Алмазная королева

2

Всю свою жизнь, насколько хватало Тамариной памяти, она была самой настоящей «маминой дочкой». Ее мама, Регина Михайловна Кац, была для нее самым главным человеком. Да разве только для нее? А что делал бы отец, в те годы — заурядный инженер одного из многочисленных геолого-разведочных трестов — без мудрых советов своей умницы жены?..

То, что всем в доме руководила мама, в глазах ее очаровательной дочки Томочки было и нормально, и справедливо. Какая же счастливая пора — ее детство! Сколько раз потом в своей взрослой жизни будет вспоминать она их тихое и какое-то удивительно правильное существование прежних лет в старой квартире недалеко от Дмитровского шоссе!

Квартира была небольшая, двухкомнатная, зато с высокими потолками и стенами, на которых так замечательно смотрелись узорчатые ковры, называемые персидскими, хотя конечно же к Персии они никакого отношения не имели. Два из них были еще маминым приданым. А третий, следуя строгому наказу жены, привез папа из своей единственной за советские годы зарубежной командировки в Польшу. Вместе с хрустальной салатницей, набором фужеров и двумя наборами рюмочек. Больше всего Томочке, тогда еще ученице четвертого класса, понравились самые крошечные из них, под названием «ваньки-встаньки». Их действительно совершенно невозможно было опрокинуть благодаря округлому, толстому дну тяжелого хрусталя.

Пользоваться замечательными рюмочками кому бы то ни было по их прямому назначению было запрещено. Но Тамаре Регина Михайловна иногда позволяла немножко подержать в руках эту сверкающую красоту, собственноручно достав «ванек-встанек» из святая святых— старинного серванта… Бог весть почему, но именно эти рюмочки и застряли в Тамариной памяти как символ той счастливой поры.

По вечерам, после того как она укладывалась спать (всегда ровно в десять часов), мама, соблюдая своеобразный ритуал, целовала дочь в лобик, а после уходила, оставив в двери щелочку, из которой на паркет падала уютная полоска света. Тамара обычно еще какое-то время лежала, прислушиваясь к голосам родителей в соседней комнате.

Разговаривали они негромко, но слышно было почти все, и девочка, прикрыв глаза, словно видела их обоих, сидящих за круглым, накрытым белоснежной скатертью столом, под трехрожковой люстрой: отца и пышногрудую красавицу маму с такими же, как у самой Тамары, бархатисто-карими глазами, изящным прямым носиком, со смуглой, почти оливковой кожей и густыми вьющимися волосами, собранными на затылке в небрежный узел. Регина Михайловна была красивой, яркой женщиной — разве что слегка полноватой для своих лет. Она рассказывала дочери, как удивлялись все ее друзья и знакомые, не говоря о родственниках, когда та выходила замуж за отца.

Что отыскала веселая, энергичная Регина, не знавшая отбоя от поклонников, в этом хилом на вид, уже тогда начинавшем лысеть, заурядном, как выражалась Томина бабушка, «инженеришке», так и осталось для всех загадкой. Особым умом он тоже не обладал, единственное достоинство — беззаветная, молчаливая влюбленность в жену и готовность следовать ее советам. Так ведь и советы того стоили!

— Слушай меня, — тихо, но твердо говорила мама, а Тамара, лежа в постели, представляла, как отец в ответ покорно кивает головой, сидя, ссутулившись, напротив жены. — Общий подарок от коллектива — это ерунда. Подаришь ему отдельно от себя, я еще подумаю, что именно, время пока есть.

— Но, Региночка, Кулемин может подумать, что я лизоблюд… Да и перед коллективом неудобно…

— Что значит — лизоблюд?! — Мама слегка повышала голос. — Поменьше читай свой дурацкий «Крокодил», лучше вспомни, что только благодаря Кулемину ты съездил в Польшу! Вполне мог послать на то совещание Рудницкого, а послал тебя… Надо быть благодарным, это ценится… А коллективу знать про отдельный подарок не обязательно… Надо же, что выдумал: лизоблюд! А хотя бы и так? Ты, Кропотин, запомни: самый умный человек не в состоянии устоять перед особыми знаками внимания, так же как и перед лестью! А ваш Кулемин, хоть и дожил до круглой даты, далеко не самый умный…

Мамин голос звучал все тише и тише. Отдельных слов Тамара уже не различала, отдаваясь на волю сонных волн, уносящих ее в смутные, но приятные и спокойные сны, ночь пролетала быстро, как одна минута, а все утра того времени помнились ей позднее солнечными и теплыми. Словно в Москве тогда не было ни осени, ни зимы, а царило одно сплошное лето.

У всех пятнадцатилетних девочек на свете есть свои секреты, делятся которыми только с подружками. Но Тамара и тут была исключением. Во-первых, никаких подружек у нее не водилось: зачем, если есть мама — умная, красивая, надежная, всегда готовая дать дочери мудрый совет. Во-вторых, и секретов-то толком тоже не было.

