Алмазная королева

13

Серебристый «лексус» Дениса, мягко шурша шинами, неторопливо катил в сторону Переделкина по Киевскому шоссе.

— А вы уверены, что ваш отец не сообщит Юрию, кто именно привел Галю Романову на фирму? — поинтересовался Грязнов у своей спутницы.

— Уверена! — Тамара горько усмехнулась. — Мой папенька, знаете ли, оказался не только безвольным типом, но еще и трусливым. Как вы и просили, о покушении я ему не сказала ни слова, так что заговорить обо мне с Юрием у него нет никакой причины. Дразнить гусей, то бишь Березиных, упоминаниями о неугодной, да и вообще бывшей, невестке отец не станет.

— Но ведь вы его дочь! Да еще и наследница. Как же так?

— А вот так. — Тамара пожала плечами. — К несчастью, отец молится на эту свою гадючку. А Юрия он боится давно, почему — я понимаю не слишком хорошо. Ведь и Березины тоже участвуют в этих грязных делишках с камушками! Точнее, если раньше инициатива исходила от дядюшки, то теперь они ее перехватили целиком и полностью. Иногда я думаю, что есть еще что-то, из-за чего отец трусит, что-то, о чем я не знаю. Хотя главное действующее лицо здесь в любом случае Монахова.

— Если новая супруга имеет на Владимира Александровича такое влияние, почему бы ей просто-напросто не добиться нового завещания — в свою пользу?

— Потому что ей нужен весь кусок! А отец, если перепишет завещание, по меньшей мере половину оставит все равно мне. Видите ли, я ведь с самого начала, так же, как и мама, числюсь в совладельцах! Правда, на нас с мамой на обеих приходится где-то около четвертой части всего пакета акций. Еще одна четверть принадлежала дяде Моне, у которого вообще нет никакого завещания, зато единственные родственники — мы с мамой. Ну а все остальное, не считая сущей мелочовки, папино. Моя мама и ее брат когда-то, в самом начале, доверяли отцу полностью.

— Вот теперь понятно, каким образом вы стали для них костью в горле. — Денис задумчиво покачал головой. — Александр Борисович был прав, настаивая, чтобы вы уехали на это время в Англию. А я бы добавил — вместе с вашей мамой!

— Я же сказала ему, что подумаю.

— Неужели даже после покушения на вас, Тамара Владимировна, вы не поняли, что думать на самом деле некогда?

Тамара промолчала, а Денис покачал головой. Впереди мелькнул последний указатель с названием «Переделкино», и в этот момент зазвонил Тамарин мобильный, избавив ее от необходимости отвечать.

— Да?

Денис мельком глянул на лицо своей спутницы, прижимавшей к уху трубку, и резко свернул на обочину: до сих пор он ни разу в жизни не видел, чтобы человек в считанные секунды сделался белее бумаги, чтобы лицо его буквально на глазах помертвело.

— Тамара, что случилось?!

Женщина молчала, продолжая прижимать к себе телефон, из которого громко и отчетливо доносились женские рыдания. И, так и не издав ни звука, внезапно обмякла и повалилась на Дениса.

Тот, придерживая одной рукой Тамару, потерявшую сознание, схватил выпавшую из ее рук трубку:

— Алло! Немедленно прекратите рыдать, скажите, что произошло! Я друг Тамары Владимировны, мы подъезжаем в данный момент к Переделкину. Алло?!

Звонившая женщина, видимо, сумела взять себя в руки, потому что почти сразу же заговорила, лишь изредка всхлипывая. Спустя несколько минут Денис, пристегнув ремнем к сиденью продолжавшую находиться в обмороке Тамару, выскочил из машины и набрал номер Турецкого.

Александр Борисович отозвался сразу — словно ждал звонка.

— Дядь Сань, — Денис сглотнул ком, внезапно образовавшийся в горле, — у нас беда. Убита Регина Михайловна. Да, только что. У нее были ежедневные уколы, приходила медсестра. Да, всегда одна и та же — за особую плату. Да, вы угадали, сегодня пришла другая; заявив, что ее коллега больна. Там была домработница — и вот итог. Я понимаю, что прокол. Нет, девица ушла довольно давно, Регина Михайловна скончалась через минут, как говорит эта их домработница, двадцать после укола. «Скорая» подозревает отравление, увезли сразу же на Ленинградку, в судмед. Если можно, позвоните дяде сами, ладно? А то у меня тут Тамара в обмороке, мы как раз рядом с Переделкином.

— Так что, Филя, теперь ты и сам видишь — дела наши неважнецкие. — Паша Котов, слегка раскрасневшийся от двух стопок водки, выпитых за знакомство и за удачу, вздохнул и расслабленно откинулся на спинку стула. Квартирка его невесты Наташи оказалась крохотной, но вполне уютной и очень чистенькой. Свои посиделки мужчины устроили на сиявшей первозданной белизной кухне.

