следует закрыть. Все силы должны быть направлены на Запад и в Средиземное море"{908}.

Все это вместе взятое подтолкнуло верховное командование сделать новую оценку "общего положения". Она появилась 1 декабря, и автором ее стал Варлимонт.

Главные задачи нацистской стратегии штаб оперативного руководства представлял себе так. Северная Африка должна удерживаться как "предполье Европы". "Если ее потеряем, то англосаксы будут наступать против Юго-Восточной Европы через Додеканезы, Крит и Пелопоннес. Тогда нужно будет оборонять Балканы". На западе не следует ожидать предстоящей весной крупного наступления. На севере противник может предпринять лишь незначительные действия. На востоке необходимо создать прочный фронт, чтобы следующей весной иметь возможность перейти в наступление по меньшей мере на одном участке. Варлимонт приходил к выводу: "Русские теперь стали сильнее, чем в начале предыдущей зимы. Поэтому необходимо мобилизовать силы в оккупированных областях"{909}.

Но позиции в Северной Африке уже были потеряны - Роммель говорил об этом Гитлеру несколькими днями раньше; союзники не собирались вторгаться на Балканы; что касается будущей стратегии в отношении Советского Союза, то здесь Красная Армия уже внесла генеральную поправку.

Таков был общий фон, на котором разыгрались заключительные события сталинградской эпопеи.

Тем временем все более удивительные сведения приходили в германскую ставку о поведении союзников. Гитлер понимал, что держит сателлитов лишь обещаниями поделиться с ними награбленным и давлением своей военной мощи. Когда вера в то и другое поколебалась, фашистский генеральный штаб получил прекрасную возможность убедиться, на какой тонкой нити держался "союз равных", выдаваемый за коалицию, связанную общей идеей.

Еще несколько месяцев назад, когда германские армии успешно наступали, Гитлер обращался с вассалами как вождь и повелитель. Он разрешал себе возмущаться их непомерными требованиями и отвергать различные притязания, которые считал неуместными. Так, он бесцеремонно отказал Антонеску, желавшему стать самостоятельным верховным главнокомандующим над всеми румынскими соединениями, и предложил ему быть лишь номинальным главнокомандующим за спиной немецкого генерала Гауффе - представителя вермахта в румынском генштабе. Антонеску уже давно настаивал, просил, ссылался на политические обстоятельства: для него ведь "чрезвычайно важно" стать главнокомандующим. Гитлер лишь негодовал: он полностью вооружил две румынские армии, но не может их даже поставить рядом на линии фронта, вынужден переслаивать немецкими войсками, а от него еще чего-то назойливо требуют! Пощечина от победоносного диктатора заставила Антонеску притихнуть.

Но достаточно было германскому наступлению зайти в тупик, как ситуация стала меняться с быстротой, какой не ожидали ни Гитлер, ни его опытные генштабисты. Антонеску вновь заговорил о своих обидах по поводу отказа сделать его единоличным верховным главнокомандующим румынскими армиями на Восточном фронте и прозрачно намекал, что не допустил бы подобного военного кризиса. Итальянцы бесцеремонно отвергли советы германского представителя насчет обороны на Дону. Журнал военных действий ОКВ фиксирует 22 октября: "При обсуждении итальянских мероприятий по укреплению Донского фронта наблюдается дерзкое поведение итальянцев, вследствие чего положение офицера связи ОКХ при командовании итальянской 8-й армии генерала пехоты фон Типпельскирха стало очень тяжелым"{910}. Затем румыны отказались выполнить немецкий приказ о смене правого фланга итальянской армии, "так как предварительные условия для этого не созданы".

Но самое поразительное заключалось в том, что с такой же быстротой стала менять свое отношение к союзникам и гитлеровская верхушка. Откуда вдруг появился этот примирительный тон, это "понимание нужд партнеров", эти заигрывающие жесты и демонстрации "солидарности"? Лесть - оборотная сторона гордости и фанфаронства. Боязнь потерять партнеров стала вытеснять неутолимое желание господствовать над ними.

Катастрофа румынской армии на Дону оказалась страшным ударом не только для всей военной верхушки, но и для авторитета режима румынского диктатора и его взаимоотношений с третьим рейхом. Особенно сильное впечатление в Бухаресте произвело окружение советскими войсками в малой излучине Дона целого румынского корпуса во главе с популярным генералом Ласкаром. Как только прибыли из-под Сталинграда тревожные сведения, Антонеску отправил Гитлеру письмо, где в ледяных тонах требовал объяснений и помощи окруженным.

"Из сообщений, полученных от румынского генерального штаба, с которым я в течение всего дня поддерживал связь, - писал он, - очевидно, что положение 3-й армии очень серьезно и что она не располагает в данное время никакими резервами. Генерал Ласкар сообщает, что у него нет боеприпасов, хотя ему боеприпасы были обещаны, и что подошла уже последняя минута, когда хоть с какой-то надеждой на успех можно попытаться вырваться из окружения. По приказу командующего группой армий "Б" генерал Ласкар обязан держаться, и он требует от меня непосредственных приказов... На основании изложенного здесь положения вещей и учитывая то немалое время, которое потребуется для ввода в действие сконцентрированных сил, я бы предпочел, чтобы генерала Ласкара выручили. В противном случае до прибытия немецких сил группа Ласкара может быть полностью уничтожена, так как какое-нибудь ощутимое снабжение боеприпасами и продовольствием исключается.

Я делаю это разъяснение о положении вещей не потому, что меня оно тревожит, а на основании политической ответственности, которую я несу в отношении страны, и руководствуясь желанием не оставить 3-ю армию на полное уничтожение, армию, которую не смог бы заново выставить. Исходя из этих соображений, я прошу фюрера учесть эти доводы и принять решение"{911}.

Гитлер получил телеграмму и ночь на 23 ноября и сразу же ответил. В заискивающих выражениях фюрер сообщал "его сиятельству маршалу Антонеску", что еще до получения телеграммы он принял меры для выручки окруженных румынских войск, в адрес которых, особенно "солдата непревзойденных качеств Ласкара", рассыпал похвалы. "Я глубоко убежден, - заканчивал свое письмо Гитлер, - что, как это уже часто бывало в борьбе против Советского Союза, лучшее полководческое искусство и лучшие солдаты восторжествуют над имевшимися вначале успехами врага". Вслед за этим чисто нацистским хвастовством шло: "За образцовое руководство генералом Ласкаром своими войсками я выражаю ему свое особое уважение. Поэтому еще вчера, как воздание должного его особым заслугам, как отличившемуся офицеру из среды наших союзников, я наградил его рыцарским крестом и дубовыми листьями"{912}.

Никакой помощи окруженным, кроме совета прорваться из кольца, германское командование дать не смогло.

Но если румынский диктатор еще сохранял видимость дипломатического лоска, то разговоры на уровне генеральных штабов теперь велись прямо-таки в скандальной форме.

Вечером 23 ноября германский представитель в румынском командовании генерал Гауффе, проехав по затемненным улицам Ростова, вошел в дом, где располагался начальник румынского генерального штаба Штефля. В большой комнате оказались также министр обороны Пантази и несколько офицеров.

Очередная беседа началась в дружественном тоне. Гауффе зачитал телеграмму Антонеску и ответ Гитлера насчет Ласкара. "Телеграммы этих двух великих людей, - торжественно заключил генерал, - снова демонстрируют перед человечеством глубокую связь этих двух великих мужей. Я поздравляю румынскую армию по поводу награждения генерала Ласкара дубовыми листьями".

Ответ генерала Штефли оказался совершенно неожиданным. В крайне возбужденном тоне, торопясь, он говорил:

- Приказ о прорыве группы Ласкара был отдан слишком поздно. Он еще 21 ноября просил разрешения прорваться, но фюрер отклонил просьбу. Котел под Распопинской стал в миниатюре вторым Сталинградом. Прорываться 23-го, когда группа Ласкара получила разрешение, было уже невозможно. Видимо, Ласкар погиб еще до приказа на прорыв. Румынский летчик, который вчера приземлился у командного пункта Ласкара, сегодня видел там только горящие дома и убитых румын. Приказ о проведении прорыва мог еще не быть известен войскам группы Ласкара, поэтому 120 офицеров, 140 унтер-офицеров и 2 тысячи человек солдат, ушедших из окружения, будут судимы военно-полевым судом. Промедление в отдаче приказа о прорыве было причиной потери четырех румынских дивизий.

Резкий, экспансивный Штефля, наливаясь кровью, бросал в лицо остолбеневшему Гауффе все, что накипело против германского союзника.

- Предостережения и просьбы в течение целых недель и обращения ко всем немецким командным органам - в главное командование сухопутных сил, к господам Вейхсу и Готу, а также к начальнику немецкой миссии сухопутных сил - были напрасны. Напрасно я предостерегал от того, чтобы румынским войскам давать такие широкие участки фронта. И действительно, прорыв был произведен только там, где батальоны должны были держаться на 5 - 6 километров. Я предостерегал, чтобы 3-ю румынскую армию не выставляли на такой широкий фронт обороны. Подобное же предостережение я делал в отношении нашей 4-й армии. Из трех дивизий румынской 4-й армии осталось три батальона, а вся их материальная часть погибла. На все это я во время своего посещения генерал-полковника Гота своевременно обратил его внимание.

Штефля продолжал, не переводя дыхания:

- Румынская танковая дивизия четыре дня оставалась без доставки горючего, а из своих запасов ей нужно было еще отдать часть немецкой 22-й танковой дивизии. Многое из нашей механической тяги поэтому погибло, в числе прочего 35 танков. С группой Гейма не имелось никакой связи, русским удалось имитированным сообщением по радио дезориентировать румынскую танковую дивизию. Противотанковые пушки группы Ласкара даже на расстоянии 5 метров не оказывали никакого действия против тяжелых танков противника. Главное командование сухопутных сил не выполнило просьбу румын, это и есть причина гибели двух румынских армий{913}.

Гауффе молча слушал взбешенного начальника румынского генерального штаба и, когда тот кончил, пообещал "передать по назначению упреки в адрес главного командования".

Поздно ночью генерал Гауффе писал донесение в штаб верховного главнокомандования: "Я высказал мое крайнее сожаление, что перед лицом событий начнутся споры о виновности или невиновности, вместо того чтобы решительно прийти на помощь... Я повторил, что все немецкие инстанции стремились и сейчас стремятся помочь румынским войскам, где только можно"{914}.

Но на полях сражения никто не помогал разбитым румынским частям. Ни генерал Ласкар, ни его солдаты даже не знали, что произведены в герои, что по их адресу говорят высокопарные и фальшивые слова, что они служат разменной монетой в игре двух встревоженных диктаторов - партнеров по преступлению. Просто генерал Ласкар находился в плену, а его солдаты лежали мертвыми в заснеженной степи недалеко от русской станицы Распопинской.

V

Манштейн, получивший задачу возглавить операцию по освобождению 6-й армии, прибыл в Новочеркасск, где формировался штаб группы армий "Дон", и 27 ноября вступил в командование. Он вызвал генерала Шульца - начальника штаба. Изучив карту, оба решили, что положение в общем не такое уж плохое. Остаткам 3-й румынской армии удалось задержаться на реке Чир. Благодаря энергичным действиям ее начальника штаба, немецкого генерала Венка, фронт установился довольно прочно: русские сюда не наступали, оставили только прикрытие, а Венк буквально швырял в оборону все, что могло двигаться и стрелять, - разные тыловые и охранные роты, всевозможные команды и отряды, разбитые полки и батареи. Далее к югу фронт протянулся в излучине Дона. Там, под Котельниково, нужно быстрее сосредоточить ударный кулак. Манштейн верил в успех.

Однако чем больше вникал он в суть обстановки, тем отчетливее понимал, что немедленно начать марш на выручку Паулюса не может. Необходимо дождаться подхода двух новых танковых дивизий, но пока в Котельниково прибыли из Франции только четыре эшелона из нескольких десятков, и он не может сформировать ударную группу под командованием Гота. Он почти не имеет транспорта, а с авиацией из рук вон плохо: всего одна боевая группа бомбардировщиков и две истребителей. Манштейн заключил: раньше 9 декабря наступление не начнется, даже если полная катастрофа 6-й армии произойдет немедленно. А такая опасность не исключена. У Паулюса боеприпасы и продовольствие на исходе. Геринг не выполняет обязательства: 30 ноября из 38 транспортных самолетов долетело только 12. Продовольствия, по расчетам ОКВ, хватит только до 5 декабря, боеприпасов крупных калибров - до 12-го{915}.

