Алмазная королева

14

Начальник службы криминальной полиции генерал Константин Степанович Луганский никаких празднеств по поводу своего пятидесятипятилетия поначалу не хотел категорически. Но если с друзьями и сослуживцами еще можно было договориться, то с супругой генерала Ниной Ивановной данный номер не прошел.

Окончательно же все стало на свои места, когда Константину Степановичу позвонил не кто-нибудь, а сам заместитель генерального прокурора Константин Дмитриевич Меркулов. Он поздравил генерала с юбилеем и, извинившись, попросил его не слишком удивляться, если гостей на предполагавшемся банкете окажется на пару человек больше, чем запланировали супруги Луганские. И хотя Меркулов пояснять ничего более не стал, Константину Степановичу и так было ясно: происходит нечто весьма важное, и кто-то из приглашенных им на банкет друзей и знакомых находится под колпаком, а его, генерала Луганского, при этом собираются использовать втемную.

И говорить не стоит, что старый служака поначалу здорово разобиделся — тем более что речь шла о мероприятии сугубо личном. Но, как следует поразмыслив над звонком Меркулова, вынужден был признать, что вряд ли его коллеги из прокуратуры решились бы на подобное по пустяковой причине. Так кто же, кто из близких ему людей является на самом деле, если верить Генпрокуратуре, волком в овечьей шкуре?!

Словом, настроение у юбиляра к тому моменту, как гости начали понемногу заполнять просторную генеральскую квартиру, назвать праздничным было трудно. Хотя счастливого именинника он изображал изо всех сил, но Нина Ивановна, полностью изучившая своего супруга за тридцать лет совместной жизни, моментально раскусила мужа.

— Костя, что с тобой? — тихо спросила она, оказавшись рядом с генералом, ухитряясь при этом продолжать улыбаться прибывающим гостям.

— А что со мной? — Луганский приподнял брови и тоже улыбнулся как можно шире кому-то из прибывших.

— Прекрати, меня не обманешь. Что случилось? Что-то серьезное? Здравствуйте, Александр Александрович, рада вас видеть!

— Абсолютно ничего, отвяжись! — неожиданно зло буркнул Луганский. И как раз в этот момент увидел ту самую «дополнительную парочку», о которой предупреждал Меркулов. И сердце генерала тут же ухнуло вниз, ибо дело-то, судя по всему, и впрямь было серьезнее некуда! Молодой человек с рыжей шевелюрой был ему неизвестен, а вот его спутник… С Александром Борисовичем Турецким генералу лет, пожалуй, уже восемь назад, пришлось сотрудничать по одному прехитрому и весьма запутанному делу. А еще Луганский знал абсолютно твердо: Турецкому простые дела не достаются, о помощнике генерального прокурора совсем не напрасно ходили легенды, из коих по меньшей мере половина — истинная правда.

С этой минуты Константин Степанович, кое-как взявший себя в руки, чтобы просто улыбнуться и в точности как остальным гостям кивнуть Турецкому и его спутнику с самым добродушным видом, на самом деле не выпускал посланцев Меркулова из виду ни на секунду: недаром же он когда-то начинал в обычном отделении милиции простым опером! О его напряженном и пристальном внимании к этим двоим никто, кроме Нины Ивановны, так и не догадался. Тем более что с половиной присутствующих Турецкий был знаком или почти знаком. Так что никаких вопросов о его близком знакомстве с Луганским ни у кого не возникло.

На юбилейном банкете Константина Степановича был еще один гость, точнее, гостья, не менее тщательно, чем виновник торжества, скрывавшая свое подлинное настроение. Татьяна Монахова пребывала, несмотря на свою сияющую, как ювелирная экспозиция, улыбку, в ярости. Буквально за пару часов, перед тем как они с Юрием должны были встретиться, чтобы отправиться сюда, Березин-младший позвонил своей любовнице и замогильным голосом сообщил, что он в данный момент находится в больнице, куда только что с обширнейшим инфарктом доставлена его мать, и что, пока ситуация с ней не прояснится, никуда он с места не двинется — тем более на чей-то там банкет, который ему, Юрию, по сравнению со случившимся по фигу.

Объяснять упрямому, как сам дьявол, Юрию, насколько важно и необходимо ему знакомство с этим, как он выразился «сраным ментом», Татьяна не стала — бесполезно! Она давно догадывалась, что эту старую калошу, свою мамочку, Юрий на самом деле если и не обожает, то дорожит ею куда больше, чем отцом. Так что не такой уж он оказался железобетонный и надежный, ее Юрочка. Тем важнее становилось в глазах Монаховой его знакомство с Луганским, который за своих друзей при любых обстоятельствах стоял горой, для которого слова «это мой товарищ» были равносильны словам «святой человек». И какой прекрасный, вполне естественный повод для знакомства, когда теперь еще представится случай? Не исключено, что и вовсе никогда: Монахова потому и торопила старика Березина, потому и подбила Юрия на самостоятельный шаг за спиной генерала, что шкурой чуяла: время поджимает.

Спроси ее кто-нибудь, почему и каким образом, — объяснить Монахова это не сумела бы. Однако вся ее интуиция, натренированная за годы негласной службы, а по сути, настоящего рабства у Валерия Андреевича Березина, вопила именно об этом. Уж чему-чему, а своей интуиции Татьяна доверяла целиком и полностью, по причине того, что та ее ни разу в жизни не подводила!

Монахова сердито тряхнула дивной платиновой гривой, протянула руку, украшенную перстнем с крупным сапфиром, окруженным не самыми мелкими бриллиантами, и изящным движением взяла с подноса проходившего мимо официанта бокал с шампанским. И в этот момент почувствовала на себе чей-то пристальный взгляд. Неторопливо повернувшись; Татьяна безразлично глянула на ближайшую к ней горстку гостей, и тут же ее бровки едва заметно удивленно дрогнули: из толпы друзей Луганского ей радостно улыбался — кто б мог подумать? Тот самый Денис, фамилию которого она решительно не помнила, бизнесмен, выручивший ее тогда с застрявшей в пробке тачкой. Вот уж неожиданность так неожиданность! Что ж, как говорится, что ни делается… Прекрасная возможность хоть так отомстить Юрочке, отдавшему предпочтение своей курице мамаше. Почему нет? Судя по настойчивым звонкам, рыжего бизнесмена не миновала судьба большинства ее знакомых мужчин: влюбился по уши!

Татьяна поначалу почти не обратила внимания на то, что Денис двинулся ей навстречу не один, а в обществе еще одного господина — постарше его, однако весьма подтянутого и элегантного.

— Это судьба! — Денис сиял и светился не хуже Татьяниного перстня, на который успела завистливо покоситься уже Не одна из присутствующих дам. — Здравствуйте, Танечка! Страшно рад вас видеть в доме своего друга. Ох, простите! Знакомьтесь — это еще один мой старый друг. Даже точнее — старший друг. Александр Турецкий.

