Амазонка пустыни

XXIX

Погоня приближалась. С полуподъема, когда во время передышки оглянулись назад, чтобы еще раз по-любоваться прекрасным видом пустыни, на ней замети-ли три темных пятна. Это не были табуны диких лоша-дей и не были стада джейранов. И в их форме, и в стро-гой правильности их движения, направляемого одной волей, было то, что всегда издали, дает знать о прибли-жении военного отряда. Иван Павлович сразу опреде-лил, что это шел эскадрон реформированной кавалерии Ян-цзе-лина. Срединное пятно — взвод, шедший по до-роге, — поднимал облака пыли, боковые оставляли при-мятую траву. Шли быстро, рысью, и Иван Павлович на глаз определил, что к вечеру китайские солдаты их наго-нят.

Он поделился своими наблюдениями с Гараськой, и старый охотник задумался.

— Наши лошади еле идут, — сказал Иван Павло-вич, — необходимо сделать ночевку, иначе завтра они со-всем не встанут.

— Да, положеньице. Слушай, брат Иван… Я тут ког-да-то на этом самом Хан-Тенгри с какими-то немцами на маралов охотился. Есть здесь тропа. Под самыми снега-ми. И хижину мы там установили, не так, чтобы важную, однако киргизы одобряют, поддерживают. Этой тропы солдаты не могут знать. Притом она, хотя и выше, но ближе. Да и обороняться на круче будет легче.

— Хорошо. На ночь выставим охранение. А утром как? Ведь если они нас осадят у подножия Божьего трона, сами прокормимся, а лошади как? Я ведь рассчитывал завтра к вечеру быть в Каркаре, там и трава, и ячмень у киргизов. У меня только на сегодня и завтрашнее утро хватит ячменя. Осадят, так никто же сюда не заглянет. Могут просто голодом извести, а потом и оставить. И ни кто не узнает, почему погиб отряд. Скажут, когда найдут, сбились с пути и замерзли.

— Снегом заметет раньше. Никто и костей не оты-щет, — подтвердил Гараська. — Ну а низом идти чем

лучше?

— Низом… Да и низом не лучше. На перевалах два человека могут нас перестрелять, как куропаток.

— Наверху есть та надежда, что китайцы, не зная на-шего пути, пойдут по обычной дороге, обгонят нас, и мы окажемся у них в тылу. А тогда можем выйти к границе не на Каркару, а прямо идти к Кольджату, а там, на виду у поста, никто не посмеет нас тронуть.

— Но ведь это, Гараська, еще пять дней пути!

— Выхода-то иного нет. Ну, примем бой. Нас пят-надцать винтовок, считая Васильковых киргизов.

— А их, по меньшей мере, восемьдесят

— А что поделаешь?..

— Да, выхода нет, — сказал Иван Павлович. — Хо-рошо, веди по своей тропе, а там что Бог даст.

Серьезное положение отряда не ускользнуло ни от казаков, ни от Фанни. Казаки на глаз определили и силу преследующего их отряда, и свежесть лошадей китайско-го эскадрона и поняли, что надежда только на меткость своего глаза да на то, что каждый из них дорого продаст свою жизнь.

Все стали серьезны. Отряд медленно полз по кручам, ведя лошадей в поводу. С дороги свернули, замели следы, где сворачивали, и пошли по крутому откосу, направля-ясь прямо к вершине Хан-Тенгри, закутанной густыми облаками. Гараська шел впереди, отыскивая ему одному известную тропу.

Громадные скалы, торчавшие уродливыми столбами из земли, перегораживали дорогу. По пути были разбро-саны такие большие камни, что их приходилось обхо-дить, и потому шли медленно, шаг за шагом. Лошади, недовольные тем, что свернули с большой дороги, еле тянулись. Васенька беспокойно озирался и спрашивал, что это значит. Ему сказали, что идут на ночлег. Часто останавливались и с тревогой в сердце замечали, что рас-стояние между ними и эскадроном уменьшилось, что ста-ли видны отдельные всадники. Вступая в горы, эскадрон свернулся в одну колонну и выслал дозоры, и по тому, как широко пошли эти дозоры, было ясно, что они захватят и обнаружат отряд.

Туман густого облака закутал путников и вымочил их одежды, как хороший дождь. Между валунов, скал и пик показались следы бараньего помета, узенькая тро-почка чуть заметной лентой вилась по откосу горы над глубокой пропастью, заросшей густым лесом. Вершины елей сплошным зеленовато-серым ковром расстилались под ногами отряда.

— Вот оно, где самые-то маралы водятся, — прого-ворил Гараська.

— Не до маралов, брат, — мрачно сказал Иван Пав-лович.

Тропинка стала отложе, перешла по узенькому хреб-тику между двух пропастей на небольшое плоскогорье, на котором кое-где пятнами лежал рыхлый ноздреватый снег. Сквозь туман облака было видно, что подошли к снеговой линии, к подножию громадных сплошных снегов и ледников, образующих вершину Хан-Тенгри. Она, казавшаяся издали небольшой сахарной головой, тянулась вдаль на многие версты. Еще немного подня-лись, пошли по снегу, по тропинке, натоптанной в нем, и спустились в котловину. Здесь из жердей и веток была сложена квадратная хижина с очагом из камней внутри, в ней было устроено некоторое подобие нар и перего-родка.

