Амнезия

23

Премия, которую умирающий, но щедрый фонд заплатил Турчанинову за полтора месяца работы, составила пять тысяч долларов. Он даже не ожидал такой огромной суммы.

Ему ужасно хотелось узнать формулировку – под каким-то же соусом они эти деньги в бухгалтерии провели? – но было неудобно спросить. Да они бы и не сказали. Они с таким восторгом отпустили его восвояси, словно боялись, что он в последний момент передумает.

Иван Григорьевич усмехался про себя. Они, наверное, считают, что следователи бывшими не бывают. Что он, Турчанинов, изголодался по милицейской работе, поэтому набросится на это дело и всех выведет на чистую воду.

Турчанинов понимал, почему они боятся расследований. В завещании Королева было строжайшее условие, соблюдение которого только и давало им такую хорошую и сытую жизнь. Ведь их «Римская империя» может умирать десятилетиями, и все это время они будут набивать свои карманы за ее счет.

Но только в том случае, если за Мариной будет обеспечен нормальный уход.

Они делали все, что могли, но она умерла, как и предсказывали все без исключения врачи. Это печальный исход, но он предусмотрен завещанием основателя.

Они делали все, что могли, и она ожила, вопреки всем врачам, благодаря их непрестанной заботе. Этот исход не предусмотрен завещанием основателя, но это прекрасный исход!

А если они все делали через пень-колоду, и ее убили, после чего подменили женщиной, которую отец-основатель не просто не любил, но еще и лишил наследства? Вот это исход! Предусмотреть такую галиматью было бы трудно, но Королев ее предусмотрел: пользоваться имуществом фонда можно было только в том случае, если о Марине денно и нощно заботились.

В общем, если бы Турчанинов стал упорствовать, начался бы хаос.

Уже в машине он достал деньги, пересчитал их, представляя, как обрадуется жена. «Зарплату вам тоже заплатят полностью! – торопливо говорил ему бухгалтер. – Не волнуйтесь! За два месяца, как договорились».

То есть еще тысяча двести. И еще две тысячи аванса.

Он заработал за два месяца почти десять тысяч!

Турчанинов засмеялся, как мальчишка.

Наверное, Михаил Королев не радовался так своим миллионам, как он этим деньгам.

«А чему он, интересно, радовался? – подумал Турчанинов. – Удачной сделке? Разгрому конкурента? Поражению его – следователя?»

Потом он попытался представить, что ощущают люди, которые получают десять тысяч долларов каждый месяц. Вот как те хозяева квартир, о которых говорил покойный Сергеев. А те, кто им платит десять тысяч, получают еще больше! Как они себя ощущают?

Он весело поразмышлял на тему, куда бы он девал все эти кучи денег. Пристроил тысяч двести, дальше застопорилось – стало как-то скучновато.

Турчанинов завел машину, вырулил со стоянки.

Если бы эти ребята знали, куда он едет! Если бы они догадывались, что он решил не сдаваться, пока не поймет всю правду. Наверное, они правы: следователи бывшими не бывают.

Степан Горбачев был последним человеком из списка, с которым Турчанинов еще не познакомился.

Горбачев приходил в клинику и мог подбросить старую газету, в которой была статья о настоящем нейрохирурге Турчанинове. Человек, подбросивший эту статью в кабинет, хотел сказать главному врачу: «Я знаю, что ты обманываешь. Ты другой Турчанинов. Я хочу, чтобы ты понял: каким бы ни был твой замысел, я знаю о тебе больше, чем ты хочешь». Кому принадлежат эти несказанные слова?

Если газету подбросил Иртеньев, то это мог быть жест презрения. Мол, все у вас в клинике плохо, а уж эти игры в известных нейрохирургов и вовсе недостойные.

Если ее подбросил Сергеев, то он хотел сказать, что понял, почему его заменили. Его заменили, потому что поверили в его опасения. Или потому что подозревали его самого. Но он разгадал замысел и теперь хочет продемонстрировать, что он умнее, чем им казалось.

А если газету подбросил Степан Горбачев?