Ориентировался на ней Паша прекрасно и в два счета накрыл на стол, причем закусон оказался знатный, явно специально заготовленный для московского гостя. А вот разговор… Да, с этим, как выяснилось, дело обстояло значительно хуже.

Филипп вздохнул и покачал головой.

— Ни в жисть не поверю, — принял он тон своего расслабившегося собеседника, — что к этому вашему барину Ойунскому так-таки никаких подходов не существует.

— Это потому, что вы там, в столице, маленько зажрамшись, — ухмыльнулся Котов.

— Но-но! — попытался упредить Агеев традиционный выпад провинциального коллеги: «географические» претензии к избалованным москвичам ему приходилось в своей жизни выслушивать несчетное количество раз, едва ли не в каждой командировке по немереным российским просторам. Но Паша продолжал гнуть свою линию:

— Ну что «но-но»-то? Москва ваша — она огроменная, народу там у вас — многомиллионное количество! Отсюда вы и такие вот все из себя вроде как независимые…

— Так ведь и Якутск тоже не деревня? — усмехнулся Филя.

— А-а-а… Это как сказать… Я вот тут сразу после школы, значит, объявился, так и то меня, можно сказать, любая здешняя собака в лицо знает. А ежели кто и вовсе тут родился? То-то!

— Не понял…

— А чего ж тут непонятного? — Котов налил себе еще стопочку, потянулся было и за агеевской тарой, но Филя аккуратненько прикрыл свою рюмашку, давая понять коллеге, что пора бы и тормознуться с этим делом. Настаивать тот не стал, но свою порцию оприходовал в один глоток и, подцепив вилкой кусок красной рыбки, продолжил: — Вот представь себе, что я, Павел Петрович Котов, совершенно случайно — подчеркиваю, случайно! — нарываю кое-какой мелочишки на того же господина Ойунского Платона Кировича.

— Ну и…?

— Мой следующий шаг — доложиться начальству: вот, мол, так и так… А начальство — оно с господином Ойунским Платоном Кировичем ведь не просто, вот, как мы с тобой сейчас, за одним столом, водяру потребляет. Оно, начальство то есть, Платону Кировичу хоть и дальняя, а родня! А в силу занимаемой должности даже и дальняя, можно сказать, ближе некуда… И что мне оно в ответ на мое случайно нарытое говорит? Правильно! Интересуется, а не хотел бы я пойти на…! И, к слову сказать, правильно делает.

— Ну это как посмотреть.

Сам Агеев в этот момент посмотрел на своего собеседника задумчиво и в свою очередь поинтересовался:

— Допустим, Паша, все так и есть. Но вот вопрос: а если бы начальство твое не было родней ни близкой, ни дальней и, скажем, придерживалось бы на ситуацию диаметрально противоположной точки зрения. Совпало бы лично твое мнение о вашем великом Платоне с его или тебя больше устраивает первый вариант?

— Меня? Устраивает?! — Котов совершенно неожиданно для Фили побагровел и, сжав пальцы в кулак, грохнул им по столу. — Да лично я б этого поганца Ойунского, дай мне волю!..

— Но воли, как я понял, не дают! — перехватил Агеев инициативу, и Паша скис так же моментально, как и вспыхнул:

— Не дают. Давай еще по маленькой?

— Да нет, я так думаю, пока что хватит. Ну а раз воли не дают, придется по-партизански.

— Как это?

— Если уж вы тут все родня, близкая и дальняя, пожалуй, ты, Паша, сумеешь помочь мне устроиться на эту их гребаную фирму. Скажем, грузчиком?

— Как это — грузчиком? — Котов воззрился на Филю с немалым изумлением. — Вы — и грузчиком?

— Мы что, опять на «вы» перешли? — усмехнулся Агеев. — Не понимаю, что тебя так удивляет! «Легенду» какую-нибудь простенькую сочинить — и вся недолга. Допустим, приехал к твоей невесте родич из той же Москвы: мол, надо парню пару месячишек отсидеться подальше от кремлевских курантов. Судя по тому, что ты рассказываешь, такая версия здешним вашим барам вполне по нутру будет. Надеюсь, ты своему начальству о моем приезде не докладывал?

— Так ведь просили ж не докладывать.

— Точно! — кивнул Филя. — Вот и молодец, что прислушался. К слову сказать, документики запасные у меня при себе имеются — комар носа не подточит.

— Высший класс! — Котов неожиданно поглядел на Агеева абсолютно трезвыми глазами и улыбнулся: — А потянешь ты грузчиком-то? Вроде с виду не силач.

— Ну уж как-нибудь. Да и не думаю, что это надолго. Значит, устроишь?

