Агрессия и катастрофа

И далее: "Чем больше отдалялся на восток фронт, возглавляемый танковыми и моторизованными соединениями, тем более уединенно становилось в лесу под Растенбургом. Возможность отъезда на фронты, из которых один удерживался корпусом Дитля далеко, у Нордкапа, становилась все более редкой, так как расстояние требовало для этого многих суток"{516}. Длительное отсутствие офицеров считалось нежелательным, и Иодль редко давал разрешения на подобные поездки.

Пока события развивались для гитлеровского вермахта благоприятно, добровольная изоляция верховного главнокомандования не влияла на общее положение дел. Но в пору кризисов "Волчье логово" превратится на деле в пристанище затравленных волков.

IV

После достижения войсками танковых групп и полевых армий берегов Днепра и Западной Двины перед германским командованием возникла проблема: как вести операции дальше? Стойкое сопротивление советских войск в приграничных районах потребовало от гитлеровской армии более значительных усилий, чем предполагалось. Но первый намеченный рубеж был достигнут.

Все здание гитлеровской стратегии конструировалось с простым расчетом: победа над Советским Союзом достигается именно здесь, в пространстве между границей и Днепром - Двиной, где, по мнению генерального штаба, и сосредоточивалась главная мощь Красной Армии.

Теперь, когда наступающие колонны увидели воды Днепра, в генеральном штабе действительно начали думать, что исход "восточного похода" предрешен. Но чем пристальнее вглядывались германские генералы через свои полевые бинокли во все происходящее за Днепром, чем больше донесений получали они от своих самолетов-разведчиков, тем меньше они понимали, что же действительно происходит. Впереди лежали бескрайние просторы России. Пылали города. Гитлеровские солдаты, танки, машины, обозы - все это двигалось в облаках пыли по дорогам на Восток, а оттуда, с Востока, появлялись новые советские дивизии, чтобы стоять насмерть - германский генеральный штаб все больше убеждался в этом - на каждом пригодном к обороне рубеже.

Первая, пока еще отдаленная и очень смутная тревога закрадывалась в умы генштабистов, когда они вместе с Адольфом Гитлером собирались вокруг его стола в комнате для заседаний в дальнем углу "Волчьего логова", чтобы обсудить положение и вероятные планы. То в одной, то в другой победной реляции звучали нотки разочарования. Русские сражаются до последнего человека. Они гибнут в дотах, танках, окопах, но не сдаются. Конечно, Гитлер и генштабисты твердо верили в успех. Они не сомневались: события развиваются в строгом соответствии со всеми исходными расчетами, и главные трудности "восточного похода" позади. Теперь они могут приступить к решению конечных задач войны с Россией, которые всегда связывались с захватом неисчислимых богатств этой страны, издавна манивших и Гитлера, и его предшественников.

В начале июля, по единодушному мнению генерального штаба и фюрера, Советский Союз практически уже был разбит, и теперь предстояло уточнить направления действий на ближайший период, когда победа станет полной.

Гитлер, его высший генералитет превосходно сознавали, что настала пора, когда им предстоит выполнять то, во имя чего их поставили у власти восемь лет назад финансовые и промышленные магнаты Германии. Могло ли появиться сомнение, куда направить следующий удар за Днепром, когда, как они думали, победа уже обеспечена? Фюреру виделся мираж гигантской промышленной империи, основанной на богатствах завоеванного континента. Он мечтал о сказочной Украине, предмете вожделений нескольких поколений германских военных, помещиков и промышленников; он уже видел "немецкое Балтийское море". И когда Украина, Кавказ, Прибалтика окажутся в его руках, мечты о такой империи воплотятся в реальность. Третий рейх получит экономическую базу, которая обеспечит не только победу в мировой войне, но и обещанное немцам тысячелетнее господство. Вот поэтому после достижения "первой стратегической цели" Гитлер, в соответствии со своим исходным замыслом, стал требовать поворота главных усилий вермахта от центра или сразу на Украину, Кавказ, или же в Прибалтику, т. е. на "фланги", вступая порой в конфликт с генералами и не предполагая, что никакие новые планы ни его самого, ни генералов не способны привести рейх к действительной победе над великим социалистическим государством. Парадокс заключался в том, что теперь германское верховное командование видело "основную трудность похода" не в борьбе с Красной Армией, а в выборе собственного решения о "повороте": на север или на юг.

Четыре дня войны после 22 июня гитлеровская ставка молчала: все шло, как ей хотелось. Первое устное приказание Гитлера в "восточном походе" услышали 26 июня в группе армий "Центр". Гитлер выразил пожелание, чтобы войска фон Бока, после того, как они добьются успеха в сражении под Белостоком, возможно скорее перенесли основные усилия в группу армий "Юг", "ударный танковый клин которой попал в трудное положение из-за концентрического наступления новых сил противника"{517}.

Прошло еще три дня, и Гитлер изменил мнение: после "достижения первой и решающей победы" надо повернуть главные силы от центра на север. В журнале военных действий верховного командования от 29 июня 1941 г. мы читаем: "Фюрер говорит о продолжении операций после ликвидации Белостокского котла... Наряду с необходимым во всех случаях усилением группы армий "Север" на севере требуется принять решения: а) либо немедленное продолжение наступления на Москву, б) либо удар на Ленинград. Фюрер в настоящее время склоняется к повороту на Ленинград, с тем, чтобы возможно скорее очистить от русских Балтийское море (охрана транспортов с рудой), помочь финнам и обеспечить левый фланг для наступления на Москву. Саму Москву фюрер хотел бы возможно раньше начать бомбардировать"{518}.

Гитлер сообщил о своем пожелании Иодлю. Тот заметил: "Для обхода танковыми силами Петербурга у танковых соединений нет достаточных возможностей"{519}. Время еще терпело, и поэтому вопрос оставался открытым. Но ненадолго.

Когда вечером 30 июня, в день рождения Гальдера, после церемонии поздравления открылось совещание для выработки новых решений - первое подобное совещание с момента вторжения в СССР, - Гитлер изложил свои планы: теперь первостепенная задача - овладеть Финским заливом, чтобы "обеспечить свободное плавание по Балтийскому морю" и подвоз железной руды. Затем он подчеркнул значение Украины как "продовольственной и сырьевой базы и промышленного района". Особенно важно ускорить наступление на Ленинград. Конечно, в случае достижения Смоленска в середине июля пехотные соединения "смогут занять Москву только в августе". Но за время, пока пехотные соединения будут двигаться на Москву, Лееб "очистит весь Север", а затем "можно будет сосредоточить танковые соединения в районе восточнее Москвы"{520}. Никто не сомневался, что отныне вермахт сможет свободно наносить удары куда захочет. Конечно, вызывало некоторую досаду, что в Москву армия вступит поздновато - "только в августе". Но захват столицы произойдет на завершающей стадии похода, когда будут разгромлены последние силы Красной Армии. Так думали и Гитлер, и ОКВ, и ОКХ. Никто не сомневался, ибо каждый точно знал: Советский Союз уже исчерпал все свои резервы. А что он сделает без резервов?

По данным разведки, на 2 июля можно было ожидать прибытия на фронт перед группами армий "Север" и "Центр" дополнительно еще только 15 - 20 стрелковых, и 6 танковых советских дивизий{521}. Такие перспективы вполне устраивали генеральный штаб сухопутных сил, и Гальдер 3 июля пришел к заключению: "В целом теперь уже можно сказать, что задача разгрома главных сил русской сухопутной армии перед реками Западная Двина и Днепр выполнена... восточнее рек Западная Двина и Днепр мы можем встретить сопротивление лишь отдельных групп, из которых каждая в отдельности по своей численности не сможет серьезно помешать наступлению германских войск. Поэтому, - делал он вывод, - не будет преувеличением, если я скажу, что кампания против России была выиграна в течение 14 дней"{522}.

Однако командование сухопутных сил считало, что было бы правильнее наступать не к Прибалтике, а на Москву. При всех обстоятельствах оно требовало перед последним наступлением "создать новую базу между Минском и Смоленском, опираясь на которую можно будет во взаимодействии с войсками, базирующимися на Ленинград, овладеть всей северной Россией и московским промышленным районом. После этого предстоит захватить во взаимодействии с группой армий "Юг" промышленный район Донбасса"{523}.

Как только война на Востоке, считал Гальдер, "перейдет из фазы разгрома вооруженных сил противника в фазу экономического подавления противника" - а это произойдет очень скоро, - на первый план снова выступят задачи войны против Англии: наступление на Египет и Сирию, возможно, через Турцию и с Кавказа - в Иран.

Итак, в начале июля рассматривались предстоящие действия во "второй фазе восточного похода", причем, как пишет Варлимонт, все больше выдвигался на первый план вопрос, оставшийся нерешенным в декабре 1940 г.: "повернуть крупными силами подвижных войск на север", чтобы сначала занять Ленинград и Кронштадт и полностью овладеть Балтикой, чего хотел Гитлер, или же по плану главного командования сухопутных сил сосредоточенные силы вермахта направить на захват Москвы - центра русского сопротивления? Возможность "обе цели достигнуть одновременно", как этого требовала директива "Барбаросса", теперь, но словам Варлимонта, "несмотря на повсеместно благоприятную оценку обстановки, странным образом больше не упоминалась"{524}. Более того. С точки зрения ОКВ, все большее значение приобретала другая задача. "В те дни, продолжает Варлимонт, - обсуждалось прежде высказывавшееся лишь в узком кругу намерение, возникшее в связи со значительным отставанием фронта южнее Припятских болот, принять во внимание возможность поворота с центра на юг"{525}.

Утром 4 июля Иодль сказал Гитлеру, что "предстоящее решение... вероятно, станет самым трудным в этой войне"{526}. Фюреру мысль чрезвычайно понравилась. Вечером на совещании в узком кругу он говорил:

- Я уже длительное время пытаюсь вникнуть в положение противника. Практически он уже проиграл эту войну. Это хорошо, что мы разбили русские танковые войска и авиацию в самом начале. Русские больше не смогут их восстановить. Я занимаюсь вопросом, что нужно делать после прорыва линии Сталина. Повернуть на север или на юг? Вероятно, это будет самым трудным решением этой войны!{527}

Итак, самое трудное и единственное! Мы подчеркиваем, с их точки зрения единственное и последнее решение в войне против Советского Союза.

5 июля Иодль беседовал по телефону с Браухичем. Он хотел передать ему мнение фюрера. Подходит момент, сказал Иодль, когда должно быть принято решение о дальнейшем ведении операций, особенно об использовании танковых групп. Так как это решение, повторил он снова, должно быть определяющим, возможно даже вообще единственным важнейшим решением в этой войне, он считает необходимым, чтобы главнокомандующий сухопутными силами прежде, чем поставить новые задачи, обсудил бы с фюрером свои соображения и намерения{528}.

У штаба сухопутных сил, как отмечает Варлимонт, в те дни не имелось намерений снова поднимать вопрос о Москве, который, как думали в декабре 1940 г., сам собой решится в ходе развития событий{529}. Тем более, на следующий день Гитлер внезапно выразил надежду, что группа армий "Север" обойдется собственными силами, а группа армий "Центр" устранит "последнее организованное сопротивление" и "сделает свободной дорогу на Москву". Теперь он опять стал думать о повороте от центра на Украину, а не в Прибалтику и говорить в этой связи о возможных действиях 2-й танковой группы Гудериана в южном или юго-восточном направлении для совместных действий с группой армий "Юг"{530}.

Еще через два дня Гитлер дал общую развернутую оценку обстановки. Запись его речи гласит: "Группа армий "Север", вероятно, сможет имеющимися в ее распоряжении силами выполнить свою задачу наступления на Ленинград. Перед группой армий "Центр" возникает вопрос, должна ли она наносить удар на Москву или повернуть крупными силами на юг за Припятью. Фюрер решительно подчеркивает, что он хотел бы немедленно сровнять с землей Москву и Ленинград. Так как с подобной задачей может справиться авиация, то это не должно влиять на проведение наземных операций. В целом группа армий "Центр" должна была бы еще значительно продвинуться в московском направлении, чтобы на всякий случаи иметь против Москвы достаточные силы прикрытия, если часть сил будет повернута на юг. Решение относительно группы "Центр", следовательно, сегодня еще нет необходимости принимать"{531}.

Одним словом, теперь после достижения Днепра и Западной Двины и, следовательно, "решающей победы над Советским Союзом" германское верховное командование видело перед собой так много заманчивых возможностей и блестящих перспектив, что сразу даже не смогло выбрать наиболее приемлемую для себя. Наступать ли за Днепром на север, на юг или на Москву - все казалось одинаково достижимым и в общем-то легким теперь, когда план "Барбаросса", как казалось в "Вольфшанце", в главной своей части выполнен.

V

В эти июльские дни 1941 г. бункера и бараки ставки Гитлера "Вольфшанце" наполняла атмосфера всеобщего ликования. За своими традиционными ужинами в кругу высших представителей генерального штаба и партии Гитлер разглагольствовал особенно длинно, пользуясь, как всегда, абсолютным пониманием своих верных соратников. Излюбленную тему составляли картины будущего устройства "Великогермании", ее организации, управления, тех богатств, которые польются в рейх. "То, чем для Англии была Индия, для нас будет Восток", - восторженно говорил Гитлер. Новую колонию на Востоке возглавят два рейхскомиссариата, подчиненные рейхсминистерству оккупированных восточных областей под руководством Розенберга. "Германские государственные крестьяне" приступят к "освоению" завоеванного пространства. Они создадут поселения, нечто похожее на рыцарские ордена, крепости, связанные друг с другом отличными дорогами.

