Акт бунта

ГЛАВА 16

ТРИ ДНЯ СПУСТЯ

«Зачем ты это делаешь? Какое это вообще имеет значение? Никто не знает. И никогда не узнает. А даже если бы узнали… то не смогли бы это доказать…»

— Жаль, что Джоне пришлось вернуться домой. Хотя я рад, что тот ни о чем из этого не знает. Он очень заботливый и отменил бы свой рейс, чтобы остаться на неопределенный срок, а я не мог так поступить с парнем. Нет смысла портить его лето из-за всего этого.

Папа хватает мою сумку из багажника машины и направляется по дорожке к дому. Он ждет у входной двери, чтобы убедиться, что я следую за ним (видимо, он втайне думает, что я убегу, как только он выпустит меня из поля зрения), и только когда я подхожу к нему сзади, папа открывает входную дверь и впускает меня внутрь.

Повсюду все еще стоят коробки. Он вообще не распаковывал вещи с тех пор, как я оказалась в больнице. После того первого катастрофического визита папа возвращался и навещал меня каждый день, но был намного спокойнее. Гораздо более уравновешенным. Что бы доктор Рейн ни сказала ему в своем кабинете, это, должно быть, задело его за живое, потому что папа пытался. Я видела, как сильно он старался, и это только усугубляло чувство вины.

Этого не должно было случиться.

Ничего из этого не должно было случиться.

— Я сделаю пару звонков позже. — Папа кладет ключи в тарелку на стойке для почты, медленно поворачивается в коридоре, как будто собирается что-то сделать, но не может вспомнить, что именно. — Я поговорю с директором Харкорт и попрошу кого-нибудь собрать вещи из твоей спальни. Я могу либо подъехать туда сегодня вечером, чтобы забрать все, либо мы можем сделать это завтра утром по дороге в ресторан…

Я обхватываю себя руками и, прищурившись, смотрю на него.

— О чем ты говоришь?

Раздражение окрашивает его голос.

— Я же говорил тебе, Пресли. Я не выпущу тебя из виду. Отныне ты будешь жить здесь. Я буду отвозить тебя в школу, и…

— ПАПА!

— Не подлежит обсуждению, Пресли! Я не могу смириться с мыслью о том, что ты там, в той школе, творишь с собой бог знает что, потому что тебе нужна помощь, а меня нет рядом, чтобы оказать ее.

Холодный жесткий страх скребет когтями по моему позвоночнику. Я не могу оставаться здесь, в этом доме. Не могу. Не после…

— Нет смысла обсуждать это, Пресса. Это для твоего же блага. Я знаю, это может показаться несправедливым по отношению к тебе прямо сейчас, но это в твоих же интересах…

Я наконец-то обретаю дар речи.

— Быть рядом со своими друзьями! И не чувствовать себя преступником, которого постоянно держат под замком. Ты теперь собираешься установить камеры в моей комнате, чтобы шпионить за мной посреди ночи?

Папа сжимает руки в кулаки. Он выглядит таким изможденным в своем великоватом свитере. Когда я думаю о нем в своей голове, то все еще вижу его с прямой спиной в униформе, гордого и высокого. Я с трудом узнаю этого незнакомца, стоящего в коридоре. Мама украла у него десять килограммов, когда уходила. Думаю, за последнюю неделю я украла у него еще пять.

— Тебе это не понравится, но… Я действительно думал об этом, — говорит он.

— Папа!

— Тем не менее, я выбрал менее навязчивый подход.

— Не могу дождаться, чтобы услышать, что ты считаешь менее навязчивым!

На его челюсти напрягается мускул; он вздыхает, заставляя себя сказать то, что ему нужно сказать дальше, и я уже знаю, что это будет плохо.

— Я снял дверь твоей спальни с петель, — выпаливает он. — Думаю… если ты пойдешь на терапию, и доктор Рейн посчитает, что у тебя все хорошо, ты сможешь получить ее обратно после окончания школы. Может быть. Будем действовать по обстоятельствам.

С тех пор как попала в больницу, меня заживо съедало чувство вины. Мой позор был поистине сокрушительным. Но внезапно я больше не чувствую себя такой виноватой. Я охвачена огненным шаром ярости.

— Ты не можешь этого сделать!

— Уже сделал.

Я задыхаюсь, изо всех сил пытаясь найти что-нибудь, что могло бы разрядить ситуацию и вернуть моего отца на сторону разума, но ничего не получается. Я знаю это. Поэтому вместо этого говорю:

— Неважно. Забирай дверь. Это не имеет значения. Я больше никогда не буду спать в этой комнате. Я собираюсь спать в своей комнате в академии.

