Акт бунта

ГЛАВА 38

ПАКС

Рэн: Нашел информацию о его рейсе обратно в Сан-Диего. Уезжает завтра утром. Но он вернется через неделю. Это брат Прес?

К счастью, Чейз не видела сообщение Рэна, когда украла мой телефон. Она бы взбесилась, сто процентов. Похоже, Джона Уиттон завтра рано утром улетает обратно на западное побережье, а это значит, что мне нужно присмотреть за Чейз только сегодня вечером. Как только ублюдок вернется в Калифорнию, на какое-то время ей не придется беспокоиться о том, что мудак будет приставать к ней. И я тоже не буду. Признаю, что я бы беспокоился о ней. Мне не нравится это делать, но, думаю, пришло время взглянуть правде в глаза. После того поцелуя больше нет смысла лгать самому себе, когда правда становится такой болезненно очевидной. У меня есть чувства к Чейз. Большие и пугающие. Чувства, от которых хочется сбежать и спрятаться в темном шкафу. Если я в ближайшее время не соберусь с мыслями, то сделаю или скажу что-нибудь такое, что не только причинит ей боль, но и испортит мои шансы наладить с ней отношения.

Теперь все, что мне нужно сделать, это выяснить, как это вообще работает. Должен ли я поговорить с ней об этом? Должен ли попросить ее стать моей гребаной девушкой?

Я разражаюсь лающим смехом, когда бегу трусцой через парковку, направляясь к «Чарджеру» — лающий смех такой громкий и случайный, что два парня, стоящие у шикарного новенького «Мерседеса» (кажется, они из моего класса английского), подпрыгивают от звука, нервно уставившись на меня, как будто ожидая, что я наброшусь на них и начну размахивать кулаками.

Я посылаю им кислую ухмылку.

— Продолжайте.

Это выводит их из равновесия еще больше. Они забираются в машину, захлопывая дверцы, и я качаю головой.

Я не настолько взрывной.

Я не нападаю на людей на парковках просто так, без причины.

Я могу быть нормальным. Могу разговаривать со своими одноклассниками без желания выбить им передние зубы. Дэш и Рэн могли бы сказать иначе. И моя мать. И любой другой, кто знает меня хотя бы немного хорошо. Может быть, они и правы. Тогда, полагаю, я стану на путь исправления. Начиная с этого момента, не буду бить людей без причины на парковках.

Я сижу на водительском сиденье «Чарджера», тупо глядя в лобовое стекло и обдумывая все это. В шоке, когда понимаю, что рассеянно кручу два браслета дружбы на запястье, играя с плетеными нитями. Если не считать увесистого серебряного кольца с печаткой на указательном пальце правой руки, я не ношу украшений. Ожерелья раздражают меня до чертиков. Я даже не ношу часов. Подобные вещи всегда бесили меня. Но эти две сплетенные нити хлопка вокруг моего правого запястья меня не раздражают.

Дверца машины открывается, возвращая меня к реальности. Рэн бросается на заднее сиденье, поправляя свой член в штанах, устраиваясь поудобнее.

— Эта девушка убьет меня, — стонет он. — Один поцелуй, и у меня чертов стояк. Клянусь, скоро мой член отвалится. Пенисы не предназначены для такого частого использования.

— Фу! Хватит. — Я корчу ему рожу в зеркале заднего вида.

— Пожалуйста. — Рэн закатывает глаза. — Не хочу больше слышать от тебя это дерьмо. Твой довод больше не выдерживает критики.

— О чем, черт возьми, ты говоришь, Джейкоби?

Прежде чем он успевает ответить, Дэш открывает пассажирскую дверь и садится в машину; он смотрит на меня с ошеломленной ухмылкой на лице.

— Что?

— Я только что узнал из трех разных источников, что ты поцеловал Пресли в коридоре перед всем старшим классом.

— Это то, о чем я говорю, — говорит Рэн, изображая скучающий зевок.

Я завожу машину, и мое недовольное рычание звучит почти громче, чем рычание двигателя.

— Разве у людей нет более интересных тем для разговора?

Рэн высовывает свой телефон в щель, в переднюю часть машины. И вот я, на экране его телефона, одной рукой запутался в волосах Чейз, второй обнимаю девушку за талию. Я вижу одинаковое выражение шока на лицах всех учеников, и мой гнев нарастает.

— Это поцелуй в стиле «Унесенных ветром», мой друг. Я бы поставил ему девять баллов из десяти, — говорит Рэн. — Получил бы десятку, если бы немного откинул ее назад.