— Весьма рад! — Вот тут Монахова наконец и взглянула на спутника рыжего бизнесмена. На какое-то мгновение взгляды их встретились, и Монахова неожиданно ощутила легкий холодок, пробежавший по ее полуобнаженной, идеальной формы спине. Где-то она слышала эту фамилию. Где?!

Казалось, Турецкий каким-то таинственным образом прочел мысли женщины:

— Не мучайтесь, Татьяна Николаевна. — Он усмехнулся, слегка прищурившись. — Я вам подскажу, где вы могли слышать мое имя: от вашего шефа. Вы ведь до недавнего времени работали в МИДе? Я не ошибаюсь?

— Не ошибаетесь. — Татьяна тоже слегка прищурилась, стараясь удержать взгляд Турецкого. Сцена напоминала небезызвестную детскую игру в гляделки.

— Ну вот там и слышали. — Голос Александра Борисовича, в отличие от холодного, тяжелого взгляда, был самым что ни на есть добродушным. — Напомню: я первый помощник генпрокурора.

— «Важняк», — бросила автоматически Татьяна.

— Что ж. Так нас тоже изредка называют. Вы, я смотрю, ориентируетесь в нашей среде.

— Если учесть, что среди моих знакомых, — отчетливо произнесла женщина, — числится ваш шеф, наш генпрокурор, — ничего удивительного!

Она усмехнулась и с презрением дернула мраморным плечиком.

— Прошу прощения. — Не глядя больше на Турецкого, словно того тут и вовсе не было, Монахова обернулась к Денису: — К сожалению, радость ваша минимум наполовину напрасна. Я сейчас поздравлю персонально нашего именинника и, к сожалению, должна буду покинуть вас.

— Ну вот. — Денис с искренним огорчением развел руками. — А я-то думал…

— Мне очень жаль, — Татьяна ласково улыбнулась, — но у меня ужасно ревнивый муж, позволил только заехать сюда — поздравить старого друга. Сам он страшно занят, я же должна дожидаться его дома, так уж у нас сложилось. Всего вам доброго!

Круто развернувшись, она поставила так и нетронутый ею бокал с шампанским на ближайший столик, после чего начала пробираться, не слишком торопливо, но и не медля, в противоположный угол гостиной к юбиляру, окруженному о чем-то оживленно болтающими гостями.

Константин Степанович Луганский, наблюдавший эту мимолетную, занявшую не более нескольких минут сцену от начала и до конца, поначалу склонен был счесть ее чистой случайностью: милая, скромная, надежная и выдержанная Танечка Монахова, идеальная во всех отношениях, с его точки зрения, сотрудница МИДа, ну никак не могла быть тем самым «объектом», ради которого на его личном банкете появился сам Турецкий! Очевидно, спутник Александра Борисовича — старый знакомый Тани, вот и познакомил ее с генералом из чувства вежливости. Первые сомнения в собственной правоте Луганский почувствовал в тот момент, когда Монахова, совершенно неожиданно и как раз после увиденной им сцены, вдруг начала прощаться, даже не дождавшись банкетного стола.

— Как же так, Танюша? — На лице Константина Степановича отразилась растерянность. — Сейчас, кстати, и ваш шеф бывший приедет.

— Константин Степанович, солнышко мое, — жалобно произнесла Монахова, — клянусь, я не нарочно. Позвонил муж, ему срочно требуется моя помощь, я даже толком не поняла, что случилось. Простите меня, Христа ради. Клянусь, специально приеду к вам в гости еще раз и по этому же поводу — прямо на днях.

И, легко коснувшись губками щеки именинника, Татьяна почти моментально скрылась в толпе гостей.

Последние сомнения по части того, кто именно интересовал Турецкого на его банкете, оставили Луганского спустя ровно пятнадцать минут после исчезновения Монаховой. На этот раз к нему подошел Александр Борисович — уже один, без неизвестно куда исчезнувшего своего рыжего спутника.

— Разрешите вас поздравить, — мягко произнес Турецкий, — и откланяться. А также примите наши извинения и извинения Меркулова. Надеюсь, мы не слишком спутали ваши банкетные планы? Не сомневаюсь, что посвящать в неожиданные для вас дополнительные обстоятельства вы, генерал, никого не собираетесь.

— Естественно, — Луганский с тоской глянул в глаза Турецкого. — Простите меня, старика, но вы уверены…

— Ну какой же вы старик, прости, господи! — возмутился Александр Борисович. — Пятьдесят пять лет — это для нас с вами не что иное, как возраст расцвета карьеры. Удачи вам, генерал!

Более Турецкий не добавил ни слова, сделав вид, что Луганский и не пытался у него что-то спросить. И вскоре гости были приглашены Ниной Ивановной к банкетному столу — самым оживленным тоном, какой только имелся в ее арсенале.

Однако генерал Луганский прекрасно видел огонек тревоги в глубине ее глаз. Судя по всему, разыгравшаяся здесь мизансцена не укрылась от внимания генеральши. Перехватив взгляд жены, Константин Степанович тут же отвел свой собственный: огонек тревоги сменился другим — торжествующим, на человеческий язык это переводилось одной-единственной фразой: «А что я тебе, старому дураку, говорила?!» Дело в том, что Нина Ивановна Луганская терпеть не могла столь симпатичную ее мужу Татьяну Монахову. Пару раз супруги даже крупно поговорили между собой в связи с «роковой блондинкой».

До сегодняшнего вечера Константин Степанович предполагал, что жена по чисто женской глупости просто-напросто ревнует его к Танечке. Увы, теперь никакой уверенности даже в этом у него не было.

«Лексус» Дениса терпеливо поджидал Турецкого на парковке у дома Луганских. Сам владелец уже какое-то время на новеньком синем «пежо» Александра Борисовича сидел на «хвосте» у Татьяны Монаховой, покинувшей банкет после знакомства, неприятного во всех отношениях.

Турецкий легко вывел Денисова красавца со стоянки и, немного отъехав по тихому переулку в сторону никогда не умолкающего московского центра, притормозил машину в густой тени громады «сталинки», за которой сдержанно гудело Кольцо. Извлек из внутреннего кармана мобильник и набрал рабочий номер Меркулова. Его шеф взял трубку почти сразу.

— Привет, Костя? Паришься на трудовом фронте?

— А ты как думал, — ворчливо буркнул тот. — Это некоторые привилегированные личности у нас на светских раутах тусуются, как выражается нынешняя молодежь. Ну и словечки у них! «Тусуются», «оттягиваются»… Тьфу!..

— Зато как ярко и образно! — усмехнулся Турецкий, никогда не упускавший возможности слегка поддразнить своего старшего друга за его пуританство.

— Короче, — сурово произнес Меркулов, — ты что, уже покинул юбилейное застолье?

— Так же, как и наша дамочка. Ну, доложу я тебе…

— Что, впечатлила? — фыркнул Константин Дмитриевич.

— Несомненно! Но не в том смысле, на который ты делаешь свои прозрачные намеки! Поверь мне, старому волку и не менее старому знатоку волчиц, наша заявительница не просто права — свою новоявленную мачеху Тамара Владимировна, похоже, недооценивает.

— Это ты что, с одного взгляда на фигурантку сделал такой вывод?

