Акт бунта

ГЛАВА 28

ПАКС

Неизвестный Контакт:

«Отличный сюжет. Искусное описание/построение мира. Однако некоторые формулировки немного противоречивы. Не могу дождаться, чтобы увидеть, на что ты способен, когда действительно постараешься.

6.8/10»

В прошлом году я видел документальный фильм о вулканах на канале National Geographic. Самые катастрофические извержения в истории или что-то в этом роде. Многое из этого было инсценировкой — сценами, построенными на сообщениях людей, переживших эти разрушительные события. Однако самые ужасные инсценировки извержений, подобных Помпеям, были созданы не на основе сообщений из первых рук. Не было никаких сообщений очевидцев из первых рук об этих событиях, потому что выживших не было.

Прямо сейчас я — вулкан. Самый большой из когда-либо известных человеку.

Я вот-вот взорвусь, и когда это произойдет, не останется никого в живых, чтобы нарисовать картину того, что здесь произошло. Им придется полагаться на спутниковые снимки из космоса, чтобы собрать воедино то, что произошло в Маунтин-Лейкс, штат Нью-Гэмпшир, в это судьбоносное, прекрасное летнее утро, и даже тогда ученым останется только гадать, как обычный восемнадцатилетний парень каким-то образом пришел в такую ярость, что взорвал чертов ядерный реактор и уничтожил целое государство.

— Эй, эй, эй! — Дэш останавливает меня, когда я с грохотом спускаюсь по лестнице. — Куда, черт возьми, ты несешься с таким лицом?

— Взять реванш, — рычу я.

— Предполагаю, что это как-то связано с…

— Да, это связано с гребаной Чейз. И я знаю, что должен поблагодарить тебя за то, что ты дал ей мой номер, так что можешь перестать стоять там и так ухмыляться. Меня так и подмывает, блядь, стереть эту ухмылку с твоего гребаного лица.

— Ты когда-нибудь задумывался о том, что если бы ты потрахался… то мог бы быть менее злым все время? — В конце его голос становится очень высоким. Требуется колоссальное усилие, чтобы не надрать ему задницу до синяков прямо здесь, на лестнице. Он не знает, что я трахался с Чейз. Я не сказал ни слова, а его даже не было дома прошлой ночью.

— Как эякуляция внутри какой-то случайной девки заставит меня меньше злиться на Чейз?

— Ты мог бы просто трахнуть Чейз. Только сначала сделайте тест на ЗППП. Убедись, что она принимает противозачаточные. Откажись от резинки. Ненавижу эти гребаные штуки.

Хорошо. Это слишком близко к истине. Я сердито смотрю на него, двигая челюстью.

— Мы все ненавидим эти штуки, придурок. Они никому не нравятся.

— Теперь ты злишься из-за резинок?

— Да. Я в ярости из-за всего. И это все твоя гребаная вина. — Я сердито выдыхаю через нос струю воздуха, щурясь на него, пока снова обдумываю, не врезать ли ему кулаком по лицу, а затем поворачиваюсь и продолжаю свой спуск на первый этаж.

Дэш следует за мной.

— Эй, что, черт возьми, у тебя на запястье?

— Что?

Он показывает пальцем.

— Это браслет дружбы?

— Нет.

— Тогда что это?

Засовываю руку за спину.

— Не твое собачье дело.

«Если он, блядь, засмеется, я убью его. Если только попробует, блядь, засмеяться, клянусь Богом…»

Дэш умный парень. Он видит, как мой внутренний монолог отражается на моем лице, и не смеется.

Отстой.

— Если хочешь прокатиться в гору, твоей заднице лучше быть в машине в ближайшие пятнадцать секунд, или я поеду без тебя.

***

Сегодня нет урока английского. И никакой экономики, а значит и никакой Чейз. Расписание каждого ученика Вульф-Холла доступно на портале академии — мне даже не нужно было, чтобы Рэн взламывал школьные системы для получения этой информации, — и я уже знаю, что у меня нет другого занятия с Чейз до утра пятницы. Я должен быть рад этому факту. Должен был бы вообще забыть о ней — в этом и был весь смысл того, что между нами был просто секс, — но я все еще так взбешен ее сообщением, что на самом деле хочу встретиться с ней. Поэтому ищу ее везде, куда бы ни пошел. От математики до истории я вглядываюсь в каждое лицо, мимо которого прохожу, ожидая, что это будет ее лицо. История фотографии. Съемки на стоянке. Я даже заглядываю в «Вопящий Бин» во время ланча, чтобы посмотреть, не сидит ли она в одной из кабинок с Элоди или Кэрри, но ее нигде не видно.

Весь день я почти не обращаю внимания на то, что меня окружает, ожидая выброса адреналина, когда я, наконец, увижу Чейза. Только она словно призрак. И, наконец, в конце дня я вижу ее, когда выезжаю со стоянки, Дэш сидит слева от меня, Рэн на заднем сиденье.

Я нажимаю на тормоза резче, чем обычно, и Рэна чуть не падает вперед, в пространство для ног.

— Какого хрена, чувак! С ума сошел?

Поднимаю ручной тормоз и выхожу из машины.

Дэш опускает окно и высовывается, крича мне вслед.

— Куда, черт возьми, ты идешь? Я умираю с голоду!

— Я оставил ключи в замке зажигания?

Он проверяет. Недоверчиво хмурится на меня.

— Да?