Генеральный штаб задумал провести операцию по освобождению армии Паулюса двумя этапами. В ходе первого (операция "Зимняя гроза") - пробить, по выражению генштабистов, "просеку для снабжения" и двинуть через нее в "котел" автоколонны. Первая такая колонна грузовиков с горючим стояла наготове. На втором этапе (операция "Удар грома") следовало полностью освободить 6-ю армию. Опасались: способна ли авиация снабдить Паулюса до начала "Зимней грозы" хотя бы минимумом необходимого? В конце ноября уже никто не мог ни за что поручиться: ежесуточно по воздуху перебрасывалось в среднем только 100 т, а требовалось гораздо больше{916}.

Еще больше забот и в ставке Гитлера, и в Новочеркасске стала вызывать угроза советского наступления против 8-й итальянской армии на Среднем Дону. Если оно произойдет до того, как Манштейн добьется решающего успеха, то весь замысел окончится провалом. Более того, если итальянская армия не сдержит атаку советских войск, то они смогут выйти в тыл группе армий "Дон" и даже группе армий "А", застрявшей на перевалах Кавказа.

Манштейн, еще с надеждой, сообщил 9 декабря в "Вольфшанце": при хорошей погоде он двинется на выручку 11-го или 12-го и предполагает 17-го соединиться с окруженными{917}. В журнале военных действий верховного командования появилась запись: "Фюрер весьма уверен, он хочет восстановить прежние позиции на Дону. Его намерение состоит в том, чтобы сорвать первую фазу большого зимнего наступления русских и не позволить им достигнуть решающего успеха"{918}.

10-го Манштейн сообщил, что перейдет в наступление послезавтра. Но на рассвете следующего дня советские войска, руководимые генералом Н. Ф. Ватутиным, атаковали частью сил позиции 8-й итальянской армии.

После полудня 12 декабря в бункере Гитлера собрались его ближайшие помощники. Холодный сырой воздух с запахом хвои проникал в помещение. Все были хмуры и озабоченны. Несколько часов назад на Восточном фронте перешла в так давно ожидаемое наступление группа Гота. Ей предстояло соединиться с армией Паулюса. Одновременно поступили доклады: советские войска атакуют итальянскую армию на Дону. Последнее обстоятельство внушало крайнюю тревогу, и поэтому, когда в дверях рабочей комнаты Гитлера, где все уже расселись за длинным столом с аккуратно разложенными картами, появился Цейтцлер, фюрер вскочил:

- Произошло что-нибудь катастрофическое? - Таков был его первый вопрос, относящийся, как сразу поняли присутствующие, к донскому участку фронта.

- Нет, мой фюрер, - ответил успокаивающе Цейтцлер. - Нет. Манштейн достиг рубежа Аксай и захватил один мост. Атакованы только итальянцы. Они уже бросили все свои резервные батальоны.

- Из-за этой истории, - мрачно и тихо сказал Гитлер, - я больше страдаю бессонницей, чем из-за положения на юге. Неизвестно, что происходит.

- Нужно как можно скорее что-либо сделать, - заявил Цейтцлер. - Если бы русские использовали положение, то уже ночью могла бы произойти катастрофа... Поступают все новые агентурные сведения о подготовке высадки русских в Крыму. Они хотят воспользоваться плохой погодой.

- Это вероятно, - заметил Гитлер. - Может ли наш флот также использовать непогоду?

- В таких условиях невозможно высадиться, - сказал Иодль.

Гитлер вскипел:

Русские это делают, они могут пройти. Мы же в снегопад, при таких же условиях не можем действовать. Это я допускаю, - закончил он. - На русских это похоже.

Все присутствующие старались не говорить о Сталинграде. Они как бы оттягивали неприятный момент. Вот теперь Цейтцлер докладывал о Кавказе.

- Здесь, - он провел пальцем по изображенному на карте выступу фронта у Орджоникидзе, - русские сильно атакуют. Я еще раз оценил обстановку и думаю, что мы должны отступить с этого участка.

- Я боюсь только одного, - ответил Гитлер, - если мы здесь теперь отступим, то потеряем всю технику. Но этого нам совсем не нужно.

- Нет, все, конечно, должно быть планомерно подготовлено. Длинная беседа о всяких деталях на кавказском участке затягивалась. Когда наконец все исчерпалось, разговор сам по себе перешел на Сталинград.

- Здесь события развиваются так, - рука Цейтцлер а быстро скользнула по карте. - Сегодня фельдмаршал Манштейн сообщил мне, что под нажимом русских потерял вот этот мост. Это неприятно, так как тут проходила линия снабжения. Сегодня днем было трудное сражение. Манштейн занял Рычков. Из 8-го кавалерийского корпуса сообщили, что он перешел к обороне. Здесь, наверху, он показал на северный фас "котла", - еще неясно, что предпримут русские. Против 6-й армии наступление было главным образом вот тут, - палец остановился на участке реки Чир. - Фельдмаршал Манштейн сегодня сообщал о подготовке этого наступления и подтвердил письменным донесением.

- Да, но ведь от него до 6-й армии всего лишь 80 километров по воздуху! воскликнул Гитлер

Дискуссия затягивалась.

Так, здесь, в Восточной Пруссии, они, еще не теряя надежду на лучшее, пытались разыграть на картах гигантское сражение, происходившее в нескольких тысячах километров от них. Там, в заснеженных просторах между Волгой и Доном, гибли все их планы,

Совещание продолжалось.

- Наша главная ошибка этого года, - заявил Гитлер, - заключалась в том, что мы наступали на Сухиничи{919}.

Не Сталинград и Кавказ, не "генеральное наступление" против Советского Союза в целом, а Сухиничи! Таковы, с их точки зрения, были масштабы просчета.

Теперь говорил Цейтцлер:

- В группе армий "Центр" со снабжением стало несколько напряженно, во-первых, из-за недостатка эшелонов, во-вторых, снова очень усилилась деятельность партизан. Тем более, что выведены соединения СС. Партизаны действуют планомерно{920}.

Гитлер слушал. Он ничего не предлагал. Он хотел понять, что ждет их дальше. Для этого нужно выяснить положение с танками. Сколько имеют их русские?

- По нашим агентурным данным, 4800. Но это, пожалуй, преувеличено.

- А какова численность наших танков на фронте?

Цейтцлер замешкался. Он не взял с собой справки и точно не помнит. В разговор вмешивается начальник организационного отдела Буле:

- Должно быть, тысяча.

- Я думаю, - спохватился Цейтцлер, - 1300.

- Следовательно, соотношение, - заключил Гитлер, - как один к трем.

- В целом, - поспешил успокоить Буле, - у нас все же, вероятно, должно быть 1800-2000.

Они закончили почти четырехчасовое совещание, не приняв никаких решений и оставаясь в тягостном ожидании.

Утром 12 декабря войска генерала Гота двинулись на выручку Паулюса. У железной дороги Тихорецк - Сталинград они потеснили соединения 51-й армии. Штаб группы армий "Дон" сразу же сообщил в ставку об успехе: Гот наступает, а 6-я армия сосредоточивает в южной части "котла" все пригодные к действию танки - их оказалось 60 - и снабдила их горючим, которого могло хватить, правда, только на 20 км марша{921}.

Но стойкость обороны войск генерала Труфанова нарастала, и уже на второй день наступления Манштейн сообщил: со своими двумя танковыми дивизиями он "не сможет добиться решающего успеха", ибо "при широко растянутых флангах не обойдется имеющимися в его распоряжении силами"{922}.

Тревога по поводу нажима Красной Армии на среднем течении Дона, где фронт держали итальянцы, заставила штаб оперативного руководства оставить на плацдарме за Чиром две танковые дивизии, не бросая их на выручку 6-й армии. "Фюрер решил, - сообщал журнал военных действий ОКВ, - что 11-я танковая дивизия останется в ее теперешнем положении на плацдарме Чира, имея в виду двигаться против этого сильного наступления врага, и что кроме 11-й будет подведена 17-я танковая дивизия группы Гота"{923}. Но ведь Гот двигается на выручку Паулюсу, можно ли брать у него войска?

У нас не вызывает сомнений тот факт, что уже вскоре после начала операции "Зимняя гроза" генеральный штаб и Гитлер признали возможным принести в жертву окруженную 6-ю армию, если наступление Красной Армии на Среднем Дону окажется успешным. Пессимистические нотки в докладах Манштейна укрепили руководителей из "Вольфшанце" в их намерениях. Именно в этот день колебаний, 13 декабря, Гитлер впервые высказал мысль о необходимости, "принимая во внимание положение группы армий "Дон", вывести 1-ю танковую армию с Кавказа"{924}, ибо катастрофа на Волге может повлечь такую же катастрофу и южнее. Намерение оставить Кавказ - предмет долгих и давних вожделений - созревало именно теперь, в связи с угрозой советского наступления на Дону и затуханием операции по выручке 6-й армии. Перед нами - убедительное доказательство неразрешимых противоречий, перед которыми стоял генеральный штаб: он оказался не в состоянии справиться с развитием событий и был готов отказаться от своих главных планов.

Но пока не все казалось потерянным. Еще несколько дней верховному командованию суждено было колебаться. Итальянцы удерживали полосу своей обороны. У ставки появился проблеск надежды: русские не имеют сил для крупного удара, думали там, и лишь проводят демонстрацию наступления{925}. Гот сделал новый рывок. Он достиг реки Аксай, а затем его танки подошли к Верхне-Кумской.

- До 6-й армии 48 километров, - пронеслось по фронту.

Но советское командование действовало решительно и точно.

Ставка Верховного Главнокомандования Красной Армии сосредоточила силы для отражения попыток деблокады 6-й немецкой армии. Генерал-полковник А. М. Василевский, возглавивший борьбу против атакующих сил Манштейна, получил разрешение Ставки ввести здесь, на критическом участке, 2-ю гвардейскую армию, генерала Р. Я. Малиновского. Небольшая и ничем не примечательная река Мышкова стала тем вошедшим в историю Сталинградской битвы рубежом, на котором войска генералов Малиновского и Труфанова в ожесточенных боях второй половины декабря 1942 г. остановили прорыв Гота в тот самый момент, когда залпы его орудий уже с великой надеждой слушали войска Паулюса в сталинградском "котле".

И в то же самое время, когда контрудары советских войск затормозили танки Гота, усилился нажим на 8-ю итальянскую армию. От итальянцев пришло сообщение: противник вклинился в позиции дивизий "Равенна" и "Коссериа". В этот период напряжение в гитлеровской ставке достигло предела.

Наконец грянул удар, который потряс до основания все шатающееся здание германской стратегии на юге.

Верховное Главнокомандование Красной Армии решило одновременно с мероприятиями по ликвидации 6-й армии осуществить план расширения фронта наступления. Еще в ноябре была начата подготовка операции Юго-Западного фронта и левого крыла Воронежского фронта по разгрому 8-й итальянской армии на Среднем Дону{926}. С началом наступления Манштейна удар было решено направить в тыл его группировке.

В густом утреннем тумане 16 декабря удар на среднем течении Дона был нанесен. Теперь пламя гигантской битвы охватило еще большее пространство. 18 декабря советские войска Юго-Западного и Воронежского фронтов под командованием генералов Н. Ф. Ватутина и Ф. И. Голикова главными силами смяли и уничтожили итальянскую оборону. Через широкий прорыв двинулся поток советских танковых корпусов. В рокоте мощной армады, неумолимо рвавшейся вперед по заснеженной степи в тыл группе армий "Дон", гитлеровская ставка услышала грозный сигнал победы советского оружия.

"Кризисным днем первостепенного значения" назвал день 18 декабря генерал Варлимонт{927}. Грейнер записал в журнале военных действий верховного командования: "Большое русское наступление против 8-й итальянской армии началось вчера утром и привело к глубокому прорыву центра армии. Враг прорвался также в армейской группе Холидта. Фюрер приказывает отвести фронт на обоих участках на более короткую позицию, потому что здесь его принцип безусловно удерживать передовую линию - перед лицом бегущего потока итальянцев неприменим"{928}.

Новое наступление Красной Армии создало для гитлеровского вермахта угрозу "Сверх-Сталинграда" (Super-Stalingrad), как это стали называть в ставке, т. е. полного окружения всего южного фланга гитлеровских вооруженных сил на советско-германском фронте, от Дона до Кавказа и Черноморского побережья.

"Так перед рождеством завершилась последняя кратковременная отсрочка, пишет В. Гёрлиц. - В дни перед сочельником произошла давно ожидаемая катастрофа 8-й итальянской армии. Советы нанесли удар через Дон на юг. Обстоятельства грозили Сверх-Сталинградом, отсечением всей группы армий "А" на Кавказе. Манштейн был озадачен тем, что для него наверняка было самым горьким событием в жизни: он должен был отвести силы Гота, чтобы еще попытаться по меньшей мере заткнуть брешь в глубине". Операция по выручке 6-й армии провалилась. И хотя затем еще несколько дней группа Гота немного продвигалась вперед, она вскоре была накрепко остановлена. Теперь генеральный штаб признал полное бессилие помочь окруженным. Более того, он стал утрачивать интерес к 6-й армии перед лицом надвигающихся еще более грозных событий. Штаб группы армий "Дон" получил разрешение уехать из Новочеркасска в Таганрог. Манштейн, этот "лучший оперативный ум генерального штаба", не смог правильно рассчитать силы. Его армия встретила упорное сопротивление советских войск, а потом подверглась их сокрушительному удару. Теперь он уезжал от злополучной 6-й армии, признавая тем самым свое бессилие и поражение.