— Отвали.

Дэш забирает у Рэна телефон.

— Дай посмотреть. — Звук задыхающихся от шока людей снова наполняет салон «Чарджера».

— Клянусь Богом, если не прекратишь, я выброшу эту чертову штуку в окно.

— Ты бы не посмел, — говорит Рэн.

— С чего это?

Джейкоби садится и сам высовывается в щель между сидений. Он раздражающе проводит рукой по моему затылку.

— Потому что я ни единым словом не обмолвился о том, сколько дерьма ты устроил мне и лорду Ловетту с тех пор, как мы начали встречаться с нашими девочками. Если ты еще раз пожалуешься на то, что мы наслаждаемся этим моментом, мы оба заставим тебя извиниться за свое поведение. Ты тупой гребаный лицемер.

— Звучит справедливо. — Я прикусываю внутреннюю сторону щеки, когда Дэш перезапускает видео в третий раз.

***

Пресли не приходит ко мне домой.

Снова.

Я знал, что она этого не сделает, и именно поэтому взбираюсь по водосточной трубе, которая ведет к окну ее спальни ровно в восемь часов. Девушки нет в ее комнате, когда я втаскиваю свою задницу на маленькую крышу за ее окном. Внутри не горит свет, и я не вижу никакого движения. Когда пытаюсь открыть окно, обнаруживаю, что она задвинула щеколду и заперла его.

Глупая, глупая Чейз. Неужели она действительно думает, что старое створчатое окно остановит меня? Достаю из бумажника подходящую гибкую карточку и вставляю ее в щель между рамой и окном, а затем двигаю ей, покачивая из стороны в сторону, пока она не цепляется за защелку, и та не открывается. Гребаная легкая прогулка.

Оказавшись внутри, я устраиваюсь поудобнее на ее кровати и жду.

Девушка появляется полчаса спустя, неся в руках свой ноутбук и стопку книг. Она вскрикивает, когда щелкает выключателем и обнаруживает меня, растянувшегося поверх ее одеяла.

— Я так и знала. Знала, что ты будешь здесь, — шипит она, захлопывая за собой дверь.

— Если знала, то почему тогда визжала, как испуганный мышонок?

— Потому что это все еще неожиданность, когда ты включаешь свет в своей комнате и обнаруживаешь, что кто-то притаился там, поджидая тебя в темноте. — Ее голос полон упрека. Мне почти стыдно за то, что я ее напугал. Но не совсем.

Я указываю на ноутбук и книги в ее руках.

— Я так понимаю, ты была в библиотеке, писала свою главу?

— Какое тебе дело до того, где я была?

— Мы с тобой создаем историю вместе, милая. Важно, писала ли ты свою главу, потому что она нужна мне, прежде чем я смогу написать свою. Я застрял, потому что ты не выполняешь свою часть сделки.

— И ты пришел сюда и ждал меня в темноте, потому что хотел лично прийти и забрать мою главу? — Она пересекает комнату и кладет свои вещи на стол. — Я сказала, что отправлю ее тебе по электронной почте.

— Нет. Я пришел сюда, чтобы заняться с тобой сексом.

Девушка резко разворачивается, прислоняясь к столу. Ее глаза живые, яркие и проницательные. Черт, каждый раз, когда я смотрю в них сейчас, все, что я вижу — это момент, когда она очнулась на бетоне перед больницей, хватая ртом воздух для первого спасительного вдоха. Она была так прекрасна и так ужасна в тот момент, и тогда я это понял. Знал, что у меня неприятности, но засунул это подальше.

— Мы не должны упоминать о сексе, помнишь? — говорит она. Ее щеки пылают румянцем. Ее бледная кожа и рыжие волосы не позволяют скрывать эмоции. Было бы преступлением скрывать эту красоту, которая расцветает на ее лице. — Что? — шепчет она. — Почему ты так на меня смотришь?

Я сажусь, устраиваясь на краю ее кровати, лицом к ней.

— Я устал, — говорю я.

— Тогда тебе, наверное, стоит пойти домой и поспать. — Она указывает на окно.

— Я никуда не собираюсь уходить. Я остаюсь здесь, с тобой, — тихо говорю ей.

Девушка хмурится и качает головой.

— Я не… Что с тобой? Сначала тот поцелуй в коридоре. Теперь это? Ты ведешь себя странно, Пакс.

Как мне объяснить, что напряженные, злые, острые части меня раскрываются? Что она сделала это со мной, и я так же сбит с толку всем этим, как и она. Я могу только сказать:

— Я остаюсь… с тобой. — Она понятия не имеет, насколько это монументально. Как долго я делал все возможное, что было в моих силах, чтобы избежать этого.