— Тогда, черт возьми, езжайте домой. — Я не задерживаюсь, чтобы увидеть выражение его лица, хотя уверен, что оно бесценно. Дэш знает, что любое предупреждение, которого он ожидает от меня, уже подразумевается: если он, черт возьми, хотя бы поцарапает эту машину, то будет есть через соломинку до конца своей жалкой жизни.

Быстро пересекаю парковку и огибаю академию с другой стороны, направляясь в ту сторону, куда шла Чейз, когда краем глаза заметил ее. Я почти ожидаю, что девушка растворилась в воздухе, но нет. Сворачиваю за угол, и она там, спускается по крутому склону, ведущему к лабиринту Вульф-Холла.

Старая потрепанная брезентовая военная сумка висит у нее на плече, отскакивая от задней части ног, когда девушка идет. Густые рыжие волны ее волос раскачиваются из стороны в сторону. Сегодня тепло, по-настоящему тепло, и видение бусинок пота, стекающих по изгибу ее шеи сзади, заполняют мою голову.

Воспоминание, а не мое воображение.

Я почти чувствую слабый привкус соли на кончике языка, когда бегу за ней вниз по склону. Одному богу известно, как ей удалось так далеко опередить меня. К тому времени как догоняю ее, Пресли уже у входа в лабиринт. У нее полно времени, чтобы зайти внутрь, но девушка просто стоит там, глядя на высокие стены живой изгороди, вцепившись в ремешок своей сумки…

Она даже не косится на меня, когда я подхожу к ней.

Пресли щурится, прикрывая глаза от солнца. Я прослеживаю за ее взглядом, хотя и не могу сказать, на что, черт возьми, она смотрит. Все, что я вижу — это голубое небо.

Девушка первая нарушает молчание.

— Значит, это он?

Я делаю долгий вдох.

— Кто он?

— Это и есть тот самый лабиринт?

О. Я сцепляю пальцы за головой, баюкая свой череп, и рассматриваю раскалывающиеся пути, которые лежат перед нами.

— Нет. Это просто лабиринт.

— Ты боишься его?

— Почему, черт возьми, я должен бояться?

Теперь она смотрит на меня, не впечатленная.

— Я прочитала твою главу, тупица. Ты был в ужасе от него.

— Ты пьяна? — Я холодно смеюсь.

Девушка выпячивает нижнюю губу, щурясь на меня. Мне не нравится, как она смотрит на меня — как будто видит насквозь мой блеф, и я уже должен просто сдаться.

— Думаешь, у тебя есть право подвергать меня психоанализу, потому что прочила кое-что из того, что я написал, и это тебя немного напугало?

Кончики ее волос касаются спины, почти до талии, когда девушка медленно качает головой.

— Страх, выпрыгивающий из тех страниц, был не моим, — говорит она как ни в чем не бывало.

— Что это значит?

Она обдумывает свой ответ, а потом выдает что-то настолько неудовлетворительное и неприятное, что мне хочется встряхнуть ее.

— Ничего. Забудь об этом, Пакс. Это ничего не значит.

— Трусиха.

Она роняет свою сумку на землю и откидывает голову назад, издавая взрыв смеха, который удивляет меня до чертиков.

— О-о-о, отлично. Не думаю, что я здесь трус, не так ли, дружище?

— Господи. Только не это снова.

— Что, ты все еще не считаешь нас друзьями? — Она проводит пальцем по цветному браслету, который все еще обвивает мое запястье, слегка игриво дергая его. — Просто прими это. Это же очевидно.

— Ты бредишь.

— Мы тусовались. У нас был секс…

— Осторожно.

Она игнорирует холодное предупреждение в моем голосе.

— Если мы не друзья, тогда мы что-то другое. Если не будешь осторожен, то начну думать, что я тебе действительно нравлюсь.

— Господи, ты действительно не знаешь, когда нужно замолчать, не так ли?

Девушка высовывает язык — детский, игривый жест, призванный спровоцировать. Но я вижу влажность ее розового языка, и единственное, что это вызывает — это стену жара. Черт возьми, почему мое гребаное тело ненавидит меня? Почему мой разум сразу же показывает мне, каково это — схватить ее сзади за шею и засосать этот маленький, нежный розовый язычок в свой рот?

Какой гребаной цели это служит?

— Мы немного больше, чем просто случайные знакомые, Пакс, — мягко говорит она.

— Чего бы я только не отдал, чтобы быть совершенно гребаными незнакомцами.

— Если бы ты хотел, чтобы мы были незнакомцами, то не трахнул меня прошлой ночью. Ты определенно не стал бы выпрыгивать из своей машины и гнаться за мной по ста метрам лужайки.

— У нас было соглашение. Перестань говорить о сексе. И я пришел сюда не для того, чтобы поболтать, потому что мы приятели.

— Тогда зачем ты спустился сюда? — Ей искренне любопытно.

— Я хочу знать, что, черт возьми, ты имела в виду под этим текстовым сообщением. Противоречиво? Ты, блядь, снова под кайфом?

— Нет. Но буду через минуту. Вот, подержи секунду. — Она не оставляет мне выбора. Я беру ее сумку, держась за ее основание, пока она обеими руками роется в ней.

Какого ХРЕНА?

Девушка находит и достает маленькую жестянку с нарисованной на ней викторианской леди с зонтиком, забирает у меня свою сумку, как будто не использовала меня в качестве гребаной вешалки, а затем плюхается на траву у моих ног, устраиваясь по-индийски. Она открывает банку, достает маленькую стеклянную трубочку и начинает насыпать в миску огромное количество предварительно измельченной травы.

— Ты понимаешь, что они почувствуют запах, когда ты вернешься внутрь. Твои глаза будут чертовски красными.