Разгром советскими войсками 8-й итальянской армии, быстрое развитие наступления к югу армий генералов Н. Ф. Ватутина и Ф. И. Голикова, угроза "Сверх-Сталинграда" - все это требовало от гитлеровского генерального штаба новых решений. И смысл их мог быть теперь один: полный отказ от каких-либо наступательных действий, немедленный переход к обороне и отступление.

Кризисный день 18 декабря, когда положение 8-й итальянской армии уже и в генеральном штабе оценивалось как катастрофическое, вызвал крайнюю тревогу в Риме. После обеда в ставку Гитлера прибыли высокопоставленные итальянцы: министр иностранных дел граф Чиано и начальник штаба "Командо Супремо" маршал граф Кавальеро.

На следующий день начались бурные переговоры.

"Итальянские гости" находились в ставке Гитлера с 18 по 20 декабря. Главная цель их приезда состояла в том, чтобы убедить Гитлера сделать попытку в "какой-либо форме договориться со Сталиным", т. е. попытаться заключить мир, а потом направить главные усилия вермахта в Средиземноморье. Гитлер отвечал, что нет никакой необходимости добиваться соглашения с Советским Союзом во имя интересов Североафриканского театра. Нужно, "не ослабляя армию на востоке, направить значительные силы к югу". Решительно отвергая предложения о переговорах с Советским Союзом, Гитлер саркастически предложил "вернуть дуче его армию". Он заменит ее тремя немецкими дивизиями, прибывающими из Франции.

Что касается положения в Северной Африке, то все пришли к заключению, что неудачи здесь происходят главным образом из-за срыва союзной авиацией работы итало-германского морского транспорта. Кавальеро добился обещания дополнительной помощи немецкой авиации, а Гитлер настаивал на активизации итальянского флота{929}.

"Когда снова вернулись к положению на донском участке фронта, Гитлер уточнил: он теперь срочно высвободит на Кавказе дивизию СС "Викинг", передаст ее Готу, прикажет Паулюсу оставить Сталинград и сосредоточить силы для прорыва. И тогда он отдаст дуче его армию, а вместо нее введет немецкую армейскую группу: из Франции уже двигаются новые дивизии.

Все это оказалось мечтой. Наступление советских войск на Дону продолжало развиваться и шириться, создалась прямая угроза глубокого охвата всей кавказской группировки. Гот больше не продвигался ни на шаг. 6-я армия почти не получала продовольствия и боеприпасов. Разгром итальянцев стал фактом.

В ночь на 29 декабря решение было принято окончательно: "Группы армий "А" и "Дон" отвести далеко назад и объединить под командованием генерал-фельдмаршала Манштейна"{930}. Они превращались в группу армий "Юг". Разосланная следующим утром директива Гитлера гласила: "Моим стремлением впредь, как и раньше, остается удержать 6-ю армию в ее крепости и создать предпосылки для освобождения. Вместе с тем необходимо избежать нового "котла" в связи с отступлением союзных войск или отходом наших слабых сил, или в результате созданного в отдельных местах сильного превосходства противника. Кроме того, необходимо путем подвижного ведения боевых действий в отдельных местах вырвать у русских инициативу и снова обеспечить превосходство немецкого руководства"{931}. Группа армий "А" отступала на линию Майкоп - Армавир Сальск. Группа армий "Дон" получила довольно неопределенную задачу: "сделать все" для освобождения 6-й армии. Отводить свои силы на запад, только "если это будет безусловно необходимо", до линии Константиновская - река Северный Донец{932}. Одновременно Кейтель отдал приказ перебросить с запада на Восточный фронт три дивизии СС.

Наступила новогодняя ночь. Гитлеровская армия, сжигая города, села и деревни, разрушая мосты и дороги, отступала на запад через обледенелые степи, и на горизонте в огнях пожарищ терялись призраки ее завоеваний.

VI

Начальник генерального штаба не сразу ориентировал Паулюса в ситуации, сложившейся после начала успешного наступления Красной Армии на Среднем Дону. Цейтцлер не хотел лишать окруженных последних надежд. Но в 6-й армии очень скоро поняли: прорыв советских войск на Дону - удар в самое сердце.

На совещании 19 декабря Паулюс сказал первому адъютанту штаба армии полковнику Адаму:

- Ваш вчерашний доклад о положении вне "котла" был серьезнее, чем я думал. Посмотрите на карту! Угроза 8-й итальянской армии создается с флангов и тыла. Здесь обороняются только боевые группы, которые должны защищать широкие позиции. Если противник снова перейдет в наступление на этом участке, катастрофа будет еще значительнее, чем нынешняя{933}.

Вскоре наступающие советские войска стали угрожать тылу группы армий "Дон". Они захватили аэродромы, с которых велось снабжение 6-й армии, отодвинули внешний фронт окружения до 250 км и разгромили армию Гота. Все поняли: час пробил.

Отныне все обещания и посулы гитлеровской ставки помочь войскам Паулюса стали пустой болтовней. Взаимоотношения между генеральным штабом в Растенбурге и штабами агонизирующей в сталинградском кольце армии в последние недели ее существования представляли собой смесь цинизма, ханжества и прямого обмана. Сколь далеки эти свойства, характеризующие облик корпорации "генеральный штаб", от идиллических образов, рисуемых теми историками, которые старались сохранить традиции германского милитаризма! И, на наш взгляд, не случайно именно в сталинградском "котле" зародилось движение немецких военных "Свободная Германия". Помимо определяющего факта военного разгрома, немалую роль сыграло, пусть запоздалое, разочарование многих офицеров 6-й армии в режиме третьего рейха, в его руководителях, их программе, методах, пришедшее, наконец, понимание глубокой аморальности и преступности всего того, что совершал нацизм.

В последних числах декабря приятель Паулюса генерал Фелльгибель, начальник связи ставки Гитлера, находившийся в "Вольфшанце", пригласил командира полка связи ОКХ полковника Ван Хоовена и спросил его, знает ли он Паулюса. Услышав отрицательный ответ, Фелльгибель охарактеризовал ему Паулюса как "более теоретика, чем фронтового солдата".

- Передайте ему мой привет и мою безусловную уверенность, что очень скоро я смогу приветствовать его лично.

Ван Хоовену предстояло возглавить всю связь в 6-й армии для подготовки ее самостоятельного прорыва навстречу Готу. Настоятельный совет о прорыве нужно передать Паулюсу от имени Фелльгибеля.

Ван Хоовен 26 декабря прибыл в Новочеркасск. Здесь царила неразбериха: Манштейн со своим штабом переезжал в Таганрог. Полковник стал понимать реальное положение вещей, о котором в ставке Гитлера и генеральном штабе имелось смутное представление. Оказывается, Гот теперь уже не думал ни о каком наступлении, хотя в генеральном штабе считали, что он еще может наступать. Когда Ван Хоовен обратился по поводу своей миссии к начальнику штаба группы армий "Дон", последовал ответ:

- Помощь 6-й армии? Мы едва можем помочь самим себе!

Через три дня посланник Растенбурга стоял перед Паулюсом в землянке около вокзала Гумрак. Привет командующий принял, но рекомендацию - армия должна самостоятельно прорываться из кольца - отклонил. Он не знает общей обстановки. И должен выполнить приказ Гитлера: остаться на месте.

Миссия Ван Хоовена говорила о безразличии гитлеровской ставки к окруженным задолго до их капитуляции. Лишь друзья Паулюса давали какие-то бесполезные советы.

В эти же дни из "котла" в "Вольфшанце" вылетел по распоряжению Паулюса его "лучший боевой генерал" командир танкового корпуса Хубе. Из беседы с фюрером он узнал, что "все еще может хорошо уладиться, готовится большое наступление на февраль 1943 г."{934} В действительности их не ждало ничего, кроме катастрофы. В последнем письме жене 16 января 1943 г. Паулюс писал: "Я, как солдат, стою там, где стою теперь, я выполняю приказ (Ich stehe hier auf Befehl!). Какова будет моя судьба, я не знаю. Я должен ее принять такой, какой даст ее мне бог"{935}.

После войны большинство западногерманских историков подчеркивало этот момент: Паулюс не пробивался из окружения только потому, что "как солдат" точно выполнял приказ Гитлера - стоять на месте.

Как будто забывают, что 6-я армия начиная со второй половины декабря не имела возможности осуществить прорыв ни с помощью Манштейна, попытка которого уже провалилась, ни тем более самостоятельно, ни по приказу Гитлера или совету Фелльгибеля, ни без этих приказов и советов. Состояние армии - моральное, материальное - не давало никаких перспектив на успех. Любая попытка подобного рода означала бы немедленное и полное уничтожение армии. Паулюс находился в стальном кольце и хорошо знал: впереди только капитуляция. Теперь все диктовала Красная Армия.

Гитлер, а за ним руководители генерального штаба слали в "котел" телеграммы, наполненные пустыми, высокопарными фразами об "исторической миссии" 6-й армии, о "высших стратегических соображениях", во имя которых якобы отдаются приказы "держаться до последнего патрона". На самом деле "Вольфшанце" была бессильна бороться с надвинувшейся катастрофой под Сталинградом. Под мощными ударами Красной Армии рушился весь южный участок немецкого фронта. Требование к 6-й армии "держаться" становилось таким же бессмысленным, как и слепое послушание Паулюса.

Конечно, верховное командование стремилось извлечь какую-то выгоду из катастрофической ситуации на юге. "Котел" сковывал на некоторый срок части Красной Армии, а волжская транспортная артерия оказалась временно закупоренной. Но любой частный выигрыш лишь в том случае оправдан, если он оплачивается не чрезмерной ценой.

Ставка Верховного Главнокомандования Красной Армии двинула вперед крупные силы на всем южном крыле советско-германского фронта. Контрнаступление, начатое с берегов Волги и Дона, переросло в январе 1943 г. в общее стратегическое наступление на огромном фронте от Воронежа до Черного моря{936}. 4 января Ставка утвердила план операции по уничтожению немецкой группировки у Сталинграда. 8 января генералы H. H. Воронов и К. К. Рокоссовский предъявили Паулюсу ультиматум: "Всем германским окруженным войскам во главе с Вами и Вашим штабом прекратить сопротивление"{937}.

После того как 6-я армия оказалась в "котле", первым побуждением ее командующего было получить разрешение Гитлера на прорыв{938}. Гитлер отклонил просьбу{939}. Он призвал к фанатизму, жертвенности и верности. Он потребовал "любой ценой удержать позицию, завоеванную столь большой кровью, Сталинград"{940}. В "котле" с трудом понимали смысл такой задачи. Командир 51-го армейского корпуса Зейдлиц первым предложил Паулюсу не подчиняться приказу Гитлера. Авиационные командиры сомневались в возможности снабдить армию по воздуху.

Генеральный штаб стал создавать легенду жертвенности. Паулюса сравнивали с генералом Йорком, героем 1812 г. Передавали его слова, сказанные в "котле": "История именно сейчас выносит свой приговор". Ставка Гитлера заявляла: 6-я армия отныне называется "Крепость Сталинград". В штабе Паулюса новый пропагандистский трюк прямо назвали глупостью. Острили, лежа в степи под ледяным ветром: "Знаете ли вы по крайней мере, где находитесь? В "крепости"".

Все приказы верховного главнокомандования и генерального штаба сводились к одному: держаться и ожидать выручки - армии Гота. "Воздушный мост" обеспечит снабжение. Но на единственный аэродром в Питомнике грузов поступало все меньше. В декабре дневной рацион хлеба составлял 200 граммов, а в январе - 50. Армия съела всех своих лошадей. Сведения о начавшемся наступлении Гота приподняли дух. Но ненадолго. Вскоре к Паулюсу прилетел личный представитель Манштейна: "Армия Гота встретила очень сильное сопротивление численно превосходящего противника. Она почти не продвигается".

Бедственное положение в "котле", ярко охарактеризованное в книге И. Видера{941}, очевидца событий, толкало генералов 6-й армии к единственному решению - капитуляции. В конце января 1943 г. такие требования шли к Паулюсу со всех сторон. Они усилились после 26 января, когда советские войска, наступавшие с запада, соединились на Мамаевом Кургане с частями 62-й армии и расчленили окруженных на две части. С обороной на севере штаб Паулюса потерял связь, армейские корпуса остались без всякой поддержки.

