Анонимное общество любителей морских купаний

Дело шестое. Левая рука Геракла

Андре увидел заполненный влажной землей горшок на подоконнике и перевел удивленный взгляд на графа.

— Ваше сиятельство собираетесь разводить цветы?

— О, нет. Это эксперимент. — Тарло подошел к терракотовому вазону, погладил его край и начал медленно водить руками над черноземом. И тут же из глубины плодородной почвы начал пробиваться зеленый росток. — Магия, которой неделю тому назад научила меня воплощенная Изида.

— Как вы это сделали, граф? — удивленно заморгал камердинер.

— Строго говоря, это следует хранить в глубокой тайне, — отмахнулся бывший лейб-улан, делая очередные пассы руками. — Тогда я смогу именовать себя богом плодородия и, как выразилась мадам Ле Блан, повелителем всяческих мошек и букашек. Но заметь, Андре, если бы ты увидел это в цирке, просто захлопал бы в ладоши, ни на миг не забывая, что тамошние чудеса — всего только ловкие трюки. А стоит увидеть то же самое вблизи, в домашней обстановке — и тебе уже представляется, что законы природы перестали действовать.

— Прошу извинить, ваше сиятельство, глуп, все равно ничего не понял.

— Тебе не за что извиняться. Это общее свойство человеческой натуры — плохо скрываемая вера в чудеса. — Тарло снова тронул край вазона. Из зеленого стебля начали разворачиваться листья. — Хитроумное приспособление, не правда ли? Земли в горшке лишь на два пальца, остальное — баллоны с воздухом. Нажимая на кнопки, скрытые кантом этого глиняного вазона, я последовательно выпускаю из них воздух в гуттаперчевый стебель, в листья, а затем и в бумажные лимоны. Так что если смотреть издалека, то, для чего в природе нужны годы, здесь как будто происходит в считанные мгновения на глазах у восхищенной публики.

По сути, мы замечаем лишь то, что надеемся увидеть. Я глядел на мадемуазель де Ланнуа и бессознательно ждал чуда, был готов найти в ней воплощение Изиды. А потому такой элементарный шулерский трюк мне даже в голову не пришло заподозрить.

— Никто бы не заподозрил.

— Скажи, зачем бы служанке уносить все дерево с подоконника, если куда проще сорвать лимоны и унести их?

— А точно!

— Но когда я зашел в комнату и увидел настоящее деревце в таком же горшке, я об этом даже не подумал. Для меня существовали лишь красавица Иризи и свежевыжатый лимонад. Одурачить человека очень легко, даже и не глупого, каковым я, в общем, себя числю… Ладно, оставим это. Судя по наморщенному лбу, тебя что-то заботит. Не иначе, у мадам Ле Блан для нас очередные неприятности.

— Пока нет. Когда я направлялся сюда, она ругалась с вашей невестой.

— У меня что же, снова есть невеста? — поморщился Тарло.

— Да. Как это сказала мадам Ле Блан? «Милые дерутся, чтобы обтесать друг друга».

— Что значит, дерутся? — Тарло недоуменно заморгал, силясь уловить смысл фразы. — А-а, «милые бранятся, только тешатся». Господи, откуда только она берет все эти словечки?

— Так это… от своего зятя, князя Радзивилла.

— Она что же, приходится тещей Яношу Радзивиллу?!

— Так точно, ваше сиятельство.

— То есть, выходит, мы с ней… — Владимир запнулся, не в состоянии осмыслить новость. — Выходит, мы с ней в некотором смысле родня?!

— Это вам лучше знать.

— О, Матка Боска Ченстоховска! Ну, теперь-то хоть понятно, почему она меня видит насквозь. Подумать только — она теща моего кузена! Вот оно что! Да, на сухую этого не осмыслить!

— Приказать кофе?

— Лучше уж водки. Не знаешь, в ресторане есть русская водка?

— Есть. Благодаря князю Радзивиллу в княжество поступает и варшавская паленка, и московская водка.

— Я-то еще думал, откуда у него деньги взялись! Думал, кто ж из родни так незаметно помер и оставил ему наследство. Вот видишь, это еще раз к вопросу о наблюдательности. Ладно, договорим в ресторане. Пока расскажи, из-за чего ругались моя несравненная Алиса и мадам Ле Блан.

— Баронесса доложила, что маршал был в шоке, рвал и метал, кричал, что не ожидал такого коварства, что ему плюнули в душу, грозил, что намерен подать в отставку и отправиться к себе в Нормандию.

— Давай попробую угадать: Алиса не пожелала влачить свои дни в продуваемом ветром нормандском замке среди песчаных дюн, бескрайних лугов и пасторальных конюшен? Или, может, маршал ее попросту выгнал?