Она молча ныряет обратно в свою сумку, вытаскивая флакон духов, крошечный флакон глазных капель и пару огромных черных солнцезащитных очков. Затем кладет предметы по одному на траву, при этом корча мне гримасу.

— Тогда ладно. Похоже, ты все предусмотрела, не так ли?

Она закатывает на меня глаза.

— Осмелюсь предположить, больше, чем ты.

Это идеальный момент для меня, чтобы дать волю чувствам. Она оскорбила мое творчество. И чертовски раздражает меня уже так чертовски долго, что у меня за поясом полно патронов, а в патроннике — пара по-настоящему резких замечаний, которые заперты, взведены и готовы к выстрелу. Но потом Пресли поднимает на меня взгляд, и мягкое послеполуденное солнце ласкает ее лицо, и все, что я могу сделать, это стиснуть зубы, опускаясь на траву рядом с ней.

— Тебе бы повезло больше, если бы ты просто написал что-нибудь резкое и ненавистное в ответ, понимаешь? Вместо того чтобы прийти и обсудить это со мной лицом к лицу. — Поднеся зажигалку к чаше, Пресли затягивается, втягивая в легкие струйку дыма. Ее глаза слезятся, когда девушка задерживает его в легких, как гребаный чемпион. Она даже не кашляет, когда выпускает дым, чем я тихо восхищаюсь. Очень тихо. Мое восхищение проявляется в быстром щипании ее голени через джинсы.

Девушка пинает меня в ответ.

Это, вероятно, оставит синяк. Но она не причиняет мне вреда. Пресли никогда не смогла бы причинить мне боль.

— О чем ты говоришь? Какого хрена мне вообще писать тебе что-то резкое и ненавистное?

— Потому что ты задет за живое из-за моего комментария, и я сказала, что ты мог бы постараться лучше. Ты пришел за мной, чтобы отчитать. Я вижу это по твоему лицу. Ты должен был просто написать мне ответ и избавить себя от лишних хлопот. — Как бездонные бассейны для утопления, ее зрачки снова съели ее радужки. Жгучий шалфей и карамель в ее глазах исчезли, сменившись темной пустотой.

— Мне насрать, что ты думаешь о моем творчестве. Я знаю, что работа хороша. — Я беру у нее трубку, ненавидя тот факт, что это она поощряет меня грешить, а не наоборот.

— Если ты так говоришь. — Девушка небрежно водит плечом и наклоняет голову, чтобы посмотреть на что-то, чего нет на горизонте — сдержанный, дерьмовый маневр, единственная цель которого сказать, что она не верит в то, что просто вырвалось у меня изо рта, но не собирается спорить с мной по этому поводу.

К черту ее убийство; в этот момент я готов покончить с собой. Все, что угодно, лишь бы положить конец этому странному циклу, в который я попал. Я продолжаю ждать, когда вернусь к реальности и наброшусь на этого человека. Если бы я был в здравом уме, в своем обычном, постоянном, не терпящем неуважения к себе состоянии, я бы давным-давно выбросил эту чушь из головы и сделал или сказал что-нибудь достаточно ужасное, чтобы Пресли Мария Уиттон-Чейз держалась от меня подальше всю оставшуюся жизнь.

А потом и еще один день вдобавок ко всему.

Но она что-то сделала со мной. Чейз исказила мой разум и скрутила мои внутренности, и теперь моя душа превратилась в какой-то вздорный, бессмысленный узел чужеродных эмоций, и я понятия не имею, какого хрена вообще делаю. Когда это вообще произошло? Я привык понимать смысл происходящего. Теперь же понятия не имею, как разобраться в своем собственном существовании. Я чужак в своей собственной шкуре, и это полный отстой.

Справа от нас, за крошечным старым кладбищем, три гуся начинают ссориться на озере, сигналя и поднимая шум. Чейз наблюдает за ними, а я наблюдаю за ней, борясь с желанием схватить ее. Если бы я знал себя лучше прямо сейчас и мог доверять себе, то дал бы себе волю. И обычно сделал бы что-нибудь достойное сожалений. Прижал ее к земле и показал, насколько девушка бессильна во всей этой ситуации. Но, честно говоря, сама идея сделать это кажется смехотворной. Подавление и унижение ее достоинства обернется худшими последствиями. В глубине души я знаю, что ей бы это понравилось, и в любом случае, есть все шансы, что я поцелую ее вместо этого. Зароюсь лицом в ее волосы, чтобы вдохнуть ее запах, прижимая ее к своей груди, пытаясь каким-то образом впитать ее в себя.

Это то, что чувствуют другие люди? Это, блядь, вообще нормально? Я не понимаю, как это может быть.

— Я приготовила тебе кое-что, — говорит она.

Я с силой сжимаю трубку, тяну изо всех сил, держа пламя зажигалки, которую девушка передала мне, над травой, пока могу это вынести, прежде чем ожог становится слишком сильным, и мое горло начинает гореть.

Мне не нужны никакие гребаные подарки от тебя.

Я не хочу, чтобы мои мысли были сосредоточены на тебе от восхода солнца и до заката.

Не хочу сидеть здесь, накуриваясь с тобой в середине дня, когда мог бы быть где угодно еще.

Эти грубые реплики я прокручиваю в голове, пока задерживаю дым в легких. Они все исчезают, когда я выдыхаю.

— Отлично. Просвети меня. Что ты мне приготовила, Чейз?