Наступающие советские дивизии все больше сдавливали оба "котла". Генералы, оставшиеся без войск, в состоянии тупого безразличия сидели в помещении городской тюрьмы. Среди них - командиры корпусов Зейдлиц, Пфеффер и Шлёмер, командиры дивизий Дебон, Лейзер, Даниэльс.

...На столе полковника Адама в штабе армии утром 27 января зазвонил телефон. Генерал Шлёмер хотел говорить с Паулюсом. Шлёмер сообщил о состоянии войск - полностью обессилены и больше не способны сопротивляться - и попросил согласия на капитуляцию. Паулюс сослался на свой приказ удерживать позиции и положил трубку.

Через полчаса в подвал, где находились Паулюс и Адам, вошел генерал-лейтенант Шмидт, начальник штаба. Он возбужденно рассказал о телефонном разговоре с полковником Мюллером, начальником штаба 14-го танкового корпуса.

- Господин генерал-полковник, 14-й танковый корпус носится с мыслью о капитуляции. Мюллер говорит, что у войск силы исчерпаны, нет боеприпасов. Я ему ответил, что мы обстановку знаем, но ведь, как и раньше, будет действовать наш приказ "продолжать борьбу, капитуляция исключена". Кроме того, я хотел бы порекомендовать вам лично разыскать этого генерала и поговорить с ним. Паулюс согласился. После возвращения он говорил Адаму:

- Все находящиеся там офицеры жаловались на Шмидта. На справедливые вопросы и предложения они получали только грубые ответы. Все говорили о своих полностью разгромленных дивизиях. Боевые группы сами устанавливают связь с противником и капитулируют. Никто не знал, удерживает ли позиции его сосед. Чтобы прекратить бесполезное кровопролитие, они просят приказа о всеобщей капитуляции армии.

- Какой ответ вы дали, господин генерал-полковник?

- Я еще раз обратил внимание генералов на приказ Гитлера. Речь идет о каждом дне и каждом часе, на которые мы сковываем крупные силы противника.

Но теперь никто ни и малейшей мере не верил ни Гитлеру, ни Паулюсу. "Гитлер - преступник, - услышал Паулюс в беседе с подчиненными. - Так же, как обманывали нас, так будут обманывать немецкий народ"{942}. Это понимал и Паулюс, но оставался послушным.

События последних дней ничего не изменили. Генеральный штаб сухопутных сил вновь и вновь приказывал держаться. При дальнейшем расчленении "котла" его отдельные части подчиняются "непосредственно и лично Гитлеру!" Такой вздор подавался как новое "гениальное решение фюрера". Разбитые дивизии не могли сопротивляться. Десятки тысяч раненых оставались без помощи. 29 января стало известно: генерал-лейтенант Шлёмер и другие генералы приняли советских парламентеров и вели с ними переговоры о капитуляции. Шмидт пригрозил военным судом. Паулюс все еще демонстрировал "верность фюреру" и послал ему 30 января поздравление с десятилетием прихода к власти. "Над Сталинградом, - писал он, еще развевается знамя со свастикой". Но ненавистное знамя уже давно было смято гусеницами советских танков, а командующий 6-й армией в темном подвале универмага ждал исхода. И он наступил. В дверях подвала перед генералом Паулюсом появился генерал Росске, командир дивизии, оборонявшейся в центре города: "Дивизия больше не в состоянии оказывать сопротивление. Русские танки приближаются к универмагу. Конец настал".

Паулюс и его штаб провели в подвале последнюю ночь. Они уже никем и ничем не руководили. 31 января перед рассветом начальник штаба Шмидт вошел в помещение и подал телеграмму Гитлера о возведении командующего 6-й армией в чин генерал-фельдмаршала.

- Это, вероятно, должно означать приказ о самоубийстве, - хладнокровно сказал Паулюс, прочитав телеграмму. - Однако такого удовольствия я ему не доставлю{943}.

Утром 31-го командование 6-й армии заявило о готовности капитулировать. Паулюс принял условия капитуляции. К вечеру он и его офицеры уже находились в штабе Донского фронта. 2 февраля прекратили сопротивление последние остатки разгромленной 6-й армии.

VII

Сталинград означал для нацизма страшный, ни с чем не сравнимый удар. Сколь ни глубоким был кризис, вызванный поражением под Москвой, его удалось преодолеть и организовать в 1942 г. новое "генеральное наступление". На это наступление возлагались все надежды и в политическом, и в экономическом, и в военном, и в психологическом плане. Здесь провал был недопустим, альтернативы не имелось. Ситуация, с точки зрения рейха, представала так: все или ничего.

И когда утром 3 февраля 1943 г. немцы услышали по радио сводку верховного командования об окончании сражения под Сталинградом и прочитали в газетах о "героической гибели 6-й армии", многие из них поняли: ничего.

Под Сталинградом вместе с уничтоженными 32 дивизиями, с ликвидацией южного фланга "Восточного фронта" рухнули все надежды на победу над Советским Союзом, на завоевание Ближнего Востока, на походы в Азию и Африку, на штурм всеми силами Британской империи и на многое другое. И конечно, со всем этим вместе взятым развеялись в прах мечты о мировом господстве. Словом, исчезло именно то, во имя чего существовал третий рейх. Теперь не оставалось надежд, что внешнеполитическая доктрина и программа фашизма, во имя реализации которой он подготовил и развязал войну, когда-либо воплотится в жизнь. Все обещания немецкому народу, все призывы оказались ложью, а реальностью стали колоссальные потери, жертвы, лишения, бесконечные колонны пленных, бредущих по заснеженной морозной сталинградской земле.

Сталинград сплел в единый тугой узел многие связи, причины и следствия, определявшие дальнейшие перспективы и судьбы фашизма. Этот узел был разрублен так, что отныне история германского фашизма как бы разделилась на две части. Ее "послесталинградский" период мог быть отныне в общем и целом путем только в одном направлении - к полной катастрофе.

Этот путь и открыл Сталинград, ставший вершиной и логическим завершением всей той беспримерной по героизму и неимоверно тяжелой борьбы, которую вел против всей общественно-политической и военной системы фашизма советский народ с 22 июня 1941 г.

Но нацизм не был бы самим собой, если бы после катастрофического удара не принялся бы с еще большей энергией спасать то, что мог спасти, и выправлять положение.

Сообщив народу о гибели 6-й армии, нацисты постарались прежде всего придать всему этому некую героическую окраску в духе излюбленных ими лубочных картин древнегерманского эпоса. Кощунственно называя преступно брошенных ими на бессмысленную смерть солдат "защитниками Европы от большевизма", нацистские политики и пропагандисты стали изображать сталинградскую катастрофу как некую "жертву Германии во имя спасения Европы", как "пример для всех немцев", как образец выполнения долга перед фюрером и т. п. Они хотели превратить Сталинград в огромную пропагандистскую акцию для "поднятия духа", "поддержания веры" и устрашения внутри страны. Наряду с этим, они очень боялись падения своего престижа перед союзниками, что могло подтолкнуть их к попыткам как-то выйти из коалиции. Поэтому они стали с особой настойчивостью повторять, что только рейх может защитить каждого из них от "большевистского нашествия" и от гибели.

После сталинградской победы весь капиталистический мир приступил к переоценке Советского Союза. Новые, внезапно открывшиеся для этого мира возможности социалистического государства говорили об изменении соотношения сил между социализмом и капитализмом, заставляли иначе взглянуть на перспективы хода и на возможные результаты войны.

Сталинград с потрясающей яркостью озарил меняющееся распределение мировых сил. Он стал тем событием, от которого начался отсчет победы социализма над фашизмом. Сталинград превратился не только в военную победу социализма, но и в очень важный пункт нового этапа борьбы двух социально-политических систем, которая завершилась после окончания войны непредвиденными для империализма результатами.

Победа Красной Армии под Сталинградом стала важнейшим событием в достижении коренного перелома в ходе второй мировой войны и означала важный этап на пути к сокрушению Советским Союзом гитлеровской Германии. Утрата армиями фашистского блока четвертой части всех сил, действовавших на советско-германском фронте, вызвала сильнейшее обострение противоречий в лагере агрессоров и серьезно повлияла на внутреннее положение стран сателлитов гитлеровской Германии. Вместе с тем Сталинградская битва и неразрывно связанное с ней успешное для Красной Армии сражение за Кавказ значительно укрепили позиции США и Англии на Ближнем Востоке и в бассейне Средиземного моря, облегчили им победу в Северной Африке. Япония и Турция окончательно отказались от вступления в войну против Советского Союза на стороне третьего рейха. Фашизм потерпел сокрушительное поражение.

Нацистские правители после сталинградской катастрофы объявили в Германии трехдневный траур. Миллионы людей в городах и селах охватывал страх перед свершившимся и надвигающимся.

Третий рейх отпевал свою 6-ю армию под зловеще приподнятые звуки вагнеровской "Гибели богов" и потрясающие бетховенские траурные марши. Горький парадокс истории, или, если угодно читателю, ее противоречие, заключался в том, что великие творения "другой" Германии должны были служить Германии "этой". Гениального немца, призывавшего человечество к радости своей бессмертной Девятой симфонией, чьими последними словами было: "Больше света", теперь кощунственно заставляли утверждать силы тьмы. И даже в какой-то мере понятное горе простых людей, оплакивавших солдат, не снимает этого противоречия, ибо даже последний солдат 6-й армии вынужден был исполнять волю тех, кто захватил власть в Германии и вел ее к катастрофе. Но вечное не может служить преходящему и преступному. Сталинград прокладывал путь в новую эру. И для Германии.

Перед лицом неразрешимых проблем

I

Разгром под Сталинградом и последующее широкое наступление Красной Армии, поражения в Северной Африке и на Средиземном море поставили гитлеровское руководство перед новыми проблемами. Катастрофические удары, полученные на Восточном фронте, потеря Германией инициативы в ведении войны, угроза возникновения новых фронтов - все это вызвало необходимость коренного пересмотра нацистской военной политики и стратегии.

Новые задачи, перед которыми стояло военное руководство рейха, охватывали круг самых больших проблем: как восстановить фронт на Востоке; как дальше вести коалиционную войну; каким образом защитить промышленные центры в оккупированных странах и в рейхе от ударов с воздуха; каким путем сохранить позиции в Северной Африке и Средиземноморье, закрепиться на Балканах - здесь положение казалось шатким. Требовалось найти ключ к разрешению нарастающих противоречий с союзниками, обеспечить морскую блокаду Англии, бороться с национально-освободительным движением во многих странах Европы и думать о ряде других аспектов быстро усложняющейся обстановки. Но прежде всего стояла задача: стабилизировать рухнувший южный участок Восточного фронта, как-то остановить непрерывно идущее здесь отступление.

Все эти вопросы предстояло решать в условиях поражений и общей потери стратегической инициативы.

Способен ли был генеральный штаб решить все возникшие перед ним многочисленные проблемы и прежде всего вернуть инициативу? Мог ли рассчитывать на перелом в ходе войны?

Мы подошли сейчас к такому периоду истории нацистского военного руководства, когда имеются основания говорить о начале глубокого общего кризиса всей военной системы третьего рейха, верховного командования и его стратегии. Кризис определялся тем, что после Сталинграда с особой силой и ясностью обнаружилось несоответствие потенциала третьего рейха не только общим, но и частным военно-политическим целям фашистского руководства. Советский Союз в результате высоких темпов технического прогресса военной промышленности, быстрого роста производительности труда выпускал значительно больше военной техники и вооружения, чем гитлеровская Германия. В 1943 г. советская военная промышленность позволила Красной Армии достичь на советско-германском фронте превосходства над гитлеровской армией в боевой технике и вооружении. С каждым годом советская военная промышленность наращивала темпы производства, демонстрируя тем самым неоспоримые преимущества социалистической экономики над государственно-монополистической экономикой фашистской Германии.

Каждая новая военная кампания требует изменения или уточнения стратегических решений. И вот, подойдя в повествовании к началу 1943 г., мы изучаем все доступные нам документы, сопоставляем их друг с другом и с реальным ходом событий и убеждаемся: военное руководство Германии теперь не смогло разработать единый и четкий стратегический план дальнейшего ведения войны, который хотя бы приблизительно намечал контуры ее окончания. Дело, конечно, не в какой-нибудь внезапной потере способностей Иодлем или Варлимонтом, Кейтелем или Цейтцлером - они оставались опытнейшими стратегами агрессии, - а в том, что война переставала им подчиняться.

Фашизм продолжал вести агрессивную, несправедливую войну. Его политические цели оставались прежними. Однако возможности стратегии для выполнения этих целей значительно уменьшились. Нацистский режим напрягал все силы, чтобы обеспечить необходимый для ведения войны экономический уровень. Но, несмотря на гигантский вывоз из оккупированных стран материалов, сырья, оборудования заводов, рабочей силы и т. д., борьба против Советского Союза еще более ухудшала экономическое положение Германии, что непосредственно влияло на состояние вооруженных сил, на моральный дух армии. В таких условиях гитлеровское военное руководство и приступило к выработке дальнейших планов ведения войны.

