Биограф Канариса Абсхаген пишет: "Точно установлено, что незадолго до начала наступления на Запад Остер поставил в известность Саса (голландского военного атташе в Германии) о том, что ожидает нейтральную Голландию"{210}. Еще 6 мая Остер сообщил Сасу: наступление назначено на 8 мая. Однако шифрованная телеграмма Саса на этот счет произвела в Гааге мало впечатления. Голландский министр иностранных дел ван Клеффенс не верил, что немцы осмелятся нарушить нейтралитет, и считал, что теперь война развернется на Балканах. 9 мая Остер сумел окончательно установить: все начнется 10-го, приказ отдан окончательно. Сасу удалось вечером 9 мая связаться по телефону с руководящими инстанциями в Гааге и передать следующую фразу: "Хирург решил предпринять операцию на следующее утро в 4 часа"{211}. Через несколько часов Сас был вызван по телефону из Гааги. Ему задали вопрос, исходит ли информация из абсолютно достоверного источника. Сас ответил: "Да, операция неотвратима! Я говорил со всеми врачами. Она начнется завтра на рассвете!" Разговор был подслушан германской секретной службой{212}. Начатое по приказу Геринга расследование об источниках утечки секретных данных результата не дало. Однако германскому командованию стало теперь известно, что сроки начала вторжения раскрыты, и поэтому оно решило больше не медлить.

Еще 27 апреля 1940 г. Гитлер отдал приказ начать вторжение между 1 и 7 мая{б4}. Вскоре "день икс" уточнили: 8 мая. В последних числах апреля у Иодля возникло подозрение, что план и сроки начала операции разглашены: был подслушан еще один телефонный разговор бельгийского посланника в Ватикане с Брюсселем{214}. Гитлеровцы предположили, что произошла измена с немецкой стороны. Фюрер передвинул срок на 10 мая. Накануне Канарис через Остера передал голландскому военному атташе в Берлине еще одно сообщение: "Свинья выехала на Западный фронт". Речь шла о Гитлере, а сама передача служила последним сигналом предостережения.

Все эти факты следует признать достоверными - они подтверждаются особенно голландской стороной. Как сообщает тогдашний министр иностранных дел ван Клеффенс, 4 мая голландские власти "из очень достоверного источника узнали..., что в ближайшие несколько дней следует ожидать вторжения немецкой армии"{215}. Разведка проверила данные и получила многочисленные подтверждения.

Гитлеровскому руководству не удалось сохранить важнейшую тайну.

Но здесь мы вновь сталкиваемся с некоторыми явлениями, которые выходят за рамки чисто военных понятий. Снова - уже в третий раз за эту войну политические и военные руководители европейских государств накануне вторжения в их страны, несмотря на то что располагали многими сведениями о готовящемся ударе, оказались не в состоянии понять, оценить всю реальность угрозы и своевременно принять контрмеры. Иными словами, политические руководители не смогли сделать достаточно полных и правильных выводов из сведений разведки.

II

В 21 час 9 мая, после того как начальник штаба военно-воздушных сил генерал Ешоннек доложил, что погода назавтра обещает быть хорошей, генерал Иодль, находившийся в личном поезде Гитлера, передал всем высшим штабам условный пароль ("Данциг"), означавший, что вторжение назначено на следующее утро. Вслед за этим в войска был направлен приказ фюрера, который предстояло зачитать повсеместно на рассвете перед выступлением. Приказ, как и опубликованная утром 10 мая сводка ОКВ, должен был "вдохновить" солдат и одновременно дезинформировать генеральные штабы противников - убедить, что немецкая армия наносит удар "на широком фронте", через Бельгию и Голландию, а не через Арденны{216}. Солдатам объявили: "Начинающаяся сегодня борьба определит судьбу германской нации на следующую тысячу лет"{217}.

Ставка Гитлера с 5 час. 30 мин. 10 мая расположилась в горном районе Мюнстерэйфель. Она стала условно называться "Гнездо в скале" (Felsennest){218}.

С рассветом, за 20 минут до начала общего наступления сухопутных сил, авиация двух воздушных флотов третью своих соединений нанесла удар по аэродромам союзников. Затем, как только в 5 час. 35 мин. наземные войска пересекли западную границу рейха, последовал второй мощный, продолжавшийся три часа удар по французским и английским штабам, узлам связи и по коммуникациям. Немецко-фашистские вооруженные силы вторглись в Голландию, Бельгию, Люксембург.

Французское командование в соответствии с планом, выработанным задолго до войны, двинуло сильнейшие свои армии в Бельгию, не предполагая, что подставляет их тыл под удар главных сил вермахта, продвигавшихся сплошным танковым потоком через Арденны.

Когда 35 французских и 10 английских дивизий под командованием генерала Бийота вступили через франко-бельгийскую границу в Центральную Бельгию, чтобы достигнуть так называемой позиции Диль и здесь в оборонительном сражении остановить немецкую группу армий "Б" генерала фон Бока, которую французское командование рассматривало как главные силы вторжения, в то же самое время южнее, через Арденнские горы, прорвалась действительная ударная группировка группа армий "А" Рундштедта. Она имела во главе мощный танковый клин - группу Клейста из пяти танковых и трех моторизованных дивизий. Танковая группа совершила стремительный бросок: за двое с половиной суток к немалому изумлению немецкого генерального штаба почти без сопротивления она оставила позади 120 км и оказалась на берегу Мааса под Седаном.

Германское командование не ожидало такого результата и не подготовилось к его реализации. Иодль записал утром 13 мая в дневнике: "Операции принимают, сверх ожидания, благоприятное развитие"{219}. Английский исследователь событий 1940 г. Эллис пишет: "Ночью немецкому командованию нужно было принять важные решения. Оно было озадачено от неожиданности не меньше, чем французы, и оно не скрывало своей радости... Оно даже не было подготовлено использовать преимущества своего неожиданного успеха и должно было остановиться, чтобы разобраться в своем положении"{220}.

Успешное преодоление Мааса 13-14 мая на очень слабом участке французской обороны после непрерывных, 4 часа подряд, атак авиации создавало условия для стремительного танкового рейда в глубь Франции.

14 мая ОКВ отдало директиву: противник, как свидетельствует развитие германского наступления, "не смог своевременно определить основного замысла нашей операции. Он все еще направляет крупные силы к линии Намюр - Антверпен и, очевидно, пренебрегает участком перед группой армий "А". Эта обстановка и быстрый переход через Маас создали предпосылки для крупного успеха путем нанесения удара в соответствии с прежним замыслом сильной группировкой севернее Уазы в общем северо-западном направлении"{221}.

Группа армий "Б" должна была "наступлением связать и ввести в заблуждение действующие перед ней возможно более крупные силы союзников" и завершить ликвидацию сопротивления голландцев. Все моторизованные и танковые дивизии из группы армий "Б" передавались группе армий "А", генералу Рундштедту, "поскольку возможности их оперативного использования на севере теперь уменьшались"{222}. Военно-воздушные силы концентрировали атаки также в полосе группы армий "А", чтобы "воспрепятствовать подводу вражеских резервов к фронту ударной группировки и осуществить ее непосредственную поддержку".

С 14 мая группа Рундштедта превращалась в сверхмощный танковый, пехотный и авиационный таран. Армии фон Бока, к явному неудовольствию своего командующего, играли отныне в еще большей, чем прежде, степени роль сковывающей группировки, без единого танкового соединения.

В группе армий "А" противник оценивался несколько иначе, чем в ОКВ и ОКХ. Штаб группы обращал значительно больше внимания на сведения авиаразведки о выдвижении французских резервов из парижского района. "Он (противник. - Д. П.) выдвигает силы из района Парижа, - говорилось 14 мая в журнале боевых действий группы, - или для контрнаступления против наших плацдармов, или для создания оборонительного фронта"{223}. Поэтому Рундштедт, располагая очень большими силами, вдруг побоялся двигаться дальше. Он решил остановиться на плацдарме за Маасом, затем подчинить танковую группу Клейста 12-й армии. Лишь после этого он попытается начать наступление, но на глубину всего лишь 60 км{224}. Иными словами, танковая группа остановилась и передавала ведущую роль пехоте. Рундштедт терял время. Боязнь Франции, идущая от первой мировой войны, довлела над умами генералов. В ОКХ, получив данные о французских резервах в районе Парижа, озаботились еще больше. Сразу было принято решение выделить крупные силы для охраны южного фланга.

Теперь две из четырех полевых армий группы армий "А" используются для прикрытия с юга из опасения контрнаступления мифической "парижской группировки" французов. Между тем в действительности ни о каком выдвижении крупных французских сил из-под Парижа не могло быть и речи: французское командование перебрасывало к северу часть сил с "линии Мажино", а из глубины выдвигало лишь самые незначительные войска. Генеральный штаб сухопутных сил переоценил возможности французских резервов и просчитался в определении намерений противника. Французское командование не готовило никакого контрнаступления против плацдармов на Маасе, а собиралось только лишь обороняться.

Далее начали происходить не менее странные вещи: немецкий генеральный штаб и командующий группой армий "А" не смогли сразу использовать успех, так как не знали, как лучше управиться с танковой группой. Вместо того чтобы решительно двинуть ее вперед в отрыве от пехоты, Рундштедт начинает дробить танковую группу на части. Он передал ее пехотным командирам, чьи взгляды и мышление были весьма далеки от методов руководства, присущих танковым войскам. "Вожаком" танковых соединений становилась пехота. Этот факт серьезно опровергает мнение, будто в германском вермахте уже в 1940 г. существовали единые для всех командиров методы оперативного использования крупных подвижных соединений как средства глубокого стремительного прорыва.

По свидетельству начальника штаба танковой группы Цейтцлера, командующий 12-й армией после получения в состав армии группы распорядился "поделить ее пополам". Он подчинил 41-й моторизованный корпус 3-му армейскому корпусу. Иными словами, он попытался вообще ликвидировать танковую группу как единое мощное оперативное соединение, тем более что командир 3-го армейского корпуса генерал Гаазе сразу же включил танковые дивизии в свой резерв. "Практически это могло означать, - пишет Цейтцлер, - прекращение существования танковой группы фон Клейста как самостоятельного оперативного соединения"{225}.

Во всех этих манипуляциях удивительно ясно выплыла наружу путаница во взглядах германского генерального штаба на методы ведения современных операций. Оказалось, что опыт военных действий против Польши в области применения танковых войск плохо осмыслен генералами вермахта и понят по-разному. Конечно, вскоре последовала отмена решения генерала Гаазе, но вернуть потерянное время никто не мог. Если бы союзное командование оказалось в состоянии объединить войска, которые оно теперь поспешно снимало с "линии Мажино" и направляло к северу, и если бы с помощью этих войск оно смогло создать на пути двигавшихся танковых колонн новый фронт обороны, возможно события приняли бы несколько иной характер. Но десятилетиями воспитанные в традициях позиционной войны с ее неповоротливой медлительностью, французские генералы за малым исключением никак не поспевали за ходом событий и везде опаздывали. Отдельные самоотверженные, решительные действия ярко вспыхивали на общем безрадостном фоне, однако они не могли изменить общего хода событий. Но мы все-таки расскажем об одном таком эпизоде.

Полковник де Голль, ставший именно в эти дни, на поле сражения, генералом, с присущей ему решимостью и с глубокой верой в танковые войска, теоретиком которых он был, контратаковал во главе своей 4-й бронетанковой дивизии под Лаоном превосходящие немецкие танковые силы, рвавшиеся к западу.

"19 мая на рассвете - в бой", - пишет де Голль в своих мемуарах. И продолжает, вспоминая о тех днях: "О, как все это нелепо! Война начинается крайне неудачно. Что ж, нужно ее продолжать. На земле для этого достаточно места. Пока я жив, я буду сражаться там, где это потребуется, столько времени, сколько потребуется, до тех пор, пока враг не будет разгромлен и не будет смыт национальный позор. Именно в этот день я принял решение, предопределившее всю мою дальнейшую деятельность"{226}.

В упорнейшем бою, длившемся несколько суток подряд, дивизия де Голля выполнила свою задачу. Она успешно контратаковала немецкие части, заставила их несколько отступить, нанесла им значительные потери. "Над полем сражения витал дух победы, - пишет де Голль. - Каждый высоко держал голову. Даже раненые улыбались... В результате упорного боя немцы не выдержали нашего натиска и отступили"{227}. Но без поддержки соседей дивизия не смогла развить наступления. Она не взяла высоту Мон-Клебер.

В те дни в германских штабах, конечно, никто еще не знал, что неполный успех де Голля у высоты Мон-Клебер в будущем, когда подведется общая черта, с лихвой окупится его стратегической победой в рядах союзников. Но тогда речь будет идти не о безвестной высоте, а о Франции.