Левый уголок ее рта приподнимается — она довольна. Пропустив объяснение, девушка опускает руку в карман джинсов и что-то вытаскивает: еще один отрезок сплетенной нити. На этот раз все черные. В самый центр вплетен очень маленький оранжевый камешек.

— Это цитрин, — говорит она. — Хорош для многих вещей.

Я бросаю на нее жесткий взгляд, глаза полны стали.

— Я не буду его носить.

— Почему нет? Ты все еще носишь другой.

— Просто не нашел свои ножницы.

— Ты абсолютно смешон. Возьми. — Она протягивает мне браслет, забирая трубку, как только я принимаю ее банальный подарок. Затем выбрасывает обугленные остатки травки, которую мы только что выкурили, и начинает заново упаковывать чашу из своей жестянки.

Я собираюсь швырнуть ее дерьмовый подарок в озеро.

Когда встану, и мы уйдем из лабиринта, я собираюсь это сделать.

Просто смотрите и увидите, как я это сделаю.

Я кладу браслет на колено, чувствуя, как вибрируют клетки моего тела, когда травка начинает действовать.

— На самом деле я не думаю, что твой текст противоречивый, — говорит Чейз. — Ты просто прямолинеен. В том, как ты излагаешь слова, нет ничего тонкого. Это как если бы ты клал кирпичи, пытаясь построить дом, но не использовал никакого раствора, чтобы скрепить эти кирпичи вместе.

Я не знаю, что хуже — ее первоначальная критика или это новое, столь же оскорбительное заявление.

— Я использую цемент. Много цемента.

— Едва ли. Все рухнуло бы от сильного ветра.

Я выхватываю у нее трубку, прежде чем девушка закуривает ее и делаю это сам.

— Твоя метафора глупа. У меня лаконичный, экономичный стиль письма. Мне не нужны витиеватые формулировки, чтобы донести свою точку зрения. Моя работа гладкая и непринужденная, как нож. Я говорил тебе еще в классе, что произойдет, если попытаешься изменить мой почерк. Завершу… проект… самостоятельно.

Густая струйка дыма вьется вокруг моей головы, когда я вдыхаю. Чейз движется очень быстро. Я едва успеваю выдохнуть, как девушка хватает трубку обратно, бросает ее в траву, закидывает ногу мне на талию и толкает меня на спину.

Лежа на спине, я смотрю на нее, снова ошеломленный тем, чего я никогда не ожидал от нее. Ее волосы свисают вниз, красная завеса заполняет мое зрение, почти закрывая небо. От того, что я вижу в небе, у меня перехватывает дыхание. На западе солнце опускается за линию деревьев. Его золотые лучи окутывают все вокруг теплым, медовым сиянием. Моя грудь сжимается до тех пор, пока я не перестаю дышать из-за узла, образующегося под моей грудиной.

— Отстань от меня, Чейз.

— Я едва ли удерживаю тебя. Заставь меня.

— Я не собираюсь бороться с тобой, — рычу я.

— А мог бы. — Она на мгновение задумывается, застенчивая улыбка приподнимает уголки ее губ. — Мне бы этого хотелось.

— Я серьезно, Пресли. Кто-нибудь, блядь, может увидеть.

— Тебя действительно это волнует?

— Нет.

— Тогда в чем проблема? Я вешу пятьдесят килограмм. Хочешь сказать, что не смог бы просто поднять меня и снять с себя, если бы не хотел, чтобы я оседлала тебя прямо сейчас?

— Я говорю, что не хочу прикасаться к тебе…

— Боже, ты действительно настолько сломлен, Пакс? Положи на меня свои гребаные руки.

Я не могу этого вынести: ее непринужденный смех; то, как она перемещает свой вес, оказывая неприличное давление там, где наши тела соприкасаются; то, как солнце освещает ее волосы и превращает их в блестящее золото. Ее запах, похожий на запах жасмина и лимонов. Я, блядь, не могу этого вынести.

Кладу на нее руки, обхватив ими ее бедра, намереваясь стащить ее с себя и опрокинуть на задницу. Но в тот момент когда чувствую, как ее тазовые кости прижимаются к тыльной стороне моих ладоней, а кончики моих пальцев слегка касаются ее кожи под рубашкой, я обнаруживаю, что вообще ничего не могу сделать. Мои легкие сжимаются, а сердце колотится, и я всеми фибрами души желаю вернуться в свою темную спальню в Нью-Йорке, с опущенными жалюзи и закрытым видом, потому что прямо сейчас у меня так чертовски кружится голова. Я чувствую, что в нескольких секундах от того, чтобы потерять равновесие и упасть, что абсолютно бессмысленно, потому что я лежу.

Чейз застывает на мне.

— Зачем ты это делаешь, Пакс? Все это? Со мной?

Слова быстро слетают с моих губ.

— Потому что мне скучно.

Она двигает челюстью.

— И это все? Просто скучно?

— Да.

— Так… значит, ты не находишь меня привлекательной?

О, черт возьми.

— Я не идиот. Я не трахаюсь с девушками, которые меня не привлекают.

Она обдумывает это.

— Хорошо.

— Круто. А сейчас ты собираешься слезть с меня?

— Нет.

— Хорошо. Если так хочешь оседлать меня на публике, тогда сделай так, чтобы это стоило моего времени. Засунь мой член в себя. — Это вызов. Тот, который, я знаю, она не доведет до конца.

Как я и ожидал, девушка колеблется.

— Занятия окончены. Везде люди, Пакс.

— Кого это, черт возьми, волнует? Не сдавай назад или прекрати тереться о мой член. Ты ведь не просто так села прямо на него, верно?

