Актуальный архив. Теория и практика политических игр.

Таджикский узел Аналитическое исследование, выполненное группой сотрудников ЭТЦ под руководством С.Е. КУРГИНЯНА с выездом на место конфликта по поручению руководства ВС РФ в связи с обострением ситуации на таджикско-афганской границе[64] Советская Россия. 1993. 29 июля

Бои на 12-й заставе Московского погранотряда шли в понедельник 13 июля 1993 г. с 4 утра и до 8 часов вечера. В течение 16 часов 12-я застава отбивалась от превосходящих сил противника. И в течение всего этого времени она не получала существенных подкреплений.

Зная о том, что командир Московского отряда Василий Масюк — человек более чем решительный, мы имеем все основания предположить, что идея поддержки 12-й заставы частями 201-й дивизии и другими силами быстрого реагирования была блокирована на высшем уровне Министерства обороны России, которое, в свою очередь, вряд ли принимало решения самостоятельно.

Вопрос этот, однако, настолько серьезен, что употребление здесь слов «вряд ли» и «по-видимому» — неприемлемо. Необходимо парламентское расследование с таким уровнем полномочий, при котором все должностные лица будут давать прямые ответы на прямые вопросы и предъявлять все данные о всех переговорах, которые велись между русскими военными в Таджикистане и их начальниками в Москве.

Но такое расследование в сегодняшней политической ситуации невозможно. Мы узнаем правду с той же задержкой, с какой мы узнали ее применительно к событиям в Тбилиси. И если политическая ситуация не изменится, то виновные в искаженной подаче информации понесут ту же меру ответственности за свои действия, какую понес ленинградский мэр А. Собчак. То есть никакую.

Поэтому говорить необходимо только о безусловном. 16 часов шли бои. 16 часов российские солдаты и офицеры не получали существенных подкреплений. Ситуация в Таджикистане такова, что необходимы группы не просто быстрого, а мгновенного реагирования. Но даже при медленном реагировании перекинуть десяток боевых вертолетов из Душанбе на заставу можно в течение одного-двух часов.

Никакого международного скандала в этом случае не было бы. Ни о каких «шакалах» не пришлось бы вещать в телеэфире высоким российским военным. Парламентарии занялись бы оценкой работы комитетов и комиссий и более вдумчивым принятием бюджета. Гавриил Попов был бы лишен возможности проявить заботу о русских парнях и продемонстрировать свое знание афганских реалий. Министр безопасности Баранников мог бы заняться деятельностью высших чиновников исполнительной власти, создающих слишком уж одиозные (нет, не в плане коррупции — бог бы с ней, а в плане национальной измены!) предприятия вместе с представителями спецслужб Запада. Сам Запад был бы лишен приятной возможности по очереди приносить свои соболезнования то так называемым исламистам, то российским военным. А самое главное — погибшие люди были бы живы. По крайней мере, большая часть из них.

Преданные болтунами, оставленные на произвол судьбы Верховным главнокомандованием, превращенные в объект для политической риторики, переведенные чуть ли не на подножный корм, погруженные в стихию экономического беспредела («хочешь — воруй, а не хочешь — подыхай с голоду»), замордованные московскими комиссиями, склонными к поучительству даже больше, нежели в эпоху застоя, русские солдаты и офицеры в очередной раз продемонстрировали, что на нижних уровнях, на уровнях рядового и младшего офицерского состава наша армия все еще остается лучшей армией мира.

При нормальном освещении событий история с 12-й заставой вошла бы в число эталонов исполнения воинского долга. Был бы объявлен общероссийский траур, и не сквозь зубы, между прочим, а на высшем уровне (несоизмеримом с теми почестями, которые оказывались за избиение мирных жителей) были бы награждены живые и похороненные мертвые. И Верховный главнокомандующий нашел бы время и сказал бы: «Простите, воины, за то, что в течение полусуток со мной не вышли на связь мои подчиненные, простите за то, что военная камарилья, которой я руковожу, бросила вас на произвол судьбы. Простите за то, что сам я, видимо, не тем занимался в течение этих часов, когда вы там, на южной границе, истекали кровью, тщетно умоляя о боевой поддержке, умоляя о непредательстве».

Но такая нормальная ситуация, видимо, наступит не скоро, а пока, увы, господствует игровое начало, и трагедия заставы кощунственно превращается в политический балаган. Дело дошло до того, что чуть ли не Верховный Совет обвиняется в том, что не была оказана нормальная поддержка заставе.

В ситуации массовой истерии и поляризации сил даже этот тезис, рассчитанный на высшую степень «девственности» сегодняшнего политического сознания, может, видимо, дать определенный результат.

Но тогда пусть знают те, кто способен реагировать и принимать всерьез такую «клюкву», что заставы в Таджикистане укомплектованы на 25 %, что, как говорят пограничники, «мы в Москву писали и говорили, что с военных училищ нам никого не присылают, что ребята убегают до пенсии, а новых нет, что у меня одна „восьмерка“ дырявая (МИ-8) и один „горбатый“ (МИ-24), а летать некому. 14 тонн квашеной капусты нам привезли. Вонь такая, что нос затыкай. А мы ели. Кому это нужно? Лучше на базаре семечками торговать. Эти генералы, которые приезжают, это же „смех на палочке“. Вертолет нагревается до 70 градусов. Недокомплект. В техническом плане абсолютная некондиция. Мы летаем, мы терпим, а они нас стращают, эти генералы. На границе местное население нас поддерживает, помогает, кормит. Без них бы мы уже загнулись при таких-то начальничках в Москве. Местные все видят. Самый болезненный вопрос — людей сюда не дают. И техники мало. Пусть он не говорит про „шакалов“, пусть он дело делает, и никакой „шакал“ сюда не сунется. А эти нарушители, они переходят границу, мы их берем с потерями, везем в Душанбе, поим и кормим, а потом их назад отпускают. Что мы, не видим? У тех до фига „Стингеров“, вооружены до зубов, кого только среди них нет — и сирийцы, и афганцы, и негры, и арабы. А у нас застава не укомплектована. На 15-ой заставе перешло их 180 человек, засели в горах, еле-еле их выбили. Говорят, какую-то их „шишку“ убили. Теперь они мстят. Это же на десятилетия».

Мы отвечаем за достоверность воспроизведенных нами слов офицера-пограничника. Что касается воспроизведенных им фактов, то каждый из них нуждается в проверке. Но в любом случае этот текст заслуживает пристального внимания, ибо это говорит боевой офицер, исполнявший и исполняющий свой долг. У него рядом живут жена и дети. Он не уверен в их безопасности. Если завтра этот офицер, разуверившись во всем, перейдет в брокеры, что будет послезавтра со всеми нами, в том числе и с высокими генералами, и с политиками всех ориентаций, и с предпринимателями, этой новой «солью земли»? Но подумать об этом могут тоже лишь те, для кого существует понятие «завтра». А пока господствует временщичество — «После нас — хоть потоп!», — и мужественные люди, достойно выполняющие свой долг на границе, превращены в игральные карты, которые тасуют и сдают на большом игорном столе грязные руки политических «картежников».

Все это уже было. Подобные игры ведутся не первый раз. И если что-то и способно удивить, так это то постоянство, с которым воспроизводятся одни и те же игровые комбинации, и поразительная наивность общества, включая большую часть политиков различной ориентации. По-прежнему эти политики реагируют на слова, на элементарные раздражители. И в который раз они готовы верить в то, что сказанные слова как-то соотносимы с решаемыми (исключительно их произнесением) задачами, а в «проспавших» Советский Союз, лебезящих перед американцами, включенных в крупные экономические игры, продемонстрировавших неоднократно свое безразличие к массовым убийствам мирного населения (вспомним Приднестровье) генералах вдруг может неожиданно «проснуться» дух защитников Отечества и хранителей государственности.

На это можно было бы рассчитывать, если бы позади не было Карабаха и Баку, Ферганы и Тбилиси, Вильнюса и августовской пародии на введение чрезвычайного положения, получившей название «дело ГКЧП». В этом случае, наверное, и авторы этого доклада стали бы реагировать на случившееся иначе. Но слишком памятны те события, те игры, те спекуляции на крови.

В далекий Душанбе, в таджикские селения, мечети, в таджикское МВД и КНБ, в таджикский парламент и таджикское правительство, к представителям различных политических сил, к очевидцам событий, к думающим аналитикам Таджикистана нас позвало глубочайшее беспокойство по поводу того, что там, в четырех часах лета от Москвы, решается не просто судьба того или иного режима в Таджикистане и даже не того или иного режима в Москве. Нам показалось, что там решается вопрос о судьбе всего континента, о всемирно-исторических реалиях XXI века, об историческом пути народов, связавших свою судьбу с двумя мировыми религиями — православием и исламом.

И мы не ошиблись. Масштаб игры, затеянной на территории Таджикистана, превзошел все наши ожидания, и мы попытаемся убедить всех мыслящих людей России, исламского мира и тех сил на Западе и Востоке, которые не чужды исторической ответственности, в своей правоте.

В качестве средства будет использована системная политическая аналитика. Нам придется развернуть перед читателем всю панораму таджикской трагедии. Нам придется вернуться к событиям многолетней давности. Нам придется адресоваться к различным реалиям жизни, от ее духовных аспектов до сферы самых черных, корыстных помыслов и деяний.

Мы просим читателя набраться терпения, ибо речь идет о слишком животрепещущих для всех нас реалиях политической жизни. Речь идет о том, что неминуемо будет касаться каждого из нас, здесь живущих и собирающихся жить здесь и далее. Речь идет о принятии решений на таком историческом перепутье, которое выпадает один раз в жизни нескольких поколений.

Суетливость и репортерство не могут быть подмогой в столь значимом деле, как не могут быть в нем подмогой искренние побуждения и благие намерения, коль скоро они не опираются на достоверное знание о предмете этих благих чувств и намерений.

Наберемся терпения. И постараемся разложить все «по полочкам».

Итак, перед нами окровавленный Таджикистан. В нем идет гражданская война. И не надо иллюзий, речь идет о войне большой интенсивности, о жесточайшей схватке, превосходящей все, что до сих пор происходило на нашей многострадальной земле, именовавшейся ранее СССР. Мы подчеркиваем: все, что ранее происходило, включая Приднестровье и Карабах.

Точных цифр нет. Их и не может быть. Слишком много так называемых «не заявленных» или «пропавших без вести». Но никто из опрошенных нами официальных лиц, оперировавших строго официальной информацией (а не слухами), не называл менее 100000 жертв гражданской войны в Таджикистане. Еще 100000 — это беженцы, сосредоточенные в ряде лагерей на территории Афганистана и в Горном Бадахшане.

Уничтожение застав, русских солдат — это событие вопиющее, но ведь признаем, что подобное происходит не в первый раз. Признаем и то, что русская армия участвовала в борьбе с так называемыми фундаменталистами уже после прихода к власти правительства Эмомали Рахмонова в ноябре 1992 г. Причем участие это происходило и с применением тяжелого оружия.