III

Мы не будем здесь пытаться дать анализ социально-политических причин, начавшейся катастрофы Франции. Они достаточно глубоко вскрыты прогрессивной общественно-политической мыслью, доказавшей, что именно прежде всего политические обстоятельства предопределили катастрофу 1940 г. Мюнхенский курс, который продолжался, лишь изменив форму, во время "странной войны", вплоть до 10 мая, предательство французской крайней реакцией интересов своего народа, боязнь левых сил больше, чем нацизма, с которым не исключалась сделка за счет национальных интересов, эпилепсия антикоммунизма, поднявшаяся в стране перед вторжением, наконец, отстающая от требований эпохи военная система Франции таков перечень основных исторических обстоятельств, которые подготовили французское поражение и германский успех.

Была ли немецкая армия в 1940 г. организована лучше французской? Да. Располагала ли она более современными оперативными принципами? Да. Удалось ли ей ввести в заблуждение союзников о месте и направлении своего удара? Удалось. Оказалась ли система ее военного руководства более гибкой, быстрее реагирующей на обстоятельства борьбы? Оказалась. Но при всем том решающую роль сыграли все же не эти преимущества, очень важные сами по себе, а отмеченные выше социально-политические обстоятельства. При верной политике в войнах прошлого неоднократно удавалось исправлять ошибки военного порядка уже в ходе борьбы. Но ложная политика вела к поражению даже самые лучшие армии.

Французской армии 1940 г., конечно, нельзя было отказать ни в традиционной доблести ее солдат, ни в умении сражаться. Но "странная война" и начавшиеся тяжелые неудачи породили глубокий моральный кризис, который постепенно подрывал силу сопротивления. И чем больше развивались эти процессы, тем легче становилось гитлеровским танковым колоннам осуществлять свои прорывы, тем яснее вырисовывались военно-оперативные преимущества, которыми располагало фашистское командование.

И эти преимущества никогда не стали бы столь наглядными и подавляющими, если бы французские высшие штабы не допустили самого главного из серии своих просчетов - о времени и месте германского первого и главного удара. Этого просчета они не сумели исправить в ходе всей войны.

Вплоть до начала мая 1940 г. союзное командование, несмотря ни на какие предупреждения, ни на более чем ясные сигналы, не верило, что немцы действительно атакуют. Французский главнокомандующий Гамелен впоследствии не мог не признать, что еще до германского вторжения он имел сведения из различных стран мира о готовящемся ударе, в том числе из Германии. Но вряд ли он правдив, утверждая, что из этих материалов "невозможно было сделать какие-нибудь точные выводы, по крайней мере в отношении даты"{228}. Дата, как мы показали, не оставалась тайной. Но союзное командование пребывало в мире созданных им самим ложных представлений. Оно не реагировало достаточно энергично на поступающие сведения.

Почему французское командование, подробно осведомленное о численности и общей группировке германских сил, было застигнуто врасплох танковым ударом через Арденны?

Решающее значение имели его уверенность в том, что германский удар последует только через Центральную Бельгию. Сыграла роль недооценка оперативных возможностей немецких крупных танковых соединений, основаниям на устаревших довоенных взглядах и на одностороннем, неглубоком восприятии опыта германо-польской войны, повторение которого во Франции считали невозможным.

Французская разведка не смогла вполне ясно и отчетливо определить вероятные задачи ударной танковой группировки гитлеровской армии (группы Клейста). Французские разведчики и прежде всего тогдашний руководитель Второго (т. е. разведывательного) бюро полковник Гоше после войны утверждали, что вскрыть развертывание немецкой танковой группы было практически очень трудно.

Гоше пишет по этому поводу: "Поверхностные умы не могли сделать ничего другого, как приписать этот явный просчет Второму бюро. Он был, однако, неизбежен, и вот почему: атакующая группировка занимала позиции в ночь или за две ночи до "дня икс", вероятнее всего в последнюю ночь перед "днем икс". Эту группировку можно было определить только при соприкосновении с противником... Но соприкосновения между массой немецких сил вторжения и французами, которых в течение 8 месяцев отделяла нейтральная люксембургско-бельгийско-голландская область, никогда не существовало. Для того чтобы заранее разгадать группировку и замысел вторжения противника, Второму бюро надо было бы обладать немецким оперативным приказом и относящимися к нему картами. Большей частью... направление удара противника узнается только в самом сражении... Достаточно уже и того, если какое-нибудь Второе бюро до начала атаки сможет установить и определить район развертывания, фронт, где может быть проведена атака, предусмотреть возможные события. Заранее требовать от него, чтобы оно стрелкой указывало вероятное направление главных усилий противника, означало бы требовать невозможного, в особенности когда нет боевого соприкосновения. В момент, когда боевые действия начались, неплохо, если этот пробел будет восполнен как можно скорее"{229}.

Затем Гоше доказывает, что французская разведка имела только 11 часов - с 18 час. 00 мин. 9 мая, когда танковая группа Клейста выступила из районов сосредоточения, расположенных в тылу, до 5 час. 35 мин. 10 мая, когда она перешла границу, - чтобы получить информацию о группе Клейста и успеть сделать доклад в ставку. Но уже в 6 час. 30 мин. 10 мая главнокомандующий отдал приказ о вступлении в Бельгию.

Бросая ретроспективный взгляд на этот столь важный момент начального периода войны, вряд ли можно признать оправдания Гоше состоятельными. Дело в том, что французская разведка через агентуру заблаговременно узнала о сосредоточении в люксембургском направлении немецких танковых дивизий позади фронта. Но Второе бюро не смогло сделать правильных выводов насчет предназначения этой группировки, недооценило ее, не дало прогноза в соответствии с той истиной, что разведка должна уметь не только устанавливать, где расположены войска противника, но и анализировать их возможные действия. Это лишь одна сторона вопроса.

Другая, гораздо более важная, состоит в том, что союзное командование придерживалось только расчетов мирного времени без глубокого и всестороннего анализа конкретной обстановки. Оно позволило немцам ввести себя в заблуждение. Французский генеральный штаб не планировал, как это обычно практикуется, задачи армии в зависимости от нескольких вариантов обстановки. Он догматически признавал за вермахтом возможность наносить главный удар только в одном направлении - в Бельгию, и в ответ предполагался лишь один-единственный вариант стратегического маневра союзных армий: тоже в Бельгию. На войне предусмотрительность и гибкость мышления командования не менее важны, чем хорошее оружие и хорошие солдаты...

Для немецкого командования общее положение на фронте 15 - 16 мая, несмотря на серьезные успехи, все же оставалось не вполне ясным. Правда, Голландия капитулировала на четвертый день военных действий, но немецкая 6-я армия Рейхенау остановилась в Бельгии перед "позицией Диль". ОКВ и ОКХ находились в состоянии неуверенности. Они не верили в столь быструю удачу. Ждали, что именно сейчас, после прорыва германских танковых соединений в оперативную глубину, союзное командование примет решительные контрмеры.

Почти в то самое время, когда генерал Гамелен на совещании 16 мая в Париже шокировал союзных руководителей вестью, что у него нет никакого резерва для парирования удара, начальник гитлеровского генерального штаба Гальдер с тревогой констатировал: "Крупный армейский резерв противника еще, по-видимому, не введен в действие"{230}. Немцы боялись французских резервов, которых не существовало. Ждали контрударов, которые французы и не собирались наносить. Немецкий генеральный штаб не мог предположить, что французская армия не оставит стратегического резерва в глубине.

Гальдер записал 17 мая в дневнике: "Фюрер сегодня особенно нервозен. Он боится собственного успеха. Он не хочет ничем рисковать и поэтому стремится ограничить нас в действиях. Предлогом для этого является беспокойство за левый фланг"{231}. Требование "действовать осторожно" было передано Кейтелем и самим Гитлером командующим группами армий и другим ответственным генералам. "Фюрер испытывает непонятный страх за южный фланг, - пишет Гальдер. - Он рвет и мечет, боится, что вся операция может закончиться поражением"{232}.

Фронт прикрытия на юг, призванный отразить несуществующие контрудары, стал отвлекать все больше сил. После полудня 17 мая Браухич указал Рундштедту: "Положение на южном фланге рассматривается как особая опасность"{233}. Он потребовал немедленно ввести все пехотные дивизии, которые можно использовать, для укрепления оборонительного фронта. В тот же день около 15 часов на командный пункт группы армий "А" приехал Гитлер. "Он подчеркнул, - записано в журнале боевых действий группы, - особое значение, которое имеет южный фланг не только для операции всей армии, но и в политическом и психологическом отношениях"{234}. Ни при каких обстоятельствах, нигде, продолжал Гитлер, нельзя в настоящий момент давать возможность нанести контрудар, "который не только военному, но прежде всего политическому руководству мог бы дать роковой импульс"{235}.

Германское командование не верило в собственную удачу. Выдвинутые вперед части, включая танковую группу Клейста, снова были остановлены.

Лишь постепенно ОКВ и генеральный штаб сухопутных сил начали понимать, что дела идут лучше, чем представляется. 17-го Гальдер отмечает, что противник не принял мер, чтобы закрыть прорыв. Утром 18 мая он приходит к выводу: "Французские резервы главного командования введены в действие лишь в незначительном количестве", - и поэтому предлагает развивать наступление на юго-запад. По сообщению Кейтеля, Гитлер выразил в этот день свое полное удовлетворение мерами, принятыми группой армий "А", и теперь "почувствовал себя успокоенным в отношении южного фланга"{236}.

На следующий день штаб сухопутных сил произвел частичную перегруппировку и уточнил планы. Всей авиации Западного фронта ставилась задача поддержать наступление подвижных соединений на главном направлении - между французской границей и Соммой. После переброски танковых и моторизованных соединений из группы фон Бока в группу Рундштедта вновь созданному мощному танковому клину, поддерживаемому почти всей авиацией, предстояло выполнить главные задачи в дальнейшем развитии наступления.

Глубокий прорыв вывел 20 мая танки Рундштедта к побережью Ла-Манша.

Столь крупный успех вызвал окончательный перелом в настроении гитлеровского высшего руководства. Именно 20 мая стало тем поворотным пунктом, когда Гитлер и все его штабы отрешились от многих страхов и сомнений и почувствовали себя победителями в "западном походе". "Фюрер в этот день, записал в дневнике Иодль, - был вне себя от радости, он расточал комплименты военному руководству"{237}. Тут же Гитлер сформулировал дальнейшие задачи вооруженных сил:

"1. Уничтожить противника севернее Соммы и занять побережье.

2. Затем продвинуться между Уазой и морем до Сены и

3. Присоединить к этому главное наступление по обе стороны Реймса в юго-западном направлении, продвигая на правом фланге восточнее Парижа подвижные силы.

4. На вспомогательном участке слабыми силами прорвать "линию Мажино" между Сент-Авольдом и Сааргемюндом в направлении Нанси, Люневиль"{238}.

Именно начиная с 20 мая ОКВ и ОКХ приступают к планированию заключительной операции на Западе, получившей условное наименование "Рот".

IV

Расколов фронт союзных армий и выйдя на побережье, германские войска зажали во Фландрии основную, наиболее сильную группировку французских, британских и бельгийских войск. Под Дюнкерком германское командование по приказу Гитлера от 24 мая (так называемый стоп-приказ) остановило наступление танков и в последнюю минуту выпустило английскую экспедиционную армию из железных клещей. Искусственно созданная пауза предоставила в последующие дни возможность английским войскам избежать полного уничтожения и эвакуироваться морем из Франции.

Согласно довольно широко распространенному на Западе взгляду, "чудесное избавление" британской армии под Дюнкерком в конечном счете спасло Англию, ибо сохраненные войска стали после возвращения не только основой обороны страны в последующие месяцы, но и костяком экспедиционных сил в будущем.

Почему же германское руководство, которое бесспорно держало в своих руках полную победу, отдало подобный приказ, остановило танковую группировку и позволило более чем 300 тыс. английских солдат и офицеров уплыть через Ла-Манш?

В исторической литературе о событиях у Дюнкерка существуют дне отличающиеся друг от друга точки зрения.

Сторонники первой считают, что немецкие танки были остановлены по мотивам главным образом оперативно-стратегического характера и что поэтому эвакуация английской армии - не результат преднамеренных действий гитлеровской верхушки.

Согласно второй точке зрения, "дюнкеркское чудо" - это следствие прежде всего политических причин - стремления Гитлера выпустить английские войска, чтобы скорее заключить мир с Англией и при ее благожелательном нейтралитете напасть на СССР{239}.

Как нам представляется после изучения всех доступных документов, наступление немецкой танковой группировки было остановлено под Дюнкерком в результате ряда причин военно-политического и оперативного характера. Главными являлись политические соображения{240}.

Гитлер стремился после победы над Францией заключить мир с Англией, исходя из своей политической доктрины. Флот и отчасти ВВС не были готовы к успешной скоротечной войне против Великобритании. Все расчеты строились на предположении, что после разгрома Франции Англия падет сама собой. Борьба с ней приняла бы затяжные формы, связанные с большими потерями. Даже в случае успеха Германия не могла бы использовать плоды победы. Заключением мира Гитлер предполагал заставить Англию, сведенную, как он думал, на положение второразрядной державы, признать его завоевания в Европе, гегемонию "Великой Германии" и отдать часть колоний. Он надеялся таким путем развязать себе руки на Западе. Одновременно с этими расчетами в 20-х числах мая 1940 г. зародилось намерение начать вскоре войну против Советского Союза (см. главу III). Итак, "все, что я делаю, направлено против России"!