Ее щеки приобрели нежнейший розовый оттенок. Пресли собирается слезть с меня. Я собираюсь победить. Девушка рукой скользит вниз по моей груди, откидывается назад, и я готовлю все дерьмовые, высокомерные комментарии, которые собираюсь ей сказать — я нескромный победитель, — когда она отодвигается еще на пару сантиметров и находит пуговицу, которая застегивает мои джинсы. Ее глаза встречаются с моими, и я вижу в них нерешительность, но она справляется.

Чейз, блядь, справляется.

Ловкими пальцами она расстегивает мои брюки и вытаскивает мой член в рекордно короткие сроки. На самом деле я не особо задумывался о том, есть у меня эрекция или нет, пока девушка, блядь, не вытаскивает мой член, но, черт возьми, да, он тверд как сталь в ее руках. В ту секунду когда Пресли сжимает мой стояк пальцами, я понимаю, что совершил ошибку. У девчонки стальные яйца размером с арбуз. Ей не требуется много времени, чтобы сдвинуть бедра вперед, поднять юбку, сдвинуть трусики в сторону и, блядь, опуститься на мой член.

Воу. Что….

Ее глаза закрываются, губы приоткрываются, голова откинута назад, и вид ее, все еще полностью одетой, юбка теперь скрывает место соединения наших тел, — это самое горячее, что я когда-либо видел, черт возьми.

— Черт, Пакс. О, боже, это так… ты чувствуешься так чертовски хорошо.

Еще совсем светло.

Она уложила меня на спину на гребаной лужайке, в пятидесяти метрах от озера.

Мой член внутри нее, и я вижу Дамиану Лозано у заднего входа в здание и расхаживающую взад-вперед со своим телефоном. Тени движутся за окнами на втором этаже академии. На холме, где я выпрыгнул из машины и последовал за Чейз сюда, группа учеников собралась в небольшую кучку, болтая, совершенно ничего не замечая. И мы здесь, у входа в лабиринт, на виду у всех, и я повторяю… мой член внутри Пресли Марии Уиттон-Чейз. Она медленно движется на мне, и я шиплю, хватая ее за бедра.

— Какого хрена?

Ее глаза открыты. Девушка смотрит на меня сверху вниз, холодно изучая. Теперь я это вижу. Вижу, насколько она сильна, и понимаю, что у нее всегда была эта сила. Мне просто не хотелось признавать это до сих пор, когда у меня нет другого выбора, кроме как признать это…

— Ты же сам сказал мне это сделать, — говорит она, пожимая плечами. — Ты не должен больше ожидать, что я убегу от тебя, Пакс. Те дни прошли.

— Я, блядь, вижу это.

Она наклоняет бедра вперед, на малейший градус, и влажное, восхитительное давление ее тела усиливается. Иисус, блядь, Христос!

— Просто… блядь, не двигайся.

На ее губах играет легкая кокетливая улыбка.

— Тебе все еще скучно, Пакс?

— Нет. Но, черт возьми!

Она опускает голову, громко смеясь. Такой характерный звук — я не могу сказать, что когда-либо слышал его раньше. От этого у меня странно сжимается в груди.

— Что? Разве не хочешь кончить в меня перед всем старшим классом? — дразнит она.

— Ты играешь с огнем, — рычу я.

— Ты не забыл? — Она указывает на свои волосы. — Я рыжая. Мы очень вспыльчивый народ. — С этими словами она снова двигает бедрами, на этот раз ее тело выгибается в такт движению, и я, черт возьми, чуть не кончаю. Какого черта она делает?

— Чейз. — Предупреждение. Обещание, что это безумие будет иметь последствия.

Похоже, ей все равно. Девушка смотрит на меня сверху вниз, когда делает это снова, и я чувствую, как моя решимость рушится. Она чувствуется так чертовски потрясающе, и видеть ее такой, берущей на себя ответственность, зная, что нас, скорее всего, поймают? Это, блядь, что-то со мной делает.

— Думаешь, что ты такая чертовски умная, а? — Я стискиваю зубы.

Ее улыбка божественна.

— Ага. Да, вроде того.

— Хорошо. Знаешь, я тоже могу играть в эту игру. — Я просовываю руку ей под юбку, сразу же нащупывая ее клитор. Ее трусики сдвинуты до упора в сторону, и девушка такая чертовски мокрая — настолько мокрая, что промочила насквозь перед моей футболки, которая еще секунду назад была зажата между нашими телами.

Я неумолим, когда начинаю медленно растирать ее клитор подушечкой большого пальца. Пресли задыхается, дергаясь надо мной, что влияет на то, насколько опасно близко я нахожусь к оргазму. Сделав глубокий, успокаивающий вдох, я сдерживаю себя, сумев взять себя в руки. Чувствую, что отступаю от края, овладеваю собой, и на меня опускается устойчивое спокойствие. Боже, у нее теперь чертовы неприятности.

Чейз издает тихий стон, когда я двигаю бедрами, немного выходя из нее, затем снова двигаю вперед, вверх, насаживая ее глубже на конец моего члена.

— Срань господня. — Она вздрагивает, кладя обе руки мне на грудь, ее ногти впиваются в тонкий материал моей рубашки.

Я позволяю ей вонзить в меня свои когти, ни капельки не обращая внимания на боль. Потому что занят тем, что наношу свой собственный ущерб. Все быстрее и быстрее я кружу большим пальцем по гладкому, набухшему пучку нервов в излучине ее бедер, чувствуя себя особенно порочно, когда девушка снова выгибает спину, издавая слишком громкий стон, который мог бы потревожить гусей на озере.