Еще раз процитируем офицеров-пограничников, с которыми мы беседовали: «Это происходит не первый раз. Возьмем, к примеру, 15-ю заставу. В ее районе тоже шли бои между нами и „вовчиками“ (так русские офицеры называют „исламистов“, по-видимому, производя это название от термина „ваххабиты“. Противников „вовчиков“ они называют „юрчиками“. Происхождение этого слова установить нам не удалось). Мы „вовчиков“ там сильно задели. И они нам мстят, минируют заставы, „лепят“ по танкам…»

Кровь порождает кровь. Если идет война — а она идет — и если Россия воюет на одной из сторон — а она воюет, — то гибель людей закономерна, хотя и беспредельно трагична. Тут главное — определиться, исходя из интересов России, и, определившись, не метаться из стороны в сторону. С кем и за что воюем? Ниже будут названы факты. Эти факты назывались официальными лицами. Они подтверждены официальными документами. Находясь в Таджикистане с официальным поручением, по командировке Верховного Совета России, мы доложим тем, кто нас послал, факты во всей их полноте и с указанием источников (в той мере, в какой носители информации санкционировали нам подобное обозначение). Но в открытой публикации называть источники аморально. Ибо, повторяем, идет война, одна из наиболее жестоких войн, которые знала эта земля за последнее столетие.

На следственных видеозаписях мы видели безобразно изуродованные трупы людей разного пола и возраста. Мы читали и слушали показания свидетелей, представленные по всей форме в таком виде, который исключает фальсификацию, о страшных пытках, которым так называемые фундаменталисты подвергали тысячи мирных граждан. В показаниях фигурируют вещи, от которых кровь стынет в жилах, и даже видавшие виды следователи теряют самообладание. Фундаменталист, а точнее уголовник, именующий себя фундаменталистом, вскрыл живот беременной женщины и, извлекши плод на девятом месяце, выстрелил в этот плод из пистолета. Это следственный факт. Есть факты — также подтвержденные следствием — закапывания людей живьем, зажаривания их в банях при подаче избытка тепла, вызывающего смерть жертвы, распиливания живых людей, в том числе детей и женщин с помощью циркулярных пил, сдирания опять же с лиц разного пола и возраста кожи с последующим ритуальным умерщвлением жертв. И так до бесконечности. Никакой адекватной реакции весь этот ужас не вызвал ни в России, ни в мировом сообществе.

Естественно, кровь порождает кровь. И кулябцы («юрчики», как сказал бы тот офицер) воюют по тем же законам, что и их противники. Но попытки возложить на них ответственность за зверства, подобные вышеописанным, не выдерживают критики по целому ряду причин.

Во-первых, речь идет о знакомом почерке. В таких формах выявляет себя именно религиозно-политический террор с ритуально-мистической подоплекой. Кулябцы (и ниже это будет доказано) носителями подобного типа действования быть не способны в принципе, что отнюдь не означает их неспособности к убийству вообще.

После того, как был взят кулябцами совхоз «Туркменистан», один из оплотов ваххабитов, расположенный в Вахшском районе, кулябцы сравняли с землей дома исламских лидеров. Но в этом районе находилась печально знаменитая пыточная «баня» так называемых исламистов. Вой из этой «бани», крики пытаемых людей неслись на всю округу. И жители окрестных мест, неспособные лгать в силу своей дехканской неизворотливости и вдобавок не имеющие для этого никаких прагматических оснований, с чувством, не вызывающим сомнений в его подлинности, говорят о том, что жить под эти крики было невозможно, что эти крики не смолкали месяцами и что люди, слышавшие их, буквально сходили с ума. Кулябцы и поныне зачастую действуют исходя скорее из правил мести, нежели из строго юридических соображений. Но в этой мести нет изуверств, и объектами по преимуществу являются пролившие кровь преступники.

Во-вторых, кулябцы никогда не призывали никого к массовому пролитию крови. Тогда как так называемые исламисты этими призывами именно к вырезанию масс своих соотечественников, исходя из идеологических соображений, камуфлируемых под религиозные, известны на весь Таджикистан и далеко за его пределами. Документов, в которых зафиксированы такие призывы, можно привести сотни. Они подписаны соответствующими организациями и, прежде всего, ИПВТ[65]. Они имеют свою предысторию.

Есть некая логика развития, так сказать, от и до. Ничего подобного в кулябском движении нет и в помине.

В-третьих, только ваххабиты (то есть «исламская оппозиция») осмелились применить к своим соотечественникам понятие «кафиры», то есть «религиозные предатели». Поскольку «кафиры» для ваххабитов хуже «неверных», поскольку по отношению к ним религиозно оправданы любые самые изуверские формы насилия (ибо именно изуверством в этом деле измеряется степень правоверности ваххабита и его «право на рай»), то субъект ответственности очевиден.

В-четвертых, хронология событий показывает, кто использовал насилие первым для свержения законной демократически избранной власти. Вся деятельность ваххабитов на политическом поприще в Таджикистане — это насилие и еще раз насилие. Возразить против этого утверждения крайне трудно будет даже тем силам в России, которые давно специализируются на политической дезинформации и перекладывании вины за происходящее с больной головы на здоровую.

В-пятых, социологические опросы показывают, что смена умонастроений широких слоев населения в сторону агрессивного отторжения понятий «демократия» и «ислам» беспрецедентна. От восторга, стремления окунуться в ислам, приобщиться к его ценностям, отвергая коммунистическую догматику, — к агрессивному неприятию и гримасе брезгливости. Этот путь пройден менее чем за год, и для того, чтобы получить такой результат, так называемым «исламистам» надо было сделать нечто из рук вон выходящее. Что ж, это они и сделали.

В-шестых, есть разница между следственными документами и болтовней. Пусть те, кто обвиняет кулябцев, предъявят доказательства по соответствующей форме. Их оппоненты готовы отвечать за свои слова. Готовы ли к этому обвинители?

И, наконец, что происходит сейчас? Кто создал «Совет Джихада», призвал к войне до победного конца (опять же против своего населения!), кто отвергает все сценарии национального примирения? Кто мешает вернуться беженцам, находящимся на Памире и в Афганистане? Кто создает террористические организации? Кто разрывает целостность Таджикистана? Кто препятствует получению беженцами продовольственной помощи от правительства Таджикистана? А ведь без этой помощи памирская группа беженцев обречена на голодную смерть.

Логика ваххабитов прозрачна и напоминает логику определенных сил в нашей стране: «70 лет Таджикистан жил „во зле“, население испорчено и не имеет права на демократические процедуры самоопределения. Меньшинство обязано очистить большинство огнем и мечом и истребить „кафирство“, проникшее в плоть и кровь нации. Необходима, как минимум, исламская Инквизиция». Именно с позиций подобной Инквизиции и разворачивается политическая кампания исламистов.

Убийства и пытки сопровождают каждый их шаг задолго до появления у них противников в далеком Кулябе. Еще спит Куляб и Гиссар, а исламисты уже приводят в действие свои механизмы. Еще пуста площадь Озоди, а крики пытаемых уже достигают ушей толпы, стоящей на площади Шохидон и подогревают бесконечные радения фанатиков.

Более того, уже в ходе подобных пыток и истязаний и, думается, будучи достаточно информированными людьми, не лишенными воображения и способности к анализу происходящего, лидеры демократов из России, наши великие «гуманисты» Велехов, Попов, Собчак и Кº приветствовали деяния «антикоммунистических лидеров» трех замаравших себя организаций — «Растохеза», «Демпартии Таджикистана» и «Исламской партии возрождения Таджикистана», пресловутой ИПВТ.

Но не только Попов, Собчак и другие заинтересованы в сокрытии правды. Полной правды не говорит «День», для которого люди из ИПВТ — это единопартийцы с авторами и членами редколлегии «Дня». О Таджикистане было сказано и вскользь, и сквозь зубы. Здесь не было, к примеру, столь хорошо удающихся «Дню» фотомонтажей по части кровавых злодеяний. Лужковский ОМОН вызывает неизмеримо больше эмоций у авторов газеты. И это симптоматично.

Конечно, страшно и горько, когда 22 июня избивают мирных граждан Москвы, пришедших на патриотический митинг. Но ужас Таджикистана несравним ни с каким избиением. Этот ужас отражен в сотнях кадров, в километрах видеозаписей. Где же газетные развороты с фотомонтажами, демонстрирующими все кошмары произошедшего? Их нет. И это отсутствие красноречиво свидетельствует о том, что есть «свои» и «чужие».

Различные российские политические силы по различным причинам одинаково «скользят по поверхности» таджикских событий. Их совместный «заговор умолчания и ускользания» приводит к тому, что зловещая игра на крови, пролитой в Таджикистане, идет вовсю под прикрытием и при фактическом содействии творцов сумбурно фрагментарных и политически ангажированных репортажей по поводу таджикских событий. Этому должен быть положен конец.

Пока что мы излагаем его в качестве рабочей гипотезы. И лишь в конце, разобрав все факторы и построив модель, мы вернемся к обсуждению достоверности этой гипотезы. Но обозначить ее надо в самом начале.

Мы уже обращали внимание на то, что реакция Грачева на Таджикистан странным образом превысила, к примеру, его же реакцию на события в Приднестровье. Мог ли Грачев назвать «шакалами» молдавских боевиков и предложить превентивный удар на западе? Предположим, что эстонцы, стянувшие к русскоязычным регионам Эстонии подразделения так называемых «кайтцелитчиков», завтра начнут чинить нечто сходное с населением русских областей (той же Нарвы), будет ли столь же решительным Министерство обороны России? Где его решительность в связи с Севастополем, стопроцентно русским городом, военной базой чрезвычайной стратегической важности? Значит, там, на западе, «руки связаны», а здесь, в Азии, — «развязаны»! Кем? И ради чего?

Вопрос, как нам представляется, правомерный. С ним мы ехали в Таджикистан, стремясь развеять некие политические сомнения, но, увы, они лишь окрепли. Ибо мы получили достоверную информацию о том, что на уровне политических диалогов ни работники американского посольства в Таджикистане, ни представители миссии ООН не проявляют никаких поползновений к тому, чтобы хоть в какой-то степени сдерживать российско-«фундаменталистский» конфликт, а, напротив, прикрываясь фиговым листком общих слов, из-под полы науськивают обе стороны друг на друга. Сознавая всю ответственность такого заявления, мы готовы в случае официального разбирательства подтвердить его конкретными фактами.

Коль скоро это так, то гипотеза выглядит следующим образом.

Первое. Некие западные силы (назовем их для краткости «силой З») спровоцировали удар по пограничной заставе. У этих сил, как мы понимаем, тьма возможностей осуществить подобную провокацию, учитывая, что стоимость (как ни кощунственно это звучит) уничтожения одной погранзаставы не превышает 100 000 долларов, а это значит, что, имея миллион, этих застав можно уничтожить с десяток. Были бы деньги. А они, как мы знаем, есть. И немалые.

Второе. Те же силы по схеме: высокое официальное лицо, ответственное за иностранные дела «силы З», — столь же высокое официальное лицо, ответственное за иностранные дела России, — министр обороны России — вызывают взрывную реакцию российского генерала. Для этого, кстати, не нужно никакого злого умысла со стороны генерала, ему достаточно только дать информацию о потворстве «силы З» такому конфликту. Дальше все элементарно, на то и существуют военные, чтобы предлагать военное решение проблемы.

Другое дело, что военные или не ощущают масштаба того, что в политических кругах именуется словом «подстава», или же играют «свою игру».

В чем природа «подставы» — очевидно. Информация о беспрепятственности легко может оказаться неадекватной, а сам Грачев — быть разыгран как аргумент в политической игре тех же лиц, которые пообещали ему «зеленый свет» на юге бывшего СССР. Завтра из «зеленого» этот «свет» станет сначала «желтым», а потом «красно-коричневым». «Красно-коричневый парламент» уже есть, не хватает «оголтелой военщины». На нее как раз и «тянет», образно говоря, заявление Грачева.

Смысл «своей игры», проводимой военными, тоже прозрачен. Ситуация в стране меняется, военным надо отрабатывать патриотический имидж. Пришло время. А знакомый по Афганистану объект представляется оптимальным для перевода политического процесса в новую фазу. А у новой фазы — свои законы.

