Германское военное руководство в целом, т. е. и Гитлер и ОКВ, и ОКХ снова допустили грубый просчет в оценке потенциальных возможностей Советского Союза, Красной Армии, возможностей ее мобилизационного развертывания, количества резервов, упорства и стойкости советских войск в бою, мастерства командиров.

Все звенья германского руководства были едины в ложных представлениях о Красной Армии, и единая ошибочная основа порождала столь же единые бесперспективные решения, ибо "южный" вариант был так же обречен, как и "московский". Действительные силы Красной Армии превосходили ту их численность, которую определяла на 1 августа 1941 г. германская разведка: перед группой армий "Север" - в 1,9 раза; перед группой армий "Центр" - в 2,3 раза; перед группой армий "Юг" - в 2,9 раза. Особенно тяжелые последствия для вермахта имел просчет в определении численности резервов Красной Армии. Немецкое главное командование сухопутных сил на 1 августа не имело в резерве ни одной дивизии. Командование же Красной Армии только в составе Резервного фронта (который развертывался позади Западного фронта) и в ближайших округах располагало несколькими десятками соединений. Значительные силы оставались в более отдаленных округах, и ряд соединений находился в процессе формирования.

Наконец, неверным было бы предполагать, что мнения Гитлера (ОКВ) и ОКХ в августе 1941 г. отличались друг от друга принципиально и несовместимо. Гитлер, Кейтель, Иодль в "Дополнении" к директиве No 34 от 12 августа достаточно ясно говорили о значении наступления на Москву, чтобы "еще до прихода зимы овладеть всем комплексом государственных, экономических и коммуникационных центров противника в районе Москвы". В то же время высшие генералы сухопутных сил, например командующие группами армий Рундштедт и Лееб, выступали открытыми противниками наступления на Москву. Подобно тому как одни генералы - Гальдер, Браухич, Бок - считали, что удар на советскую столицу приведет к полной победе, другие - Рундштедт, Лееб, Рейхенау, Зоденштерн - верили, что успех на Украине будет иметь "решающее значение для исхода всей Восточной кампании".

Август 1941 г. - если рассматривать в широком плане события со стороны вермахта - это начало агонии плана "Барбаросса" и стратегии "молниеносной войны", которую он выражал. Отсюда и эта серия директив, контрдиректив, "дополнений к директивам", отменяющих саму директиву, "записок", решений и контррешений. Ничего подобного не наблюдалось в годы успеха - в 1939 - 1940 гг. Можно было принимать решение наступать на Москву танками с пехотой, пехотой без танков, вообще на Москву не наступать, поворачивать на север и на юг, только на юг или только на север, объявлять Москву "географическим понятием" или, наоборот, главным объектом усилий, требовать немедленного прорыва в Закавказье, к Волге, тут же отменять свое требование и т. д. - все перепробовали руководители вермахта в августе сорок первого. Все это быстро сменяло друг друга, говорилось почти в одно и то же время, выражая неясность и путаницу в оценке Красной Армии, неверие в страшную, становящуюся все более достоверной картину непоправимого исходного просчета.

И все-таки они не смогли себе сказать: все эти варианты есть лишь частности; они смогут помочь только в частностях, но ни в коем случае не приведут к победе в войне, потому что вообще войну против СССР гитлеровская Германия выиграть не сможет. На таком фоне все яснее обнаруживался кризис оперативной доктрины германского командования, разработанной до войны и освященной в 1939 - 1940 гг. Оказалось, что быстрое и глубокое продвижение танковых соединений в отрыве от полевых армий не приносит эффекта в борьбе против Красной Армии, которая умело использует нарушение взаимодействия в немецком оперативном построении и ставит под угрозу разгрома как танковый, так и пехотный эшелоны,

Тактика создания обширных "котлов" оказалась бесполезной, ибо упорным сопротивлением советские войска надолго сковывали немецкие группировки на внутреннем фронте окружения или же прорывали его. Наконец, обнаружилась угроза децентрализации управления оперативными объединениями вермахта, особенно танковыми и моторизованными, а также рассредоточения сил в оперативном масштабе. Все эти весьма тревожные для фашистского военного руководства симптомы характеризовали определенный кризис установившихся в германской армии оперативных взглядов. Он становился все более очевидным по мере нарастания силы ответных ударов Красной Армии.

В указаниях Гитлера от 21 августа делалась попытка найти выход. Отказываясь от своих прежних принципов и вопреки методам действий, типичным для 1939 - 1940 гг., ОКВ давало установку "не рваться безостановочно вперед, а в случае необходимости окружать и уничтожать незначительные, действующие перед фронтом советские войска, и лишь после этого продолжать наступление"; выдвигалось требование полной централизации руководства моторизованными, танковыми соединениями и авиацией в руках верховного командования, а также правильного определения решающих направлений для сосредоточения основных усилий.

Вывод может быть один: гигантская организационная работа руководящих партийных, государственных и военных органов Советского Союза давала важнейшие результаты. Опираясь на всеобщий патриотический подъем народа, они смогли за короткий срок развернуть весьма значительные резервы Красной Армии и умело, предусмотрительно их расположить. Несмотря на огромные и все растущие трудности, на недостаток вооружения и разных средств оснащения, на отсутствие порой времени для необходимого обучения резервных частей и т. п., это развертывание резервов уже само по себе в тех тяжелейших условиях стало проявлением высочайшей энергии и мастерства организации

Итак, решение Гитлера сосредоточить усилия в следующей операции против Советского Союза не на московском направлении, а на южном было продиктовано, с нашей точки зрения, следующими обстоятельствами.

Захват Украины, Кавказа и всего юга Советской страны издавна представлял собой, как мы знаем, ведущую цель германского империализма, промышленных монополий и нацистского государства. С захватом богатств "Юга России" всегда связывалось решение самых главных проблем. Этот захват должен был способствовать превращению Германии в "мировую державу"; здесь лежало решение продовольственной и сырьевой проблем, что считалось основной предпосылкой будущего существования нацистской империи. Захват ресурсов Украины и Кавказа рассматривался как самое необходимое условие для дальнейшего ведения войны "после победы над Советским Союзом" против Англии и других государств, ибо жизнедеятельность вермахта, как твердо верили гитлеровцы, зависела от нефти, руды, металлургической, угольной и продовольственной базы Украины и Кавказа.

Достаточно яркий свет на причины стремления Гитлера главные усилия вермахта направить к югу, с целью захвата промышленных и сырьевых районов Советского Союза, проливают данные о состоянии германской военной экономики летом 1941 г.

Ежемесячная выработка Германией стали и железа в это время не превышала 800 тыс. т. А для вооруженных сил требовалось 1,65 млн. т. Управление вооружений могло выделить сухопутным силам в ближайшем будущем вместо необходимых ежемесячно 352 тыс. т стали и железа лишь 100 тыс., флоту - вместо 322 тыс. лишь 150 тыс. и т. д.{611} Принятая ранее расширенная программа производства танков должна была быть резко уменьшена из-за острого недостатка каучука. Совещание у Кейтеля по вопросам военной экономики 17 августа 1941 г. отметило, что положение с резиной очень тяжелое. Еще сложнее обстояло дело с горючим. "Серьезность положения с горючим известна всем, - подчеркивалось на том же совещании. - Можно удовлетворить только самые насущные потребности. Проведение каких-либо новых операций, требующих больше горючего, невозможно"{612}. Ежемесячное производство алюминия составляло самое большее 30 тыс. т, а потребности достигали: военно-воздушных сил - 25 тыс. т, флота 5300 т, армии - 3500 т и, кроме того, управлению вооружений для собственных целей требовалось 4 тыс. т{613}. Чтобы осуществить предложенную Герингом программу развития ВВС, требовалось увеличить производство алюминия в 4 раза.

Совещание 17 августа пришло к выводу, что крайне трудное положение с сырьем вынуждает:

"1. Ограничить программу выпуска танков. 2. Отменить план подготовки к газовой войне в сухопутных силах. 3. Отменить подготовку к операции "Зеелёве". 4. Ограничить программу выпуска зенитной артиллерии. 5. Привести программу выпуска самолетов в соответствие с имеющимися возможностями".

Совершенно очевидно, что в таких условиях с точки зрения нацистских планов захват промышленных и сырьевых ресурсов Юга Советского Союза представлял собой задачу первостепенной важности. Эта задача прежде всего и диктовала многие расчеты вообще, лета 1941 г. в частности.

Некоторое различие точек зрения Гитлера (ОКВ) и ОКХ по вопросу о направлении основных усилий на Восточном фронте в августе 1941 г. возникло не из-за каких-либо принципиальных военно-политических разногласий между Гитлером и генералами сухопутных сил и не из-за недопонимания Гитлером тайн стратегии и, наоборот, понимания их в ОКХ. Это были всего лишь оттенки в методе подхода к решению общей для Гитлера, ОКВ и ОКХ задачи промышленно-экономической экспансии германских монополий и фашистского государства. Генералы ОКХ еще надеялись захватить все богатства Советского Союза (включая, конечно, южные районы) путем общей и окончательной победы в результате наступления на Москву. Гитлер (ОКВ) уже сомневался в возможности быстрого завершения похода и предпочитал скорее захватить прежде всего ресурсы Юга, дабы немедленно начать их эксплуатировать и одновременно лишить Советский Союз важнейших экономических районов.

Когда Гитлер и его советники в начале вторжения в Советский Союз были убеждены, что Советское государство рухнет после первого же удара, то не имелось нужды изменять первоначальные планы. Но после того как Гитлер и ОКВ стали сомневаться в возможности завершить в 1941 г. войну на Востоке, ибо советский народ, поднявшийся в едином порыве на борьбу, уже сумел приостановить натиск агрессора, они начали твердо настаивать на единственном плане: поскорее отвоевать хотя бы то, что давно составляло предмет их вожделений и диктовалось всей империалистической политикой Германии и что еще можно отвоевать до зимы. Тогда, опираясь на богатые районы, Германия сможет в будущем году продолжать свой натиск и добиться победы. Поскольку резервы постепенно истощались, поскольку надвигалась осень с ее дождями, а потом зима, Гитлер не хотел ограничиваться полумерами. Группа армий "Центр" все равно остановлена советским сопротивлением. Он санкционирует ей оборону. Он прикажет временно отложить наступление на Москву, сосредоточить больше сил на юге, где их оказалось недостаточно. Он захватит до зимы богатства Украины и Кавказа и как можно скорее начнет использовать их.

Это решение - не "роковая ошибка Гитлера", в результате которой была проиграна война против Советского Союза. Это - скачок хищника, почувствовавшего, что всю добычу захватить не удастся и нужно поскорее взять главную ее часть. Это - дань монополиям, военно-хозяйственному аппарату и планам агрессии мирового масштаба. Это вместе с тем - первое признание мощи Советского Союза и собственных просчетов. Временное изменение направления удара в августе 1941 г. ни в малейшей степени не стало причиной проигрыша Германией войны против СССР, ибо поражение было предрешено самим нападением на Советский Союз и поэтому частные повороты не могли иметь решающего значения. Новый замысел Гитлера и ОКВ лишь выражал бесперспективность германской стратегии.

V

"Поворот на юг" преследовал, кроме того, частную, оперативную цель помочь группе армий "Юг", которая в результате стойкой обороны войск Юго-Западного фронта значительно отстала от группы армий "Центр". Гитлер требовал "уничтожить 5-ю советскую армию", причинившую гитлеровцам множество неприятностей. Эта армия под твердым руководством генерала М. И. Потапова свыше месяца отражала севернее Киевского шоссе, под Коростенем, атаки двенадцати дивизий 6-й немецкой армии Рейхенау, прочно ее сковала и облегчила оборону Киева. "Киев оказался крепким орешком"{614}, - писал 17 сентября командующий 6-й армией Рейхенау своему другу Паулюсу в генеральный штаб.

Не только армия генерала М. И. Потапова, но и Центральный фронт, создавший у Гомеля своеобразный клин, обращенный к западу, сковывал действия фон Бока и фон Рундштедта. В генеральном штабе появился выразительный термин: "гомельская колода". Ее предстояло "выломать". Гудериан и Вейхс во главе 2-й танковой группы и 2-й армии двинулись из-под Смоленска к югу прежде всего именно для "выламывания гомельской колоды". В то время как части Гудериана достигли Стародуба и Почепа, Вейхс нанес удар от Рогачева на Гомель, который он занял 20 августа. Теперь не только был обеспечен южный фланг группы армий фон Бока, но и открылись перспективы нового успеха на Украине.

В конце августа генерал М. И. Потапов по приказу Ставки отвел армию за Днепр. Войска Рундштедта всем своим фронтом вышли к Днепру. Киевский плацдарм стойко удерживался советскими войсками. "Но именно в районе Киева находился ключ к оперативной свободе группы армий "Юг""{615}, - заключают Филиппи и Гейм.

Когда в конце августа войска Гудериана и Вейхса достигли Десны, они стали угрожать флангу нашего Юго-Западного фронта. Тогда-то и родилась в генеральном штабе сухопутных сил и у Рундштедта мысль попытаться использовать обстановку для двух ударов прямо в тыл Юго-Западного фронта: одного с севера, а другого с юга, от Кременчуга, где у немцев имелся плацдарм за Днепром. Так возник замысел "Битвы под Киевом". ОКХ медлило претворять в жизнь эти соображения, особенно после того как с 28 августа, по мнению разведки, обнаруживалась тенденция отхода соединений Красной Армии на восток из выдвинутой к западу дуги фронта советских войск по Днепру.

