Ангелы приходят всегда

Глава сорок четвёртая НАСТОЯЩАЯ ЛЮБОВЬ

Синильга подобрала Лазаря на машине около его дома. Они заехали поужинать во французский ресторанчик, а потом отправились домой. В ресторане и в машине разговаривали на разные несерьезные темы. Приехав к Синильге, уселись смотреть какой-то сериал по русскому телевидению. Потом телевизор надоел, его выключили.

Синильга достала фотоальбом, и Лазарь долго рассматривал фотографии. Особенно его тронули детские снимки Синильги, сделанные еще в России: дома в Ленинграде и на Черном море. Не оставило равнодушным чудо превращения маленькой девочки в нынешнюю красавицу.

За окном стемнело. Они сидели в мягких креслах уютной гостиной. Воцарилась тишина. Приглушенный свет торшера способствовал спокойной и таинственной атмосфере. Казалось, вот-вот должно случиться что-то важное. В тот день инок и девушка с первой минуты встречи чувствовали, что сегодня должен состояться решающий разговор, но оба ходили вокруг да около, не начиная говорить о главном.

– Когда я была маленькой, – заговорила Синильга, – то часто представляла себе дом зимой в горах, где-нибудь в Альпах, занесенный снегом почти с головой. Ночь. Светятся окошки. Внутри жарко пылает камин. По стенам развешаны охотничьи трофеи, ружья, живописные картины и шитые гобелены. На полу – лохматые шкуры животных. Горят свечи в массивных подсвечниках. В углу живая сочно-зеленая рождественская елка, украшенная ангелочками и райскими птичками из папье-маше, белыми свечками, кренделями и пряниками с глазурью. У камина двое – он и она, в креслах-качалках. Ноги укутаны мягкими пледами. Из круглых глиняных чаш они пьют подогретое ароматное вино, настоянное на горных травах. Она читает ему книгу любимого поэта. Он слушает, думает и молчит. Слеза стекает по его мужественному лицу. Она откладывает книгу. Встает. Нежно обнимает его, понимая сердцем, какие струны его души задеты в эту минуту и сколь прекрасно их звучание. Они любят друг друга и счастливы.

– А почему они одни? – улыбнулся Лазарь, поддерживая игру.

– Хорошо. Они одни в этот поздний час, потому что дети уже мирно спят в детской. Их несколько – мальчиков и девочек. Девочки обнимают сшитых мамой тряпичных кукол, мальчики сжимают ручонками выструганные папой деревянные шпаги, спрятанные под подушками. Эти дети – плод любви и счастья родителей, и потому жизнь их радостна и светла. Они спят, и им грезятся далекие загадочные города, прекрасные дворцы, величественные каравеллы, дальние путешествия, неведомые страны, добрые люди. Мерцает лампадка в святом углу. Все тихо…

– А как встретились родители этих детей?

– О! – воодушевилась Синильга. – Конечно же, они долго-долго искали друг друга. Так долго, что почти уже отчаялись в поисках. Но когда отчаялись, тогда и нашли. Он спас ее от каких-нибудь негодяев, а сам был смертельно ранен. Но она лечила его своей любовью и не теряла надежды. Случилось чудо – он исцелился. Пока он болел, она днем и ночью сидела у его постели и многое передумала. Например, она поняла, что очень жалеет его. Словно смертельно болеет вместе с ним, разделяя страдания. И благодаря тому, что половину страданий она берет на себя, ему становится легче, и он выздоравливает. А она уже не может жить без него, не может быть одна, сама по себе, она всегда хочет делить с ним скорби и радости и жить одним сердцем. А что понял он?

– Что он понял? – задумчиво переспросил Лазарь. – Он тоже очень много думал о любви. Его поражало, что, сколько бы он о ней ни думал, всегда оставалась какая-то тайна. Вот эта тайна и указывала на то, что любовь выше всего самого высокого, глубже глубокого, что она по-настоящему настоящее из того, что есть в этом временном и тленном мире. Любовь – божественна. И еще он понял… – здесь инок остановился. – Красивая история, Иля. Как думаешь, могло бы такое случиться с нами?

У девушки зашлось сердце. Она крепко сжала подлокотник кресла и не сразу ответила:

– Я… Я думаю… Я думаю – да, могло бы. А ты?

– И я так думаю, – Лазарь встал и подошел к окну, он тоже очень волновался. Постояв какое-то время, инок вернулся на место. Синильга не нарушала молчания. Лазарь заговорил вновь: – То, что я скажу тебе сегодня, я должен был сказать давно. Но полная ясность не приходила и не приходила. Извини меня…

– Ну что ты?! – воспрянула Синильга. – Все хорошо. Я понимаю.