Кровавый застенок, в который гитлеровцы превратили оккупированную Европу, должен был теперь в гигантской степени увеличиться: новые миллионы уничтоженных людей, превращение оставшихся в рабов, введение самой варварской, изощренной системы эксплуатации "завоеванных" народов - такой станет после "победы на Востоке" "новая Европа".

В эти дни Гитлер был окружен в ставке таким низкопоклонством, которого он не помнил в прошлые годы. Никакая самая примитивная и грубая лесть не считалась чрезмерной. И нацистские лидеры, и их окружение - никто не сомневался в том, что победа в только что начавшемся "восточном походе" фактически уже одержана. Все они настолько привыкли к чуть ли не автоматическому осуществлению своих стратегических планов, что находились в полной уверенности в скором завершении очередного "блицкрига".

На совещаниях в ставке все чаще теперь говорили не о дальнейшем ведении войны против Советского Союза, не о ходе борьбы, а о послевоенных проблемах. Генеральный штаб старательно подсчитывал потери Красной Армии. Но он не смог увидеть ее резервы. Он их просто не замечал, ибо, вопервых, не верил, что резервы могут существовать, а во-вторых, что они появятся именно там, где готовился последний марш для полного завоевания России. 8 июля Гальдер заверил Гитлера, что только 46 советских дивизий пригодны для действий, а все остальные разбиты. 46 против 190 фашистских! Могут ли быть сомнения в исходе последней фазы борьбы? Все подчиненные штабы равнялись, конечно, на генеральный штаб. Группа армий "Центр" 12 июля сообщала: если ее танковая армия сможет сделать остановку на 7 дней для подвоза довольствия, "то можно рассчитывать, что армия достигнет Москвы"{532}.

В начале июля после беседы с Браухичем Гитлер объявил Кейтелю свою "руководящую установку" по поводу дальнейшего развития вооруженных сил и особенно "танковой программы". "Сухопутные силы будут существенно сокращены, за исключением танковых дивизий, число которых к 1 мая 1942 г. должно увеличиться до 36, а моторизованных дивизий к этому же времени - до 18 соединений". Военно-морским силам следует ограничить мероприятия по вооружению такими размерами, "которые непосредственно служат ведению войны против Англии". Военно-воздушпые силы "усилить в большом объеме"{533}.

Восточный фронт лишался каких-либо пополнений танками: "Танковые силы, имеющиеся на Востоке, должны и впредь считаться достаточными". Действительно, зачем нужны Восточному фронту танки, когда уже все почти кончено? Только Гитлер мог отныне разрешить посылку на фронт хотя бы одного танка. Фельдмаршал Мильх заявил в конце июня: "Сил авиации, имеющихся на сегодня, вне всякого сомнения, достаточно, чтобы одержать победу. Исход войны должен быть решен путем использования авиации"{534}. Советская авиация сбрасывалась со счетов вообще. В дальнейшем предполагалось военно-воздушные силы увеличить в четыре раза, для чего Геринг начал разрабатывать программу, исходящую из ежемесячных потерь персонала в 22-25%, причем в июле ожидались потери не более 800-900 машин. В качестве резерва, считал он, необходимо ежегодно обучать 60 тыс. человек из расчета двухлетнего срока подготовки. Необходимо иметь в итоге до 150 тыс. обученных летчиков{535}.

Генеральный штаб в июле стал детально разрабатывать вопрос о скором возвращении в Германию войск после победы над Советским Союзом и о порядке его военной оккупации.

15 июля завершилось составление доклада ОКХ "Об оккупации и охране русского пространства и о строительстве сухопутных сил после окончания "Барбаросса""{536}. Для оккупации "завоеванного русского пространства" следует оставить "возможно меньше сил" - 56 дивизий. Их распределение "должно будет отвечать политическому расчленению", которое, согласно докладу Розенберга, составит "четыре государственных образования": Прибалтику, Россию, Украину, Кавказ{537}. Генеральный штаб определил, что "Западную и Восточную Россию" займут танковые соединения 3-й и 4-й танковых групп, Украину и Кавказ - 1-й. 2-й танковой группе Гудериана предстояло стать подвижным резервом. Пехотные соединения "будут сосредоточены в тех же районах, где и танковые, и вместе они составят небольшие оперативные группы"{538}. Одновременно верховное командование установило, что с начала августа 1941 г. войска начнут возвращаться из России на родину, а число дивизий, завершающих последние операции, будет сведено до минимума.

Немалую заботу вызывал у генерального штаба такой вопрос: как и в каком порядке перевозить войска обратно в Германию после победы над Советским Союзом осенью 1941 г.? Но и здесь генеральный штаб сухопутных сил, как ему казалось, проявил достаточную предусмотрительность и дальновидность.

"Необходимость возвращающиеся на родину соединения перевезти обратно еще до наступления зимы, - говорилось в его специальном указании, - требует, насколько это будет возможно, ограничить силы для дальнейшего ведения операций. Как только будут в основной своей массе разгромлены русские силы, еще находящиеся восточнее линии Днепр - Двина, дальнейшие операции будут проводиться по возможности только моторизованными соединениями и теми пехотными соединениями, которым предстоит впоследствии окончательно остаться в русском пространстве. Основная масса пехотных соединений, когда она достигнет линии Крым - Москва - Ленинград, видимо, не сможет ехать по железной дороге и должна будет начать двигаться обратно маршем. Силы, связанные операциями по оккупации, которые позже будут возвращаться первыми, начнут отход в западную часть России зимой"{539}. И, наконец, сразу после окончания "восточного похода" предполагалось начать перестройку сухопутных сил: вместо имевшихся 213 соединений будет оставлено только 175.

Так, в июле тысяча девятьсот сорок первого Гитлер и его военные помощники считали, что Советский Союз уже разбит и что очень скоро они будут стоять на недосягаемых вершинах могущества.

Первый кризис

I

Согласится ли читатель, но нам кажется, что для военного историка очень важно сравнивать расчеты генеральных штабов с результатами действий, сопоставлять надежды и реальность, планы и их осуществление. Сравнение замыслов с действительностью всегда дает возможность извлечь те или иные уроки.

Когда Гитлер, его фельдмаршалы и генералы думали, что Советский Союз уже разбит, они не представляли себе, что по ту сторону фронта кипит гигантская организационная работа, первым итогом которой станет появление резервов Красной Армии в таких размерах, о которых германский генеральный штаб не имел даже приблизительных сведений.

В те самые дни, когда немецкие генштабисты трудились над составлением точнейших графиков "возвращения войск после победы", по ту сторону линии фронта принимались самые энергичные меры, чтобы сорвать подобные расчеты нацизма.

Советский народ поднимался на борьбу. Коммунистическая партия руководствовалась указанием В. И. Ленина: "...Раз дело дошло до войны, то все должно быть подчинено интересам войны, вся внутренняя жизнь страны должна быть подчинена войне, ни малейшее колебание на это счет недопустимо"{540}. Партия развернула широкую деятельность по мобилизации всех сил народа и государства для отпора захватчикам.

На восьмой день войны, 29 июня, Центральный Комитет партии и Совет Народных Комиссаров Союза ССР обратились к партийным и советским организациям прифронтовых областей с Директивой - первым документом партии и правительства в Великой Отечественной войне. В Директиве Центральный Комитет требовал отрешиться от настроений мирного времени, покончить с благодушием и беспечностью, мобилизовать все силы на разгром врага. Была намечена развернутая программа борьбы советского народа за организацию разгрома агрессора. Советские воины должны отстаивать каждую пядь земли, драться до последней капли крови, проявлять смелость, инициативу, сметку, свойственную нашему народу. От партийных и советских организаций требовалось обеспечить всестороннюю помощь действующей армии путем организованного проведения мобилизации, четкого и бесперебойного снабжения, быстрого продвижения эшелонов на транспорте и т. д. Партия и правительство требовали в занятых врагом районах формировать партизанские отряды и диверсионные группы, создавать невыносимые условия для врага и его пособников.

Эта Директива, доведенная до всего народа в речи И. В. Сталина по радио 3 июля 1941 г., стала программой борьбы с захватчиками. Призыв нашел горячий отклик в сердцах советских людей, понимавших характер и цели начавшейся войны как войны всенародной, отечественной, направленной на отстаивание свободы и независимости Родины, на освобождение народов Европы из-под фашистского рабства.

30 июня 1941 г. был создан Государственный Комитет Обороны (ГКО), сосредоточивший всю полноту власти в стране. Под руководством ГКО началась широкая работа по эвакуации промышленных предприятий из угрожаемой прифронтовой зоны в глубь страны.

Советское правительство приняло народнохозяйственный план военного времени, который положил начало перестройке экономики страны. Планом значительно увеличивался объем производства военной техники, утверждалось строительство новых военных предприятий, железных дорог; военная промышленность усиливалась передачей в ее распоряжение предприятий других отраслей народного хозяйства.

Исключительное значение для дальнейшего хода войны имело развертывание командованием Красной Армии новых резервных соединений. Уже в последних числах июня действующие фронты стали получать подкрепления из кадровых войск внутренних округов и из вновь развертываемых формирований.

Советское командование поставило задачу в кратчайший срок создать фронт обороны на западном направлении путем выдвижения резервов к рекам Западная Двина и Днепр, чтобы остановить здесь противника.

Еще до начала войны были приняты меры к формированию Группы армий резерва Главного Командования в составе 22, 20, 21, 19-й и 16-й армий, имевших задачу развернуться западнее Невеля, по восточному берегу Днепра на Чернигов, а затем вдоль Десны до Киева и далее до Кременчуга{541}.

Сосредоточение одновременно большого количества войск в условиях быстрого продвижения германской армии и господства в воздухе немецкой авиации представляло исключительные трудности. К началу Смоленского сражения полностью развернуть на Днепре необходимые силы и организовать оборону достаточной устойчивости не удалось. Прибывающие дивизии немедленно после выгрузки из эшелонов шли в районы обороны, к которым приближались передовые танковые отряды врага.

Чтобы повысить устойчивость западного направления, в тылу создаваемого на Днепре фронта Ставка Главного Командования Красной Армии в середине июля готовила еще один эшелон войск - Фронт резервных армий из шести армий{542}.

Всего к середине июля только на западном стратегическом направлении на глубину нескольких сот километров Советское Верховное Командование последовательно развернуло в трех эшелонах 74 новые дивизии{543}. Таким путем удалось существенно изменить общее соотношение сил. Ввод в действие такого большого количества резервов Красной Армии имел неоценимое значение для хода борьбы. На Днепре, у смоленских высот, на Березине, под Могилевом, Псковом, Житомиром и во многих других местах закипели необычайные по напряжению бои. Но из всех русских городов, о которых говорилось в те дни в германском генштабе, все чаще и тревожнее стал упоминаться один: Смоленск.

II

Смоленское сражение заслуженно вошло в историю как военное событие первостепенной важности. Пусть Красной Армии не удалось достигнуть в его ходе желаемого перелома борьбы, пусть она еще не смогла разбить группу армий фон Бока. Но на полях Смоленщины советские войска в напряженных кровопролитных боях настолько потрясли наиболее мощную группировку фашистской армии, что заставили германское командование впервые во второй мировой войне заняться пересмотром оперативных планов.

В начальной стадии Смоленского сражения армиям фон Бока удалось добиться серьезного успеха. Танковые группы Гудериана и Гота прорвались к Смоленску и Ярцево, к Ельне, Кричеву, Духовщине. Но здесь они встретили упорное сопротивление{544}. В "смоленских воротах" войска генерала П. А. Курочкина, сначала решительно отбивая атаки, а затем ведя бои в оперативном окружении, сковали более десятка немецких дивизий. Дивизии генерала М. А. Лукина сражались за Смоленск. Корпус генерала Ф. А. Бакунина стойко оборонял окруженный Могилев. Под Ярцево стояла насмерть группа войск К. К. Рокоссовского. А созданный Гудерианом вокруг города Ельни выдвинутый к востоку плацдарм, который немецкие генералы сразу же стали рассматривать как трамплин для последнего броска на Москву, немцам никак не удавалось расширить из-за активного сопротивления частей генерала К. И. Ракутина. Более того, 21-я армия под командованием генерала Ф. И. Кузнецова перешла в наступление южнее Бобруйска и надолго связала 2-ю армию фельдмаршала фон Вейхса.

В середине июля 1941 г. стратеги из "Вольфшанце" начали все больше ощущать, что сопротивление советских войск постепенно сковывает их волю. Это были двадцатые - тридцатые сутки войны против Советского Союза. В Польше к такому же сроку все уже было кончено, во Франции - приближалось к полной развязке. Но здесь, в России, стало получаться как-то иначе. Везде имелся крупный успех, но нигде все еще не чувствовалось приближения действительной победы. И все же два года военных триумфов сделали победу в умах завоевателей чем-то совершенно обязательным и закономерным. Вплоть до 20-х чисел июля в расчетах Гитлера и его штабов совершенно ясно обнаруживается автоматическое повторение довоенных оценок возможностей ведения войны против СССР, уверенность, что расчеты плана "Барбаросса" верны, что события будут протекать точно по графику и закончатся в срок, несмотря на отдельные трудности.