Нелинейно возрастает роль армии в принятии политических решений. Рождается амбициозное стремление переиграть игроков. На уровне военного сознания такая возможность представляется высоковероятной, и трудно сказать, чего здесь больше — политической наивности, парадоксально уживающейся с высоким военным профессионализмом, или же элементарного группового эгоизма, доминирующего над государственным чувством.

И наконец. В журнале «Столица» в точности перед трагедией с пограничниками и вроде бы невпопад, не к годовщине ГКЧП, показаны «три богатыря» (Зорькин, Руцкой, Хасбулатов) и осуществлены все остальные предуготовления к обвинению «красно-коричневых» в подготовке «нового путча». Главным элементом «путча» для демократов является «выходка военщины». Разумеется, такая «выходка» должна быть подконтрольной, управляемой и не наносить серьезного ущерба интересам «силы З». Таджикистан годится вне всяких сомнений.

Третье. После того, как Грачевым сделано заявление, начинаются опровержения со стороны демократов (Попов и К°). Эти заявления подготовлены заранее и дирижируются той же «силой З». Происходит расщепление политического субъекта, принимающего решения, его размывание. Ельцина нет, а есть «военщина и парламент» (плюс «красно-коричневые в Таджикистане»), готовящие «путч», и «борющиеся с путчистами демократы». Ответственность размыта, визитов — масса, дело стоит на месте, а точнее «вращается» по хорошо знакомому «кругу». Вдобавок демократы в очередной раз пытаются заработать себе имидж защитников русских парней, что тоже не лишнее в случае выборов.

Что касается Ельцина, то он «рад бы был решать, но ему мешают». У него, как говорится в таких случаях, есть свой (демократический) «друг в Сити», с которым он должен согласовать принимаемое решение. Он-то рад, но как быть с его «другом в Сити»? Позиция, знакомая по событиям в Литве. Тогда такую же позицию занял его предшественник с соответствующим результатом. Интересующихся деталями просим перечитать статью «Литовский синдром» в «Московской правде» от 01.02 и 20.02.1991 г.

Четвертое. Теперь необходимо нагнетать ситуацию в Таджикистане. Это нетрудно. Взрывчатого материала в избытке. Денег тоже. Набеги, перевороты (если не в самом Душанбе, то в регионах), очередные удары по заставам — все это подготовлено и может быть пущено в ход в любую минуту, даже в ту, когда пишутся эти строки. Что тогда?

Пятое. Рано или поздно подогретые воинственными заявлениями, преданные властью, ожесточенные и припертые к стенке военные подразделения российских войск нанесут удар возмездия. Боже, сколько будет крика! Вот тут-то появятся и фотомонтажи, и все остальное, конфликт сделают крайне непопулярным, но он будет течь, обостряя кризисный процесс к удовольствию всех властолюбцев.

Шестое. Через какое-то время, думается, что скоро, произойдет смена курса. Демократические силы света «победят» силы «красно-коричневой тьмы», и начнется беспорядочный вывод войск из Таджикистана под ликование солдатских матерей и «защиту демократами российских интересов». При определенных обстоятельствах это может совпасть с предвыборной кампанией.

К этому моменту таджикское правительство станет уже достаточно зависимым от России. Подобное уже имело место в Афганистане. Тогда предательство России обернулось падением прорусского режима Наджибуллы. Теперь можно ожидать того же, по той же схеме, с Рахмоновым. Затем в Таджикистан войдут те, кто узурпировал термин «исламисты». Начнется резня.

Седьмое. Через три-четыре месяца после этого произойдет взрыв в Узбекистане и Кыргызстане. Он неминуем в случае прихода этих сил. Думается, что здесь ситуацию не спасет даже талант Ислама Каримова. Процесс будет развиваться стремительно. Исламский пожар охватит южное подбрюшье России вплоть до ее границ и даже далее.

Восьмое. Произойдет еще одна смена власти в России. Придут люди большой войны. На устах у них будут патриотические лозунги. На деле они будут полностью подконтрольны «силе 3».

Девятое. Начнется крупнейший русско-исламский конфликт.

Десятое. Ослабление сторон и выигрыш «силы 3», реализующей свою геополитическую цель, очевидны. Кто бы ни победил.

Подобного рода план — не фикция. Много говорилось и говорится о моделях «Ислам против коммунизма». Однако и в прошлые годы авторы подобных моделей не скрывали, что коммунизм для них лишь прикрытие и что главная цель — это разыгрывание крупномасштабной политической игры «Ислам против России» или даже «Православие против Ислама». Эта игра — на взаимное уничтожение двух сил. Воюя на юге, русские должны будут смириться с тем, что НАТОвские ракеты будут стоять у Смоленска и Новгорода. Воюя против русских, страны ислама должны будут забыть о противоречиях «Север-Юг» и окончательно примириться с ролью неоколоний.

Население этих двух мощных конфессиональных и суперэтнических сообществ будет подвергнуто серьезнейшим демографическим коррективам. Возникнет новый тип мировой цивилизации, который по замыслу его творцов станет всецело вестоцентричным.

На самом деле вряд ли на это стоит рассчитывать тем авантюристам, которые планируют подобные геополитические катаклизмы. Расчеты показывают, что на руинах русско-исламской бойни возникнет не цветок западной демократии, а ядовитое скопище мафиозно-фашистских режимов — и на Западе, и на Востоке. До этой пропасти осталась буквально пара шагов. Страшно представить себе, что на конфиденциальных встречах на высшем уровне, в том числе и на встречах, происходящих на нашей территории, идет зондаж такого типа сценариев.

В пользу такой гипотезы говорит многое, в том числе и та совокупность конфессиональных, экономических, социальных процессов, которую мы назвали ТАДЖИКСКИМ УЗЛОМ.

П. Грачев, вообразив себя, по-видимому, А. Македонским, решил не на деле, а на словах взять и разрубить этот запутанный узел. Нам же представляется целесообразным попытаться этот узел все-таки развязать, распутать. Что мы и делаем.

В последнее время много говорится о клановой структуре таджикского общества. Но называние кланов — это еще не анализ общественных противоречий. На самом деле первым уровнем социально-экономической стратификации Таджикистана является его деление на таджикский «Север» и таджикский «Юг». В самом деле, так называемый ходжентский клан или «Ленинабадская группа» — это элитный Север Таджикистана, причем Север не только географический, но и социально-экономический и даже социально-культурный.

На протяжении многих десятилетий, в сущности весь советский период истории, ходжентская группа управляла Таджикистаном. При этом интересы региона зачастую превалировали над интересами всей республики в целом. Налицо была и некая социальная надменность, обособленность, корпоративность ходжентцев, что не могло не раздражать остальные регионы страны. Ходжентцы были тесно связаны с Москвой и по своей сути являли собою имперский, изнеженно буржуазный клан со свойственными таким кланам имперской леностью, зависимостью от сил империи и прочими атрибутами, присущими бесконкурентной аристократии.

А между тем Юг жил своей жизнью, своими интересами и постепенно приобретал свою четко выраженную структуру. В этой структуре прежде всего выделялась ГБАО (Горно-Бадахшанская автономная область). Памирцы представляли собой своеобразную Сицилию на таджикский манер. Очень большая сплоченность, тяготение к родовым традиционалистским формам, конфессиональная специфика (вместо общетаджикского суннизма весьма специфическая модификация исламских верований — исмаилизм), сохранение древних форм организации социальной жизни, форм не только небуржуазных, но во многом и дофеодальных, в сочетании с высокой степенью миграции, в том числе и на столичный душанбинский уровень, — все это позволяет проводить сицилийскую аналогию.

Это подкрепляется теми прочными тенденциями к занятию наркотическим промыслом, которые составляют устойчивую характеристику криминалитета этого региона. Памирцы, прорываясь сквозь ленинабадские фильтры, не могли не испытывать острого недовольства замкнутостью и амбициозностью ходжентского клана. Они должны были искать союзников и нашли их в лице сопредельной по территории и относительно высокогорной гармской территориальной общины.

Гарм, специализируясь на мелкотоварных видах сельхозпродукции, достаточно быстро и не без помощи памирской элиты оседлал торговлю, потребсоюзы и образовал как бы вторую, конфронтирующую с ленинабадской, буржуазию. Она была, в отличие от ленинабадской, замкнута на внутренний рынок, оппозиционна к имперскому центру и к его идеологии и, наконец, достаточно обеспечена и консолидирована для того, чтобы сознательно строить свою политическую игру.

Памирцы были ее союзниками и не были в плане текущей политики ее конкурентами. Разделение труда и видов деятельности позволяло гармцам и памирцам найти общий язык.

Совершенно иначе обстояло дело с так называемым кулябским сообществом. Кулябцы — это аграрная община (феллахи Таджикистана), причем тип земледелия (связанный с освоением плодородных земель под высококачественные сорта хлопка, идущего на экспорт и в качестве одного из потребителей имеющего союзный ВПК) пересекал интересы кулябцев с интересами ленинабадцев. Ирригационные программы в Кулябе и Курган-Тюбе контролировались из центра. Хлопок был предметом особой заботы партии и правительства. И наконец, этот вид земледелия создавал технологические предпосылки для устойчивости мощной аграрной общины коллективистского типа.

Итак, феодальный Памир с современной мигрирующей в столицу памирской элитой, элитно-буржуазный, бюрократический Ходжент, ориентированный на империю, вынужденный вращаться на внутреннем рынке и в сфере торговли Гарм и, наконец, общинно-коллективистский Куляб с его ставкой на высокотехнологическое земледелие. В этих социально-экономических координатах происходящие процессы перестают быть бесконечной войной эквивалентных друг другу кланов и становятся переплетением осмысленных и разнонаправленных сил.

Добавим к этому Курган-Тюбе как южную плодородную территорию, осваивавшуюся в директивном порядке с использованием искусственной миграции из всех регионов страны. Такая территория не могла не стать местом конфликта, борьбы за столь дефицитную в горном Таджикистане плодородную землю. И не случайно события в Курган-Тюбе разворачивались трагически.

Естественным образом примыкал к ходжентскому клану его гиссарский собрат и союзник. Географическая близость и патронирование со стороны Ленинабада (Ходжента) делало гиссарскую общину, расположенную примерно на полпути между Ленинабадом и Душанбе, естественным союзником ленинабадцев.

Можно, разумеется, заниматься и более детальным изучением процесса, вплоть до уровня родов и семей. Но для понимания сути таджикской трагедии приведенных нами данных по социально-экономической географии достаточно. И можно перейти к следующему аспекту проблемы.

Много говорится о ваххабизме и ваххабитах. Но нигде не анализируется их роль в таджикском процессе. Не возникает вопроса о том, почему именно это достаточно далекое от таджикских традиций направление ислама так активно разыгрывалось в ходе таджикских событий. А ведь речь идет о далеко не случайных вещах.

Ваххабизм — это явление, ничего общего с Ираном не имеющее. Это чисто саудитский вариант консервативной исламской революции, опробованный в конце XVIII-начале XIX веков как религиозно-политический инструмент строительства государства в условиях, когда территория отпадает от имперского корня.

Ваххабизм моделировался в Таджикистане сознательно и именно с политическими целями. А саудовский вектор процесса говорит о том, что модельщики принадлежали все к тем же «силам 3», о которых мы вели речь выше при разработке гипотетического сценария таджикских событий. Никто не собирался копировать сегодняшнюю Саудовскую Аравию. Копировался саудизм позапрошлого века. Он брался за аналогию и использовался только для политических целей. Аналогий, причем достаточно содержательных, было более чем достаточно.