Паша почесал затылок и хитро подмигнул Филе:

— Это наше вам пожалуйста! У меня там грузчиком дальний Наташкин родич пашет, так у него есть очень подходящий недостаток: примерно раз в полгода уходит в запой. Потом его, тоже по блату, назад берут, поскольку силен как медведь и работник, не считая пристрастия к народному русскому напитку, хороший.

— Подходяще! — кивнул Филя. — Вот теперь можешь и мне плеснуть за удачу нашего только что задуманного мероприятия!

…Александр Борисович Турецкий с некоторым недоверием попробовал свою порцию жаркого и удовлетворенно кивнул головой:

— Надо же, действительно ничего… Не сиди, Галочка, ешь!

Кафе, в котором он назначил встречу Гале Романовой, находилось неподалеку от конспиративной квартиры и было единственным на всю округу. Потому и удивился Александр Борисович съедобности рекомендованного официантом блюда. Народа в этот послеобеденный час тут было совсем немного: пять столиков из имеющихся семи пустовали.

— Я вообще-то неголодная. — Галя смущенно посмотрела на Турецкого.

— А это ничего, — усмехнулся он. — Не помню уж, в какой пьесе Островского героиня утверждала, что вредно вообще не обедать, а вот обедать два раза — как раз и невредно!

Галя улыбнулась и взялась за вилку. И не заметила, как ее тарелка, вслед за тарелкой Александра Борисовича, опустела.

— Вот видишь! — назидательно произнес тот, дождавшись, когда подавший кофе и две крохотные рюмочки с ликером официант отойдет подальше. — На сытый желудок разговаривать с начальством сподручнее, начальство от сытости добрее бывает. Ну рассказывай.

— Я, Александр Борисович, ведь только второй день сегодня работала. — Девушка снова смутилась. — Единственное, что пока бросилось в глаза, нервные там все какие-то. Особенно Юрий Березин.

— А я и не жду от тебя ничего конкретного и уж тем более не жду никаких подвигов! Насчет подвигов — боже упаси, — нахмурился Турецкий. — Меня интересует общее впечатление. Нервные, говоришь?

— Ну да. Березин — тот и вовсе налетел на меня как коршун…

— Ну-ка давай с этого места поподробнее: когда, как и за что он на тебя налетел?

Галя поняла, что проговорилась, и, помявшись, выложила Турецкому и то, каким образом столкнулась с Юрием у дверей его кабинета, и, делать нечего, причину, по которой там оказалась. После чего наконец подняла глаза от своего остывающего кофе и посмотрела на Александра Борисовича. Лучше бы она этого не делала! Взгляд у старшего следователя, устремленный на Галю Романову, был таков, что девушка моментально поверила в слух, который до этого считала легендой. Мол, у Турецкого на допросе колются и начинают петь настоящие арии даже закоренелые бандюки — стоит ему на них только поглядеть.

Пауза, повисшая за столом, показалась Гале Романовой вечностью. А очень тихий голос Александра Борисовича, которым он произнес небольшую фразу, последовавший за этой паузой, — громом небесным.

— Еще раз проявишь подобную инициативу — отзову. Вы меня хорошо расслышали, старший лейтенант Романова?

— Да, товарищ генерал, — пролепетала обалдевшая от неожиданности Галя, ощутившая себя в этот момент глупой пятилетней девчонкой, которую застукали за воровством сладостей. — Есть, товарищ генерал.

— Что — есть? — все тем же ужасным голосом переспросил Турецкий.

— Не проявлять инициативы.

— И вообще, забыть про любую самодеятельность, — добавил он.

— И… и самодеятельность… — пролепетала Романова, более всего на свете желавшая в этот момент оказаться на расстоянии длиной не менее чем световой год и от Александра Борисовича, и от этого враз разонравившегося ей кафе.

Турецкий вздохнул и посмотрел на часы.

— Возможно, я был неточен, определяя твою задачу. — Голос у него немного смягчился. — На всякий случай повторю: ты пока только глаза и уши, не менее и ни в коем случае не более того. Собственных ситуаций не создавать под угрозой лишения одной из звездочек, украшающих твои девичьи плечи. Помнить постоянно о том, что рядом с тобой работают не просто убийцы, а люди, для которых лишить человека жизни — все равно что для тебя выпить эту чашку кофе. Кстати о кофе: допивай и свободна, тебе пора. Да и мне тоже.

Позднее Галя Романова никак не могла понять, каким образом ей удалось под тяжелым взглядом Турецкого проглотить свой кофе и покинуть наконец место их встречи.

На всех парусах спеша в сторону метро, девушка из последних сил сдерживала слезы: слишком сильным было разочарование! Она-то думала, что Турецкий похвалит ее за инициативу, даже, возможно, порасспрашивает, насколько, с ее точки зрения, трудно будет в итоге проникнуть в кабинет Березина и добраться до его компьютера. Собиралась заверить его, что справится с обеими задачами. И вот, что из этого получилось в результате!