От взгляда историка не должно ускользнуть, что одновременно, начиная с середины и второй половины июля, в умах высших руководителей генерального штаба начинает медленно вызревать переоценка некоторых исходных расчетов "восточного похода". Конечно, пока этот процесс только начинался, и он, повторяем, не мог сразу быть вполне осознан. Но здесь - именно процесс, причины которого прослеживаются в историческом аспекте совершенно четко. И генералы из высших штабов могли сколько угодно отрицать наличие угрозы срыва их намерений и ждать скорого окончания похода, но подсознательно они начали ощущать ее. Пройдет немного времени - процесс разовьется, и переоценки станут неизбежными. Уже в середине июля мы встречаем в оценках обстановки штабом сухопутных сил первые тревожные нотки, которые довольно скоро переходят в минорные аккорды. В меньшей степени новые интонации заметны в тех выводах, которые делают Гитлер и ОКВ, быстрее они нарастают в штабе сухопутных сил, тесно связанном с фронтом, с войсками и чувствительнее реагировавшем на все импульсы борьбы.

Утром 15 июля, когда немецкие войска приближались к Смоленску, фельдмаршал Браухич говорил по телефону с командующим группой армий "Центр" Боком о ходе Смоленского сражения u ближайших перспективах.

- Я должен констатировать, - доложил своему начальнику фон Бок, - что на Днепре и восточнее в настоящее время происходит сражение, которое хотя и началось хорошо, но результат его еще совершенно не ясен. Не следует считать общее положение там слишком легким. Победа еще не одержана.

- В первую очередь, - ответил Браухич, - надо довести до конца сражение за Смоленск... Не может быть и речи о дальнейшем стремительном продвижении танков на восток после овладения районом Смоленска. Русские дерутся не так, как французы: они нечувствительны на флангах. Поэтому основным является не овладение пространством, а уничтожение сил русских{545}.

Новый противник дерется "не так", как предыдущие! Это вызвало новые проблемы, которые стали возникать перед германским генеральным штабом. Во второй половине июля у него уже не оставалось сомнений: вермахт встретился с могущественной армией, стоящей насмерть за родную землю. "Русские войска сражаются, как и прежде, с величайшим ожесточением"; "противник наверняка не думает об отступлении"; "противник ведет упорные атаки"; "большая активность", "твердость управления" - такие оценки немецкими генштабистами советского командования в июле 1941 г. встречаются все чаще{546}.

Одновременно сюрприз за сюрпризом преподносила разведка. В середине июля она обнаруживает усиление "в несколько раз" советских войск на западном направлении{547}, выясняет развертывание нескольких новых группировок Красной Армии на широком фронте от Ленинграда до Киева, что порождало в "Вольфшанце" всяческие тревоги.

"Меня все в большей степени начинает беспокоить вопрос, - пишет Гальдер 19 июля, - не появились ли уже на фронте группы армий "Север" авангарды группировки противника, сосредоточивающейся в районе Бологое - Ржев?"{548}

Получалось как-то само собой: в генеральном штабе все меньше и меньше говорили о полной победе над Россией в несколько недель и кое-что стало представляться в ином свете, чем еще месяц назад. "Ожесточенность боев, которые ведут наши подвижные соединения, действующие отдельными группами, пришел к выводу Гальдер 20 июля, - а также медленность прибытия на фронт пехотных дивизий... и, кроме того, большое утомление войск, с самого начала войны непрерывно совершающих длительные марши и ведущих упорные кровопролитные бои, - все это вызвало известный упадок духа у наших руководящих инстанций. Особенно ярко это выразилось в совершенно подавленном настроении главнокомандующего сухопутными войсками"{549}. Все чаще высказываются сомнения в "возможности достижения решающего успеха" на тех или иных направлениях, ибо упорное сопротивление Красной Армии "приводит к критическому обострению обстановки на отдельных участках"{550}.

Гитлеровское руководство могло считать, что кампания стоит перед совершенно новыми перспективами с того момента, когда обнаружило отсутствие за Днепром "пустоты". И поскольку советское командование меньше чем за месяц выдвинуло из глубины такие резервы, которые по расчетам германского генерального штаба оно могло развернуть лишь за полгода, постольку становилось все более очевидным: "за Днепром" война не кончается, а только лишь начинается.

В эти дни генерала Паулюса навестил в главной квартире ОКХ у Растенбурга его старый приятель генерал Кирхгейм, командир дивизии, сражавшейся в Африке. Беседуя с Паулюсом, он спросил, не произойдет ли на Востоке чего-либо непредвиденного, особенно во время зимы. Паулюс ответил, что сложные проблемы, с которыми придется столкнуться зимой, станут самой большой заботой ОКХ, тем более что операции начались позднее, чем предполагалось. Но, продолжал Паулюс, когда он доложил об этом фюреру, тот пришел в возбуждение: "Я не хочу больше слушать эту болтовню о трудностях снабжения наших войск зимой. Создавать себе из этого какие-либо препятствия совершенно нет необходимости, потому что не будет никакого зимнего похода. Спокойно доверьте это моему дипломатическому искусству. Армия должна нанести русским только несколько сильных ударов... Тогда обнаружится, что русский колосс стоит на глиняных ногах. Я тем самым категорически запрещаю говорить со мной о зимнем походе"{551}.

Конечно, о "зимнем походе" прежде не думал ни один генерал, включая Паулюса и Гальдера. Но теперь... Темп наступления падал. Уже в начале июля ОКХ досрочно ввело из стратегического резерва 14 дивизий, около 60% его состава. Восстанавливать израсходованный резерв было нечем{552}. Советские войска продолжали сражаться с необычайным, нарастающим упорством. 19 июля Гитлер отдал директиву No 33: группе армий "Центр" продолжать наступление на Москву только пехотой. Танковые соединения группа армий должна повернуть: часть - к северо-западу, чтобы прервать коммуникации между Москвой и Ленинградом, другую часть - на юг, в тыл группировке советских войск на Украине. Этот новый план свидетельствовал о том, что группы армий "Север" и "Юг" из-за упорного сопротивления Красной Армии уже не могли решать свои задачи собственными силами.

Советские войска сначала замедлили, а потом остановили продвижение армий фон Бока под Смоленском. И сразу же в гитлеровском лагере возникло еще больше непредвиденных проблем.

III

Возникает существенный вопрос: представляло ли собой изменение принципиальных решений германского верховного главнокомандования о ведении операций на Восточном фронте в июле - августе 1941 г. некое "свободное творчество умов" ОКВ и ОКХ, плод "борьбы генералов против ошибочных расчетов Гитлера" или же эти решения были вынужденными и принимались под влиянием неумолимых сил извне?

Авторы большинства исторических исследований, вышедших на Западе после второй мировой войны, рассматривают процесс выработки решений германским командованием летом 1941 г. лишь как борьбу между взглядами Гитлера, ОКВ, с одной стороны" и генерального штаба сухопутных сил - с другой.

Генерал Г. Блюментритт пишет в книге "Роковые решения": "В конце июля и начале августа мы потеряли несколько драгоценных недель, пока наше верховное командование размышляло о том, какой стратегии нам лучше всего придерживаться". Рассказав далее о столкновении мнений Гитлера, стремившегося на Украину и Кавказ, и Браухича, отстаивавшего идею наступления на Москву, автор делает вывод: "Нам предстояло дорого заплатить за бесплодные споры, занявшие несколько недель августа и весь сентябрь"{553 -555}. Следовательно, почти двухмесячная остановка группы армий "Центр" под Смоленском объясняется не ходом борьбы на фронте, точнее, не героическим сопротивлением Красной Армии, а "потерей времени в спорах" и "размышлениях" в среде германского высшего командования.

Но вправе ли непредвзятый исследователь игнорировать тот факт, что все вопросы германской стратегии лета 1941 г. могут быть объяснены лишь в том случае, если их рассматривать в тесной связи с действиями Красной Армии, в обусловленности ими? Безусловно нет. Однако некоторые исторические труды, вышедшие, в частности, в ФРГ, освещают проблемы 1941 г. именно без учета определяющего воздействия борьбы Советских Вооруженных Сил на стратегию немецко-фашистского командования{556}. В этом их односторонность, которая, как известно, никогда не помогает воссоздать объективную картину истории.

Оценивая до 20-х чисел июля обстановку все еще вполне оптимистически, Гитлер хотел внушить генералам и войскам уверенность в близкой победе на Востоке.

...Особый поезд Гитлера двинулся вечером 20 июля из Растенбурга в первую поездку на оккупированную территорию Советского Союза. На следующий день в вагоне фюрера началось совещание с командующим группой армий "Север" фельдмаршалом Леебом и его помощниками. Гитлер заслушал краткий доклад фельдмаршала лишь для формы и не дал ему много говорить, так как считал, что наперед знает все, о чем тот может сказать.

- Необходимо быстрее занять Ленинград, - начал свою речь Гитлер, - и урегулировать положение в Финском заливе, чтобы парализовать русский флот. От этого зависит бесперебойный подвоз руды из Швеции. Нужно считаться с тем, что если русские подводные лодки будут лишены базы в Финском заливе и на балтийских островах, то вследствие затруднений в подвозе материальных средств и горючего они смогут продержаться не более 4-6 недель{557}.

Гитлер нетерпеливо стремился решить прежде всего военно-экономические вопросы. Он искал скорейшего результата именно в этой области, чтобы сразу же начать эксплуатировать успех.

И поэтому фюрер подгоняет армии, наступающие на Украине. Более того, так как Рундштедт продвигается слишком медленно, Гитлер стал склоняться к мысли направить ему в помощь с севера танковую группу Гудериана. Он продолжал:

- В такой связи возможно, что Гудериан повернет на юго-восток, и, таким образом, для наступления на Москву останутся только пехотные силы группы армий "Центр". Это обстоятельство, - твердо закончил Гитлер, - не составляет для меня ни малейшей заботы, ибо Москва для меня - это только географическое понятие{558}.

Относительно ожидаемого нового сражения, особенно 4-й танковой группы, фюрер сказал, что предвидит упорное сопротивление русских южнее Ленинграда.

- Русскому руководству должно быть ясно, что потеря Ленинграда - это потеря одного из важнейших символов русской революции и что это может означать полное поражение.

И в заключение Гитлер заявил:

- Принимая во внимание общее положение на Восточном театре военных действий, в ближайшее время необходимо ожидать развала русских. Он станет тем более полным, чем чувствительнее будут наноситься сейчас удары{559}.

Совещание окончилось. Казалось, все указания даны. Гитлер и его ближайшие сообщники торопились вернуться назад. Поезд отправился в Растенбург.

Итак, фюрер предсказал: поражение Красной Армии все же вот-вот наступит.

Но если полная победа близка, как он сейчас предвидит, то ведь необходимо дать армии план дальнейших действий до выхода к Волге - конечному рубежу "восточного похода" - и позже, после войны. Пора уже решить, какие войска будут выведены из России после победы, т. е. уточнить прежние наметки.

К утру 23 июля из-под пера Иодля появился проект новых указаний верховного главнокомандования, получивший название "Дополнения к директиве No 33", документа удивительного, ставшего, пожалуй, свидетельством самых больших в истории германского генерального штаба заблуждений. Чего же сейчас требовало верховное командование? Немедленного занятия танками Украины, Крыма и Кавказа, пехотой - Москвы и Ленинграда, быстрейшего выхода к Волге. Затем часть победоносной армии отправится домой.

1-й и 2-й танковым группам предстояло "при поддержке пехотных и горных дивизий после достижения индустриального района Харькова наступать через Дон на Кавказ". Группа армий фон Бока после завершения боев в районе Смоленска "достаточно сильными пехотными соединениями своих обеих армий" разобьет противника, "еще находящегося между Смоленском и Москвой", и, нанося удар левым флангом, займет Москву. Затем 3-я танковая группа двинется к Волге{560}.

Развивая мысли Гитлера, ОКВ в конце июля разработало программу дальнейшего наступления через Кавказ в Иран и Ирак, а также марша на Урал.

Вторжение на Ближний Восток намечалось провести после полной победы над СССР в шесть этапов: 1) захват района развертывания на Северном Кавказе (ноябрь 1941 г.); 2) развертывание для наступления через Кавказ (до конца мая 1942 г.); 3) наступление через Кавказ (июнь 1942 г.); 4) наступление до Араса; 5) захват Тегерана и Керманшаха в качестве исходного района для наступления к ирано-иракской границе; 6) наступление для достижения цели операции пограничных перевалов Ревандуз и Ханаган (с 4-6 июля до начала сентября 1942 г.){561}.

Конечно, ОКВ понимало, что подобный рейд всецело зависит "от хода текущих восточных операций"{562}. Более того, предпосылкой "наступления через Кавказ" считалось достижение зимой 1941 г. Волги{563}. При этом штаб верховного главнокомандования точно рассчитывал: преодоление Кавказа осуществится по трем направлением - вдоль побережья Черного моря на Батуми, по Военно-Грузинской дороге и вдоль Каспийского моря на Махачкалу и Баку; горным частям предстояло двинуться через перевалы Главного хребта. Читая план, нельзя не чувствовать уверенности ОКВ в том, что "текущие восточные операции" не станут помехой скорого завоевания вермахтом ближневосточной нефти. И тем более они не смогут замедлить оккупацию в ближайшем будущем уральской индустриальной области. 27 июля ОКВ определило силы для "широко задуманной моторизованной экспедиции" на Урал: восемь танковых, четыре моторизованные дивизии и несколько пехотных соединений{564} вскоре двинутся по "русским равнинам" к восточной границе Европы и там, на перевалах Уральского хребта, завершат покорение континента.