— Ты пугаешь меня.

Я не могу удержаться от смеха. В течение последнего месяца Чейз категорически отрицала, что боится меня. Она столкнулась с хаосом и моим безумием, смело расправив плечи и вызывающе подняв подбородок, и не отступила. А теперь, когда я перестал бушевать, и буря внутри меня утихает, и я спокоен, теперь она боится.

О, какая ирония судьбы.

— Разве ты не предпочел бы играть в видеоигры или что-то в этом роде? — нервно спрашивает она.

— Я играю в видеоигры, потому что у меня возникают навязчивые мысли, когда мой разум не занят постоянно. — Я никогда никому об этом не рассказывал. — Я начинаю думать обо всех этих разных вещах. Начинаю… зацикливаться на вещах, которые находятся вне моего контроля.

Пресли на мгновение задумывается.

— Что ты имеешь в виду?

Я пожимаю плечами.

— Не знаю. Я зациклен на гребаном изменении климата и на том, каким дерьмом станет мир через тридцать лет. Начинаю думать о детях, голодающих в Африке, и о том, что мои друзья не нуждаются во мне так, как я нуждаюсь в них, и о том, что я, вероятно, буду ужасным отцом, и что, вероятно, никогда не смогу открыться кому-либо так, как открываюсь тебе прямо сейчас.

Девушка встречается со мной взглядом и сглатывает.

— И почему ты открываешься мне прямо сейчас? Если это еще одна уловка, чтобы заставить меня…

— Когда я рядом с тобой мне не нужно отвлекаться на видеоигру или камеру в руке. В моей голове спокойно. — Я пытаюсь сказать больше и не могу. Это все, что я могу сказать ей прямо сейчас. Не знаю, как выразить словами то, что я думаю или чувствую. Я еще недостаточно силен, чтобы сказать ей то, чего хочу.

Она выглядит удивленной.

— Пакс…

— Тебе не насрать на меня, Чейз? Достаточно ли ты заботишься обо мне, чтобы зайти в этом дальше, чем мы зашли?

Я никогда ни о ком не заботился настолько, чтобы задать этот вопрос даже в своей голове. Это просто не та мысль, которая когда-либо приходила мне в голову. Я обращался с людьми как с дерьмом. Причинял людям боль намеренно, ради забавы, потому что это было весело. Делал людям всякие дерьмовые вещи, и никогда не подсчитывал цену и не думал о последствиях, потому что никогда, ни на одну долю секунды, не думал, что буду заботиться о ком-то настолько, чтобы беспокоиться о том, что они оценивают меня как хорошего и порядочного человека.

Теперь, когда сижу на краю кровати Чейз, я обнаруживаю, что мне очень важно, что она думает обо мне. Меня взвешивают на весах моих прошлых деяний, и это действительно пугающая перспектива, зная то, что я знаю о себе. Меня вот-вот найдут недостойным.

Чейз выглядит так, словно хочет вылезти из окна, спуститься по водосточной трубе и убежать через лужайку в лес.

— Я не…

Я протягиваю ей руку.

— Иди сюда? — Это первый раз, когда я прошу ее что-то сделать вместо того, чтобы приказывать. Она слышит вопрос в моем голосе, и ее глаза округляются. Я вдруг оказываюсь не готов к тому, что она ответит на вопрос, который я только что задал ей. Если она собирается сказать «нет», что я ей безразличен, что ей не нужно от меня ничего, кроме моего члена, тогда я не хочу этого слышать. Я полагал, что у меня хватит смелости это услышать, но теперь понимаю, что это не так.

Завтра.

Я услышу, как она произнесет эти слова завтра.

Ее дерьмовый сводный брат все еще болтается сегодня ночью в Маунтин-Лейкс, и будь я проклят, если оставлю ее одну в ее комнате, где есть шанс, что он сможет добраться до нее; он уже ошивался по территории академии, как будто это место принадлежит ему. Даже не сомневаюсь, что он сделал бы это снова, поздно ночью, когда знает, что меньше шансов, что его остановит кто-нибудь из преподавателей или один из друзей Чейз.

Завтра она будет в безопасности от любых издевательств брата, которым он ее подвергал, и у меня будет неделя, чтобы разгадать странную тайну, окружающую их отношения. Завтра она может сказать мне, что не хочет иметь со мной ничего общего, и я, черт возьми, приму это. Но сегодня я останусь с ней. И не выпущу ее из своего гребаного поля зрения.