Чтобы предположить его мотивы, с ним надо хотя бы познакомиться.

Дом Горбачева находился в Северном Бутове, у кольцевой дороги. Наверное, это были первые дома района – первый осторожный шажок города за пределы МКАД. Они стояли крепостью вдоль трассы, здесь было шумно и воняло выхлопными газами.

Турчанинов долго мучился, пристраивая машину, потом долго искал нужный подъезд – все таблички с номерами были замазаны или выломаны. Наконец нашел.

Лифт не работал, из шахты ощутимо несло гарью.

Ругаясь про себя, он поднимался на десятый этаж.

«И это друг Михаила Королева? – сердито думал он. – Лучший друг, как мне было сказано. Живет в таком плохом доме! В мире Королева не принято помогать друзьям? Да нет, принято, как и везде. Странно».

Дверь ему открыл краснолицый полный блондин в брюках и белой рубашке. Вначале Турчанинову показалось, что мужчина – альбинос, но затем он повнимательнее пригляделся: «Э, нет! Мужик пьет, и пьет давно!»

Движения его рук, тела казались суетливыми, нервными, преувеличенными. Впрочем, многие алкоголики так себя ведут. Наверное, он не хотел, чтобы его пристрастие было заметно: по крайней мере, Турчанинов именно так объяснил себе парадную одежду хозяина квартиры.

Единственная комната оказалась на удивление чистой. Вещей было немного.

– Все равно встретились, – Степан Горбачев шел за ним следом, тяжело дыша («Проблемы с сердцем» – догадался Турчанинов). – Не в тот раз, так в этот. Ну и хорошо.

Они сели в велюровые кресла с вытертыми подлокотниками.

– Что ж вы не дошли-то до меня? Я вас ждал.

– Честно?

– Если можно.

– Боялся я. Вдруг, думаю, поведете к Марине. Это ужас какой! Пять лет человек в коме, очнулась – отца уже нет в живых… В общем, струсил. Когда меня охранник не захотел пускать, я даже обрадовался.

– Мне говорили, вы были друзья с Королевым?

Степан искоса глянул на него. Глаза были воспаленные, красные…

– Да вы понимаете, наверное, что дружба наша была такая… Своеобразная. Вот ни разу не заехал к его дочери… Мы много лет не общались и помирились только незадолго до его смерти. Хорошо помирились, душевно. Всю грязь с себя смыли. Но знаете, такие большие перерывы в отношениях не проходят бесследно. Все равно что-то ушло…

– Понятно. – Турчанинов помолчал. – Степан, мне садовник сказал, что из клиники вы ушли по другой дороге.

Горбачев моргнул, пожевал губами.

– Да, это так, – неуверенно произнес он. – Дело в том, что я увидел человека… Которого не хотел видеть. Он шел навстречу, и мы бы обязательно столкнулись. Он меня не знает, но мне было неприятно. Я, можно сказать, сбежал в кусты.

– А что это был за человек?

– Даже и не знаю, как сказать… Короче, любовник моей бывшей жены…

Турчанинов смотрел на него безо всякого выражения. Голова его, тем не менее, напряженно работала.

«Навстречу Горбачеву должен был идти Сергеев. Он еще и любовник жены Горбачева? Наш покойный пострел везде поспел!»

– Вы имеете в виду Сергеева? – спросил он.

– Я не знаю его фамилии.

– Это такой красивый высокий блондин с длинными волосами и синими глазами?

– Да.

– Я слышал, что он был любовником жены Королева.

Степан недоуменно посмотрел на него, снова пожевал губами.

– Лолы?

– Да.

– Ну так и я о ней.

– Не понял.

– Лола – моя бывшая жена.

– Ваша бывшая жена? – Турчанинов непроизвольно скосил глаза. Он увидел убогую полированную стенку, старый маленький телевизор, потом – грузинский рог для вина, висящий на цепочке. Хозяин перехватил его взгляд и как-то жалко улыбнулся, развел руками.

– Это было давно, – сказал он. – Очень давно.