– Горло пересохло. Может, поставишь чайник? – попросил Лазарь. У него и правда пересохло во рту. Он волновался так, будто готовился зачитать приговор о помиловании или о казни.

– Да, конечно, – девушка грациозно поднялась и вышла на кухню.

Она долго не возвращалась, уловив настроение Лазаря и понимая, что ему нужно собраться с мыслями. Да и самой было почему-то страшно услышать то, что он сейчас скажет, хотя услышать нестерпимо хотелось. Вернулась она с подносом, принеся две чашки дымящегося чая, сахарницу и сладости. Все это поставила на столик перед Лазарем и села в кресло.

– Знаешь, – начал Лазарь (Синильга напряглась и вся превратилась в слух), – я вот размышлял над тем, что многое можно принести в жертву ради любви. Или, наоборот, любовь можно принести в жертву ради многого другого. Скажем, ради любви можно пожертвовать жизнью, репутацией, работой, успехом, деньгами и так далее. Или наоборот. Человек получил эту святыню любви, и он волен пожертвовать любовью ради благополучия, карьеры, славы, семейных обстоятельств, наживы, жизни. Как это удивительно. Целая непроходимая пропасть между одной и другой жертвой. Впрочем, может быть, я не с того начал… – Лазарь замялся. – Я тебе многое рассказывал про себя, но сейчас расскажу, как стал монахом. Дело было в горах Абхазии осенью 2003 года. За полтора года до этого моя жизнь, как ты знаешь, круто изменилась. Оказавшись в Абхазии, я вздохнул свободно. Летал, как на крыльях. Много разговаривал с моим первым наставником – Архипычем. По праздникам и воскресным дням посещал пустынь старца Салафиила и исповедовался у него. А после кончины Архипыча и вовсе перебрался жить в пустынь старца. От исповеди к исповеди мне становилось все легче, словно очередной камень спадал с души. На праздник Преображения 2003 года мы со старцем и братией спустились в Сухуми, на службу в кафедральный собор. Город все еще стоял наполовину в руинах после войны, но жизнь неудержимо брала свое. Представь, я почти полтора года просидел в горах и не видел никого, кроме монахов и редких местных жителей. В соборе, наполненном людьми, пахнуло жизнью. Не то чтобы мне захотелось обратно в мир, но когда я всю службу ловил на себе взгляд одной симпатичной девушки, то у меня появились мысли: вот бы хорошо было начать все сначала, влюбиться, ухаживать, дарить цветы, ходить, как школьники, держась за руки, и до венчания не позволять себе ничего другого, чтобы все было правильно, по-христиански. В конце всенощной отец Салафиил вышел принимать исповедь. Я подошел и искренне ему рассказал о своих новых мыслях. Старец задумался, отечески положил мне руку на плечо и сказал: «С твоей прежней жизнью тебе стоит думать о монастыре…» В этот момент как будто бы случился обвал. В глазах потемнело. Стою – я и не я. Словно услышал эти слова от Самого Бога. Подошел ко Кресту, ноги подкашиваются, в горле ком, в глазах слезы. Посмотрел на измученное, но светлое лицо Спасителя и говорю: «Господи, если Ты хочешь, чтобы я стал монахом, я стану им». Мой постриг состоялся осенью, но внутренне я стал иноком прямо тогда, на исповеди. С той минуты и до встречи с тобой я ни на секунду не задумывался о своем монашеском призвании, о правильности выбранного пути. Для меня такие мысли были невозможны, все было ясно, как белый день. Но оказалось, что за мои грехи мне не суждено отсидеться в горах; жизнь буквально вырвала меня оттуда и покидала по миру – Япония, теперь Америка. А здесь ты. Я понял, что полюбил. Меня стал терзать вопрос, почему получилось так, что я встретил настоящую любовь только тогда, когда встал на иноческий путь. Какая здесь разгадка? И вот что я надумал, – Лазарь остановился.

– Почему ты замолчал? – с усилием спросила Синильга. Такой поворот разговора она не предвидела, хотя подобные вопросы в последнее время не раз вставали и перед ней. От волнения она почти не могла говорить. Девушка была готова сейчас же умереть от счастья или от горя и пыталась угадать по глазам и выражению лица Лазаря, что он скажет.