События 20-х чисел мая ускорили принятие решения: следующий удар направить против СССР. Рассечение союзных армий, выход вермахта к побережью, близость окончания войны во Франции, потеря Англией французской "континентальной шпаги", что, по взглядам Гитлера, предрешало ее крах, вместе с тем необоснованные подозрения о возможном "сговоре" Советского Союза и Англии, все это происходило в 20-х числах мая{241}. Именно теперь гитлеровское руководство ставит вопрос о войне против СССР как о следующей практической задаче. На таком фоне причина остановки немецких танков под Дюнкерком представляется нам частным, производным вопросом, который должен решаться в плане более крупных замыслов военно-политического характера.

Если с Англией возможен мир, - а Гитлер, безусловно, тогда не сомневался, что мюнхенские элементы разгромленной, как он считал, Англии заставят правительство пойти на соглашение с победоносным и могущественным рейхом, - то мирные жесты, по мнению Гитлера, следовало начинать немедленно.

В 20-х числах мая, когда еще шли крупные сражения и начинать мирные переговоры было преждевременно, что еще мог сделать Гитлер для Англии, кроме того, как вернуть ей ее солдат, конечно, без оружия? Политические маневры интенсивно вторгались в военные действия и прямо влияли на оперативные решения. И 24 мая отдается "стоп-приказ". Сражавшейся английской армии облегчается эвакуация из Франции.

Гитлер, как он нередко делал и в других случаях, видимо, никого не посвятил в свои действительные расчеты (что, собственно, и привело к возникновению в историографии "проблемы Дюнкерка"). Это вполне объяснимо стремлением сохранить в тайне столь необычное решение. Постоянный представитель Риббентропа при Гитлере дипломат Гевель, хорошо осведомленный и в политической, и в военной обстановке, сразу "раскусил" намерения фюрера. Он писал впоследствии о причинах "стоп-приказа": "Лично Гитлер вмешался в то, чтобы дать англичанам уйти. Он был убежден, что разгром британской армии вынудил бы Англию сражаться до последнего человека"{242}.

Тот факт, что генералы спорили и возмущались, что появился, по словам Гальдера, "кризис доверия", объясняется их неосведомленностью в политических аспектах проблемы, недоумением, вызванным чисто военной нецелесообразностью принимаемых решений. Единственным генералом, кто, видимо, знал о плане фюрера, был Рундштедт, находившийся тогда в фаворе у Гитлера (Кейтель заявил 22 мая: "Фюреру особенно близок Рундштедт"). Именно ему Гитлер поручил проводить в жизнь "стоп-приказ".

Рундштедт не подчинился приказу ОКХ от 25 мая о продолжении наступления на Дюнкерк - факт, не имевший прецедента в германской армии и поныне вызывающий удивление историков. Все разногласия 24-26 мая среди генералитета, включая ОКХ, к которому Гитлер относился с некоторой неприязнью, также происходили из-за незнания Браухичем, Гальдером и другими подлинной сути дела. Наступление, возобновленное 27 мая, было уже "другим наступлением", не идущим вразрез с замыслом "стоп-приказа" и ставящим цель отсечь англичан от их французских и бельгийских союзников, разгромить последних и ускорить отплытие английских войск в Англию.

Английскому военно-морскому командованию удалось эвакуировать 338 226 человек (из них 126 175 французов), в том числе 239 555 из гавани Дюнкерка. В период с 27 по 30 мая эвакуировалось 126 606 человек, остальные - до 4 июня{243}. Вооружение английская армия бросила на французском берегу. В момент, когда последний английский солдат покинул французское побережье, английское правительство перестало оказывать военную помощь своему союзнику, тщетно взывавшему к Лондону о присылке новых эскадрилий.

Военное поражение Бельгии, полное нарушение взаимодействия между союзниками, отсутствие какой-либо помощи со стороны британского и французского командования, происки Ватикана ускорили решение бельгийского короля Леопольда III о капитуляции, хотя возможности сопротивления отнюдь не исчерпались.

В полночь 28 мая немецкий генерал Рейхенау и бельгийский генерал Деруссо подписали протокол о безоговорочной капитуляции бельгийской армии. До 500 тыс. бельгийских солдат сложили оружие.

После выхода немцев на побережье, катастрофы Бельгии и эвакуации англичан наступила передышка, продолжавшаяся до 5 июня. Французское правительство постаралось использовать ее для зондирования вопроса о перемирии. Капитулянты и пораженцы вели дипломатическую разведку в Риме, рассчитывая, что удобнее всего использовать в качестве посредника Италию, отдав ей "в компенсацию" часть заморских территорий.

Однако Гитлер и Муссолини не считали момент достаточно выгодным для переговоров. Они понимали, что добьются значительно большего путем продолжения войны. Да и во Франции боязнь возмущения народа еще удерживала правительство от слишком открытых шагов к полной капитуляции. Когда стало ясно, что Германия и Италия еще не хотят вести переговоры, а британский союзник отказывается от реальной помощи, премьер-министр Рейно фактически передал власть капитулянтской группе Петэна - Лаваля. По мнению пораженцев, она могла теперь повести дела лучше.

V

Катастрофа Франции надвигалась все быстрее. Шел к развязке следующий акт трагедии европейских народов.

Французское командование отдало приказ о подготовке к новому оборонительному сражению, которое предполагалось дать на Сомме.

После победы во Фландрии германское командование мало сомневалось в исходе борьбы. Картины эвакуации британских войск из Дюнкерка, гигантское окружение на севере, откуда теперь тысячи и тысячи пленных двигались на восток, паника мирного населения, развал французского государственного аппарата - все это убеждало завоевателей в непреоборимой, как им казалось, силе вермахта.

Теперь генеральному штабу предстояло организовать последний удар в глубь Франции, и его началом должен был стать прорыв слабого, истекающего кровью фронта вдоль Соммы и Эны.

Германский план наступления в центральные районы Франции (план "Рот"), основанный на указаниях Гитлера от 20 мая, излагала директива ОКВ от 24 мая, а затем уточняла директива ОКХ от 31 мая{244}. Операцию предполагалось вести в три этапа. Первый этап - удар группы армий "Б" между морем и Уазой до Нижней Сены с целью подготовить "главную операцию". Второй - содержал наступление основных сил - группы армий "А" по обе стороны Реймса в юго-восточном направлении, чтобы "разбить главные силы французской армии в треугольнике Париж, Мец, Бельфор" и выйти в тыл "линии Мажино". На третьем, этапе переходила в наступление группа армий "Ц", удар которой через ослабленную "линию Мажино" намечался на Люневиль{245}. Предполагалось создать сильную подвижную группировку, которая будет развивать наступление к Мозелю, воплощая собой теперь уже полностью утвердившуюся идею о ведущей роли крупных танковых соединений в операциях. Направление удара определялось стремлением захватить Лотарингский железорудный бассейн и осуществить двойной охват всей главной группировки французской армии между Парижем и "линией Мажино". Браухич дал указание прорываться, не опасаясь за фланги.

Германское наступление начала группа армий "Б" в 5 часов утра 5 июня. Силы были слишком неравными, немецкое превосходство в танках и авиации особенно большим, оборонительный фронт неглубоким, а моральная и физическая усталость французских войск чрезмерной. Французские солдаты и офицеры не видели перед собой ясной цели и перспектив борьбы. Они, как и прежде, храбро и честно вступили в бой за Францию. Но теперь они не могли не понимать, что организм французской армии болен и распадается под действием бациллы пораженчества. Единственное спасение Франции - превращение войны в подлинно народную - было абсолютно чуждо правительству. Французские солдаты, поднявшиеся на рассвете 5 июня 1940 г. из окопов за Соммой, чтобы встретить врага, теперь уже сражались без надежды на успех. На отдельных участках немецкую атаку отбили успешно. Однако фронт на Сомме не смог удержать танкового потока. Немцы обходили опорные пункты, прорывали растянутую оборону компактными танковыми группировками при сильной поддержке авиации.

Именно в эти дни немецко-фашистский генералитет уже окончательно признал все преимущества массированного наступления крупных танковых соединений в оперативных масштабах. После прорыва на Сомме все намерения командиров сводились к быстрейшему проталкиванию вперед подвижных войск. Анализ оперативных документов немецкого верховного командования от июня 1940 г. показывает, что, не в пример маю того же года, решение главных задач возлагалось теперь не на пехоту, а исключительно на танковые корпуса; пехотные части как бы отодвигаются на второй план. Танковые соединения получают множество задач на разных участках.

Среди массы отступающих войск и миллионов беженцев, растущего хаоса немецкие танки двигались все дальше на юг.

Раздавшийся 6 июня призыв французских коммунистов - превратить войну в народную, вооружить народ, оборонять Париж - определял эффективный путь, способный изменить ход борьбы. Столь же очевидно, что в июне 1940 г. ее исход решался прежде всего политическими обстоятельствами - готовившейся капитуляцией захвативших власть соглашательских элементов.

С точки зрения истории германского военного руководства заключительный этап военных действий в Западной Европе (июнь 1940 г.) связан со следующими существенными моментами.

Во-первых, исчерпало ли французское командование в июне 1940 г. ресурсы военного сопротивления или же оно еще располагало силами, но не использовало их, вольно или невольно облегчив германскому командованию ведение наступления?

Изучение ряда материалов позволяет опровергнуть тезис об истощении военных ресурсов Франции в июне 1940 г. и о военной неизбежности капитуляции. Оказывается, что в распоряжении французского командования к середине июня оставалось еще немало техники, которую, однако, в сражение не ввели. Согласно данным, опубликованным французской военно-исторической службой в начале 50-х годов, к 11 июня 1940 г. во Франции имелось 3047 танков и 743 бронемашины{246}.

По данным французских историков, в конце июня французская авиация имела в строю больше самолетов, чем перед вторжением. Именно в июне можно было ввести те 1445 самолетов, которые по разным причинам к 10 мая находились в бездействии.

К моменту капитуляции в июне 1940 г. военные ресурсы Франции не были повсеместно исчерпаны. Сопротивление могло продолжаться. Оно было прервано вероятнее всего вследствие боязни вызвать революционные процессы. Французские солдаты прекратили борьбу не потому, что их окончательно победили на поле боя

Во-вторых, какие обстоятельства позволили немцам в июне 1940 г. быстро преодолеть укрепления "линии Мажино" фронтальной атакой и в какой степени правы те западногерманские военные писатели, которые затем поставили в заслугу вермахту "прорыв сильнейшей в мире укрепленной полосы"?

Проведенный нами подсчет показал, что французы сняли в течение мая 18 пехотных дивизий из 26, имевшихся на неатакованной "линии Мажино", и перебросили их на активные участки фронта. Ясно, что заранее подготовленный против "линии" удар превосходящих сил германской группы армий "Ц" не мог встретить серьезного противодействия. Совершенно очевидно, что нет веских оснований ставить прорыв ослабленной "линии Мажино" в ряд выдающихся достижений военного искусства.

В-третьих, в какой степени германское военное руководство в июне 1940 г. шагнуло вперед в методах применения бронетанковых войск?

Завершающий этап боев во Франции окончательно сформировал метод "танковых клиньев". Конечно, перед немецкими танковыми группировками находился теперь истощенный в боях противник. Преследуя его, гитлеровские командиры использовали свои моторизованные корпуса компактными массами, создавая эффект неодолимости танкового потока.

Танковые дивизии завоевывали поле сражения. Они появлялись везде и повсюду, шли то в одном, то в другом направлении, и, к полному удовольствию командования сухопутными силами, складывалось впечатление, что танковые колонны непобедимы. Как-то само собой ускользало из поля зрения то обстоятельство, что этот танковый успех достигнут против сломленного противника, лишенного средств борьбы с танками и с авиацией, в условиях общего отступления и морального кризиса. Ничего этого должным образом не поняли и не оценили. И теперь нацистские генералы окончательно поверят в свою непобедимость и в способность завоевать Европу с помощью, как им станет казаться, всемогущего метода "молниеносной войны". Его основой должен стать "танковый блиц" - средство, которому не сможет противостоять никто и нигде.

И все же завершающие бои во Франции отнюдь не представляли собой сплошного триумфа нацистских генералов. 10 июня Гальдер записывал в своем дневнике: "Для обстановки сейчас характерно, что противник ожесточенно сопротивляется по всему фронту. Перед 1-й армией признаков отхода не отмечается. Вражеская пехота удерживает позиции даже тогда, когда наши танки оставляют их далеко позади. Контратаки противник всегда поддерживает танками"{247}. На следующий день Гальдер подчеркивает: на некоторых участках противник "оказывает сильное сопротивление". Наступивший восточнее Амьена 14-й армейский корпус потерял 65% танков от того числа, которое имелось у него 10 мая. "Силы войск на исходе, отмечает Гальдер 11 июня. - Они могут вести только преследование, но не в состоянии участвовать в крупном наступлении ("синдром усталости")"{248}.