– Так Королев увел у вас жену? Вы поэтому много лет не общались?

– Да. Но он не уводил. Она бы все равно ушла. Ей нужны были деньги, она была шикарная…

– Значит, ее отношения с Сергеевым начались еще при вас?

– Еще при мне. В первый год нашей жизни. Я их застукал на кафедре, где она работала лаборанткой.

Турчанинов старался не смотреть в упор, но все-таки смотрел внимательно. Никаких особых чувств на лице Степана Горбачева он не заметил. Тот говорил равнодушно, словно не о себе: видимо, все давно перегорело.

По спине Турчанинова пробежали мурашки: как и любой нормальный мужчина, он считал описываемую ситуацию одной из самых страшных на свете. А если потом ты вспоминаешь ее так равнодушно, так спокойно – это еще страшней! Неужели так бывает?! Он часто представлял себя в положении других людей, но теперь в голове образовался некий заслон. Поставить на это место свою жену и самого себя он не смог.

– Он тогда заканчивал медицинский институт, – добавил Горбачев.

– Если вы их застукали, почему же он вас не знает?

– Я не смог ворваться… – Степан улыбнулся. – Что нужно делать в таких случаях? Наверное, резать их ножом, стрелять из пистолета? Но у меня не было ни ножа, ни пистолета. Я тогда увидел, что эта ситуация скорее смешная, а не трагичная… Я просто тихо ушел.

– То есть скандала вы не устраивали?

– Нет. Потом, очень скоро, она ушла к Мише.

– Говорят, ее отношения с Сергеевым не прекратились и после этого?

Степан помолчал, как-то странно глядя вбок.

– Не прекратились… – нерешительно сказал он.

– Откуда вы знаете?

– Мой институт находится рядом с медицинским. Я ведь когда-то был преподавателем. Я там всегда ездил по короткой дороге. По боковой. Уже после того как Лола ушла, я видел ее с этим человеком. Даже много раз видел. Они целовались за трансформаторной будкой. Там такое тихое место… Она и в общежитие к нему бегала постоянно… Она его любила, вообще-то, и сейчас любит, я думаю. Короче, я понял, что Миша тоже с рогами. Мне неприятно признаваться, но я обрадовался.

– Да почему же неприятно? И я бы обрадовался.

– Да?.. – равнодушно спросил тот. – Все равно, наверное, это некрасиво? Ну, в общем, я долго с Мишей не общался, ничего о нем не знал. Читал только в газетах, что над ним идет суд, даже о Марине не слышал. А где-то года два назад он мне позвонил. Сказал, что глупо все вышло, что хотелось бы встретиться. И приехал. Только тогда я узнал, сколько у него было неприятностей в последние годы. Мне его так жалко стало, я даже заплакал…

– А вы не сказали ему о Лолином любовнике?

– Нет. Зачем?

– Значит, вы с ним помирились?

– Да. Мы хорошо поговорили, очень хорошо… И он очень хороший человек. Он мне даже деньги завещал. Я машину на них купил.

За раскрытыми окнами невыносимо гудела дорога. Пахло мазутом, пыльной листвой и немного – лесом, который начинался у дома и расстилался зеленым ковром до горизонта.

– Какой у вас тут лес, – машинально произнес Турчанинов.

– Хороший, – Степан снова улыбнулся. – Я на лыжах зимой хожу…

– И дачи не надо.

– Нет, дача – это другое. Вот у меня дом – семьдесят километров от Москвы, от бабушки достался. Что вы! Там все другое, и воздух особенный. А уж в поле выйдешь: тишина, травами пахнет. Что вы… Здесь разве так?

– Дача – это хорошо. У вас по какому направлению?

– По Ленинградке. Не доезжая до Клина.

– У меня там тетка живет в деревне Давыдково. Действительно красиво.

– Давыдково – это чуть дальше. У меня знаете какое название? Рвачи.

Турчанинов засмеялся.

– Никто не верит! – Степан развел руками, улыбаясь.