Но в начале сентября немецкая разведка сделала вывод: намерения советского командования изменились. Вместо перевозок войск из днепровской дуги в тыл происходит, наоборот, передвижение их к фронту. На этой основе она заключила, что советское командование стремится "сосредоточить возможно больше сил к центральным пунктам тактических действий, чтобы путем контрнаступления, вернуть линию Днепр - Десна"{616}. Вскоре штаб Рундштедта пришел к выводу: в период от 28 августа до 10 сентября "силы Красной Армии между Днепром и Десной возросли на 28 соединений". Теперь Рундштедт настаивал перед ОКХ отдать директиву для уже начавшегося наступления Гудериана и Вейхса дальше на юг, за Десну, в тыл советским войскам Юго-Западного фронта. В оценке обстановки 1 сентября штабом сухопутных сил указывалось: "...Для битвы на уничтожение в Восточной Украине необходимо и имеет решающее значение, чтобы 2-я танковая группа и 2-я армия наступали не только до Десны, по и через Десну вплоть до прорыва в сражении, ведущемся в оперативных рамках группы армий "Юг"".

Было предложено: "Южный фланг группы армий "Центр" направить до линии Прилуки - Ромны, потому что уничтожение сил Красной Армии, расположенных между Днепром и Десной, должно одновременно создать предпосылки для освобождения фланга группы армий "Центр" в ее решающем ударе на Москву, а также для продолжения операции группы армий "Юг", проводимой в рамках ее задач"{617}.

Гальдер обсуждал 7 и 8 сентября в штабе Рундштедта план проведения операции. Ее главными инициаторами были штаб группы армий "Юг" и генеральный штаб сухопутных сил.

А. Филиппи и Ф. Гейм пишут: "Замысел "Битвы под Киевом" берет начало не в приказе Гитлера и не в намерениях командования сухопутных сил, которое по взаимному согласию с командованием группы армий "Центр" стремилось ограничить район и время удара группы, направленного к югу с целью ликвидировать группировку советских войск на фланге. Мысль исходила от командования группы армий "Юг", которое имело в виду нанести поражение войскам Красной Армии, расположенным между ее внутренними флангами, с тем, чтобы создать предпосылки для свободы дальнейших действий обеих групп армий"{618}.

Но даже если это так, то все же остается неопровержимым фактом быстрое согласие ОКХ, без всякого нажима со стороны Гитлера и ОКВ, с мнением Рундштедта двинуть войска Гудериана и Вейхса дальше к югу, за Десну. Круг замыкается. Генеральный штаб сухопутных сил, только недавно возражавший Гитлеру относительно его намерений наступать на юге, теперь с особым рвением выполняет его "немыслимую" директиву о наступлении не на Москву, а на Украину и оказывается даже "радикальнее" фюрера. С другой стороны, Гитлер, удовлетворенный развитием событий на юге, уже с начала сентября готовит наступление на Москву, в полном соответствии с пожеланиями генералов. 6 сентября в директиве No 35 Гитлер изложил свои намерения относительно удара в направлении Москвы и одновременно утвердил основы операции между Днепром и Десной.

В начале сентября последовал удар Гудериана и Вейхса с севера на юг через Десну. 6-я немецкая армия перешла в наступление через Днепр на восток. Гудериан 10-го достиг своей первой цели: Бахмач - Ромны, а еще через два дня Лохвицы. Здесь он остановился в ожидании подхода с юга 1-й танковой группы Клейста, встретившей упорное сопротивление советских войск на плацдарме у Кременчуга.

Над войсками нашего Юго-Западного фронта нависла опасность, которой могло и не быть. Верховное Главнокомандование Красной Армии считало необходимым во что бы то ни стало удержать Киев, среднее и нижнее течение Днепра. Но когда танки Гудериана ворвались в Ромны и тем самым оказались глубоко в тылу Юго-Западного фронта, командующий фронтом генерал М. П. Кирпонос отправил начальнику Генерального штаба телеграмму с просьбой разрешить отвод фронта на восток, чтобы избежать окружения. Разрешение пришло с опозданием. Германское командование добилось еще одного крупного успеха.

Тяжелая неудача советских войск под Киевом облегчила гитлеровским армиям дальнейшее наступление на Украине, прорыв в Донбасс, к Ростову. В окружении оказались четыре наши армии. Войска Юго-Западного фронта понесли тяжелые потери.

В ставке Гитлера события под Киевом оценили как свидетельство приближающейся полной победы. Действительно, прошло как раз три месяца с момента, когда фюрер, как писали теперь газеты, "отдал немецким солдатам приказ исторического значения" о нападении на СССР, - срок, который и был отведен для похода. И что же? "Красный призрак, четверть столетия угрожавший Европе, лежит в агонии", - так заявили в Берлине 21 сентября. События на фронте сразу же увязали с отмеченной несколькими днями позже годовщиной "пакта трех держав". Его назвали теперь "союзом будущего", который принесет Европе "длительный и обеспеченный мир". Фюрер, дуче и принц Коноэ обменялись поздравительными телеграммами. Союзники выражали уверенность, что победы, которые вот сейчас одерживает рейх, скоро приведут к "новому порядку" в Европе.

Вряд ли можно сомневаться, что успех на Украине подтолкнул Гитлера к немедленному принятию следующего решения - об ударе на Москву, который, по его расчетам, в самое ближайшее время приведет к завершению победы на Востоке.

Поражение под Москвой

I

Тысяча девятьсот сорок первый подходил к концу. Германия бросила на чашу весов абсолютно все, что имела в своем распоряжении: армию, технику, кровь солдат, умение военного руководства. Все напряглось до предела. Теперь генералы третьего рейха искали окончательную победу в штурме столицы Советского государства.

В грандиозной битве под Москвой - одном из величайших исторических событий второй мировой войны - был окончательно уничтожен гитлеровский план "блицкрига" против Советского Союза и положено начало коренному перелому в ходе второй мировой войны.

Поражение под Москвой стало неизбежным итогом всех предшествующих событий войны, от ее первых дней. Летом и осенью сорок первого советские дивизии стояли насмерть, отступали, наступали, но били и били вермахт, несмотря на превосходство его сил, на инициативу, невзирая на его опыт ведения "молниеносных" войн на Западе. Потери агрессора к концу сентября превысили 500 тыс. человек.

Сентябрьские успехи на Украине снова вдохнули в Гитлера и его ближайших помощников чувство уверенности в близком окончании войны против Советского Союза, вернули в "Волчье логово" оптимизм. Победа под Киевом, казалось, открывала Рундштедту путь к нефтяным вышкам Кавказа, в Крым и к полной, столь долгожданной, победе на юге. Немецкие танковые дивизии прорвались в Донбасс и к Азовскому морю. И когда Гитлер счел, что группа армий "Юг" решит стоящие перед ней задачи своими силами, он одновременно пришел к выводу: можно вернуться к вопросу о наступлении на Москву.

5 сентября, в самый разгар наступления Рундштедта, Гитлер собрал в своем бараке руководителей армии. Он сообщил о намерении начать подготовку удара на советскую столицу. Генералы поняли, что приблизился долгожданный час.

- Отныне район Ленинграда, - говорил фюрер, - будет второстепенным театром военных действий. Для его полного окружения потребуется еще 6 - 7 дивизий. Предстоит соединение с финнами. Теперь танковый корпус Рейнгардта и авиация, переброшенные из группы армий "Центр" на север, могут быть возвращены. На юге, после того как завершится битва, высвобождающиеся силы будут переброшены в центр. И наконец последует удар на Москву.

Гитлер потребовал начать наступление через 8 - 10 дней; окружить и уничтожить советские войска под Москвой. Руководители сухопутных сил согласились со всеми выводами фюрера, кроме срока начала наступления: раньше конца сентября оно невозможно.

Уже на следующий день Гальдер и Хойзингер доложили Гитлеру и Кейтелю оперативные планы в духе прошедшего совещания. В тот же день Гитлер утвердил директиву ОКВ No 35 о проведении "решающей операции против группы армий Тимошенко" и наступлении на Москву{619}. Советские войска Западного фронта следовало "разгромить до наступления зимы в течение ограниченного времени, имеющегося еще в распоряжении". Для этого - "сосредоточить все силы сухопутных войск и авиации, предназначенные для операции, в том числе те, которые могут быть высвобождены на флангах и своевременно переброшены". По предложению штаба сухопутных сил наступление будет проходить "с целью уничтожения противника, расположенного восточнее Смоленска, путем двойного окружения в общем направлении на Вязьму"{620}. После этой "решающей операции на окружение и уничтожение" группа армий "Центр" должна "приступить к преследованию в направлении Москвы, прикрываясь справа Окой, слева верхним течением Волги"{621}. "Сражение на уничтожение" под Вязьмой рассматривалось как предпосылка для прорыва на Москву. Группе армий "Север" предстояло завершить окружение Ленинграда и затем, не позднее 15 сентября, отдать подвижные войска и авиацию в группу армий "Центр".

После завершения битвы на Украине войска Гудериана и 2-й армии Вейхса также включались в предстоящее наступление на столицу.

На основе таких расчетов генеральный штаб сухопутных сил приступил вместе с руководителями группы армий "Центр" к планированию "последней битвы восточного похода". 16 сентября появился на свет план операции "Тайфун"{622}. Срок начала операции был определен на 2 октября. 2-я танковая группа переходила в наступление двумя сутками раньше. А. Филиппи и Ф. Гейм резюмируют: "Риск был велик, что понимало командование сухопутных сил и группы армий "Центр", но положение требовало в имеющееся время и с имеющимися силами добиться решения под Москвой еще в этом году"{623}.

Наступление предполагалось осуществить в форме "Битвы под Каннами", состоящей из двух фаз. Первая - прорыв Западного фронта и его окружение ударами подвижных соединений на Вязьму. Вторая - преследование на широком фронте тремя танковыми группами: "удар до Москвы, ее захват или окружение"{624}. Атаку предстояло вести по старой схеме, идеальным выражением которой был план "Барбаросса". В основе - постулат: если разбить противника, находящегося непосредственно перед фронтом, то дальше, в глубине, можно свободно маршировать куда угодно и захватывать что потребуется. Ибо там, в глубине, - оперативная пустота. Ее не оказалось в июле за Днепром. Гитлер и Кейтель, Браухич и Гальдер верили: она будет между Вязьмой и Москвой.

Для удара на Москву германское командование сосредоточило мощные, отборные силы. Ни разу в ходе второй мировой войны, кроме битвы под Москвой, германское верховное командование не развертывало на одном направлении столько сил: три танковые группы из четырех - 14 танковых и 8,5 моторизованных дивизий. Здесь находилось 75% всех танков Восточного фронта, почти половина всех солдат и авиации. 2, 4, 9-я полевые армии, 2, 4, 3-я танковые группы, 2-й воздушный флот, нацеленные на Вязьму - Москву, включали 77 дивизий (более 1 млн., человек, 1700 танков и штурмовых орудий){625}. Силы авиации на Восточном фронте составляли к 6 сентября 1916 самолетов, в том числе 1209 бомбардировщиков{626}.

Группировка советских войск перед армиями фон Бока рассматривалась в конце сентября как "поразительно широкое и глубокое рассредоточение сил по обе стороны автострады Смоленск - Москва"{627}. Она оценивалась в 6 армий, или 100 соединений, от Почепа до Торопца. Систему оборонительных сооружений гитлеровцы ожидали встретить до окраин столицы.

Все было подготовлено, казалось, с предельной тщательностью и старанием. В ночь на 2 октября во всех ротах Восточной армии зачитали приказ Гитлера: "Создана, наконец, предпосылка к последнему огромному удару, который еще до наступления зимы должен привести к уничтожению врага. Все приготовления, насколько это в человеческих силах, уже окончены".

Войска стояли на исходных позициях. Небо посветлело. Мощные удары фашистской артиллерии и авиации возвестили о начале "последнего сражения на Восточном фронте". Через несколько часов историограф гитлеровской ставки Грейнер записал в дневник: "Группа армий "Центр" на рассвете в чудесную осеннюю погоду перешла в наступление всеми армиями"{628}. Все верили, что скоро будут в Москве.

II

Начавшееся 2 октября наступление сперва принесло войскам группы армий "Центр" крупный успех. Имея на направлениях главных ударов полное превосходство сил, армии фон Бока быстро двинулись вперед, охватывая фланги Западного и Резервного фронтов. На третий день наступления командующий 4-й танковой группой Гепнер сообщил, что выходит к Вязьме, а генерал Гот командующий 3-й танковой группой - к городу Холм-Жирковский.

Тем временем Москва стала прифронтовым городом. Московская партийная организация по указанию ЦК ВКП(б) вела напряженную работу по укреплению обороны столицы. Сотни тысяч трудящихся днем и ночью на ближних и дальних подступах к Москве возводили оборону. Собирались добровольческие формирования. На фронт выступали только что созданные коммунистические рабочие батальоны москвичей. Предприятия столицы переходили на круглосуточную работу. Они начали снабжать столь близкий теперь фронт оружием, обмундированием, снаряжением. 19 октября Государственный Комитет Обороны принял постановление о защите Москвы. В городе вводилось осадное положение. Столица Советского государства готовилась к решающей схватке. "Всесторонняя деятельность коммунистов Москвы и Московской области, сплотивших трудящихся на защиту столицы от злобного врага, вылилась в героическую эпопею"{629}.

А в те же дни советские войска, внезапно атакованные врагом, стояли насмерть на вяземских рубежах. Они доблестно сражались, но оказались не в состоянии сдержать таранные удары охватывающих танковых клиньев{630}. 7 октября танки Гепнера и Гота соединились в Вязьме. Отрезанными, а потом окруженными оказались войска пяти армий Западного и Резервного фронтов. Одновременно танковая армия Гудериана вышла в тыл Западного фронта еще дальше к востоку.