Замысел генерального штаба сухопутных сил - осуществить пресловутые Канны в Западной Франции путем встречного наступления танковых групп Гудериана и Клейста к верхнему течению Сены - никак не удавалось реализовать. Гудериана задерживали контратаки французов из района Аргонна. Отсюда же следовали удары против 12-й армии Листа, наступавшей восточнее Парижа. "Пехотные дивизии смешиваются с боевыми порядками танковых соединений", - отмечает Гальдер. В 12-й армии все перемешалось, управление нарушилось, танки застряли в пехотных массах, которых сгрудилось слишком много на подступах к Сене, южнее Реймса, на дорогах к Маасу. Однако, несмотря на все это, германское наступление продолжало развиваться с нарастающей силой. Танковые колонны двигались все дальше в глубь Франции.

Все решилось само собой после того, как французские руководители окончательно пришли к мысли о необходимости прекратить сопротивление.

Правительство капитулянтов уже предрешило судьбу Франции. Французский генеральный штаб заявил 9 июня: "Главное командование не питает больше никаких иллюзий в отношении возможности восстановить положение... Эта проблема уже является не военной проблемой, а политической".

10 июня Франции и Англии объявила войну Италия. Теперь в среде французского руководства уже не велось речи о сопротивлении. Рейно предлагал правительству эвакуироваться в Северную Африку или в Англию, передав ей французский флот. План поддержали англичане. Намерения группы Петэна - Лаваля были проще: заключить сделку с Гитлером и при его поддержке стать "вождями" фашистского типа.

В той же связи стоял и вопрос о сдаче Парижа. Выражая настроения трудящихся, Коммунистическая партия Франции 6 июня объявила, что оставление Парижа фашистским захватчикам было бы изменой и что она рассматривает в качестве самого главного национального долга оборону столицы. Правительство Рейно решило покинуть столицу без боя. Были приняты энергичные меры, чтобы предотвратить "беспорядки" в Париже до момента прихода немцев.

Правительство и военное командование хотело скорее заключить мир и сохранить армию - единственную реальную силу против возможных выступлений французских трудящихся. Новый главнокомандующий Вейган высказывал в эти дни Полю Рейно опасение, что в условиях разрухи, нищеты и смерти повсюду возникнут маленькие местные правительства, начнет распространяться "советизация". Только армия, подчиняющаяся правительству, могла бы предотвратить этот процесс.

12 июня войска получили приказ о всеобщем отступлении. Вечером того же дня немецкое командование неожиданно узнало об отходе французов от Парижа. 14 июня при гробовом молчании парижан в столицу вступили гитлеровские дивизии. В этот день траура для всей Франции, когда нацистские дивизии гордо маршировали по Парижу, ни один француз не встретил их. Зловещее молчание стало прелюдией будущего грома Сопротивления.

Гитлеровские генералы торжествовали. Они в Париже! Фон Бок немедленно отправился в Дом Инвалидов, к гробнице Наполеона. Здесь он позировал фотографам. Наполеон и фон Бок! Это волновало воображение "завоевателя" Парижа.

Французские армии отступали по всему фронту. 15 июня французский генштаб так оценивал обстановку: "Прорыв центра наших расположений завершен; противник быстро использует успех в южном и юго-восточном направлениях... Становится невозможным противопоставлять фронты и подразделения крупных соединений глубоким рейдам танковых дивизий противника". 16 июня после отставки Рейно сформировалось правительство Петэна, которому предстояло оформить капитуляцию. Переговоры начались немедленно и закончились 22 июня подписанием в Компьене акта о перемирии.

Победа на Западе повлекла за собой дальнейшее усиление позиций фашизма. Германия контролировала теперь обширные территории Центральной, Юго-Восточной, большей части Западной и Северной Европы. В ее руках находилось побережье Балтийского моря от Мемеля, Атлантики от Нарвика до испанской границы. Флот получил широкие маневренные возможности. Правда, обстановка для вермахта усложнялась тем, что Англия не капитулировала. Но в пьянящем триумфе победы это теперь казалось некой деталью. Дни Англии сочтены. Приговор вынесен. Согласно оценке Гитлера, данной непосредственно после победы над Францией, британцы уже не обладали способностью к длительному сопротивлению. Исходя из таких "указаний фюрера", ОКВ и рассматривало теперь всю стратегическую обстановку на Западе.

Катастрофа Франции существенно повлияла на международную ситуацию, на политику и военную стратегию различных государств. Непосредственная угроза, нависшая над Англией, укрепила решимость ее правящих кругов к борьбе, способствовала изоляции капитулянтских элементов, сплочению сил английского народа, скорейшей мобилизации британских ресурсов для дальнейшего ведения войны.

Произошли некоторые сдвиги в позиции США. Вашингтон стал значительно более реально осознавать угрозу фашистских держав Западному полушарию и позициям американского империализма. Разработка США планов обороны Западного полушария, начало поставок оружия Англии и обмен на английские базы (соглашение от 2 сентября 1940 г.) и военно-техническую информацию, а затем подготовка соглашения о системе ленд-лиза были в той или иной степени результатом событий лета 1940 г. в Европе.

Усилились агрессивные действия Италии в бассейне Средиземного моря. Японский империализм поставил на очередь дня захват французских и голландских колоний в Индонезии и в Индокитае. Под прямым влиянием нового крупного военного успеха гитлеризма происходила дальнейшая консолидация фашистских режимов, выражением которой явился Берлинский пакт Германии, Италии, Японии 27 сентября 1940 г., приведший к созданию "Тройственного союза" агрессоров. Фашистский блок быстро укреплял позиции в Юго-Восточной Европе, все шире распространял влияние на Ближний и Средний Восток, на некоторые африканские и латиноамериканские страны.

Германия серьезно повысила свой военно-экономический потенциал. В ее распоряжении теперь оказались находившиеся на оккупированной части Франции производственные мощности, выплавлявшие 97% чугуна и 94% стали, производимых в стране, 79% добычи угля, 100% железной руды{249}. Концерн "Г. Геринг" включил в свою систему металлургические заводы Эльзас-Лотарингии и Люксембурга. Захват Польши и, особенно, предприятий Франции, Бельгии, Люксембурга увеличил мощность металлургической промышленности рейха на 13-15 млн. т. Бельгия уже к 1941 г. дала рейху 2,3 млн. т стали, Северная Франция - 857 тыс., Голландия 193 тыс. т. Число иностранных рабочих и военнопленных в германской промышленности превысило 1 млн. человек по сравнению с 0,5 млн. осенью 1939 г.{250}

Вместе с тем борьба в Западной и Северной Европе уменьшила на данном этапе второй мировой войны и на ближайшие месяцы мощь германских вооруженных сил в воздухе и на море. Потери немецкой авиации на Западе - более 2,7 тыс. самолетов, и флота - более 50 крупных и средних боевых судов - ощутимо повлияли на дальнейший ход войны с Англией, на ведение морской блокады и на борьбу за господство в Средиземном море. Германское военное руководство в 1940 г. выглядело особенно выгодно на фоне устаревших приемов ведения войны, которыми пользовались генеральные штабы союзников. Идеи сплошных укрепленных позиций вдоль границ государства без крупных маневренных резервов в глубине, статичной обороны, основанной на системе огня и мощи укреплений, но недооценивающей маневр, себя не оправдали. Оказалось, что сильнейшее средство против такой обороны - подвижность наступающего. "Мы вынуждены признать, что не предвидели, с какой легкостью противник сможет продвинуть свои танки по ту сторону препятствия"{251}, - писал французский генерал Жорж после окончания военных действий в начале августа 1940 г. в рапорте генералу Вейгану об операциях Северо-Восточного фронта.

Крах устаревших оперативных идей и утверждение новых - вот в чем заключался для генеральных штабов, помимо непосредственных результатов на полях сражений, главный оперативный итог 1940 г. Гитлеровский генеральный штаб оказался сильнее и организованнее своих противников. Но это не означало, что он стал "непревзойденным инструментом планирования и ведения войны", как начало казаться в те дни многим недостаточно критически мыслящим людям. Лишь вследствие реакционной политики и устаревшей военной доктрины Франции стратегия "молниеносной войны" имела на Западе успех.

Всенародная война, элементы которой зародились в Польше и к которой в ходе борьбы в Западной Европе начали горячо призывать французские патриоты, не возникла во Франции летом 1940 г. вследствие быстрой капитуляции правящих кругов, разобщенности социальных сил, дезориентации народа. Но она еще предстояла! Все было впереди.

Что касается гитлеровского вермахта и его верховного командования, то они, безусловно, накопили обширный боевой опыт. Военный аппарат третьего рейха стал еще более опасным для человечества инструментом ведения захватнических войн.

Раздвоение стратегии

I

Поражение Франции, Бельгии и Голландии летом 1940 г. стало самым тяжелым ударом по коалиции капиталистических государств, противостоявших фашистскому блоку в начале второй мировой войны. Изменившаяся обстановка в Европе требовала от германских политических и военных лидеров новых оценок и решений.

Франция как фактор силы - исключена. Значительная часть ее обширных ресурсов могла быть поставлена на службу военным планам Германии. Условия перемирия были, с точки зрения нацистов, "умеренными": режим оккупации распространялся лишь на северную часть страны. На деле же они представляли собой грабеж национальных богатств Франции.

На севере Европы в руках Германии находились удобные фланговые позиции против Англии. Правда, создание обширных военно-воздушных баз в Норвегии затруднялось климатическими и географическими условиями, но зато ее побережье давало идеальные возможности для развертывания баз подводного флота. Шведская железная руда бесперебойно доставлялась в германские порты. На Балканах третий рейх быстро усиливал экономическое и политическое влияние, стремясь надежно закрепить за собой румынские месторождения нефти, медные и бокситовые рудники Югославии, выгодные стратегические позиции.

Укреплялся союз Германии с Испанией. Отказавшись от первоначально провозглашенного "строгого нейтралитета", Испания 12 июня 1940 г., через двое суток после вступления в войну Италии, объявила себя "державой, не участвующей в войне", но 14-го ввела войска в международную зону Танжера. Франко уже в начале июня передал Гитлеру свои пожелания новых успехов. Затем Берлину дали понять, что Испания при определенных предпосылках отнюдь не против того, чтобы участвовать в войне{252}. Так как Германия из донесений послов и разведки самым обстоятельным образом знала, в какой мере внутреннее положение Испании после многолетней ожесточенной гражданской войны является неустойчивым и как велика ее потребность ввоза продовольствия и сырья, то эта декларируемая "готовность к войне" рассматривалась в Берлине только как заявка на интересующие Испанию политические и территориальные приобретения в случае победы Германии. Ожидать от Франко вклада в военные действия не приходилось.

Вступление Италии в войну "без пяти минут двенадцать", притом ради французских трофеев, мало устраивало Гитлера. Ему была хорошо известна слабая военная готовность Италии как из послания Муссолини, врученного через несколько дней после заключения 22 мая 1939 г. германо-итало-японского союза, так и из дальнейшего, очень подробного и чистосердечного сообщения дуче от 25 августа 1939 г., которое касалось причин нежелания Италии участвовать в борьбе, а также из данных разведки{253}. Доказательством, подтверждающим эти сведения, являлась пассивность верховного военного руководства Италии в дни ее вступления в войну. Только на самом неподходящем в оперативном отношении участке, в итальянских Альпах, на фронте против Франции предпринимались слабые атаки. На тунисском и египетском фронтах не велось никаких действий. Ожидавшийся рейд на Мальту не осуществился.

Итак, война уже выиграна! Такой была основная оценка обстановки в дни после победы над Францией. Англия изгнана с континента и с военной точки зрения, по крайней мере в отношении сухопутных сил, значительно ослаблена. Она - без союзников против Германии, которая находится на вершине успеха. Положение Англии считалось безнадежным. Иодль приходил к заключению, что Англия капитулирует в августе - сентябре{254}.

Масштабы мировой войны расширялись. Италия, вступив в борьбу, рассчитывала осуществить свои давние планы установления гегемонии в бассейне Средиземного моря. Вслед за авантюрой против Албании она готовила вторжение из Ливии в Египет.

США не были готовы к войне, но теперь их военные приготовления развертывались все шире. Еще 22 мая сенат одобрил ассигнование 1823 млн. долл. военному министерству, 1473 млн. долл. морскому ведомству. Намечалось строительство нескольких новых военных баз. Производство самолетов предполагалось увеличить до 50 тыс. в год. Военная комиссия палаты представителей одобрила законопроект об увеличении численности американской регулярной армии с 280 тыс. до 400 тыс. человек. Был разработан план постройки новых 68 военных кораблей. 19 июня принимается решение об ассигновании дополнительно 4 млрд. долл. на строительство флота. Одновременно США брали все больше английских заказов на производство самолетов{255}.