Она кончит раньше меня. Так и должно быть. Я собираюсь заставить ее излиться на мой член, на публике, и я выиграю этот раунд. Это соревнование. Все это похоже на какую-то стратегическую игру, в которой мы оба постоянно пытаемся переиграть другого человека, и…

— Ты можешь, блядь, в это поверить? Я жду уже тридцать минут, а эти придурки все еще не говорят мне, записалась ли Мерси в их дурацкую школу.

Я замираю.

Чейз замирает.

Мы смотрим друг на друга, на наших лицах одинаково отражается одна и та же мысль.

О, ЧЕРТ.

— Неужели это такой сложный вопрос? Учится ли Мерси Джейкоби в их крошечной деревенской школе для неграмотных идиотов или нет? — Дамиана Лозано плюхается рядом с нами в облаке духов «Марк Джейкобс», ее длинные светлые волосы собраны на макушке в виде короны из кос. Она что-то бормочет себе под нос, бросая сумочку на колени и роясь в ней в поисках чего-то. Потом достает тюбик блеска для губ и начинает наносить его.

— Какого черта, Дэми? — Я собираюсь убить ее на хрен.

Она, наконец, поднимает на меня глаза, делая скучающее лицо.

— Что? Ты не можешь сказать мне, что не задавался вопросом, куда она подевалась, придурок.

Моя рука все еще спрятана под юбкой Чейз. Я впиваюсь пальцами в ее бедро, молча предупреждая ее не двигаться.

— О чем, черт возьми, ты говоришь?

— Мерси! — Дамиана смотрит на меня, как на идиота. — Сестра-близнец твоего соседа по комнате? Неужели ты совсем забыл о ней?

— Да! Помню, блядь!

Мерси Джейкоби — стервозное создание, которое я терпел, потому что она пришла с Рэном как часть пакета Джейкоби. Она появлялась и исчезала из нашей жизни больше раз, чем я могу сосчитать с тех пор, как я переехал в Бунт-Хаус. Я был совсем не удивлен, когда она исчезла после смерти Мары, решив закончить свою школьную программу в другом месте.

Дамиана одаривает Чейз неприятной, натянутой улыбкой. Похоже, она не заметила, в каком компрометирующем положении мы сейчас находимся. Она думает, что Чейз просто случайно оседлала меня. Думаю, это простительно, поскольку мы оба полностью одеты.

— Ты немного знала Мерси, не так ли? — говорит Дамиана. — Ты что-нибудь слышала о ней?

— Ах! Я… — Чейз закрывает глаза. Берет себя в руки. — Э-э-эм, на самом деле я не так хорошо ее знала. Она бы мне не позвонила.

— Отлично. — Дэми закатывает глаза. — Почему здесь все такие социально неадаптированные?

Злая, дерзкая мысль приходит мне в голову, когда я наблюдаю, как Чейз пытается взять себя в руки. Могу ли я? Это было бы действительно чертовски жестоко и, вероятно, закончится катастрофой, но на данный момент мне все равно. Я снова провожу рукой по внутренней стороне бедра Чейз, обнаруживая ее клитор одним плавным движением, которое Дамиана определенно не замечает.

— Зачем, черт возьми, беспокоиться? — говорю я. Глаза Чейз становятся размером с серебряные доллары. Она так пристально смотрит на меня, что мне хочется расхохотаться.

— Что это должно означать? — ворчит Дэми. — Она моя подруга. Конечно, я буду беспокоиться. Если я чему-то и научилась из всего этого фиаско с Марой Бэнкрофт, так это тому, что нам всем нужно лучше заботиться друг о друге. Люди больше не могут просто так исчезать. Мы не можем оставить все как есть. Мерси тоже может быть мертва. Она могла бы…

— Если бы она действительно была твоей подругой, то сказала бы тебе, куда свалила, — говорю я. Я поражен, что мне удается произносить эти слова спокойным голосом. Я кружу пальцем вокруг клитора Чейз, оказывая приличное давление, двигаясь недостаточно, чтобы мои действия были очевидны для белокурой гадюки, сидящей в метре от меня… но они определенно очевидны для Чейз. Чейз, которая стискивает челюсти, снова впивается пальцами в мою грудь, давая мне собственное предупреждение. Которое я тут же игнорирую.

— Ты такой ублюдок, знаешь это? Мерси и я были близки. Мне насрать, что ты говоришь.

— Чушь собачья. — Я резко выдыхаю, когда Чейз сжимается вокруг меня. Ее киска сжимает мой член. Я ожидал, что потеряю эрекцию, но нет. Она все еще бушует вовсю и становится только сильнее, когда я вижу, как глаза Чейз стекленеют. Она выглядит такой чертовски красивой, такой ошеломленной и возбужденной, ее дыхание становится все быстрее и быстрее, что неудивительно, что я не размяк.

— Если Мерси и я не были подругами, тогда как ты это объяснишь? — Дамиана наклоняется надо мной, тычет мне в лицо своим декольте и показывает яркое золотое ожерелье, висящее у нее на шее. Это одна половинка сердца. На нем выгравированы буквы «НА ВЕК». На другой половине сердца, которое, по мнению Дамианы, висит на шее сестры Рэна, должно быть выгравирована часть «ДРУЗЬЯ».