Ряд советских частей вырвался из окружения и в дальнейшем присоединился к войскам на можайской линии обороны.

Первая фаза операции "Тайфун" закончилась. Группа армий "Центр", как единодушно считали немецкие генералы, получила возможность движения массой своих танковых и моторизованных соединений к советской столице. "Теперь могла начаться вторая фаза похода: преследование противника до стен Москвы. Вступление танков на Красную площадь"{631}.

В день, когда войска двух танковых групп соединились восточнее Вязьмы, Браухич, Гальдер и Хойзингер срочно вылетели в Оршу, чтобы договориться с фельдмаршалом Боком о немедленном продолжении наступления прямо к советской столице.

- Окружение Москвы должно удаться, - сказал на прощание Гальдер Боку.

7 октября штаб сухопутных сил отдал короткий приказ: "Преследовать в направлении Москвы". Гудериан двинулся к Туле, 2-я армия Вейхса приступила к боям против вяземского "котла", 4-я армия Клюге и танковая группа Гепнера наступали к Можайску, а 9-я армия Штрауса с группой Гота - на Калинин{632}.

Возник еще один срочный вопрос: что сделать с Москвой после того, как ее судьба будет окончательно решена? Браухич пришел с этой заботой к Гитлеру, и 12 октября во всех штабах появилась экстренная телефонограмма:

"Фюрер снова решил, что капитуляция Москвы, если о ней будет просить противоположная сторона, не должна быть принята". Дальше фашистские руководители указывали: "Точно так же как в Киеве мины замедленного действия представляли крупную опасность для войск, необходимо помнить, что то же самое в Москве и Ленинграде может быть применено в еще больших размерах. О том, что Ленинград должен быть заминирован и будет обороняться до последнего человека, сообщило само советское радио.

Ни один немецкий солдат не должен поэтому вступать в эти города. Кто захочет покинуть город через наши линии, должен быть огнем отогнан обратно. Следует поэтому оставлять небольшие промежутки без заграждений, через которые выходящее из города население будет направляться во внутренние области России. Эти города, как и все другие, надлежит перед их занятием обессиливать артиллерийским огнем и авиационным наступлением, а их население обращать в бегство... Хаос в России будет тем больше, управление и подчинение нами занятых восточных областей станет тем легче, чем дальше население русских советских городов убежит во внутреннюю Россию"{633}. Такую судьбу нацисты хотели уготовить столице Советского государства, не сомневаясь в скорой и полной победе.

III

Нужно ясно себе представить, какой взрыв ликования в третьем рейхе вызвал успех под Вязьмой. Всем и так уже казалось, что "восточный поход" несколько затянулся. И вот наконец полная победа становится реальностью.

Гитлер с 22 июня ни разу публично не выступал и не обращался с воззваниями. Теперь особая значимость событий привела его на трибуну берлинского Спортпаласа, разукрашенного гирляндами из елок по случаю начала "кампании зимней помощи". Его встретили исступленные овации нацистской и военной элиты.

- В эти часы на нашем Восточном фронте, - подчеркивая с особым значением каждое слово, говорил Гитлер, - вновь происходят громадные события. Уже 48 часов ведется новая операция гигантских масштабов! Она поможет уничтожить врага на Востоке.

Воплями восторга встретил зал следующие слова:

- Я говорю об этом только сегодня потому, что сегодня я могу совершенно определенно сказать: этот противник разгромлен и больше никогда не поднимется.

И в заключение:

- Позади наших войск уже лежит пространство в 2 раза большее, чем территория рейха в 1933 г., когда я пришел к власти, и в 4 раза большее, чем Англия{634}.

Военная пропаганда билась в судорогах упоения победой. Заголовки на первых страницах газет кричали: "Прорыв центра Восточного фронта!", "Исход похода на Восток решен!", "Последние боеспособные дивизии Советов принесены в жертву!"{635} Рейхс-прессешеф Дитрих собрал 9 октября многочисленных корреспондентов немецкой и зарубежной печати и сделал официальное заявление о "разгроме советского фронта"{636}. На следующий день "Фёлькишер беобахтер" писала в передовой "Военный конец большевизма": "На этот раз принесены в жертву последние боеспособные советские резервы. Против победоносного и полностью боеспособного немецкого Восточного фронта стоят лишь совершенно непригодные для серьезных действий красные соединения". Статья кончалась безапелляционным утверждением: приговор Советскому Союзу вынесен{637}. Для удобства читателей газеты печатали большие, в четверть листа, карты Московской области: каждый мог карандашом отмечать продвижение немецких войск до самой Москвы. "На фронте 1200 км вперед!" - командовала метровым аншлагом "Фёлькишер беобахтер" 13 октября. Она писала: "На обширном фронте маршируют и катятся на восток наступающие немецкие части. Нет слов для описания размеров советского поражения!"

Крикливая и бессовестная пропаганда старалась создать во всем мире впечатление полного и окончательного триумфа Германии и поражения Советского Союза. В третьем рейхе теперь мало кто сомневался в победе. Пресса перешла и к другой теме: к вопросам эксплуатации "завоеванного" Советского Союза. Рейхс-министр хозяйства Вальтер Функ писал о "новых задачах на Востоке": "Беспримерная победа германского вермахта и его союзников открыла путь для политического и хозяйственного переустройства восточноевропейского пространства"{638}. "Специалисты по России" знакомили читателей с богатствами Донбасса, которые получил теперь рейх, с промышленными ресурсами Московской области, со значением транспортного узла Москвы, с богатствами Украины.

Не было в те дни превосходных степеней лести, лжи, пошлости, хвастовства, которые считались бы чрезмерными, поскольку касались Гитлера, генералов, солдат вермахта и "побед на Востоке".

Война против Советского Союза почти окончена! Такие настроения господствовали во всем рейхе и в генеральном штабе. И в полном соответствии с ними действовало верховное командование. Штаб группы армий "Центр" 14 октября отдал директиву: "Противник перед фронтом группы армий разбит. Остатки отступают, переходя местами в контратаки. Группа армий преследует противника". 4-й танковой группе и 4-й армии "без промедления нанести удар в направлении Москвы, разбить находящиеся перед Москвой силы противника, прочно овладеть местностью, окружающей Москву, и плотно окружить город".

Итак, честь прямого наступления на советскую столицу предоставлялась фельдмаршалу фон Клюге и генералу Гепнеру.

В ставке никто не сомневался, что они в ближайшие же дни плотно окружат Москву, а потом, вероятно, вступят в город. Как прикажет фюрер. И никто не предполагал, что в ближайшие дни все катастрофически изменится, т. е. никто из них Москву не окружит, что фюрер даст отставку Гепнеру, а потом, позже, его повесит, что Клюге хотя и будет прощена неудача, но ненадолго. А пока все продолжали двигаться вперед. Танковая армия Гудериана охватывала Москву с юго-востока и востока. 3-я танковая группа Гота и 9-я армия Штрауса наносили удар в обход Москвы с севера{639}.

Если ход истории зависел сейчас от того, устоит ли Красная Армия перед новым ударом, а из всех ее фронтов удержится ли Западный, то на самом Западном фронте все сводилось к проблеме: успеет ли советское командование своевременно закрыть брешь и воссоздать оборону, смогут ли советские солдаты отразить натиск чрезвычайной мощи?

Все, что произошло в ближайшие недели, имело величайшее значение для хода второй мировой войны.

Три главных обстоятельства позволили обеспечить успех: Ставка Верховного Главнокомандования Красной Армии, командование Западным фронтом сумели создать новый оборонительный фронт; войска, окруженные под Вязьмой, сковали основные силы группы армий "Центр" на тот срок, который оказался необходимым для подвода сначала хотя бы минимально необходимых резервов; советские воины героически отстаивали Москву.

Первостепенное значение имело создание фронта обороны на можайской линии, где москвичи возвели оборонительный рубеж{640}. Новый командующий фронтом генерал Г. К. Жуков застал на нем ограниченные силы. Ставка поспешно направляла сюда части и соединения с Северо-Западного фронта, с юго-западного направления, резервы из глубины страны, дивизии с Дальнего Востока. Она старалась сначала надежно прикрыть хотя бы главнейшие направления к Москве{641}. Начиная с 7 октября Ставка перебросила на можайскую линию 11 стрелковых дивизий, 16 танковых бригад и другие войска{642}. Сопротивление советских войск становилось все более организованным и упорным.

Город стал фронтовым. Партийная организация, жители столицы отдавали все силы для укрепления обороны. В исследованиях, мемуарах, статьях советских авторов о великой битве под Москвой дается широкая картина трудового и воинского подвига коммунистов, комсомольцев, всех трудящихся Москвы в критические дни осени 1941 г.{643} Достаточно сказать, что создание только можайской линии обороны потребовало затраты около 2,5 млн. человеко-дней{644}. Выдающаяся деятельность ЦК ВКП(б), Московской партийной организации позволила превратить Москву в военный лагерь, оказавший фронту громадную материальную, моральную и военную поддержку{645}.

Окруженные в боях под Вязьмой группировки советских войск упорным и героическим сопротивлением надолго приковали 28 соединений из группы армий "Центр". По свидетельству современных западногерманских историков, борьба окруженных соединений и частей продолжалась до 20 октября{646}. Маршал Г. К. Жуков пишет: "В середине октября самым важным для нас было - выиграть время для подготовки обороны. Если с этой точки зрения оценить действия частей 19, 16, 20, 24, 32-й армий и группы Болдина, окруженных западнее Вязьмы, то надо отдать должное их героической борьбе. Оказавшись в тылу противника, они не сложили оружия, а продолжали храбро драться, предпринимали попытки прорваться на соединение с частями Красной Армии и тем самым сковывали большие силы врага, не позволяя ему развить наступление на Москву"{647}.

Маршал И. С. Конев подчеркивает: "Несмотря на тяжелую обстановку, нашим войскам, действовавшим на московском направлении, предстояло любой ценой задержать противника, чтобы выиграть время для организации обороны на можайском рубеже и дать возможность развернуть подходившие из глубокого тыла резервы. Своим упорным сопротивлением они задержали на 8 - 9 дней вражеские ударные группировки и обеспечили время для проведения необходимых мероприятий по дополнительному усилению обороны московского направления"{648}.

Уже через несколько дней после приказа об ударе на Тулу танки Гудериана встретили упорное сопротивление 1-го особого гвардейского стрелкового корпуса. "Это не было преследование до последнего дыхания людей и лошадей"{649}, - не без иронии замечают западногерманские историки. Защитники Тулы героической обороной превратили свой город в неприступный бастион, который сковывал продвижение немецкого южного охватывающего крыла.

Сосредоточенная около Калинина новая советская группировка хоть и не смогла удержать город, но и не позволила левому флангу группы армий фон Бока пробиться дальше на восток. Калининский фронт во главе с генералом И. С. Коневым, созданный 17 октября, занял нависающее положение над группой армий "Центр". На кратчайших путях к Москве с запада, еще в период Вяземского сражения, развернулась свежая советская армия (5-я). Солдаты, вышедшие из вяземского кольца, вливались в новые формирования, занявшие оборону под Можайском, Волоколамском, Малоярославцем и Калугой. Именно эти крепкие духом советские войска вновь остановили двинувшиеся вперед немецкие дивизии. Попытка "преследовать противника до Москвы" стала все больше напоминать отдельные, не связанные друг с другом рывки. Везде в середине и второй половине октября оборона советских войск крепла. Движение наступающих становилось все медленнее.

Войска фон Бока смогли только вытеснить армии Западного фронта с можайской линии обороны, но нигде не осуществили прорыва или "котла". "Благодаря стойкости советских войск, четкому управлению ими и своевременному подводу оперативных и тактических резервов перед противником продолжал по-прежнему стоять сплошной фронт нашей обороны, который опять предстояло прорывать, снова неся большие потери"{650}. Западный фронт устоял и в конце октября остановил группу армий "Центр". Советское командование быстрыми, энергичными действиями срывало план "Тайфун".

Снова пауза, каждый день которой - это прекрасно понимали в Растенбурге будет использован для укрепления обороны Москвы.

В гитлеровской ставке порыв кануна "последнего удара" сменялся постепенно растущим пессимизмом.

Проблема, перед которой стояло командование сухопутных сил в начале ноября, напоминала "быть или не быть?": нужно ли продолжать наступление или остановиться в непосредственной близости от цели?

Предшествующее развитие событий, как думал генеральный штаб сухопутных сил, подтвердило его точку зрения: искать главные решения следует там, где находится "нервный центр русского колосса", - в Москве{651}. Сколько раз Браухич и Гальдер повторяли, что захват этого стратегического центра парализует все другие советские фронты. И вот их планам суждено, казалось, сбыться. Они считали абсолютно необходимым и возможным наступать дальше, хотя первый удар, несмотря на успех, не привел к стенам Москвы и погас неожиданно быстро.