— Вы почти угадали. Жить в провинции, в замке эпохи Вильгельма Завоевателя баронесса сочла не слишком привлекательным. Маршал же заявил, что, хотя благодаря вам его доброе имя и военные тайны Франции сохранены, но все же он не может отделаться от ощущения, что его вываляли в навозе. Месье де Марсер предложил Алисе проверить чувства. Он вернется через год, и если их страсть не утихнет…

— Судя по тому, что ты снова назвал Алису моей невестой, ее страсть уже утихла.

— Я вижу, вы не питаете иллюзий насчет нрава баронессы. Кстати, она просила вам передать, что вечером вы с ней празднуете ваше примирение.

Тарло развел руками:

— Пожалуй, сегодня нужно будет проиграться.

— Для вас нет ничего невозможного, ваше сиятельство.

— Есть еще новости?

— Мадам Ле Блан просила узнать, хорошо ли вы разбираетесь в античной скульптуре.

— Прямо сказать, не слишком. Однако я вырос в Санкт-Петербурге, это говорит само за себя. А что стряслось? Она решила украсить дворцовый парк его высочества, или хочет расставить что-нибудь античное в игорных домах и казино?

— Насколько мне известно, нет. Сегодня на рынке полиция задержала одного крестьянина, который пытался продать мраморную руку.

— Какую еще руку? И при чем тут я?

Андре пожал плечами.

— Рука белая, мускулистая, мраморная. Впрочем, это я уже говорил. Судя по всему, она недавно отбита от скульптуры. Полиция утверждает, что все античные статуи княжества целы. А задержанный клянется, что это его рука. В смысле, конечно, не его, но принадлежит ему. Ну и вот, госпожа Ле Блан просила узнать, не сможете ли вы опознать эту, как бы сказать, бесхозную часть тела.

— Что ж… — граф Тарло кивнул спешащему навстречу метрдотелю. — Ступай к мадам Мари и передай, что сейчас я выпью за здравие бедолаги кузена, а заодно с ним — и маршала, а потом приду, осмотрю каменные обломки.

Мари Ле Блан сидела, широко разложив локти на столе, взгляд ее был устремлен на мускулистую мраморную конечность.

— Сколько тебя можно ждать?! — недовольно буркнула она Тарло. — Подойди-ка и посмотри на это.

Граф подошел к столу и стал со всех сторон разглядывать могучую руку:

— Что можно сказать? Это, несомненно, мрамор, а не алебастр. Рука левая, судя по всему, мужская. Мускулистость значительно выше стандартной.

— Ты впрямь считаешь меня дурой, или решил для аппетита позлить перед обедом! — возмутилась начальник тайной службы его высочества. — Я что, по-твоему, утром глаза на комоде оставила? Я тебя спрашиваю — чья рука?

Владимир поднял увесистый камень со столешницы и продолжил изучение. Кто бы ни был неведомый ваятель, он, несомненно, мог считаться великим мастером своего дела. Мощная каменная длань казалась живой, окаменевшей по мановению волшебной палочки чародея. Широкая ладонь с глубокими линиями жизни, судьбы…

— Занятно. Если бы я был хиромантом, мог бы прочитать судьбу каменной персоны… — Граф задумчиво нахмурил брови, пытаясь угадать происхождение диковинного артефакта. — Кстати, мрамор на сломе не успел потемнеть, значит, рука отбита совсем недавно.

— Да, я тоже заметила, — скривила губы мадам Ле Блан. — Этот недоумок Уазоль, хозяин птичьей фермы, где обнаружился клад, что-то темнит. Он говорит, что нашел руку, когда ремонтировал ограду дома. Шеф полиции не намерен вдаваться в эти подробности — каждый в стране имеет право ремонтировать свою ограду и находить в своей земле все, что там лежит. В этом нет преступления, а значит, полиции нет разницы: таскает месье Уазоль с собой мраморную руку, или уши от мертвого осла. Полиция уверена, что обнаруженная деталь не отбита от статуй, принадлежащих его высочеству. Если в течение суток никто из жителей княжества не заявит о порче ценного имущества, Уазолю вернут его находку, и он будет волен делать с ней что угодно.

— Понятно, — задумчиво разглядывая обломок, проговорил Тарло. Затем ткнул пальцем в небольшой выступ около линии слома: — Это похоже на часть когтя.

— В каком смысле?