Я ускоряю темп, потирая клитор Чейз немного быстрее. Она ничего не может сделать, кроме как сидеть спокойно и принимать это. Нет, если хочет, чтобы наша ситуация оставалась в секрете. Однако девушка снова сжимается в конвульсиях вокруг меня, ее киска сжимается вокруг моего члена, массируя меня изнутри, и мои глаза почти закатываются. Она такая чертовски тугая.

— Господи, сколько тебе лет? Ты такой ребенок, Дэми, — бормочу я.

Если Чейз продолжит это делать…

У меня должно быть изменилось выражение лица. Мои ноздри, должно быть, раздулись, или зрачки расширились. Что угодно. Я сделал кое-что, чтобы подсказать Чейз, как приятно, что она сжимается вокруг меня, потому что девушка делает это снова, на этот раз крепче, дольше, с понимающим выражением на лице. Взгляд «двое могут играть в эту игру», который для меня означает катастрофу. Мне приходится бороться с желанием развернуть ее и бросить в траву, чтобы я мог вытрахать из нее все дерьмо в наказание за ее дерзость.

— Боже. — Дэми морщится, переводя взгляд с меня на Чейз и обратно, как будто внезапно поняла, с кем рядом сидит. — С каких это пор вы двое подружились?

— Мы не друзья, — говорит Чейз, задыхаясь. — Мы просто… тусуемся.

— О, конечно. Я вижу. Я тоже всегда сижу наездницей с парнями, с которыми просто тусуюсь. — Сарказм сочится из каждого ее слова.

Я ускоряюсь еще больше, переключаясь между маленькими кругами и потиранием клитора Чейз вверх и вниз. Теперь она такая чертовски мокрая, что я чувствую ее скользкий жар внизу живота. Она дергается, задыхается — и пытается скрыть и то, и другое чиханием, которое даже Дамиана распознает как фальшивое за километр.

Дэми прищуривается, глядя на Чейз.

— Ты странно выглядишь, Пресли.

У меня появляется дерьмовая ухмылка.

— У нее аллергия.

Чейз не выглядит впечатленной. На самом деле девушка выглядит мстительной. Откидываясь назад, она наклоняет бедра вперед, предоставляя мне лучший доступ к ней. С точки зрения Дэми, это, вероятно, выглядит так, будто она просто перемещает свой вес, устраиваясь поудобнее, но я знаю правду. Она говорит мне не сдаваться и делать все, что в моих силах… потому что собирается сделать то же самое. Мне приходится прикусить внутреннюю сторону щеки, когда Пресли напрягается в первый раз. Когда делает это во второй раз, я кусаю так сильно, что чувствую вкус крови.

Блядь.

Может быть, мне не следовало смеяться.

— Вы оба чертовски странные. Никогда не видела, чтобы ты хотя бы дважды взглянул на девушку из Вульф-Холла, а теперь ты здесь, тискаешься с этой?

Резко смотрю на Дэми, яд поднимается к горлу. Я запомню это мерзкое, ехидное маленькое замечание.

— Приведи мне примеры вашей дружбы с Мерси Джейкоби, и я точно скажу тебе, где она находится, — говорю я.

— Ага, конечно. Как будто ты знаешь, где она.

— Я живу с ее братом. Она все время ему звонит. Конечно, я, блядь, знаю, где она.

Дэми не ставит под сомнение странность моей просьбы. Она точно не самый глубокий мыслитель Вульф-Холла. Однако я немного удивлен, когда она на самом деле начинает приводить примеры своей дружбы с Мерси.

— Ладно. Ну, во-первых, было время, когда мы с Мерси флиртовали с одним и тем же парнем на вечеринке Эдмондсона, и мы решили, что единственно справедливым решением будет для нас обоих отвезти его домой. Я…

Ни малейшего шанса, что я захочу услышать эту историю. Я отключаюсь от Дамианы, сосредоточив все свое внимание на Чейз. Она сногсшибательна, омытая послеполуденным солнцем. Ее бледная кожа отливает теплым сиянием. Ради всего святого, у нее щеки цвета лепестков роз. Она похожа на какую-то картину. Одну из тех элегантных, слегка рассеянных романтических произведений начала прошлого века. Ни с того ни с сего я понимаю, что она похожа на женщину из «Поцелуя» Густава Климта, покрытую золотом.

Пресли чертовски красива.

И она вот-вот кончит прямо на мой член. Я чувствую, что она близка. Сейчас девушка держит выражение своего лица под жестким контролем, но в ее глазах я вижу, как близко она находится, и одного этого достаточно, чтобы подтащить меня ближе к моему собственному оргазму.

Пресли ничего не может с собой поделать. Она дергается на мне, когда это начинается, ее бедра покачиваются раз, другой, прежде чем ей удается остановить себя. Резко закрывает глаза. Ее голова падает набок и вниз, подальше от Дамианы. Челюсти сжимаются. Руками сжимает мою футболку спереди, и я чувствую накатывающую волну ее оргазма, когда ее киска сжимается вокруг моего члена, словно кулак.

Святое… гребаное… ДЕРЬМО.

Я начинаю изливаться в нее, как какой-то гребаный четырнадцатилетний подросток, который не может контролировать себя.

Но я действительно не могу контролировать себя.

Я, блядь, не могу.

В ушах шумит. Кровь стучит по венам. Это требует колоссального усилия воли, но я держу глаза открытыми. Я смотрю на нее, не в силах отвести взгляд, не в силах избавиться от странного, драматического ощущения падения, когда вижу, как Пресли тихо разваливается на части прямо на мне.

От нее захватывает дух.