Штаб сухопутных сил и командование группы армий "Центр", как вскоре выяснилось, были едины в мнении, что задержка фронта на промежуточной линии вряд ли оправданна и что Москва должна быть занята до наступления зимы, к которой вермахт совершенно не был готов. "По мнению военного руководства, пишут Филиппи и Гейм, - имелась альтернатива: или завоевать Москву, или вернуть фронт на исходную линию"{652}. Что касается Гитлера, то для него любые другие решения, кроме наступления на Москву, были недискуссионными. Конечно, чудовищным и для генерального штаба, и для Гитлера показалось мнение, высказанное вдруг 24 ноября Гальдеру командующим армией резерва генерал-полковником Фроммом о необходимости заключить мир и о том, что для этого нельзя терять благоприятный момент{653}. Важно, что и такое мнение уже появилось под Москвой из недр гитлеровской военщины! Генеральный штаб пришел к выводу о необходимости "бросить на чашу весов успеха свою твердую волю и крепкие нервы"{654}, чтобы преодолеть еще один, теперь уже самый последний кризис этого тяжелого похода. В результате 30 октября появилась директива, уточнявшая задачи войск фон Бока на предстоящую операцию{655}.

Силы Красной Армии ОКХ оценивало в общем оптимистически. Хотя соприкосновение с советскими войсками на ряде участков фронта теперь отсутствовало и данные разведки, особенно о глубине советской обороны, из-за нелетной погоды оказались более чем скудными, генеральный штаб сухопутных сил и группа армий "Центр" склонялись к мысли, что у противника на исходе последние войска. Гальдер предполагал, что советское руководство намерено "оставить весь промежуточный район, который может вывести нас лишь в бескрайние степи восточнее Волги".

Однако, как это уже неоднократно бывало с германским генеральным штабом во второй мировой войне, в оценках противника он быстро переходил от одних крайностей к другим и нередко пытался примирить противоположные взгляды. Буквально через несколько дней Гальдер отмечает усиление советских войск и авиации под Москвой. Он вновь пересматривает оценки. В сложной и нестройной симфонии всех этих расчетов все настойчивее слышатся иные ноты: победа в 1941 г. вообще невозможна, Москва недостижима. Такое мнение вполголоса, но вполне определенно высказывалось в первые ноябрьские дни и во фронтовых штабах, и в бараке Гальдера, и в окружении Браухича.

5 ноября Хойзингер пришел к Гальдеру.

- Господин генерал-полковник, - со всей возможной решимостью сказал он, на основании анализа создавшейся обстановки нам нужно, наконец, точно установить возможности ведения дальнейших операций и принять после этого твердое решение. Существуют две крайние точки зрения: одни считают необходимым закрепиться на достигнутых рубежах, другие требуют активного разрешения дальнейших задач. Мы должны найти компромиссное решение и довести его до штаба армии включительно.

Гальдер думал о том же, и совет начальника оперативного отдела еще больше укрепил его в мысли о необходимости выехать на фронт, чтобы выяснить мнение штабов групп армий и армий. К такой поездке он и стал готовиться. В течение двух дней кипела работа. В результате появился документ "Ориентирование начальника генерального штаба сухопутных сил от 7 ноября". Он лег в основу доклада Браухича, сделанного им в тот же день у Гитлера, и другого доклада, с которым Гальдер выступил на совещании в Орше 13 ноября.

В документе говорилось:

"Ожидаемое в ближайшее время наступление холодов, вероятно, сделает еще раз на ограниченное время возможным быстрое проведение операций на Востоке... Решение задач, еще выполнимых в этом году, должно создать благоприятные предпосылки для ведения борьбы зимой и в 1942 году... Противник, по-видимому, больше не сможет из-за несоответствия между пространством и силами создать сплошной фронт между Черным морем и Ладожским озером. Вероятнее всего, он будет вынужден ограничиться удержанием большого московского района (Вологда, Москва, Саратов), который включает важные дороги из военно-промышленной области Урала, из азиатской России и связь с Мурманском, а также обороной Кавказской области, удержания которой требует не только необходимость снабжения нефтью, но и взаимодействие с англосаксами. Если противник захочет сохранить лежащий в промежутке, не имеющий стратегического значения основной район волжских степей, то он должен будет по меньшей мере держать линию Дона, чтобы не допустить прорыва своей связующей линии между северной и южной Россией. Русские могут, по их нынешним силам, создать и вооружить еще около 50 дивизий". ОКХ склонялось к мысли: в этом году немецкие войска достигнут линии: нижнее течение Дона до устья Хопра - Тамбов - Рыбинск - Лодейное Поле, на юге Майкоп - Сталинград, на севере - Горький и Вологда. Так удастся "лишить противника военно-индустриальной основы для восстановления его вооруженных сил и ограничить возможности проведения больших оперативных перебросок". Для немецкой армии тем самым будет создано "возможно более благоприятное положение еще до полного наступления зимы"{656}.

Следовательно, генеральный штаб сухопутных сил в первых числах ноября начал склоняться к мысли:

- что война против Советского Союза, вероятнее всего, выиграна в 1941 г. быть не может и продлится в следующем году;

- что сейчас необходимо продолжить наступление, чтобы выйти в глубь Советского Союза на линию, с которой в 1942 г. удастся нанести решительный удар;

- что такое наступление связано с риском, но он неизбежен, а поэтому оправдан;

- что силы Советского Союза на исходе, и поэтому СССР сможет удерживать лишь два стратегических района - Москву и Кавказ.

С такой оценкой стратегической обстановки Браухич выступил на совещании у Гитлера днем 7 ноября и получил в общем и целом одобрение.

Как о возможных перспективах Гитлер теперь говорил на совещании об операциях будущего 1942 г. в центральном районе России, "где наблюдается активизация русских", и о Северном Кавказе, овладение которым "придется перенести на будущий год"{657}.

Победные вопли нацистской военной пропаганды с конца октября как-то сразу утихли. О Восточном фронте появлялась теперь только самая скупая информация. Карты Московской области исчезли со страниц газет. Как будто всего лишь полмесяца назад никто и не говорил, что победа над Советским Союзом одержана. И не удивительно, ибо еще до последнего, "решающего" наступления на Москву в сфере высшего руководства вооруженными силами именно здесь, у стен Москвы, складывается мысль о невозможности выиграть войну в 1941 г.

Тогда, в начале ноября, составляются и первые наметки плана военных действий на следующий год, причем главный удар будет наноситься на юге. Еще 6 октября Паулюс докладывал Гальдеру так называемую оперативную разработку "Кавказ". 9 ноября разведка доставляет сведения о развертывании на Кавказе пяти новых штабов советских армий, после чего Гальдер отмечает: "Наступление на Майкоп невозможно раньше января". Наконец, на совещании у Гитлера 19 ноября вполне твердо определяются "задачи на будущий год". В первую очередь - Кавказ. Цель - русская южная граница. Время - март - апрель{658}.

11 ноября в 8 часов вечера Гальдер отъехал в специальном поезде вместе с помощниками со станции Ангербург в Оршу на совещание с начальниками штабов Восточного фронта. Его главный багаж составляло "Ориентирование начальника генерального штаба". На следующий день поезд подошел к перрону Минска, а вечером прибыл в Оршу.

IV

Темой совещания начальников штабов групп армий, начавшегося в 10 часов утра 13 ноября, был один вопрос, по которому верховное командование хотело знать мнение фронтовых инстанций, хотя уже имело свое собственное: что делать дальше? Должны ли армии окопаться, начать готовить зимние позиции и ожидать весны или они должны и могут продолжать наступление на Москву зимой? Мнение верховного руководства уже, как мы знаем, было выработано, и разъяснить его руководству на местах составляло вторую задачу совещания.

"Совещание в Орше, - считает Карелль, - имело особое значение для военной истории. Оно является ключом к ответу на вопрос, который сегодня пылко дискутируется: что было решающим для продолжения несчастного зимнего наступления? Кто несет ответственность? Был ли это Гитлер или генеральный штаб?"{659} Ответ был дан скоро.

Открыв совещание, Гальдер сделал обзор положения на всем фронте между Ладожским озером и Азовским морем, повторив содержание доклада Браухича у Гитлера 7 ноября и своего документа "Ориентирование начальника генерального штаба".

Что могли сказать собравшиеся здесь начальники штабов, выражая мнение своих командующих?

Фельдмаршал Бок оставался в эти дни "движущей силой мнения о необходимости наступать на Москву"{660}. На севере Лееб уже ничего не мог сделать. Он лишь ожидал обещанной помощи Бока, который должен был нанести удар частью сил на север или северо-восток.

На юге фельдмаршал Рундштедт уже 27 октября отдал приказ после достижения Ростова-на-Дону прекратить наступление ввиду того, что "при всем желании нельзя достигнуть поставленной цели" (Майкоп, течение Дона), что больше невозможно двигать войска дальше без достаточного обеспечения. Рундштедт исключал в ближайшее время какое-либо новое наступление. Донесением 3 ноября он поставил в известность штаб сухопутных сил, что "оперативные решения, которые не удались в этом году, должны быть перенесены на следующую весну"{661}.

Первым выступил начальник штаба Рундштедта генерал Зоденштерн. Он потребовал для группы армий "Юг" разрешения прекратить наступление и перейти к обороне. В конце концов войска группы стоят далеко на востоке, на Дону, перед Ростовом, на 350 км восточнее линии фронта группы армий "Центр".

Группа армий "Север", сообщал начальник штаба фельдмаршала Лееба генерал Бреннеке, сейчас настолько слаба, что не может быть и речи о продолжении наступления. Войска уже давно перешли к обороне.

Затем докладывал генерал Грейфенберг, начальник штаба Бока. "Фельдмаршал считает, - сказал он, - что в военном и психологическом отношениях необходимо взять Москву. Опасность, что мы этого не сможем сделать, должна быть принята во внимание, - продолжал он, - но будет еще хуже, если мы останемся лежать в снегу на открытой местности в пятидесяти километрах от манящей цели"{662}.

В итоге все начальники штабов фактически отвергли план верховного командования - еще в этом году достигнуть Майкопа, Сталинграда, Тамбова, Рыбинска, Вологды, Лодейного Поля. Вместо этого Рундштедт и Лееб ставили генеральный штаб перед фактом: их войска вообще больше не могут никуда наступать, не только до нефтяных районов или до Вологды, но и до чего угодно другого, расположенного хотя бы перед самым их фронтом. Они могут думать лишь о том, чтобы как-нибудь удержаться на месте и перезимовать. Все "ориентирования" Гальдера и выводы фюрера ставились под сомнение неумолимым фактом: сдвинуть армии на юге и севере невозможно.

И лишь мнение фон Бока в ряде пунктов совпадало с планами верховного командования{663}. Правда, Бок, его помощники Грейфенберг и начальник оперативного отдела подполковник Тресков не разделяли в полной мере оптимизма генерального штаба о силах Красной Армии. И все же считали наступление на Москву лучшим решением, чем любое иное.

Закончив обсуждение, Гальдер прочитал заранее подготовленный приказ группе армий "Центр": 2-я танковая армия Гудериана должна после занятия Тулы наступать юго-восточнее Москвы через Коломну на Горький - 400 км восточнее Москвы. На севере 9-я армия с 3-й танковой группой продвигается на восток через канал Москва - Волга, затем поворачивает на Москву, составляя левую охватывающую группировку. В центре - 4-я армия справа, 4-я танковая группа слева должны вести фронтальное наступление. Срок начала нового наступления не устанавливался. Его определит фельдмаршал Бок, которому требовалось еще несколько дней для организации снабжения.

Так завершился период новых мучительных сомнений. Совещание в Орше привело, наконец, к решению. План ОКХ от 7 ноября был отвергнут. Вермахт переходит к обороне на севере и юге, но в центре будет нанесен последний удар на советскую столицу, который приведет к ее занятию еще до наступления морозов. Все начнется в будущем году, хотя штаб сухопутных сил был убежден, что "силы, имевшейся в 1941 году, уже никогда нельзя будет достигнуть". Теперь перед захватчиками светилась одна-единственная цель: Москва!

Идея "последнего", или, как его принято называть, "второго", наступления на Москву - это совместное творение Гитлера, его штаба, командования сухопутных сил и фронтовых генералов. Цель - Москва - принималась, несмотря на то что группа армий "Центр" имела растянутый фронт, располагала резервом лишь в одну-единственную дивизию, а по ее коммуникациям уже наносили чувствительные удары партизаны.

Генералы и фельдмаршалы в течение полугода требовали, просили, настаивали - наступать на Москву, и теперь для них было уже невозможным отказаться. Они не могли окопаться перед наступлением зимы в каких-то нескольких десятках километров от цели. Им все еще казалось: они возьмут Москву и выполнят то, к чему всегда так долго и горячо стремились. И они приняли решение, про которое много лет спустя их же соратник - один из руководителей фашистской разведки, У. Лисс, напишет: "Действительные возможности противника роковым, образом недооценивались", а "реальная оценка русской силы сопротивления... вероятно, привела бы к отказу от ноябрьского наступления на Москву"{664}.

V

Для успеха последнего наступления на Москву гитлеровское верховное командование, генеральный штаб и фельдмаршал фон Бок сделали все максимально возможное. Опять, как в сентябрьском наступлении, направлялись к одной цели сразу три танковые армии, обладавшие все еще большой мощью. Их вели опытнейшие гитлеровские генералы: старый фашистский теоретик и практик танковой войны Гудериан, бывший бессменный командующий отборными берлинскими соединениями, напористый, агрессивный, считавший себя непобедимым Гепнер, не менее опытный Гот. Все войска, сосредоточенные на Москву, возглавляли четыре фельдмаршала. Прямо к столице должен был двигаться во главе своих войск Ганс Гюнтер фон Клюге. Для 59-летнего фельдмаршала, верного слуги нацизма, наступал зенит карьеры. Он знал, как вести наступление. Два Железных креста и орден дома Гогенцоллернов он получил еще в первой мировой войне. Клюге ("умный Ганс", как его звали еще в кадетском корпусе, играя словами "Der kluge Hans") "академик" с 1910 г., генерал с 1933 г., командующий группой армий в 1936 г. готовился у стен Москвы еще раз "прославить" свой старинный прусский "солдатский" род. Южнее столицы наступал Вейхс - победитель во Франции и на Балканах. Авиацией руководил Кессельринг - один из главных создателей люфтваффе, личный друг Гитлера, еще до войны командующий воздушным флотом в Берлине. Это он разрушал в мае 1940 г. Роттердам, а затем вел беспощадное воздушное наступление на Англию. И, наконец, армиями, нацеленными на Москву, командовал фон Бок, опытный, жестокий, фанатичный исполнитель замыслов фашизма.