Рассмотрим их вкратце.

Первое. Ваххабизм был орудием борьбы саудитов с Османской империей. Он стал орудием борьбы таджикских радикалов с «московской», «советской», «красной» империей. И там, и там ваххабизм паразитировал на слабости империи, на ее загнивании.

Второе. Ваххабизм был орудием борьбы автохтонной торговой буржуазии (исторически — буржуазии города Неджда) с имперской буржуазией, с диктатом хиджазских оптовиков. Так это было в прошлом. Сейчас по плану модельщиков ваххабизм должен был стать инструментом борьбы торговой корпорации Гарма с ленинабадской элитной проимперской группой буржуазно-бюрократических оптовиков.

Третье. Ваххабизм использовался против общинных тенденций держателей оазисных земель во имя создания «нового человека ислама», объединяющего в себе «рыночность» и подчиненность исламским авторитетам. Этот человек должен был стать материалом для строительства исламской государственности нового (буржуазного) типа. Недаром ваххабитов называют «пуританами ислама». Эта формула западного исследователя ваххабизма Буркхардта (XIX век) не так наивна, как это хотелось бы представить многим современным специалистам.

Да, речь идет именно об агрессивном неотрадиционализме ваххабитов, об использовании их религиозного фанатизма для построения исламских буржуазно-тоталитарных режимов. Иранский общинный традиционализм Хомейни и напор ваххабитского террора — это совершенно разные вещи (даже если отрешиться от разницы между иранским шиизмом и ваххабитским арабским суннизмом).

И здесь мы переходим к главному.

Четвертое. Ваххабизм использовался для разрушения не только общинных традиций, но и социального идеала, с ними связанного. Традиция (сунна) и новшество (бида) трактуются в исламе по-разному в пределах общей суннитской линии.

Существует принципиальное различие между ханифизмом, исповедующим терпимость к новшествам и к доисламским языческо-аграрным традициям (тому, что составляет ядро национального духа), и ханбализмом, проявляющим предельную агрессивность как к биде, то есть нововведениям, так и к языческим традициям, культу святых и т. п.

Если классический суннизм, развиваемый в XI веке великим арабским мыслителем Аль-Газали, часто называемым «Фомой Аквинским ортодоксального ислама», суннизм, основанный на суфизме в его просвещенных формах и идеях раннесредневекового мыслителя и богослова Аль-Ашари, тяготеет скорее к ханифизму, то агрессивный ханбализм есть явление более позднее, вторичное, адресованное к проповедям и пророчествам сирийского религиозного деятеля XIII–XIV веков Ибн-Таймийи. Между Аль-Газали и Ибн-Таймийей — несколько веков. И выступать с позиций ханбализма, говоря одновременно о чистоте ислама, крайне трудно.

Другое дело, что ханбализм позволяет развязать религиозный террор против инакомыслящих, террор, при котором любой, кто не подчиняется узкой секте, может быть назван «кафиром» и подвергнут пыткам и казни. Причем кафир в определенных случаях считается даже большим врагом, чем иноверец. Прекрасная модель для геноцида на почве вероучения! Ханбализм ваххабитов — политический инструмент для борьбы с социалистической традицией в ее исламском варианте, равно как и с любыми другими национальными традициями. И это свойство ваххабитов было широко использовано ИПВТ в период ее господства. На этом держался режим, для которого 70 лет советского периода развития Таджикистана — это «черная дыра», «царство зла».

Убить народное, убить социалистическое в его таджикско-традиционалистском варианте — вот в чем была задача ваххабитов из ИПВТ. И они сделали все для ее выполнения.

Пятое. Объединяясь против оазисных общинных феллахов и хиджазской аристократии, недждские ваххабиты, последователи Мохаммеда ибн Абд аль-Ваххаба, готовы были объединиться с кочевниками как с элементом силового репрессивного механизма. В дальнейшем эти кочевники становились для торговой элиты лишь подножием, невежественными исполнителями ее блестящего замысла, роботами, запрограммированными на террор. Здесь напрашивается аналогия с использованием памирцев в ходе развертывания тоталитарного таджикского режима так называемых ваххабитов.

Шестое. Низовая торговая буржуазия, не обремененная особыми условностями по части строгости нравственных норм, сходясь с кочевниками и действуя против феллахов и оптовиков, легко брала на вооружение один из классических приемов, свойственных исламской традиции, — газу, ограбление неверных (кафиров). В ваххабитской модификации ислама газа принимала гипертрофированные формы, становилась идеологическим оправданием криминалитета. При этом газа использовалась именно в политических целях. Тривиальный грабеж как бы исключался и осуждался с особой истовостью. Газа ваххабитов — это первичное накопление капитала для исламского капитализма, лишенного имперских механизмов подобного накопления. Здесь «экспроприируется» свой народ, обвиняемый в кафирстве ради того, чтобы оправдать такую экспроприацию. Мы еще увидим, что это качество ваххабизма широко использовалось в таджикской кровавой практике.

Седьмое. Следует подчеркнуть также такие черты ваххабизма, как его предельно воинственную антишиитскую направленность, вплоть до нацеленности на войну с персами. Неорганичность такого процесса для персоязычного Таджикистана достаточно очевидна, и на деле сделано было все, чтобы через ваххабизм отсечь Таджикистан от Ирана, а не упрочить их связь. Это сразу говорит об авторстве подобного социокультурного сценария разворачивания псевдоисламского возрождения на территории Таджикистана.

Восьмое. Тесная связь ваххабизма с определенными суфийскими тарикатами и вытекающая из этой связи крайняя степень приверженности таухидным модификациям ислама не может не вызывать тревогу, ибо речь слишком уж явно идет о радикальных вариантах консервативной исламской революции, граничащих с оккультным фашизмом. Тех, кто сомневается в этом, мы адресуем к статьям одного из авторов газеты «День» Г. Джемаля, сопредседателя ИПВ, апологета таухидизма в крайних его вариантах.

Девятое. Особо жестокие убийства тех, кто совершил «грех нечестивости» (кафиров), то есть духовно-политический терроризм, апологетика «партизанской войны», весьма специфическая и во многом несовместимая с классическим шариатом диалектика целей и средств завершают тот набор качеств внедренного на территорию Таджикистана ваххабизма, который вместе с исмаилизмом памирцев (вот уж воистину единство несовместимых вещей!) предопределили трагедию таджикских событий.

Не указав на эти свойства, не обозначив их хотя бы на уровне конспективного называния, нельзя анализировать процессы в Таджикистане.

Один из руководителей «Исламской партии возрождения Таджикистана» Давлат Усмон заявил после победы ИПВТ в 1992 г.: «Мы шли к этой победе 17 лет». Таким образом, процесс создания ваххабитского движения и захвата им власти в Таджикистане был начат в 1975 г.

Дата не случайна, хотя само исламское подполье в СССР начало закладываться чуть позже, в 1978 г. Но за 3 года до этого в высоких правительственных аналитических центрах США, Великобритании и ряда исламских государств разрабатывалась совместная программа «Ислам против коммунизма». Эта программа предполагала совместное финансирование антикоммунистических организаций в исламской части Советского Союза. Она предполагала использование спецслужб для развертывания исламского подполья в нашей стране, причем ведущую роль в Средней Азии играли саудовцы и знаменитая английская «Интеллидженс сервис».

Позже интересы этих двух центров власти начали расходиться. Но пока все действуют вместе под генеральным управлением страны-лидера — США. Напомним, это происходит задолго до начала афганской войны. Еще не сказаны слова об «Империи зла», а, напротив, обсуждаются проблемы разоружения — «детанта». Но одновременно с этим возникает термин «южное подбрюшье России». (Это — об исламских республиках Средней Азии).

Программа «Ислам против коммунизма» была запущена в 1975 г. Уже в 1976 г. в Курган-Тюбе происходит вспышка исламского протеста, возглавляемая муллой Абдулло, который проводит вместе с будущими «демократами» антиправительственный митинг перед обкомом КП Таджикистана. По тем временам это было явлением неслыханным и далеко не случайным. Как сказано, «процесс пошел» или, точнее, его «повели», причем с высокой степенью профессионализма и организационной проработки.

Были проанализированы процессы в республиках Средней Азии и выявлены те составляющие этих процессов, которые в наибольшей степени способствовали дестабилизации в регионе. Было проанализировано также басмаческое движение и найдены точки, в которых память о нем была наиболее крепка. Началась работа по отбору исламских кадров и их подготовке.

К 1978 г. синхронно в ряде регионов возникла ИПВ (подпольная организация, именующая себя «Исламской партией возрождения»). Такого рода подпольные организации в стране с мощными спецслужбами и однопартийной системой, коей был в те годы СССР, не могли существовать без обеспечения групп прикрытия внутри партийных элит, без разыгрывания уже имевших место противоречий между кланами, группами, группировками. Только на партийной основе, только при содействии (реже неосознанном, чаще осознанном) высокопоставленных лиц из высшей партийной иерархии республики могло произойти то, что произошло.

Освоение Вахшской долины, война за хлопок — все это требовало обеспечения мощных миграционных потоков внутри Таджикистана. Процесс такого рода не мог проходить гладко. Столкновения различных региональных групп в борьбе за власть и ресурсы, конфликты между узбеками и памирцами, гармцами и кулябцами за дефицитную плодородную землю — несопоставимые по масштабам с сегодняшними, но достаточно значимые по тем меркам — имели место еще в 70-е годы. Тогдашний лидер Таджикистана Расулов, оболганный в горбачевскую эпоху и наделенный статусом мафиози, был человеком с колоссальной работоспособностью и крайней щепетильностью в том вопросе, который принято называть использованием служебных привилегий в личных целях. Это знает весь Таджикистан, об этом ходили легенды на уровне простых дехкан и партийных чиновников. И если тот же Рашидов[66] в Узбекистане, может быть, предвидя завтрашний день, пытался всеми правдами и неправдами вырвать для республики избыточные ресурсы, то Расулов не делал и этого.

Вообще республике с кадрами повезло. Мы употребляем это слово без тех привычных кавычек, с которыми оно употреблялось последние семь лет применительно к Средней Азии. Таджикистаном долгие годы руководили действительно достойные люди. И Протопопов, пользовавшийся высоким авторитетом русский лидер Таджикистана военного времени, и сменивший его Бободжан Гафуров, руководивший Таджикистаном с 1946 по 1956 г., крупнейший ученый-востоковед, оставивший по себе прекрасную память, и, наконец, Расулов, были, как это сейчас принято говорить, государственными менеджерами высшего класса с безупречными данными по части чистоты рук. Исключение из этого таджикского правила — предшественник Расулова Ульджабаев, «сгоревший» на хлопковом бизнесе. Придя на его место, Расулов сделал все возможное для наведения порядка в республике и стал примером для подражания.

Однако процесс гниения уже шел, и многое решалось в Москве. Нарастали и межрегиональные противоречия внутри Таджикистана. Глухое недовольство ходжентской группой и уже упомянутые нами микроконфликты требовали сбалансированной кадровой политики, проводимой все той же Москвой. На должность Председателя Верховного Совета Таджикистана, должность в ту эпоху скорее почетную, нежели политически значимую, какие-то московские силы выдвинули памирца Паллаева, чья роль в дальнейшем развороте событий оказалась весьма весомой.