— Вот, посмотрите: здесь что-то вроде изогнутой ногтевой пластины, она заметно отделяется, должно быть дальше идет палец и, вероятно, коготь продолжается. А если так, — Тарло на мгновение задумался, — конечно, это только предположение, но, быть может, это часть статуи Геракла. Он носил шкуру задушенного в схватке Немейского льва. Она служила герою чем-то вроде доспеха. Если предположить, что передние лапы шкуры были наброшены на плечи, то в этом месте вполне мог находиться коготь.

Мари Ле Блан напряглась:

— Вы уверены, что это Геракл?

— Я лишь предполагаю. Лучше конечно было бы взглянуть на хозяина этой руки…

Мадам Ле Блан подняла со столешницы бронзовый колокольчик и тряхнула им:

— Сейчас доставят.

— Я имел в виду того, от которого эта рука была отбита.

— Не важно. Я хочу услышать, кто, когда и зачем это сделал.

— Позвольте узнать, если бы это был не Геракл, а скажем, Одиссей, это было бы менее интересно?

— Конечно. — Мари Ле Блан воздвиглась во весь свой немалый рост. — Вы сколько лет живете в княжестве, граф?

— Скоро четыре года. А что?

— Самый тупой рыбак в этих краях, каменотес, никогда в жизни не видевший азбуки, расскажут, что первое здешнее поселение было основано не кем иным, как Гераклом.

— Вот даже как? — поднял брови Тарло.

— Да, именно так. Установив на выходе из Средиземного моря в океан знаменитые столпы, великий герой удалился сюда, чтобы перевести дух. Первое время он жил уединенно, но потом вокруг начали селиться люди. Под защитой героя всем жилось спокойнее. Потом, когда Геракла назначили полубогом…

— Назначили? — улыбнулся Тарло.

— Не придирайтесь к словам. Ни вы, ни я не знаем, как делают полубогами. Так вот, когда его назначили полубогом, здесь построили храм. И это был, как утверждают хронисты, огромный храм, весьма почитаемый в древности. Но впоследствии какой-то римский император велел разрушить все языческие храмы.

— Да, история это подтверждает. В 391 г н. э. император Феодосий издал Миланский эдикт, объявивший жертвоприношения и прочие обряды в языческих храмах преступлением против императора.

— Спасибо, постараюсь запомнить. Но для нашего дела важнее другое. Развалины храма и по сей день можно видеть в саду возле дворца его высочества. Сейчас это лишь едва заметные основания колонн и следы старых стен. Ни в одной хронике, ни в одной летописи не написано, куда делось богатое убранство храма. Есть легенда, что в ночь перед тем, как христиане намеревались разрушить храм, Геракл, стоявший на алтаре, ожил и унес все, что было ценного, в одному лишь ему известное место. Так что поутру христианам достались лишь голые стены.

— Вы полагаете, что последователи культа Геракла перенесли все в тайники?

— Мне больше нравится история, что это сделал сам оживший Геракл. Но ваш прагматичный подход тоже имеет право на существование.

В кабинет, постучав, вошел лакей игорного дома:

— Вызывали, мадам?

— Да, — кивнула Мари Ле Блан. — Доставить сюда задержанного.

— Будет сделано! — Слуга поклонился, чуть попятился и тихо закрыл дверь.

— Теперь о тебе, — сурово нахмурилась Мари. — Что ты вчера устроил в игорном зале?

— Ничего выходящего за правила карточной игры.

— Насколько ты обыграл академика Иоганна-Генриха Шульмана?

— Как утверждает мой друг и соратник Андре, два миллиона сто пятнадцать тысяч пятьсот десять франков.

— Академик тут рыдал, бился в истерике, кричал, что он светило археологии, требовал почтения к сединам, вспоминал о детях и внуках, подвывал, что ты дочиста разорил его. Ходил по залу и просил милостыню, чтобы добраться до дома. Обычно ты себе такого не позволяешь…

— Если бы я знал, что у него появятся деньги, непременно остался, чтобы выиграть и их. Более того, если бы разрешено было играть на нижнее белье, то принял бы и эту ставку.

— Тут что-то личное? — нахмурилась Мари и начала сурово постукивать тростью об пол.

— Двадцать лет назад это светило занималось поставкой сукна в русскую армию. Гнилого сукна. Это очень дорого обошлось русским полкам во время осады Плевны. На вырученные деньги Шульман и начал свои археологические изыскания.

— Послушай, это не красит академика, но все же его жульничество произошло двадцать лет назад! И, в конце концов, ты же поляк?!

— Конечно поляк! «Без бога ни до прога, без карабели ни с постели!» И как настоящий поляк я никогда не забываю обиду. Под Плевной сражался мой отец. И будь он на моем месте, поступил бы так же. Или еще хуже. Но я не возьму в толк, почему ты думаешь, будто польское происхождение мешает мне быть русским? И при этом искренним патриотом здешнего маленького княжества?