Училась Тамара хорошо, а что касается мальчиков… Конечно, за ней, унаследовавшей мамину красоту, парни бегали — и еще как! Однако девушка была целиком и полностью согласна с Региной Михайловной в том, что «растрачивать» свои чувства на кого попало просто-напросто нет смысла. Одно дело сходить в кино или на танцы с кем-нибудь разок-другой. Другое — ходить туда все время с одним и тем же поклонником. Это накладывает на девушку определенные обязательства, а все мужчины — собственники… Неприятностей в конце концов не миновать!

То, что мама абсолютно права, Тамара и так знала. Но окончательно убедилась в этом на втором курсе университета, впервые в жизни влюбившись, как ей тогда показалось, без памяти и навсегда.

Обнаружив это, Регина Михайловна и тут оказалась на высоте. Мальчик по ее инициативе был приглашен в дом и встречен со всем возможным гостеприимством. После чего впервые в жизни на взволнованный вопрос дочери «Ну как он тебе?!» Регина Михайловна не ответила.

— Девочка моя, — сказала она, тщательно моя посуду после «званого обеда», — дело не в том, как он мне. Дело в том, как он тебе. У меня единственная просьба — не позволяй вашим отношениям заходить слишком далеко… Ты ведь понимаешь, что я имею в виду?..

Конечно, она понимала. Но… В первый и в последний раз в жизни не послушалась маму. И неприятность не заставила себя ждать. История вышла самая что ни на есть банальная, можно даже сказать — пошлая. Особенно ужасным был финал: узнав, что Тамара беременна, «возлюбленный», предварительно объяснив девушке свою неготовность жениться в слишком юном возрасте, просто исчез из ее окружения, переведясь на аналогичный факультет в Питер.

Ни укорять дочь, ни напоминать о том, что предупреждала ее, Регина Михайловна не стала. Вместо этого со свойственной ей энергией и заботой нашла «самого лучшего» в Москве доктора, «самое лучшее» из имеющихся обезболивающее средство и сделала все, для того чтобы операция прошла для Тамары без дурных последствий. А в том, что в результате ее дочь сделалась бесплодной, ни вины Регины Михайловны, ни даже вины «самого лучшего» доктора не было: такой уж оказался у Тамары организм. Предвидеть это заранее не мог никто…

Никто, включая отца, о случившемся не узнал. Отлежавшись под предлогом гриппа целую неделю дома, Тамара вернулась к учебе совсем другим человеком — навсегда оставившим позади беззаботность юности. Шел 1993 год. И в нем же, ставшем, как выяснилось много позже, роковым для их семьи, и произошла основная перемена в жизни Кропотиных.

…Осень в том году выдалась теплая, ясная, солнечные лучи, в которых купалась столица в конце сентября, куда более приличествовали жаркому августу. Занятия в университете еще не вошли в полную силу, и Тамара в тот день явилась домой рано, почти сразу после полудня. Открыв двери своим ключом, она недоуменно замерла на пороге, словно споткнувшись о громкие голоса, доносившиеся из гостиной, исполнявшей заодно роль родительской спальни. Точнее — голос. Совершенно незнакомый, произносивший слова на одесский лад.

— Слушай сюда! — говорил неизвестный с интонациями из анекдотов. — Когда говорят умные люди — а видит Бог, моя сестра всегда была женщиной с головой, — не надо суперечить, Волька!..

«Волька», то бишь Владимир Александрович Кропотин, пробормотал в ответ что-то неразборчивое.

— Нет, ты суперечишь! — возразил ему незнакомец. — Деньги не вопрос… Конечно, в определенной мере. Как думаешь, что я здесь делаю? Я что, по родине стосковался, что сюда явился?.. Другой вопрос, в России сейчас для бизнеса времени лучше не бывает…

— Монечка, да ты ешь, ешь! — послышался голос матери. — Говори, но и кушать не забывай, ты ж с дороги!

Тамара только сейчас обратила внимание на огромный чемодан на колесиках, приткнувшийся в углу прихожей. Вот это да! Неужели дядя Соломон, старший мамин брат, выехавший в Израиль еще до Томиного рождения, действительно, как и обещал уже около года, вернулся?!

Девушка сбросила туфли и кинулась в гостиную. Она столько слышала от мамы о ее любимом старшем брате! В детстве он был в Тамарином представлении личностью абсолютно мифической и таинственной: тайной и чем-то праздничным, «сюрпризным» веяло от необыкновенных на вид голубых конвертов, сплошь заклеенных нарядными марками с непонятными, похожими на иероглифы буквами и замечательными картинками. Чтение писем от дяди Соломона, или, как звала его мама, Мони, было еще одним семейным обрядом.

Вначале мама прочитывала письмо сама. А вечером, когда папа возвращался с работы (всегда в одно и то же время), сразу после ужина Регина Михайловна убирала посуду в раковину, но не мыла ее сразу, как обычно. А Тамара и отец не уходили из-за стола, а устраивались поудобнее, чтобы послушать, как мама будет читать дяди-Монино письмо вслух…

Неизвестно, каким представлялся ей мамин брат в жизни. Но уж точно не таким, каким оказался. Соломон Михайлович был чрезвычайно, почти неправдоподобно толст и ни капельки не походил на свою сестру. Ну разве что глаза такие же большие, темные и миндалевидные, как у мамы. Но на его лице с крупными чертами и увесистым носом они напоминали почему-то две черносливины. Впрочем, если дядюшкина внешность поначалу чем-то и разочаровала племянницу, спустя полчаса Тамара уже была от него в полном восторге.