IV

Соображения ставки Гитлера были восприняты в генеральном штабе сухопутных сил довольно скептически. В последующие дни ОКХ стало активно добиваться отмены новых далеко идущих решений, хотя полностью соглашалось с предыдущими. Произошло это потому, что именно Браухич, Гальдер и их аппарат, а никак не верховное руководство, находились под постоянными атаками фронтовых командиров, уже давно требующих изменить непосильное для Восточного фронта бремя задач и непрерывно сообщающих о тяжелых потерях, об упорном, все время растущем сопротивлении советских войск, о перенапряжении всего военного механизма. Начальник штаба группы армий "Центр" 17 июля докладывал: "Положение с горючим в танковых группах, особенно в 3-й танковой группе, настолько серьезно, что в настоящее время больше не представляется возможным делать большие переходы"{565}. Штаб 2-й армии доносил 23 июля: "Положение с лошадьми и автотранспортом в настоящее время плохое... Сильно дают себя чувствовать высокие потери, в особенности убыль офицеров". В результате объявлялось решение: "Армия временно переходит к обороне... Командование армии твердо убеждено в том, что армия сможет удержать предписанную ей приказом линию"{566}. В тот же день штаб 4-й армии сообщил о "несломленном боевом духе русских"{567} и т. д. После таких докладов могли ли Браухич и Гальдер не возразить против лихой директивы ОКВ No 33 насчет того, чтобы вермахт немедленно оказался на Волге? Однако возражали они так, чтобы сохранить свой престиж в армии, снять с себя ответственность за неудачи и вместе с тем, как всегда, остаться лояльными к фюреру.

Днем 23 июля Браухич появился у Кейтеля. Стараясь быть возможно более твердым, во всяком случае в той степени, на которую он, питавший страх перед фюрером, мог отважиться, Браухич вошел к генерал-фельдмаршалу и сказал:

- Осуществление оперативных намерений, изложенных в "Дополнении" к директиве No 33, я считаю, ввиду положения на фронте, особенно в группе армий "Центр", пока невозможным. Я настойчиво прошу вас, как начальника штаба верховного командования, взять обратно составленное, но еще не подписанное "Дополнение" к директиве, т. е. отменить его по крайней мере до тех пор, пока закончится идущее сейчас сражение.

Кейтель, конечно, отказался выполнить просьбу Браухича, ибо он был одним из авторов "Дополнения" и не собирался идти к фюреру насчет отмены собственных предложений.

Днем 23 июля "Дополнение" было подписано и разослано. Браухич решился попросить приема у Гитлера{568}.

В тот же вечер фюрер его принял. Пришли также Гальдер и Хойзингер. Когда Гальдер, развернув карты на широком столе, начал доклад, фюрер услышал более чем сдержанные оценки положения и перспектив. Прежде всего начальник генерального штаба подчеркнул, что при проведении дальнейших операций следует ожидать сильного сопротивления русских, которые имеют сейчас на фронте 93 дивизии, в том числе перед группой армий "Центр" - 35 1/2 дивизии, а перед группой армий "Север" - 34 дивизии. Потери собственных войск оценивались в 50% для танковых и моторизованных дивизий и в 20% - для пехотных{569}. На юге немецкие войска не смогут преодолеть Днепр раньше середины августа. Группе армий "Центр" предстоит прежде всего заняться ликвидацией "смоленского мешка", что тоже непросто. При наступлении на Москву она встретит сильнейшее сопротивление и крепкую противовоздушную оборону. Что касается войск на севере, то начальник генерального штаба смог лишь сказать о плохой их группировке и поставить вопрос о необходимости ее изменить{570}. Ко всему этому Гальдер сослался на большую потерю времени, которую вызовет проведение операций, задуманных ОКВ, причем конечная цель войны таким путем все равно не будет достигнута.

Столь пессимистический доклад без предложений о путях достижения конечной цели, поставленной им самим, явно не понравился фюреру. Руководители армий выслушали длинную речь, из которой следовало, что Гитлер не имеет никаких новых идей, кроме исходного плана войны и своего пресловутого "Дополнения" к директиве No 33. Гитлер вновь напомнил о "трех первостепенных целях": первая Ленинград, "важный в индустриальном и морском отношении, главнейший город большевизма"; вторая цель - Москва и третья - "Украина с промышленным центром и нефтяным районом восточнее"{571}.

- Как я уже говорил вам, - заявил с раздражением Гитлер, - после окончания битвы под Смоленском 2-я и 3-я танковые группы должны быть повернуты направо и налево для поддержки групп армий "Юг" и "Север". Группе армий "Центр" предстоит наступать на Москву пехотой.

Но тут, ясно обнаруживая неуверенность, импульсивность своих решений, Гитлер пообещал "снова проверить целесообразность ранее полностью оправдывавших себя принципов использования подвижных соединений"{572}.

Вечерний визит к Гитлеру закончился для Браухича и Гальдера весьма незначительным успехом, и уж конечно они не смогли поколебать уверенность своего верховного главнокомандующего в скорой победе. Тем временем войска получили приказ о дальнейшем наступлении в глубь Советского Союза.

Командование сухопутных сил, которому предстояло выполнять директивы Гитлера, в конце июля 1941 г. в достаточной степени осознало силу Красной Армии. Трудно сказать, намечались ли первые признаки отрезвления всех. Но во всяком случае Браухич и Гальдер поняли, что достигнуть тех рубежей, которых требовало ОКВ, в ближайшее время не удастся. И они не собирались нести всю ответственность за срыв "предначертаний" Гитлера, за ошибки Кейтеля, Иодля и их аппарата. Штаб сухопутных сил пытался воздействовать на ОКВ, чтобы до поры до времени отложить тщетные попытки выполнить невыполнимое. Браухич и Гальдер не ограничились визитом к Гитлеру и той же ночью составили документ, фиксирующий их взгляды на положение дел. Затем появилась на свет еще одна, более подробная записка, содержание которой теперь уже со всей очевидностью говорило о надвигавшемся кризисе.

Первый документ повторял доложенные Браухичем Кейтелю возражения против "Дополнения" к директиве No 33. Во второй записке, разработанной штабом сухопутных сил, особо подчеркивались трудности достижения намеченных целей.

После многих реверансов в адрес верховного руководства и, оговариваясь, что он исходит лишь "из военных соображений", штаб сухопутных сил излагал мнение о продолжении войны на Востоке. "Стремление русских будет заключаться в том, чтобы создать оборонительный фронт между Черным и Балтийским морями и остановить перед ним продвижение наших сил до наступления зимы. Они стремятся к позиционной войне по возможности впереди своих важных промышленных центров. Если им это удастся, то мы будущей весной встретимся с заново сформированными, вооруженными и обученными силами русских. Такое обстоятельство уже в ближайшее время потребовало бы использовать на Востоке крупнейшие немецкие силы. Стратегическая цель войны против России - в войне на два фронта быстрее устранить одного противника, чтобы иметь затем возможность всеми силами разбить другого (Англию), - тем самым не была бы достигнута. Поэтому задача дальнейших операций на Востоке состоит в том, чтобы при всех обстоятельствах сорвать этот план противника и тем самым создать предпосылки для выхода подвижных групп в глубину русского пространства". Это намерение, по мнению ОКХ, можно лучше всего выполнить, если удастся, "наступая на Москву, сломать спинной хребет русского оборонительного фронта. В этом наступлении будут уничтожены все предполагаемые крупнейшие русские силы, потому что русские будут биться за Москву до последнего и беспрестанно вводить в бои новые силы. Захватом района Москвы будет разгромлен центр русского аппарата управления, транспортный центр русских и важнейший центр русской промышленности. Россия будет разрезана на северную и южную половины, и тем самым будет чрезвычайно затруднено организованное сопротивление"{573}.

Штаб сухопутных сил предлагал, чтобы группа армий "Центр" начала готовить наступление на Москву, в котором участвовали бы не только пехотные, как требовал штаб верховного руководства, но и танковые войска. Браухич и Гальдер считали, что такое наступление может начаться не позже 12 августа и тогда в начале сентября будет достигнута Москва{574}. Они просили ОКВ доложить их мнение фюреру с тем, чтобы окончательное решение о наступлении на Москву было бы принято 4 августа.

Руководители генерального штаба нашли в себе силы, чтобы сказать наконец Гитлеру о мощи Красной Армии и, следовательно, тем самым косвенно признать ошибочность своих довоенных оценок. Более того, они уже в конце июля допускают возможность неудачи столь желанного для них наступления на Москву и признают, что Советский Союз своим героическим сопротивлением уже добился крупного политического и военного выигрыша. И в итоге, что особенно важно, генеральный штаб впервые, в разгар летней кампании, ставит вопрос о возможности продолжения войны зимой, о кошмаре превращения "молниеносной войны" в позиционную, следовательно, о провале исходного плана агрессии против Советского Союза и о возможной, с их точки зрения, "войне на два фронта" против СССР и Англии{575}.

Но вместе с тем генеральный штаб сухопутных сил, как и всегда, принципиально един с Гитлером и стремится лишь наилучшим образом выполнить единую задачу, пусть несколько иным путем. Он готов продолжать наступление, хотя теперь осведомлен, что такое Красная Армия и как она воюет. Генеральный штаб просит лишь одного: укрепить войска и главный удар сосредоточить на Москву. Ведь Клаузевиц и Мольтке учат, что после занятия вражеской столицы сразу наступает победа.

Пройдет очень немного времени, и германскому генеральному штабу придется убедиться в ошибках и заблуждениях не только Гитлера, но и в своих собственных, в обреченности и "южного", и "северного", и "московского" вариантов. И, наконец, в том, как опасно пользоваться советами даже больших военных авторитетов прошлых эпох, когда имеешь дело с новыми обстоятельствами в новую эпоху.

V

Чтобы понять, почему германское верховное командование в период с 23 по 30 июля начало пересматривать свои планы наступления на Восточном фронте, нужно обратиться к действиям советских войск под Смоленском. Тогда станет совершенно понятно, что дело не в том, что Браухич или Гальдер сумели за неделю убедить фюрера в своей правоте, что суть вопроса не в искусстве и трезвом взгляде генштаба и не в том, что генералы смело противостояли Гитлеру. Дело прежде всего в другом: Красная Армия своей героической борьбой сорвала планы ОКВ, вынудила Гитлера отказаться от планов немедленного наступления к Волге, на Кавказ и Ближний Восток и отдать приказ о переходе к обороне на главном центральном направлении советско-германского фронта. Ставка Верховного Командования Красной Армии приняла срочные меры по выдвижению на западное направление свежих сил, по расширению фронта обороны, созданию ее глубины и строительству оборонительных рубежей{576}. 20 июля по требованию И. В. Сталина главком западного направления маршал С. К. Тимошенко начал организацию наступления с целью ударами с трех направлений на Смоленск разгромить войска фон Бока. В последующие дни борьба достигла предельного накала. Ее главными очагами стали районы Смоленска, Ярцева, Ельни.

Вот некоторые документы советского командования, характеризующие атмосферу тяжелейшей борьбы тех дней.

Доклад маршала Тимошенко в Ставку 22 июля: "В Смоленске седьмой день идет ожесточенный бой. Наши части на утро 21 июля занимают северную часть города, вокзал на северо-западе, сортировочную станцию и аэродром в северо-восточной части. По показаниям прибывших вчера пленных, город завален трупами немцев. Наши части понесли также большие потери... Рокоссовский сегодня предпринял обход с флангов и тыла, но контратакой немцев вынужден отвести свой правый фланг на восточный берег р. Вопь, удерживая 38 сд тет-де-пон у Ярцево... 107 сд отбила трехкратную атаку севернее Ельня с большими потерями противника"{577}.

24 июля маршал С. К. Тимошенко доносил в Ставку: "В результате упорной борьбы в Смоленске части 16 армии продолжают удерживать северную, северо-западную и восточную части города, все время атаковывают противника, занимающего южную и юго-западную часть города... 20 армия т. Курочкина, сдерживая атаки до 7 дивизий противника, нанесла поражение двум немецким дивизиям, особенно вновь прибывшей на фронт 5 пехотной дивизии, наступавшей на Рудня и к востоку. Особенно эффективное и успешное действие в разгроме 5 пехотной дивизии оказала батарея "PC", которая тремя залпами по сосредоточенному в Рудня противнику нанесла ему такие потери, что он целый день вывозил раненых и подбирал убитых, остановив наступление на целый день. В батарее осталось 3 залпа. Просим о присылке еще двух-трех батарей с зарядами. 20 армия перегруппировала свой 5 мехкорпус и прикрыла тыл тов. Лукина и подготовила его, во взаимодействии с т. Хоменко, для удара в тыл ярцевской группировки противника.

В районе Ярцево в течение 3 дней идут кровопролитные бои с большими потерями для обеих сторон... В 13 армии могилевский корпус, окруженный 5 пехотными дивизиями, в результате упорных боев, особенно 22 и 23 июля, разбил две дивизии противника. Немцы образовали кольцо вокруг Могилева, и командующему 13 армией приказано, приведя армию в порядок, совместно с частями 21 армии и 4 армии начать наступление для соединения с могилевским корпусом"{578}.