Вермахт располагал общим превосходством: в людях в 1,9 раза, в артиллерии - в 3 раза. Около 1500 танков и 650 самолетов германское командование бросало против 890 советских танков (на 90% устаревших систем) и примерно тысячи самолетов{665}. На направлениях главных ударов немецкое превосходство оказалось подавляющим.

Второе наступление на Москву должно было начаться в середине ноября. Вермахт опять сделал все, что мог, для подготовки к этому последнему тяжелому удару. Генералы обратились к солдатам со словами, полными уверенности в близкой и окончательной победе. Командующий 4-й танковой группой писал в приказе на наступление: "Время ожидания прошло. Мы можем снова наступать. Последнее русское сопротивление перед Москвой будет разбито. Мы сможем остановить сердце большевистского сопротивления в Европе тем, что завершим поход этого года. Танковая группа имеет счастье осуществить решающий удар. Для этого нужно сосредоточить все силы, весь боевой дух, непоколебимое желание уничтожить врага"{666}.

Фон Бок стал торопить войска с подготовкой еще в начале ноября, когда температура упала ниже нуля и дороги стали твердыми. Отставшая артиллерия быстро подтянулась к фронту, снабжение значительно наладилось. Железнодорожные линии до Брянска, Вязьмы и Ржева функционировали сносно, хотя перестройка колеи на западный стандарт еще не везде закончилась. Ближайшей целью наступления командование группы армий "Центр" определило рубеж: южнее столицы - река Москва, севернее - канал Москва - Волга. Бок говорил: "Лучше не упускать эту промежуточную цель, чем попасть в заснеженную зиму и застрять". Что предпринять дальше - потом будет видно. Все понимали, к чему идет дело. Генерал-полковник Гепнер потребовал от своих командиров: "Встряхните войска. Оживите их дух. Покажите цель, которая даст им славное окончание тяжелой борьбы и перспективы предстоящего отдыха. Руководите с энергией и верой в победу"{667}.

15 ноября перешла в наступление 3-я танковая группа. Ей удалось потеснить советские войска за Волгу. 4-я танковая группа яростно атаковала 16-ю армию. Пять дней ожесточенных кровопролитных боев вдоль Волоколамского шоссе закончились тяжелыми потерями войск генерала Гепнера. Медленно отталкивая к востоку советский фронт, гитлеровские войска шаг за шагом приближались к Москве. Но танковые дивизии Гепнера не смогли достигнуть оперативного прорыва. Они несли потери, темп их продвижения неуклонно падал{668}.

Все больше и больше обнаруживалась та слабость германского наступления, которую впоследствии столь точно характеризовал Маршал Советского Союза Г. К. Жуков: "Развернув свои ударные группировки на широком фронте и далеко замахнувшись своими бронированными кулаками, противник в ходе битвы за Москву растянул свои войска по фронту до такой степени, что в финальных сражениях на ближних подступах к Москве они потеряли пробивную способность"{669}.

Последнее, полное отчаяния и безумной решимости наступление на Москву защитники столицы встретили с такой отвагой и стойкостью, что этот новый мощный натиск стал угасать, захлебываясь в своих ужасающих потерях, с самых первых дней{670}. Не лишено интереса посмотреть, как это обстоятельство выглядело с германской стороны. В ФРГ опубликован ряд работ, основанных на документах и воспоминаниях. Вот несколько фрагментов, содержащих любопытные характеристики{671}.

..."В районе действий 4-й танковой группы между Шелковкой и Дорохово находилась одна из центральных позиций битвы за Москву. Здесь перекрещивались старая почтовая дорога, шоссе на Москву, по которому шел Наполеон, новая автострада и железнодорожная линия Смоленск - Москва с большой осью Север Юг, Калинин - Тула. Кто имел в своих руках Шелковку и Дорохово и расположенные перед ними высоты, тот господствовал над этим решающим узлом коммуникаций".

В конце октября Шелковку заняла 10-я немецкая танковая дивизия. Советские части обороняли высоты рядом. Когда 7-я мюнхенская пехотная дивизия пыталась сбить советские войска, она встретила ожесточенное сопротивление. Завязался упорный бой. Здесь контратаковала советская 82-я мотострелковая дивизия. 7-я германская дивизия "должна была с тяжелыми потерями оставить перекресток. Район Шелковка - Дорохово снова был занят советскими войсками, и это имело тяжелейшие последствия".

В начале ноября командир 7-го армейского корпуса генерал Фармбахер решил любой ценой снова вернуть район Шелковки и Дорохова. Он бросил сюда три дивизии: 7, 197-ю средне-рейнско-саарпфальцскую и 267-ю нижнесаксонскую при поддержке батальона танков 5-й силезской танковой дивизии. Карелль так описывает этот бой немецких соединений против 82-й мотострелковой дивизии. В стремительном ударе двигались танки на позиции советских бригад. "Но сыны степей не отступали, они забрасывали танки бутылками с горючей смесью. Ударные пехотные полки вынуждены были брать пункт за пунктом с помощью холодного оружия. Где русские были отброшены, они немедленно прикрывались реактивными установками. Потери были высокими с обеих сторон{672}.

Только после непрерывных боев, продолжавшихся двое суток, гитлеровцам удалось превосходящими силами занять этот район. Теперь "через перекресток у Шелковки могли двигаться колонны. Дорога для снабжения правого фланга 4-й танковой группы была снова свободна"{673}. Но успех обошелся дорого.

Танковой группе Гота удалось силами 1-й танковой дивизии ворваться в Калинин и захватить мост через Волгу. Небольшой плацдарм на восточном берегу заняли танки этой дивизии и 900-й учебной мотобригады. В тот же день дивизия СС "Рейх" генерала Хауссера достигла Бородино. "Здесь, - меланхолически напоминает Карелль, - в 1812 году был разбит Наполеон". Здесь героически оборонялась 32-я советская стрелковая дивизия. "Они (советские войска. - Д. П.) были стойкими. У них не бывало паники. Они стояли и дрались. Они наносили удары и принимали их. Это была ужасная битва... Кровавые потери дивизии СС "Рейх" были столь кошмарно велики, что ее третий пехотный полк пришлось расформировать и остатки поделить между полками "Германия" и "Фюрер". Командир дивизии тяжело ранен... Мертвые. Тяжелораненые. Сожженные. Разбитые. Ярость делала глаза кроваво-красными"{674}.

...Генерал пехоты Руофф стремился открыть себе путь на Москву между Ленинградским шоссе и каналом Москва - Волга. 23 ноября передовые отряды корпуса с двумя танками под командованием подполковника Декера и полковника Родта врываются после упорного боя в Солнечногорск. "Еще через два дня Родт занимает деревню Пешки - продвижение еще на девять километров к Москве. Шаг за шагом, из последних сил, и шаги все мельче". Пехотные дивизии 5-го корпуса медленно наступают слева и справа от шоссе на юг, к Москве, и на юго-восток, чтобы выйти к каналу. Это 106, 35-я и 23-я дивизии. Канал - последняя серьезная естественная преграда для охвата Москвы с севера. "Если удастся ее преодолеть, то самое трудное для северной наступающей группировки - 4-й и 3-й танковых армий - будет сделано".

Одновременно по личному приказу Гепнера высылается передовой отряд стрелков-мотоциклистов 62-го танкового батальона 2-й танковой дивизии для того, чтобы первым прорваться к окраинам Москвы. Батальон смог лишь немного продвинуться, но был отбит и повернул обратно.

Тем временем к каналу Москва - Волга подходили соединения 56-го танкового корпуса генерала Шааля. Полковник Хассо фон Мантейфель с отрядом из 6-го пехотного и 25-го танкового полков переправился под Яхромой через канал и создал небольшой плацдарм у д. Перемилово. Так был достигнут самый восточный пункт наступления на Москву. Это произошло 27 ноября.

Но здесь-то и началось непредвиденное. Офицер Ганс Лейбель, бывший на плацдарме у Яхромы, жалуется: в этот день "бог погоды - на стороне русских". Однако главным стало другое. По приказу командующего Западным фронтом здесь были введены части вновь прибывшей армии генерала В. И. Кузнецова, которые решительным ударом 29 ноября выбили Мантейфеля с его плацдарма за каналом. "Шансы молниеносного удара на Москву с севера были утрачены".

Но южнее германское наступление с огромными усилиями все еще продолжалось. Соединения 41-го танкового корпуса, выдвинутого из-под Калинина, 1 декабря вышли к каналу под Лобней. 2-я танковая дивизия генерала Вебеля угрожала Москве с северо-запада. Ее левая боевая группа подполковника Декера, используя метель, ворвалась по шоссе Рогачево - Москва в Озерецкое. "Войти в Кремль! Промежуточная станция - Красная площадь", - кричали, как свидетельствует Карелль, вновь обнаглевшие и воспрянувшие духом солдаты передовых отрядов. Они стояли на автобусной остановке к Москве.

- Когда придет проклятый автобус? - острили "победители". - Он, кажется, опаздывает!

"До Красной площади оставалось 38 километров"{675}.

Боевая группа - усиленная 2-я пехотная бригада - подошла еще ближе. 30 ноября после ожесточенного боя она заняла Красную Поляну и на следующий день Катюшки, а 2-й батальон 304-го полка под командованием майора Рейхманна Горки.

"Это было в 30 км от Кремля и в 20 км от окраины Москвы"{676}.

Боевые группы 5-й и 10-й танковых дивизий и дивизии СС "Рейх", истекая кровью, добрались до Истры и захватили ее. Им удалось переправиться через водохранилище. Но продвинуться вдоль шоссе Волоколамск - Москва они не смогли. "Здесь сражались части знаменитой 18-й сибирской стрелковой дивизии... В ближнем бою с помощью ручных гранат приходилось брать бункер за бункером"{677}.

2 декабря передовой отряд дивизии СС "Рейх" подошел к Ленино. Но здесь он встретил упорную оборону и контратаки. "Больше невозможно было двигаться вперед всей 4-й танковой группе. Ее наступающие соединения продвинулись еще только на несколько километров. Боевая группа 10-й танковой дивизии 1 декабря, поддержанная последними танками дивизии, достигла деревни Ленино. Она смогла потеснить русских только на западной ее окраине. На восточной части, за ручьем, ...противник стоял так, будто он сделан из железобетона. В течение четырех дней лежали друг против друга. Периодически русская артиллерия вела огонь по немецким позициям. Кучка 69-го полка становилась все меньше, и невозможно было захватить больше ни одного квадратного метра земли. Тридцать четыре километра оставалось до Москвы, восемнадцать до Северного порта"{678}.

Некоторые дивизии, правда, еще двигались к близкой и столь далекой цели. Южнее Истры, по обе стороны шоссе Руза - Звенигород, пытался наступать своими тремя дивизиями 9-й корпус генерала Гейера. Его встретили войска 5-й армии генерала Л. А. Говорова. Тут, под Локотней, в конце октября захлебнулось наступление 78-й вюртембергской дивизии. Теперь оно возобновилось. Удалось после ожесточенного боя взять Локотню, затем Александровское. "Но здесь силы дивизии исчерпались. Взять Звенигород не удалось". 252-я пехотная дивизия в районе Покровского продвинулась еще на несколько километров. "Но больше ничего не получается"{679}.

Контрударами советских 1-й ударной и 20-й армий, 1-го гвардейского кавалерийского корпуса и 112-й танковой дивизии дальнейшее продвижение немцев было сорвано.

Так окончились все самые последние их попытки прорваться к советской столице с северо-запада.

На кратчайшем - западном - пути к Москве в первых числах декабря германское наступление также захлебнулось.

...Напрасно пыталась 4-я танковая группа своим 7-м корпусом генерала Фармбахера прорвать участок на реке Нара у Минской автострады. Сражавшаяся севернее реки Москва 267-я пехотная дивизия прочно залегла на своих позициях, в глубоком снегу. Отборные 197-я пехотная дивизия, называвшаяся "дивизией прорыва автострады", 7-я дивизия "безуспешно пытались маневром слева обойти упорную оборону противника на рубеже река Нара, автострада, озеро Палецкое, изгиб реки Москва". Для того чтобы все-таки достигнуть линии шоссе на Москву юго-восточнее Наро-Фоминска, фельдмаршал Клюге 1 декабря сделал еще одну попытку нанести удар 20-м армейским корпусом своей 4-й армии.

Сначала как будто попытка удалась. Клюге хотел глубоким обходом достигнуть автострады за рекой Нара. 20-й корпус генерала Матерна наносил главный удар своей 250-й пехотной дивизией, которая к этому времени захватила мост у Таширово. В 5 часов утра 1 декабря 20-й корпус перешел в наступление в направлении автострады юго-восточнее Наро-Фоминска. Прорыв удался. 292-я пехотная дивизия, усиленная частью танкового полка 19-й танковой дивизии, прорывается к д. Акулово, расположенной в 6 км от автострады. Две дивизии наносят охватывающие удары на Наро-Фоминск. Они встречают упорное сопротивление. "Здесь - первые случаи, когда солдаты валились в снег и кричали: "Я больше не могу". Батальоны таяли... В некоторых оставалось только по 80 человек". В 3-й бранденбургской моторизованной дивизии 1-й батальон 29-го полка потерял всех командиров рот. 5-я рота, которая двинулась в это последнее наступление, имея 70 солдат, насчитывала к вечеру первого дня боя 28 человек{680}. Полку удалось продвинуться под Наро-Фоминском еще на пять километров по шоссе, после чего он был остановлен, а затем отброшен в исходное положение.