— Мне этого не понять, — буркнула Мари. — Ладно, ближе к делу!

— Если ты о Геракле, то полторы тысячи лет он пролежал в земле и еще немного полежит. Я желал бы распорядиться вчерашним выигрышем.

— Каким же образом?

— Все деньги, оставшиеся после вычета доли игорного дома, я хочу перевести в Благотворительный фонд помощи вдовам и сиротам русских воинов.

— Твои деньги, ты и решай, — пожав плечами, буркнула госпожа Ле Блан. — Инкогнито?

— Нет. От лица академика Шульмана. Нельзя же оставлять грязное пятно на репутации научного светила!

— Шутник! — Мари скривила губу в ухмылке — Если бы ты вчера не обчистил его донага, не заставил меня отправлять его за казенный счет в Париж, сегодня у нас был бы под рукой знаменитый археолог. Но раз уж ты решил за него распоряжаться деньгами, то будешь за него и нашим главным знатоком античных древностей.

Фиакр мадам Ле Блан неспешно двигался по горной дороге в сторону Генуи. За ним катила тележка, запряженная парой мулов. По сторонам от нее покачивались в седлах граф Тарло и Андре. Сидевший в тележке Пьер Уазоль, затравленно оглядываясь, то и дело заводил одну и ту же речь.

— Я ведь, господа офицеры, о чем говорю, я о том, что умысла-то злого у меня не было. Забор у меня развалился. Стал я его чинить, а забор-то, извольте понять, прямо над обрывом. Так вот те камни, которые вниз покатились, совсем побились. А у меня тут как раз грот. Ну как — грот — так, яма большая, камнями забитая. Я туда и полез. Оно ж, земля моя, и камни, стало быть, мои. Чего ж мне их не взять-то?

— Да сколько ж можно?! — не удержался Андре. — Говорил ты это все уже!

— Ничего, пусть себе, — остановил его Тарло.

— Так вот, я и твержу, господин офицер, что, ежели земля моя, и яма, то есть грот, мой, то и камни там мои?

— Твои, твои, — согласился граф.

— А ведь та рука, которую я доставил, извольте понять, тоже каменная. И, стало быть, чего меня было хватать? Ну, поломал я камень, ну так ведь это ж мой камень. Я ж чужого-то не брал. За что меня наказывать?

— А кто сказал, что тебя будут наказывать?

— А зачем бы вы иначе со мной поехали? Теперь ферму мою отбирать будете? А я ж ничего не сделал. Яма-то моя, и камень мой…

— Приятель, ты просто покажи нам, что это за яма, и откуда ты отбил эту руку. Ферму никто у тебя отбирать не собирается. Если будешь оказывать содействие, то, верно, и награда будет.

— А не обманете?

— Можешь не сомневаться, я лично позабочусь об этом.

— Я верю вам, господин офицер. Только вам верю!

О близости фермы граф Тарло догадался без труда по дружному щебетанию птиц. Крестьянин заулыбался.

— Ишь, как встречают.

— Это ваши птахи?

— Ну да, мои. И отец мой, и дед, и прадед их разводили. Почитай, испокон веку! Там разные: и чижи, и канарейки, и щеглы, и фазаны золотые есть, и три павлина, и скворцы королевские, и голуби всякие. И здесь отовсюду, и даже из Генуи за птичками к нам приезжают. А я, извольте понять, и сам их люблю. Этак распоются они, и душе приятно, сидишь, бывало, греешься на солнышке. А они: чвирк, чвирк, фьють! Человеку радость!

Узкая дорога взбиралась между скал на довольно широкое плато.

— Вон уже и дом виден! — радостно тараторил любитель экзотических птиц. — Желаете, я вперед поеду, да и предупрежу, чтобы поесть-выпить чего-нибудь собрали.

— Не стоит, мы не будем долго отвлекать вас отдел.

— Как скажете, господин офицер, как скажете.

Щебетание птиц висело в чистейшем горном воздухе. Гулявший меж скал ветер шевелил склоненные над гротом ветви смоковницы.

— Вот тут, стало быть, это все и было, — сообщил хозяин фермы. — Да вы сами поглядите. Я ж ничего не выдумываю. Все как есть говорю.

Мадам Ле Блан, отодвинув плечом хозяина фермы, приподняла тростью свисающие ветви и скомандовала Андре:

— Ну-ка, убери эти камни.

Камердинер графа Тарло скинул темный сюртук, демонстрируя висящую на поясе кобуру с револьвером и подвешенные на спине между лопаток ножны с навахой. Крестьянин посторонился и перекрестился.