— И ты не можешь сказать мне, что ты не дружишь с девушкой после того, как отсосала член, который был в ее киске тремя секундами ранее. Это само определение дружбы. — Звук скрипучего голоса Дамианы снова достигает моих ушей, и мое раздражение достигает пика.

— Штат Вашингтон, — рычу я.

Чейз медленно открывает глаза.

— Что? — говорит Дэми.

— Чертов штат Вашингтон. Какой-то маленький городок. Роли или что-то в этом роде. Там Мерси. А теперь, ради всего Святого, пожалуйста, отвали и оставь нас в покое.

Чейз медленно поворачивается, чтобы посмотреть на меня, кожа раскраснелась, глаза блестят, на лице выражение небольшого удивления. Девушка знает, что я только что кончил в нее. Она чувствовала меня так же, как я чувствовал ее.

— Никогда о таком не слышала, — говорит Дэми. Она шуршит рядом со мной, собирая свое барахло, но я даже не смотрю на нее, когда та поднимается на ноги. И Чейз тоже не обращает внимания. Мы так сосредоточены друг на друге, что ни один из нас вообще не замечает ничего другого.

Дамиана издает небольшое раздраженное хмыканье, а затем говорит:

— Ну. Просто для протокола. Я действительно не вижу, чтобы это сработало для вас двоих. Ты не совсем в своем уме, Дэвис.

— Клянусь богом, я прикончу тебя на хрен, если ты не отвалишь, — рычу я.

Она уходит, ворча. На секунду мы с Чейз остаемся на месте, все еще настороженно наблюдая друг за другом. Затем девушка слезает с меня, краснея как сумасшедшая, когда сжимает бедра вместе, по-видимому, пытаясь удержать сперму, которую я только что выстрелил в нее, от стекания по ее ногам.

Я убираю свой член и застегиваю джинсы, вероятно, немного медленнее, чем следовало бы.

— Это… это было… — шепчет Чейз.

Я завожу руку за голову и стягиваю футболку одной рукой.

— Вот.

Прежде чем она успевает остановить меня, я засовываю скомканную рубашку ей между ног, крепко прижимая к киске. Должно быть, она все еще чертовски чувствительна, потому что девушка шипит, ее глаза немного теряют фокус.

— Вытолкни меня, — приказываю я. — Все до капли. Позволь мне очистить тебя.

Ее плечи приподнимаются вокруг ушей. Она оглядывается по сторонам, я думаю, реальность того, что только что произошло, сильно ударила по ней. Пресли забирает у меня футболку и очищается сама, быстро, методично, а я наблюдаю за ней, и мой пульс стучит в ушах.

Я хочу… Черт, я хочу большего.

Что, черт возьми, происходит со мной прямо сейчас?

— Приходи ко мне сегодня вечером, — говорю ей.

— Я не могу. Не сегодня. Мне пора идти.

— Нет.

— Да, — подчеркивает она. — Мой отец приедет, чтобы забрать меня прямо сейчас. Как думаешь, какое у него сложится первое впечатление о тебе, если он увидит нас голыми на декоративной лужайке?

Мне действительно насрать на то, что думает ее отец. Я забрал его дочь. Она больше не принадлежит ему. В маленьком, темном уголке моей души, который все еще чего-то хочет, осознаю, что заявил на нее права, и теперь она моя. Пройдет чертовски много времени, прежде чем я буду готов признать это вслух, но… Отвергаю эти мысли сейчас, не в силах даже думать о них.

Я молчу, пока Чейз брызгает духами, закапывает глазные капли и упаковывает все остальное барахло обратно в свою военную сумку. Затем приглаживает волосы, заправляя их за уши и смотрит на меня сверху вниз, где я все еще сижу на траве, без рубашки, обхватив колени руками.

— Я действительно не приду сегодня вечером, — говорит она.

— Понятно.

— Я остаюсь у своего отца в городе на выходные. Он хочет провести со мной немного времени, а завтра у нас нет занятий. Я не могу отказать.

— Тогда ладно.

— Все в порядке?

Я двигаю челюстью, раздираемый надвое. Годы вражды и насилия наложили на меня свой отпечаток. Трудно подавить желание окружить себя острыми шипами, защитить себя от этого… этого… что бы это ни было. В то же время меня так тянет к ней, так хочется протянуть руку и снова прикоснуться к ней, что мне кажется, я схожу с ума.

— Да. Нормально. Иди и проведи ночь у своего отца.

Девушка обдумывает это. На берегу озера пронзительно кричат гуси. Один из них взлетает, за ним следуют остальные, хлопки и шелест их крыльев разносится в вечернем воздухе.

— Увидимся в понедельник, Пакс, — говорит Чейз.

Я прикусываю внутреннюю сторону щеки, наблюдая, как она уходит. Эта ее дурацкая военная сумка подпрыгивает у ее ног, при каждом шаге.

Как раз перед тем как девушка исчезает за выступом холма, на кольцевой подъездной дорожке академии, меня поражает нелогичная, бессмысленная мысль. То, что до сих пор не приходило мне в голову. Она чуть не умерла несколько недель назад. Мой разум наводняют образы Чейз, лежащей на тротуаре перед больницей, вся в липкой крови, ее глаза, полные ужаса, прикованы ко мне, как будто я был единственным, что привязывало ее к жизни, и до меня доходит, насколько близок я был к тому, чтобы никогда по-настоящему не узнать ее.

Черт.

Я даже не злюсь, когда смотрю вниз и вижу черный браслет дружбы, который она подарила мне ранее, повязанный на моем запястье рядом с оранжево-желто- красным.

На этот раз я даже не дергаю за него.