Со своей обидой Галя кое-как совладала, только переступив порог фирмы. На рабочем месте ее поджидал в первую очередь злобный взгляд усатой бухгалтерши.

— Ты опоздала на семь минут! — пробасила вредная старуха. — У нас это не принято! Еще раз — и я пишу докладную Владимиру Александровичу.

— Извините, — пробормотала Галя, поспешно садясь за стол и включая компьютер.

Нет, день этот явно не задался. Неужели гороскопы не врут и у каждого человека действительно миниум десяток дней в месяце черные?

Галя вздохнула и уставилась в монитор, на котором уже проступила черно-белая таблица с колонками цифр. Работа, которая ей здесь досталась, была самой обычной бухгалтерской рутиной, которую Галя воспринимала как занятие невыносимо скучное. Но ничего не поделаешь — взялся за гуж… Она вздохнула и клацнула мышкой.

Девушка ничуть не удивилась бы, узнай она сейчас, что у Александра Борисовича Турецкого в настоящий момент настроение ничуть не лучше, чем у нее, что он тоже размышляет хоть и не о гороскопе с черными днями, но уж о черной полосе невезения в этом деле— точно. Слишком много проколов последовало подряд за какие-то двое суток! Начиная с момента, когда ребята Дениса, углядевшие «хвост» за Тамарой, не заметили при этом киллера, которого те явно прикрывали, отвлекая на себя внимание. И кончая настоящей катастрофой с убийством Тамариной матери, которое прохлопали не только ребята, но и он, Турецкий.

Оправдание, правда, было: рассказывая Александру Борисовичу о завещании своего отца, Тамара Владимировна не упомянула, что часть акций изначально принадлежала ей и, главное, Регине Михайловне. А в итоге усилия по охране были сосредоточены исключительно на дочери Кропотина, а никак не на его бывшей жене. Если следовать преступной логике, которой руководствуются Березины и Монахова, наибольшую опасность для их замысла представляла именно Тамара. Конечно, сумей они расправиться с ней, по закону Регина Михайловна наследовала бы часть акций дочери. Но тут вновь вопрос упирался в то, что истинное положения с дележом фирмы известно следствию не было.

Тем не менее тот факт, что не догадались его прояснить сразу, доверившись словам заявительницы, очевидно не придававшей значения своей формальной доле, и уж тем более доле матери, было ошибкой крупной, с точки зрения Турецкого, непростительной. Причины, по которым сама Тамара сосредоточилась исключительно на завещании отца, стали известны Турецкому за час до встречи с Галей Романовой: оказывается, в какой-то момент, когда Регина Михайловна была очень плоха и врачи сочли ее положение фактически безнадежным, Владимир Александрович Кропотин — нет никаких сомнений, что с подачи Березиных, — оформил над своей тогда еще законной женой опеку. Разве могло прийти в голову Тамаре, что ее заботливый и покорный по отношению к матери отец сразу после этого превратится в чужого, безразличного к ней человека?! Тем более что участвовать в делах фирмы Регина Михайловна и впрямь больше не могла.

В настоящий момент акции, принадлежавшие Регине Михайловне, находились в руках ее бывшего мужа, и Тамара почти не сомневалась в том, что они давным-давно либо аннулированы, либо переоформлены на его нынешнюю супругу. Ведь фирме Владимира Александровича закон уже много лет не писан! В распоряжении Кропотина к тому же целая команда ушлых юристов, готовых подвести правовую базу под любое действие хозяина, не согласующееся с законодательством. В общем, хотя с момента развода родителей опека Владимира Александровича над бывшей женой прервалась автоматически, дело было сделано, акции Регины Михайловны растворились в воздухе, и Тамара махнула на эту ситуацию рукой. Тем более что в деньгах они не нуждались: Кропотин регулярно и даже щедро пополнял личный счет дочери.

Вернувшись на квартиру, Александр Борисович Турецкий созвонился с Грязновым и Меркуловым, договорившись встретиться и обсудить сложившуюся ситуацию на следующий день ровно в полдень, пригласив заодно и Дениса. После чего начал придирчиво пересматривать прихваченные с собой рубашки и галстуки: этим вечером им с Грязновым-младшим предстоял светский раут. На нем Турецкий намеревался впервые за все время взглянуть в глаза женщине, которую Тамара Владимировна Березина считала основной причиной свалившегося на нее несчастья, а следовательно, если Тамара права, являющуюся и убийцей ее матери.

Александр Борисович почти не сомневался в том, что Татьяна Монахова действительно имеет отношение к последним трагическим событиям. Что эта пока еще неведомая ему женщина ведет свою, судя по всему, смертельную игру.