Складывание новых стратегических концепций происходило постепенно, в зависимости от развития событий, начиная с января до весны 1943 г. Первым свидетельством меняющегося характера нацистской стратегии следует считать выступление Гитлера в ставке "Вольфшаяце" 10 января 1943 г.

Вечером того самого дня, когда советские войска начали последнее наступление под Сталинградом, Гитлер произнес в своей ставке трехчасовую речь перед румынскими союзниками. Он изложил "новый взгляд" на принципы дальнейшего ведения войны, выработанный совместно с генеральным штабом. Вместе с Антонеску и вице-премьером Румынии здесь находились начальник румынского генерального штаба Штефля, Риббентроп, Кейтель, Иодль и Цейтцлер - вся высшая военная иерархия. Все ждали от фюрера чего-то нового, соответствующего моменту.

Гитлер начал с оценки "современного этапа борьбы": "Если Германия на Западе или Германия и ее союзники на Юге и Востоке будут разбиты, результат будет одинаковым: англосаксы в любом случае станут победителями лишь теоретически, ибо при поражении стран оси и их союзников Россия на всем континенте станет настолько сильной, что англосаксы потеряют здесь всякое влияние".

Далее следовали пространные рассуждения о функциях гитлеровского рейха как "защитника Европы от угрозы большевизма". Почему именно теперь, во время сталинградской катастрофы, нацистский главарь в полном согласии со своими военными советниками с особой силой принялся трубить в фанфары антикоммунизма, занимаясь пропагандой даже в самом узком кругу своих единомышленников?

Перед мрачной перспективой поражения гитлеровцы решили взяться за старое. Они не забыли тех времен, когда, играя на страхе перед "коммунистической угрозой", так легко вырывали одну за другой уступки западных держав, разделяли антифашистские силы Европы и дешевой ценой добивались своего. Не удастся ли все снова, если применить испытанное оружие? Не внесет ли оно раскол в антигитлеровскую коалицию? Не поможет ли оно запугать сателлитов, для которых Сталинград стал чрезмерным испытанием и подтолкнул к пересмотру вопроса о дальнейшем участии в злополучной войне? Да, именно все это имелось в виду. До Сталинграда они - завоеватели; после разгрома они все больше начинают думать, как удержать захваченное. Мобилизовать рейх на бескомпромиссное продолжение борьбы, вывести из шокового состояния и направить по тому же пути союзников, продлить свое господство и припугнуть западные державы, играя на их самой слабой струне, - таков подтекст несколько видоизмененной военно-политической концепции Гитлера и его генерального штаба.

Напугав таким образом тех, кто, по его мнению, мог испугаться, Гитлер ставит вопрос: какие же обязанности принимает на себя теперь Германия? "Если в связи с такой обстановкой, - говорил он, - Германия и ее союзники вынуждены продолжать борьбу, то речь идет о борьбе за существование, а не о войне за овладение территорией"{944}.

Предельно ясно и просто. Именно здесь происходит смена лозунгов. Третий рейх, заливший кровью всю Европу, объявляет, что борется "в защиту" распятой им Европы. Спекуляция на антикоммунизме снова становится политическо-пропагандистской тенденцией номер один.

Отныне и до конца войны фашизм неизменно утверждал, что ведет "оборонительную войну". Но что могло быть лживее подобного тезиса? Со стороны фашистского блока и его главарей война вплоть до самого окончания была продолжением их преступной захватнической политики. Ее политическое содержание ни на йоту не изменилось и не могло измениться, когда под ударами Советского Союза и других стран антифашистской коалиции гитлеровский рейх был брошен в оборону. Война со стороны фашистской Германии и ее союзников по своему политическому содержанию оставалась такой же, как была, ибо ее по-прежнему вели те же классы, ставившие перед собой те же политические цели.

Однако тогда, после Сталинграда, нацисты хотели убедить своих союзников в другом.

...Гитлер продолжал: в теперешней гигантской длительной борьбе, обороняясь против этого нового штурма, успех или неуспех надо оценивать не по отдельным актам, а после общего развития событий{945}.

Вот еще один "ударный" пункт, направленный в адрес сателлитов. Не ждите победы, не спрашивайте о ней, не думайте о ближайших перспективах, а безропотно сидите в разваливающейся фашистской колеснице. Далее следовал многословный обзор хода войны, от ее начала до Сталинграда, представлявший собой смесь лжи, хвастовства и самооправданий. Наконец Гитлер перешел к главному: оценке современного военного положения и к прогнозам. И здесь он не мог не начать с признания возможных катастрофических последствий поражения в войне с Советским Союзом.

- В этой борьбе имеется только одна открытая рана: Россия. В настоящий момент представляет собой важнейшую область треугольник Ростов, Сталинград, Кавказ. Следует иметь в виду эту главную проблему и при ее решении не находиться под впечатлением отдельных событий большой драмы. В кризисное время надо сохранять железные нервы.

Гитлер признал:

- Если бы Германия потеряла 2/3 своего производства железа, 80-85% нефтяных источников и весь коксующийся уголь, то ее положение было бы отчаянным. Но сейчас, - убежденно продолжал он, - в такой ситуации как раз находится Россия. Хотя Россия располагает добычей железа на Урале, но коксующихся углей для изготовления стали из этой железной руды она не имеет. Недостаток продуктов питания и недостаток в людях создают дополнительные трудности, которые в конечном счете приведут ее к гибели{946}.

Такими неуклюжими заверениями нацистский лидер пытался поддержать дух своих потрясенных сообщников. Но ведь именно в 1943 г. Советский Союз развернул мощные силы, добился крупного успеха в производстве оружия, что вскоре обеспечило его решающее военное превосходство над Германией. И даже учитывая пропагандистскую направленность выступления Гитлера, нельзя не, прийти к заключению, что германское военное руководство снова допускало просчет в смысле оценок противника.

Каковы же перспективы войны? Что мог теперь нацистский режим обещать союзникам, армии, народу?

Читаем запись речи:

"Если ему, фюреру, поставят вопрос, как и когда может закончиться война, он скажет, что это, вероятно, единственный вопрос, на который во всей истории не мог дать точно ответа ни один государственный деятель или полководец... В таком большом конфликте, как теперешняя мировая война, необходимо только отчетливо видеть цель, ясно представлять предпосылки достижения этой цели и заботиться об ее осуществлении. Главное - духовное самообладание, т. е. фанатическая решимость ни при каких обстоятельствах не капитулировать"{947}. Отчаянные заклинания "держаться до конца", призывы к фанатизму вместе с террором и разнузданной фашистской пропагандой - вот что могла предложить своим сателлитам и своему народу фашистская система, потрясенная до основания могучим сталинградским ударом.

Только такие перспективы и мог нарисовать верховный главнокомандующий фашистского блока в тот самый день, когда Красная Армия нанесла последний сокрушительный удар под Сталинградом. Единственное, что становилось очевидным из "новой" программы, - фашизм не капитулирует. Он будет вести борьбу с беспощадной жестокостью и крайним напряжением сил до конца.

Последующие события подтвердили смысл речи Гитлера, произнесенной 10 января в "Вольфшанце".

Отныне гитлеровское руководство объявило, что Германия вступает в "тотальную войну". Это означало еще большее усиление власти монополий, еще большее закручивание пресса террористической власти фашистского государства, еще большую эксплуатацию германского народа и, наконец, еще более широкую мобилизацию ресурсов третьего рейха для продолжения войны.

Геббельс 18 февраля 1943 г. исступленно кричал в Спортпаласе перед накаленной тысячной аудиторией фашистских активистов, пропагандистов и различных "фюреров":

- У нас две возможности: капитулировать или вступить в тотальную войну. Хотите ли вы капитуляции?

- Нет! Нет! - ревел зал.

- Хотите ли вы тотальную войну?

- Да, да!

А в тиши "Вольфшанце" генералы тем временем искали выхода из кризисной ситуации.

Уже в первые дни борьбы под Сталинградом Роммель на свой риск и страх пытался разъяснить Гитлеру, Кейтелю, Иодлю, что необходимо уйти из Северной Африки, но поддержки не получил. Фельдмаршалы Манштейн и Мильх после Нового года деликатно намекнули фюреру: в данное время ему лучше было бы сконцентрировать все свое внимание на экономических и политических задачах, а для вермахта и для руководства Восточным фронтом назначить отдельного верховного главнокомандующего. Гитлер призвал Манштейна к порядку и, конечно, согласился с руководителями ОКВ, Геббельсом и Герингом, убежденными, что Гитлеру, наоборот, нужно сосредоточиться на военных делах.

Чем хуже шли дела, тем больше нацисты заботились об укреплении диктатуры. Они старались репрессиями заглушить растущее недовольство в народе и армии, заставить "непоколебимо верить в победу" и в "безупречность военного руководства".

Гибель 6-й армии совпала по иронии судьбы с десятой годовщиной прихода нацистов к власти. Гитлер не покинул главную квартиру и по радио обратился к стране. Когда он узнал, что 24 генерала и около 2500 офицеров взяты в плен Красной Армией, его ярость не имела границ: тот, кто сражается на Восточном фронте, обязан победить или умереть. Паулюс должен был покончить самоубийством. Но Паулюс не выдержал, по выражению Гёрлица, "у самого порога бессмертия".

После катастрофы под Сталинградом гитлеровская верхушка оказалась вынужденной начать реорганизацию вооруженных сил, чтобы приспособить их к изменившейся коренным образом обстановке. Развитие танковых войск возлагалось на Гудериана, которого Гитлер вернул, назначив 28 февраля 1943 г. "генеральным инспектором". Новые типы танков - "тигр" и "пантера" - все шире поступали в войска. Велись работы по созданию управляемых ракет, которыми предстояло заменить ослабленную бомбардировочную авиацию дальнего действия. В то время как в США особое внимание обращали на конструирование атомной бомбы, в Германии этот проект почти не разрабатывался и в общем считался ненужным. Кроме того, изгнание из третьего рейха ряда крупнейших ученых крайне затрудняло исследования в области ядерной физики. Решались главным образом технические проблемы сегодняшнего дня. Мессершмитт продемонстрировал проект реактивного самолета, В 1944 г. немецкая авиационная промышленность смогла создать первые образцы истребителей с большими скоростями. Рассчитывали, что с их помощью удастся приостановить налеты англо-американских бомбардировщиков. Началась длительная доработка новых конструкций. Но все это были проекты, а время летело.

Важнейшей теперь стала проблема подготовки резервов. Красная Армия перемалывала главные силы вермахта. С начала войны против Советского Союза по 30 июня 1942 г. немецко-фашистская армия потеряла 1965 тыс. человек, а по 30 июня 1943 г. - 3965 тыс.{948} Постоянный некомплект полевых войск по сравнению с нормами военного времени{949} достигал 650 тыс. человек. Путем сокращения этих штатных норм и перевода большинства дивизий с 9 на 6-батальонный состав, некомплект был уменьшен, но все же превосходил все, что бывало, в этом отношении прежде.

В начале 1943 г. армия была разбросана на огромных пространствах Европы{950}. По требованию верховного командования в первое полугодие 1943 г. было мобилизовано для вермахта дополнительно 800 тыс. человек, в том числе 200 тыс. изымалось из хозяйства, связи и горной промышленности; призывалось по 100 тыс. человек резервистов с 1901 по 1905 г. рождения и с 1906 по 1922 г.{951} Однако и этого набора сухопутным силам не хватало. Пришлось прибегнуть к мобилизации мужчин 1897 - 1900 гг. и даже приступить к медицинскому освидетельствованию родившихся в 1894-1896 гг.{952}Пятидесятилетние солдаты первой мировой войны понадобились фюреру, чтобы спасать положение! Кроме того, в армию призывались 80 тыс. из персонала железных дорог{953} и 1370 человек из пограничной стражи{954}. Столь значительный призыв позволил до поры до времени покрыть некомплект личного состава и восполнить тяжелейшие потери на Восточном фронте. Но качество солдат резко ухудшилось. Кроме того, мобилизация наносила удар по экономике страны. Для сельского хозяйства, связи и военной промышленности теперь требовалось более 5 млн. человек. Призыв резервистов из сельского населения ставил под угрозу снабжение страны и армии. Создавалось крайнее напряжение в других отраслях экономики. Для администрации вводилась 60-часовая неделя, рабочее время на предприятиях военной промышленности "добровольно" удлинялось. На заводы все чаще привлекались женщины. Наконец, в самых широких размерах стал использоваться труд военнопленных и иностранных рабочих. Третий рейх стал гигантским застенком, где миллионы иностранных рабочих в нечеловеческих условиях вынуждены были трудиться во имя продолжения войны за нацистское господство.