Какие-то силы свели Паллаева с секретарем ЦК КП Таджикистана по идеологии Бобосадыковой. Этот альянс размеренно и синхронно заработал уже в эпоху Расулова. Началась «гармская эпопея». Паллаев и Бобосадыкова слаженно исполняли тот план, который в дальнейшем дал свои плоды на площади Шохидон. Из сферы внимания уже немолодого Расулова оказались выведены мало интересовавшие его, но крайне важные в дальнейшем области экономики и политики: торговля и поле проблем так называемой идеологии.

Постепенно и планомерно Паллаев проводил в торговлю «своих», по преимуществу гармцев, имевших к этому традиционную склонность и проявивших невиданную активность в этом вопросе в момент, когда они обрели наконец высокого покровителя. Видавшие виды люди говорят о том, что по быстроте и согласованности этот процесс захвата торговых точек гармцами не знал себе равных. Разумеется, такой процесс мог происходить только в случае, если не имевший блистательных связей в Москве памирец Паллаев заключил политический союз с постоянно вращавшейся в московских сферах Бобосадыковой.

Свободные финансовые средства, даваемые торговлей, соединились с идеологией, мафиозные сети на местах — с умением лавировать в пространстве высших политических кабинетов. Шло застойное загнивание, и такая смесь была уже вполне взрывоопасной.

Бобосадыкова все больше демонстрировала свою всевластность, вмешиваясь в работу даже не подчиненных ей и достаточно автономных в то время «административных органов». Паллаев захватывал уже не только нижние, но и высшие этажи торговой «пирамиды», сумев поставить «своих» у руководства Потребсоюзом. Такое стало тревожить всех. В том числе и ходжентцев, чьи интересы для Бобосадыковой начали уходить на второй план. А на первый план все больше выдвигались интересы предперестроечных московских элитных групп.

Кстати, внешне Бобосадыкова (как и ее соратник по Москве Суслов) проявляла крайнюю степень ортодоксии в вопросах, связанных с исламизацией региона. Но именно эта чрезмерность (осуществлялся контроль за тем, как хоронились родственники крупных партийных руководителей, и, если при этом были муллы, руководители наказывались по партийной линии) вызывала определенные опасения. Бобосадыкова как бы поставила своей целью дискредитировать коммунистическую идеологию в глазах все более и более исламизировавшегося населения.

Это могло бы быть признано просто глупостью, если бы не дальнейшая карьера Бобосадыковой, если бы не события 1990 г., если бы не процессы в Гарме, на которые эта «карательница ислама» просто закрывала глаза.

А в Гарме рос ваххабизм. Деньги торговцев Гарма (контролируемые Паллаевым) шли не только на строительство новых мечетей (их количество за считанные годы возросло в 4 раза), но и на строительство политических структур, сначала подпольных, затем полуподпольных, в последние годы коммунистического режима уже фактически альтернативных. Именно в Гарме в наибольшей степени происходило планомерное вытеснение муллами (зачастую не назначенными Казиятом) партийного и советского руководства области с их позиций. Именно в Гарме шло планомерное наращивание ваххабитских тенденций, именно там активизировалась ИПВТ. Все это не могло происходить без прикрытия «наверху». И вскоре наличие такого прикрытия стало вполне очевидным.

4 апреля 1982 г. умер таджикский лидер Расулов. Первым секретарем ленинабадская группа сумела, в значительной степени используя противоречия в высшем руководстве Москвы, сделать очередного ходжентца Рахмона Набиевича Набиева. Это не входило в планы Паллаева и Бобосадыковой. Набиев не собирался в то время, будучи еще достаточно молодым и несломленным политиком, отдавать кому-то на откуп идеологические процессы в республике. Он не собирался также бороться по директивам из Москвы и без учета местной специфики с исламом как таковым. Наступали новые времена, и новые лидеры хорошо понимали двусмысленность слишком элементарного и чересчур линейного исполнения директив московского центра.

Вместе со вторым секретарем ЦК КПТ Ю.П. Беловым (просим не путать с нынешним лидером ленинградской РКП) Набиев попытался блокировать описанный нами выше процесс становления псевдоисламской торговой мафии. В этом вопросе интересы ленинабадцев совпадали с общетаджикским и общесоюзным интересами. И не важно, что превалировало в политических действиях Набиева. Важно, кто и как сверг его в первый раз и что произошло вслед за этим свержением.

В 1985 г., вскоре после прихода к власти Горбачева, назначается специальная проверка ЦК КПСС, которой руководит Могильченко. Такая проверка обычно означает снятие высшего эшелона. Собирается закрытое бюро ЦК КПТ, на котором Паллаев и Бобосадыкова открыто выступают против Набиева, обвиняя его в тяжелейших политических ошибках и недостойном коммуниста образе жизни (последнее мотивируется потреблением алкоголя в финской бане на праздновании 60-летия ГБАО).

Читатель помнит, наверное, что в то время мы еще «боролись с алкоголизмом». Разбирательство происходит в ЦК на уровне орготдела с участием КПК. Обычно такое равносильно политической смерти. Однако на этот раз Белов и Набиев возвращаются без наказаний. Им не объявлено было даже партийного выговора. Набиев по приезде действует единственным возможным после случившегося образом: он предлагает Бобосадыковой уйти в отставку. В ответ — звонок из Москвы с окриком «Не трогать!» Звонит все еще всемогущий Зимянин, секретарь ЦК КПСС. Набиев отказывается выполнить директиву Москвы и повторяет свое предложение Бобосадыковой. В ответ — звонок еще более всемогущего по тем временам Лигачева. И вновь отказ Набиева выполнить указание. И тогда — третий звонок. Железный голос второго секретаря ЦК КПСС одергивает таджикского «фрондера». Произносится сакраментальная фраза: «Это личное указание М.С. Горбачева». И Набиев уходит на пенсию.

Вместо него приходит Махкамов. Казалось бы, ходжентская группа сохраняет позиции. Но на деле ей нанесено тяжелое поражение. В обмен на сохранение за собой первого поста в государстве она вынуждена отдать памирцам и гармцам уж не только весь Потребсоюз целиком, «снизу доверху», но и Министерство внутренних дел. Произошло сосредоточение в одних руках торговых денег и так называемой «группы прикрытия». Пост министра внутренних дел получает ставленник памирской группы Навджуванов. Торговля теперь может действовать с развязанными руками. Она прикрыта милицией.

С этим переворотом совпадает еще более резкое становление параллельного ислама. Путь от митинга муллы Абдулло в 1976 г. до февральских событий 1990 г. — это путь от первых робких поползновений теневого политизированного ислама к его почти всеобъемлющему господству. И большая часть пути пройдена за счет поддержки определенной партийной группой, которой очевидно и недвусмысленно оказывала помощь Москва.

К этому же времени (1989 г.) приурочены амнистии уголовных и политических преступников, которые возвращаются в Таджикистан и оказываются «при деле». Здесь же, и пока на третьих ролях, новоявленные демократы, кричащие о том, «как нас грабят русские». Зачастую на одной улице, а то и в одной махалле возникает несколько мечетей. Руководят ими, повторяем, люди, не утвержденные Казиятом. Всякая попытка посягнуть на их авторитет наказывается оплачиваемыми силовыми подразделениями, прообразами будущих «эскадронов смерти». МВД и КНБ парализованы. И этот паралич не случаен.

Пришедший вместо Белова П. Лучинский завершает разгром кадров при попустительстве Махкамова и… исчезает из республики незадолго до февральских событий. Кстати, именно Лучинский блокировал любые поползновения остановить антирусские настроения в республике. О мотивах деятельности Лучинского и о его кадровых назначениях можно было бы написать отдельную статью.

Поводом к событиям февраля 1990 г. является пущенный кем-то слух о том, что горисполком Душанбе выдает квартиры армянским беженцам. Расследование показало, что ни одной квартиры выдано не было, а речь шла всего лишь о 47 семьях, приехавших к своим родственникам и нигде не заявлявших о своих претензиях на жилье.

Так называемые исламские фундаменталисты, так называемая демократическая молодежь и преступный мир — вот три силы, организовавшие душанбинский мятеж. Управлял мятежом председатель Верховного Совета Паллаев, и это доказанный факт. Бобосадыкову предусмотрительно отправили на повышение в Москву в общество «Знание». В дальнейшем она сдает партбилет, становится демократкой и получает «теплое место» в ЮНЕСКО. Такое завершение карьеры, как говорится, расставляет точки над «1».

В ходе событий 12-13-14 февраля (ввод войск осуществлялся поздно вечером 13-го) все стало ясно. Созданный «Комитет 17-ти» должен был управлять республикой. Он выразил недоверие К. Махкамову и И. Хаееву[67] и… благословил кандидатуру Г. Паллаева.

Многие элементы многолетней таджикской игры в этот момент замкнулись. А ведь многое остается в тайне и по сию пору. Человеком, действительно проникшим в те дни в глубь интриги, был, безусловно, Махкамов. В феврале ему стало ясно слишком многое. Он стал «персоной нон грата», и его надо было убрать.

Это было сделано с помощью изящного хода. Против Махкамова выдвинули Набиева — надежный, обиженный, партийный, ходжентский, проверенный кандидат. Его кандидатуру поддерживали демократы, делая из него чуть ли не бога таджиков. Набиева поддержали, не понимая, что речь идет уже о сломленном человеке.

Первые шаги Набиева уже были шагами в пропасть. Именно он укреплял позиции демпартии, «Растохеза». И главное, именно он признал ИПВ. Контроль над газетами и электронными средствами массовой информации был утерян, были освобождены главари февральских событий, в том числе и люди, совершавшие в феврале тяжелые преступления. Набиев заискивал перед теми, кто хотел его уничтожить. Один из таких опекаемых им исламистов мулла Абдугафор как раз и издевался над Набиевым в тот момент, когда тот был захвачен так называемой оппозицией. Набиев шел к пропасти и вел к пропасти всю республику.

Представители МВД, встретив нас, начали с самого наболевшего. «Поймите, — сказали они, — поймите и объясните другим: здесь идет гражданская война, настоящая крупномасштабная гражданская война, и надо исходить из этого. И принимать соответствующие решения».

Необходимо восстановить хронику событий. Детонатором безусловно послужили демократические акции в Москве после 21 августа 1991 г.

В сентябре 1991 г. таджикские союзники победивших демократов Москвы решили действовать. Власть ходжентского клана должна была быть скинута. Слишком сильно связанный с «красной» Москвой, этот клан должен был теперь, по замыслу его оппонентов, пасть под напором антикоммунистических сил. Но клан оказался устойчивым, и вместо того, чтобы «пасть ниц» после августа 1991 г., ходжентцы даже перешли в наступление.

В сентябре того же 1991 г. им удалось отправить в отставку спикера парламента К. Аслонова — выходца из гармского района. Кресло спикера со времен Паллаева (к тому времени благополучно пересевшего на более безопасные посты в международные организации), как уже указывалось, принадлежало даже в коммунистическую эпоху гармско-памирской группе. Потерять его теперь, после краха коммунистов в Москве, значило обесценить многолетнюю борьбу с коммунизмом.

В ответ на ходжентский выпад в сентябре того же 1991 г., еще до выборов президента (которые произошли в ноябре!), гармско-памирская группа организовала свой первый мощный митинг на площади Озоди. Митинг проводился ИПВТ. «Демократическая партия» легитимировала деятельность ИПВТ в глазах Запада. Российское телевидение назвало этот митинг «митингом демократических сил Таджикистана». Был сброшен памятник Ленину. Произошло дальнейшее объединение гармско-памирской группы. Лидером объединенных сил на президентских выборах стал Давлат Худоназаров — режиссер, человек, близкий к кругам исмаилитского лидера Ага-Хана в Лондоне, политический деятель, опекаемый Яковлевым и Горбачевым, якобы обеспечивавший стабильность жаркой осенью 1992 г., а на деле дирижировавший политическим геноцидом в республике.