— Спаси и помилуй, страсти-то какие!

Тарло глядел, как его помощник, обливаясь потом, вытаскивает увесистые камни. Меж них показалась широкая щель. Рядом валялись куски раскуроченной глины и желтый песок.

— Вот туточки оно все и лежало, — желая угодить высокому начальству, прокомментировал хозяин птицефермы.

— Вижу, — оборвала его Мари Ле Блан. Затем повернулась к Андре: — Ну, что там?

— Тут за камнями глиняная стена. Похоже на обожженный кирпич.

— Ломай! — скомандовала начальник тайной службы.

— Так может, того, — попытался вклиниться в их разговор фермер, — сперва меня спросить?

— И то правда, — задумчиво кивнула Мари Ле Блан. — У тебя кувалда есть?

— Есть, но…

— Вот и неси сюда. — Начальник тайной службы неспешно перевела взгляд на Андре: — Ты можешь пока отдохнуть.

Спустя минут десять передохнувший камердинер подхватил с земли кувалду и с хеканьем обрушил ее на расчищенную стену. После нескольких ударов она пошла глубокими трещинами.

— Остановись. Давай-ка попробуем разобрать. — Мари сунулась в грот, ударила тростью в стену, и массивный кусок глины тут же вывалился ей под ноги. Из пробоины начал струиться песок. — Неси фонарь! Похоже, там что-то есть.

— Действительно, есть. — Андре достал из кармана жилета коробок шведских спичек.

— Господин офицер, — послышался совсем рядом негромкий просительный голос. — Так, ежели оно в моей земле, так, стало быть, это все мое? У меня на то и бумага имеется…

Андре нахмурился и сурово глянул на фермера:

— Вся земля в княжестве принадлежит его высочеству. А вы, почтеннейший господин Уазоль, имеете право наследственного пользования.

— Так, стало быть, ничего мне за это все не положено? — едва не плача, вздохнул хозяин птичника. — Совсем-совсем ничего?!

— Это будет решать лично принц.

— Погоди, — остановил его граф. — Зачем так сурово? Полагаю, ты заслуживаешь вознаграждения за искреннее желание помочь.

— Конечно, заслуживаю, я ж всей душой!

— Как думаешь, Андре, сколько франков может подарить месье Уазолю его высочество, если статуи действительно имеют цену?

— Может, даже тысячу франков.

— Слышал? — Тарло повернулся к крестьянину.

— Тысячу франков — хорошие деньги, — покачал головой тот. — Но только, когда ж это еще будет?

— Можем поступить так, — предложил граф. — Я дам тебе сто франков, и ты будешь спокойно ждать.

— А нельзя так, чтоб, скажем, пятьсот франков? Чтоб уж совсем спокойно.

— Можно. Но тогда ты больше не вспоминаешь, что князь должен тебе какие-то деньги.

— Э, нет, лучше давайте сто.

— Я верил, что ты благоразумен. — Граф достал несколько купюр. — Сейчас за статуями приедут из города повозки. Ты поможешь загрузить, только аккуратно. И, если понадобится, ответишь мне на вопросы касательно своей находки.

— Как скажете, господин офицер, как скажете. Хотя, признаться, я покуда не вижу, зачем бы вам это понадобилось.

В коридоре послышался характерный стук трости Мари Ле Блан.

— Что-то сегодня она задержалась, — откинулся в кресле граф Тарло.

— Его высочество вызывал Мари во дворец, — пояснил Андре. — Недавно туда доставили все статуи из грота. Теперь его высочество желает узнать, насколько ценно найденное.

— А много привезли?

— Довольно много, — негромко пояснила сидевшая чуть в стороне Женевьева. — Двенадцать скульптурных композиций по числу подвигов Геракла, фигура Зевса на троне, статуи Геры и Алкмены, матери Геракла. Судя по всему, все эти изваяния служили для украшения одного храма и составляли единую композицию.

— Откуда ты все это знаешь? — удивился Тарло.

— Приятель рассказал.

— Но ведь все это только-только доставили во дворец.

— Но перед тем, как доставить во дворец, находки из тайника следовало описать. Полиция сделала это со всей возможной тщательностью.

— Да, разумеется. Я как-то не подумал.

Дверь распахнулась. Мари Ле Блан выглядела довольной.

— Его высочество заявил, что этот день будет признан знаменательным в истории княжества, ибо столь уникальных и столь прекрасных находок, говорящих о древности нашего государства, никогда прежде здесь не случалось. Это большая удача.

— Они что же, действительно такие древние? — с интересом произнесла Алиса.