27 июля маршал Тимошенко сообщал: "Противник, встречая наше упорное сопротивление, в ярости бросается во все стороны, и последнее движение частей ярцевской группировки на юг преследует цель отрезать пути питания 16 и 20 армий. К 20.00 27.7 обнаружено его поспешное окапывание по западному берегу р. Вопь и р. Днепр на участке южнее Ярцево, Задня... Ярцево твердо удерживается Рокоссовским"{579}.

На следующий день начальник штаба главкома западного направления маршал Б. М. Шапошников отдавал распоряжение войскам:

"1. Противник мечется и старается замаскировать свою неготовность к активным действиям мелкими наступлениями на различных участках нашего фронта.

2. Главнокомандующий приказал потребовать от всех командиров и бойцов самых решительных активных действий и не терять ни одного часа в нашем наступлении, а потому:

1) Всем командующим группами вести самое решительное наступление, не давая противнику приводить себя в порядок и опомниться от наших ударов.

2) Не переоценивать силы противника, не думать, что он силен, что он не несет потерь, а поэтому стоек и непобедим. Наоборот, противник несет большие потери и с трудом держится под нашими ударами..."{580}

Стойкая оборона советских войск, их упорные наступательные действия выматывали группу армий фон Бока. Генерал Гот, командующий 3-й танковой группой, докладывал ему в эти дни: "Потери в танках составляют теперь 60-70% состава"{581}. Под Ельней немецкие войска несли тяжелейшие потери. П. Карелль пишет: "Далеко из линии фронта выдвинута на восток ельнинская дуга. Это была вершина немецкого фронта... Она - естественный стратегический плацдарм для наступления на Москву... С конца июля до начала сентября здесь развернулась первая большая оборонительная битва группы армий "Центр". Девять немецких дивизий в течение недель прошли через кровавую печь Ельни"{582}.

В начале августа на центральном участке советско-германского фронта установилось определенное равновесие сил. Окруженные западнее Смоленска советские 20-я и 16-я армии прорвались из кольца и отошли за Днепр. Армии маршала Тимошенко охватили фланги группы армий "Центр". Здесь все остановилось. Между группами армий "Центр" и "Юг" образовался огромный разрыв{583}.

Гитлер начал колебаться: быть может Браухич и Гальдер в чем-нибудь и правы? Способна ли действительно группа армий "Центр" продолжать наступление? Чтобы проверить точку зрения штаба сухопутных сил, в Борисов к Боку вылетел Кейтель. Вечером 23 июля он появился в штабе группы армий. В итоге беседы с командующим начальник ОКВ выяснил, что войска фон Бока действительно не могут продолжать наступление{584}. Попытки убедить штаб в Борисове, что конечная победа близка, разбивались о неопровержимые аргументы: Красная Армия стоит насмерть, немецкие войска нуждаются в передышке и пополнении.

В эти последние дни июля 1941 г. в ОКВ и ОКХ наблюдается причудливое переплетение самых разных планов и мнений, высокомерной уверенности и затаенного, впервые пробудившегося понимания опасности. Гитлер, Кейтель, Иодль как бы убеждают себя и армию, что ничего особенного не произошло, и если вермахту придется сделать остановку в центре Восточного фронта, то лишь временно и никак не из-за русского сопротивления, а потому что нужна пауза и фюрер вообще теряет интерес к Москве.

27 июля в специально рассылаемой информации для высшего руководства вооруженных сил штаб верховного командования сообщал: "Генерал Иодль изучает вопрос о продолжении операций после завершения битвы под Смоленском. Он высказывается за то, чтобы все же иметь в виду наступление на Москву. Не потому что имеет значение вражеская столица, но вследствие того, что здесь следует ожидать появления боевых групп противника"{585}.

На следующий день руководство сухопутных сил было оповещено: "Фюрер снова повторяет, что для него промышленный район Харькова важнее Москвы"{586}. Такая оценка предшествовала более важному решению, окончательно сложившемуся в тот же день на очередном совещании в "узком кругу": "Ввиду развития обстановки в последние дни, прежде всего вследствие ввода противником новых крупных сил перед фронтом и на флангах группы армий "Центр", фюрер пришел к убеждению, что мысль о продолжении глубоких операций, как он находил это необходимым в "Дополнении" к директиве No 33 от 23 июля, должна пока отступить на задний план перед уничтожением вражеских сил, действующих перед фронтом. Поэтому фюрер указал в качестве неотложной задачи главнокомандующему сухопутными силами на необходимость улучшить обстановку на правом фланге группы армий "Центр" путем разгрома группировки противника, находящейся в районе Гомеля и севернее. Для этого 2-я танковая группа после необходимого ее пополнения должна наступать из района Кричева и восточнее в строго юго-западном направлении на Гомель, чтобы не допустить отхода противника на восток или на юг"{587}.

Так, меньше чем через неделю верховное командование отказалось от своих иллюзорных планов, от надежд на "немедленную победу". О "быстрейшем выходе к Волге" и "скором возвращении домой" стали как-то деликатно умалчивать. Кроме того, фюреру ничего не оставалось, как "утвердить" переход фон Бока к обороне. Но вряд ли для солдат группы армий "Центр" имело особое значение, что вот теперь они обороняются и по приказу фюрера, отданному после того, как их бросило в оборону такое стойкое сопротивление советских войск Западного фронта. Фюрер стал "утверждать" успешные действия противника. Что-то такого еще не бывало в практике вермахта!

Официальная отмена Гитлером принятого неделю назад решения о немедленном захвате Москвы, выходе к Волге, на Кавказ и возвращении домой части войск произошла 30 июля, когда фюрер подписал директиву No 34: "Развитие обстановки в последние дни, появление крупных сил противника перед фронтом и на флангах группы армий "Центр", положение со снабжением и необходимость предоставить 2-й и 3-й танковым группам около 10 дней для отдыха и пополнения их соединений требуют пока отложить дальнейшие задачи и цели, поставленные директивой No 33 от 19.7 и "Дополнением" к ней от 23.7"{588}.

ОКВ приказывало на северном участке Восточного фронта продолжать наступление на Ленинград; на южном участке фронта "уничтожить крупные силы противника западнее Днепра", захватить плацдарм на Днепре у Киева и южнее и создать условия для ввода 1-й танковой группы на восточном берегу реки.

Группе армий "Центр" разрешалось проводить лишь частные действия для улучшения позиций на флангах. Понесшие большие потери 2-я и 3-я танковые группы выводились с фронта для отдыха и пополнения{589}. Это было уже нечто совсем другое.

Прошло немногим больше месяца, и мастера "блицкрига" в немецких штабах становились все более озабоченными: что же такое происходит?

VI

Утром 4 августа Гитлер, Кейтель и Иодль прибыли на центральный участок Восточного фронта, в город Борисов, где располагался штаб фон Бока. Здесь предстояло разрешить все новые вопросы, возникшие из-за того, что ход событий стал принимать совсем неожиданный оборот. Когда все расселись в просторном помещении штаба, генерал-фельдмаршал Бок, сухопарый, натянутый, как струна, подошел к карте и с разрешения Гитлера начал доклад об обстановке на фронте.

Завоевателю Парижа, каким он себя втайне считал, очень хотелось стать завоевателем Москвы. Он еще помнил обиды 1940 г., когда в разгар успеха наступления в Бельгии штаб верховного руководства лишил группу армий "Б" всех танковых дивизий и заставил играть второстепенную роль в триумфальном марше к побережью. Но сейчас грозило нечто худшее. Он, Бок, остановлен на пути к советской столице не приказом фюрера, а Красной Армией, которую все, не только Бок, еще так недавно считали разбитой. И фюрер приезжает к нему, чтобы снова подчеркнуть: отныне его войска, возможно, будут опять отодвинуты на второй план в грандиозных задачах стратегии. Но и сам Бок понял, что дальше наступать невозможно. Его войска в состоянии лишь улучшать позиции, но не наносить решительные удары. Целая гамма чувств таилась за непроницаемой маской лица фельдмаршала, когда он начал свой доклад перед Гитлером.

Что мог сказать фон Бок? Только то, что советские войска не разбиты, не отступают и не дрогнули, а везде яростно атакуют u подводят все новые резервы. Войска группы армий перенапряжены, потери растут, и на втором месяце войны группа армий "Центр" повсюду остановлена. Нужно удержать любой ценой Ельню и ликвидировать, наконец, окруженную группировку под Смоленском. Нужно добиться успеха у Великих Лук. Заканчивая короткую характеристику положения, Бок сказал:

- Дальнейшее наступление группы армий "Центр" я считаю, мой фюрер, опасным и предлагаю в сложившейся обстановке занять прочные позиции, чтобы переждать русскую зиму{590}.

Фон Бока сменили командующие обеими его танковыми группами Гудериан и Гот. Их сообщения внесли лишь некоторые дополнительные краски в общую довольно мрачную картину.

- 2-я танковая группа, - заявил Гудериан, - остро нуждается в пополнении офицерами, унтер-офицерами, рядовыми. Для продолжения крупных операций требуется 70% новых моторов. Если группа получит меньше, то сможет проводить лишь ограниченные операции.

- Я особенно подчеркиваю, - заканчивал свой доклад Гот, - что 3-я танковая группа может вести наступление только с неглубокими задачами, если она не получит требуемых новых моторов.

Гитлер мрачно слушал генералов. Когда они кончили, воцарилось молчание, затем фюрер поднялся.

- Планы Англии, - заявил он, начиная издалека, - в настоящее время неясны. Ограничится ли британский противник сражениями на истощение или же попытается сделать высадку на Иберийском полуострове или в Западной Африке? Против подобных попыток или для других надобностей необходимо срочно подготовить подвижные резервы. Для этого могут служить обе танковые дивизии, находящиеся на родине, и вновь формируемые танковые соединения. Последнее требует прежде всего основного количества выпускаемых моторов. Поэтому для 2-й и 3-й танковых групп можно предоставить 400 новых моторов.

- Да, - заметил Гудериан, - но только 2-й танковой группе требуется 300 новых моторов!

Ответа не последовало. Гитлер перешел к главной теме.

- Для решения вопроса о дальнейшем ведении операций, - продолжал он, необходимо четко уяснить: от нас требуется прежде всего лишить русского противника его жизненно важных областей. Первой достижимой целью является Ленинград с русским побережьем Балтики. Ленинград будет блокирован. Эстония и балтийские острова должны быть заняты. Эти задачи будут решены к 20 августа. На юге события в последние дни развиваются успешно. Противник понес здесь серьезный урон, его силы там больше не могут оцениваться высоко.

Далее фюрер перешел к длинным рассуждениям, смысл которых сводился к тому, чтобы убедить собравшихся в факте поражения Красной Армии.

- Русская армия, - сделал он вывод, - достигла такого состояния, при котором она не сможет больше вести организованные значительные операции. Большие потери противника видны из поражения его известных нам избранных войск, а также, - Гитлер обратился к Гудериану, - из вашего доклада о наступлении на Рославль. Ведь там в отдельных местах русские вообще не оказывали сопротивления, не так ли? У вас, Гудериан, кажется, вообще сложилось впечатление, что можно было наступать дальше на восток, не встречая сопротивления?

Гудериан молчал. Наступила неловкая тягостная пауза. Фюрер встал, подошел к окну. Потом, резко повернувшись, продолжал со все большим накалом:

- Ход операций на Восточном фронте до сих пор развивался более успешно, чем можно было бы предполагать в обстановке, когда мы неожиданно оказались перед фактом, что русские имеют гораздо больше танков и авиации, чем ожидалось. Если бы я, - воскликнул Гитлер, - перед началом похода был бы осведомлен об этом, то принять решение о его необходимости мне было бы намного труднее!

Вырвавшаяся у Гитлера фраза поразила всех сидящих. Что это значит? У фюрера впервые во второй мировой войне появилась пусть незначительная, но все же очевидная нотка досады и признания, быть может, поспешности принятого решения.

Но голос фанатика снова гремел.

- Триумфальным крикам англичан, будто немецкое наступление зашло в тупик, нужно противопоставить невероятно глубокое продвижение наших войск. Маршевое напряжение нашей пехоты превзошло все мыслимые пределы. Раньше я думал, что группа армий "Центр" остановится на линии Днепра и перейдет к обороне. Но теперь она продвинулась значительно дальше. Ей предстоит отдать обе танковые группы и часть пехоты группам армий "Север" и "Юг". Фактически группа армий "Центр" продвинулась дальше, а группа армий "Север" быстрее, чем предполагалось первоначально, - ободрил Гитлер Бока. - Поэтому сложилась новая обстановка, требующая иных соображений.

Внимание слушателей достигло предела.

Гитлер перешел к важнейшей части аргументации своих планов.

- Весьма существенную роль с точки зрения важности для противника играет южная Россия, особенно Донецкий бассейн, который начинается у Харькова. Фюрер сделал акцент на слове "южная".

- Там находится основная база русской экономики. Захват этой области означал бы гарантию полного подрыва всего хозяйства противника. Поэтому я имею в виду прежде всего необходимость поворота крупных сил группы армий "Центр" к югу и танковой группы Гота на северо-восток.

Многозначительно подчеркивая каждую фразу, Гитлер давал понять, что именно здесь лежит основа его дальнейших планов. Затем он повернулся к обоим танковым командирам:

- Генерал-полковники Гудериан и Гот, когда вы будете готовы к новому наступлению?