– Да уж… Значит, когда вы двадцать второго мая пришли в клинику, то не захотели встретиться с Сергеевым и потому свернули в сторону? Вы шли мимо окон коридора. Вы что-нибудь слышали? В коридоре кто-нибудь был?

– Я видел, что он прошел по коридору. Потом он остановился у какой-то двери – его загораживала занавеска – и начал разговаривать с Лолой.

Турчанинов глубоко вдохнул. Задержал дыхание, успокаиваясь. Осторожно выдохнул.

– С кем?

– С Лолой. Она ведь Маринина мачеха, разве она не была в больнице?

– В тот день – нет. Мне кажется, вы ошибаетесь.

– Может быть, – покорно согласился Степан. – Я просто слышал, как Сергеев говорил Лоле, что она его о чем-то не предупредила, а он волнуется…

– Она отвечала?

– Я не слышал.

– Почему же вы решили, что это Лола?

– А он говорил: Лёлик. Ее так многие называют. Мне показалось, она была в палате. Он сказал что-то вроде: «Сюда идут, я не могу больше разговаривать», потом хлопнула дверь и через несколько минут, действительно, туда подошли люди. Кажется, вы и были. А с вами два пожилых человека – мужчина и женщина – и медсестра.

– Так… Что-нибудь еще вы видели? Вы ведь за ним наблюдали, Степан?

– Да, наблюдал, – спокойно признался тот. – Чего уж скрывать? Я видел, как он выбросил пакет, который был у него в руках до этого.

– Куда выбросил?

– В урну.

– Зачем?

– Он достал оттуда газету и с ней зашел в какую-то дверь.

– В мой кабинет.

– Не знаю. Через несколько минут он оттуда вышел уже с кучей толстых книг. Вот и все, что я видел.

«Итак, пока я разговаривал с Иртеньевыми в своем кабинете, Сергеев разговаривал с Лолой. Это было прямо в дверях Марининой палаты – только там в коридоре была задернутая занавеска: чтобы когда открывалась дверь, Марине не резало глаза. Он мог говорить и по мобильному, но тогда это странное место для разговоров. Мог он говорить и с ней, лежащей в палате… Неужели эта девочка способна так врать?! – снова подумал он. – Впрочем, какой характер нужно иметь, чтобы вообще решиться на подмену! Обезобразить лицо, лечь на место убитой или умершей, разыгрывать амнезию. Да и не только это! Была еще поездка в Испанию, была наркоманка, которой воткнули в вену шприц с героином – ну и нервы!.. Значит, он поговорил с Лолой, а потом услышал, что по коридору идут люди. Пока я находился с Иртеньевыми в палате, он зашел ко мне и подбросил газету… Он знал, что я не врач, а только выдаю себя за врача».

– Вы встречались с Лолой после развода? – спросил он. Степан на секунду задумался, и у Турчанинова вдруг промелькнула мысль, что алкоголик за ним внимательно наблюдает.

– Я ее видел недавно.

– Недавно? Это когда?

– Где-то в конце апреля. Тридцатого числа, кажется. Она ко мне приезжала.

– Сюда?

– Нет, на дачу. Приехала такая черная, что дальше некуда. Из Испании, кажется, вернулась.

– Зачем она приезжала?

– Да хотела посоветоваться.

– У вас были такие хорошие отношения?

– У нее легкий характер, она не любит конфликтовать. Она мне и раньше звонила, но не часто – раза два за год.

– И о чем она хотела посоветоваться?

– Она сказала, что у Марины ухудшение, что она может умереть каждый день. Она назвала это «завихрения в башке», ну там анализы были какие-то сумасшедшие…

– Так.

– А ее Миша пугал, что если Марина умрет, ей ничего не достанется. Для нее это трагедия, она привыкла широко жить. Да и любовник ее привык… Короче, она меня спросила: «Ты как думаешь, он пугал или серьезно мне ничего не оставил?»

– А почему она это спрашивала у вас?

– Она считала, что я его лучше знаю. Видимо, он хорошо обо мне отзывался. Ее впечатлило, что он сам мне позвонил тогда, он вообще-то был гордый, для него это нехарактерный поступок.