Чейз смотрит на мою протянутую руку.

Делает глубокий вдох.

Затем делает шаг вперед и берет ее.

***

ПРЕС

Во всех диких фантазиях, которые я придумывала в своей голове, Пакс никогда не был таким. Он никогда не был серьезным. Никогда не смотрел на меня без какой-то злобы в глазах. Прямо сейчас парень выглядит уязвимым. Твердость, которую он носит, как броню, исчезла, от нее не осталось и следа, и мое сердце, черт возьми, не может этого вынести. К чему это приведет? По какому пути он меня ведет?

И, самое главное, могу ли я доверять этому?

Потому что разве это не было просто приколом?

Я ждала, когда он начнет издеваться надо мной. Каждый день я наблюдала, высматривая признаки его великолепной игры, где он пытается унизить и сломить меня перед всей академией. Таков порядок действий Пакса. Это то, кто он есть. Парень питается таким хаосом и наслаждается причинением такой боли.

Я смирилась с этим, когда решила переспать с ним. Однако со временем начала думать, что он не собирается издеваться. Мне стало комфортно.

Так что, да. Разве это не был бы просто идеальный трюк, если бы ему удалось усыпить меня ложным чувством безопасности, заставить меня доверять ему, заставить поверить, что он действительно заботится обо мне… а потом сжечь все дотла?

Я дрожу, когда делаю шаг вперед и беру его за руку.

Пакс переплетает свои пальцы с моими, проделывая то же самое и с другими нашими руками. Он смотрит на меня, половина его лица отбрасывается тенью от света на другой стороне комнаты, и моя кровь шумит в ушах. Не похоже, что он что-то скрывает. В его глазах нет ничего, что могло бы сказать мне, что мне нужно защитить себя от… чего бы это ни было.

Но… как звучит та цитата? Величайшим трюком, который когда-либо проделывал дьявол, было убедить мир в том, что он не существует. Я должна быть осторожна. Независимо от того, насколько честным, я думаю, он выглядит в этот момент, я не могу верить, что он искренен. Просто не могу. Это было бы небезопасно.

— Прекрати, — шепчет Пакс.

— Прекратить что?

— Ты, блядь, слишком много думаешь. Заработаешь себе мигрень.

Мне никогда не удавалось скрывать свои опасения от посторонних глаз. Я думала, что в последнее время у меня это получается лучше, но оказалось, что я ошибалась. Моя грудь сжимается, когда Пакс еще больше откидывает голову назад, притягивая меня ближе, так что я оказываюсь между его ног. Он кладет подбородок на мое солнечное сплетение, глядя на меня снизу вверх, и его вид слишком захватывающий.

Парень чертовски красив.

Необузданная мужская энергия, впервые незащищенная и открытая.

Я не знаю, что с ним делать в таком состоянии.

Я всегда шарахаюсь от него, готовая убежать или выставить щит, чтобы защитить себя. Такое чувство, что сейчас он складывает оружие, молчаливо предлагая какое-то перемирие, и я не знаю, как перестать готовиться к худшему.

— Я ничего не понимаю, — тихо говорю я. — Если ты играешь в какую-то игру…

Парень быстро встает, отпуская мои руки. Он перебрасывает мои волосы через плечи, его свирепый взгляд перемещается от моего рта к глазам, к щекам, снова к губам. Он впитывает меня, запоминает мои черты. Мои глаза странно щиплет, и у меня закрадывается подозрение, что я вот-вот расплачусь.

Ни один мальчик никогда не смотрел на меня так. И чтобы Пакс так на меня смотрел? Я плохо подготовлена к тому, чтобы справиться с волной эмоций, которая захлестывает меня. Мое тело говорит мне бежать. Такое странное, противоречивое чувство — когда тебя так тянет к чему-то и в то же время отчаянно пытаешься отстраниться. Я чувствую себя так, словно стою на пляже, а прилив отступает, отступает и отступает. Я вижу, как нарастает волна. Знаю, что она уничтожит меня, если обрушится на меня, но я не могу вытащить ноги из воды. Она притягивает меня, втягивает в себя. Спасения нет.

— Никаких игр. Никаких интриг. Никакого дерьма, — бормочет Пакс. Он медленно, размеренно выдыхает через нос. — Я устал, Чейз. Действительно чертовски устал. Это… ты — путь наименьшего сопротивления.

Вау.

Путь наименьшего сопротивления?

Эти слова словно пощечина.