После короткого размышления оба ответили, что танковые группы смогут быть приведены в готовность для новой операции, если их смена произойдет до 8 августа, причем вопрос о том, сумеют ли они проводить операцию с глубокими или с ограниченными задачами, целиком зависит от удовлетворения потребностей в новых моторах. В качестве срока возможной готовности Гудериан назвал 15 августа, Гот - 18 - 20 августа. Гитлер продолжал:

- Москва с точки зрения жизненной важности для противника стоит на третьем месте. Поэтому операция на юго-восток представляется первоочередной, в то время как в восточном направлении первоначально, вероятно, лучше остаться в обороне. Кроме того, на юге России период осенних дождей начинается в середине сентября, а в московском районе только в середине октября.

Совещание кончилось. Гитлер отбыл в Полтаву к Рундштедту.

Вечером в штабе сухопутных сил Браухич, Гальдер, Паулюс и Хойзингер обсуждали итоги совещания. Что же политическое руководство считает главной целью? Что важнее: быстрее овладеть Кавказом и Украиной или добиться полного уничтожения противника? Не разрешив дилеммы, генералы пришли лишь к одному выводу: война вряд ли окончится в ближайшее время.

- Не следует ожидать, - заключил Гальдер, - что мы к началу зимы будем на Кавказе.

VII

С точки зрения немецкого военного руководства во второй мировой войне единственным свидетельством успеха любой кампании могло быть только безостановочное наступление. Всякая остановка, потеря темпа грозили тяжелым кризисом, ибо ставили генеральный штаб перед перспективой затяжной войны, к ведению которой Германия не готовилась. Поэтому любую значительную паузу в наступлении генеральный штаб воспринимал болезненно и остро. Под Смоленском Красная Армия держала немцев уже месяц, и сразу перед генеральным штабом возник целый комплекс не предусмотренных ранее проблем. Из армий поступали тревожные сведения: не хватает продовольствия. Гальдер отмечал: "Нам не удалось захватить хорошую русскую продовольственную базу", а первоначальные запасы были рассчитаны только на 20 дней{591}. Вызывало тревогу многое: состояние с обмундированием, особенно зимним, о котором уже приходилось подумывать; трудности с железнодорожным транспортом из-за "недостаточного количества захваченных русских вагонов", которые "в большинстве своем приведены в негодное состояние"{592}; и, наконец, по выражению Гальдера, "вопли войск о пополнении танковых и пехотных дивизий"{593}, некомплект которых увеличивается. Все это приближало военно-организационный кризис, для преодоления которого гитлеровский военный организм не был готов. Войска везде скованы, совсем лишены свободы маневра, они перенапряжены и утомлены. Великие Луки, Ярцево, Киев, Коростень и особенно Ельня становятся кошмаром: здесь днем и ночью перемалываются немецкие дивизии. Ельня, по оценке Гальдера, стала "типичным театром позиционных военных действий". Она удерживалась по строгому требованию Гитлера, несмотря на постоянно растущие потери.

Генералы вермахта лихорадочно искали новых решений. Все они сознавали, что перспективы становятся хуже и хуже. Некоторые из них обескуражены, иные, вроде Гудериана, думают о лихом наступлении во что бы то ни стало. Но Гитлер именно теперь, в начале августа, стал понимать, с какими трудностями столкнулся вермахт. Что же можно еще сделать в 1941 г.? Какое дальнейшее решение следовало принять в условиях, когда фронт везде останавливается и, по признанию самого Гитлера во время совещания в Борисове, должен будет "стабилизироваться, как в прошлую войну"? Одна из целей войны германских монополий и фашизма - хозяйственно-экономическое ограбление Советского государства. И когда Гитлер почувствовал невыполнимость в 1941 г. плана полной победы над Советским Союзом, с точки зрения интересов германского монополистического капитала и фашизма оказалось в общем-то логичным постараться до осенней распутицы и зимы захватить самое главное, то, о чем все они так давно мечтали, - экономически наиболее богатые области Советского Союза, захватить хлеб, руду, уголь Украины, а может быть, и кавказскую нефть. Ведь Гитлер сказал там же, в Борисове, что "нельзя добиться всего одновременно и всюду". Если не все, то хотя бы это. Тогда поправилось бы экономическое положение Германии и создались бы военно-хозяйственные условия для продолжения войны в 1942 г.

Именно из таких расчетов, а не в результате недомыслия или новой непоправимой ошибки, как иногда утверждается, Гитлер в начале августа 1941 г. решился и вынужден был перенести главные усилия наступления к югу и в направлении Ленинграда. Последнее обеспечивало господство на Балтике и, в частности, свободу вывоза руды из Северной Европы.

Генералы могли сколько угодно возражать фюреру, адвокаты милитаризма могут ныне патетически восклицать, что своим произвольным решением о повороте из-под Смоленска на юг Гитлер "проиграл войну на Востоке" (как будто она могла быть выиграна при другом решении), но, бесспорно, Гитлер преследовал тогда в чрезвычайно непосредственной форме давние и сокровенные военно-экономические цели фашизма, которые в данном случае еще более прямо, чем раньше, влияли на стратегию и на вновь принимаемые планы.

Когда Гитлер поехал из Борисова в Полтаву, чтобы встретиться с Рундштедтом, Гальдер, оставшийся в Растенбурге, просил по телефону командующего группой армий "Юг" вновь поставить перед фюрером вопрос о возобновлении после паузы наступления на Москву. Но Гитлер отклонил предложение. Он повторял: Ленинград, Украина и только в последнюю очередь Москва. С особым удовольствием выслушал он доклад Рундштедта об успешном наступлении танковой группы Клейста на Кривой Рог: "В этом районе, как он ожидает, имеются исключительно ценные залежи высококачественных руд и большая металлургическая база"{594}. Завершив посещение штаба группы армий "Юг" награждением специально прибывшего сюда Антонеску "Рыцарским крестом", Адольф Гитлер закончил свою "фронтовую поездку" и отбыл в "Волчье логово". Здесь Гальдер сделал еще одну попытку повлиять на Гитлера, теперь через Иодля.

- Каковы все-таки наши главные цели? - поставил вопрос начальник генерального штаба советнику фюрера. - Хотим ли мы разбить противника или мы преследуем хозяйственные цели, т. е. захват Украины и Кавказа?

- Фюрер считает, - последовал ответ Иодля, - что обе цели могут быть достигнуты одновременно.

- Но если это так, - возразил Гальдер, - мы не можем отдать ни одну из частей, которые должны быть использованы для наступления на Москву. Ленинград можно захватить имеющимися силами, поэтому Леебу нет необходимости что-либо передавать.

Иодль сказал:

- На вопрос, что должно быть нами захвачено: Москва или Украина или Москва и Украина, следует ответить: "Москва и Украина". Мы должны это сделать, ибо в противном случае не сможем разбить противника до наступления осени.

Иодль пообещал, что поставит перед Гитлером вопрос: планируется ли еще до наступления осени захват Москвы и будут ли направлены для этой цели все силы группы армий Бока?

Тем временем группе армий "Юг" удалось окружить на Украине 6-ю и 12-ю советские армии, а группа армий "Север" возобновила наступление на Ленинград. Под впечатлением нового успеха германское верховное командование издало 12 августа "Дополнение" к директиве No 34, в котором группе армий "Юг" ставилась задача захватить плацдарм на Днепре, овладеть Крымом, Донбассом и промышленным районом Харькова. Группе армий "Север" предстояло окружить Ленинград. Что касается группы армий фон Бока, то ей предлагалось прежде всего "ликвидировать вклинившиеся на запад фланговые позиции противника, сковывающие довольно крупные силы пехоты группы армий "Центр""{595}. Кроме того, группе армий фон Бока разрешалось "по своему усмотрению" провести наступление на Москву. Но свобода действий предоставлялась командованию группы армий только, если удастся выполнить ряд условий, прежде всего "окончить операции по захвату Ленинграда". Гальдер разочаровался: "Несмотря на то что "Дополнение" к директиве и содержит указание о свободе действий, оно фактически не дает разрешения на свободу действий в нашем понимании"{596}.

И действительно: о каком наступлении на Москву могла идти речь, когда войска Бока остановлены, ослаблены и еще даже не привели себя в порядок, а взять Ленинград неимоверно трудно?

Как только 15 августа командующий группой армий "Север" фон Лееб под впечатлением смелых действий советских войск под Старой Руссой настоятельно потребовал новых сил, Гитлер вызвал Браухича и приказал ему передать Леебу из группы фон Бока танковый корпус. Ленинград важнее Москвы! Бок, узнав, что он должен опять, как и в Бельгии, отдать все свои танки, рассвирепел. Поуспокоившись, он продиктовал по телефону Гальдеру свое официальное мнение: в таком случае всякая мысль об использовании группы армий "Центр" для наступления на Москву отпадает. Но на занимаемом рубеже невозможно и долго обороняться. "Группа армий своими 40 дивизиями, - сообщал он, - занимает весьма растянутый фронт протяженностью в 730 км, и переход к серьезной обороне вызовет далеко идущие последствия, которые в деталях еще не продуманы".

Гальдер, прочитав сетования фельдмаршала, пришел к выводу: "Теперь группа армий должна перейти к обороне, следовательно, все проделанное и достигнутое за это время было напрасной попыткой". Донесения со всех сторон, как и раньше, содержали сведения об активности и упорстве русских и о прогрессирующем ослаблении немецких войск. "Измученная немецкая пехота не может более вести наступательные бои... Наши войска сильно измотаны и несут большие потери", записывает Гальдер 10 августа. Войска испытывают подавленное настроение, нет никаких резервов, противник продолжает подтягивать новые силы, у Ельни кровопролитные бои - вот главные впечатления генерального штаба между 10 и 15 августа.

Под влиянием всех этих событий и сведений о положении на фронте Гальдер сформулировал 11 августа знаменательный вывод: "На всех участках фронта, где ведутся наступательные действия, войска измотаны. То, что мы сейчас предпринимаем, является последней и в то же время сомнительной попыткой предотвратить переход к позиционной войне... Общая обстановка показывает все очевиднее и яснее, что колосс Россия... был недооценен нами. Это утверждение распространяется на все хозяйственные и организационные стороны, на средства сообщения и в особенности на чисто военные моменты. К началу войны мы имели против себя около 200 дивизий противника. Теперь мы насчитываем уже 360 дивизий противника... И если мы разобьем дюжину из этих дивизий, то русские сформируют еще одну дюжину"{597}.

Кризис германского наступления на Восточном фронте становится очевидным фактом, и отныне он будет все больше и больше влиять на всю политическую и военную стратегию гитлеровского рейха.

Поворот на юг: "роковая ошибка"?

I

Самым большим заблуждением германского командования летом и осенью 1941 г. следует считать его уверенность в том, что оно вполне может каким-нибудь успешным маневром танковых соединений выиграть войну против Советского Союза еще в этом году. Версии о возможности победы в 1941 г. придерживаются и некоторые историки на Западе: если бы Гитлер послушался руководителей ОКХ и нанес удар из-под Смоленска прямо на Москву, война окончилась бы скорой и полной победой. Гитлер пренебрег разумными советами, приказал повернуть крупные силы от Смоленска на Украину, одержал лишь частную победу под Киевом, а когда решил затем двигаться к Москве, время уже оказалось безвозвратно потерянным, наступила осень, Москва не пала, и победа ускользнула{598}.

В основе подобного взгляда - ложная идея, будто ход войны зависел только от пожеланий нацистской стороны, в то время как другая сторона обречена лишь на пассивное подчинение воле агрессора. Но на ход событий все решительнее влияла Красная Армия.

...Август перевалил на вторую половину. Армии фон Бока по-прежнему стояли в обороне. Дискуссии в "Вольфшанце" и в разных штабах не дали никакой ясности, и Гальдер настоял, чтобы Браухич представил Гитлеру записку с предложениями командования сухопутных сил о дальнейших операциях группы армий "Центр". Такая записка была представлена Браухичем Гитлеру 18 августа. В ней говорилось: "Основная масса живой силы противника находится перед фронтом группы армий "Центр". Судя по этому, русское командование, видимо, считает наступление группы армий "Центр" на Москву решающей опасностью. Оно использует все силы массирование войск, оборонительные работы, чтобы остановить этот удар".

Переходя к вопросу о желаемой, с его точки зрения, цели дальнейших операций, Браухич продолжал: "В то время как фланговые группировки сухопутных сил на юге и севере могут поставленные им задачи решить собственными силами, самостоятельно, ближайшей оперативной целью группы армий "Центр" должно стать уничтожение расположенных перед ней главных сил противника и прорыв вражеского оборонительного фронта... Таким образом будут созданы предпосылки для захвата московского транспортного и промышленного района. После овладения этим промышленным районом, в сочетании с успехом на юге и севере, противник не сможет воссоздать свои разгромленные силы"{599}. По условиям погоды для удара на Москву остаются сентябрь и октябрь. Операция на Москву должна быть осуществлена в это время. "Возможности подвижных соединений... позволяют использовать их только на незначительное расстояние и с пониженным боевым напряжением, вследствие чего их применение должно быть ограничено проведением решающего сражения. Операция может иметь успех в случае, если все силы группы армий "Центр", путем отказа от побочных задач и второстепенных мероприятий, будут последовательно сосредоточены для достижения одной этой цели... В противном случае не хватит сил и времени, чтобы еще в этом году в решающей степени разгромить живую силу противника и его материальную базу. Но именно это должно оставаться целью военного руководства"{600}.

