Аки лев рыкающий

VI

Завидово.

107 верст от Москвы.

16 часов 9 минут.

В Спас-Заулке у «Бенца» лопнуло переднее колесо. Правое, как раз подо мной. Звук получился громкий, тревожный — словно выстрел в упор, автомобиль вильнул, а я чуть не вылетел в кювет. На полном разгоне не собрал бы костей, но, к счастью, въезжая в деревеньку мы снизили скорость.

Ийезу со вздохом достал острую лопатку и принялся отдирать шину от железного обода. Возился он достаточно долго, до тех пор, пока не примчался Пузырев на своем драндулете. Изобретатель вытащил из-под сиденья хитрый рычаг собственной конструкции и дело пошло куда быстрее.

— Съемное колесо было бы весьма кстати, — размышлял Иван, натягивая запасную покрышку. — Но как закрепить, чтобы оно не соскальзывало во время езды, и при этом легко снималось для ремонта? Надо покумекать на досуге.

А мой приятель не из тех, кто бросает слова на ветер. Я нисколько не сомневался, что после недолгих раздумий он сделает такое крепление и устроит революцию в автомобильном мире.

Мы поехали дальше, но вскоре пришла в негодность и запасная шина. Ее недавно прислали из починки в «Каучуковой и гуттаперчевой компании Вольфа»… Господа, вынужден сообщить вам прискорбную новость: Вольф не умеет ставить заплатки. Как же подвел нас этот прохиндей!

Кое-как дотянули до Завидова, где у дороги стоял гараж. Хотя это громко сказано, откуда в здешней глуши возьмется гараж? Так, переносная палатка с дежурным механиком, нанятым московским клубом автомобилистов на время гонок. Зато рядом обнаружился сплошной ряд продуктовых лавок и кофеен. Казалось, все местное население живет лишь для того, чтобы накормить-напоить проезжающих из Москвы в столицу и обратно, причем за двойную цену. Мы выпили чаю по немыслимо завышенному прейскуранту, и потом, откинувшись в креслах, наблюдали из окна, как Пузырев со своим рычагом помогал механику заменить шины на княжеском «Бенце». Армейский «Панар-Левассор» также стоял со спущенным колесом и хотя вояки прибыли раньше, князь попросил обслужить свою машину первой. Это прозвучало нескромно, но в оправдание его светлости надо сказать, что мы очень торопились. Впрочем, шоффер в погонах не возражал. Он с изумлением разглядывал Ийезу и о чем-то спрашивал абиссинца, но тот лишь улыбался, не понимая половины слов.

Пузырев ворвался в кофейню и сразу набросился на пирог с жареной требухой.

— Толковый парень этот служивый, — восхищался он с набитым ртом. — Поспорили с ним, как лучше бороться против зловонных выхлопов. И этот юноша сумел меня убедить, что простого установления норм для карбюрации и смазки уже недостаточно. Надо вызвать дополнительное сгорание при выходе из выпускной трубы, чтобы усилить окисление не перегоревших продуктов. Отменная идея, перспективная. Надо только понять, что для этой цели лучше подходит — хромо-кислые соединения олова, окись меди или щелочные перекиси.

Я записал все это лишь потому, что в тот момент как раз пополнял блокнот свежими впечатлениями от поездки. Но ни слова не понял.

Г-н Мармеладов дождался, пока Иван расправится с пирогом, и спросил:

— Когда вы стояли рядом с «Панар-Левассором», не бросилась ли вам в глаза плетеная корзина для офицерских сабель? Та, что приторочена справа, рядом с пассажирским креслом?

— Да, видел ее, — Иван подул на обжигающий чай, сделал робкий глоток. — Полезная штука, особенно для штабного автомобиля. Сидеть с ножнами на поясе, пассажирам неуютно, вот и складывают оружие на время поездки.

— А припомните, не было ли на этой корзинке темных пятен? У самого верха?

Пузырев на миг задумался.

— Точно! Я еще подумал, что это масло пролили или бензин. Постойте, но откуда вам-то известно, что там пятна? Вы же к машине не подходили!

Сыщик проигнорировал его вопрос и задал встречный.

— Где сейчас полковник?

— В соседней кофейне. Сам я не видел, но шоффер…

— Нам непременно нужно с ним поговорить.

— Об убийстве? — оживился князь.

Сыщик кивнул и вышел, а за ним сорвались остальные. Мне пришлось расплачиваться по общему счету, хотя чаю я выпил меньше всех. Несмотря на эту досадную задержку, в соседнюю кофейню я зашел одномоментно со всеми. Пришлось пробежаться, но зато я получил возможность для описания драматичной сцены с самого начала.

