Ахарняне

Уже не раз тоска мне душу мучила.

Две или три всего и было радости,

А горя – больше, чем песку на дне морском.

Когда ж я рад бывал по-настоящему?

Да, вспомнил. Видел я, как взятку выблевал

Клеон.[1] Вот это было удовольствие!

Я ликовал тогда. Спасибо всадникам

За это дело, Греции достойное!

Зато уж и печаль была трагической:

Разинув рот, я драмы ждал Эсхиловой

И слышу вдруг: «Хор Феогнида[2] выступит».

Какое сразу сердцу потрясение!

Еще приятный случай: после Мосха нам

Спел Дексифей[3] мелодию фиванскую.

Недавно шею насмерть чуть не вывихнул,

Когда Хэрид[4] вдруг вверх повел мелодию.

Но все-таки с тех пор, как умываюсь я,

Ни разу так глаза не ело щелоком,

Как нынче. Ведь народное собрание

С утра должно начаться. Что ж безлюден Пникс?[5]

На рынке шум. Забегали афиняне:

От красных жгутьев[6] стражников спасаются!

Пританы[7] не идут. Они не вовремя

Придут, и сразу толкотня поднимется.

Помчится каждый на места на первые,

Все скопом ринутся. А вот о мире-то

Не думают они. О город, город мой!

Всегда являюсь первым на собрание,

Сижу и принимаюсь в одиночестве

Вздыхать, считать, рыгать, чесаться, волосы

Выдергивать, скучать, трещать, позевывать.

А мыслями я в поле, мира жажду я.

Мне город мерзок. О село желанное!

Там не кричит никто: «Купите уксусу!»,

«Вот угли! Масло!» Это там не водится:

Там все свое, и нет там покупателей.

Сегодня с твердым я пришел намереньем

Кричать, мешать, стучать, бранить ораторов,

Лишь только не о мире говорить начнут.

Уж полдень. Наконец пританы прибыли…

Как я сказал, все так и получается:

Все устремились на скамью переднюю.

Вперед пройдите!

Пройдите все на место освященное!

Что, началось?

Кому угодно выступить?

Мне.

Кто ты?

Богоравный.

Человек ты?

Нет.

Бессмертен я. Был Амфитей, Деметры[9] сын

И Триптолема. А Келей[10] был сын его,

Который на моей женился бабушке

И был отцом Ликину, моему отцу,

Бессмертен я. Богами мне поручено,

И только мне, мир заключить с лаконцами.

Но и бессмертному нужны прогонные,

А не дают пританы…

Ну-ка, стражники!

О Триптолем с Келеем, помогите мне!

О граждане пританы! Вы собрание

Обидели, прогнав того, кто вызвался

Мир заключить, щиты повесив на стену.

Сиди-ка молча!

Нет, молчать не стану я,

Пока дела вы к миру не направите.

Посланники вернулись от царя.[11]

Какой там царь! Плевал я на посланников,

Послов, ослов и всяческих мошенников.

Молчать!

Ба, что за платье! Ай да Персия!

Отправили вы нас к царю великому

С тем, чтоб платить нам по две драхмы суточных,

В архонтство Эвфимена.[12]

Сколько драхм ушло!

В полях Каистра[13] нам пришлось помучиться,

Пришлось блуждать, укрывшись балдахинами,

В повозках лежа, обложась подушками,

Изнемогая…

Повезло мне, видимо,

Когда у вала я валялся в мусоре.

Пить, как гостям, случилось через силу нам

Из чаш стеклянных, золотых, серебряных

Вино несмешанное, сладкое…

О город мой,

Ты видишь – издеваются посланники.

У варваров считаются мужчинами

Лишь те, что могут есть и пить без удержу.

У нас – развратники и толстозадые.

Прошло три года – во дворец явились мы.

Но царь взял войско и пошел в отхожее.

Полгода он сидел в горах из золота.

И что же, долго вытирал он задницу?

До новолунья. А затем вернулся он

И принял нас, кормил быками целыми

На вертеле.

Да кто ж видал когда-нибудь

На вертеле быков? Вранье бесстыдное!

Однажды птицу подали огромнее,

Чем Клеоним.[14] Она зовется уткою.

И на такую утку столько драхм ушло!

Мы Лже-Артаба к вам сюда доставили.

Царево Око.

Боги всемогущие!

Твой глаз не меньше люка корабельного.[15]

Что, мыс ты огибаешь? Ищешь пристани?

Не веки это – бурдюки тяжелые…

Так доложи, пожалуйста, афинянам

Все то, о Лже-Артаб, что царь велел тебе.

Иарт сатрапа кривда артапсамана.

Понятно ли?

Не понял я ни капельки.

Он говорит, что царь пришлет вам золото.

