Амазонка пустыни

XX

Фанни уже вскочила на своего Аксая, Васенька при помощи Идриса гомоздился на своего маштака. Ему все неудобны стремена, и он каждый раз их перетягивает, то велит укоротить, то удлинить. Ни у Идриса, ни у Царан-ки лошади не поседланы, значит, едут вдвоем. Tete-a-tete устраивают.

Не нравится это Ивану Павловичу. Вовсе не нравит-ся. Во-первых, что за человек Васенька? Черт его знает. Миллионер — значит человек, выросший в убеждении, что за деньги все позволено и деньгами все купить мож-но. Во-вторых, человек, по-видимому, без принципов. Самодур и «моему нраву не препятствуй», что хочу, то и делаю…

Да и в пустыне… без вестового… Мало ли что может случиться?.. С тем же Васенькой? Ну, хотя солнечный удар… Или упадет с лошади… Ишь как стремена-то опустил, ноги болтаются совсем. Хорош наездник!

— Царанка, — подозвал Иван Павлович калмыка, едва только Васенька с Фанни выехали за дом. — Ца-ранка, седлай-ка, брат, Пегаса и айда за барышней. Мало ли что в пустыне! Может, помочь надо будет. По-нимаешь?

— Понимаю. Очень даже хорошо понимаю. Только я седлаю Мурзика. Не так заметно, а тоже резвый лошадь.

Царанка свое дело понимал. «Москаль нет хороший, ух, нехороший человек. Царанка по луна смотрел, Царан-ка по звездам смотрел. Нет… счастья нет. Совсем плохой человек».

И Царанка с той быстротой, на которую только кал-мыки и способны, накинул седло на Мурзика, взял пат-ронташ и винтовку Запевалова, свистнул и спорой рысью выскочил вслед за своей госпожой.

«Может быть, это и подлость посылать согляда-тая, — подумал Иван Павлович, — но иначе я не мог по-ступить. Даже и при том условии, что мне нет никакого дела до Фанни, как и ей нет до меня дела»…

Повернувшись от сарая, он увидал на веранде бес-печно сидящего Гараську.

— Что же не укладываетесь? — сказал он, стараясь не обратить внимания Гараськи на то, что он сделал, и чув-ствуя, что старый охотник видит его насквозь.

— Чего собираться-то. Успеем. Результата надо вы-ждать. А это ты, того… Правильно… Калмыка-то вслед… При нем, брат, свидетели нужны. Ух, посмотрел я на него — жох! Ну, жох!.. А уже врет! Через Гималаи махнул… А до Кольджата еле дополз…

Очень долго «катались» на этот раз Васенька с Фан-ни. Иван Павлович совсем истомился, ожидая их. И Га-раське надоело ходить возле накрытого для обеда стола, на котором стояла остуженная в Кольджатке водка.

— Согреется, брат Иван, как полагаешь? А ну-ка, молодец, отнеси-ка ты ее опять в реку. Только погоди. Я единую, чтобы заморить червяка, с корочкой с со-лью…

И выпив, старик дал бутылку Запевалову, чтобы тот опять опустил ее в Кольджатку.

Наконец раскрасневшаяся, легким галопом вскочила во двор Фанни и звонко крикнула: «Царанка! Прими ло-шадь!» И, откуда ни возьмись, с донским казачьим шиком полным карьером подлетел к ней калмык и на лету соскочил на землю и принял Аксая.

Фанни не удивилась, что он ездил.

За ней рысью, расхлябанно болтаясь на длинных стре-менах, въехал во двор, подрумянившийся на солнце Ва-сенька. Он был не в духе.

— Сорвалось, — прохрипел Гараська, — эй, люди… давайте водку…

— Ух, да и голодна же я, — с напускным оживлени-ем, входя на веранду, проговорила Фанни. — Сию мину-ту переоденусь. Проголодались, Герасим Карпович?

— Как не проголодаться. На целый час опоздание. Васенька был мрачен и молчалив. Он пошел помыть руки и попудрил лицо от загара.