— Костя, ты меня знаешь. Скажи-ка, я хоть раз на твоей памяти ошибался, зачисляя кого-либо в кровные наши враги?

— Между прочим, за последнее время ты мне уже во второй раз напоминаешь о своей знаменитой интуиции! Что ж она у тебя так выборочно работает, Саня, в последнее время? На руках у тебя труп, и еще слава богу, что не два. Из Якутска пока что ни звука, информации по нужному нам направлению по-прежнему, считай, ноль.

— Принято, — пробормотал Турецкий. — Насчет информации, кстати, придется тебе лично кое-что у нашего генерального выяснить.

— Да ну?!

— Я серьезно. Мадам между делом весьма изящно пригрозила, что якобы неплохо с ним знакома. Вот и выясни, так это или нет.

Меркулов помолчал, что-то обдумывая, Турецкий терпеливо ждал.

— Послушай, Сань, — сказал наконец Константин Дмитриевич, — а не рановато мы приоткрыли крышку нашей шкатулки с секретом? Если дама и впрямь умна, вряд ли сочтет ваше знакомство случайностью. В итоге ты можешь возвращаться в свой кабинет хоть завтра и…

— Не рано! — прервал шефа Турецкий. — В самый раз, Костя, — это во-первых. И пока что не вижу, чтобы мы что-то приоткрыли — во-вторых. Сам говоришь, с уликами по основной линии у нас хреново. Если дама насторожится — заметь, я не говорю «испугается», поскольку испугать ее— уверен — трудновато. Так вот, если она насторожится, хотя бы одному из Березиных это станет известно. А вот тут испуга уже можно ожидать — слишком многое они рискуют потерять, особенно старший. Засуетятся — непременно ошибутся, проколются. Вот тогда улики и посыплются.

— Ладно, так и быть, порадую тебя раньше, чем это сделает твой любимый друг Грязнов, — смягчился Меркулов. — Звонил он мне с полчаса назад, есть вести из Израиля — от Крота.

— Да ну?!

Турецкий и впрямь порадовался.

— Кротов, согласен, гений: во-первых, нарыл-таки номера тайных счетов этого ихнего Гирша и… Угадай кого.

— Думаю — Кропотина, — после недолгих колебаний предположил Турецкий. — Хотя, если честно, никогда не слышал, чтобы такого рода счета заводились в Израиле! Наших «новорусских» мальчиков все как-то больше Швейцария влечет по этой части.

— Однако ты, представь себе, угадал! Но это еще не все! Алексей Петрович нарыл и вовсе бесценные сведения, причем документально подтверждаемые, если понадобится. Словом, господин Гирш, точнее, его супруга, владеет некой крошечной фирмочкой в городе Назарете, которая поставляет совершенно необработанные, высококачественные камешки, не иначе как намытые на берегах великой сибирской реки Лены, на одно абсолютно закрытое для посторонних граждан производство.

— Недурно! — присвистнул Турецкий. — Надо полагать, если очень постараться, наши друзья-приятели из ФСБ сумеют сговориться со своими тамошними коллегами и приоткроют данную дверцу с их помощью! Хотя бы в той части, которая способна осветить, как на это самое производство формально попадают наши камушки! В соответствии с международными договоренностями, между прочим…

— Ну пока у меня все. Как Тамара Владимировна?

— Денис приставил к ней помимо охраны свою собственную то ли сиделку, то ли медичку, поскольку чувствует она себя, мягко говоря, не очень, обвиняет себя же в гибели матери.

— Хорошо, что хоть не тебя, — проворчал Константин Дмитриевич. — Ну ладно, до завтра. Кстати, Кротов будет дома послезавтра. Надеюсь, к тому времени и Филя в Якутске что-нибудь нароет.

— Я тоже на это очень надеюсь, — вздохнул Турецкий и, распрощавшись с Меркуловым, начал набирать номер Славы. Грязнова. Тут ему повезло меньше. Мобильный у его друга был отключен, ни рабочий, ни домашний номера не отвечали. И только сообразив, что Слава, должно быть, рванул на дачу, Турецкий смирился и, включив движок, тронул «лексус» с места.

Ровно в два часа ночи во двор дома, в котором располагалась конспиративная квартира Турецкого, въехал синий «пежо». Припарковав машину и убедившись, что его собственная, как и договаривались, спокойно дожидается своего хозяина, Денис выбрался наружу и посмотрел на единственные светящиеся окна в доме — на третьем этаже. И лишь после этого набрал номер Александра Борисовича.

— Ваш автомобильчик на месте, дядь Сань, — сообщил он.

— Это радует, — прокомментировал Турецкий совершенно бодрым голосом.

— У фигурантки сегодня день невезения! От Луганских она рванула вначале к Березину-старшему на квартиру, но там его, судя по всему, не было. Потом долго названивала кому-то по разным номерам — абсолютно безрезультатно. Наконец, ей удалось связаться с младшим — то бишь с любовничком. Поинтересовалась, где он. Переспросила: «Все еще в больнице?!» — весьма раздраженно. Потом помолчала и отключила связь. Насчет того, что Березин-младший делает в больнице, пока ничего оказать не могу, будем выяснять завтра. После этого звонка «наша Таня» поехала домой к супругу, судя по тому, как она несколько раз по дороге чертыхалась и материлась, — в отвратительном настроении. Теперь еще одно, ребята сообщили — есть интересные новости из Израиля.

— Новости из Израиля мне известны, Денис, — прервал его Турецкий. — Отправляйся-ка ты спать, мой мальчик. И не забудь, жду тебя завтра ровно в полдень.

— Если вы ждете разноса, господа хорошие, вынужден вас разочаровать! Во-первых, все прекрасно понимаете сами: и гибель пожилой женщины, и твое ранение, Николай, на нашей совести. Как видите, с себя я вину тоже не снимаю. Ну а во-вторых, времени на покаяние просто-напросто нет, что охотно подтвердит присутствующий здесь Константин Дмитриевич Меркулов.

Александр Борисович Турецкий оглядел присутствующих в комнате мрачно насупившегося Севу Голованова и вышедшего из больницы Щербака, рука которого все еще была перевязана. Оба оперативника и только что подъехавшие Меркулов и Грязнов молчали. Зато Денис все-таки не выдержал, ответил:

— Александр Борисович, — он нервно повел плечом, — я не думаю, что мы так уж виноваты! Во-первых, Тамара не сочла нужным и важным ввести нас в ситуацию с акциями фирмы Кропотина, а сами проверить завещание просто не успели…

— А еще мы, — мрачно усмехнулся Турецкий, — как последние лохи, не сочли нужным и важным уточнить эту самую, как ты выразился, ситуацию с акциями хотя бы через того же Гордеева. И что же во-вторых?

— Вот тут, пожалуй, да, — пробормотал Денис. — Недооценили мы профессионализм бандитов. Сосредоточились на «хвосте», двое этих «спецназовцев» за ней посменно почти открыто ходили. Не сообразили насчет киллера.

— Кстати, Николай, — Турецкий повернулся к Щербаку, — как ты его углядел-то в последний момент?