По инициативе военных и партийных руководителей Гитлер 13 января подписал указ "о широком привлечении мужчин и женщин для задач обороны рейха". Появился "Комитет трех" в составе Бормана, Кейтеля и начальника рейхсканцелярии Ламмерса, на который возлагалось руководство оборонительными работами{955}. Поскольку росли потери от воздушных налетов, 19 января Гитлер приказал Герингу усилить противовоздушную оборону Лейпцига, Дрездена, Веймара, Касселя. Создавалась "противовоздушная милиция", в которую привлекали молодежь с 15-летнего возраста. В конце месяца последовала новая мера: на дальних восточных и юго-восточных подступах к рейху устанавливались "зенитные батареи тревоги".

Падение морального духа армии после Сталинграда стало проявляться в многочисленных нарушениях дисциплины. Цейтцлер передал 24 февраля приказ Гитлера: недисциплинированность пресекать самыми жестокими мерами. Виновных расстреливать на месте{956}.

Разгром под Сталинградом дал толчок усилению оппозиции гитлеровскому режиму в вермахте. Об этом достаточно убедительно свидетельствует военно-судебная статистика третьего рейха. Если в первом квартале 1940 г. за "военные преступления" в трех видах вооруженных сил было осуждено 10256 человек, то в первом квартале 1943 г. - 42646. После Сталинграда в сухопутных поисках из каждых 100 тыс. человек военнослужащих 426 осуждались военно-полевым судом, на флоте - 627 человек, а в военно-воздушных силах, считавшихся самым "национал-социалистским" родом войск, - 830 человек. Если в первые месяцы войны против Советского Союза было вынесено 104 смертных приговора военнослужащим, то во втором квартале 1943 г. - 911{957}. Элементы оппозиции постепенно вызревали и в среде офицеров генерального штаба. Генерал Бек оставался, как и до войны, ее центральной фигурой.

Боевая мощь войск на фронте в начале 1943 г. понизилась. Находившаяся на северном участке советско-германского фронта 16-я армия доносила в январе 1943 г.: из тяжелого противотанкового оружия она располагает только восемью штурмовыми орудиями, Недостаток в вооружении составлял 25% карабинов, 18% пулеметов, 24% легких гранатометов, 33% тяжелых пехотных орудий, 26% тяжелых полевых гаубиц. Положение с боеприпасами позволяло лишь обороняться на спокойном участке фронта, а ведение крупных операций исключалось{958}.

Красная Армия выбила массу немецких танков. На 23 января 1943 г., по данным ОКВ, на всем Восточном фронте имелось, всего лишь 495 исправных и готовых к вводу в бой танков, в том числе в группе армий "А" - 34; в группах армий "Дон" и "Б" - 291; в группе армий "Центр" - 167; в группе армий "Север" - 3{959}. По заключению В. Хубача, "в связи с таким положением преимущество в поставках вооружения отдавалось дивизиям, сражающимся на Восточном фронте". Но ограниченность материальных средств не позволяла быстро оснащать дивизии Восточного фронта даже в условиях, когда им отдавалось предпочтение перед другими фронтами. Так, снова создаваемая во Франции 6-я армия смогла получить сначала только личный состав, а вооружение - значительно позже. В таких условиях для дивизий других фронтов оставалось еще меньше средств.

Проводя широкую мобилизацию под лозунгом тотальной войны, верховное командование в конечном счете постепенно улучшило общее состояние армии. Крайне остро стоял вопрос о восстановлении бронетанковых войск. Гудериан получил задачу организации и обучения подвижных, прежде всего танковых, соединений. Вскоре число действующих танков на Восточном фронте удалось довести до 1600, а к началу немецкого наступления под Курском - до 5 тыс. К тому же времени число танков на других фронтах увеличилось почти до 1000{960}. Средние ежемесячные потери танков - 500 - стали покрываться из текущей продукции{961}.

Принятые меры позволили нацистской Германии к лету 1943 г. значительно повысить боеспособность вооруженных сил.

II

Времена молниеносных побед сделались уже достоянием истории. Наступила пора, когда всем обитателям "Волчьего логова" приходилось менять образ мышления. Не марш вперед, не блицы, и оборона. Не захваты, а удержание захваченного. И главный вопрос: каким путем укрепить гигантский оборонительный фронт "Крепости Европа" - так стали теперь называть гитлеровцы поглощенную ими часть континента, - восточная часть которого пылала и рушилась.

Катастрофа на юге советско-германского фронта представляла собой, безусловно, главный фактор всей стратегической обстановки. Растянутый Восточный фронт теперь высасывал из Европы все больше и больше последних свободных германских резервов. Все мало-мальски боеспособное двигалось в 1943 г. на Восток. А обратно, "в порядке обмена", провозглашенного верховным командованием как обязательное условие переброски дивизий в Россию, ковыляли разбитые обломки, почти без техники, потрясенные и измученные "настоящей войной", которую вела против вермахта Красная Армия.

6 января 1943 г. штаб верховного командования решил срочно направить из Франции на Восток шесть дивизий, занятых охраной побережья. Им предстояло высвободить на северном или центральном участке советско-германского фронта несколько наиболее опытных "восточных соединений", которые отправлялись к решающему - южному участку фронта{962}. 16 января Гитлер распорядился о "быстрой и широкой переброске автотранспорта к Восточной армии"{963}. Генеральный штаб сухопутных сил видел на Востоке угрозу отовсюду. В конце января он стал бояться советских десантов в Крыму, на Украине и на Кубани. Последовал приказ "всеми средствами усилить оборону побережья Крыма". То же относилось к побережью между румынской границей и Крымом, особенно к Одессе{964}. Но сюда оказалось возможным направить только один батальон из Запорожья.

Главным источником пополнения Восточного фронта оставалась Западная Европа. Оттуда двигались в Россию все новые войска. 15 февраля последовал приказ об отправке до 20 марта на Восточный фронт пяти дивизий{965}. На следующий день ОКВ подтвердило генеральному штабу сухопутных сил: "Необходимо назначать для Востока возможно более крупные силы"{966}. Всего в 1943 г. из Франции, Бельгии, Голландии, а также из рейха были переброшены главным образом против Красной Армии 31 пехотная дивизия, 16 танковых и моторизованных дивизий{967}.

В Африке и на Средиземном море германские позиции утратили основу. Победа 8-й британской армии под Эль-Аламейном лишила германо-итальянское командование в Северной Африке последних надежд завоевать Египет и пробиться к Суэцу. Разгромленную итальянскую армию теперь нельзя было вернуть к жизни. Роммель со своим Африканским корпусом понес невосполнимые потери. После того как союзники прочно захватили инициативу в свои руки, полное поражение Роммеля становилось только делом времени. Снабжение из итальянских портов висело на тонкой нити часто прерываемых морских коммуникаций, которая могла оборваться в любой момент. Тогда германские и итальянские войска останутся в пустыне без хлеба и боеприпасов. Правда, в конце 1942 г. для снабжения Африканского корпуса были предоставлены, дополнительные суда и появилась кое-какая надежда. С середины января флот перебросил в порты Северной Африки 60 тыс. т грузов, а в феврале 80 тыс. т{968}. Однако ежемесячная потребность достигала внушительной цифры 150 тыс. т и удовлетворялась только наполовину{969}.

Кессельринг, назначенный теперь командующим германскими силами в бассейне Средиземного моря, докладывал 12 января 1943 г. Герингу об отсутствии необходимого количества конвойных судов для сопровождения транспортов и настаивал на возможно более широком использовании небольших транспортных кораблей, которых тоже не хватало. Он требовал многого: и немедленно улучшить противовоздушную оборону портов Палермо, Неаполя и Туниса, и усилить подводный флот в Средиземном море, и улучшить организацию управления, и снабдить оружием. Но в январе генеральный штаб смог пообещать Африканскому корпусу лишь присылку через месяц 40 противотанковых пушек, двадцати двух офицеров для пополнения резерва и одной пехотной бригады{970}.

Все отлично понимали: если бы не Сталинград - в Африке шло бы иначе. Как не хватало здесь хотя бы части из тех транспортных самолетов, которые пытались пролететь сквозь огневые завесы советской зенитной артиллерии к окруженной 6-й армии и гибли над снежными равнинами!

Борьба за Тунис, на которую возлагались большие надежды и в "Вольфшанце", и в Риме, не принесла никаких ощутимых результатов. Командующий наспех созданной в Тунисе 5-й танковой армией генерал Арним развил активность бумажного толка: он слал письмо за письмом Кессельрингу и Кейтелю, бесплодно взывая о подкреплениях, транспорте и снабжении. 17 января он получил многозначительный ответ Кейтеля. Шеф ОКВ "обращал внимание", что "не все желания можно удовлетворить, ибо в настоящее время дать нечего"{971}.

Вновь назначенный в Африку итальянский генерал Мессе - номинальный командующий союзными силами - жаждал славы и строил планы "решительного наступления" с позиции Марет. Но более опытный Варлимонт после поездки на африканский фронт представил ОКВ 15 февраля доклад, в котором будущее изображалось в самых пессимистических тонах. "Наше положение, - сообщал он, возможно сравнить с картонным домом... Остается недостаток сил на растянутом фронте, недостаток резервов, артиллерии, продовольствия, боеприпасов, горючего"{972}. Он писал о неспособности 5-й танковой армии фон Арнима выдержать сильный удар, о бесперспективности обороны позиции Марет, если сражающиеся здесь войска не получат подкреплений, о том, что "на итальянцев, которые плохо вооружены, положиться нельзя"{973}. Но по сравнению со всеми недостатками, вновь подчеркивал Варлимонт, "решающим остается недостаток снабжения". Он приходил к выводу: "В итоге получается, что вопросы снабжения должны стать главными для дальнейших решений, так как ни ожиданием, ни замедлением наступления противника путем атаки на его коммуникации наше снабжение улучшено быть не может"{974}. По мнению Варлимонта, в Африке следовало вести только сдерживающие действия, что позволит "предотвратить тяжелые последствия также и политического характера и сделает возможным одновременно подготовить оборону в Южной Италии"{975}.

Конечно, Варлимонт предлагал ряд мер, чтобы укрепить "карточный дом", но в своих выводах он больше обращался к вопросу подготовки обороны Южной Италии путем ввода туда немецких войск, чем к африканским делам{976}. Заместитель начальника штаба оперативного руководства уже к середине февраля считал дело в Северной Африке проигранным и теперь думал лишь о том, как удержать Италию.

Иного мнения придерживался Кессельринг. Он впервые получил столь большую власть (командовал "всем югом"!) и требовал наступления. На том же совещании, где Варлимонт излагал свои пессимистические выводы, он предложил: в Африке надо атаковать, а не сдерживать. По его настоянию прежде отданные директивы о наступлении восточное Тебессы получили подтверждение, а планы Варлимонта "подлежали изучению".

Штаб верховного главнокомандования склонялся к мнению Кессельринга, ибо оно гораздо в большей степени отвечало "духу фюрера", чем бесперспективные оценки Варлимонта. Однако Гитлер никаких решений не принимал. Он даже не знал о совещании, потому что утром 15-го вылетел в Запорожье в штаб группы армий "Юг", где были дела поважнее. Он вообще думал лишь о положении в России. "Организационная помощь в Африке", o которой много говорили и писали, в общем завершилась только тем, что начальником штаба 1-й итальянской армии был назначен немец - бывший помощник Гудериана Байерлейн, а для руководства операциями в Алжире образована группа армий, в командование которой должен был вступить Роммель, однако, по совету Кессельринга, не раньше, чем он успешно закончит свое наступление от линии Марет.

Тем временем попытки командующих обоими африканскими соединениями Роммеля и Арнима активизировать действия выдыхались. Во второй половине февраля из Туниса в штаб Кейтеля одно за другим приходили самые неутешительные сведения о наращивании английских и американских сил и о том, что враг сумел быстро остановить движение итало-германских танков. В "Вольфшанце" все более убеждались, что в оценке африканских перспектив прав, к сожалению, Варлимонт. Единственное, чем ставка оказалась в состоянии помочь африканской армии, было подразделение "тигров" - Гитлер приказал отправить его не позже конца месяца. И больше ничего, если не считать всяких реорганизаций и перестановок в призрачной надежде возместить недостающую боевую силу войск "личными качествами" того или иного генерала. Создаются разные новые должности, новые штабы и командные инстанции. Гитлер заявил: он хочет видеть на посту командующего новой группой армий в составе Африканского корпуса и 5-й танковой армии только Роммеля!