"Было ясно, что о дальнейшем движении на Москву нечего и думать. Люди были истреблены... Это был час, когда вся 4-я армия прекратила наступление и вернула свои передовые части на исходные позиции".

К 5 декабря ударные соединения двух танковых групп (3-й и 4-й) на левом фланге группы армий "Центр" растянулись большой дугой севернее и северо-западнее Москвы в тяжелом наступательном и оборонительном сражении. На канале Москва - Волга, около 70 км от Москвы, боевая группа Вестховена - 1-я танковая дивизия совместно с частью 23-й пехотной дивизии - наступала через Белый Раст на юго-восток, к переправам через канал севернее Лобни. Ее усиленный танками и артиллерией 1-й мотоциклетный батальон поздно вечером занял Кусаево, в 2 км западнее канала. "В Горки, Катюшки и Красная Поляна, ...почти в 16 км от Москвы, вели бой солдаты 2-й венской танковой дивизии, ведя ожесточенное сражение". В деревне Катюшки, наиболее выдвинутом к юго-востоку опорном пункте 2-й танковой дивизии, вел бой 2-й пехотный батальон 304-го пехотного полка под командованием майора Бук. "Катюшки находятся от Москвы так же близко, как Ораниенбург от Берлина. Через стереотрубу с крыши крестьянского дома на кладбище майор Бук мог наблюдать жизнь на улицах Москвы. В непосредственной близости лежало все. Но захватить его было невозможно. Не оставалось сил"{681}.

"Борьба вылилась в отдельные ограниченные бои, захват местности шел шаг за шагом. Противник на ходу подбрасывал все новые и новые силы, его войска защищались грудью, всей своей силой противостояли немецкой атаке. Русская авиация стала очень активна. Боевой дух наших войск быстро снижался... тактические резервы вскоре были истощены. Температура воздуха быстро падала, и поэтому механизированные войска и локомотивы бездействовали. Со дня на день фронт и снабжение парализовались"{682}.

Бок гнал войска вперед, но уже в частных беседах со своим начальником штаба сравнивал ход битвы с известным сражением на Марне в 1914 г., когда немцы были отброшены от Парижа. В некоторых полках оставалось по 400 солдат. 7-й пехотной дивизией командовал обер-лейтенант. Гудериан докладывал: его армия "скована в мешке", войска выдохлись и продвигаться не могут. Единственная цель, которую он теперь видел перед собой, - занять Тулу, чтобы там расквартироваться и пережить зиму под прикрытием зоны разрушений и заграждений.

На совещании обер-квартирмейстеров 27 ноября все пришли к выводу: войска находятся накануне полного истощения сил, перед угрозой суровой зимы. А тем временем поступали сведения о сосредоточении новых сил Красной Армии под Москвой и о возможной их активизации. Разгром Клейста под Ростовом-на-Дону вызвал крайнюю тревогу в ставке Гитлера. Она еще более усилилась после решения Рундштедта отвести войска за реку Миус, что ему было немедленно и строжайше запрещено.

К концу ноября силы 4-й армии истощились в оборонительных боях с переменным успехом. Клюге настаивал, чтобы его армии разрешили зарыться в землю. 2-я танковая армия, пробиваясь на север и восток от Тулы, дошла до Михайлова и только одной дивизией продвинулась до Каширы. Здесь наступающие были не только остановлены, но и отброшены сильным контрударом советских войск. Теснимый атаками со всех сторон, Гудериан 27 ноября потребовал облегчить его положение помощью 4-й армии, но фельдмаршал Бок, видя бесперспективность удара на Коломну и трудное положение Клюге, отдал приказ атаку в северном направлении приостановить и в первую очередь заняться улучшением положения под Тулой. Защитники Тулы героически отразили штурм, что сыграло первостепенную роль для обороны Москвы.

"Полный отчаяния сидел Гудериан на своем командном пункте в пятнадцати километрах южнее Тулы, среди фронтовых донесений и карт в маленьком поместье всемирно известного гения, в Ясной Поляне... Здесь, в имении Толстого, в ночь с 5 на 6 декабря Гудериан принял решение: продвинувшиеся части его танковой армии отвести назад и перейти к обороне. Гудериан должен был признать: наступление на Москву провалилось. Мы потерпели поражение"{683}.

Еще 29 ноября на совещании Гальдера, Паулюса и Хойзингера все пришли к заключению, что самое большее, на что еще можно рассчитывать, это подойти северным флангом группы армий "Центр" к Москве и занять 2-й танковой армией излучину Оки северо-западнее Тулы, чтобы в этом районе расквартировать войска на зиму. "Нам нечего больше выжидать, - резюмировал Гальдер, - и мы можем отдать приказы на переход к зиме"{684}.

Неумолимому ходу событий командующий группой армий "Центр" вынужден был подчиниться. При одобрении руководства сухопутных сил 5 декабря он отдал приказ о прекращении атаки на Москву.

- Москва станет новым Верденом, - заявил Бок.

Красная Армия своей героической борьбой сорвала все расчеты нацистов на завоевание Москвы.

VI

Все, что происходило теперь, в первых числах декабря 1941 г., на Восточном фронте преломлялось в сознании нацистских военных руководителей, как что-то немыслимое и кошмарное. Неудачи превращались в бедствие. Нацистские главари, генералы из высших штабов старались хитрить с действительностью и сами с собой, обольщали себя надеждой перезимовать в московских пригородах, чтобы занять столицу весной. Они говорили не об отступлении, а о маневрах. Они обманывали сами себя, вспоминая, что, собственно, Москва вовсе не так важна и что главное, как много раз указывал фюрер, это юг, Украина, нефть. Но правда состояла в том, что у стен Москвы сейчас сосредоточились самые отборные, мощные и многочисленные силы, которые когда-либо бросала в сражение Германия и что от исхода Московской битвы зависели престиж и будущее гитлеровского рейха. Правда состояла в том, что эти силы вынуждены были вести страшные бои, после которых, насколько хватал глаз, поля и холмы этого незнакомого Подмосковья покрывали трупы, искореженная техника, горящие автомашины, что подрывалось былое "величие непобедимого вермахта".

Корпуса, дивизии таяли. Многие батальоны становились жалкими горстками людей, которые уже не думали ни о фюрере, ни о "великом рейхе", а только о том, чтобы уцелеть, выжить, выбраться из этого кошмара.

Правда состояла в том, что некоторые из нацистских генералов стали подумывать, что надо кончать с несчастной кампанией на Востоке. Впечатления от провала под Москвой в то время были чрезвычайно сильными. Позже их затмили Сталинград, Курск и общий крах. Собственно поэтому в послевоенных воспоминаниях германских генералов московскому поражению не отводится должного места. Но в декабре 41-го они еще, конечно, не знали, что их ждут Сталинград, Курск и все остальное, и ощущение приближающегося конца не покидало многих из них.

3 декабря фон Бок мрачно заметил в беседе с Гальдером: "Уже близится час, когда силы войск иссякнут". Час действительно близился. На следующий день, когда войска 4-й армии были отброшены под Наро-Фоминском и поступили новые сведения об упорстве сопротивления и непрестанных контратаках советских войск, ОКХ "предоставило право" фон Боку прекратить наступательные действия, которые и без того уже повсеместно прекратились. Нехитрая казуистика состояла здесь в том, чтобы представить "инициатором" столь тягостного решения никак не верховное командование, а "фронтового командира", фон Бока, после чего "Вольфшанце" еще будет иметь небольшое поле для маневра: утвердить или нет подобное решение (хотя, конечно, теперь все понимали, что новый поворот событий не подвластен гитлеровской ставке и ничуть не нуждается в ее "утверждениях").

6 декабря началось контрнаступление Красной Армии под Москвой. Оно не сразу получило должную оценку у германского верховного командования. Уже Западный фронт под командованием генерала Жукова начал громить фланговые группировки фон Бока севернее и южнее Москвы, уже войска Калининского фронта генерала Конева успешно двигались вперед, а во второй половине дня Гитлер созвал очередное совещание совсем не по поводу внезапного поворота дел под Москвой. Он доказывал своим генералам, что вермахт по-прежнему "располагает превосходством над Красной Армией", у которой "артиллерия достигла нулевого уровня", и потери "по меньшей мере в 10 раз превышают наши потери". Он потребовал выполнять "ранее поставленные задачи" и главное - захватить нефтеносный район Майкопа, для чего пообещал перебросить с Запада свежую укомплектованную молодежью дивизию. На севере - нужно окончательно отрезать Ленинград, который после этого "не сможет выстоять", и соединиться с финнами. Что же касается главного - действий под Москвой, то здесь рассуждения фюрера оказались удивительно путаными. "Принципиально нет никаких сомнений и колебаний в отношении сокращения линии фронта", - заявил он. Однако что это значит и какова новая линия фронта, никто не посмел уточнить. Зато понятие "сокращение линии фронта" очень скоро вошло во всеобщий обиход как удобное и более ласкающее слух, чем, например, "отступление" или "бегство".

Даже 7 и 8 декабря Гитлер и Кейтель требовали от фон Бока продолжать наступление. Но нелепость таких приказов становилась слишком очевидной. Бок сообщил: "Группа армий ни на одном участке фронта не в состоянии сдержать крупное наступление... Если мы не сможем создать резервы, нам грозит опасность быть разбитыми"{685}. Он докладывал об очень тяжелом положении Гудериана, о прорыве немецкого фронта восточнее Калинина и о том, что войска теряют доверие к своему командованию. Понизилась боевая мощь пехоты. Везде ведется прочесывание тылов. Между командующими армиями начались разногласия и трения. Противник глубоко прорвался на фронте 3-й танковой группы. Словом, картина оказалась такой тяжелой, что 8 декабря Гитлер, наконец, окончательно признал неизбежность не только полного отказа от любых попыток наступления на Москву, но и повсеместного перехода к обороне, и "сокращения линии фронта" со всем тем, что под ним подразумевалось.

"Успех контрнаступления в декабре на центральном стратегическом направлении имел огромное значение, - пишет маршал Жуков. - Ударные группировки немецкой группы армий "Центр" потерпели тяжелое поражение и отступали. Но в целом враг был еще силен не только на западном, но и на других направлениях. На центральном участке фронта противник оказывал ожесточенное сопротивление, а успешно начавшиеся наши наступательные операции под Ростовом и Тихвином, не получив должного завершения, приняли затяжной характер"{686}.

Удар советских войск под Ростовом в конце ноября оказался для немцев более чем неприятным. Еще 28 ноября Хойзингер докладывал Гальдеру: "В районе Ростова создалось тяжелое положение. Противник ворвался в город. Население принимает участие в бою. Численно превосходящий противник оказывает сильное давление с севера. Следует ожидать, что наши войска оставят Ростов"{687}. На следующий день ожидания начальника оперативного отдела подтвердились целиком и полностью. Советские поиска вышибли из Ростова соединения 1-й танковой армии и стали успешно продвигаться на запад.

В германской ставке были потрясены, когда Рундштедт потребовал отступления от Ростова. Это было настолько непривычно для верховного командования - оно ведь во второй мировой войне еще ни разу не отступало, - что Гитлер заподозрил фельдмаршала в неверности ему, фюреру. Он не ограничился немедленным приказом об отставке Рундштедта, а сел в самолет вместе с шеф-адъютантом Шмундтом и полетел в Мариуполь к своему верному другу командиру лейб-штандарта СС{688} Зеппу Дитриху, чтобы на месте "узнать всю правду". Но Дитрих убедил Гитлера в преданности Рундштедта и правильности его решений. Напрасно фюрер подозревал генералов: они верно ему служат! На обратном пути Гитлер сделал остановку в Полтаве у самого Рундштедта, имел с ним длительную беседу. Правда, отставку он не отменил, но доверие к фельдмаршалу было полностью восстановлено.

Этот эпизод недвусмысленно показывает, сколь беспочвенно противопоставлять друг другу Гитлера и генералов в 1941 г., как что делают некоторые историки на Западе.

Разгром группы армий "Север" под Тихвином привел ставку в не меньшее замешательство, чем события у Ростова. Провалился план разрыва тыловых коммуникаций Ленинграда, выхода к Ладожскому озеру и установления непосредственной связи с финнами. Фельдмаршал Лееб и прежде неоднократно просил по телефону "свободы рук", чтобы отступить за Волхов. Теперь он явился в главную квартиру Гитлера и потребовал отставку: "он слишком стар и его нервы не выдерживают напряжения"{689}. Кончились привычные победы и триумфы. Желанную отставку фельдмаршал получил. Больше в строй он уже не возвращался.

В директиве No 39 от 8 декабря Гитлер, объясняя ситуацию, ссылался на снег и холода, напоминал об "одержанных больших победах" и уверял, что достигнуто "решающее ослабление" боевой мощи Красной Армии{690}.

Намерения верховного главнокомандования теперь состояли в следующем. Зимой 1941/42 г. "охранять завоеванные области на возможно более удобном оборонительном фронте, позволяющем сохранить силы, и одновременно подготовить Восточную армию к решению новых задач весной 1942 г.". Своей обороной армия обеспечит "необходимое хозяйственное использование оккупированных областей".