Давлата Худоназарова поддержала Москва. Вообще Москва заняла весьма «причудливую» позицию. Видимо, сброс памятника Ленину произвел столь глубокое впечатление на Велехова, Попова, Собчака и других, что все остальные компоненты политического процесса отошли для них на задний план.

К примеру, Шодмон Юсуф, ныне находящийся в Афганистане, бывший преподаватель марксизма-ленинизма и парторг Академии наук, руководитель кровавой организации «Наджоти Ватан» («армия национального спасения»), говоривший о том, что «русские — это наши заложники», взявший в качестве заложников целую русскую школу, террорист и убийца, нашел убежище в России после разгрома так называемых исламистов, получил поддержку не только Собчака, как мэра Санкт-Петербурга, но и более высоких официальных инстанций России, смотревших сквозь пальцы на его «шалости».

Но если этот человек — друг наших демократов, то могут ли они, защищая его, одновременно выступать теперь в роли защитников русских парней в Таджикистане? Позиция более чем двусмысленная.

Однако вернемся к событиям в Душанбе.

24 ноября 1991 г. состоялись выборы президента.

Сложение гармских и памирских сил дало их кандидату Давлату Худоназарову всего лишь 30 % голосов избирателей. Не помогла и Москва. Рахмон Набиев получил 57 %.

Мы уже указывали выше, что такая победа Набиева была результатом сложных политических переговоров и президенту пришлось оплачивать эту победу такими хотя и не кадровыми, но принципиально значимыми для завтрашнего дня политическими уступками, которые и привели его к гибели. Говоря шахматным языком, из уступки качества в дебюте и размена фигур в миттельшпиле следовал неизбежный проигрыш. Но пока ходжентцы торжествовали. А памирцы и гармцы, как говорится, «посыпали голову пеплом».

В самом деле, президент был «чужой», да еще и «всенародно избранный», — что может быть хуже? Да вдобавок заветное кресло спикера тоже не было захвачено после сентябрьского митинга демократов Таджикистана на площади Озоди. Полный проигрыш!

Вдохновленные победой Набиева, ленинабадцы провели на пост руководителя Верховного Совета Сафарали Кенджаева, молодого политика центристской ориентации, лидера ягнобцев — малочисленной общины, проживающей все в той же Ленинабадской области, человека, не обремененного, в отличие от Набиева, многосторонними предвыборными обещаниями, данными в условиях, исключавших дальнейшее неисполнение.

Итак, Набиев вынужден был в какой-то мере попустительствовать ИПВТ, будучи обязанным ей и помня свое партийное прошлое. Кенджаев, видя, к чему идет дело, занял более жесткую позицию, принимая законы, не вызывавшие восторга у ИПВТ и ее сателлитов.

Однако последней каплей, переполнившей чашу, стала трансляция по телевидению 25 марта 1992 г. заседания Президиума Верховного Совета Таджикистана, на котором Председатель ВС С. Кенджаев обвинил министра внутренних дел, памирца Навджуванова, в злоупотреблении служебным положением.

На следующий день, 26 марта 1992 г., площадь Шохидон перед зданием правительства заполнила молодежь из памирской общины. Еще через день с криками «Истефо!» («Отставка!»), обращенными к спикеру парламента, к ним присоединилась исламская и демократическая партии.

К первоначальным лозунгам добавились проиранские, а также антиленинабадские («Нет потомкам кровавого Чингисхана в руководстве Таджикистана!»).

20 апреля открылась XIII сессия Верховного Совета. На ней было решено оставить Кенджаева спикером. Тогда в ночь с 21 на 22 апреля здание парламента было окружено вооруженными отрядами оппозиции. 22 апреля Кенджаев ушел в отставку, а членами Президиума Верховного Совета стали Казиколон республики (высшее должностное лицо ислама) А. Тураджонзода и некоторые другие деятели оппозиции. Тураджонзода, скрытый дирижер шохидонских событий, уже не скрывал своего ликования. Он сказал в телеэфире на всю страну Искандарову, бывшему Председателю облисполкома ГБАО (наконец-то — памирцу!), занявшему место Кенджаева: «Не садись в это гнусное коммунистическое кресло. Оно изгажено твоими предшественниками. Мы сделаем тебе другое кресло». И на манер своих московских единомышленников он поднял два пальца вверх, демонстрируя этим «Victoria!» («Победа!»). Как ни странно, именно этот жест и эти слова взорвали Куляб. Слишком откровенно и цинично была явлена подоплека происходившего.

В ответ на решение об отставке Кенджаева в ночь на 23 апреля 1992 г. кулябцы прибыли в Душанбе. Они заняли площадь Озоди, на которой в сентябре 1991 г. митинговали их оппоненты, ту самую площадь, где произошло первое в истории Средней Азии свержение памятника Ленину. На двух площадях одной и той же улицы Рудаки, в пятистах метрах друг от друга, шли два митинга. Накал страстей нарастал, площади готовились к рукопашному бою. Должна была пролиться кровь, и она пролилась.

Первой жертвой стал главный редактор правительственной газеты «Садои Мардум» («Голос народа»), народный депутат М. Шералиев, убитый прямо во дворе Верховного Совета. И началось.

На следующей (XIV) сессии ВС Кенджаева восстанавливают. Это происходит 24 апреля 1992 г. В ответ оппозиция захватила телевидение и блокировала все подъезды к городу. КНБ и МВД заявили о нейтралитете. На сторону оппозиции перешел советник президента по обороне, сдав оппозиции около двухсот стволов огнестрельного оружия и 4 бронетранспортера. В результате восстановленный в должности Кенджаев через неделю снова был смещен.

В газете «Голос Таджикистана» эта политическая борьба освещалась таким образом:

— «Закончила свою работу XIV сессия Верховного Совета республики Таджикистан 12 созыва»;

— «Освобожденный на XIII и восстановленный в должности на XIV сессии Председатель Верховного Совета С. Кенджаев решением Президиума Верховного Совета вновь отстранен от этой должности»;

— «Подписаны указы президента республики Таджикистан Р. Набиева „Об образовании Национального собрания (Маджлиса) республики Таджикистан“, „О возложении обязанностей Председателя Верховного Совета республики на А. Искандарова“, „Об организации контрольно-пропускных пунктов на международных трассах при подъезде к городу Душанбе“»;

— «Закончился продлившийся 50 дней митинг на площади Шохидон. Правительство и оппозиция пришли к компромиссному соглашению. Дальнейшее спокойствие в Таджикистане зависит от честности действий обеих сторон».

Итак, 7 мая с площади Озоди ушла кулябская группа, ушла с трудом, с боями, окруженная противниками, прорываясь через их кольца и будучи фактически преданной руководством республики.

14 мая начали рассасываться группировки с площади Шохидон.

Но что имела в виду газета под «честностью действий», остается только гадать, ибо с окончанием весеннего противостояния в Душанбе политическая борьба переместилась в регионы. Вернувшись домой, кулябцы, видевшие, что происходило на Шохидоне, знавшие о пытках в подвалах, массовых убийствах во время митинга, приняли меры. Народное сопротивление началось.

Да, мы должны говорить именно о народном сопротивлении и анализировать произошедшее с этих позиций. О такой модели произошедшего говорит очень и очень многое.

Прежде всего панический испуг партийных элит перед «исламистским переворотом». Сколько-то тысяч честных коммунистов оставались верны своему долгу, но элита струсила и начала «годить», выжидать. Никакой контригры она не вела даже в Ленинабаде, а уж тем более на юге республики. Игры кончились, ибо запахло кровью и порохом. И на арену событий вышел простой народ и его лидеры.

Уже на Озоди стало ясно, кто становится лидерами кулябцев. Один из них, мулла Хайдар Шарифзода, выступивший против Казиколона и обвинивший его в ваххабизме, чуждом народу и исламу Таджикистана, собрал людей на площади. Говоря о том, что Казиколон оскверняет традиционные обычаи таджикских суннитов, говоря о том, что коммунист может быть правоверным, выступая против идеи «кафирства», мулла Хайдар противопоставил свой ханифизм ханбализму Тураджонзоды.

Конфликт приобрел новые очертания: не ленинабадская номенклатура выступала против гармской торговли, а народный ислам — против насильственно внедряемой антинародной саудитской версии ваххабизма. Достаточно было донести это новое измерение конфликта до исламских народов, и их симпатии уже не были бы столь отчетливо закреплены за «правоверными ваххабистами», якобы борющимися с нечестивцами. Однако эта задача не была решена. Народный мулла Хайдар собрал народ, проклял Кази и передал политическую власть народным политикам, как это и полагается делать настоящему священнослужителю. Народным лидером стал Сангак Сафаров.

Эта фигура обсуждалась и обсуждается. Обычно делается упор на уголовном прошлом. При этом не оговаривается, что все это прошлое состояло из юношеской драки (разумеется, с применением холодного оружия с обеих сторон), после которой удачливый Сангак отправился за решетку. Там он несколько раз вел себя непримиримо по отношению к тюремному начальству, за что и заработал продление срока. Вернувшись уже в годах к себе на родину, Сангак женился, родил детей, работал буфетчиком. Никакого отношения к компартии он никогда не имел. Напротив, по всей логике он должен был ненавидеть ее и присоединиться к ее противникам. Но произошло обратное.

Повторяем, именно в тот момент, когда начались бегства даже из Ленинабада и когда большая часть душанбинской партийной элиты ползала на коленях перед наглеющей с каждым днем оппозицией, Сангак Сафаров начал яростно обличать сторонников ИПВТ, защищать русских и коммунистов, призывал дать отпор силам политического террора в республике.

Слушали Сангака и муллу Хайдара, а не партийных бонз. Им поверили и за ними пошли. На площади Озоди никто не поддержал Набиева с его двурушничеством, но все поддержали Кенджаева, столь же чужого в клановом смысле, как и Набиев. Поддержали, потому что верили в его честность и прямоту. Потому что он не двурушничал, не вилял, как подобает партийному аппаратчику.

Повторяем, настало время других людей, время народной борьбы, время войны. Уйдя по просьбе Набиева с площади Озоди, кулябцы начали борьбу у себя в регионе. Их пытались устрашить террором — не вышло. На силу Куляб ответил силой. Очевидцы рассказывают, что, принеся домой труп молодого человека, сражавшегося в рядах кулябцев и погибшего во время очередных боев, они боялись проклятий родственников, боялись, что их спросят, почему они живы, а он — нет. Вместо этого старик отец собрал оставшиеся ценные вещи, отдал их им и сказал: «Если не возьмете двух моих младших сыновей, я обижусь». Это не миф, а свидетельство военных, не склонных к патетическим преувеличениям.

Для Александры Луговской, писавшей объективистскую статью в газете «Известия», газете, занимавшей вообще достаточно провокаторскую позицию под видом объективизма, было непонятно, почему Куляб, южный и относительно небогатый город, выступил против ваххабитов из Гарма. Это не может понять вестернизированный, либерализованный антисоветски настроенный журналист из Москвы, ибо ему, этому журналисту, и в голову не приходит, что существует народный, общинный, дехканский социализм, который весьма далек от номенклатурной подделки, что существует традиция общины, традиция народного неизвращенного ислама, которая срослась с советским и социалистическим в глубинах народной жизни, в среде дехкан и рядовых священнослужителей. И эта народная традиция, проявившая себя в Кулябе, рано или поздно проявит себя в Воронеже, Тамбове, Рязани и Курске.