Но уже через несколько дней генерал-фельдмаршал показал, что не оправдывает надежд фюрера. Вступив в командование, он в начале марта прислал доклад, содержание которого шло вразрез с намерениями ставки. Ссылаясь на растянутость позиции в Африке (626 км), на слабость армии и отсутствие резервов, Роммель предупреждал: этот фронт будет прорван в самом начале ожидаемого вскоре, в полнолуние, наступления союзников. "Тогда враг возьмет верх над обеими армиями по отдельности"{977}. Удержать позиции можно будет только путем их сокращения примерно на 150 км, для чего необходимо отступить, потеряв значительную часть территории Туниса, включая важные аэродромы. Роммель через Кессельринга просил указаний о плане дальнейшего руководства войной.

Какой ответ мог дать любимцу Гитлера штаб верховного командования? Обсуждение 4 марта ситуации в Африке показало, что Кейтель, Иодль и их сотрудники теперь достаточно хорошо поняли неразрешимость африканской проблемы и легкомысленность всех прогнозов Кессельринга. "Начальник ОКВ, свидетельствует журнал военных действий верховного командования, - подчеркнул заслугу генерал-фельдмаршала Роммеля, который с беспощадностью разъяснил слабость нашей позиции". И далее следует в высшей степени многозначительная фраза: "Время определенно работает против нас; к тому же враг на обоих фронтах наступления понял нашу фактическую слабость".

Да, время работало против них, на пользу антигитлеровской коалиции. И теперь они все больше понимали это. Но в результате совещания из недр "Вольфшанце" вразрез всему появилась концепция дальнейшего ведения войны в Африке. 5 марта Кейтель передал ее от имени Гитлера в Рим Кессельрингу: "Положение можно исправить путем немедленного значительного усиления морского транспорта... Отвод обеих армий на узкий плацдарм означал бы начало конца. Руководство военными действиями следует осуществлять не путем наступления отдельных армий недостаточными силами, тем более что они по времени ни разу не совпадали, а только путем коротких, но сильных наступательных ударов сосредоточенными группировками, которые замедляли бы вражеское наступление. Только таким образом можно будет добиться необходимого выигрыша времени для переброски в Тунис как пополнений, так и вновь готовящихся соединений. Чтобы сделать возможным этот единственный богатый перспективами метод военного руководства, перевозки должны быть по меньшей мере удвоены, а позже увеличены в три раза"{978}.

Бесподобные логические скачки! Генеральный штаб обнаруживал замечательную способность убеждать самого себя в том, что наконец понятая им правда - это все-таки неправда. Как можно удвоить или утроить перевозки, когда нет тоннажа и союзники господствуют на море и в воздухе? О каких "новых соединениях" могла идти речь, если все они истекали кровью на Восточном фронте и Роммелю предназначались только полторы дивизии? Мелкие наступательные удары не давали никаких перспектив остаться в Африке - это понимали все, - а пустым обещаниям пополнений в войсках уже не верили.

Однако итальянское "Командо Супремо" поддержало Гитлера. Война в Северной Африке оставалась прежде всего итальянской войной, и Муссолини никак не хотел примириться с мыслью о крахе надежд на "великую империю". Он делал все, чтобы побудить немцев приложить крайние усилия в борьбе за Средиземноморье. Он сообщил Роммелю: как и фюрер, он не может разделить его мысль о необходимости отхода. Следует наносить все новые удары, замедлять подготовку наступления англосаксов и тем временем подбросить пополнение. "Командо Супремо" сделает все возможное, чтобы довести ежемесячное снабжение своим флотом африканских армий до 120 тыс. т{979}.

В письме Гитлеру от 9 марта дуче заклинал: "Тунис необходимо удержать любой ценой, ибо благодаря этому проведение принятых в Касабланке планов (речь идет об англо-американской конференции января 1943 г. в Касабланке. - Д. П.) будет в значительной мере, а может быть окончательно, сорвано. Сухопутная база должна быть расширена, а не уменьшена, как предлагает генерал-фельдмаршал Роммель"{980}. На совещании у Гитлера в присутствии командующих флотом и авиацией 14 марта вновь подчеркивается значение Туниса - "стратегической позиции первостепенного порядка". Северная Африка - это "южное ключевое предполье Европы", сохранить которое можно, лишь достигнув господства на море.

- Удержание Туниса - это проблема снабжения, - заявил на совещании Гитлер. - Необходимо не 80 тысяч тонн ежемесячно, как предлагает "Командо Супремо", а 150-200 тысяч. Поэтому, - продолжал он, - нужно решительно поставить итальянцев перед альтернативой, пренебрегая всякой чувствительностью: решительно ввести все средства или потерять Тунис и тем самым Италию{981}.

Со своей стороны штаб германских военно-морских сил предложил ряд мер: перевести часть транспортов из Норвегии и Ла-Манша в итальянские воды, перебросить часть подводных лодок из Атлантики в Средиземное море для транспортных целей, усилить воздушное прикрытие транспортов и т. д. Муссолини вполне соглашался с фюрером: он разрабатывает план выдвижения флота к Сардинии. Но маленькая неприятность: для этого не хватает лишь топлива. Германский представитель при итальянском командовании подтверждает: самыми важными проблемами итальянцев являются горючее для флота и авиации, а также самолеты, танки, противотанковая, зенитная артиллерия и автотранспорт. А что же тогда "менее важными"? Призывы итальянского союзника, продиктованные страхом и отчаянием, не могли быть ничем подкреплены. Все меры, принятые германскими и итальянскими руководителями и их генеральными штабами, позволили отсрочить катастрофу в Африке лишь на два месяца.

Как не хватало германскому и итальянскому генеральным штабам в Африке и Средиземноморье тех дивизий, которые мчались теперь из Западной Европы на советско-германский фронт, тех солдат, той техники, тех самолетов и танков, которые перемалывались в горниле Восточного фронта и нашли гибель в степях под Сталинградом!

III

Новые и новые трудности возникали для гитлеровского командования на Балканах, удержанию которых оно всегда придавало очень большое значение. Здесь югославские и греческие партизаны били и били захватчиков, расширяли освобожденные территории, а гитлеровцы ничего не могли сделать, потому что сил не хватало и потому что они все больше оказывались между двух огней. Национально-освободительная война югославского народа приняла такие масштабы, что в гитлеровской ставке районы, контролируемые партизанами, стали называть "коммунистическим государством".

Сведения о конференции в Касабланке еще больше встревожили немецких генштабистов насчет положения в восточном Средиземноморье, которое они рассматривали как один из возможных районов высадки экспедиционных сил союзников и продвижения их в Дунайский бассейн. Ведя в балканских горах войну с "коммунистическим государством", ОКВ все время беспокойно озиралось на побережье: не начнется ли высадка? Однако германский генеральный штаб тогда еще не знал, что на Вашингтонской конференции союзников, состоявшейся в середине мая 1943 г., американцы отвергли так называемый балканский вариант Черчилля, ибо для американского империализма восточное Средиземноморье не представляло такого интереса, как для британского. Главные усилия союзники направляли на Италию.

Германское командование оказалось в порочном кругу: где взять дивизии, куда их бросать? В январе ОКВ начало действия против партизан (операция "Вейс-1"). Когда в первых числах февраля поступили сведения о возможном "большом англо-американском наступлении против юго-восточного пространства", из "Вольфшанце" внезапно приказали прекратить атаки на партизан и бросить войска к побережью{982}. Ложная тревога! Тогда начали снова готовить "наступление против коммунистов" (операции "Вейс-2" и "Вейс-3").

Боязнь вторжения союзников с моря на Балканы, конечно, влияла на стратегические расчеты ОКВ в Юго-Восточной Европе. Но столь же очевидно, что опасения англо-американских десантов были преувеличенными.

Умы генерального штаба занимал вопрос и о возможной атаке союзников на Балканы через Турцию. Эта проблема также обсуждалась в Касабланке. Позиция Анкары превращалась для гитлеровских стратегов в большой вопросительный знак. Турция вплоть до Сталинграда твердо ориентировалась на Берлин. Гитлер и его фельдмаршалы отлично понимали, что, пока вермахт угрожает Кавказу или тем более стоит на его перевалах, ни о каком изменении турецкой политики не может быть и речи. Правительство Сараджоглу все время подчеркивало свою дружбу с рейхом, поддерживало с ним самые широкие связи и недвусмысленно говорило о возможном нападении на СССР. Но как только вермахт отбросили с Кавказа, генеральный штаб серьезно забеспокоился насчет будущей политики турецкого правительства. В Берлине и в ставке начали страшиться устанавливавшихся с января 1943 г. контактов Турции с Англией и США, тем более что правительство Анкары согласилось принять английские поставки вооружения.

Чтобы предотвратить такое развитие событий, гитлеровцы попытались использовать реакционное правительство Болгарии, связавшее себя против воли болгарского народа с гитлеровским рейхом. Оно надеялось получить германскую военную поддержку для усиления своей армии, предвидя рост антифашистской борьбы внутри страны. Оно не считало для себя излишним, по примеру партнеров, некоторое расширение территории. За счет турецкой Фракии.

Военный министр Болгарии Михов еще в декабре 1942 г. вел на этот счет переговоры в Софии с германским атташе, а затем в Берлине с шефом отдела военных атташе Меллентином.

ОКВ сделало вывод: "Болгарскую армию следует возможно скорее оснастить так, чтобы сделать пригодными для наступления 12 дивизий. На случай активных действий болгарскую армию поддержат немецкий танковый корпус, авиация и артиллерия"{983}. В "Вольфшанце" стали разрабатывать план операции болгарской армии против Турции: удары флангами, мобилизация продлятся 5 дней, развертывание - 21 день, наступление - не позже чем на 14-й день после начала развертывания союзников во Фракии{984}.

В Греции военно-стратегическое положение рейха слабело. Западногерманский военный историк В. Хубач пишет: "Туда было невозможно подвезти какие-либо достойные упоминания подкрепления, ибо даже повседневное снабжение едва поддерживалось"{985}. Движение по единственной одноколейной железной дороге Аграм - Афины, с большим числом искусственных сооружений, легко прерывалось партизанами, и дорога все время оставалась перегруженной сверх всяких норм. "Потеря превосходства на море и в воздухе, - продолжает В. Хубач, - постоянная нехватка малых судов затрудняли действия и работоспособность морского транспорта. Таким образом, боязнь вторжения в Грецию сдерживала военные планы на Юго-Востоке"{986}. Германское командование в первой половине 1943 г. держало в Юго-Восточной Европе 10 дивизий. Италия на Балканах - 32. Когда Италия вышла из войны, ОКВ вынуждено было увеличить здесь гарнизоны до 18 дивизий, из которых в Греции оставалось 5. Этого оказалось слишком мало, чтобы противостоять все более растущей волне национально-освободительного движения.

IV

Множество проблем возникло перед германским генеральным штабом на северном участке "Крепости Европа" - в Норвегии, причем эти проблемы, как и все остальные, "невозможно было решить одновременно имеющимися силами"{987}.

В полярную ночь 24 января 1943 г. английские быстроходные катера неожиданно атаковали небольшой германский опорный пункт на побережье Норвегии, убили несколько солдат и захватили пленных. И хотя генерал Фалькенхорст сразу же отдал под суд командира батареи, объявив его главным виновником неприятности, верховное командование рассудило иначе: дело в недостатке сил обороны норвежского побережья. Последовал приказ Гитлера: "Найти пути и средства, чтобы преградить путь английским судам в фиорды"{988}.

Тогда Фалькенхорст в начале февраля потребовал предоставить ему флотилии новейших судов-миноискателей, усилить вооружение патрульных судов, перебросить новые силы для создания подвижных резервов и установить дополнительные береговые батареи. Войска требовались для охраны аэродромов, с которых 5-й воздушный флот производил налеты на морские караваны союзников, для усиления охраны тяжелых батарей, стоявших у Нарвика и у входа в Скагеррак, для усиления береговой обороны и многого другого. Но гарнизоны, наоборот, уменьшались, потому что и отсюда пришлось бросать силы на Восточный фронт. Имеющихся под командованием Фалькенхорста 12 дивизий (3 армейских корпуса, 380 тыс. человек) не хватало даже для минимальной защиты береговой линии, а тут приходилось направлять все новые отряды в горы для борьбы с партизанами. Германские оккупационные силы находились под нарастающими ударами норвежского Сопротивления.

Перевозка руды, молибдена, меди, алюминия теперь могла производиться только морем, ибо возможности использования шведских железных дорог все более сокращались. А на морских коммуникациях росла активность британского флота. Боязнь перехода Швеции в лагерь союзников, если они высадятся на норвежском побережье, заставила генеральный штаб подвести ближе к ее границе моторизованные части. Просьба Редера к начальнику генерального штаба сухопутных сил о занятии островов Финского залива Лавансаари и Сейскари была в начале января отклонена: нет сил.