Группа армий "Юг" получила задачу "не допустить прорыва советскими войсками ее фронта между Азовским морем и Донцом, прочно удерживать район Харькова". С особым старанием ей следовало оборонять захваченный Крым и быстрее овладеть Севастополем, который продолжал упорно сопротивляться. Кроме того, войскам предстояло "еще зимой путем овладения Ростовом и излучиной Донца подготовить условия для наступления с целью захвата нефтяного района Майкопа"{691}.

От фельдмаршала Бока директива требовала "после окончания операции против Москвы расположить силы так, чтобы можно было отразить русское наступление против фронта группы, нацеленного на Москву, и против ее левого фланга"{692}.

Группа армий "Север" должна была продолжить операцию южнее Ладожского озера, чтобы разбить там советские войска, возможно скорее установить связь с финнами и тем "окончательно отрезать Ленинград от его связи с остальной Россией"{693}. Вслед за тем предполагалось установить оборонительный фронт.

Генеральный штаб сообщил: он намеревается в течение зимы приложить все силы, чтобы полностью укомплектовать армию, "имея в виду еще стоящие перед нами на длительный период задачи"{694}. Группам армий следовало "создать по возможности глубокое эшелонирование, укрепить фронт различными инженерными средствами, использовать свои резервы для пополнения дивизий"{695}.

На всем Восточном фронте для поддержки обороны оставалось два воздушных флота (4-й и 1-й) и 8-й авиакорпус специально для группы армий фон Бока. Штабы ориентировались, что наступательные операции будущего года начнутся, вероятно, в апреле - мае.

Однако все это была лишь бумага. Подобных приказов германские штабы в периоды отступления всегда сочиняли великое множество, выбирая из своих стереотипов "наступать", "обороняться", "сокращать линию фронта" те, которые отвечали последнему мнению фюрера. Чем хуже шли дела на фронте, тем более далекими от реальности становились эти приказы и директивы.

А реальность состояла в том, что, несмотря на эти приказы и директивы, отступление ширилось. Призрачными оказались надежды немедленно установить позиционный фронт. Контрнаступление Красной Армии успешно развивалось. Группа армий "Центр" под ударами советских войск откатывалась все дальше. Войска генерала Д. Д. Лелюшенко грозили глубоким охватом всей северной ударной группировки немцев. С фронта ее теснили дивизии генералов В. И. Кузнецова и К. К. Рокоссовского. На юге армия генерала Ф. И. Голикова энергично наступала на Сталиногорск, создавая угрозу тылу армии Гудериана{696}.

Центральный участок Восточного фронта разваливался. Дивизии и корпуса сообщали о страшных потерях. Солдаты бросали оружие и брели на запад с единственным желанием - спастись. Отход временами превращался в паническое бегство. Массовый психоз охватывал отступающие колонны. В штабы поступали доклады об истреблении целых батальонов. Один из командиров корпусов 2-й танковой армии позже вспоминал: "Я до сих пор вижу перед собой длинные колонны безоружных оборванных солдат, бредущих по снежной пустыне". В бой бросалось все, вплоть до хлебопекарей и обозников, но сдержать это страшное бегство никак не удавалось. 10 декабря фон Бок сообщил о прорыве фронта 2-й армии у Ливен и о том, что образовался большой разрыв, который продолжает расширяться, а закрыть его нечем. (Повсюду раздавались требования подкреплений, помощи, но застигнутое врасплох верховное командование не могло дать фронту никаких существенных резервов. Солдат Восточного фронта сразу же объявили героями, но они плевали и на это.

Вместо помощи Восточный фронт получил очередную речь Гитлера. Выступая 11 декабря перед рейхстагом, фюрер старался вдохнуть "боевой дух" в войска и объяснить приунывшей Германии, в чем же причина столь странного явления, что полная победа, до сих пор еще не одержана. Выспренно и замысловато говорил он о тяготах, с которыми встретился вермахт на Востоке: "Маршируя в бесконечных далях, мучаясь от жары и жажды, задерживаемые непроходимыми от распутицы дорогами, остановленные от Белого до Черного моря ненастным климатом, зноем июля и августа, ноябрьскими и декабрьскими вьюгами..., замерзая во льдах и снегах, они сражались... солдаты Восточного фронта. Приход зимы, естественно, задержит это движение. С приходом лета наступление продолжится"{697}.

В этом перечислении имелось все: и климат, и грязь, и морозы. Отсутствовало лишь одно: советские войска, сорвавшие планы Гитлера и громившие теперь его армии под Москвой. Собственно с этой речи Гитлера и ведет начало та удивительная легенда буржуазной историографии, согласно которой виновником поражения под Москвой был "плохой климат".

Таким путем немцам дали понять, что с надеждами на окончание войны покончено, что впереди - новые тяготы и жертвы, а солдатам Восточного фронта разъяснили, что им предстоит еще долго "замерзать во льдах и снегах" и готовиться к новому, походу.

В генеральном штабе сухопутных сил после речи фюрера начали сразу прикидывать: с чем же армия сможет выступить весной в новый поход. Когда Гальдер посовещался об этом с начальником организационного отдела, оба пришли к ряду печальных выводов. Положение с производством танков таково, что "мы вообще далее не сможем вести войну"{698}. Аналогичная картина - со штурмовыми орудиями. Обнаружился острейший кризис в снабжении армии горючим. Еще в октябре до 80% легковых машин, годных к использованию, вообще не получали ни капли бензина. В ноябре пришлось ввести жесткие ограничения в потреблении горючего для флота и авиации (для линкоров на 30%, для подводных лодок на 50%, после чего почти все линкоры, за исключением "Адмирал фон Шеер", лишились возможности вести операции, что представляло собой чистый выигрыш для Англии). Забегая несколько вперед, заметим, что с октября 1941 г. до марта 1942 г. германская армия потеряла 74 тыс. автомашин, а получила от промышленности только 7 тыс., т. е. 90% потерь не было восполнено.

Нужно было срочно решить, что же делать дальше. В среде различных групп нацистского высшего военного руководства появилось несколько вариантов нового стратегического решения: 1) предложить Советскому Союзу переговоры о мире, 2) отступить в Польшу, 3) отступить за Днепр, 4) любой ценой остановить отступление и стабилизировать фронт вблизи Москвы.

Вероятно, с точки зрения планов агрессора и дальнейшего существования третьего рейха наиболее логичным представлялось последнее из предложенных решений, т. е. упереться там, где сейчас находится истекая кровью "Восточная армия", остановить это страшное паническое бегство, как можно быстрее закрепиться и сделать передышку до весны. Иного решения ни Гитлер, ни его паладины из штаба верховного командования не могли себе и представить. Оправившись от первого шока, фюрер решил действовать со всей энергией. Он не хотел и слушать ни о чем другом, кроме этого последнего варианта, считая, что все другое - путь к немедленной гибели. Он не только отверг все другие варианты решения, но и хорошо запомнил их авторов - время рассчитаться с ними еще наступит!

В полночь 16 декабря у фюрера появились срочно вызванные руководящие генералы из штаба верховного командования. Гитлер отдал приказ: ни о каком отходе не может быть и речи. Отводить войска только с таких участков, где противник добился глубокого прорыва. Скоро в бой будут брошены свежие дивизии. Для их доставки выделяется транспортная авиация. Немедленно штаб оперативного руководства передал войскам указания верховного главнокомандования: "Глубокое отступление большой части армии среди зимы, при ограниченной подвижности, недостатке зимнего снаряжения и без подготовленных тыловых позиций может привести к самым тяжелым последствиям"{699}. Поэтому фюрер приказал группе армий "Юг" подготовить резервы за обоими флангами группы. Группе армий "Центр" путем ввода всех резервов закрыть образовавшиеся бреши севернее Ливны и западнее Тулы и удержать общую линию Ливны - Дубна - Алексин. 4-й армии не отступать ни шагу назад. Если же обстановка в 4-й и 3-й танковых группах не оставит иного выбора, они должны "шаг за шагом отойти на более короткую позицию по общей линии течение Рузы - Волоколамск - Старица"{700}. Восточному фронту были обещаны подкрепления: до 8 дивизий с Запада, 4 1/2 дивизии из армии резерва, одна горная дивизия{701}. Пока все это было лишь обещанием, а наступление Красной Армии реальностью.

Через двое суток генеральный штаб сухопутных сил направил указание в группу армий "Центр": "Фюрер приказал: большие отступательные движения проводиться не должны. Они ведут к полнейшей потере тяжелого оружия и снаряжения. Личным воздействием командующих, командиров и офицеров войска должны быть принуждены к фанатическому сопротивлению на своих позициях, не обращая внимания на прорывы противника на флангах и в тыл. Только руководя войсками таким образом, можно добиться выигрыша времени, необходимого для переброски подкреплений с родины и с Запада, которые фюрер приказал осуществить"{702}.

Но и такие отчаянные призывы и приказы не спасли положение. В середине декабря советские войска освободили Клин, Солнечногорск, Калинин, Плавск, преодолели Истринское водохранилище и среднее течение Оки.

В эти трудные для агрессоров дни в ОКВ шли напряженные совещания. В частности стоял вопрос: кому поручить преодоление кризиса под Москвой? Полковник Лоссберг в беседе с Иодлем предложил создать новый орган: генеральный штаб вооруженных сил, во главе которого должна стать "сильная личность" из генералов, например Манштейн. Иодль, как всегда, не рискнул доложить фюреру то, что могло идти вразрез с мнением Гитлера. "Манштейна он не признает".

Геринг в беседе с Гитлером обрушил гнев на Браухича и Гальдера:

- Это в военном отношении слабые головы, - заявил он.

19 декабря между Гитлером и Браухичем состоялась двухчасовая беседа с глазу на глаз. Затем фельдмаршал, совершенно разбитый и поникший, появился у Кейтеля.

- Я еду домой, он дал мне отставку, я больше не могу, - упавшим, трагическим голосом произнес Браухич.

- Что же теперь будет?

- Я не знаю, спросите его самого{703}.

Через несколько часов Гитлер вызвал Кейтеля. Он прочитал ему только что составленный Шмундтом приказ об отставке Браухича и о том, что командование сухопутными силами берет на себя теперь он сам, фюрер. Приказ был немедленно отправлен в войска.

Второе распоряжение касалось подчинения Гитлеру генерального штаба сухопутных сил.

Фюрер отстранил Браухича. Возглавив армию, он еще больше подчеркнул роль и ее, и генерального штаба, еще больше сблизился с генералами.

Браухич ушел в отставку не потому, что был не согласен в чем-либо с Гитлером или нелоялен к нему, как часто прямо или косвенно утверждают на Западе. Командующий сухопутными силами периода легких и ярких успехом, подобно Леебу, уже "не мог выносить" неудач и провалов "трудной войны". Поражения были "не по нему" - он привык к триумфам. И все же он был потрясен своей отставкой и немилостью фюрера, которого так искренне боготворил.

Отстранением Браухича Гитлер и ОКВ как бы указывали вермахту на виновника начавшихся неудач и снимали с себя ответственность за прошлое. Браухич оказался самое большее тем лицом, на кого можно было взвалить ответственность, но ни в малейшей степени "оппозиционером" Гитлеру.

На следующий день после того, как Гитлер возложил на себя командование сухопутными силами, он продиктовал Гальдеру программу действий на Восточном фронте. Это была некая волевая импровизация, назначение которой состояло в том, чтобы заменить рухнувшую наступательную доктрину генерального штаба, когда в его арсенале не имелось никакой оборонительной альтернативы. Все теперь сводилось к жестоким террористического плана требованиям остановиться невзирая ни на что. Каждый солдат должен оборонять тот участок, на котором стоит. Вбить в сознание каждого фронтовика необходимость сопротивления! Изжить выражение "русская зима"! Сжигать населенные пункты! Воля к сопротивлению должна быть внедрена в каждую воинскую часть! Любое убежище превращать в опорный пункт! и т. д. все в том же духе.

Немедленно указания фюрера были переданы во все штабы и войсковые части Восточного фронта:

"1. Держаться и бороться до последнего. Ни одного шага назад не делать добровольно. Прорвавшиеся подвижные части противника должны быть отброшены. 2. Тем самым добиться выигрыша времени для: а) улучшения работы транспорта, б) подвода резервов... 3. Направить энергичных офицеров для того, чтобы: а) на железнодорожных станциях ускорять поезда и полностью их использовать, б) организовать снабжение, в) собирать отбившихся от своих частей и отправлять вперед... 4. Все имеющиеся на родине и на Западе соединения перебросить на Восток".

В группу армий "Север" направлялись две дивизии и три отдельные части. В группу армий "Юг" - две дивизии. "Все остальные силы - для группы армий "Центр". Чтобы ускорить переброску резервов, авиация предоставляет дополнительные самолеты".

Далее следовало: "5. У военнопленных и местных жителей беспощадно отбирать зимнюю одежду. 6. Все оставляемые хутора сжигать. 7. Команды истребителей партизан снабжать на родине хорошим зимним снаряжением... 9. Там, где фронты стабилизировались, моторизованные дивизии использовать в качестве пехоты, а автомашины направлять для пополнения танковых дивизий". Наконец Гитлер сообщал, что Италия, Венгрия и Румыния выставят в 1942 г. крупные силы, которые прибудут как только начнется снеготаяние, и они смогут двигаться вперед{704}.

Программа Гитлера намечала основы перехода к прямому и более жесткому осуществлению доктрины "тотальной войны".