– И что вы ей сказали?

– Что не знаю.

– Вы действительно не знали? Или думали, что Королев ей ничего не оставил?

– Я не думал, что там есть какие-то шансы. Впрочем, она сказала: «Ты с ним был в таких плохих отношениях, а он тебе деньги на машину завещал. Может, и мне завещал?», а потом добавила: «Скорее всего, нет. Такая скотина».

– Она была искренняя девушка, – сказал Турчанинов.

– Почему вы говорите: была?

Они оба замолчали, глядя в глаза друг другу.

– Вы от меня ничего не скрываете? – спросил Степан.

– Нет. Почти ничего.

– А что вы вообще ищете?

– В Испании убили первую жену Королева. Кроме того, есть нераскрытое покушение на Марину.

Ему показалось, что Степан не удивился.

– Разве эти дела связаны? – спросил он.

– Не знаю. Я стараюсь выяснить. Кстати, Королев вам что-нибудь рассказывал о покушении на дочь?

– Он сказал только, что покушение было, что ее облили кислотой. Дурацкая история, правда?

Теперь Турчанинов смотрел на него прямо, не скрывая своего внимания.

– Дурацкая? – медленно повторил он. – Не очень удачное слово.

Было видно, что Горбачев смутился. И даже испугался.

– Я неправильно выразился, извините.

Спустя полчаса Турчанинов уже ехал по кольцевой дороге. Дома закончились, дымили трубы ТЭЦ, впереди горели факелы нефтеперерабатывающего завода.

«Что ж, теперь ясно, кто подбросил газету, – бормотал он себе под нос. – Теперь известна почти каждая минута того дня, и есть куча доказательств, что Марину подменили. Но правда при этом так же далека, как и раньше!"Кому мешает нынешняя ситуация?" – спросил адвокат Крючков, и было не известно, что ответить. Но ведь ответ есть: дело не только в спокойствии директоров фонда. Есть еще убитая Елена Королева, есть убитый Сергеев, возможно, есть убитая Марина. Разве безобиден тот монстр, что ходит сейчас под маской амнезии? Три трупа – это минимум. А если этот монстр невменяем?»

Его машина шла в крайнем левом ряду. Как обычно, он был самый забитый. Турчанинов чертыхнулся и начал перестраиваться.

Машины шли ровными потоками на разной скорости. Иногда они менялись местами, и снова по дороге текли ровные полосы бесконечного кругового конвейера.

Неожиданно одна из машин зажгла поворотники.

Начала перестраиваться, чего-то испугалась, чуть-чуть притормозила.

И в ту же секунду, как по мановению злой и могущественной руки, правильность ряда нарушилась, сбилась, кто-то не рассчитал скорости, вот уже завизжали тормоза…

В последнюю секунду он вывернул руль.

Пролетел в образовавшийся промежуток.

Руки покрылись ледяным потом, ноги стали ватными.

Он ожидал страшного скрежета, даже втянул голову в плечи, но машина протиснулась в щель, никого не задев.

Другие автомобили продолжали биться друг о друга, он оторвался от аварии и только после этого перевел дыхание.

В зеркале заднего вида во всех подробностях развернулась миновавшая его чаша. Авария перегородила дорогу, он удалялся от нее, оставляя за собой пустое асфальтовое поле.

«Один дурак – и столько проблем! Еще только задумал перестроиться, а уже авария на пять машин».

И вдруг ему показалось, что в голове забрезжила догадка.

Он нахмурился, глядя перед собой, и теперь почти не видел дороги…

«Только задумал перестроиться, – бормотал он. – А уже столько проблем».

По сердцу снова прошел холодок, но теперь он был другой – приятный.

Как же он обманывал себя все эти годы!

Выходил в парк санатория, шумно вдыхал, говорил: «Счастье-то какое! Дышится-то как!», гордо оглядывал сосны, задирал голову, выискивая дождевые облака…

Это сейчас он был счастлив. Только сейчас – впервые за пять лет.

Он занимался любимым делом.