Скажи-ка громче и яснее: «зо-ло-то».

Нет злота вам, ионай рыхлозадые.

О горе, слишком ясно!

Что же понял ты?

Что понял я? Назвал он рыхлозадыми

Ионян, ждущих золота от варваров.

Да нет, шла речь о ящиках для золота.

Какие ящики! Прохвост несчастнейший!

Уйди. Я сам сумею расспросить его.

Ну, говори мне ясно и отчетливо,

Не то тебя исколочу я до крови, –

Пришлет ли царь обещанное золото?

Так, значит, нам послы морочат голову?

Кивнули эти люди мне по-гречески.

Похоже, что живут они поблизости.

Ба, одного я узнаю из евнухов.

Ведь это же Клисфен,[16] сынок Сибиртия![17]

Ты, похотливый, с выбритою задницей.

Ты, обезьяна, с бородою длинною, –

Да как ты вздумал нарядиться евнухом?

А это кто такой? Стратон,[18] конечно же!

Садись, молчи!

Совет афинский просит Око Царское

Откушать в Пританее.[19]

Режут заживо!

Чтоб я еще чего-то ждал и мучился,

А им – почет, приемы безотказные?

Ну нет! Задумал дело я великое…

Эй, Амфитей, куда пропал?

Да вот он я.

Вот восемь драхм. Возьми их и со Спартою

Мир заключи, но лишь для одного меня,

И для детей моих, и для жены моей,

А вы в послов играйте, ротозеи вы!

Феор,[20] посланник при Ситалке![21]

Вот он я.

Теперь другого привели мошенника.

Не пробыли бы долго мы во Фракии…

Не пробыли, когда бы не платили вам.

Когда б не занесло снегами Фракию

И реки не замерзли в пору самую,

Как Феогнид в театре приз оспаривал.

Все это время пировал с Ситалком я.

Необычайно предан он афинянам.

На всех стенах в знак этой дружбы искренней

Он написал: «Афиняне хорошие».

А сын его, которого в афиняне

Мы здесь произвели, колбас аттических[22]

Поесть желает и помочь отечеству

Просил отца. И тот клялся за выпивкой

Помочь такою ратью, что афиняне

Воскликнут: «Саранча идет во множестве».

Пусть смерть ко мне придет, коль ты правдивое

Одно хоть слово, кроме саранчи, сказал.

И вот храбрейший из народов Фракии

Он к вам прислал.

Уж это дело ясное!

Сюда, фракийцы, что с Феором присланы!

Да что же это?

Одоманты[23] – воины.

Какие одоманты? Это что, скажи?

Зачем же так их обкорнали спереди?

Назначьте им две драхмы содержания –

И стрелами засыплют всю Беотию.[24]

Им – по две драхмы в сутки? Им, обтяпанным?

Да ведь застонут люди корабельные,

Оплот Афин!

Ах, горе! Горе-горькое!

Чеснок украли одоманты-жулики!

Чеснок отдайте!

Отойди, несчастнейший!

Не подходи к ним, если начесночились.

Да как же вы, пританы, допускаете,

Чтоб это дома я терпел от варваров?

Я против продолжения собрания

По поводу фракийцев. Было знаменье:

Сейчас мне с неба на голову капнуло.

Фракийцы пусть придут к началу месяца:

Собрание распущено пританами.

Ах, горе! Сколько загубил похлебки я!

Но вот и Амфитей из Лакедемона.[25]

Здорово, Амфитей!

Дай отдышаться мне.

Бегом бегу я от ахарнских жителей.

А что такое?

С миром я спешу к тебе,

И вот об этом старики разведали,

Ахарняне, народ суровый, кряжистый,

Безжалостный, вояки марафонские,[26]

И ну кричать: «Подлец, подлец негоднейший!

Ты мир несешь, а виноград наш вытоптан».

Они камней плащи набрали полные,

А я – бежать. Они – за мною с криками.

И пусть кричат. Но мир принес ты все-таки?

Принес, принес. И целых три образчика.

Вот пятилетний. От него отведай-ка.

Тьфу, дрянь!

А что?

Совсем он мне не нравится:

Смолой разит и подготовкой воинов.

Попробуй-ка теперь десятилетнего.

Нет, этот сильно отдает посольствами,

А также проволочками союзников.

Тогда хлебни-ка ты тридцатилетнего

На суше и на море.

Боги милые!

Ведь это ж пахнет нектаром, амвросией,

А не пайком трехдневным[27] продовольственным.

Так и журчит: «Ступай, куда захочется!»

Беру его для возлиянья мирного,

Пускай себе подавятся ахарняне!

А я, свободный от войны и горестей,

Домой пойду и справлю Дионисии.

А мне спасаться от ахарнян следует.