— Пока сделать точную датировку невозможно. Нет специалистов. Но даже я могу видеть, что работа очень тонкая. Хранитель здешнего музея говорит, что этим статуям больше трех тысяч лет, а может, и все четыре. Но мне кажется, старик не особо разбирается в античной скульптуре. Во всяком случае, кроме одного римского бюста и пары-тройки копий эпохи возрождения, купленных в шестнадцатом веке, еще при князе Люсьене, ничего похожего в музее нет.

— Не знаю, может ли это нам чем-то помочь, — негромко проговорила Женевьева, — позавчера в княжество приехал известный галерейщик и аукционист из Бостона Корнелиус Варди. Он уже третий представитель этой фамилии, владеющий крупнейшей галереей древнего искусства в Северной Америке. Состояние, не считая галереи, семь миллионов долларов, особняк в Бостоне, дом в Вашингтоне, яхта «Фетида», водоизмещением двести тонн. Кстати, на ней он и прибыл сюда.

— Да, да, я его помню, этакий толстяк с одышкой. Пыхтит, как паровоз, и как только ему приходит хорошая карта, начинает щуриться и тереть переносицу. Вчера проиграл три тысячи долларов и ушел довольный, как будто его наградили орденом Святого Шарля.

— Какой интересный человек. — Глаза Алисы сощурились.

Мадам Ле Блан кинула на нее неодобрительный взгляд:

— Тогда, полагаю, вам не составит труда пригласить его прогуляться во дворец и посмотреть найденные статуи. Интересно выслушать его мнение. Надеюсь, на этом наша миссия закончится. Похоже, это дело не по нашей части. Но вы, мадам Алиса, возьмите под свое крылышко этого галерейщика. Он может еще пригодиться.

— Как видно, волею судьбы моя роль жениха вновь откладывается на неопределенный срок, — уголком губ усмехнулся Тарло.

Двор замка его высочества был заставлен наскоро сколоченными ящиками, заполненными песком. Вокруг хлопотали работники, аккуратно освобождавшие от защитного слоя драгоценные скульптуры.

— Аккуратнее, аккуратнее, не поцарапайте! — заклинал их седобородый хранитель музея в придворной ливрее с рыцарским крестом святого Шарля на груди.

Тарло приходилось уже встречаться с хранителем местного собрания диковин, под которое было отведено два зала в старом здании резиденции его высочества. Здесь можно было увидеть римские монеты, венчальное платье одной из местных принцесс эпохи Возрождения, доспехи воинственных предков нынешнего принца, знамя позабытого уже султана, захваченное одним из них в крестовом походе и множество иных неведомых ценностей, лежащих едва ли не грудами.

— Куда ж ставить-то? — скорбно качая головой, то и дело твердил хранитель. — Никакого ж места не напасешься.

Завидев в воротах замка мадам Ле Блан со спутниками, он бросился к ним, на ходу приподнимая шляпу и адресуя поклон каждому гостю.

— Умоляю, госпожа Ле Блан, прикажите поставить эти шедевры у вас! Так оно и надежней будет, и сохранность, опять же.

За широкой спиной начальника тайной службы раздалось громкое бульканье, словно паровой котел пакетбота решил исторгнуть в небо струю перегретого пара.

— Вы что же?! Да как так можно?! — на довольно сносном итальянском заговорил толстяк, внутри которого действительно можно было упрятать средних размеров паровой котел. — Если это и впрямь античные скульптуры, им место в самых лучших музеях, а уж никак не в… игорном доме! Если это лишь парковые копии, их можно разместить вокруг резиденции его высочества. Но кому бы пришло в голову прятать в гроте подделки?

— С кем имею честь? — поджал губы хранитель диковин.

— Я Корнелиус Варди, мое имя хорошо известно по обе стороны Атлантики. Как и моя коллекция античной миниатюры и гемм.

— Эти произведения мало похожи на миниатюры, — бросил придворный знаток древностей, уязвленный замечанием галерейщика.

— Что ж, не все присутствующие здесь похожи на специалистов. — Мистер Варди бесцеремонно отодвинул придворного и направился к ближайшему ящику.

С минуту он молчал, сметая замшевой перчаткой серый песок с белоснежного мрамора. Затем достал из внутреннего кармана деревянную трубку, набил ее табаком и, забыв поджечь, сунул в рот. Так же молча он подошел к следующему экспонату, затем к третьему, четвертому.

— Желаете огня? — предложил ему Андре, доставая шведские спички.

— А? Да, конечно. — Он затянулся виргинским табаком, пробормотал: — Белиссимо. — И блаженно закрыл глаза.

— Что скажете, мистер Варди? — нежно промурлыкала баронесса фон Лауэндорф.