— Нет! — Это редкое событие — быть свидетелем того, как Роберта Уиттона провоцируют на гнев. Однако я вижу это сегодня: его щеки почти фиолетовые. — Ты будешь делать то, что тебе говорят, и будешь хорошо себя вести, Прес…

— Если сделаешь это, то в тот момент, когда повернешься спиной, я сяду в самолет в Германию. Ты этого хочешь? Ты прогоняешь меня прочь. Как думаешь, каким будет мое психическое состояние, если будешь держать меня здесь взаперти как заключенную!

— Пресли, будь благоразумна.

— Ты будь благоразумен! Я знаю, что доктор Рейн не могла сказать тебе это сделать. Она посоветовала мне как можно скорее вернуться к нормальной жизни. Что я должна быть рядом со своими друзьями!

— Да, ну, иногда психиатры не всегда знают, что правильно для всех. Иногда отец знает, что лучше для его дочери.

Я просто стою там, разинув рот, и смотрю на него. Похоже, он не собирается двигаться дальше, и эта мысль пугает. И действительно не могу сейчас жить с ним в этом доме. Не могу заснуть в этой спальне. Я… я…

— Давай просто посмотрим, как у нас все получится, — говорит папа. — По крайней мере, на месяц или около того. Никогда не знаешь, может быть, ты предпочтешь жить здесь. Я приготовил твой коврик для йоги и все остальные принадлежности на застекленной террасе. Поставил там свечи, которые тебе нравятся. Там действительно красиво. Тебе понравится, я обещаю.

Я позволяю своей решимости ясно отразиться на моем лице. Медленно, спокойно, очень тихим голосом я говорю:

— Я серьезно, папа. Если запрешь меня здесь и будешь наблюдать за мной как ястреб, двадцать четыре часа в сутки, семь дней в неделю, я найду возможность уйти. И не буду прощаться. Я просто уйду. Переведусь в школу, которую нашла для меня мама, и закончу ее там. Потом проведу лето со своими подругами в Европе, а затем поступлю в колледж там. Пройдут годы, прежде чем я смогу простить тебя настолько, чтобы даже поговорить с тобой…

— Прекрати. Ты ведешь себя глупо. Мы не так должны справляться с этим. Если бы Джона был здесь…

НЕТ.

«Прекрати это, Прес. Не делай этого. Не думай об этом».

«Просто дыши».

«Просто дыши. Все в порядке».

Делаю ровный, глубокий вдох, стараясь успокоиться.

Не буду стоять здесь и позволять ему закончить это предложение. Я, блядь, не могу этого сделать. Резко развернувшись, хватаю его ключи с тарелки, куда он их только что положил, и разворачиваюсь, снова открывая входную дверь.

— Пресли! Прес, куда, черт возьми, ты собралась?

— Я одолжу машину. Мне нужно проветрить голову. И не утруждай себя вызовом полиции, папа. Я не собираюсь снова пытаться покончить с собой. Даю тебе слово.

На секунду мне кажется, что он собирается преследовать меня. Вижу, как это мелькает в его глазах — он подумывает о том, чтобы схватить меня и удержать, чтобы я никуда не могла уйти. Однако у него достаточно здравого смысла, чтобы понять, насколько плохо это кончится. В конце концов, папа поднимает руки в воздух, сдаваясь.

— Пожалуйста, возвращайся до девяти, Пресли. Прошу тебя. Ты сведешь меня в могилу раньше времени, если мне придется искать тебя.

***

Мне нужно забыть.

Нужно стереть из памяти этот дом и все, что там произошло.

Как бы мне этого хотелось.

Такое чувство, что я вдыхаю мелкие осколки стекла, когда дышу. Сначала это кажется не так уж плохо, но со временем боль начинает нарастать, и нарастать, и нарастать, пока внезапно вообще дышать становится мучительно. В больнице лекарства, которые доктор Рейн продолжала запихивать мне в горло, не давали мне чувствовать себя такой подавленной и напуганной, но они также не давали мне чувствовать вообще что-либо. Мне так надоело быть онемевшей, что я перестала их принимать, на что она неохотно согласилась, но мне придется вернуться к ним, если я не справлюсь со своим дерьмом.

А я не смогу справиться со своим дерьмом, если мне придется остаться в этом доме.