Щербак попытался пожать плечами, очевидно позабыв про свое ранение, и тут же едва заметно поморщился:

— Оптика у него бликанула. Ну а у меня, ясное дело, старые рефлексы. Если бы не солнышко на небе, а, скажем, дождевые тучи, завтра бы мы хоронили не только мать нашей фигурантки, но и ее вместе с ней. Я и заметил-то в последнее мгновение, боковым зрением можно сказать, среагировал и довалить даму на асфальт успел чудом.

— Чудом, говоришь? Что ж, получается, пока Бог еще на нашей стороне. Ладно! Сделанного не поправишь. Денис, на похороны Регины Михайловны отрядишь двоих.

— Я троих собирался.

— Если твои ресурсы позволяют.

— Позволяют, Александр Борисович! Крот возвращается ближайшим рейсом, сегодня. Разрешите доложить по Израилю?

— Давай дуй, — вздохнул Турецкий. — А что, разве ты мне, Костя, вчера не все сообщил?

Александр Борисович повернулся к молча сидевшему в углу Меркулову, но ему ответил не он, а тоже молчавший до этого момента Грязнов:

— Все сведения по Израилю, Саня, у меня, я вчера Константину в общих чертах отзвонился. Вы-то с Денисом на банкете жировали, мобильники отключены.

— Ну ты тоже недоступен был, во всяком случае вечером.

— То, что у тебя вечер, у нормальных людей ночь уже.

— Так что там с Израилем?

— С Израилем ситуация следующая, — вновь вступил Денис, дождавшийся наконец своей очереди. — Крот передал нам названия банков и номера счетов господина Гирша и Кропотина, а Макс с Аликом, потрудившись на славу, выяснили их содержание.

— Это мне уже известно. Говори сразу: что-то из того, что не докладывалось Косте, есть?

— Есть! — кивнул Денис. — Хотя я, конечно, не знаю, что именно дядя Слава сказал Константину Дмитриевичу, но один свежачок точно есть. Крот вчера по факсу переслал нам распечатку одного разговорчика. Не знаю уж, как ему это удалось, но разговор, который записан, любопытен прежде всего его участниками: собеседники — господин Гирш и генерал Березин! Последний без всяких церемоний позвонил упомянутому персонажу в три утра по местному времени.

— Ну-ка, ну-ка? — опережая Турецкого, заинтересованно произнес Меркулов и пододвинулся вместе со стулом поближе к Денису. — Что же, получается, что Гирш и наш Валерий Андреевич — знакомы, и даже настолько, что созваниваются в любое время суток? Кстати, по какому номеру шел разговор?

— Представьте, по домашнему Гирша! — Денис с некоторой гордостью поглядел вначале на Меркулова, затем на Турецкого и Грязнова-старшего. Вот, мол, какие у меня ребята, знай.

— Ай да Крот! — Меркулов покачал головой. — Так-так. И о чем же шла речь далее?

— Речь шла о том, что некая, по словам Березина, «грязная партия» прибудет по известному Гиршу адресу ровно через неделю. Лично я считаю, что под термином «грязная партия» подразумеваются наши с вами камушки — необработанные. Если учесть, куда именно они через господина Гирша попадают.

— Денис, — перебил его Турецкий, — распечатку я прочту, скажи мне только одно: как насчет Кропотина — упоминался он в разговоре?

— Ни словом, как будто его в природе вовсе не существует.

Александр Борисович задумчиво постучал ручкой по столу и повернулся к сосредоточенно молчавшему Грязнову:

— Вот что, Слава. По моему разумению, Кропотина пора приглашать для собеседования. Как думаешь?

— Не рановато? — неуверенно возразил Грязнов-старший. — Судя по всему, он доверяет обоим Березиным абсолютно. Похоже, боится их. А ведь есть еще и юная супруга с крокодильими зубками.

— Саня абсолютно прав! — вмешался Меркулов. — Не рано, а в самый раз, пока он тепленький! В смысле потрясен гибелью своей бывшей жены. Ну не совсем же дурак, должен понять, особенно если узнает наконец о покушении на свою единственную дочь, что следующие жертвы — они. И еще неизвестно, в какой последовательности. Саня, я думаю, даст ему послушать разговорчики его очаровательной супруги с ее любовничком, дабы наш бизнесмен не сомневался, откуда эти ножки растут. Как, Борисыч, я прав?

— Абсолютно! К тому же, ребятки, теперь мы с вами точно знаем, сколько времени нам отпущено на все про все. Когда, говоришь, Денис, «грязная партия» пойдет по назначению?

— Через неделю, Александр Борисович.

— Естественно, каким образом осуществится транспортировка — ни слова?

— Скорее, пара слов: «как обычно». Прочтете сами.

— Прочту! Однако, ребятушки, сами видите — молчание Якутска нам в зарез. Денис, как вы с Филей договаривались насчет связи?

— Крайний срок сегодня вечером, должен позвонить сам. — Денис виновато посмотрел на Турецкого. — Я не понимаю, почему он молчит, четыре дня прошло, звонил всего раз — доложил, что прибыл и с устройством все в порядке.

— Ладно, коли крайний срок пока не миновал, паниковать рано. Теперь — наши дальнейшие действия. Слава, необходимо взять под особый контроль тот самый таможенный терминал, через который уходят официально «обработанные» алмазы. Знакомца Кропотина, который там начальствует, необходимо взять под контроль. Слава, — Турецкий повернулся к Грязнову, — по твоей старой агентуре и вообще эмвэдэшным связям. Есть у тебя человек, которого туда можно было бы на несколько дней подсадить?

— Найдем, — Грязнов азартно блеснул глазами. — Могу предоставить и такого, который… Словом, организует этому знакомцу кропотинскому больничный… на пару недель.

— Э-э-э, господа, — усмехнулся Меркулов, — могу я попросить вас не увлекаться?

Денис не выдержал и откровенно расхохотался, заулыбались и Голованов со Щербаком.

— Ну тогда сам этим займись, — подмигнул Константину Дмитриевичу Грязнов-старший.

— И займусь, — кивнул Меркулов, — причем без каких-либо нарушающих УК РФ авантюр.

— Ну на то ты и генерал от прокуратуры — не то что мы, менты поганые, — беззлобно улыбнулся Грязнов. А Меркулов в ответ кивнул и повернулся к Турецкому:

— Значит, так. Я правильно понял, что господина Кропотина ты хотел бы видеть непосредственно здесь, а не в официальном кабинете?

— Угу. Так же как и некоего господина Петра Сергеевича Лагутина, о котором вы, друзья, часом, не забыли?

— Обижаете, Александр Борисович, — ответил ему на этот раз Денис. — Я как раз собирался вам сказать. Его двойную бухгалтерию в «Фианите» Алик взломал на раз-два. Вое же надо быть полным идиотом, чтобы все эти подкожные свои делишки хранить в компьютере. Словом, повод у нас теперь вызвать его официально есть, а уж неофициально — тем более.