19 июля 1940 г. состоялось заседание германского рейхстага. В огромном зале собрался цвет третьего рейха: генералы вплоть до командиров корпусов, дипломаты, главари СС, гестапо, экономические вожди, бессловесные, раболепствующие перед фюрером "депутаты". На заседании выступил Гитлер. Подведя итог победам германского оружия, он торжественно объявил, что предлагает Англии мир. Это была апелляция к соглашательским элементам Англии в расчете на новое издание Мюнхена{256}. Однако времена изменились. Мирное предложение повисло в воздухе. В тот же день Гитлер выразил благодарность вооруженным силам. Двенадцать генералов производились в фельдмаршалы. Торжества в генеральном штабе продолжались несколько дней.

II

Принципиальным вопросом изучаемого этапа истории второй мировой войны является вопрос о содержании главного военно-политического решения гитлеровского руководства после победы над Францией. Было ли летом и осенью 1940 г. единственным намерением Гитлера и ОКВ осуществить вторжение в Англию или же этот план следует рассматривать в связи с замыслом агрессии против Советского Союза?

Некоторые историки на Западе придерживаются взгляда, что главным и единственным планом германской верхушки летом и осенью 1940 г. был план продолжения войны на Западе путем вторжения в Англию. Лишь после того как Англия дала отпор и выстояла, Гитлер был вынужден поздней осенью отказаться от своих намерений и решил начать подготовку войны против Советского Союза. В итоге делается вывод, что "Битва за Англию" представляла собой решающий поворотный пункт второй мировой войны. Для подтверждения своей концепции ряд авторов использует прежде всего высказывания представителей гитлеровской военной верхушки. Они ссылаются, например, на рождественское выступление по радио в 1940 г. Браухича, в котором фельдмаршал заявил: "Вермахт имеет лишь одну задачу: разбить Англию"{257}. Редер в своих мемуарах также называет войну с Англией главной целью Германии{258}.

Следуя этим высказываниям, имевшим целью маскировку действительных намерений рейха, такие современные западногерманские исследователи, как Квинт, утверждают: "Операция "Зеелёве" ("Морской лев") была важнейшим пунктом истории второй мировой войны"{259}. Лиддел Гарт: "Поражение Гитлера может быть объяснено неудачей в битве за Англию"{260}. По мнению Росси, воздушная битва над Англией в 1940 г. "не только обеспечила победу, но также сделала короче войну"{261}.

Основное зерно концепции: исход второй мировой войны предрешили уже летом 1940 г. усилия Англии. Логический вывод: все, что следует затем, в частности вклад Советского Союза в разгром гитлеровской Германии, уже не могло иметь существенного значения.

Мы хотели бы подробнее рассмотреть эту проблему, которая имеет, как нам кажется, особое значение для понимания дальнейших событий войны{262}. После захвата ряда государств Европы гитлеровской политической и военной верхушке стало казаться, что близится время решать главную задачу германского империализма - напасть на СССР. Что касается Англии, то с ней летом 1940 г. лучше всего было бы заключить мир, а затем, при ее поддержке или благожелательном нейтралитете, начать агрессию против Советского Союза. Предпосылкой для мирного сговора считалось военное поражение Англии на континенте, снисходительное отношение к разбитой во Франции экспедиционной армии (Дюнкерк), надежда на поддержку мюнхенских элементов среди английских влиятельных кругов. Уже в конце мая - начале июня 1940 г. у Гитлера впервые (с начала войны) возникло намерение: следующий удар направить на Советский Союз{263}.

После капитуляции Франции гитлеровское правительство направило секретно через дипломатические каналы Швеции, США и Ватикана предложение британскому правительству о мирном урегулировании. Однако Англия не выказывала намерений прекратить борьбу и начать переговоры. Более того, она отвергла "мирные предложения" Гитлера и сражалась.

Перед нацистской верхушкой, военным руководством возникал вопрос: как дальше действовать против Англии? Именно этот вопрос был поставлен адмиралом Редером на совещании у Гитлера 20 июня{264}. Анализ процесса планирования войны против Англии приводит нас к выводу, что давние расчеты нацистов относительно того, что поражение Франции, потеря британцами их "континентального меча" повлекут за собой падение Англии, предопределили отсутствие в июне 1940 г. у германской стороны каких-либо ясных соображений и тем более конкретных расчетов о дальнейшем ведении борьбы. Очевидно, командование флота в это время серьезно сомневалось в реальности плана вторжения, так как потери флота в Норвежской операции не позволяли рассчитывать на удачу такого предприятия. Гитлер в мае 1940 г. не ставил ОКВ задачу разработать план десанта в Англию, так как надеялся на мир с ней. Когда 21 мая Редер в Шарлевиле первым (как и перед вторжением в Норвегию!) поставил вопрос о десанте в Англию, он, видимо, не нашел поддержки Гитлера{265}.

30 июня, когда Гальдер беседовал в министерстве иностранных дел о возможной войне против СССР, начальник штаба оперативного руководства ОКВ Иодль представил Гитлеру памятную записку, в которой заявлял, что войну против Англии необходимо завершить политическими средствами. Если же они к цели не приведут, следует силой сломить сопротивление Англии. Сначала необходимо подавить английскую авиацию, после чего развернуть наступление авиацией и флотом на морские коммуникации и, особенно, на промышленность Англии.

Иодль считал вторжение крайним, последним средством. Главная предпосылка вторжения - завоевание господства в воздухе. Для десанта в Англию, если он все же потребуется, должно быть выставлено не менее 30 дивизий, которые могут встретить сопротивление примерно 20 английских соединений. Иодль полагал, что Англия борется теперь не ради победы, а только во имя удержания еще оставшихся позиций{266}.

Записка Иодля - генерала, ответственного за высшее стратегическое планирование, - свидетельствует о том, что намерением германского верховного командования в конце июня - начале июля 1940 г. было по возможности скорейшее заключение мира с Англией и прекращение войны на Западе. Вторжение рассматривалось как нежелательное и самое крайнее средство.

2 июля ОКВ отдало приказ штабам сухопутных и морских сил о начале подготовки, а 3 июля в штабе сухопутных сил была создана небольшая рабочая группа, которая и занялась подготовкой оперативного плана вторжения в Англию. Одновременно энергично развертывались работы по планированию нападения на СССР. В июне - июле 1940 г. начались первые железнодорожные переброски войск с запада на восток.

На совещании с командованием сухопутных сил, состоявшемся в Бергхофе 13 июля, Гитлер говорил о нежелательности дальнейшего ведения войны против Англии. Он удивлялся тому, что Англия до сих пор не ищет мира, но объяснял это ее надеждой на Россию. "Если мы разгромим Англию в военном отношении, то вся Британская империя распадется, - заявил он. - Однако Германия ничего от этого не выиграет. Разгром Англии будет достигнут ценой немецкой крови, а пожинать плоды будут Япония, Америка и другие"{267}. Так или иначе, но оговорки свидетельствовали об отсутствии решимости провести намерения в жизнь. Гитлер продолжал развивать свои планы: втянуть в войну Испанию, "чтобы создать сплошной фронт против Англии от Нордкапа до Марокко", расширить влияние в Румынии, захватить побережье Африки. Совещание не дало ничего нового. Оно вновь убеждало военное командование в том, что у Гитлера нет ясности в планах дальнейшего ведения войны.

Итак, германская политическая и военная верхушка находилась в состоянии колебаний и сомнений{268}. Она хотела пойти на соглашение с Англией и проводила этот курс начиная с 20-х чисел мая. Вплоть до июля германское командование не имело каких-либо серьезных планов вторжения в Англию, и только с начала этого месяца штабы приступили к планированию десанта. 16 июля, за три дня до выступления Гитлера в рейхстаге с "мирными предложениями", была подписана директива No 16 о вторжении. Директива "Зеелёве" начиналась констатацией факта, что Англия, "несмотря на свое безнадежное военное положение, еще не подает признаков стремления к соглашению". Поэтому необходимо подготовить десантную операцию "и, если окажется необходимым, провести ее".

Комментируя эту часть директивы, западногерманский историк Клее пишет: "Другими словами, это означало, что Гитлер еще предполагал возможность того, что Англия при известных условиях, из политических соображений, проявит уступчивость или ее можно будет заставить уступить под военным нажимом сильной воздушной и морской войной, - и тем самым необходимость десанта на остров отпадет"{269}. Следует добавить, что "политическими соображениями", о которых упоминает, но которые не раскрывает Клее, был, видимо, желаемый сговор с Англией за счет Советского Союза - именно об этом думал в те дни Гитлер.

В качестве главного объекта операции директива No 16 называла метрополию, которую следовало, "если потребуется", полностью занять. Десант должен проводиться внезапным переходом Ла-Манша на широком фронте примерно от Рамсгета до района западнее о-ва Уайт.

В качестве предпосылок возможного десанта в Англию указывалось: разгром вражеских ВВС, "чтобы они не могли оказать заметного сопротивления германской операции"; создание маршрутов, свободных от мин; подготовка минных заграждений на флангах маршрутов десанта; сковывание английских военно-морских сил в Северном и Средиземном морях{270}.

Командование сухопутных сил получило задачу разработать оперативный план переброски соединений первого эшелона, распределить переправочные средства, установить совместно со штабом ВМС районы погрузки и выгрузки.

Командованию военно-морских сил была поставлена задача разработать оперативный план, обеспечить и подвезти в районы погрузки переправочные средства в количестве, отвечающем требованиям сухопутных сил, обеспечить охрану операции с флангов, подготовить береговую артиллерию. Подготовку операции требовалось закончить к середине августа.

В задачу ВВС входило завоевание господства в воздухе; подавление английских береговых укреплений, наземных войск, резервов; нарушение транспортных коммуникаций, нанесение ударов по английским ВМС.

Директива No 16 - это единственная оперативная директива ОКВ на десант в Англии. Следующая директива - No 17, датированная 1 августа, - посвящалась усилению воздушной и морской войны против Англии, а директива No 18 от 12 ноября 1940 г. упоминает операцию "Зеелёве" лишь кратко{271}.

Директива главного командования сухопутных сил, отданная 17 июля, предусматривала участие в операции группы армий "Б" в составе 16, 9-й и 6-й армий.

Но уже на следующий день после подписания директивы No 16 между Браухичем и Редером состоялся крупный разговор о предполагаемом десанте. Оказалось, что военно-морское командование не видит реальной возможности подготовить флот к середине августа. Более того, оно считает, что задачи, поставленные директивой, совершенно ни отвечают состоянию флота, что они значительно труднее задач, определенных другим видам вооруженных сил. Сухопутные силы уже сосредоточены в Бельгии и Северной Франции, авиации не потребуется для наступления на Англию проводить какую-либо серьезную подготовку, а флоту предстоит полная перегруппировка сил, изменение базирования, создание новых стоянок. Наконец, перед ним стоят дополнительные трудности: погода, туманы, штормы, течения и т. д. Прошло еще несколько дней - и военно-морское командование официально сообщило, что к 15 августа оно ни в коем случае подготовку вторжения не закончит.

III

Одним из самых трудных вопросов истории стратегии начальной стадии второй мировой войны следует признать вопрос о возможности германского вторжения в Англию после капитуляции Франции летом и осенью 1940 г. В оценках степени реальности и осуществимости плана "Зеелёве" существуют самые различные, порой взаимоисключающие точки зрения.

Возможность германского вторжения в Англию в 1940 г. (план "Морской лев") зависела от четырех главных условий: 1) предварительного установления германской авиацией господства в воздухе; 2) обеспечения господства на море по меньшей мере в районе вторжения и надежного сковывания сил британского флота в Атлантике; 3) наличия достаточного тоннажа средств десантирования; 4) возможности преодоления береговой обороны и сопротивления британских войск в ее глубине. Только выполнив все без исключения эти четыре условия, немцы могли надеяться на успех. Не обеспечив даже одного из них, они лишались всяких шансов. Какими же ресурсами обладало германское командование для осуществления своих планов?

Завоевание господства в воздухе штаб германского верховного командования считал главной предпосылкой успеха вторжения. Имеющиеся в настоящее время данные о соотношении авиационных сил довольно противоречивы. Абсолютно точный подсчет здесь невозможен. Решающую роль играло, конечно, соотношение в истребительной авиации. Кессельринг считает, что в июле - августе 1940 г. немецкая авиация значительно превосходила британскую и могла справиться с задачей. По его данным, два базирующихся на западе воздушных флота имели 900 истребителей и 900 бомбардировщиков против британских 650 истребителей и 360 бомбардировщиков{272}.

Точка зрения Кессельринга совпадает со взглядом Черчилля, также утверждавшего, что британские ВВС летом 1940 г. серьезно уступали немецким. Но следует иметь в виду некоторую пристрастность обоих авторов. У Кессельринга видна явная тенденция выгородить командование ВВС и обвинить штаб ОКВ в плохом планировании воздушного наступления на Англию, что и было, по его мнению, причиной неудачи "Битвы за Англию". Черчилль несколько драматизирует положение Англии в 1940 г. (и без того, конечно, трудное) и несколько завышает силы германских ВВС.