Я веду машину, не задумываясь. В итоге оказываюсь на дороге, ведущей к академии, что неудивительно. Направляюсь к своим подругам. Я не могла рассказать Кэрри или Элоди о том, что произошло, поэтому не видела ни одну из них больше недели. Они взрывали мой телефон и сходили с ума. Самое время мне показаться и дать им знать, что я жива (не проговорившись, что я действительно чуть не умерла). Будет приятно посидеть в огромной комнате Кэрри и поболтать с моими подругами.

Однако на полпути к вершине горы я начинаю тормозить. Постепенно замедляю ход машины. Затем замедляю еще немного. Я не собираюсь сворачивать с дороги. На самом деле нет. Лишь собираюсь взглянуть на Бунт-Хаус, когда буду проезжать мимо. Я вижу большое пространство шиферной крыши сквозь кроны деревьев справа, и мой пульс начинает скакать.

Я проезжаю мимо.

Я…

Выворачиваю руль вправо, и шины визжат на папиной старенькой «Камри», и я совершенно определенно съезжаю с горной дороги и направляюсь по грунтовой дороге, которая ведет к дому, где живет Пакс.

Какого хрена я делаю? Чего, черт возьми, надеюсь здесь добиться? Какого хрена, какого хрена, какого ХРЕНА? Я должна развернуться и продолжить путь к академии. Но не могу, потому что дорога такая узкая, деревья давят с обеих сторон, что мне придется ехать вперед, пока не доберусь до дома, если хочу развернуться.

Естественно, мне просто не повезло, что, когда я выезжаю из леса на поляну перед домом, Рэн Джейкоби уже стоит у входа, собираясь сесть в свою машину. Он останавливается как вкопанный, уставившись на меня через лобовое стекло, очевидно, пытаясь понять, кто только что остановился перед его домом.

Сжимаю руками рулевое колесо. Мне нужно сделать выбор. Я могу либо придумать какую-нибудь дерьмовую отговорку о том, что использую их поворот как место, чтобы развернуться и отправиться обратно вниз с горы. Или…

Или.

Я могу быть честной.

Джейкоби пугал меня почти так же сильно, как Пакс. Я едва замечаю нервный трепет, он захлопывает дверцу машины и пересекает выщербленную подъездную дорожку к окну со стороны водителя. Теперь, когда я увидела, как он ведет себя с Элоди, парень кажется мне гораздо менее страшным. Любой парень, способный так сильно любить другого человека, не может быть таким уж ужасным. И с тех пор как очнулась на бетоне за пределами больницы, когда Пакс склонился надо мной, пропитанный моей кровью, я на самом деле мало чего боялась.

Он сгибается в талии и зловеще улыбается мне через окно.

— Ты собираешься заглушить эту штуку, или мы будем общаться через стекло? — спрашивает он.

Я глушу двигатель.

— Приветствую, — говорит он. В Рэне есть что-то готическое и мрачное, что заставляет меня думать, что он викторианский джентльмен, который проскользнул сквозь время и теперь делает все возможное, чтобы вписаться в современную молодежь. — Могу только догадываться, почему ты прикатила сюда в середине дня, когда в школе нет занятий.

Все это заявление звучит чертовски непристойно. Этот парень мог читать телефонную книгу и сделать так, чтобы это звучало непристойно. Сделав глубокий вдох, я решаю, что буду держать себя в руках. Больше не нужно прятаться. Никогда.

— Хотела повидать Пакса.

Рэн ухмыляется.

— Понятно. Не знал, что тот кому-нибудь рассказал об операции. Он сходит с ума, ему чертовски скучно. Уверен, Пакс оценит отвлечение.

Я хмурюсь.

— Операция?

— Да, эм… — Рэн тихо смеется. — Он не сказал тебе об операции. Ясно. Что ж. Он там, но последние пару дней был не особенно дружелюбен. Лично я бы поставил человеколюбию Пакса Дэвиса ноль звезд. Но кто знает? Чего только на свете не бывает. Он может быть добрее к тебе, чем ко мне и Дэшу. Дверь открыта.

— Подожди. Ты…ты говоришь мне зайти внутрь?

— Ты только что сказала, что пришла повидаться с ним?

— Да?

— Тебе нужно будет зайти внутрь, чтобы сделать это. Он все еще слишком слаб, чтобы спуститься по лестнице самостоятельно. А теперь мне нужно, чтобы ты передвинула эту развалюху, чтобы я мог уехать. Не хочу быть здесь, когда начнется фейерверк. Надеюсь, ты знаешь, что делаешь.