Г-н Щербатов подождал с минуту, притопывая ногой, в надежде, что офицер посмотрит на него, но тот устремил скучающий взор в опустевший стакан и явно не собирался приветствовать нас, а тем более приглашать присесть. Николай Сергеевич нетерпеливо кашлянул. Увы, и это не произвело впечатления. Тогда он снял перчатки и в изрядном раздражении бросил их на стол. Звук получился хлестким, вполне пригодным для привлечения внимания, а жест — презрительным, но не настолько, чтобы дело закончилось вызовом на поединок. В очередной раз я подивился врожденному умению потомственных дворян дозировать оскорбления с точностью до малейшего грана, прямо как аптекари добавляют яд в пилюли, не убивая при этом больного.

— Полковник Гарин, если не ошибаюсь?! Именно эта фамилия указана в списках гонщиков, — князь быстро сориентировался в ситуации и повернул ее себе на пользу: не дождавшись приглашения к столу, он достал листок, изъятый недавно у учетчика, и грозно навис над офицером. — Знакомы ли вы с московским мещанином Осипом Зденежным?

Я внимательно наблюдал за полковником. На его обветренном лице не вздрогнул ни один мускул. Мужественный подбородок, разделенный посредине глубокой ямкой, казался высеченным из камня, а спокойные серые глаза будто отлили из свинца. Он по-прежнему молчал, не поднимая головы.

— Надо бы спросить строже. Это ведь вы зарубили Осипа саблей? — Пузырев снова явил достойную похвалы проницательность и догадался о том, что имел в виду сыщик раньше прочих. — Сабля — оружие весьма удобное, особенно для кавалериста, который смолоду привык убивать противника на скаку. Ножом так не ударишь, надо близко встать. А вы даже из автомобиля не вышли. Вспороли грудь Осипу и помчались дальше. Хотели ускользнуть от правосудия? Но кровавые пятна на машине выдали вас.

— Я не стану обсуждать это с вами, — сухо произнес полковник. — Событие сие имеет касательство к военному ведомству и потому не только судить, но и допрашивать себя я позволю лишь моим товарищам по оружию — боевым офицерам, не раз смотревшим в лицо смерти.

— Держите ответ передо мной! — рявкнул г-н Щербатов. — Я прошел всю войну с турками, имею Святую Анну и золотую саблю за храбрость.

Эта подробность из биографии Николая Сергеевича донельзя меня удивила. Внушительный живот, пухлые щеки и тонкие пальцы с ухоженными ногтями — все это выдавало в нем чревоугодника и сибарита. Никто не заподозрил бы в этом обреутке[16] необузданного головореза. Видимо, подобная мысль посетила и г-на Гарина.

— Я не знаком с вами и потому не исключаю, что вы лжете.

Князь рассвирепел настолько, что хотел вцепиться в плечо офицера и развернуть его силой. Вот тут бы уже дуэли не миновать, невзирая на строгий запрет и жесточайшую кару для поединщиков. Но Мармеладов, угадавший исход дела еще прежде меня, перехватил вытянутую руку.

— Вы говорите с таким пафосом, будто совершили подвиг и в одиночку разбили неприятельскую армию, — сыщик выбрал тон даже более скучный, чем у полковника. — А на самом деле ударили клинком безоружного человека, простого гражданина нашей империи, которого вы присягали оберегать и защищать ценой собственной жизни.

— Я готов отдать жизнь за веру, царя и Отечество, — щеки полковника вспыхнули, — но…

— Да-да, понимаю, — перебил Мармеладов. — Очевидно, для вас Отечество — лишь многие десятины земли, а вовсе не люди, эту землю населяющие.

— Не смейте передергивать! — Гарин исподлобья покосился на сыщика. — Я не…

— И какова же недостача в казенном фонде? — снова перебил Мармеладов, нарочно выводя офицера из состояния спокойного равновесия.

— Пять тысяч рублей, — ответил тот и осекся.

Теперь он резко вскинул голову, во взгляде промелькнула тревога.

— Откуда вы узнали?

Сыщик отодвинул стул и спокойно сел, сложив руки на столе как прилежный гимназист. Он помолчал с минуту, дождался, пока беспокойство в глазах военного сменится неподдельным страхом, и только потом ответил:

— Отбросил все прочие варианты. Остался только этот.

И снова замолчал. Нет, ну каков? Мы ведь тоже сгорали от любопытства. Однако г-н Мармеладов нас игнорировал, смотрел только на офицера, заставляя того чувствовать себя неуютно.

— Вы, господин Гарин, ясно дали понять, что следствие по делу об убийстве Осипа вас не пугает. Армейские чины зачастую игнорируют окружные суды, а полицейских дознавателей и прокуроров с ухмылкой посылают к чертовой матери. Подобная бравада объясняется просто: вы готовы идти хоть на плаху, если при этом не уроните чести и достоинства, а в глазах братьев по оружию останетесь благородным героем. Но вору и казнокраду ваши боевые товарищи не подадут руки. Верно?

Полковник кивнул и нервно заерзал на стуле.