Контрнаступление Красной Армии ширилось. Калининский, Западный и Брянский фронты продолжали развивать успех. На правом крыле Западного фронта советские войска выходили к рекам Лама и Руза. На левом - с боями форсировали Плаву, Оку и подходили к Калуге.

Ярость Гитлера обрушилась на тех генералов, кого он хотел представить главными виновниками неудач или от кого намеревался избавиться по тем или иным причинам. В декабре 1941 г. - начале января 1942 г. были отстранены, помимо Браухича, Рундштедта и Лееба, также фельдмаршал Бок, Гудериан, командующий 2-й армией Вейхс, командующий 17-й армией Штюльпнагель. В январе 1942 г. ушли в отставку генералы Гепнер и Штраус. Но и это мало помогло. В войска шли один за другим самые жестокие приказы: держаться любой, самой крайней ценой! 26 декабря вновь последовала директива Кейтеля от имени Гитлера: "В обороне сражаться за каждую пядь земли до последней крайности. Только так можно нанести врагу кровавые потери, ослабить его моральный дух и реализовать бесспорное превосходство немецких солдат"{705}. Но о каком превосходстве могла идти речь, когда разгромленные гитлеровские войска отступали по всему центральному участку фронта?

Контрнаступление Красной Армии под Москвой означало важнейший поворот военных событий в пользу СССР и оказало первостепенное влияние на весь ход второй мировой войны.

Декабрьские события 1941 г. потрясли германское военное руководство. Сознание офицеров германской армии, способных в интеллектуальном отношении на что-то большее, чем убежденно тупое повторение сказанного Гитлером, постепенно стало освобождаться от военных химер, рожденных безумным фанатизмом творцов гитлеровского рейха и его военных вождей. Все бледнее и абстрактнее становились привычные понятия: скорая победа, завоевания, трофеи, военный гений фюрера, непобедимость вермахта, превосходство германского солдата. Со страхом, отгоняя собственную крамолу как преступление перед совестью, присягой "вождю" и ложно понимаемым авторитетом нации, начинали они мыслить иными категориями. Среди последних все настойчивее утверждались такие, как бесперспективная война, шаткость военных успехов и превратности человеческой судьбы вообще.

А советский народ и его Вооруженные Силы выполняли теперь важнейшую военно-политическую задачу, состоявшую в том, чтобы вырвать стратегическую инициативу из рук врага и создать перелом в ходе войны. "Победа под Москвой означала, что советский народ под руководством партии сумел преодолеть трагические последствия внезапного нападения фашистской Германии, изменить в ходе тяжелого единоборства соотношение сил. Она показала, что война, несмотря на ее неудачное для советских войск начало, будет неизбежно выиграна Советским Союзом"{706}.

Еще никогда прежде вермахт не стоял перед кризисом такого масштаба, как в ноябре - декабре 1941 г. Здесь назревало нечто большее, чем просто военная неудача или срыв стратегического плана, хотя и то и другое занимало свое место в логике развертывающихся событий. Здесь сплетались воедино невыносимая для сознания лидеров третьей империи и германского милитаризма угроза потери нацистского идеологического, военного и государственного престижа; мрачная перспектива затяжной войны на Востоке со всеми ее не поддающимися учету превратностями и поворотами, с колоссальными требованиями, к удовлетворению которых рейх не был готов; крах той доктрины, создателями которой были фюрер и генеральный штаб и которая признавалась автоматически победоносной.

Подошел к концу тысяча девятьсот сорок первый год.

В кровавых закатах Московской битвы исчезла иллюзия победы, питавшая захватчиков.

Глава пятая. Триумфы у края бездны

Новые проблемы

I

Германское военное руководство на рубеже 1941 и 1942 гг. стояло перед новыми сложными проблемами. Главная из них вытекала из факта полного провала расчетов "молниеносного" завоевания СССР. Требовался коренной пересмотр всей политической и военной стратегии, многих предыдущих планов развития вооруженных сил, отказ от намерений, так или иначе связанных с надеждой на быструю победу на Востоке, которая рассматривалась как предпосылка для дальнейшего развертывания агрессии мирового масштаба.

Успешная борьба Советского Союза, который к концу 1941 г. вырвал у гитлеровского вермахта стратегическую инициативу, имела решающее влияние на весь ход второй мировой войны. Планы вторжения в Англию были окончательно похоронены. Британская империя получила время для собирания сил; отпали надежды фашистского руководства на завоевание Ближнего Востока; испарились все и всякие расчеты на высвобождение армии "для новых задач". Конца войны не было видно, здание германской стратегии лишилось фундамента.

На третьем году войны фашистский блок оказался перед фронтом антигитлеровской коалиции. Военная система третьего рейха не была приспособлена для успешного ведения войны на два и более фронтов. Поэтому объединение противостоявших Германии государств и открытие активных военных действий на втором фронте становилось важным условием быстрого разгрома фашистского блока{707}. Антигитлеровская коалиция сложилась в течение полугода после нападения Германии на СССР. Освободительные цели войны, которую вел Советский Союз, его мощь и последовательность политики стали основой союза, потенциальные возможности которого намного превосходили ресурсы держав оси. История коалиции наполнена многими противоречиями. Они с особой силой обнаруживались в борьбе за открытие второго фронта в Европе. Эта борьба, процесс которой детально исследован в работах советских авторов В. М. Кулиша{708}, В. Г. Трухановского, В. Л. Исраэляна{709}, проистекала из классовых противоречий участников союза и их различных целей в войне. Затягивание открытия второго фронта, вызванное политикой правительств США и Англии, направленной прежде всего на ослабление СССР в войне с Германией, объективно не способствовало быстрой и полной реализации преимуществ антифашистского блока. Но тем не менее "центростремительные силы антифашистской коалиции оказались более мощными, чем центробежные"{710}. И этим в значительной мере определялись общие неблагоприятные перспективы политики стран оси в масштабе всей войны.

Борьба на Восточном фронте сразу отодвинула на второй план все остальные проблемы гитлеровской стратегии. Надежды возобновить подготовку к вторжению в Англию еще в 1941 г. "после победы над Советским Союзом" улетучивались по мере того, как все хуже и хуже шли дела Восточной армии. Советско-германский фронт стал поглощать основные военные ресурсы третьего рейха.

В течение пяти месяцев войны ОКВ и ОКХ направили на Восток 24 дивизии из резерва, 21 дивизию и 15 бригад из Германии и других стран Европы{711}.

Своим героическим сопротивлением в 1941 г. советский народ, его армия похоронили чудовищные завоевательные планы фашизма. "Молниеносная победа" над СССР, рассматриваемая как главная предпосылка для дальнейшей агрессии в глобальных рамках, не состоялась. И можно ли сомневаться, чем уже тогда были обязаны Советскому Союзу миллионы людей в тех странах, которым предназначалось стать объектами ударов нацистской военной машины "после победы над СССР"?

Редер еще в декабре 1941 г. дважды пытался уговорить Гитлера сосредоточить все усилия против Англии и направить на войну с ней весь военно-промышленный потенциал рейха, увеличив флот и морскую авиацию. План не нашел поддержки, хотя Редер надолго остался убежденным сторонником идеи войны прежде всего против Англии и перенесения основных усилий с суши на море,

В ожидании "победы на Востоке" германский флот усилил подводную войну в Атлантике. Резкое улучшение его базирования после захвата французского побережья открыло перед гитлеровским военно-морским командованием новые горизонты. Пути подхода германских подводных лодок к британским морским коммуникациям сократились в три раза, и лодки - главное оружие немцев на море - могли теперь значительно дольше оставаться в районах боевых действий. Надводные корабли - рейдеры - быстро и незаметно выходили в открытый океан и внезапно нападали на караваны судов. Морская авиация значительно увеличила радиус действий. Потери британского флота вплоть до первых месяцев 1941 г. катастрофически росли.

После нападения на Советский Союз действия германского флота против Англии стали сокращаться. Активизация британской обороны, улучшение охраны конвоев, создание новых баз, развитие авиации, радиолокаторов и радиопеленга позволили англичанам оттеснить немецкий подводный флот от главных своих коммуникаций и от портов, которым он непосредственно угрожал. Штаб германских военно-морских сил стремился компенсировать временное ухудшение базирования подводных лодок резким увеличением их активности и усилением наступления рейдирующих надводных кораблей. Последние действовали в начале 1941 г. с большим эффектом и нанесли немалые потери английскому торговому флоту. Но потопление 27 мая 1941 г. севернее Нормандии самого крупного немецкого линкора "Бисмарк" положило предел наступлению рейдеров. Британское военно-морское командование предприняло массированные атаки авиацией по германским кораблям во французских портах. Захватив господство в воздухе, авиация нанесла ряд повреждений стоявшим там линкорам "Шарнхорст" и "Гнейзенау" и вынудила Редера в феврале 1942 г. отдать приказ о переводе их обратно в немецкие порты.

Тем временем германские подводные лодки активизировали борьбу на коммуникациях в Атлантике путем перехода к новой групповой тактике ("волчья стая"). Но улучшение британской обороны не позволило им к концу 1941 г. действовать столь же успешно, как в начале войны. Потери английского торгового судоходства неуклонно снижались. Битву за Атлантику германским военно-морским силам выиграть не удалось.

В Северной Африке поражение итальянцев зимой 1940/41 г. заставило германское верховное командование включиться в борьбу и на этом театре. Захват английскими войсками североафриканского побережья означал бы установление их господства в Средиземноморье, на Ближнем Востоке, постоянную угрозу Балканам и вишистской Франции. Хозяином Средиземного моря должны были оставаться державы оси. Кроме того, Гитлер опасался выхода Италии из войны в результате бомбардировки ее городов британской авиацией. Подготовка нападения на Советский Союз поглощала все главные силы вермахта, поэтому Североафриканскому театру ОКВ имело возможность дать лишь самое минимальное количество сухопутных войск и авиации. Принятое в феврале 1941 г. решение послать в Африку небольшое "заградительное соединение", нанести авиационные удары по английским морским перевозкам в Средиземном море и по расположению британских войск в Киренаике означало максимум того, что могло сделать сейчас германское командование.

В Берлине рассчитывали победой в Северной Африке и в бассейне Средиземного моря решить одну из давних задач германского империализма - установить господство на Ближнем Востоке. В случае успеха планируемого в 1942 г. прорыва на советско-германском фронте через Кавказ на Ближний Восток здесь предполагалось объединить значительные силы, что сделало бы возможной дальнейшую агрессию против стран Африки и Азии.

Северная Африка превратилась в самостоятельный театр военных действий, тесно связанный с развитием событий в бассейне Средиземного моря. Командир "заградительного соединения", ставшего вскоре "Африканским корпусом", Роммель пользовался почти неограниченной самостоятельностью: в условиях концентрации главных усилий на Восточном фронте Африка ускользала из поля зрения верховного командования.

Генерал Эрвин Роммель, кумир нацистской военщины и партийной верхушки, излюбленный герой всей военной пропаганды третьего рейха, прозванный "лисой пустыни", был духовно близок Гитлеру своим мировоззрением и верностью фашизму. Роммель горячо приветствовал установление нацистской диктатуры, и это помогло его выдвижению: он стал офицером связи при штабе рейхсфюрера гитлерюгенда и вскоре генерал-майором. В начале войны особое безграничное доверие Гитлера сделало 48-летнего Роммеля комендантом его личного поезда и вместе с тем командиром моторизованного "батальона охраны фюрера". После победы над Польшей он попросился в войска и стал командовать 7-й танковой дивизией.

В Африке Роммель старался применять, нередко вступая в конфликт с "Командо Супремо" (итальянское верховное командование), обычные для гитлеровской военной доктрины приемы "блицкрига", которые он знал не лучше и не хуже любого другого немецкого генерала. Практический опыт он получил во время "западного похода". В африканской пустыне танковый "блиц" дал немалый эффект, особенно на первом этапе военных действий.

В конце марта 1941 г. Роммель перешел в наступление в Западной Киренаике небольшими силами и с ограниченной целью. Его удар имел крупный успех: британский генерал Уэйвелл, не ожидавший атаки раньше лета, начал отводить свои войска вдоль побережья. Видя слабость англичан, Роммель действовал все решительнее. Он продвинулся до Тобрука - порта, который англичане решили удерживать любой ценой, блокировал его и достиг египетской границы у горного прохода Хальфайя.

Однако в конце 1941 г. на море и в воздухе в бассейне Средиземного моря полностью стали господствовать англичане. Роммель почти не получал подкреплений. Используя благоприятные условия, созданные героической борьбой Красной Армии на советско-германском фронте, британское командование смогло усилить свои войска в Африке (называвшиеся теперь 8-й армией) и 18 ноября 1941 г. открыть наступление, которое увенчалось полным успехом. В январе 1942 г. понесшие тяжелые потери итало-германские войска оказались отброшенными в Западную Киренаику.

Таким образом, на рубеже 1941 и 1942 гг. германское верховное командование и здесь оказалось перед новыми проблемами, перед новыми решениями.

II

Но в центре мировых военных событий стояла, конечно, борьба на советско-германском фронте. Здесь последовал удар, потрясший всю гитлеровскую военную машину. Контрнаступление советских войск означало полный и окончательный крах плана "Барбаросса". Произошло это благодаря героизму Красной Армии; это произошло и потому, что советский народ беззаветно и самоотверженно трудился в годы предвоенных пятилеток, строил Магнитку, создавал свою индустриальную базу, военную промышленность, колхозы, потому, что наши люди вдохновенно строили новое общество. Правильность и дальновидность политики Коммунистической партии, взявшей в годы мирного строительства курс на индустриализацию и коллективизацию страны, подтвердились целиком и полностью.

Загрузка...