— Это потрясающе! Ничего совершеннее мне не доводилось видеть! Полагаю, даже в те века, когда эти шедевры создавались, они почитались истинным чудом света!

— Сколько все это может стоить? — перебила его Мари Ле Блан.

— Я готов выложить по полмиллиона за каждую статую, буквально, не сходя с этого места. — Галерейщик с неожиданной быстротой сунул руку в карман и достал чековую книжку. — Поверьте, это хорошие деньги.

— Это действительно хорошие деньги, — кивнула Мари Ле Блан. — Я, несомненно, доверяю вашему опыту. Однако речь пока не идет о продаже. Мне нужно назвать его высочеству ориентировочную стоимость находки.

— Античные шедевры не имеют определенной цены.

— Вы сейчас назвали вполне определенную.

— Конечно, конечно, но позвольте пояснить. Со мной работают крупнейшие музеи, меня знают коллекционеры. Я представляю, сколько приблизительно можно получить за каждый предмет искусства с тем, чтобы я в результате остался в прибыли. У меня эти связи есть, а у вас нет, поэтому я говорю открыто, что получу за скульптуры значительно больше. Однако это моя работа.

— Давайте не будем торопиться. Тем более, я по вашему лицу вижу, что вы чего-то не договариваете. Хотелось бы понять, чего.

— Ладно. — Толстяк недовольно поджал губы. — Пятьсот пятьдесят тысяч за скульптуру вас устроит? Но это окончательная цена.

— По-моему, даже не начальная, — покачала головой начальник тайной службы. — Мы пригласили вас как большого специалиста взглянуть на скульптуры и, если согласитесь, воспользуемся вашей помощью для устройства аукциона, если, конечно, его высочество захочет расстаться с этими, несомненно, впечатляющими произведениями. Но для начала я бы желала понять, что вы пытаетесь утаить от нас.

— Вот еще! — презрительно скривился галерейщик. — Впрочем, даже если я назову вам имя Гипполох, много ли даст вам это знание?

— Гипполох Киприд, — не меняясь в лице, пояснил граф Тарло. — Считается учителем Пигмалиона. Создатель гипполохской школы. Ее мастера, отказавшись от бога-символа, ваяли бога-человека. Именно к скульптуре этой школы изначально относилось понятие «одухотворенность». На сегодняшний день известны лишь фрагменты его работ…

Корнелиус Варди застыл с недонесенной до рта трубкой:

— Так считают специалисты. Но откуда вам это известно?

— Не суть важно, — отмахнулся бывший лейб-улан. О, Эрмитаж! Сколько счастливых часов проведено среди коллекций Зимнего Дворца! — Вы что же, хотите сказать, что это подлинные статуи работы Гипполоха?

— Может быть, очень может быть. Как известно, Пигмалион был сыном египетского царя, и тот нанял наилучшего ваятеля Эллады, дабы тот обучил его сына. Пигмалион был способным учеником, однако предпочитал слоновую кость мрамору. Именно из слоновой кости он и создал знаменитую Галатею, которая, по легенде, ожила и стала его возлюбленной.

Толстяк бросил пылкий взгляд на Алису. Но та лишь потупила взор, сделав вид, что не поняла намека.

— По легенде, учитель отверг своего ученика, ибо почитал изделия из слоновой кости пустыми безделушками, украшениями, не достойными истинного ваятеля. Он даже хотел изгнать Пигмалиона из своей мастерской, — со вздохом немого укора продолжил миллионер.

— Но тут ему приснился сон, будто его преследует огромный сфинкс, уже настиг, повалил наземь и распахнул клыкастую пасть. Мастер от страха едва не лишился рассудка, ато и самой жизни! Но тут из морских волн появился Геракл с огромной палицей и в схватке одолел сфинкса. Тогда Гипполох в благодарность за спасение дал обет создать невиданные прежде по красоте статуи для храма Геракла. Он навсегда покинул родной Кипр и уплыл в неведомую даль. И вот теперь… — Корнелиус вскинул руки.

— Но почему вы решили, что это работы Гипполоха? Быть может, его учеников? — поинтересовался граф.

— Поглядите внимательно и убедитесь сами, — с насмешливым превосходством заявил аукционщик. — Здесь есть одна чрезвычайно важная деталь. Считайте, подпись Гипполоха!

Все фигуры, как можно заметить, изображают одного атлета. Пропорции его тела совершенны, а тонкость исполнения работы воистину божественная. Нет ни одного случайного жеста или элемента одежды. И вот смотрите — на всех скульптурах волосы сына Зевса схвачены широким ремешком, украшенным тремя бляхами. Вот, посмотрите, центральная бляха — это орел, несущий молнии. Что понятно. Орел — это эмблема Зевса. С правой стороны на бляхе — изображение павлина. Эта птица часто символизировала Геру. А теперь поглядите на бляху с левой стороны.