Норвежский вопрос стал предметом длительного обсуждения в ставке 15 февраля. Множество советов и приказов Фалькенхорсту: создать подвижный резерв, улучшить охрану фиордов и так далее - оказались пустыми пожеланиями, после того как поднялся начальник штаба главнокомандующего в Норвегии и заявил: "Значительную часть солдат, унтер-офицеров, офицеров, резервистов пришлось с началом восточного похода отправить из Норвегии в Россию, и норвежская оборона ослаблена именно поэтому"{989}. Он просит вернуть всех обратно. Но, конечно, никого не вернули.

В результате, кроме нескольких плохо укомплектованных авиаполевых батальонов для строительства батарей тяжелой береговой артиллерии и 68 новых орудий, штаб верховного главнокомандования дать в Норвегию ничего не смог. Все благие пожелания не осуществились.

На западном участке "Крепости Европа" главные проблемы, с точки зрения генерального штаба, связывались с Францией. Она теперь рассматривалась не только в качестве источника обширных вспомогательных ресурсов для военной экономики рейха, но и как "французское предполье" против возможного англо-американского вторжения из Атлантики или Средиземного моря. Территорию французской метрополии с 11 ноября 1942 г. полностью оккупировали немецкие и итальянские войска. Правда, "военный главнокомандующий во Франции" генерал пехоты Карл фон Штюльпнагель объявил, что страны оси вступили в южные районы Франции и на Корсику не как захватчики, а в качестве союзников. Но действия Штюльпнагеля не оставляли для "суверенного французского правительства" - Виши - никаких прав в области реальной политики и ведения хозяйства.

После Сталинграда во Франции с особой силой вспыхнуло движение Сопротивления, существенно влиявшее отныне на все расчеты генерального штаба. По данным журнала военных действий ОКВ, число актов саботажа во Франции в 1943 г. по сравнению с предшествующим годом возросло втрое{990}. Действия нацистов в начале года: требования выдачи французского флота в Тулоне, немедленной, в кратчайший срок, поставки 5 тыс. грузовых автомашин, изъятие без компенсации оружия, снаряжения и запасов для нужд вермахта, оборудования авиазаводов, наконец, жестокая военная диктатура - все это вызывало ненависть французов к оккупантам, постепенно ослабляло позиции гитлеровцев и их ставленников и входило в противоречие с задачами германской стратегии в Западной Европе.

Трудности обстановки во Франции германское командование и генеральный штаб стремились преодолеть обычным способом: усилением террора. Штюльпнагель имел задачу поддерживать и укреплять режим Петэна - Лаваля, но ликвидировать всякие тенденции к французскому вооружению. Он чрезвычайно холодно отнесся к жалким просьбам Лаваля создать хотя бы самую маленькую по численности армию, пригодную пусть только для противовоздушной обороны. Он оставил ничтожный "символический флот". Личный состав французской зенитной артиллерии был объявлен "неблагонадежным" и распущен, а в некотором усилении "мобильной гвардии" - отказано. Причина такой сверхосторожности объяснялась просто: генеральный штаб не хотел "иметь перед лицом предстоящего вторжения союзников какие-либо французские военные соединения в тылу"{991}.

Фашистское командование в 1943 г. крайне опасалось англо-американских десантов во Франции, тем более что не ощущалось недостатка в заявлениях на этот счет из Лондона и Вашингтона. Какие силы мог противопоставить главнокомандующий на Западе фельдмаршал Рундштедт англо-американскому вторжению через Ла-Манш теперь, когда вермахт нес поражение за поражением на Восточном фронте? Округ, подчиненный Рундштедту, служил до сих пор главным образом для восстановления разбитых на Востоке дивизий и формирования новых из армии резерва.

Со своими ослабленными войсками Рундштедту предстояло решать одновременно множество задач, выдвигаемых ОКВ: обороняться в случае вторжения крупных сил союзников, прикрывая побережье в 2600 км; создать подвижные резервы, чтобы иметь возможность отразить высадку в Испании; готовить операцию по захвату североиспанских портов; отдавать силы на другие фронты "без серьезного ослабления обороны во Франции" и, наконец, бороться с растущим национально-освободительным движением французского народа. Выполнение таких задач становилось делом совершенно немыслимым. По мере переброски сил на Восточный фронт позиции германской армии в Западной Европе серьезно ослабевали, поэтому в 1943 г. имелись предпосылки для успешного вторжения во Францию англо-американских вооруженных сил, для создания второго фронта в Европе (если его пожелали бы создать). Можно согласиться с западногерманским историком В. Хубачем, который пишет в комментариях к дневнику ОКВ: "Вследствие таких обстоятельств высадка противника весной 1943 г. могла быть встречена лишь... слабой и неэффективной обороной"{992}.

Неуклонно шел отток боеспособных войск из Франции на советско-германский фронт. Получаемые взамен обломки дивизий не представляли боевой ценности. Из них импровизировали разные группы, присваивая им громкие названия вроде "штурмовая бригада" (фактически только усиленный батальон) или "подвижная часть" (на лошадях и велосипедах), и формировали "главные резервы" для борьбы с вторжением. План создания в дивизиях третьих полков (дивизии на Западе имели только по два полка) отклонил Цейтцлер: неоткуда взять дополнительно 15 полков. В восьми подвижных соединениях, составлявших резерв верховного главнокомандования на Западе, в конце марта 1943 г. отсутствовало 25% необходимого вооружения{993}. Некоторые дивизии располагали только устаревшим трофейным оружием{994}. Штаб верховного командования требовал ежедневно докладывать о количестве имеющихся на Западе исправных танков. "Эти цифры, читаем в журнале военных действий ОКВ, - дают наглядную картину жалкого состояния вооружения в этих армиях"{995}.

6 сентября 1943 г. начальник штаба главнокомандующего группы армий "Запад" докладывал ставке: в 1942 г. в Западной Европе имелись 22 пехотные дивизии, из них 2/3 полного, трех-полкового состава, 7 танковых и моторизованных дивизий, "находившихся в наилучшем состоянии", и 6 пехотных дивизий в качестве резерва. Теперь, в более напряженной обстановке, группе армий подчиняется 27 ослабленных, малобоеспособных пехотных дивизий двухполкового состава, 6 недостаточно снаряженных танковых и моторизованных соединений и 7 пехотных дивизий в резерве. За минувший год Запад передал на Восточный фронт, на Балканы, в Италию и Тунис 31 пехотную, 16 танковых и моторизованных дивизий. Общий вывод гласил: "После потери береговых укреплений Западная армия окажется непригодной для маневренной войны"{996}.

Учитывая, что Рундштедт не признавал возможным добиться успеха обороной вытянутых в линию укреплений и надеялся при вторжении вести борьбу маневренными методами, строительство "атлантического вала" продвигалось очень медленно. Преимущественное значение отдавали строительству баз подводных лодок. Правда, в декабре 1943 г. в Париж поступил приказ уложить на строительстве "вала" 2 млн. кубометров бетона. Но, чтобы соорудить "вал", как планировали, на несколько сотен километров границы, требовалось бетона в 8 раз больше, чем имелось. Уже в середине года обнаружилось, что генеральный штаб не в состоянии обеспечить военные позиции рейха в Западной Европе.

Все сказанное подтверждает вывод, уже давно сделанный советскими историками, о наличии у США и Англии в 1943 г. возможности открыть второй фронт в Северной Франции{997}.

Германский генеральный штаб стоял перед лицом неразрешимых стратегических проблем. И чем дальше развивались события войны, тем безнадежнее становились попытки вывести стратегию из кризиса.

"Крепость Европа" обнажала все свои бастионы, кроме восточного. Но именно Восток, сковавший главные ее силы, решал судьбу всей борьбы. "Крепость" не имела крыши: авиация союзников все более свободно вторгалась в воздушное пространство над рейхом и наносила удары по его экономическим центрам и коммуникациям.

В начале 1943 г. утрачивал свои позиции германский флот. Господство на море переходило к союзникам, обеспечившим превосходство в надводных силах и морской авиации. "Времена использования немецких надводных кораблей для войны на океанах прошли безвозвратно"{998}. Крупные корабли немецкого флота теперь могли действовать лишь в Северном Ледовитом океане против конвоев.

Поражение германского надводного флота отражало провал планов морской войны, главным вдохновителем которых был Редер. 30 января 1943 г. он ушел в отставку, получив затем должность главного инспектора военно-морских сил. Уход Редера в западногерманской литературе часто объясняют его расхождениями во взглядах с Гитлером и Герингом по некоторым вопросам ведения морской войны. Но главный смысл этого события состоит в том, что оно завершило исторический этап развития германского флота, начавшийся после первой мировой войны. Созданный в целях агрессии и реванша, он и лежавшая в основе его действий стратегия не выдержали военного испытания.

Сменивший Редера Дениц перенес главные усилия борьбы на подводную войну. В марте немецкие подводные лодки достигли наивысшего успеха. Но затем эффективность их действий стала падать. Быстрый рост численности союзного флота, применение им новых радиолокационных установок для обнаружения самолетами подводных лодок, увеличение радиуса действий английской и американской морской авиации, увеличение числа авианосцев, используемых для охраны конвоев, - все это предопределяло поражение германского флота{999}. Дениц выражал тревогу в связи с растущими потерями подводных лодок (с начала войны - 40).

Тем не менее ОКВ решило продолжать подводную войну по двум причинам: чтобы сковать возможно больше морских сил и авиации союзников и чтобы выиграть время для строительства более мощных подводных лодок новой конструкции, с помощью которых предполагалось все же вернуть инициативу на море.

Но общее положение третьего рейха после Сталинграда и Курска не оставляло для этого никаких возможностей. Борьба Красной Армии не только заставила гитлеровское командование перебросить на Восточный фронт главные силы авиации, необходимые для морской войны, но и поглощала основные ресурсы третьего рейха, лишая его возможности обратить их на развитие флота.

Англия и США имели в 1943 г. перспективы успешного вторжения на любые, самые уязвимые пункты европейского континента, включая Францию. Германский генеральный штаб в течение всего года преувеличивал степень активности стратегических намерений западных держав. Он ждал от них действий, диктуемых реальной обстановкой и здравым стратегическим смыслом, и, видимо, недооценил те сложные повороты политики антисоветского толка, которые тормозили активность британской и американской стратегии. Военная обстановка с учетом кризиса германских военных возможностей в Европе говорила о необходимости мощного англо-американского вторжения прежде всего на Западе. Но "логика" антисоветской политики Лондона и Вашингтона удержала их флоты и армии еще на год.

V

В первой половине 1943 г. германский генеральный штаб уже не мог преодолеть углубляющийся кризис коалиционной войны. Руководствуясь нацистской программой агрессивных войн, твердо веря в свое полное превосходство не только над противником, но и над любыми союзниками, строя взаимоотношения с ними на принципе господства, военное руководство не создало единой политической и военной основы коалиции. Все строилось на принципе фюрерства: на контактах Гитлера с главами государств-сателлитов. Параллельно шли аудиенции на более низком уровне, но строго в соответствии с иерархией. Собственно на этом и заканчивались сношения с союзниками в рамках военного и политического руководства. Ни одного совместного постоянно действующего высшего штабного органа или комитета, никакой стройной системы управления нацистская стратегическая мысль и практика создать не смогла, и закономерно, что коалиция агрессоров не имела внутренне целостной связи.

Военные взаимоотношения между третьим рейхом и его японским союзником оставались совершенно неопределенными. "Союз без позвоночника" - такое название неплохо раскрывает суть германо-итало-японской коалиции, без единых планов и общего руководства{1000}.

Считалось, что Япония и Германия ведут "параллельную войну". Японские вооруженные силы летом 1943 г. сковывали только 19 дивизий противников оси, часть флота и авиации. Американские флот и авиация на Тихом океане уже превосходили японцев и отвоевывали у них одну позицию за другой. Начальник японского генерального штаба заявлял: отсутствие географической связи между партнерами по оси само по себе определят недейственность союза{1001}. Но гитлеровское командование не могло реально помочь японским партнерам: силы немецкого флота были прочно скованы в Атлантике и на Средиземном море и терпели неудачу за неудачей. Тяжелый кризис на Восточном фронте заставил германское верховное командование активизировать прежнюю позицию относительно участия Японии в войне против Советского Союза. Гитлер, не просивший ранее помощи японцев, теперь настаивал на ней и несколько раз обращался к восточному союзнику: Япония должна выступить! Однако добиться подобного решения оказалось практически невозможным, и в марте 1943 г. Берлин получил отказ на требования и призывы фюрера{1002}. Для Японии, находящейся в затруднительном положении, вопрос об открытии еще одного фронта был недискуссионным. Взамен нападения на Советский Союз японские советники предложили "мирное посредничество между Германией и Россией", что стало предметом непродолжительной беседы Риббентропа с послом в Берлине Осимй 19 мая 1943 г.