К обеду Фанни вышла скромно одетая в самую ста-рую свою серенькую блузку и с гладко причесанными волосами, что очень шло к ее девичьему лицу.

— Что же, собираться прикажешь, Василек? — спро-сил Гараська после первой рюмки.

— А то, как же! Непременно. Я сказал же. Завтра едем. Вы нам, Иван Павлович, одолжите ячменя на доро-гу. И уже я вас попрошу вечером счетик, что мы должны за продовольствие.

— Решительно едешь? — спросил Гараська.

— Решительно и бесповоротно. — Ну и, слава Богу! Погладим дорожку.

— Да ты это которую?

— Э, брат, сколько перевалов, столько и рюмок, а пе-ревалам нет числа.

Кончили обед, Васенька пошел отдохнуть немного, Гараська отправился укладывать вьюки, Фанни медлен-но прибирала посуду на столе.

— А вы что же, укладываться? — спросил ее Иван Павлович.

— Я не поеду, — сухо сказала Фанни. — Передумала.

Иван Павлович ничего не сказал.

— Что же вы не спрашиваете меня, почему я не еду, — шаловливо, с прежней мальчишеской ухваткой спросила Фанни.

— А мне какое дело? Вы свободны, как ветер.

— А какое дело вам было посылать сегодня нам вслед Царанку? — лукаво спросила Фанни.

— Кто вам это сказал? — смущенно пробормотал Иван Павлович.

— Уж конечно, не Царанка. Он ни за что не выдаст. Милый дядя Ваня, я вам очень благодарна за вашу забо-ту… Но неужели вы думаете, что я и без Царанки не спра-вилась бы с этим господином?

— А разве было что?

— Какой вы любопытный!

— Простите меня, Фанни.

Она посмотрела грустными глазами на Ивана Пав-ловича и печально сказала:

— Да, я не еду в это путешествие, которое могло бы быть полно самых интересных, самых необычных при-ключений. И это так ужасно!.. Но Василий Иванович ока-зался не таким человеком, каким я его себе представляла.

— Он обидел вас, Фанни?

— Боже упаси! Нет. Конечно, нет. Скорее, я обидела его… Видите… Мы ездили пять часов шагом. По пусты-не. Лошадь у него идет тихо, шага нет. Мне хотелось ска-кать, резвиться, делать тысячи безумств, стрелять орлов. А мы говорили. Все говорили, говорили. Господи, чего я ни наслушалась. Дядя Ваня, неужели не может мужчи-на смотреть на женщину иначе, как на предмет для свое-го наслаждения. Я оборвала Василия Ивановича и дала ему понять, что он жестоко во мне ошибается. Он умолк, но ненадолго. Он начал рассказывать про свои миллио-ны, про то большое дело, которое он ведет в Москве, про то, как в него всюду все влюблялись. Потом заговорил, что он одинок в своих путешествиях, что он давно искал себе женщину-товарища, ну, конечно, такую, как я, что он готов пропутешествовать со мною всю жизнь, звал на Камчатку и Клондайк и закончил тем, что сделал мне формальное предложение стать его женой…

— И вы?! — спросил с тревогой в голосе Иван Пав-лович.

— Конечно, отказала…

Вздох облегчения вырвался из груди Ивана Павловича.

— Дядя Ваня… А, дядя Ваня, — окликнула задумав-шегося Ивана Павловича Фанни.

Оба примолкли, и дома, и на веранде была тишина. На дворе переговаривались Гараська с Идрисом, шурша-ли бумаги, звенели жестянки.

— Что, Фанни? — Иван Павлович поднял глаза на нее. Печальна была Фанни, тяжелая, скорбная дума мор-щинкой легла на ее лбу, и опустились концы губ.

— Неужели, дядя Ваня, будет такой день, когда и вы мне сделаете предложение?

— А что тогда, Фанни?

— Это будет так смешно… И так ужасно, — с невы-разимой горечью в голосе сказала Фанни.