– Я вот о чем подумал, – продолжил инок. – Мы ведь с тобой любим Бога. Любим искренне, трепетно и лично, как Кого-то самого родного и близкого. Но как мы можем отблагодарить Бога? Что мы можем Ему дать? Ведь у Него есть все. Он – Творец и Властелин всего видимого и невидимого. Можно приносить Богу славословия и благодарственные молитвы, можно делать ради Него добрые дела, можно посвятить Ему жизнь, но все это не будет истинной жертвой. Потому что истинная и великая жертва – это принести Богу что-то самое дорогое. То, с чем немыслимо, невозможно расстаться. И это дорогое – наша любовь. Я верю, что наша любовь от Бога. И как сказано: «Богу богово». Если мы возвратим на хранение Богу нашу самую большую драгоценность, нашу любовь, то в будущей жизни получим ее сохранной и преумноженной. Представь, миллионы людей родились, жили и умерли, так и не встретив своей любви. Любовь – это дар. Бог не случайно дал его нам с тобой в таких непростых обстоятельствах. Он хочет видеть, как мы по собственной воле поступим с Его даром. Мы можем оставить дар только себе и жадно закопать в землю этой жизни. Тогда мы точно сохраним его здесь, но сохраним ли для вечности? А можем, как жертву не только за себя, но и за всех, кто жил и умер без любви, принести свою любовь в ответный дар Небу. И тогда мы увековечим нашу любовь… Вот, я сказал то, что хотел, мне было это нелегко… Что думаешь?

Синильга молчала, понурив голову. У нее возникло такое чувство, что она действительно умерла. Она рада была бы сейчас разрыдаться, но даже этого не могла.

Лазарь опустился на корточки около кресла и взял девушку за руку. Душевная боль доходила прямо-таки до физической ломоты. Ему было настолько жалко Синильгу, что в какой-то миг он сам чуть не зарыдал в голос, но, собрав волю в кулак, заставил себя сдержаться.

– Иличка, прости. Умоляю, прости меня! Это я во всем виноват. Мне не нужно было разрешать себе влюбляться в тебя. Я не должен был допускать такой близости. Я ведь знал, что все это кончится страданием. Хотя и сомневался, но внутренне подсознательно знал. Мне нужно было оградить тебя! Если бы у нас было две жизни, то одну из них я прожил бы с самого начала по-другому и обязательно с тобой, но у нас только одна жизнь…

– Мы что, больше никогда не увидимся? – скорбно спросила Синильга.

– Не рви мне сердце! Думаешь, мне легко? А что ты посоветуешь?

– Ты говорил, что мы можем быть счастливы вместе.

– Да. Но можем быть и несчастны. Как-то к батюшке в горы приезжал один бывший иеромонах. Он женился, и у него были дети. Он не отошел от Церкви. Но видела бы ты его глаза! Более убитых глаз я не встречал в своей жизни. Никогда. Даже у законченных головорезов. Мне показалось, что в его глазах – печаль Адама о потерянном рае. Слышал я от братии и другие истории. Некоторые бывшие монахи начинают ненавидеть своих жен. Бывает, разочаровываются и сами жены, потому что монах без бороды и черной одежды теряет для них привлекательность запретного плода. У некоторых рождаются больные или ненормальные дети, и потом их род страдает от тяжелой наследственности. Я не хочу и не имею права обрекать тебя на такие испытания, даже если их вероятность ничтожно мала. Конечно, кроме всех этих вариантов возможен вариант счастья на земле. Но то-то и оно, что только на земле… А там, в вечности? С другой стороны, если мы принесем нашу любовь Богу, то сохраним ее. Может быть, Бог дарит нам редчайшую возможность – принести Ему жертву любви. И тогда это, так или иначе, обернется не горем, а радостью. А другой такой возможности скорее всего в нашей жизни не будет. Милая, прости меня, пожалуйста. И поверь, я очень и очень люблю тебя. Очень. Но ты понимаешь меня?

Синильга чуть слышно прошептала:

– Да… Потому что по-настоящему люблю тебя, – она прильнула к Лазарю и кротко, по-детски заплакала.

Высота и Руф наблюдали всю эту сцену, невидимо вися в воздухе прямо за стенами квартиры. По мере того, как события разворачивались, Руф мрачнел, а Высота просветлялся. В конце, словно желая подбодрить Лазаря и Синильгу, Высота беззвучно произнес:

– Потерпите. Вы не обманетесь. В Боге не живут без любви! Ничто из пожертвованного Господу не погибнет. Все возвратится сторицей. Пожертвованная капля любви возвратится океаном. И все будет хорошо. Я очень переживаю за вас и всегда буду помогать. А если претерпите до конца, то докажете, что ваша любовь настоящая.

– Все будет хорошо!? Хорошо им не будет уже никогда! – так же беззвучно прокомментировал Руф. – Допустим, Лазарь своим выбором спас ваше положение, обеспечив на какое-то время перевес светлых сил, но свою возлюбленную и себя он сделал несчастными и одинокими на всю жизнь. И потом, время нашего вынужденного бездействия кончилось: Лазарь и Синильга сказали свое слово. И нам они не оставили выбора, мы отомстим им! – Он обратил гневный взор куда-то вниз на город и добавил: – Возмездие близко.