Это не идеологический лозунг и не следствие политических симпатий группы, исследовавшей процессы в Таджикистане. Это неизбежность социальных закономерностей, столь же жестких, как и законы Ньютона. Либо очередной тоталитарный террор, не сравнимый со всеми предшествующими и изводящий под корень традиции последних 70 лет и ту почву, на которую эти традиции опирались, либо восстановление этих традиций. Поскольку изведение под корень возможно лишь за счет уничтожения народа, то восстановление традиций (и советских, и предшествующих) в их правах неминуемо. И горе тому, кто пойдет против русских сангаков и хайдаршарифов из глубин России, поднявшихся на защиту смысла и чести своего народа, смысла и чести 70 лет народной жизни и народного творчества.

Другое дело — как именно произойдет восстановление непрерывности исторической и духовной вертикали. И будет ли этот процесс обращен в будущее. Традиционализм в его современных формах (неотрадиционализм) ничего общего с фундаментализмом не имеет и не может иметь (если под фундаментализмом понимать ваххабитский террор). Именно две эти силы столкнулись в Таджикистане, и, возможно, опыт Таджикистана имеет не региональное значение и не локальный философский и политический смысл.

Война нарастала. Это была горячая осень 1992 г. Бои в Курган-Тюбе и Кулябе завершились Хорогским перемирием, подписанным тремя силами: новой властью (так называемыми демократами), кулябцами и курган-тюбинцами, ленинабадцами и вновь создаваемым вторым фронтом в Гиссаре, возглавленным все тем же Кенджаевым.

28 июля 1992 г. Хорогское соглашение вступило в силу.

XV сессия ВС Таджикистана, назначенная на 10 августа, не могла начать работу из-за отсутствия части депутатов от Ленинабадской, Кулябской областей и Гиссарского района.

12 августа она все же начала работу и в тот же день утвердила постановление Президиума ВС об отставке бывшего Председателя Президиума С. Кенджаева. Большинством голосов был отменен закон «О президентской форме правления», президент тем самым лишался дополнительных полномочий.

На третий день работы сессии, 14 августа, в выступлении Ш. Юсупова, председателя «Демократической партии Таджикистана», было заявлено о необходимости отмены президентской власти в Таджикистане как таковой. Это было только прелюдией к свержению Набиева.

18 августа Набиев едет в Курган-Тюбе. После его приезда ситуация в регионе дестабилизирована. Вряд ли можно возлагать ответственность за эту дестабилизацию на Набиева, чье положение уже весьма шатко. Гораздо более вероятно, что его противники ведут планомерную «охоту» на президента, сознательно срывая Хорогские соглашения.

24 августа новая власть так называемых демократов зверски расправилась с народным депутатом, генеральным прокурором республики Нуруллой Хувайдуллоевым, отстаивавшим до последнего остатки закона и конституции.

31 августа сторонники оппозиции (все еще они называют себя «оппозицией»!) ворвались в президентский дворец и, не обнаружив там Набиева, взяли в заложники первого вице-премьера республики Джамшеда Каримова, вице-премьера Хабибулло Саидмуродова, управляющего делами Кабинета Министров Рамазана Мирзоева, советника президента по военным вопросам Холбобо Шарипова. За президентом охотятся, как за зверем, берут заложников. Общественное мнение в России остается безразличным. Еще бы, ведь охотятся демократы!

4 сентября — Чрезвычайная сессия парламента. Правительство и Президиум парламента в совместной декларации выразили недоверие Набиеву, заявив, что тот отстранен от власти. Решение, конституционной силы не имеющее. Реакции — никакой.

7 сентября во второй половине дня Набиев отправился в аэропорт Душанбе, откуда он должен был вылететь в Ленинабад. Сопровождавшие его члены Верховного Совета внезапно, на полпути к аэропорту, повернули назад. В результате Р. Набиев прибыл в аэропорт один.

Группа боевиков, называемая «Штаб спасения отечества», созданная летом 1992 г. все тем же Ш. Юсуповым, приступила к захвату президента. Кстати, именно в этот «штаб» через полчаса после убийства генерального прокурора Таджикистана поступила информация о том, что «дело сделано». Новое «дело» делалось при соучастии российских военных, «сдавших» Р. Набиева по приказу из центра. Они услужливо пропустили боевиков, потребовавших, чтобы президент подписал заявление об отставке. Президент вынужден был это сделать.

Вначале сдав все ключевые посты, затем выдав отречение без подписи, он в дальнейшем как бы выбыл из игры, «засел в бункер» в буквальном и переносном смысле этого слова. Находясь в Каратаге, в 60 км от Душанбе, на подземном войсковом командном пункте, предназначенном на случай войны, он периодически выходил на связь по ВЧ, спрашивал последние новости и тут же клал трубку.

Поздно вечером 7 сентября Президиум Верховного Совета Таджикистана рассмотрел заявление президента Р. Набиева о его «добровольном уходе» с поста президента и принял его отставку. В соответствии с Конституцией обязанности президента оказались временно возложены на Председателя Верховного Совета Искандарова.

Последний 18 сентября 1992 г. подписал Указ о создании Национального министерства обороны.

В Москву направляется А. Абдуллоджанов, тот самый Абдуллоджанов, который теперь является премьер-министром при президенте Рахмонове. Тогда он занимал тоже не малый пост — и.о. премьер-министра.

В ходе его встречи с Е. Гайдаром была достигнута договоренность о продаже нелегитимному режиму тяжелой броневой техники и вооружений. Поставка оформлялась за доллары. — Чьи?

10 октября 1992 г. во время Бишкекской встречи Набиев направил обращение к главам государств СНГ. «Я решил отозвать свое заявление об отставке, подписанное в условиях психологической и физической угрозы», — говорится в документе.

24 октября 1992 г. Кенджаев с боевыми отрядами врывается в Душанбе. Одновременно должны были начать действовать отряды в Кулябе и других районах республики. Однако произошло предательство.

Председатель облисполкома Куляба оказался тем звеном, на котором была разорвана единая система действий Юга и Севера против так называемых исламистов. С. Сафаров действовал по законам военного времени, уничтожая того, кто предал кулябцев и сорвал их наступление на Душанбе. Ответная пуля настигнет Сангака Сафарова уже после победы Народного фронта Куляба над исламистами. А пока — горы трупов на улицах Душанбе, Кенджаев с боями вырывается из ловушки.

В начале ноября 1992 г. начались карательные мероприятия, нацеленные на восстановление порядка и исполнение изданного 23 октября Указа и.о. президента Таджикистана Искандарова о введении на территории Душанбе чрезвычайного положения и комендантского часа.

5 ноября 1992 г. началось наступление кулябцев, которые захватили совхоз «Туркменистан» Вахшского района, один из крупнейших центров «исламистской» оппозиции, а также Колхозабадский район и начали замыкать кольцо вокруг Кумсангирского района.

12 ноября 1992 г. руководители вооруженных формирований Гиссарского, Регарского, Шахринауского районов республики образовывают второй (северный) фронт. Душанбе — в кольце. Положение исламистов безвыходное. В этой ситуации единственный шанс для них — успеть сдаться ходжентцам. Для этого осуществляется следующий политический ход. Указанные выше руководители второго (северного) Гиссарского фронта выдвигают высшему руководству Таджикистана пакет ультимативных требований, в числе которых — немедленный роспуск правительства так называемого национального примирения, так называемого Госсовета и прочих антиконституционных структур, а также приостановление деятельности всех политических партий и движений, разоружение незаконных штабов и отрядов самообороны и пр.

Такой ультиматум — это требование по сути безоговорочной капитуляции. Но для исламистов важно сейчас другое — кто примет капитуляцию. Для них главное, чтобы это не были кулябцы.

На 16 ноября 1992 г. по указу Председателя ВС республики Искандарова назначается XVI сессия Верховного Совета Таджикистана. Эта сессия собирается не в Душанбе, а в Ходженте, куда исламисты ползут на коленях с просьбой о помиловании. И им есть зачем торопиться.

Ибо 18 ноября вооруженными формированиями кулябцев взяты под контроль горные перевалы в районе Нурека. Тогда же поздней ночью был убит один из непримиримых исламистов Джурабек Аминов, заместитель председателя КНБ. Фактически кулябцы уже контролируют большую часть республики.

19 ноября в Ходженте состоялась XVI сессия ВС Таджикистана. Избранный в начале ноября председателем Кулябского областного Совета Эмомали Рахмонов становится Председателем Верховного Совета Таджикистана. На той же сессии Таджикистан отказался от президентской формы правления и стал парламентской республикой.

20 ноября Верховный Совет Таджикистана принял обращение к странам СНГ с просьбой о введении на территорию республики миротворческих сил. В тот же день Р. Набиев выступил с заявлением о том, что в целях обеспечения стабилизации обстановки и прекращения братоубийственной войны он уходит в отставку. Премьер-министром был назначен все тот же А. Абдуллоджанов.

25 ноября на коротком заседании ВС был принят закон об освобождении от уголовной, дисциплинарной и административной ответственности лиц, совершивших проступки с 27 марта по 25 ноября 1992 г. в зонах вооруженных конфликтов.

10 декабря войсками гиссарцев во главе с бывшим спикером таджикистанского парламента С. Кенджаевым и кулябцев, возглавляемых С. Сафаровым, взята столица Таджикистана г. Душанбе.

23 февраля 1993 г. руководство Таджикистана объявило о создании собственной национальной армии на базе Народного фронта Таджикистана и других военизированных подразделений, поддерживающих конституционно избранное правительство. Началась последняя стадия войны — стадия подавления отдельных очагов сопротивления исламистов.

Новое правительство Рахмонова делает все возможное, чтобы вернуть беженцев домой, понимая, что без этого конфликт не может быть разрешен, а гражданская война будет вестись до последнего таджика. Но об этом мы расскажем отдельно, анализируя криминальную подоплеку произошедшего.

Завершая хронику гражданской войны, мы остановимся на одном ее событии. Уже после победы народного ополчения 30 марта 1993 г. были убиты: председатель Народного Фронта Таджикистана Сангак Сафаров и командир бригады специального назначения Министерства обороны Таджикистана Файзали Саидов. Кто убил их? И ради чего? Дело темное. И версия об убийстве этих людей их открытыми политическими противниками, теми, против кого они боролись с оружием в руках, лишь одна из возможных. Есть и другие.

Номенклатуре не нужны люди из народа после того, как начинается дележ властного «пирога».

Меньше всего мы хотим идеализировать сегодняшнее правительство Таджикистана. У него хватает проблем. И не хватает профессионализма. Его лидеры противоречивы. Многое из того, чем был недоволен простой народ Таджикистана, можно адресовать и новым вождям. Правовой режим на территории Таджикистана не абсолютен, а кровь зачастую по-прежнему порождает кровь, игнорируя при этом понятия о праве и судебном расследовании.

Вряд ли целесообразен и принцип однопартийности в республике. Скорее всего, эффективными могли бы быть и новые выборы, и более взвешенный принцип формирования руководства (команда нового Председателя Совета Министров Таджикистана А. Абдуллоджанова возрождает тему претензий к ходжентскому клану).

В свою очередь, команда Э. Рахмонова критикуется ее оппонентами за приверженность не просто кулябскому, а еще более узкорегиональному принципу назначения кадров. Все это может завтра породить серьезные конфликты. Одни (кулябцы) сетуют на осторожность, проявленную их оппонентами во время войны, другие (ленинабадцы) отвечают критикой по части профессионализма и приверженности неправовым решениям. Трудностей много, и, может быть, с ними и не удастся справиться. Но мы надеемся на успех команды Рахмонова-Абдуллоджанова.