Другие источники дают иное число самолетов германских ВВС, причем общие данные колеблются от 2 тыс. до 2422 самолетов{273}. Наиболее капитальным исследованием на эту тему мы считаем работу историка и инженера Т. Вебера "Воздушная битва за Англию", в которой детально и критически изучены все возможные источники, включая данные авиационной промышленности обеих сторон{274}. Подробные подсчеты Вебера показывают, что количество пригодных к боевому использованию германских самолетов было по разным причинам (неисправность, отсутствие экипажей и т. п.) значительно меньшим, чем общее их количество.

Перед началом "западного похода" германские ВВС насчитывали всего 5 тыс. самолетов, из них в готовности находилось 3643. Союзники располагали 2146 самолетами на континенте и 960 - в Англии, всего 3106 самолетами, из них английских 1460.

Потери немецкой авиации вовремя "западного похода" в мае - июне составили 2784 самолета, в том числе 1163 бомбардировщика, 795 истребителей, 242 транспортных самолета и др.{275}

Английские ВВС потеряли за тот же период 959 самолетов, в том числе 477 истребителей. Но британская авиационная промышленность в мае 1940 г. выпустила 1279 самолетов, в июне - 1591, в июле - 1665, в августе - 1601. За июнь август 1940 г. британские заводы произвели 1418 истребителей, что, по заключению Вебера, "примерно вдвое превышало производство истребителей в Германии за тот же период"{276}. Следовательно, уже со второй половины июля британский авиационный парк превышал 3 тыс. самолетов всех типов. Однако по различным причинам общая численность вполне готовых и пригодных боевых самолетов первой линии к началу августа была следующей: бомбардировщиков 500-517, истребителей - 660-700.

Что касается численности германских боевых ВВС, то, по данным Вебера, в июле 1940 г. у немцев на Западе в строю готовыми к бою было всего 550-578 истребителей типа Мессершмит-109{277}; число бомбардировщиков всех типов и двухместных истребителей Мессершмит-109, используемых как бомбардировщики, равнялось примерно 1100-1150 (по данным Ферстера, Гельмерта и Шниттера 1100{278}).

Таким образом, соотношение в воздухе на Западе в конце июля - начале августа 1940 г. было примерно следующим: английские ВВС имели 700 истребителей и 517 бомбардировщиков против 578 истребителей и 1100 бомбардировщиков немцев.

Следовательно, английская истребительная авиация - основное средство борьбы за господство в воздухе - численно несколько превосходила немецкую, а германские ВВС имели превосходство в бомбардировщиках над английскими. Вебер делает вывод, что число германских истребителей "во всяком случае было меньшим, чем число готовых к бою британских истребителей"{279}. Германская разведка преуменьшила действительную численность английской истребительной авиации на треть. Когда просчет обнаружился, это сыграло не последнюю роль в определении дальнейших стратегических расчетов.

Соотношение в истребителях было для немецкой стороны настолько неблагоприятным, что, как передает генерал Остеркамп, Геринг, узнав на совещании высшего командования ВВС в Гравенвеге в июле 1940 г. о количестве имеющихся в строю самолетов, был потрясен и воскликнул: "И вот это мое воздушное оружие?"{280} Подсчеты, произведенные на этом совещании, привели, по словам Вебера, "к совершенно разочаровывающим результатам". Штаб ВВС предполагал иметь после пополнения в каждом авиасоединении на 27 самолетов больше, чем до сих пор, а оказалось, что имеется на 9 самолетов меньше. На требование командиров соединений принять меры к получению новых самолетов начальник штаба ВВС Ешоннек лаконично ответил: "Больше у нас нет"{281}.

Сила англичан в воздухе значительно возрастала благодаря активным действиям британских летчиков и надежно организованной противовоздушной обороне.

Когда стало очевидным, что Англия не намерена капитулировать, Гитлер решил, что необходимо силой заставить ее пойти на мир и вывести из войны путем авиационного наступления. Так возник план, приведший затем к "Битве за Англию". Скажем априори, что он не удался, ибо германские ВВС не имели к началу стратегической операции необходимого превосходства над английскими ВВС в истребителях и поэтому не могли установить господства в воздухе, являвшегося главной предпосылкой успеха операции в целом. Командование германских вооруженных сил недооценило численность и возможности английских ВВС, поэтому операция была начата в неблагоприятных для германской авиации условиях. Наконец, отсутствовал единый четкий план проведения операции. Нацистское командование колебалось в определении главных объектов наступления, распыляло силы и в результате не создало перспектив решающего успеха ни против одного из намеченных объектов.

Итак, возможность обеспечения германским командованием первой предпосылки для реализации плана "Морской лев" - установления господства в воздухе оказалась по меньшей мере весьма проблематичной.

Что касается второго условия - обеспечения господства на море, - то здесь положение Германии было тогда вообще бесперспективным. После потерь в Норвежской операции германское командование не смогло выставить летом и осенью 1940 г. для вторжения в Англию минимально необходимых сил надводного флота. Наиболее крупные корабли находились на ремонте и могли вступить в строй лишь к зиме - весне 1941 г.{282} В готовности имелось лишь четыре крейсера{283}. Поэтому операцию вторжения могли обеспечивать лишь малые суда - торпедоносцы, эсминцы, минные заградители и т. п. Но против них стояли превосходящие силы британского флота: 17 крупных кораблей и большое число судов других классов{284}.

Кессельринг пишет: Англия имела достаточное число легких крейсеров на Темзе и Хамбере, а также флотилию патрульных судов (свыше 1000). Из них 200-300 находились постоянно в море, в то время как 40 соединений каждую ночь непрерывно курсировали между Хамбером и Портсмутом. "Нужно признать, продолжает он, - что британские военно-морские силы представляли самую большую и острейшую опасность для мероприятий по вторжению"{285}.

Командование германских военно-морских сил уже в середине июля заявило, что "задача военно-морского флота в рамках плана "Морской лев" не стоит ни в какой пропорции к его силам и к задачам, которые поставлены другим родам оружия"{286}. Флоту предстоит, кроме всего, "полная перегруппировка сил"{287}. 22 июля Редер вновь сообщил в ОКВ, что подготовка к десанту в намеченный первоначально срок "ни в коем случае не завершится" и что новый срок станет ясным, "когда определится, что установлено господство в воздухе"{288}.

Итак, выполнить второе важнейшее условие, необходимое для успеха вторжения, - завоевать господство на море - германское командование летом и осенью 1940 г. не могло.

Что касается следующего условия - обеспечения необходимых транспортных средств десантирования, то здесь картина была такой. Еще 11 июля Редер докладывал Гитлеру: "Имеющиеся транспортные средства крайне недостаточны для осуществления быстрой высадки"{289}. Штаб флота к 25 июля подсчитал, что для операции "Морской лев" потребуется много переправочных средств{290}. Обеспечить необходимое их количество можно лишь путем широкой мобилизации тоннажа из германского народного хозяйства, в частности с Рейна, а также из оккупированных стран - Франции, Бельгии, Голландии{291}. Такая мобилизация наносила тяжелый удар германской экономике, особенно в перевозке угля и руды. Кроме того, для сосредоточения необходимых транспортов и кораблей требовалось не меньше двух месяцев. Лишь в конце сентября 1940 г. немцам удалось подвести необходимый тоннаж{292}. Но тогда уже был почти решен вопрос об отмене десанта.

Следовательно, проблема транспортных средств представляла собой для германского командования также большие трудности.

Нельзя недооценивать того обстоятельства, что британское командование смогло создать довольно быстро хорошо организованную систему обороны, построенную на сочетании действий флота, авиации, эшелонированных позиций на побережье и маневра сухопутных сил{293}.

Английский флот имел в водах метрополии в период предполагаемого вторжения немцев 5 линкоров, 1 авианосец, 11 крейсеров, 80 эсминцев{294}. Кроме того, прибрежные воды, прикрытые плотной зоной минных и иных заграждений, патрулировало и охраняло до 700 малых кораблей. Береговая авиация круглосуточно прикрывала британские воды. Система сухопутной обороны включала ряд мощных оборонительных полос. Армия, приведенная в готовность, насчитывала 39 дивизий, из которых 22 находились на юге страны, и, кроме того, 500-тысячную "гвардию метрополии" (ополчение){295}. Немцы же развертывали для вторжения 16-ю и 9-ю армии в составе 24 дивизий (из них четыре танковые, две моторизованные){296}. Столь сильная и хорошо организованная оборона создавала для наступающего многие и большие трудности.

Наконец, и это необходимо особенно подчеркнуть, английские вооруженные силы были в общем едины в своем стремлении упорно сражаться с агрессором, если тот начнет вторжение. Здесь создавались условия для общенационального сопротивления.

Все эти моменты, рассматриваемые в совокупности, показывают, что операция по вторжению в Англию оказалась для немцев трудным, рискованным делом. И, конечно, не случайно Иодль считал десант в Англии "крайним", "последним" средством и призывал добиться мира с ней политическим путем{297}. Начиная с середины июля к подобной точке зрения присоединяется и командование военно-морских сил. Редер 11 июля заявил Гитлеру: десант - "последнее средство"{298}.

Возможно ли было вторжение в Англию вообще? Очевидно, что при условии полной подготовки и сосредоточения Германией всех возможных сил авиации, флота, армии, транспортного тоннажа, средств обеспечения и т. д. на одном фронте против Англии десант теоретически стал бы возможен, хотя трудности его очевидны. Но главным решением гитлеровской верхушки начиная с лета 1940 г. было нападение на Советский Союз. И одновременно с подготовкой операции "Морской лев" проводилось не только планирование войны против Советского Союза, но и начиналось развертывание вооруженных сил на Востоке. Политически созревшее решение об агрессии против Советского Союза преобладало над неопределенными, полными сомнений и колебаний расчетами относительно десанта в Англию. И очень скоро, в октябре 1940 г., подготовка антисоветской войны окончательно вытеснила все связанное с планом "Зеелёве".

Советский Союз еще задолго до начала Великой Отечественной войны стал решающей силой, оттянувшей на себя мощь гитлеровского вермахта, оказавшей тем самым помощь Англии и национально-освободительному движению в Европе.

IV

Решение Гитлера об агрессии против СССР - не следствие хода борьбы против Англии, а самостоятельный, принципиальной важности шаг. Оно возникло в основе раньше плана "Зеелёве" (директива No 16) и директивы о воздушном наступлении на Англию (директива No 17 от 1 августа). Поэтому не может быть и речи о том, что замысел агрессии против Советского Союза - лишь результат неуспеха в борьбе против Англии, что он возник лишь после того, как англичане "сломали воздушное оружие Гитлера", - именно так утверждают многие историки на Западе.

Это историческое обстоятельство ни в коей мере не умаляет значения вклада английского народа и его армии в борьбу с агрессором летом и осенью 1940 г. Стойкость и мужество британцев, их летчиков, солдат и моряков, всего населения как при угрозе десанта, так и во время воздушного наступления люфтваффе вошли в историю второй мировой войны.

Проведение германскими ВВС самостоятельной стратегической операции против Англии было порождено теми же расчетами - принудить ее к заключению мира и ослабить в военном отношении. Воздушное наступление началось еще в июле и значительно усилилось после упомянутой директивы Гитлера No 17, требовавшей создать предпосылки для окончательного поражения Англии. Поэтому следовало продолжать воздушную и морскую войну более энергично, чем до сих пор. Умами Гитлера, Геринга и ОКВ владел не только расчет все-таки подвести Англию к миру путем военного нажима, но и явное желание продемонстрировать всесокрушающую мощь германского воздушного флота и стремление не выпустить из рук военную инициативу в период, когда новые решения еще только созревали. Немалую роль играли также попытки подорвать английскую экономику путем ударов по судоходству.

С самого начала воздушное наступление проводилось вне связи с планом "Зеелёве", и, следовательно, оно не может рассматриваться как прямая подготовка к вторжению. Вероятнее, что Гитлер все же надеялся после террористических воздушных налетов на Англию услышать ее согласие на мир, а это окончательно развязало бы ему руки против Советского Союза. Именно поэтому, несмотря на требования директивы No 17, первые удары люфтваффе наносились не только против английских ВВС, а распылялись также по другим объектам - портам, побережью и т. д.

Еще на совещании командного состава военно-воздушных сил в Гравенвеге (июль 1940 г.), в ходе которого обсуждался вопрос о подготовке воздушной войны, Геринг защищал ту точку зрения, что господство в воздухе над Англией может быть завоевано в течение 13 дней, так как вполне возможно уничтожить за это время английскую истребительную авиацию в воздухе и на земле. Он считал, что одновременно можно наносить удары и по другим объектам Великобритании.

Настойчивые ходатайства командующих 2-го и 3-го воздушных флотов перед генеральным штабом ВВС прежде всего атаковать только английскую истребительную авиацию на аэродромах, а лишь потом перенести удары на города, порты и промышленные объекты были безрезультатны. Только в конце августа но особой просьбе генерала Остеркампа и начальника штаба ВВС оперативный план был уточнен в том смысле, что главный удар перенесли на подавление английской истребительной авиации на ее базах, на всем пространстве южнее и юго-восточнее Лондона.