— Вначале я хотел бы видеть Кропотина, — покачал головой Турецкий. — Давайте, ребятушки, сделаем так…

Владимир Александрович Кропотин приехал на похороны своей бывшей супруги, как он униженно объяснял данный поступок своей новой жене, исключительно, чтобы поддержать Томочку. Тамара и впрямь нуждалась в поддержке, это было понятно с одного взгляда на нее. Женщина больше не плакала: во-первых, за четыре дня, прошедшие с момента трагедии, все слезы были выплаканы. Во-вторых, уколы, которые делала дважды в сутки Денисова медсестра, не отходившая от нее ни днем ни ночью, погрузили Тамару в какое-то странное состояние — словно все, что происходило на ее глазах, не сон даже, а что-то вроде кадров, мелькающих на экране.

На отца, вылезшего на глазах дочери из незнакомого ей черного лимузина, Тамара поглядела с той же болезненной отстраненностью, словно не понимая, что он делает здесь, возле кладбищенских ворот.

На самом деле Владимир Александрович был в шоке, внезапная гибель Регины Михайловны подействовала на него куда сильнее, чем мог предположить даже он сам. Кому могла помешать Регина настолько, чтобы пойти на убийство?! Мысль о том, что его горячо любимая Танюша, настоящий ангел во плоти, может иметь к смерти Регины Михайловны хоть какое-то отношение, не приходила Кропотину в голову не потому, что он был глуп. Хотя, как известно, сильная страсть — а именно страсть испытывал Кропотин к своей молодой иене — даже очень умных людей делает глупее.

Однако, не зная о прошлом Татьяны практически ничего, кроме того, что она сама сочла нужным сказать ему, полагая, что с Березиным-старшим она познакомилась, как и утверждала, совсем недавно, в доме своего бывшего шефа, а с Юрием и вовсе только-только, на его собственной фирме, Владимир Александрович сосредоточил все свои подозрения на генерале и его сыне. Но и тут ему было непонятно, для чего может тому же зятю, да еще, кажется, действительно бросившему Тамару, понадобиться смерть Регины. Или — исчезновение Мони. Впрочем, Моня всегда был темной лошадкой, так что, возможно, исчез на некоторое время по своим собственным делам и инициативе.

Словом, как представлялось Кропотину, убийство его бывшей жены — загадка почти неразрешимая. Вряд ли следственные органы ее когда-нибудь разгадают. Да и кто такая, в конце концов, Регина, чтобы рвать пупок в поисках убийцы? Больная, немолодая женщина, даже, стараниями самого Кропотина и его юристов, уже не являющаяся владелицей акций фирмы…

Тягостная процедура похорон, вид бледной, почти прозрачной от этой своей бледности дочери, глядящей сквозь него, словно не видящей собственного отца, выбили Владимира Александровича из колеи окончательно. От каждого мимолетного взгляда на Тамару сердце его против воли болезненно сжималось: как мог, как умел, Владимир Александрович любил свое единственное дитя, а сейчас, глядя на отстраненно-безразличную дочь, вдруг остро осознал, как же на самом деле жаждет от нее взаимной, горячей любви! Как хотелось бы ему, чтобы его умница (вся в мать!) и красавица даже в своем горе (тоже в мать!) дочь рыдала сейчас на его, отцовском плече, как на единственной стоящей опоре в беде. Чтобы с удвоенной любовью, доверчиво, как в ее детстве, когда жизнь была совсем-совсем иной, прижалась к нему, изливая свою беду единственному теперь в ее жизни родному человеку! Увы, ничего похожего и в помине не было, и Кропотин с той же ясностью ощутил, что вина в этом — его, и ничья больше.

Тамара в нем не нуждалась. Ни в той степени, в какой хотелось бы Владимиру Александровичу, ни, возможно, вообще в какой-либо… Что ж, поделом ему.

Церемония наконец завершилась, в ряду могил вырос еще один холмик, плотно укрытый свежими венками, украшенными лентами. Кропотин видел, как его дочь в сопровождении совершенно незнакомых ему людей, из которых он знал только ее домработницу Ольгу, медленно уходит прочь от могилы, даже не поискав отца глазами. «И поделом мне», — подумал Владимир Александрович как-то вяло и тоже побрел в сторону выхода, где прямо за воротами стоял его новый лимузин — черный, словно специально приобретенный в знак траура. Так же вяло Кропотин подумал, что избавится от этого приобретения, принадлежащего фирме, немедленно. Машина будет теперь всегда вызывать у него исключительно кладбищенские ассоциации. Или пусть Юрий, позарившийся на эту тачку и настоявший на ее приобретении, сам ездит на лимузине.

За этими ненужными мыслями Владимир Александрович не заметил, что бредет к выходу с кладбища в одиночестве, что его охранник как сквозь землю провалился. Обнаружил он это, только дойдя до машины. Оглядевшись, недоуменно пожал плечами и нырнул в громадный полутемный салон, дверца которого сказалась открытой. Водительское место, как он успел заметить, несмотря на то что салон от кабины отделяло темное, почти непроницаемое для света и совсем непроницаемое для звука стекло, тоже пустовало.

Возможно, отметив эти необычные детали, Владимир Александрович и поостерегся бы садиться в машину. Но когда он автоматически распахнул дверцу салона, из глубины его послышался приветливый голос, даже показавшийся Кропотину знакомым.

— Садитесь, Владимир Александрович. — И в поле его видимости оказался мужчина вполне приличного вида, с сочувствующими светлыми глазами и аккуратно причесанной темно-рыжей шевелюрой. — Тамара Владимировна попросила меня проводить вас, а водитель сейчас вернется, это она его зачем-то позвала. Да не пугайтесь, вот мои документы!

Красная книжечка, протянутая Кропотину, на обложке которой тот заметил слова «Министерство внутренних дел», успокоила Владимира Александровича, и он сел в машину рядом с рыжеволосым.

— Вы, вероятно, следователь? — вздохнул Кропотин. — Из-за Регины? Но я вряд ли сумею вам помочь, мы не живем вместе уже год. Даже представить не могу.

— Вы нам, Владимир Александрович, — мягко прервал его собеседник, — помочь действительно вряд ли сумеете. А вот мы вам — да.

— Мне? Кропотин глянул на мужчину с искоркой интереса. — А почему вы, собственно говоря, решили, что я нуждаюсь в помощи?

— Мы не решили, мы знаем. В частности, то, что следующей жертвой убийцы станете вы, а затем ваша дочь, на которую, кстати сказать, уже покушались на днях…

— По… Что? На Тому?! Но… Господи, не может быть!

Денис Грязнов удовлетворенно отметил, как враз побледнело лицо Кропотина.

— Но почему я должен вам верить? Почему сама Тамара мне ничего не сказала?!

— Потому что по ряду причин мы попросили ее этого не делать. Владимир Александрович, только не нужно делать вид, что вы не знаете о том, что среди сотрудников вашей фирмы есть профессиональные убийцы.