Ибо в реальности, говоря о сегодняшнем правительстве Таджикистана, мы можем указать лишь на то, что речь идет о нормальных людях со всеми их недостатками, с коммерческим или номенклатурным прошлым, местническими амбициями и прочем. Но альтернатива — садисты и фанатики, показавшие не на словах, а на деле, не в номенклатурных кабинетах, а в зинданах и пыточных залах, на что они способны и в чем их скрытая суть. Альтернатива — люди, сумевшие за считанные месяцы дискредитировать на корню два прекрасных слова: «демократия» и «ислам». Сейчас у народа эти слова вызывают негативную реакцию. Может, кому-то это и было нужно?

И наконец, альтернатива — это власть не просто коммерциализированных чиновников или очиновленных коммерсантов, а ее величества Мафии в наихудшем ее исполнении, власть черного криминалитета. Это последний из сюжетов, который мы хотели бы проанализировать в этой работе.

Когда мы пишем эти строки, на Памире, по-видимому, происходит переворот. Идут митинги. Поводом для боевиков-памирцев являются их претензии к казахским пограничникам: «Это не пограничники, это наемники. Они грубо ведут себя с местным населением». Что стоит за этим? И чья рука руководит столь знакомым процессом, напоминающим политические радения на площади Шохидон?

Косвенные улики говорят о том, что к этому причастен все тот же Худоназаров, но мы не хотим криминализации противников. В любом случае, митингующие требуют отставки состава Президиума облисполкома ГБАО и облсовета ГБАО, переизбрания руководства на основе выдвигаемых ими кандидатур и угрожают, если им в этом откажут, принять соответствующее решение. Они требуют также включения своих представителей в наблюдательные советы.

Сессия облсовета ГБАО состоялась. Депутаты предложили перенести ее на неделю, но под дулами автоматов их заставили начать сессию, включить вопросы в повестку дня и фактически санкционировать государственный переворот в Горном Бадахшане. Это должно произойти в пятницу 23 июля 1993 г. И скорее всего это произойдет.

Что за этим? Закрепление плацдарма оппозиции, создание новой наркоимперии, начало партизанской войны, суверенизация Памира, подключение Памира к Пакистану, дробление Таджикистана на регионы, усиление гражданской войны? — Да, все это, по-видимому, угрожает многострадальной республике. Но есть еще одно, во многом решающее обстоятельство.

На Памире планируется вторичная экспроприация экспроприаторов и создание нового крупного централизованного «общака», из которого дальше будут финансироваться многочисленные политико-криминальные акции. Уходившие на Памир беженцы шли туда не пустыми. Они бежали вместе с награбленным добром. «Грабь кафиров», — сказали им, и они грабили. Затем, испугавшись мести, бежали на Памир и попали в ловушку. Они, как пчелы, собирали криминальную пыльцу для других, для пиров и лидеров наркотических кланов.

Оригинальный способ — заставить сначала 47 тысяч людей собрать с миллиона своих собратьев около сотни миллионов долларов, а затем «освободить их от этой ноши», загнав в ловушку. Вот зачем нужен памирский переворот.

Правительство Таджикистана будет посылать на Памир продукты, без которых эта территория вымрет. Эти продукты на участке дороги от границы Горного Бадахшана до Хорога (столицы области) будут сопровождаться памирской властью и… изыматься ею. Правительство будет обвиняться в том, что оно морит беженцев голодом. Но беженцам не дадут уйти с Памира, пока у них остается награбленное, да и вообще хоть какие-то ценности. Им предложат продовольствие по непомерным ценам. Им предложат пути вывоза, опять-таки по сумасшедшим расценкам. И их «обчистят», после чего заставят часть из них за гроши участвовать в криминальных акциях, а часть будет либо уничтожена, либо выброшена с Памира в озлобленном голодающем состоянии. И… озлобленно встречена населением, памятующим о бесчинствах памирцев.

И снова — выигрышная комбинация. Ибо вброшен будет политически взрывоопасный человеческий материал. И уже сформирован «Шурои Джихаде» («Совет Джихада»), состоящий из афганских политических организаций, правительства Таджикистана в изгнании и других сил.

Исламская помощь бедствующему Памиру попадет в те же руки и пополнит все ту же кассу. Перспектива не из блестящих. К весне 1994 г. при таком раскладе неминуем новый виток гражданской войны.

И здесь мы возвращаемся к нашей сценарной гипотезе. Если после всего изложенного мы не сумели убедить политиков различных ориентаций, обеспокоенных судьбой России, судьбой ислама и судьбами мира, что ж, остается ждать развития событий и надеяться на собственную ошибку.

Настоящие рекомендации мы будем давать лишь ответственному правительству России, которое докажет свою приверженность национальным интересам и способность действовать вдумчиво и профессионально, располагая при этом необходимыми возможностями и ресурсами. Даже в этом обзоре, достаточно детальном, мы не имели права сказать все. Ибо идет война. И штабные карты не публикуются в открытой печати. И, тем не менее, ряд рекомендаций сделать необходимо.

Первое. Необходимо провести ряд совещаний на высшем уровне с предъявлением доказательств того, что в Таджикистане ислам воюет с исламом, а не ислам с коммунистами. Такие совещания должны убедить исламских лидеров занять более взвешенную позицию по отношению к происходящему.

Второе. Необходимо этот же тезис широчайшим образом развернуть в средствах массовой информации Таджикистана, включая радио и телевидение.

Третье. Учитывая роль компартии Таджикистана, необходимо как можно шире обсуждать проблему исламского социализма.

Четвертое. Необходимо дать подробное описание действий так называемой исламской оппозиции, так называемой ИПВТ и доказать, что эти действия коренным образом противоречат исламу, что они носят антиисламский характер, что существуют и могут быть доказаны сотни нарушений шариата, недопустимых для правоверных даже в условиях джихада (который, кстати, никем не был объявлен). Необходимо поднять против преступников весь здравомыслящий исламский мир, а не приклеивать к ним ярлык «исламистов», оскорбляя само слово «ислам». Отдельные переговоры необходимы с рядом исламских государств и исламских лидеров. И эти переговоры должны начаться немедленно и быть переговорами на высшем уровне.

Пятое. Необходимо создать все условия для возвращения русскоязычного населения. Кстати, мы информируем общественность о том, что цифры количества русских беженцев резко преувеличены.

За 1991–1992 гг. выехало 109 тысяч человек. За первый квартал 1993 г. — еще 21 тысяча человек. Количество нарастает, но более 300000 русскоязычных еще остается в республике. Они должны получить все права, двойное гражданство, русский язык как государственный, отсутствие каких-либо притеснений при назначении на высшие государственные должности, право на русскую школу и русский ВУЗ и т. д. Это должно быть сделано немедленно без каких бы то ни было отлагательств.

Шестое. Российские войска в Таджикистане надо формировать на профессиональной основе и на основе осознанного, осмысленного добровольчества. Никаких призывников обязательного призыва, в который сейчас включено 16 % населения, быть не должно. Кровь будет, и эта кровь вызовет в России социальный взрыв огромной силы.

Войска России в Таджикистане, коль скоро это государство признано зоной первоочередных, жизненно важных интересов России, должны включать: профессиональную группу быстрого реагирования, состоящую из высокооплачиваемых профессионалов, с зачетом одного года за три, льготами при повышении в звании, наделением землей по окончании службы и другими привилегиями, в данном случае более чем заслуженными. Эта группа должна быть оснащена по последнему слову отечественной и зарубежной техники, включая все средства по борьбе с террористическо-диверсионными подразделениями. Финансирование создания подобной группы должно быть предусмотрено отдельной строкой в бюджете России. Следует подумать о статусе данных войск, принятии соответствующих законодательных актов и типе подчиненности военачальникам.

Погранзаставы должны быть укомплектованы на добровольческой основе с участием казачьих лидеров. Здесь снова принцип «год за пять лет» и другие льготы и привилегии. Никаких патетических возгласов о «шакалах», но мгновенная переброска на любую «горячую заставу» спецподразделений и безжалостное уничтожение нападающей группы только в логике ответного удара. И на территории жизненно важных интересов.

Трудно? Безусловно. Но для наступления по всему фронту у душманов нет сил, а после того как два-три раза специалисты на уровне спецназа ГРУ «побеседуют» с теми, кто атакует заставы, многое встанет на свое место. И никто, никакое правительство мира не сможет в данном случае сказать, что речь идет о действиях распоясавшейся военщины.

Седьмое. Необходимо бороться за понимание подлинного смысла таджикской трагедии и ее геополитического значения для нашей страны. Надеемся, что эта работа станет скромным вкладом в подобный тип борьбы за понимание обществом смысла его жертв, приносимых не на алтарь межклановых столкновений в Таджикистане, как пытается кое-кто представить то, что происходит на таджикской земле, а о жертвах воинов, приносимых ими на алтарь их Отечества — великой России.

Восьмое. Необходимо максимально интернационализировать армию, обеспечивающую стабильность в Таджикистане. Это дело не только России, но и всех стран СНГ, и прежде всего это дело среднеазиатских государств.

Девятое. Необходимо оказать максимальную помощь в строительстве таджикских вооруженных сил, причем вначале имеющиеся надо вообще распустить, затем при помощи профессионалов из МВД и войск СНГ провести тотальное разоружение боевых групп, затем добиться ношения формы всеми видами силовых структур и запретить десантный камуфляж для всех категорий силовиков, кроме узких специалистов. Сейчас в этом камуфляже торгуют на рынке семечками и грабят население бандформирования, выдающие себя за силы безопасности и стабильности.

Десятое. Без вмешательства во внутренние дела Таджикистана необходимо, тем не менее, предпринять все возможное (в плане оказания консультативных услуг и развертывания госпрограмм) с тем, чтобы политические структуры Таджикистана формировались на принципе консенсуса и обеспечивали политическую устойчивость.

Одиннадцатое. Необходимо провести соответствующие совещания с международными организациями, в том числе с Интерполом, в ходе которых выявится подлинное содержание сил, прикрывающих себя политическими лозунгами.

В соответствии с резолюциями ООН эти силы должны быть взяты под контроль, а оказание им помощи должно рассматриваться как международное преступление. Доказательство участия в этом преступлении официальных лиц, представляющих государства, входящие в ООН, должно приводить к соответствующим санкциям против этих государств.

Нельзя одной рукой бороться с Норьегой, а другой давать помощь наркобаронам, сражающимся с Россией и коммунизмом. Это тот цинизм, который вряд ли понравится общественности демократических стран. Скандалы, которые могут разразиться на этой почве, резко превысят те, которые привели к отставке лидеров США, допускавших неадекватные поступки с несравненно меньшей степенью нелегитимности.

Двенадцатое. Срочно должен быть восстановлен абсолютно правовой режим наказаний за содеянное в ходе террора против таджикского населения. В кратчайшие сроки должен быть заключен пакт о национальном примирении и проведена разумная, небезграничная, но достаточно развернутая амнистия.

Тринадцатое. На фоне вышеизложенного в качестве последнего пункта можно предусмотреть и укрепление границы, и разумные действия по защите военнослужащих, вплоть до тех, которые рекомендует министр обороны. Но лишь — в качестве последнего пункта. И без всякого бряцания оружием.

Четырнадцатое. В заключение позволим себе крамольную мысль: рано или поздно народы бывшего юга СССР осознают неизбежность и эффективность не только экономического, но и политического союза с Россией, причем союза более устойчивого и динамичного, нежели тот, который мы гордо именовали СССР и который слишком уж просто удалось разрушить нашим противникам.