Упомянутый план действовал до 5 сентября, но выполнен не был. В этот день программа немецкого воздушного наступления на Англию претерпела новые изменения: отдается приказ о первой ночной атаке на столицу Англии силами одного крупного немецкого боевого соединения. Если в середине сентября после десятидневных ночных атак на Лондон снова был отдан приказ о подавлении военно-воздушных сил Англии на их более отдаленных базах, то это не означало возврата к прежней цели завоевания господства в воздухе, а имело лишь задачу принести облегчение бомбардировочной авиации, находившейся под ударом английских истребителей. В принципе главнокомандование немецких ВВС именно теперь начало проводить в жизнь давно задуманный им план осуществления доктрины Дуэ, согласно которой войну можно выиграть только ударами с воздуха. Галланд следующим образом оценивает это изменение плана: "Военно-воздушные силы отныне сосредоточивались все больше и больше на том, чтобы решить новую стратегическую задачу: разгромить Англию путем тотальной воздушной войны"{299}.

Мотивы подобных планов состоят в следующем. Уже 10 августа Браухич вручил ОКВ докладную записку, в которой он решительно отказался от мысли о вторжении. Это понятно, так как теперь основные усилия направлялись против СССР. Редер со своей стороны, чем дальше, тем больше, убеждался в чрезвычайных трудностях и опасностях, которыми чревата высадка в Англии{300}. Геринг довольно рано понял, что высадки не получится. Поэтому в сентябре он постарался придать воздушной войне другой оборот, а именно тот, который ему всегда казался идеалом: одними только военно-воздушными силами принудить Англию заключить мир{301}.

Теперь ОКВ по настоянию командования ВВС приказало начать против Англии войну на уничтожение ее промышленности, войну, которая, по выражению Вебера, была "просто составной частью оперативного плана нападения с воздуха, если он мог удовлетворить поставленным целям и если проведение его в жизнь могло быть обеспечено тщательной подготовкой"{302}. Но у обоих флотов не было необходимых для нанесения удара по намеченным целям типов бомбардировщиков большого радиуса действия, имеющих надлежащую скорость и грузоподъемность, а также сильного вооружения; кроме того, отсутствовали истребители дальнего действия, которые могли бы сопровождать бомбардировщики на большую глубину. Крупными соединениями невозможно было в течение длительного времени из-за туманов и большой облачности производить успешные атаки по намеченным целям{303}. Поэтому наступление против промышленных объектов в отношении конкретных целей, времени и тактики нанесения ударов часто подвергалось изменениям. Направление главного удара не было четко определено. Так как имелись довольно большие потери в бомбардировщиках во время дневных атак, в особенности в сентябре над Лондоном, то штаб ВВС с целью предотвратить дальнейшие потери распорядился, чтобы не только бомбардировщики, но и двухместные истребители вылетали для атак по британской столице лишь ночью{304}. Начиная с ноября атаки производились только в ночное время.

Частые изменения плана операции, неясно и просто неправильно определенные цели наступления, плохая погода в августе, сентябре и зимой 1940/41 г. немало способствовали тому, что эффективность "тотальной воздушной войны" оставалась низкой, не отвечающей замыслам.

Германские штабы верховного командования и ВВС допустили серьезный просчет в оценке сил и возможностей сопротивления Англии. Прежде всего, они просчитались политически, недооценив твердость английского народа и его решимость сражаться с агрессорами до конца. Кроме того, они ошиблись в определении военного потенциала Великобритании.

Стратегическая операция германских ВВС против Англии, которую германское командование пыталось осуществить в духе предвоенных взглядов о возможности самостоятельного наступления с целью принудить противника к капитуляции, не принесла ожидаемых результатов.

За период от середины августа до конца октября 1940 г. германские военно-воздушные силы потеряли более 1100 самолетов, а британская авиация вдвое меньше (около 650). С ноября интенсивность налетов резко упала. В начале февраля 1941 г. в ставке Гитлера вынуждены были признать неудачу попыток разрушить английскую промышленность и подорвать моральный дух населения. Новым объектом воздушных атак с февраля по май стали британские порты Портсмут, Саутгемптон, Плимут и др. В то же время периодическим налетам подвергались и промышленные центры. В конце апреля - начале мая 1941 г. Геринг сделал последнюю попытку массированными ударами на Лондон "подорвать волю Англии к сопротивлению". Затем наступление с воздуха прекратилось "из-за того, что основные силы немецкой авиации необходимо было бросить на Россию"{305}.

До осени 1940 г. характерная для корпорации германского генерального штаба переоценка собственных возможностей еще не казалась очевидной, по крайней мере с точки зрения внешнего хода событий. Но как только фашизм принял решение напасть на Советский Союз и начал соответствующую подготовку, которая велась одновременно с "Битвой за Англию", симптомы этой болезни стали проявляться все больше и больше. Политические и военные лидеры германского фашистского империализма теперь готовились, не завершив победой борьбу на Западе, одним ударом решить главные задачи своей геополитической программы на Востоке.

12 октября Гитлер отдал приказ об отмене плана "Морской лев". Еще через два дня он встретился на Бреннерском перевале с Муссолини и изложил партнеру свою оценку военного положения и ближайшие стратегические планы. Его рассуждения представляют интерес в том смысле, что встреча состоялась сразу же после отказа от намерений вторгнуться в Англию, в условиях возрастающей по интенсивности подготовки нападения на Советский Союз.

- Война выиграна, - безапелляционно заявил Гитлер, имея в виду войну против Англии, - доведение ее до полной победы является лишь вопросом времени.

Далее он объяснил причину отказа от вторжения в Англию:

- Решающим фактором при отказе от операции явилась плохая погода. Необходимо было лишь пять хороших дней подряд, но их не наступило.

Полная противоречий характеристика обстановки, данная затем Гитлером, отражала неспособность фашистской стратегии решить задачи борьбы на Западе в условиях, когда главной целью стала война против СССР и когда вермахт уже переориентировался на Восток. Хвастливые, ошибочные оценки общего положения перемежались с примитивными, игнорирующими действительность объяснениями причин отмены десанта в Англию.

Вопрос стоял так: каким образом продолжать войну с Англией, когда фронт уже фактически повернут против СССР и прямое вторжение не состоялось? Гитлер говорил: "Надо найти путь, с помощью которого можно было бы добиться победы над Англией, не прибегая к десанту", Таким путем он стал считать "создание европейской коалиции и "континентального фронта" против Англии". Нужно втянуть в антибританскую борьбу Испанию, возможно петэновский режим, захватить Гибралтар.

Постепенно борьба с Англией переносилась "на периферию". Вопрос о вторжении становился делом неопределенного будущего. Как выразился 13 декабря Гальдер, оно состоится лишь в том случае, "если в Англии возникнут внутренние слабости". Стратегия против Англии, разработанная в декабре, вновь переносит центр усилий на традиционную блокаду, поскольку попытка прямого удара провалилась. Акцент делается теперь на захват Гибралтара, Марокко, Балкан, а затем Восточного Средиземноморья. Бассейн Средиземного моря должен оказаться в руках оси, думали фашистские стратеги, после чего Англия будет отрезана от своих владений, а по ее дальневосточным позициям нанесет удар Япония.

Так все более сложными зигзагами ложилась нить фашистской стратегии после принятия гитлеровцами кардинального решения - развязать войну против СССР. Именно это решение и связанные с ним широкие подготовительные действия германского военного руководства очень быстро стали определять дальнейшее ведение войны агрессорами. Это решение пока еще подспудно, но все более неумолимо влияло на все стратегические планы фашистской Германии, на распределение военных ресурсов, на характер дальнейшего развития ее вооруженных сил.

В Берлине непоколебимо считали, что генеральный путь к завоеванию мирового господства лежит через агрессию против Советского Союза. И если теперь признано, что пора начинать главный акт, т. е. приступить к завоеванию СССР, то можно временно поступиться тем, что отходит на второй план, т. е. войной против Англии. Вместе с тем, оценивая глобальную обстановку, в Берлине понимали, что Советский Союз остается и главным препятствием на пути к реализации планов мирового господства. Наличие Советского Союза с его непрерывно растущей мощью сковывало агрессивные устремления фашизма, не позволяло сейчас пойти на риск вторжения в Англию. Гитлер считал, что, только устранив мощь Советского Союза, он получит свободу действий, победоносно завершит борьбу с Англией и откроет себе путь к дальнейшей серии завоеваний. В противном случае даже успешная высадка на Британские острова не даст ощутимого результата: плодами победы воспользуются другие - Япония и США, которые захватят куски распавшейся Британской империи. После победы над Францией вся гитлеровская политика и стратегия все больше подходила к одному пункту: начать войну против Советского Союза, победить его и создать таким путем главные предпосылки для завоевания мировой гегемонии.

Советский Союз оказал решающее влияние на отмену гитлеровским руководством плана вторжения в Англию. Как мощный бастион мира он сковывал агрессивную внешнюю политику Германии. Он вынудил нацистов, начиная с лета 1940 г., направлять ресурсы на развитие своих вооруженных сил в "сухопутном", а не в "морском" варианте, необходимом для вторжения в Англию и для дальнейшей борьбы с Британской империей. Тем самым он сделал вермахт практически неспособным к проведению сложной операции вторжения и к эффективной борьбе против Англии и США вообще. Следовательно, дело не только в переброске на Восток основных сил армии, потом авиации, сделавшей в конечном итоге невозможным вторжение в Англию в 1940/41 г., но и в постепенной переориентации крупнейших материальных ресурсов, военного производства Германии, структуры вооруженных сил для сухопутной войны - войны против СССР. Это обстоятельство, значение которого в дальнейшем ходе второй мировой войны все более возрастало, вообще сняло всякую угрозу нацистского вторжения в Англию. Нельзя не предположить: если бы основным решением Германии осенью 1940 г. - весной 1941 г. оставалась война против Великобритании, а не против СССР, то германские ресурсы, обращенные только на Запад, могли бы изменить судьбу Англии, стоявшей в 1940 г. в одиночестве.

Но "одиночество" было по меньшей мере относительным. В 1941 г. член британского парламента А. Вудборн заявлял: "Все мы недостаточно отдаем себе отчет в том, что великая мощь России, даже стоявшей вне войны, была свинцовой гирей на ногах Гитлера. Она не позволила ему прыгнуть на нас"{306}. Английский историк Лиддел Гарт признает: "Англию можно было покорить, отрезав ее от снабжения все более эффективной морской и воздушной блокадой. Но пока на сцене оставалась Красная Армия, он (Гитлер. - Д. П.) не осмеливался сосредоточить свои усилия и ресурсы на решении этой задачи"{307}.

Все это вместе взятое определило судьбу расчетов германского военного руководства относительно вторжения в Англию.

Глава третья. Подготовка агрессии против Советского Союза

Антисоветские планы германского военного руководства

I

Нападение на СССР венчало длительный курс политики германского империализма, в основе которой лежали традиционные экспансионистские устремления на Восток, принявшие в условиях фашистской диктатуры самые жестокие и бесчеловечные формы. Фашистская военщина представляла собой главное орудие германского империализма в осуществлении планов завоевания Советского Союза. Ее задача состояла в том, чтобы силой оружия проложить путь на Восток нацизму и монополистическому капиталу. С приходом к власти фашизма завоевательная война против Советского Союза стала высшей идеей всей внутренней и внешней политики правящих кругов Германии. Уже 3 февраля 1933 г., т. е. через четыре дня после факельного шествия штурмовиков в честь вступления Гитлера на пост рейхсканцлера, он произнес речь перед генералами рейхсвера на квартире начальника управления сухопутных сил Гаммерштейн-Экоуорда. "Главной задачей будущей армии, - заявил фюрер, - явится завоевание нового жизненного пространства на Востоке и его беспощадная германизация"{308}.

Политика, усилия дипломатии и всей пропаганды третьего рейха в течение всего шестилетия - от прихода к власти фашистов и до начала второй мировой войны - имели главным направлением враждебную деятельность против Советского Союза. Не было газеты, политической книги, более или менее значительной речи лидеров нацистского государства, чтобы не громоздились горы бессовестной лжи, проклятий и угроз в адрес социалистического государства.

Среди многих задач, которые ставила перед собой в эти годы агрессивная внешняя политика нацистов, идеологическая борьба с коммунизмом, с учением марксизма-ленинизма всегда занимала ведущее место. По этому вопросу появлялось бесчисленное количество статей в более чем 2300 ежедневных газетах фашистской Германии, произнесено бесконечное множество речей на фашистских митингах.

В чем же состояла сущность агрессивной антисоветской политики германского фашистского империализма? В идеологических противоречиях, в планах колонизации и ограбления СССР или в задачах расовой доктрины? Безусловно, и в том, и в другом, и в третьем. Главный смысл антисоветского курса заключался прежде всего в идейных классовых мотивах борьбы с социалистическим государством, строящим коммунизм; в безудержных требованиях монополистического капитала, видевшего в нацистском государстве и вермахте исполнителя своих планов по захвату сырьевых, промышленных, продовольственных ресурсов Советского Союза; в аналогичных расчетах нацистской партии, которая рассматривала борьбу с коммунизмом, экономическое ограбление СССР и захват советской территории как наиболее верный путь решения задач, выдвигаемых ее программой завоевания мирового господства; в требованиях милитаристских кругов, считавших, что агрессия против СССР еще больше укрепит вооруженные силы и еще выше поднимет роль германской военной касты в будущей "новой Европе"{309}.