— Господи, да о чем вы?! Клянусь, я…

— Владимир Александрович, — перебил Кропотина Денис, — водитель возвращается. Сейчас мы назовете ему адрес, по которому нас с вами следует отвезти. Там вам предоставят все необходимые доказательства, там вы и будете объяснять, что знали, а что нет. Конечно, если собственная жизнь и жизнь вашей дочери вам действительно дорога!

— Это… Это шантаж, — пробормотал Кропотин. — Но вы не оставляете мне выхода. Куда вы хотите меня везти? И где мой охранник?!

— Поедем мы на одну из конспиративных квартир МВД, а охраннику вашему делать там решительно нечего — так же как и водителю. Посему повезет нас знакомый вашей дочери Тамары Владимировны.

— Вы же сказали, что мой водитель идет.

— Ну я его и имел в виду. Ваш шофер сейчас находится за рулем машины Тамары Владимировны, по ее просьбе. Точнее — как она ему сказала, вашей. Вы ведь волнуетесь о безопасности Тамары?

— Черт-те что! — Владимир Александрович Кропотин с легким стоном откинулся на спинку мягчайшего сиденья, обтянутого лайкой. И совсем уж нелепо подумал: «Проклятый лимузин. Все из-за него! Сегодня же отдам его этому щенку Юрке, пусть сам ездит».

Следующая мысль была совсем неприятной. Что, если его, Владимира Александровича Кропотина, таким вот хитрым способом просто-напросто взяли в заложники? Допустим, чтобы затребовать огромный выкуп?

Или и того хуже. Ведь пропал же куда-то Моня?! А ксиву сейчас какую хошь состряпать — плевое дело!

Владимир Александрович с ужасом покосился на своего незваного спутника и наткнулся на почти веселый взгляд.

— Не бойтесь, — тот уже откровенно усмехнулся, — это не похищение! Пообщаетесь со следователем, и отвезем вас куда скажете!

…В этот самый момент Александр Борисович Турецкий с огромным интересом изучал два документа, доставленные ему час назад Володей Демидовым. Судя по содержанию, именно им суждено было переломить течение следствия, как минимум, ускорив его.

Под номером один числилась распечатка разговора, а точнее, настоящего разноса, устроенного генералом Березиным собственному сыночку: прослушка, установленная в березинской квартире, дала результат быстрее, а главное, более весомый, чем ожидалось. Пленка с записью семейного скандала была тут же, и, вставив ее в маленький портативный магнитофон, Турецкий внимательно прослушал интересующую его часть разговора еще раз.

Дальнейший монолог вновь впавшего в сильнейший приступ ярости Валерия Андреевича состоял в основном из прихотливо закрученной матерщины и ничего нового к информации не добавил. Но и услышанного было более чем достаточно, чтобы версия о тех, кто именно покушался на Тамару Владимировну, подтвердилась. Какая жалость, что прослушка, организованная таким вот частным образом, с точки зрения законодательства не является уликой.

Что касается второго документа, наконец-то пришедшего от Фили Агеева из Якутска, то, с точки зрения Александра Борисовича Турецкого, именно он мог вывести их на след контрабандистов. Хотя представлял собой всего лишь небольшой, размером в страницу, факс.

Александр Борисович понятия не имел, где Агееву удалось добыть хоть и не полный, как оговаривался сам Филя, но очень важный перечень фирм, в адрес которых отправлялись из Якутска необработанные алмазы.

Из всего списка его заинтересовал один адресок: небольшая фирма по изготовлению ювелирных изделий, зарегистрированная в подмосковном Орехово-Зуеве. Фирма носила октябрятское название «Звездочка».

Турецкий придвинул к себе лист бумаги с основными сведениями по владельцу еще одной, уже московской, фирмы, принадлежащей тому самому Петру Сергеевичу Лагутину, который после встречи с генералом Березиным напился до бесчувствия.

«Фианит» был фирмочкой средней руки, с не слишком большим оборотом. Занимался действительно, если верить документам, искусственными камешками — фианитами. Но вот что любопытно: в ряду клиентов, которым Лагутин поставлял свои камешки, числилась и ореховская «Звездочка». Правда, неофициально, а как раз среди той информации, которую, взломав, как выразился Макс, «детсадовскую» защиту, он же и выудил. Еще один момент, показавшийся Турецкому странным. Помимо фианитов на «Звездочку» поставлялась какая-то неведомая «тара», причем поставлялась систематически — в одно и то же число, один раз в месяц. Числом не менее трех и не более семи «м. у.», что, очевидно, означало «металлические упаковки».

Александр Борисович еще раз перечитал довольно скупые сведения о «Фианите» и его владельце — все-таки ребята Дениса, да и он сам, не сочли, видимо, их особо важными, Похоже, зря!

Турецкий посмотрел на часы и начал убирать со стола бумаги. Время давно перевалило за полдень. А это означало, что вот-вот появятся Денис с Кропотиным.

Александр Борисович ни на секунду не усомнился, что операция по доставке к нему Владимира Александровича пройдет гладко. Для Дениски, прошедшего горнило чеченской разведки, это была даже не задача, а так — что-то вроде легкой разминки.

— Не может быть. — Владимир Александрович издал еле слышный стон и уронил голову на руки. Запись, которую дал ему прослушать Турецкий, кончилась, но пленка, мягко шурша, продолжала крутиться, и это был единственный звук, нарушавший тишину в комнате.

Выглядел Кропотин сейчас жалко: моментально сжавшаяся, словно уменьшившаяся в размерах фигура, волосы, маскировавшие лысину на затылке, соскользнули, отчего весь имидж успешного господина вдруг развеялся, как дым от догоревшего костра. Сейчас перед Турецким сидел обыкновенный, далеко не молодой мужчина, в одно мгновение осознавший, что вся его жизнь на самом деле давно и необратимо разбита, а то, что он принимал за везение, счастье, дар судьбы, оказалось иллюзией.

— Владимир Александрович, — мягко окликнул Кропотина следователь, — возьмите себя в руки. У нас впереди очень важный разговор, к сожалению, необходимо срочно принимать меры, чтобы уберечь жизнь вашей дочери и вашу.

Александр Борисович выключил магнитофон. Кропотин слегка шевельнулся и с видимым усилием поднял на Турецкого посеревшее, сразу состарившееся лицо и криво усмехнулся:

— За меня не беспокойтесь, мне теперь все равно, жить или не жить.

— Бросьте! — Турецкий поморщился. — Будьте, в конце концов, мужчиной! Не вы первый и не вы последний погорели на бабе, разве нет? В любом случае жизнь единственной дочери, надеюсь, стоит в ваших глазах того, чтобы собраться и взять себя в руки!

— Да-да, вы правы, — Кропотин тяжело сглотнул образовавшийся в горле ком и неожиданно покачал головой: — Знаете, а ведь Бог-то и вправду есть.

— Что вы имеете в виду? — осторожно поинтересовался Александр Борисович.

— Есть Возмездие, значит, и Бог есть. Я предал Регину, можно сказать, что и убил ее, пусть не своими руками. А Таня в свою очередь предала меня — страшно, безжалостно и… И тоже вплоть до убийства, которое пока просто еще не состоялось.