Я была так очарована этой редкой мягкостью по отношению к нему, что почти позволила себе поверить, что он способен что-то чувствовать ко мне. Но… черт. Путь наименьшего сопротивления? Что за дерьмо — называть кого-то тем, что требует наименьших усилий? Легкий вариант? Гарантированный трах? Я отступаю назад, подальше от него, из его объятий, пытаясь проглотить боль в горле.

— Рада слышать, что ты такого высокого мнения обо мне, — говорю я. Эта боль никуда не делась. Стало еще хуже, и поэтому мои слова ощущаются как лезвия бритвы, когда я их произношу.

Я отвожу взгляд от Пакса, уставившись на свою колоду таро на тумбочке и на мой маленький зеленый ловец снов на стене у кровати, но Пакс берет меня за подбородок и поворачивает мое лицо обратно к нему.

— О чем, черт возьми, ты говоришь?

— Честно говоря, я немного устала, Пакс. Если хочешь трахнуть меня, тогда нам следует поторопиться. Мне еще предстоит кое-что сделать, и я планирую вычитать свою главу, прежде чем отправить ее тебе. Так что.

Мягкость в его взгляде становится жестче прямо у меня на глазах. Я смотрю, как оно ползет по бледному серебру его радужек, как лед по бездонному озеру.

— Круто, — говорит он. И это слово очень подходит, потому что все в нем внезапно становится действительно очень крутым. Его руки работают быстро, разрывая мою одежду. Мышцы его челюсти напряжены, когда парень раздевает меня догола. Ровно через три секунды он прижимает меня к стене моей спальни, обхватив рукой за горло, и я извиваюсь под ним, тяжело дыша, ненавидя себя, потому что неважно, насколько сильно задел этот тупой, неуместный комментарий и насколько никчемной я себя чувствовала в тот момент, я гребаный раб этого человека.

Я принадлежу ему.

Одно его слово, и мое сердце бешено колотится.

Одно движение его языка, и я становлюсь податливой.

Один кивок его головы, и я на своих чертовых коленях…

Пакс целует меня, и я чувствую его гнев. Его зубы острее, чем обычно, губы жестче, неистовее. Его ярость изливается на меня, когда он заставляет мой рот открыться и углубляет поцелуй. От его горячего дыхания у меня кружится голова, и целую минуту я только и могу, что удерживаться на ногах. Он хмыкает, удовлетворенный и воинственный, когда проводит пальцами между моих ног, раздвигая складки моей киски, и обнаруживает, какая я влажная.

Его хватка на моей шее усиливается. Немного откинувшись назад, он прищуривает глаза, оценивая меня.

— Скажи мне кое-что. Это ты меня ненавидишь? Или себя? Мне чертовски трудно разобраться в этом.

Ох.

Это задевает так же сильно, как и его другой комментарий. На самом деле, даже больше. Потому что то, как Пакс смотрит на меня сейчас, сильно отличается от того, как он нежно смотрел на меня тогда, на кровати. На его лице написано отвращение. Стыд пронзает меня, когда парень подносит пальцы ко рту и посасывает их, пробуя меня на вкус. Его глаза прикованы к моим. Он не отводит взгляд…

Врррннн. Врррррррррррнннннн.

В кармане Пакса жужжит телефон. Он достает его и читает только что пришедшее сообщение со скучающим выражением на лице.

Вздохнув, кладет телефон обратно в карман и отходит от меня, ослабляя хватку на моей шее.

— Похоже, нам придется решить эту маленькую головоломку в другой раз, Чейз. Я должен быть в другом месте. Спокойной ночи.

Парень подходит к окну, открывает его и вылезает наружу, даже не оглянувшись на меня. Я смотрю, как он спускается на крышу, а затем исчезает из виду, и мой пульс колотится по всему телу. Чувствую его в ушах, на губах, в кончиках пальцев. Глубоко внутри меня, между моих ног, где я больше всего нуждаюсь в нем, черт возьми.

Что, черт возьми, только что произошло?

Мое дыхание вырывается короткими, резкими рывками, когда я смотрю в окно ему вслед, в темноту. Мне так грустно, и я чувствую облегчение, и напряжение, и возбуждение, что ложусь на кровать и ласкаю свой клитор, пока не кончаю по-настоящему сильно дрожа, когда оргазм разрывает меня на части. А потом я поворачиваюсь на бок и плачу в подушку, потому что все это было хреново.

То, как он смутил меня до чертиков.

То, как смотрел на меня.

Говорил со мной.

Жестоко обращался со мной.

То, что он заставил меня почувствовать.

Все это.

Дерьмо.