Соломон Михайлович Кац оказался не только удивительно веселым, но и очень энергичным, шумным человеком, к тому же племянница с первого взгляда привела его в искреннее восхищение.

— Ай, какая же она у тебя красавица! — обращался он, конечно, к сестре. — Ты глянь, глянь, она ж копия наша мама в молодости, а мама была настоящей красавицей! И умницей… Регина, она у тебя умница?.. Ну да, что я спрашиваю, если и так видно, что умница!..

К разговору, прерванному появлением Тамары, они, на этот раз вчетвером, вернулись уже вечером — за ужином.

Дядя Моня знал, что делал, когда ехал назад в Россию, и главная цель, как выразился он сам, «вразумить зятя». По профессии Соломон Михайлович был специалистом по обработке алмазов. А муж сестры, как ему было хорошо известно, много лет трудился в тресте, непосредственно связанном с якутскими алмазами. Даже одной его, Мониной, головы вполне хватило бы на то, чтобы сложить два и два. А ведь есть еще и умная женщина — его сестра. От зятя мало что потребуется помимо его связей. Хорошенько изучив новое российское законодательство, Соломон Кац понял, какое немереное поле деятельности и какие радужные перспективы открывает подобный союз: мозгов, связей и его личных средств, разумеется, в разумных пределах!

Соломон Михайлович и в мыслях не имел намерения вступать в серьезное противоречие с законом — боже упаси! Конечно, чтобы раздобыть лицензию на экспорт замечательных якутских алмазов, взятки, и немалые, давать придется… Но разве это не обычные российские «дела»? Кроме того, во сколько бы ни обошлась регистрация столь солидной экспортной фирмы — все это непременно окупится! Теперь уже за счет личных его, Соломона Каца, израильских связей с ювелирными мастерскими и фабричками…

Кстати насчет фабрик! Зная Переменчивую, словно флюгер на ветру, человеческую натуру, предусмотрительный Соломон Михайлович решил подстраховаться: конечно, израильские партнеры — люди надежные. Но кто их знает? Вдруг да заартачатся, например, захотят снизить цены на сырье?..

— На этот случай регистрировать будем не просто фирму, а фабрику, — подвел итог дядя Моня. — Я тебе говорю, а ты слушай!

Владимир Александрович слушал — молча, с написанным на физиономии недоверием, но слушал…

— Кое-какое оборудование, парочка специалистов, помещение… Регина, бери бумагу и ручку, будем считать!

И дядя Моня подмигнул племяннице, никакого участия в разговоре не принимавшей, но полностью одобрявшей вслед за мамой замечательную идею дядюшки по созданию семейного бизнеса.

Предусмотрительность Соломона Каца очень пригодилась несколько лет спустя, когда в 1996 году экспортировать за рубеж необработанные алмазы частным фирмам было категорически запрещено… Но и тут Соломон Кац даже в мыслях не имел вступать в противоречие с законом! Другой вопрос, что обойти его, как это всегда происходило, происходит и будет происходить в недотепистой России, можно легко. Нельзя вывозить за рубеж необработанные алмазы? А и не надо! Другое дело, слегка тронутые первичной обработкой алмазы — то, что вполне может сойти за бриллианты. То есть не сырье, а обработанное сырье… А в самом Израиле у Соломона Михайловича Каца, видит Бог, по-прежнему полно друзей, всегда готовых поучаствовать в выгодном деле, сулящем солидный гешефт…

Регина Михайловна по-прежнему смотрела на своего брата с любовью, искренне преклоняясь перед его талантом бизнесмена. Сама она была не просто домохозяйкой, не просто женщиной с головой, но еще и обладательницей диплома о высшем экономическом образовании, что и пришлось с самого момента основания фирмы как нельзя более кстати.

— Фирму назовем коротко и просто: «Русский алмаз»! — произнесла Регина Михайловна в тот первый вечер безапелляционным тоном, даже не взглянув на мужа.

— Как думаешь, Монечка, — обратилась она к брату, — на кого ее лучше регистрировать?

— Не на меня! — поспешно ответил Соломон Михайлович. — Ты ж понимаешь, в этой стране при любой власти «возвращенцы» всегда люди подозрительные… Конечно, в число акционеров я войду… Но я так думаю, что лучше всего оформлять все на Вольку. Почему нет?

Дядя Моня обвел глазами внимавшее ему семейство.

— Впрочем, Устав «Русского алмаза» мы еще продумаем… Допустим, завтра. Слава богу, мы одна семья, кого нам опасаться? И мы таки сделаем это дело… А сейчас предлагаю по русскому обычаю обмыть наше ныне основанное алмазное предприятие, а то у будущего великого бизнесмена вид совсем не державный… Волька, ты хочешь быть алмазным королем? Так будешь! Это говорю тебе я — Соломон Кац!..