Браухич предполагал, что группа армий "Центр" займет исходный район для наступления на Москву к началу сентября.

Предварительный ответ ОКВ последовал через два дня: "Фюрер не согласен с предложением главнокомандующего сухопутными силами от 18.8 о продолжении операций. Для него Москва и сосредоточенные там крупные силы противника не имеют значения. Первоочередная задача состоит в том, чтобы захватить у русских промышленные районы и использовать их в своих целях. Кроме того, необходимо быстрым продвижением на юг повлиять на позицию Ирана в отношении планов Англии и России. Наиболее важно занять Крым и ликвидировать там советскую военно-воздушную базу, которая создает угрозу для румынских нефтяных районов"{601}.

21 августа появились официальные указания Гитлера о дальнейшем ведении войны, определявшие, в частности, задачи группы армий "Центр". Гитлер вновь подчеркивал: предложение главнокомандования сухопутных войск от 18 августа о продолжении операций на Востоке расходится с его планами. В соответствии с мнением, которое он имел с самого начала, фюрер считает, что важнейшей задачей до наступления зимы является захват не Москвы, а Крыма, Донецкого промышленного и угольного района, а также перехват путей подвоза нефти с Кавказа. На севере такой задачей будет окружение Ленинграда и соединение с финскими войсками. Фюрер требовал незамедлительно использовать благоприятную обстановку, сложившуюся в результате выхода войск на линию Гомель - Почеп, "для проведения операции смежными флангами группы армий "Юг" и "Центр" по сходящимся направлениям". Успех такой операции должен обеспечить уничтожение 5-й армии русских "прежде, чем она отойдет за Десну". Таким путем станет возможным "обеспечить левый фланг группы армий "Юг" при продолжении его операций восточнее среднего течения Днепра в направлении Ростова и Харькова". Гитлер требовал от Браухича выделить необходимые силы для разгрома 5-й армии, сковавшей под Коростенем 6-ю немецкую армию.

И особенно подчеркивалось: "Фюрер придает величайшее значение скорейшему овладению Крымским полуостровом для обеспечения снабжения Германии нефтью из Румынии... Поэтому фюрер приказывает как можно быстрее форсировать Днепр и продвигаться всеми силами, в том числе подвижными соединениями, в направлении Крыма, прежде чем противник сумеет подтянуть свежие силы"{602}.

Итак, верховное командование пришло к окончательному решению: главным объектом наступления в ближайшее время станет не Москва, а юг Советского Союза.

Не нужно специально изучать военную историю, чтобы иметь представление о том, как во все времена вырабатывались различные военные планы. Сначала существуют разные взгляды, потом они подробно обсуждаются, наконец, главнокомандующий выбирает тот вариант, который считает наиболее целесообразным, и все подчиняются директиве главнокомандующего. Гитлеровское руководство не составляло в этом смысле исключения. Однако после войны иные генералы вермахта в поисках оправданий за поражение стали возводить военно-оперативные дискуссии в ранг некой "героической борьбы генералов против Гитлера". Обсуждение планов операций в августе 1941 г., порой даже острое, но отнюдь не выходящее за рамки упомянутых дискуссий чисто специального характера, используется для доказательства наличия "генеральской антигитлеровской оппозиции". Причем, видимо, желая сыграть на чувствах неискушенных немцев, кое-кто из бывших генералов вермахта горестно сетует: если бы Гитлер принял мнение ОКХ, то в 1941 г. Советский Союз был бы побежден.

Мы еще вернемся к этому, безусловно, существенному вопросу. Но прежде остановимся на эпизоде, которому западногерманская историография также придает немалое значение: на так называемой последней попытке командования сухопутных сил все же убедить Гитлера в необходимости наступать осенью 1941 г. не на юге, а сразу на Москву.

...Утром 23 августа в Борисове, в штабе группы армий "Центр", собрались командующие армиями - Клюге, Штраус, Вейхс и командующий 2-й танковой группой Гудериан. Сюда прибыл из "Вольфшанце" Гальдер.

- Фюрер решил, - обратился он к собравшимся, - не проводить ни задуманную им раньше операцию против Ленинграда, ни предложенную генеральным штабом сухопутных сил операцию против Москвы, а прежде занять Украину и Крым.

Все молчали.

Гудериан спросил, окончательное ли это решение.

- Это именно так, - последовал ответ. И Гальдер зачитал директиву Гитлера от 21 августа.

- Что мы можем сделать против этого решения? Гальдер покачал головой:

- В ставке неумолимы.

Разгорелась дискуссия. Все пришли к решению: Гудериан должен сопровождать Гальдера в главную квартиру, в качестве "фронтового генерала" сделать доклад Гитлеру о взглядах группы армий "Центр" в отношении дальнейшего развития операций и попытаться все же убедить фюрера в преимуществах "московского варианта".

Поздно ночью самолет стартовал на Растенбург{603}.

II

Решение, которое Гитлер и его военные советники с первой недели "восточного похода" называли "единственным и самым трудным в этой войне", наконец, определилось. Правда, обстановка существенно отличалась от безоблачных дней конца июня. Тем не менее генералам штаба сухопутных войск еще казалось, что они держат в своих руках ключи победы. Они все еще не могли отделаться от представлений, что война обязательно кончается в столице вражеского государства. Наполеон диктовал условия мира из столиц. Маршал Петэн после падения Парижа заявил: "Франция должна капитулировать". Они верили, что и "восточный поход" окончится в советской столице. Они займут Москву, и сразу последует новый Компьен.

Но, видимо, прошло еще слишком мало времени от начала похода, чтобы генералы поняли: удар на Москву с точки зрения конечных целей столь же бесперспективен, как и поворот на юг или в каком-нибудь другом направлении. Их все еще гипнотизировали бешеные ритмы европейских побед, вера в "идеально точные расчеты" исходного плана. Другими словами, они еще не уяснили, что возможности Советского Союза, его экономический и моральный потенциалы, героизм советского народа неизмеримо выше всех их самых точных штабных представлений.

Гигантская, многосторонняя работа по развертыванию сил, проводимая Коммунистической партией, Советским правительством, ГКО и Верховным Главнокомандованием Красной Армии, давала плоды. Решающее значение приобрело формирование мощных стратегических резервов Красной Армии. Призыв из народного хозяйства нескольких миллионов человек, быстрая перестройка экономики на военную программу позволили советскому военному руководству сформировать уже летом 1941 г. целый ряд новых соединений. Летом и осенью 1941 г. Ставка Верховного Главнокомандования Красной Армии ввела из стратегического резерва значительное число стрелковых и кавалерийских дивизий, стрелковых, танковых бригад, противотанковых артиллерийских полков, частей войсковой артиллерии и т. д. Всего летом 1941 г. Ставка направила на фронты более 324 соединений. Резервы прибывали на все стратегические направления советско-германского фронта, но наибольшее количество - на западное направление.

Осенью 1941 г. здесь находилось более 40% всех сил Красной Армии. Общая глубина стратегической обороны на западном и юго-западном направлениях стала превышать 400 км. Строились глубоко эшелонированные рубежи. Подготовка и ввод стратегических резервов позволили Советскому Верховному Главнокомандованию существенно изменить общее соотношение сил на фронте и на основных направлениях.

Все эти обстоятельства определяли бесперспективность стратегии германского верховного командования в 1941 г., даже если Браухич и Гальдер смогли бы отстоять свой вариант немедленного наступления на Москву.

Осенью 1941 г. главный вопрос "большой стратегии": может ли Германия вообще выиграть войну против Советского Союза при данной исторической ситуации, при сложившейся расстановке мировых политических и военных сил, соотношении потенциалов воюющих сторон - был в общем и целом в широком плане предрешен: нет, не может. И на таком историческом фоне изменение направлений новых ударов агрессора в принципе не могло дать какого-либо иного ответа на главный вопрос "большой стратегии", хотя и способно было создать дополнительные трудности оперативно-стратегического масштаба.

Когда генеральный штаб германских сухопутных сил в августе - ноябре 1941 г. считал, что его план способен привести к победе, а план Гитлера - неверный, то это была очередная ошибка, которая, в общем, понятна. Но чем объяснить послевоенные выступления некоторых историков Запада, повторяющих подобную же аргументацию? Карты давно уже раскрыты! Очевидно, делается по но имя поддержки легенды о непогрешимости генерального штаба, о единоличной виновности Гитлера за проигрыш войны и ее важнейших кампаний. Истина, безусловно, в том, что осенью 1941 г. исход борьбы на фронте зависел отнюдь не от "роковых решений" или ошибок Гитлера, Кейтеля или Браухича, не столько от их пожеланий, сколько от Красной Армии, от мощи Советского Союза, от соотношения экономических, политических и иных условий. Мы не можем согласиться с драматическими сентенциями тех историков на Западе, которые придерживаются мнения, будто "поворот на юг" означал "роковую ошибку" Гитлера, стоившую Германии войны.

III

На рассвете 24 августа самолет Ю-88 с Гудерианом и Гальдером на борту сел на аэродроме главной квартиры Гитлера в Летцене. Автомашины с генералами подъехали к лесу, где под высокими деревьями прятались бетонные казематы "Вольфшанце". Эсэсовцы потребовали пропуска. Машины двинулись асфальтовыми дорогами, по обеим сторонам которых стояли низкие серые бараки с кустарником на крышах. Впереди - казино. Слева - барак Кейтеля. А в конце дороги несколько углубленный в землю, усиленно охраняемый барак фюрера, окруженный двойным забором. Чтобы пройти во внутреннюю часть резиденции, нужно иметь особый желтый пропуск. Комнаты выглядели мрачно: дубовая мебель, серые стены, полумрак.

В течение двух часов после прибытия Гудериан в комнате для совещаний барака Гитлера делал доклад о состоянии танковой группы{604}.

Гитлеру не сказали о главной цели приезда Гудериана. Браухич запретил командующему танковой группой самому касаться вопроса о Москве. Поэтому речь шла о состоянии моторов, о снабжении, потерях и сопротивлении советских войск. Но вот Гитлер поставил вопрос:

- Считаете ли вы свои войска готовыми для большого усилия?

Все посмотрели на Гудериана.

- Если войска получат большую, воодушевляющую цель - да!

- Вы, конечно, думаете о Москве?

- Да. Разрешите изложить мои основания? Гудериан начал речь в защиту взгляда, что лучше было бы наступать на Москву.

- Москву нельзя сравнить с Парижем или Варшавой. Москва - это не только голова и сердце Советского Союза. Это также центр связи, политический центр, самая мощная индустриальная область, она прежде всего узел коммуникаций всей страны. Московский вариант имел бы решающее значение для войны. Гудериан продолжал:

- Сталин это знает. Он знает, что московский вариант означает окончательное поражение. И если он это знает, он все военные силы сосредоточит перед Москвой. Если мы перед Москвой и в Москве одержим победу над силами врага и выключим центральную сортировочную станцию Советского Союза, тогда перед нами падут Балтика и хозяйственные области Украины намного легче, чем с невредимой Москвой перед нашим фронтом.

В комнате стало тихо. Кейтель опирался о стол с картами. Иодль и Хойзингер делали заметки.

Окна были открыты, в помещение проникала вечерняя свежесть вместе с запахом керосина, которым саперы обрызгивали заболоченный пруд вблизи барака Гитлера. Он ненавидел комаров, а они роились тучами.

Гудериан подошел к карте и положил руку на ельнинскую дугу:

- До сегодняшнего дня я удерживал этот плацдарм против Москвы. План развертывания и боевые директивы готовы. В группе армий "Центр" везде все готово для марша на Москву. Во многих частях солдаты уже сделали щиты с надписями: до Москвы столько-то километров. Если вы прикажете, танковые корпуса выступят сегодня же ночью. Мне нужно лишь дать моему штабу по телефону условный сигнал. Разрешите нам наступать на Москву, мы ее возьмем.

Карелль пишет: "История прусской и немецкой армии не знает примера подобной сцены между генералом и его верховным главнокомандующим"{605}.

Гудериан кончил. Все посмотрели на фюрера.

Гитлер встал, быстрыми шагами подошел к карте и положил ладонь на Украину. На этот раз он был предельно краток.

- Нам необходим хлеб Украины. Донецкая индустриальная область должна работать для нас. Должен быть перерезан подвоз нефти русским с Кавказа, тогда их военные силы умрут с голоду. Мы должны прежде всего захватить Крым, чтобы устранить этот опаснейший авианосец против румынских нефтяных источников!

Гудериан молчал. Он понял, что его аргументы не убедили Гитлера. Да, конечно, его честолюбивым планам - вступить в Москву, возможно первым, не суждено сбыться. Но наступление на юг, в котором ему отводится почетная роль, пожалуй, не менее заманчиво, ибо это воля самого фюрера. Накануне приезда в ставку на совещании в Борисове он говорил, что предполагаемое наступление к югу через Стародуб невозможно из-за плохих дорог и тяжелого состояния войск. Здесь, в ставке, он быстро изменил точку зрения и в ходе дальнейших обсуждений поспешил заявить: наступать через Стародуб на юг можно.

Совещание окончилось поздно вечером. Гудериан зашел к Гальдеру и доложил об итогах. Начальник штаба выразил удивление "столь внезапным поворотом мыслей" командующего танковой группой.