— Видите ли, госпожа Монахова не столько предала вас, сколько обманула, сумела завлечь в ловушку, заготовленную с помощью Березиных. Так что…

— Ах, Березины… — Владимир Александрович нервно хохотнул. — Насчет них, папочки и сыночка, удивляться не приходится. Но ведь и тут виновен-то получаюсь я, и никто иной — перед Томочкой виновен, моей единственной девочкой.

Он вдруг с ужасом поглядел на следователя:

— Господи. А вдруг сейчас, пока мы с вами разговариваем, они ее… Они…

— Не волнуйтесь! — остановил его Турецкий. — Вы же слышали, в какую ярость впал генерал, услышав о покушении? Конечно, вряд ли убийцы остановятся, просто выждут какое-то время. Пусть выжидают. Завтра утром мы отправляем Тамару Владимировну в Лондон. С ней полетит наш человек в качестве охраны и наша же сиделка, профессиональная медсестра.

— Я… Я заплачу вам, хорошо заплачу, только уберегите девочку! Прошу вас. Простите, я не запомнил, как вас зовут.

— Александр Борисович Турецкий, старший следователь, Генпрокуратура. Охране уже заплатили, а вот нам платить не нужно, во всяком случае деньгами.

Кропотин непонимающе уставился на следователя:

— А чем же, если не деньгами?

— Откровенностью, Владимир Александрович, откровенностью за откровенность. Даже если лично вам это грозит… Скажем так, неприятностями.

— Я все равно не очень понимаю.

— Владимир Александрович, я хочу, чтобы вы поняли для начала одно: о махинациях с алмазами на вашей фирме мы знаем. Знаем и о том, какова основная сфера деятельности вашего так называемого «спецназа».

Кропотин жалко усмехнулся и пожал плечами.

— Значит, вы знаете больше моего. Я не про камешки, а про подразделение, которое вы так называете «спецназ». Томочка его зовет так же, только добавляет «бандитский». И это все, что знаю и я сам, даже не знаю — могу только догадываться. По каким-то обрывкам распоряжений Юрия, которые слышал случайно, ну еще по каким-то деталям. Но ведь это не доказательство, верно?

— Ну, хорошо. У вашей дочери сложилось впечатление, что вы боитесь своего зама по безопасности, пока все еще числящегося вашим зятем.

— Боюсь! — Владимир Александрович посмотрел Турецкому в глаза и тут же отвел взгляд. — Можете меня осуждать, но я действительно их обоих боюсь! Потому что давно уже чувствую, что мои подозрениям их деятельности, происходящей за моей спиной — поверьте, что последнее правда! — верны. Чувствую, что убить меня им ничего не стоит. Господи, если б я знал, что Татьяна…

— Давайте о Монаховой позднее, — твердо перебил его Турецкий. — И вернемся все-таки к алмазам.

Кропотин молча кивнул и задумался, словно преодолевая какие-то сомнения внутри себя. Турецкий терпеливо ждал, понимая, как тяжело сейчас этому человеку, на которого и без того свалилось предательство любимой женщины, ещё и добровольно отдать в руки следствия сведения, которые равны краху его бизнеса. А в итоге — что останется в итоге от всей его благополучной, вроде бы так прочно и красиво налаженной жизни? Прах и пыль, пыль и прах. Как там сказано: «Из праха Я сотворил тебя, и прахом и станешь». Или что-то вроде этого. Дело не в словах, а в смысле, а смысл-то тот самый! Благополучие, созданное ложью, обращается в прах не только само, но и. своего владельца влечет за собою.

— Александр Борисович, — Кропотин тяжело вздохнул, — я готов ответить на ваши вопросы, только начать мне придется издалека.

— Время у нас есть, правда, не знаю, как у вас.

— У меня? Мне теперь, кажется, все равно. Похоже, что и у меня впереди времени более чем достаточно, не так ли?

Кропотин криво усмехнулся и вопросительно поглядел на Турецкого.

— Ну, тут обещать ничего не могу, но многое зависит от вас самого.

Владимир Александрович еле заметно кивнул и, дождавшись, когда следователь включит магнитофон и извлечет из ящика стола протокол, приступил наконец к своему нелегкому рассказу.

— Все началось несколько лет назад, тогда вернулся на родину из Израиля брат моей жены… покойной жены… Соломон Кац, который несколько недель назад куда-то исчез.

Александр Борисович Турецкий слушал исповедь Кропотина, почти не прерывая его, привычно заполняя вслед за Владимиром Александровичем протокол, — в сущности, первый официальный документ, появившийся наконец в деле об алмазах.

Почти все, что рассказывал Кропотин, следствию было известно, разве что за исключением нескольких обстоятельств и деталей, часть из которых действительно были важны. Одна из них касалась таможни.

— Насколько я понял, — произнес Турецкий, отрываясь от протокола, — полуобработанные алмазы идут постоянно через один и тот же таможенный терминал. Кстати, по сравнению с абсолютно не обработанными камнями, цена их намного ниже?

— Ниже. Но все-таки не настолько, насколько ниже цена обработанных, — вздохнул Владимир Александрович. — Понимаете, область применения наших камней все же, во-первых, шире, чем уже ограненных. Но даже не в этом дело.

— А в чем же?

— В Израиле ювелирная промышленность развита гораздо лучше, чем у нас, там есть очень древние ювелирные династии со своими секретами обработки алмазов, превращения их в редкие по качеству бриллианты. Задача моих мастеров — только тронуть алмазы своей обработкой, оставляя подлинным мастерам возможность применить все свое умение к алмазу, после чего цена его резко возрастет. Это, кстати, основная причина, по которой частным фирмам запрещено экспортировать необработанные камни.

— Так что там с таможней, Владимир Александрович?

— Ну… Все как обычно это бывает… В начальниках там мой старый приятель ходит, еще по Якутску. Конечно, я ему плачу ежемесячно немалую сумму. Зависит она от величины отправляемой партии. Плачу за то, чтобы мой груз не досматривали или, если по обстоятельствам приходится досматривать — их ведь тоже проверяют иногда, — он предупреждает нас заранее и мы экспортируемся днем позже.

— Скажите, вам о чем-нибудь говорит название таких фирм, как «Фианит» и «Звездочка»?

— О «Фианите» вроде бы слышал что-то, но что именно, не помню точно. «Звездочка»? Нет, простите, не слышал. Единственная фирма, с которой я имею дело, находится в Якутске, это наши поставщики: «Диамант».

Название, как видите, частично совпадает с названием моей фирмы, мы регистрировались почти одновременно: я неплохо знаком с ее хозяином Платоном Ойунским. Когда я приезжал еще в качестве простого инженера туда в командировки, Платон работал уже главбухом — командировку он мне и подписывал, как правило. Он меня тогда в один из приездов и познакомил с Березиным. Я имею в виду старшего.

— И что же делал там тогда нынешний генерал?