— Нетрудно догадаться, что именно вам министр поручил испытать различные самоходные коляски и закупить самые надежные автомобили для армейских нужд. Цены на моторы весьма высоки, потому средства на это выделили, надо полагать, изрядные. Вы не устояли перед искушением набить себе карманы. Осип узнал про растрату и грозился опубликовать порочащий факт в газете. Шантажист мог погубить не только вашу карьеру, но и честь.

— Но я ведь про шантаж не говорил никому. Ни одной живой душе… Откуда?…

— Преступники, как правило, используют одни и те же приемы. Шантажист вряд ли пойдет грабить банк или выуживать кошельки из чужих карманов. Он щиплет своих жертв по чуть-чуть, но регулярно, и всегда имеет прибыток. Утром в Петровском дворце Осип крутился подле вашей машины и вынудил отдать ему все ассигнации из кошелька. Поэтому теперь вы сидите лишь со стаканом жиденького чая и этим копеечным ситником…

— Осип подкрался неожиданно. Меньше всего я ожидал встретиться с ним сегодня, ведь неделю назад уже уплатил ему сто рублей. Настроение мое сразу испортилось. Мне ведь и в самом деле нравится мир моторов и скоростей. Я рассчитывал получить удовольствие от этой гонки, побороться за победу, но этот тип… Вы правы, я действительно растратил казенные деньги. Долго не мог решиться, но как было устоять? Золотые червонцы просто лежали в пыльном мешке и прямо-таки просились… Я точно знал, что этих денег никто не хватится до конца года. Сначала забирал по несколько монет, потом уже…

— Аппетит приходит во время еды, — пробормотал князь.

— Я пытался вернуть деньги в казенный фонд, — воскликнул г-н Гарин, уязвленный этой ремаркой. — Не всю сумму целиком, так хотя бы частями. Но не успел. Осип проведал о недостаче, хотя я держал сей факт в строжайшей тайне от всех, ближайшим друзьям и то не доверялся. Ни у кого не занял даже рубля. А негодяй…

— Забавно, — протянул сыщик. — Вы называете негодяем человека, который совершил меньшее преступление в сравнение с тем, что натворили вы. Как же прикажете назвать вас?

— Господа, вы вправе оскорблять меня самыми распоследними словами! Возражать не стану, — полковник снова уставился в недопитый стакан, не смея поднять глаза. — Я целый год носил неподъемную тяжесть на сердце из-за казенных червонцев. И сегодня, когда рубанул саблей… Ждал, что вздохну с облегчением. Вот же она, свобода. Больше вымогатель ко мне не сунется, а я потихоньку возмещу недостачу, сохраню честное имя… Но стало еще хуже. В голове пожар, в тело немеет, словно от лютого мороза. Тошно мне, господа! Пока сидел здесь, дал себе зарок, что по прибытии в Петербург отправлюсь прямиком в штаб и доложу обо всем — и о растрате, и об убийстве. Я сделаю это, уж поверьте!

— Верю честному слову офицера, — сказал князь. — Я постараюсь употребить все столичные связи, чтобы вам вышло снисхождение. За удар саблей, разумеется. За растрату казенных денег придется отвечать по всей строгости.

Мы вышли, не попрощавшись. Уже за порогом кофейни Пузырев горестно вздохнул.

— Плакали мои денежки.

— Ты же хотел отдать автомобиль даром?

— Первый — да. Но остальные-то я планировал продать. Теперь же у военных все казенные средства профуканы, моторы закупать не на что.

— Денег жалко?

— Жалко. Но ведь и за державу обидно! Ну-как завтра война, а у нас армия по старинке, на копытной тяге… Эх, да что говорить! Одна радость осталась — пари у князя выиграть. Сто рублей на дороге не валяются.

— Ты еще можешь думать о гонке? — удивился я.

— Не понимаю, Жорж, а о чем же еще мне думать?

— Но как же расследование? Разве поймать убийцу Осипа — не та самая цель?

— Нашел о ком убиваться, — пожал плечами Иван. — По мне так все, кто приложил руку к смерти этой бесцеремонной мрази, — настоящие герои и защитники общества. Подумаешь, вырвали сорняк с грядки! Тоже мне, горе. Ты и сам говорил, что не судья и не присяжный, чтоб вердикты выносить.

— Я не судья и не присяжный. Но если мы будем оправдывать убийц и прощать такое… Мы ведь против Бога пойдем. Он ясно заповедал: не убий! Без всяких оговорок. Даже паскудника вроде Осипа нельзя, понимаешь? Иначе к чему мы скатимся? Сегодня человек по собственному желанию сорняк вырвал, а завтра — прекрасный цветок загубит. Нет, что ни говори, а убийца должен сидеть в каторге.

Я окликнул сыщика, взбирающегося в пассажирское кресло драндулета.

— А вы как считаете, господин Мармеладов?

— Полностью с вами согласен, — бесстрастно ответил тот.