Уже в 1936 г. Гитлер в кругу приближенных расписывал блага, которые получит Германия "после захвата Украины и Урала". Он говорил о необходимости "стереть с лица земли Москву". Планируя беспримерную по варварству и зверству антисоветскую войну, нацисты использовали антикоммунизм, под лозунгами которого предполагали реализовать свои планы завоеваний и массовых убийств. Военная каста целиком разделяла программу фашизма и готовилась выполнить задачу создания колониальной империи третьего рейха. Военные штабы вместе с представителями монополий планировали ограбление оккупируемых территорий СССР.

Германский фашизм готовил агрессию, которая должна была представлять собой самый тяжелый удар империализма по социализму, международному рабочему и национально-освободительному движению. Чтобы уничтожить социализм одним ударом, фашизм предполагал n полной мере использовать свою доктрину "абсолютной" или "тотальной" войны, которая исходила из принципа достижения победы любой ценой, с нарушением всех норм международного права. Они включали как обязательные слагаемые не только концепцию "молниеносной войны", но и массовый террор, всеобщее порабощение, экономическое ограбление, причем варварские методы ведения войны возводились в ранг "юридически обоснованной" акции.

Германскому верховному командованию принадлежала чрезвычайно важная роль в подготовке фашистским империализмом антисоветской агрессии. Ведущие военные деятели Германии разрабатывали программу завоевательного похода на Восток с начала 30-х годов. Они готовили вермахт прежде всего как ударную силу против Советского Союза. Верховное командование выдвинуло идею "истребительной войны" путем массового террора как ведущий стратегический принцип будущего "похода на Восток" и подготовило проведение его в жизнь. ОКВ совместно с органами СС и тайной полиции разработало планы уничтожения значительной части населения Советского Союза, а совместно со специально созданными органами государственно-монополистического капитализма - программу ликвидации советской экономической системы, всеобъемлющего разграбления экономики Советского Союза. Наконец, ОКВ спланировало и подготовило военные операции, основанные на вероломном и внезапном ударе, с помощью которых и должна была проводиться в жизнь программа завоевания Советского Союза.

В ноябре 1940 г. Геринг сообщил начальнику управления вооружений и военной экономики Томасу о запланированной "восточной операции". Управлению поручалось подготовить подробную характеристику состояния советской промышленности, исследовать производительность отдельных крупных промышленных центров, изучить сырьевые и нефтяные месторождения Советского Союза и т. д.{310}

Эти задачи и предстояло решать так называемому "Рабочему штабу Россия", созданному в начале января 1941 г. "Путем такой интенсивной подготовки был собран обширный конкретный материал, который должен был иметь первостепенную ценность для управления страной"{311}.

12 февраля 1941 г. под председательством Геринга состоялось совещание по "восточному вопросу". Рейхсмаршал давал "установку": "Высшей целью всех мероприятий, проводимых на Востоке, должно быть укрепление военного потенциала рейха. Задача состоит в том, чтобы изъять из новых восточных районов самое большое количество сельскохозяйственных продуктов, сырья, рабочей силы"{312}.

20 апреля 1941 г. Гитлер назначил Розенберга ответственным за "центральную разработку вопросов восточноевропейского пространства". Еще раньше, 2 апреля, Розенберг в специальной секретной записке определял цели и методы будущей немецкой оккупации Советского Союза. Он составил план расчленения страны, причем "Великороссия" "после ее ослабления" должна будет превратиться в "районы эвакуации для нежелательных элементов населения в большом масштабе"{313}. Каждой "области" (их намечалось 7) будущей завоеванной и расчлененной страны предназначалась своя жестокая судьба. Ведомство Розенберга развило кипучую деятельность. За короткий срок оно издало множество директив, приказов, инструкций и т. п., положивших "основу организации восточного пространства". 29 апреля 1941 г. вышла в свет памятная записка "О структуре и задачах служебных инстанций для единой разработки вопросов восточноевропейского пространства". 7 мая - "Инструкция для рейхскомиссара на Украине". 8 мая - "Инструкция для рейхскомиссара в Остланде" и "Общая инструкция для всех рейхскомиссаров в восточных оккупированных областях". Свои планы ставленники монополий разрабатывали во всех деталях.

Для окончательного уточнения "экономических мероприятий" генерал Томас отдал распоряжения о "хозяйственной эксплуатации восточных областей". Специальный комитет по плану "Ольденбург" (план экономической эксплуатации оккупированных районов СССР) несколько раз изучал и дополнял их.

На заседании национал-социалистского руководства 2 мая 1941 г. все пришли к выводу: "советские области предоставят все необходимое" для снабжения вермахта, "даже если последствием этого будет голодная смерть многих миллионов людей"{314}. Геринг создал так называемую "Хозяйственную организацию Восток", учрежденную специально для проведения всеобъемлющего экономического грабежа Советского Союза. 23 мая 1941 г. ее штаб отдал "руководящие хозяйственно-политические указания", касающиеся сельского хозяйства. На многих страницах документа мы видим детальнейший подсчет продовольственных возможностей Советского Союза по всем без малейшего исключения видам и по областям страны. Оккупированный Советский Союз должен был сначала "как минимум" кормить вермахт, всю Германию и захваченные ею страны. Ежегодные потребности только вермахта в его составе на весну 1942 г. достигали 1,5 млн. т хлеба, 1,8 млн. т овса, 600 тыс. т мяса, 100 тыс. т жиров и т. д. Учитывая на первых порах также поступление небольшой части продовольствия из Франции, "штаб" планировал получение "с Востока" только для армии 6 млн. т продовольствия{315}. Таков "минимум".

А каков максимум?

Достаточно прочитать "Генеральный план "Ост", предусматривавший широкое ограбление Советского Союза, физическое истребление значительной части советского народа и колонизацию советской территории нацистами, чтобы представить себе их "конечные цели" на Востоке.

Все эти намерения и расчеты выражали сущность политики тех, кто привел к власти фашизм, вложил в его руки оружие. Такой политический курс определялся особыми требованиями германского финансового капитала, промышленных магнатов, земельной аристократии, их безудержным, усиленным фашистской идеологией и системой, стремлением к захвату новых богатств, источников сырья, промышленности и рабочей силы, прежде всего за счет "Востока". Генеральный штаб представлял собой ту организацию фашистского государства, которая проводила в жизнь военными средствами эту программу.

II

После второй мировой войны в историографии некоторых государств Запада стала настойчиво утверждаться мысль о так называемом "вынужденном", или "превентивном", нападении Гитлера на Советский Союз. Ряд авторов стал рассуждать примерно так: да, Германия напала на Советский Союз, это нехорошо (последнее, впрочем, говорят далеко не все). Но СССР, дескать, сам в значительной степени виновен в нападении третьего рейха: стал развертывать Красную Армию у западных границ и, может быть, готовился атаковать Германию первым. Иными словами, не СССР стал жертвой неспровоцированной агрессии, а, наоборот, Гитлер будто бы вынужден был "отразить угрозу" путем наступления.

Первоисточником этой беспрецедентной фальсификации истории следует считать "обращение" Гитлера "к немецкому народу и солдатам Восточного фронта" в день нападения фашистской Германии на СССР. Именно тогда фашистский диктатор впервые выдвинул тезис, будто Советский Союз еще весной 1940 г. начал "развертывание сил на нашем Восточном фронте, которое принимало все более угрожающие размеры"{316}.

В течение всей войны нацистская пропаганда, само собой разумеется, на все лады повторяла такую аргументацию причин войны.

Но и после 1945 г. оказалось, что адвокаты фашизма - в прямом и переносном смысле этого слова - не могут сказать принципиально ничего нового, кроме того, что говорил Гитлер 22 июня. На основе тезиса "превентивной" войны строили защиту нацистского генерального штаба на Нюрнбергском процессе германские адвокаты. Этот же тезис лег в основу многих и многих работ тех историков, которые делают недостойные попытки разложить на всех неокупимую вину фашистского рейха.

Выпущенный в 1948 г. государственным департаментом США сборник документов "Nazi-Soviet Relations 1939 - 1941"{317} стал убедительным примером тенденциозности в подборе и трактовке документов, когда составители видят перед собой априори одну главную цель: снять ответственность с гитлеровского режима и переложить ее на СССР, который якобы "угрожал" в 1940-1941 гг. Германии. Аналогичные мотивы мы обнаруживаем в западногерманском сборнике "История второй мировой войны в документах", изданном в 1953 г.{318}, и в ряде других работ.

Выпуск в 1949 г. в ФРГ переведенного на немецкий язык сборника госдепартамента положил начало ревизии в западногерманской историографии вопроса о причинах гитлеровской агрессии против СССР{319}. Столь "фундаментальная" основа породила вскоре на Западе целый ряд "исследований", широко пропагандирующих тезис, будто Советский Союз начиная с лета 1940 г. проводил в Европе "агрессивную политику" (работы Латернзера, Гёрлица, Росси, Фабри, Вейнберга и др.{320}). Их метод определяется принципом "все наоборот". Трубадуры неонацизма, они пытались уверить читателя, что Гитлер и его единомышленники готовили и развертывали вооруженные силы для вторжения в Советский Союз якобы "в ответ на советскую угрозу". Сугубо оборонительные меры СССР перед лицом угрозы регулярно трактовались как "наступательные" и даже "агрессивные", неизбежная в сложнейшей международной обстановке дипломатическая борьба и стремление избежать войны - как "холодный расчет" и т. п.

Некоторые авторы пишут, что решение напасть на СССР было принято Гитлером лишь глубокой осенью 1940 г., когда после визита Молотова в Берлин нацистскому правительству стала ясной "невозможность сотрудничать с Советским Союзом". Так пишет, в частности, Фабри - автор капитальной по объему, но извращающей многие факты, работы по истории событий 1939 - 1941 гг.

Существует еще одна сторона проблемы. Вызвано ли решение напасть на СССР желанием Гитлера (подобно Наполеону) "лишить Англию последней опоры на континенте", т. е. подчинен ли замысел войны на Востоке только борьбе с Англией как "главным врагом" и является чем-то второстепенным в гитлеровской стратегии, или война против Советского Союза имела самостоятельное значение, а "нанесение удара Англии через Россию" представляло собой одну из производных задач?

На все эти, бесспорно, взаимосвязанные вопросы можно получить ответ лишь в том случае, если мы рассмотрим факты, относящиеся к зарождению, к "генезису" непосредственного решения нацистского руководства о войне против СССР.

Мы уже неоднократно подчеркивали всем ходом предшествующего изложения ту объективную истину, что война против Советского Союза всегда представляла собой внешнеполитическую задачу номер один государственно-монополистической системы фашистской Германии, гитлеровской идеологии и политики. Принцип: "Все, что я делаю, направлено против России" (см. главу I) - проводился в жизнь со всей последовательностью, которую позволяли обстоятельства на каждом из этапов развязанной фашизмом борьбы. Тот факт, что далеко не все историки на Западе разделяют эту точку зрения, отнюдь не меняет самой истины.

Когда нападение на Советский Союз приняло форму окончательного военного решения, оно стало тем самым главным событием, ради которого, собственно, все так долго и тщательно готовилось и вообще во имя которого существовала военная программа рейха.

Здесь не существовало и тени импровизации. Все делалось в строгом соответствии со схемой, вычерченной в 20-30-е годы. Не "импровизация", как иногда считают на Западе, а, наоборот, схематизм. Стремление заключить мир с Англией, чтобы развязать себе руки для "движения на Восток", проявлялось уже в ходе войны в активной форме, как мы видели, и после победы над Польшей, и в дни Дюнкерка, и, в конечном счете, во время воздушного наступления на Англию, которое с политической точки зрения представляло собой попытку военным нажимом принудить Лондон к заключению мира опять-таки не в последнюю очередь во имя агрессии против Советского Союза.

Довоенная политика гитлеровского руководства и ее продолжение в ходе начальной стадии второй мировой войны определили, лишь с небольшими перерывами, решающее направление стратегических усилий третьего рейха против Советского Союза. Это направление, с точки зрения "большой стратегии" и конечных целей войны, оставалось главным и когда вермахт нападал на Польшу, на страны Западной, Северной и Юго-Восточной Европы.

В таком смысле захват Польши означал создание плацдарма против Советского Союза на центральном направлении ("Польша - плацдарм для будущего", - заявил осенью 1939 г. Гитлер), оккупация Норвегии - на северном, Балкан - на южном. Война против стран Западной Европы позволяла Германии создать глубину стратегического тыла для будущей борьбы на Востоке и захватить огромные ресурсы для увеличения военно-экономического потенциала.

Загрузка...