— Вот в этой хижине, Феодосия Николаевна, — го-ворил Гараська, — я как-то с немцами две недели прожил, охотясь на маралов. Вы посмотрите, как она поставлена. Вся между скал. И только окно в заднем ее отделении, где была наша спальня, имеет небольшой выход, и оттуда видна вершина Хан-Тенгри. И кажется — вот она. Полча-са ходу по снегу. А, однако, ни одна человеческая душа там не была. Там, занесенный снегом, сохранивший до мелочей всю свою утварь, стоит Ноев ковчег. Там было первое место, которое обнажилось от воды при всемир-ном потопе… Там, говорят тихим суеверным шепотом киргизы, подножие Божьего трона. И никто никогда там не был. Недаром поется: «Бога человеку невозможно ви-дети, на Него же нельзя взирати…» Великая тайна лежит там…

Наэлектризованная простым, но полным глубокой веры в правдивость своих слов, рассказом Гараськи, Фан-ни, как только слезла с лошади, пошла в хижину, но сквозь отверстие между скал был виден только густой туман, который клубился по снегу.

Носилки с Васенькой установили в первом, более просторном помещении хижины. Лошадей устроили меж-ду скал в загородке из камней, служившей и прежним обитателям этой хижины для той же цели. Их стали рас-седлывать и вывязывать сено из кошелей, и трое казаков поднялись на хребтик, чтобы наблюдать за противни-ком.

Иван Павлович собрал казаков, киргизов, Идриса и Царанку и в присутствии Фанни и Гараськи рассказал им, насколько серьезна была обстановка. Он сказал, что решил драться до последнего, что, если нужно, зарежет лошадей и, питаясь их мясом, отсидится хотя несколько месяцев. Твердая решимость и суровая воля звучали в каждом слове молодого сибирского офицера, и переда-лась она и казакам.

Иван Павлович указал каждому казаку и киргизу его место при обороне. Фанни должна была в хижине устроить перевязку раненых. Идрис, оставаясь при Васеньке, должен был быть общим кашеваром.

— Секреты высланы, — закончил он свои слова, — по первому их выстрелу — все по местам. А теперь, пока у нас еще есть время, приберем лошадей, зададим им кор-ма и сами пообедаем.

Надвигавшиеся сумрак и ненастье усиливали гнету-щее впечатление тоски, охватившей Фанни.

После обеда она достала пакеты с бинтами и малень-кий футляр с йодом и мелкими хирургическими принад-лежностями, приготовила сулемовый раствор, вату. Она возилась в темной хижине, не желая зажигать свечей. Кругом было тихо. За стеной мерно жевали сено и отфыр-кивались лошади. Казаки прочищали винтовки. Некото-рые достали из подушек седла чистое белье и переодева-лись, готовясь к смерти.

Приближалась ночь.

Тяжело было Фанни. Ей казалось, что все погибло. Опять она должна видеть смерть кругом. Будут стонать и умирать казаки… Потом она останется среди убитых и раненых. Она и Васенька. На ее глазах схватят Васень-ку. Схватят ее. На минуту ясно, как будто бы она сама была свидетельницей этого дела, увидала она китаянку.

Дрожь омерзения охватила ее. Вата, которую она держала в эту минуту, выпала из рук. Она приложила ладони к лицу и закрыла ими глаза. Невольно стала на колени. И молитва без слов, молитва отчаяния и искрен-ней веры полилась из тайников ее души и согрела захоло-девшее от ужаса сердце.

Она оторвала руки от лица и несколько секунд не могла прийти в себя от изумления.

В небольшую расселину между скал глядело бледное чистое небо. Туч как не бывало. Туман упал вниз, в доли-ны. И почти все небо, видное между скал, занимала розовая вершина, громадной шапкой нетающих снегов стоявшая перед нею. Солнце зашло в долине за видимый гори-зонт, но алые лучи его посылали прощальный привет этой горе.

Подножие Божьего трона рисовалось в прозрачной выси редкого воздуха с удивительной чистотой и ясно-стью.

Фанни широко раскрытыми глазами смотрела на дивную красоту этой величайшей в мире горы. Ее сердце быстро билось, и чудилось ей, что оттуда льется в ее душу благодать веры. И вся — восторг, вера и любовь к Боже-ству — она простерла руки к Божьему трону и молилась. Молилась о чуде.

Только чудо могло спасти их всех целыми и невреди-мыми.

На ее глазах таяли розовые краски, темнело небо, проявлялись звезды, а вершина горела, переливая в сереб-ро, отражая синеву неба и блеск звезд, полная непостижи-мой красоты и неразгаданной тайны.

Сильный порыв ветра налетел на скалы, зашумел в ветвях и стволах хижины, стих на минуту и снова нале-тел еще более сильным порывом.

Прошла минута поразительной тишины, лошади пе-рестали жевать за стенкой и прислушивались к чему-то. И заревел ураган, который только и возможен на четырехверстной вышине. Завыл ветер в скалах и камнях, и казалось, сметет самые горы. И содрогнулись от его силы горные утесы.

Еще ярче в чистоте звездного неба стояла серебряная вершина горы и точно посылала мир и благоволение за-тихшей в мистическом ужас Фанни.

И вдруг громкий веселый голос Гараськи заставил ее очнуться.

— Мы спасены, Иван. Смотри! Видишь?

Фанни выскочила из хижины и побежала к стоявшим на краю площадки людям.