- Мое вчерашнее мнение, - пояснил Гудериан, - проистекало из убеждения, что главнокомандование сухопутных войск санкционирует мое предложение. Теперь же, во время посещения фюрера, я убедился, что должен согласиться с проведением операций на юге. Мой долг состоит в том, чтобы невозможное сделать возможным и провести в жизнь эту идею.

- Но почему же вы не бросили ему под ноги свое командование?

- А почему не сделали этого вы?

Их решительность пропадала у порога барака диктатора.

Через полчаса в штабе 2-й танковой группы, в Прудках, зазвонил телефон. Трубку снял начальник оперативного отдела. Раздался голос Гудериана:

- Байерлейн, то, что мы подготовили, отменяется. Новое идет вниз, поняли?

- Я понял, господин генерал-полковник.

IV

Гудериан в данном случае выступал как представитель главного командования сухопутных сил, которое предпочло уйти за спину "фронтового генерала". Возражал ли Гудериан "верховному главнокомандующему", спорил ли с ним? Ни в малейшей степени. Полное согласие с Гитлером без всякого нажима с его стороны последовало легко и немедленно. Иначе не могло и быть, потому что генеральный штаб сухопутных сил, олицетворенный здесь Гудерианом, лишь искал лучших путей для решения общей - его и фюрера - задачи. Действительные взаимоотношения ОКХ и Гитлера характеризовались единством стратегических взглядов в той же мере, в какой едиными были классовые и политические цели фашизма, милитаризма и монополий. И не случайно собеседник Гитлера завершил в своих мемуарах описание сцены в "Вольфшанце" верноподданническим заключением: "После того как решение о переходе в наступление на Украину было еще раз подтверждено, мне ничего не оставалось, как наилучшим образом его выполнить"{606}.

Как мы уже говорили, факт прекращения германского наступления на центральном участке фронта и поворот в августе - сентябре 1941 г. части сил группы армий "Центр" на южное направление широко комментируется вот уже четверть века многими историками и мемуаристами на Западе. Решению Гитлера "повернуть на юг" придается значение чуть ли не важнейшего фактора, предопределившего судьбу всего "восточного похода".

Гудериан в своих мемуарах считает, что от его доклада Гитлеру "зависело очень многое, может быть, даже исход войны"{607}.

Бывший генерал фон Бутлар пишет: "Решения Гитлера, явно противоречившие всяким требованиям старой немецкой оперативной школы, естественно, наталкивались на ожесточенное сопротивление со стороны многих военачальников действующей армии". Касаясь решения о "повороте на юг", он продолжает: "...Мы полагаем, что каждый, кто интересуется вопросами оперативного искусства, должен тщательно изучить это решение, оказавшее решающее влияние на весь дальнейший ход войны с Россией. Время показало, что решение Гитлера было неправильным". И далее: "Это решение и его последствия вполне наглядно продемонстрировали то, что отступление от старых, проверенных на практике принципов оперативного руководства всегда связано с риском и никогда не приводит вооруженные силы той или иной страны к прочному успеху"{608}.

Типпельскирх видит ошибку германского военного руководства в том, что оно потеряло шесть недель в спорах о направлении дальнейшего наступления. Касаясь указаний от 21 августа, он пишет: "Главнокомандующий сухопутными силами, после того как он исчерпал все возможности доказать правильность своих соображений, подчинился данным ему приказам. Но между ним и Гитлером лежала теперь целая пропасть..." И, завершая изложение вопроса о "повороте на юг" и о сражении под Киевом, он подводит итог: "Но только исход всей войны мог показать, насколько достигнутая тактическая победа оправдывала потерю времени, необходимого для продолжения операций. Если цель войны не будет достигнута, то русские хотя и проиграли это сражение, но выиграли войну"{609}. В том же духе оценивают "поворот на юг" и многие другие авторы.

Совершенно ясно, что перед нами четкая концепция историков определенных взглядов. Приведенные высказывания - это исходный пункт аргументации некоторыми историками Запада точки зрения о причинах поражения вермахта на советско-германском фронте и о взаимоотношениях между германским генералитетом и Гитлером.

Есть ли в этих оценках и рассуждениях зерно истины? Какой же, в конечном итоге, может быть наша точка зрения о всех дискуссиях и решениях германского военного руководства в июле - августе 1941 г.? Подведем общий итог.

Решить эту проблему - значит ответить на следующие вопросы. Свободно ли было немецко-фашистское военное руководство в выборе своих оперативно-стратегических решений в августе 1941 г. или их следует считать вынужденными? Могла ли гитлеровская армия выиграть войну против Советского Союза в случае, если бы действовала не по "решению Гитлера", а по "плану ОКХ", т. е. если бы в августе наступала всеми силами группы армий "Центр" на Москву? Существовали ли коренные противоречия между Гитлером и ОКХ летом 1941 г.? Что же в действительности вызвало решение о "повороте на юг"?

Распространенная в военно-исторической литературе стран Запада точка зрения, согласно которой немецко-фашистское военное руководство остановило атаку на центральном участке советско-германского фронта преднамеренно, по своей воле, является плодом одностороннего подхода к оценке событий 1941 г.

Гитлер, ОКВ, ОКХ в августе уже не располагали свободой решений. Речь должна идти о том, что во второй половине июля - августе 1941 г. Красная Армия своим героическим сопротивлением и быстро растущим воинским мастерством остановила группу армий "Центр" на участке се главного удара, создала кризисное положение для вермахта на Украине и под Ленинградом. Решения Гитлера, ОКВ и ОКХ во второй половине июля - августе 1941 г. представляли собой не произвольные, а вынужденные решения. В начале августа 1941 г. группа армий "Центр" имела 59 соединений, а противостоявшие ей войска советских Западного и Центрального фронтов располагали уже 79 соединениями. Кроме того, позади Западного фронта на подступах к Москве развертывался новый - Резервный фронт. Но германское военное руководство, оценивая силы Красной Армии на центральном участке фронта только в 34 1/2 соединения, т. е. допуская более чем двукратный просчет, принимало на этой основе ошибочные решения.

Конечно, мы учитываем относительность приводимых цифр, как и дальнейших наших расчетов в данной связи. Следует иметь в виду, что немецко-фашистские войска были лучше укомплектованы, имели превосходство в вооружении, обладали обширным опытом военных действий. Следует учитывать потери, понесенные и противником, и нашими соединениями в предшествовавших боях. Тем не менее эти цифры дают некоторое общее представление как о масштабах просчетов германского военного руководства, так и о действительном соотношении сил сторон, складывавшемся все больше в пользу Красной Армии.

Если в данной обстановке группа армий "Центр" могла бы на каком-то участке достигнуть оперативно-тактического успеха, то он все равно не привел бы к стратегическим результатам из-за общей нехватки сил и кризисных ситуаций в группах армий "Юг" и "Север". Утверждать, что у германского военного руководства в августе 1941 г. имелась возможность принять два решения, определяющих в ту или иную сторону судьбы всей войны, - "правильное" (решение ОКХ) и "неправильное" (Гитлера) и что вариант решения ОКХ - наступать на Москву - мог обеспечить скорую победу над СССР, значит навязывать истории безответственные толкования во имя одной цели: "спасти честь мундира" германских генералов, обвинить во всех неудачах одного Гитлера, подчеркнуть разногласия между Гитлером и ОКХ.

Чтобы убедиться в этом, достаточно рассмотреть оперативные возможности каждого из основных предложенных в июле - августе 1941 г. вариантов наступления, т. е. планов Гитлера (ОКВ) и ОКХ. Конечно, такой подход весьма условен, и точность его относительна. Однако он допустим, если мы желаем хотя бы приближенно-теоретически сделать вывод о "лучших" и "худших" вариантах продолжения германского наступления.

Директива Гитлера No 33 о "дальнейшем ведении войны на Востоке" от 19 июля 1941 г., как известно, предусматривала наступление на Москву пехотными соединениями группы армий "Центр" и поворот танковых группировок к югу и северу для поддержки соседних групп армий. В случае если бы подобное наступление состоялось, то 55 пехотным дивизиям фон Бока, наступавшим на Москву, противостояло бы 69 соединений Западного фронта, 23 соединения Группы армий резерва Ставки, а в дальнейшем, по всей вероятности, 13 формирующихся соединений Московского военного округа и 11 дивизий народного ополчения. Таким образом, при выполнении директивы No 33 группа армий "Центр" встретила бы мужественную оборону в общей сложности более 100 соединений Красной Армии, в том числе нескольких танковых. Соотношение сил не нуждается в комментариях.

Разберем другой вариант. Согласно "Дополнению" к директиве Гитлера No 33 от 23 июля предполагалось двумя танковыми группами (1-й и 2-й) "совместно с идущими за ними пехотными и горнострелковыми дивизиями" овладеть Харьковским промышленным районом, наступать через Дон на Кавказ, прорваться к Черному морю, выйти к Уралу и к Волге. Какими примерно силами встретила бы Красная Армия подобное наступление вермахта, в котором участвовала бы группа армий "Юг" в составе около 70 соединений?

Ей, вернее всего, противостояли бы на первых порах соединения советского Юго-Западного фронта и до 15 - 20 соединений Южного фронта; вскоре, возможно, вступили бы в сражение войска Приволжского, Харьковского, Северо-Кавказского, частично Закавказского округов и, не исключено, - часть сил Среднеазиатского округа - всего до 28 дивизий. Не лишено было бы вероятности прибытие затем части сил Уральского, Забайкальского округов, а может быть, и дивизий из Дальневосточного фронта - всего до 10-15 соединений. В общей сложности - более 100 различных соединений.

Нет сомнения каковы были бы конечные результаты подобного удара, имей он первоначально даже серьезный успех.

Но, может быть, в самом деле "план главного командования сухопутных сил" с оперативной точки зрения сулил больше перспектив, чем "план Гитлера"? Может быть, действительно ОКХ "держало ключи победы" над СССР в 1941 г.?

Вариант ОКХ "о продолжении операций" от 18 августа предусматривал, как известно, нанесение удара группой армий "Центр" (имевшей к этому времени 60 дивизий) на Москву в начале сентября и "захват столицы", которую будут оборонять, по расчетам штаба сухопутных сил, в общей сложности 62 советские дивизии. В результате "рассечения фронта" победа в Восточном походе, по мнению ОКХ, будет обеспечена, причем одновременно группы армий "Юг" и "Север" "захватят жизненно важные промышленные районы" и "устранят" советский флот.

Имели ли под собой почву такие расчеты?

Наступлению 60 дивизий группы армий "Центр" в начале сентября противостояло бы 43 соединения Западного фронта, 35 - Резервного, часть сил (до 20 соединений) Брянского фронта, до 20 соединений Московского военного округа. Кроме того, Ставка Верховного Главнокомандования Красной Армии могла перебросить из своего резерва 8 соединений, а из ближайших округов (Орловского, Уральского, Приволжского) - также ряд соединений. Всего, следовательно, в сентябре - октябре с советской стороны могли принять участие в битве за столицу более 130 соединений Красной Армии, которых в последующем поддержали бы в случае необходимости войска более отдаленных округов Среднеазиатского, Забайкальского и Дальневосточного фронта.

И это в то самое время, когда резерв ОКХ на советско-германском фронте состоял всего лишь из 6 дивизий!

Следует подчеркнуть, что расположение резервов Красной Армии не допускало никакого "рассечения фронта" в стратегическом смысле. Даже в случае некоторого успеха немцев советское командование при всех обстоятельствах восстановило бы фронт.

Наконец, рассмотрим оперативные возможности окончательного варианта "плана Гитлера" насчет "поворота на юг" - пресловутых указаний от 21 августа.

На юго-западном и южном направлениях, куда нацеливался главный удар, немецкому наступлению, в котором могло участвовать в общей сложности до 85 дивизий, противостояли бы следующие силы Красной Армии: 52 соединения Юго-Западного фронта, 28 - Южного, 11 - из 51-й Отдельной армии, 9 - из резерва Ставки, а также ряд соединений, последовательно вводимых, по меньшей мере из Приволжского, Харьковского, Северо-Кавказского округов. В общей сложности - до 140 соединений, которые, в случае необходимости, могли быть поддержаны войсками других, более глубоко расположенных округов.

Но, собственно говоря, вдумаемся, о чем вообще идет речь? Смысл дискуссии в том, что было бы вернее: двинуть ли часть сил группы армий "Центр" на Украину или целиком всю группу армий направить на Москву. И тут нельзя не сделать вывода, что и "правильное решение" (с точки зрения Гитлера или ОКХ) и "неправильное" (с их же точки зрения) объективно не имело никаких шансов на успех в смысле победоносного окончания войны против Советского Союза. Этот вопрос вообще нельзя считать дискуссионным. По заявлению Иодля, Гитлер инстинктивно боялся "идти по дороге Наполеона" к Москве. "Он опасался там битвы не на жизнь, а на смерть с большевизмом"{610}. Конечно, обладая стратегической инициативой и еще большой ударной мощью, гитлеровская армия могла, в зависимости от избранного направления удара, выиграть на этом направлении крупную операцию (что и произошло впоследствии). Но в масштабах войны в целом такой выигрыш ни на йоту не приблизил бы вермахт к окончательной победе. Ибо ход войны решался в гораздо более крупном социально-экономическом, политическом и военном планах.