— Я уж теперь и не припомню. Но если память не изменяет, вроде бы с проверкой какой-то приезжал, что ли. Да и знакомство это было случайное, поверьте. Так, на ходу, вроде как двое москвичей в кабинете Ойунского оказались случайно — ну Платон нас и познакомил, хотя кто я тогда был, и кто он… Во второй раз я с генералом встретился уже при Соломоне, фирму мы с год как раскручивали. Такая вот роковая случайность — встретились в гостях у моего близкого друга, президента нашей алмазной палаты. То есть подружились-то мы с Нечаевым куда позже, тогда я для Михаила Сергеевича был мелкой сошкой, хоть и имел дело с камешками. Ну, это отдельная история.

— Давайте вернемся к сегодняшней ситуации. — Турецкий не стал углубляться в отношения, сложившиеся между Нечаевым и Кропотиным по очень простой причине. Сейчас ему не хватало информации, для того чтобы попытаться выяснить через бизнесмена, в какой мере тот в курсе израильской части судьбы своих алмазов. Да и скорее всего — Турецкий считал так чисто интуитивно — большая часть дел Березиных на сегодняшний день и впрямь происходит за спиной Владимира Александровича. Бизнесмен — Турецкий чуял это шкурой — не лгал, утверждая, что никогда не слышал о «Звездочке» и только краем уха о «Фианите».

Александр Борисович все увереннее полагал, что основная часть алмазной контрабанды, кусок более чем жирный, каким-то хитрым образом утекает за рубеж за спиной Кропотина. И что обе фирмы — «Фианит» и орехово-зуевская «Звездочка» — имеют, к этому самое непосредственное отношение.

Его размышления прервал звонок мобильного.

Извинившись перед бизнесменом, Турецкий включил связь:

— Слушаю.

— Здравствуйте, Александр Борисович, это Галя Романова. Мне очень нужно с вами повидаться, если можно, после работы.

Турецкий колебался не более секунды. Вряд ли девушка решилась побеспокоить его из-за пустяка.

— Там же, где в прошлый раз, ровно в двадцать ноль-ноль.

Он отключил связь и поглядел на своего собеседника, который явно держался уже из последних сил.

— Вы себя неважно чувствуете?

— Не обращайте внимания, — Кропотин махнул рукой и зябко поежился, хотя в комнате было, на взгляд Александра Борисорича, даже жарковато.

— Давайте-ка, Владимир Александрович, продолжим наш разговор в следующий раз, — решительно произнес следователь. — В мои планы вовсе не входит доводить вас до обморока. И еще одно: вы, вероятно, понимаете, что ваша супруга не должна знать ни о этом разговоре, ни о том, что вы в курсе ее… э-э-э… художеств.

— Вы весьма деликатный человек, Александр Борисович, — покачал головой Кропотин. — Чтобы не выдать ни себя, ни вас, мне, вероятно, в ближайшее время нельзя видеться с женой. Вы действительно уверены, что Томочка сейчас в безопасности?

— Уверен. И как же вы предполагаете от нее изолироваться?

— Не знаю. — Кропотин болезненно поморщился и сильно потер пальцами лоб. — Я сейчас плохо соображаю.

Турецкий задумчиво посмотрел в лицо Владимира Александровича.

— Вот что. У вас самого-то есть где перекантоваться в это самое ближайшее время?

— Н-не знаю. Если бы возможно было у Томочки. Только вряд ли она это позволит. Сейчас я ее понимаю, очень хорошо понимаю.

— Попытаемся ее уговорить, Владимир Александрович. Если ваша дочь убедится, что вы наконец-то оказались с ней по одну сторону баррикады, уверен, она вас примет — несмотря ни на что. Так я звоню Тамаре Владимировне?

— Право, не знаю… Знаете, она ведь меня даже на поминки не позвала.

Турецкий пододвинул Кропотину протокол:

— Прочтите и, если все верно, распишитесь на каждой странице, а я пока сделаю пару звонков.

Он быстро набрал номер Дениса, почти со стопроцентной уверенностью предполагая, что тот находится сейчас рядом с Тамарой Владимировной, и не ошибся.

— Значит, так, на твоей совести — уговорить нашу заявительницу принять на пару дней ее отца под свою крышу. Да, да! Давай, и побыстрее, я не отключаюсь, жду!

Те несколько минут, которые понадобились Грязнову-младшему, чтобы пообщаться с Тамарой, показались ее отцу, слышавшему слова Турецкого, вечностью. Озноб оставил его, теперь Кропотину вдруг сделалось жарко. Он напряженно всматривался в лицо следователя который тоже напряженно выслушивал неведомого ему Дениса.

Наконец Турецкий отключил связь и, посмотрев на Кропотина, улыбнулся:

— Все нормально, Владимир Александрович, сейчас вас отвезут к Тамаре, но предварительно вам придется позвонить супруге и сказать, что вы срочно летите в Якутск, когда будете — не знаете.

— В Якутск? — Кропотин растерянно взглянул на Александра Борисовича. — Да, но… Они могут проверить, так ли это, и очень легко!

— На здоровье, пусть проверяют, — улыбнулся Турецкий. — Кто сказал, что им скажут правду?

— Но как же… а Ойунский?!

— Н-да. А я-то полагал, что наши «новорусские» вруны хоть куда — все поголовно. Звоните вашему Платону, плетите ему, чтоб все было наверняка, про свой якобы новый роман, просите его вас покрыть. Какой же мужчина в такой ситуации не поймет другого мужчину? Насколько знаю, Ойунский — тот еще ходок! Ну? Говорите, что хотите укрыться с вашей новой пассией и от партнеров, и от супруги. Полагаю, ваши отношения с ним это вполне позволяют?

— В общем, да. Надо же, забавно. — Владимир Александрович неуверенно улыбнулся. — Я сам не додумался бы ни за что.

— Ну не в Израиль же вас было «отправлять» к вашему приятелю Гиршу? А больше как будто некуда.

— А что скажет Платон, для чего я якобы к нему того… прибыл?

— Пусть сам придумает! Надо же и его творчеству место дать.

Турецкий едва сдерживал улыбку.

Платон Кирович Ойунский, с которым Кропотин связался по мобильному номеру, известному только ближайшим друзьям бизнесмена, надежды Турецкого оправдал с лихвой. Возможно потому, что на момент звонка сам он пребывал в финской бане в веселой компании, включавшей в том числе нескольких не самых стеснительных на свете красоток.

Отсмеявшись над своим незадачливым партнером, на что Платону потребовалось не менее трех минут, он великодушно предложил свой вариант: мол, специально выманил Кропотина сюда, чтобы отметить в его обществе свой приближающийся юбилей, который и впрямь начал отмечать заранее.

— Очень удобный вариант, — одобрил Турецкий. — Сейчас вы позвоните супруге, затем отключите мобильный на ближайшие несколько часов. На юбилеях таких субчиков, как ваш Платон, обычно напиваются до полного бесчувствия, так что отсутствию связи с вами никто не удивится.

Александр Борисович Турецкий аккуратно сложил подписанные Кропотиным листки протокола и, заперев их в стол, самолично проводил бизнесмена до его машины.

Первое, что он сделал, вернувшись в квартиру, — набрал номер своего непосредственного начальника и старого друга Кости Меркулова.