— Тут сфинкс! — воскликнула Алиса.

— Причем, это не греческий сфинкс с женским лицом, грудью и крыльями, а именно египетский. Этот сфинкс возлежит на камне. А как известно, после смерти в камень обратилась Алкмена, мать Геракла. Так что здесь намек, дающий основание думать, что мы имеем дело с обетными шедеврами величайшего античного ваятеля, Гипполоха Киприда. Со времен обнаружения Шлиманом Трои, ваш а

находка, несомненно, первейшая по значению! — Знаток античности остановился, вдруг сообразив, что сказал слишком много. — Полагаю, шестьсот тысяч будет честной ценой. Поймите, я ведь тоже должен заработать…

— А скажите, господин Корнелиус, — глядя на одну из статуй, негромко спросила Женевьева. — В Древней Греции, насколько я помню, не использовали латинский алфавит.

— Конечно, нет! Что за нелепый вопрос?!

— Тут надпись, вернее, нечто похожее на монограмму из объединенных литер F и L.

— Где?! — Галерейщик бросился к девушке.

— Вот, возле ногтя.

— Да, действительно, похоже. Однако на других ничего подобного я не заметил. Похоже, буквы пытались затереть. Полагаю, какой-то неведомый шутник сделал этот значок уже много позже. Быть может, как раз во времена императора Констанция…

Тарло поглядел на мадемуазель Женевьеву. Та задумчиво смотрела на крошечный вензель.

— Может быть, и так, — проговорил он и чуть слышно добавил: — Но вряд ли.

Гостиничный слуга с поклоном открыл дверь апартаментов его сиятельства и, получив свои пять франков, заулыбался:

— Прикажете доставить что-нибудь в номер?

— Нет, благодарю.

Андре встретил «хозяина», как обычно, почтительно склонив голову:

— Есть новости?

— Да, — кивнул Тарло, протягивая камердинеру шляпу и трость. — Сейчас беседовали с принцем о судьбе находки. Торг еще продолжается, но судьба Гераклов уже решена. Он намерен продать найденные скульптуры Варди с тем, чтобы мистер Корнелиус выставил их на аукционе. Говорит, что это достояние всего человечества, и он не вправе хранить его взаперти у себя в замке. Исторические шедевры Гипполоха должно увидеть как можно больше людей во всем мире.

— Мудрое решение.

— Конечно мудрое, — хмыкнул Тарло. — После того, как мистер Варди примчался к нему и с учтивостью настоящего американца предложил его высочеству по семьсот тысяч франков за голову — он так и сказал, «за голову», принц и решил поступить столь мудро и великодушно. Конечно, статуя с отбитой рукой будет стоить несколько дешевле, но реставраторы уже работают, чтобы придать ей первоначальный вид. Принц сначала хотел сурово наказать Уазоля за повреждение имущества, но в конце концов помиловал. И даже наградил тысячей франков.

Грядет празднование 800-летия династии — на вырученные деньги можно будет отпраздновать его с размахом, не потратив ни франка из бюджета. К тому же, как отметил принц, по праву украшая лучшие музеи Европы и Америки, эти скульптуры явят воплощенную в мраморе историю нашего княжества и послужат его славе лучше, чем любое посольство.

— Соображение, также не лишенное смысла.

— Пожалуй, — согласился Тарло. — Хотя мне кажется предпочтительным украсить этими статуями княжество. Уж каким образом — другой вопрос. Я бы, может, даже восстановил храм Геракла.

— Это, несомненно, вызовет протест со стороны его преосвященства, господина епископа.

— Пожалуй, ты прав. Будь добр, распорядись приготовить кофе, да покрепче. Мне скоро отправляться играть, не хотелось бы уснуть за столом. И вот еще. Завтра я бы хотел повидаться с месье Уазолем. Передать ему деньги и задать несколько вопросов.

— Как прикажете, ваше сиятельство.

Андре вышел. Граф достал из комода карточную колоду и стал упражняться в тасовке. Спустя несколько минут в дверь тихо постучали.

— Да, входите, — не отвлекаясь, бросил он.

В комнату быстрой птичкой впорхнула мадемуазель Женевьева.

— Вы позволите, граф?

— Рад вас видеть! Что нового? Вы от Алисы? Дайте, угадаю: она побывала у ювелира, модистки и меховщика, и ей нужно тысяч сто, чтобы не выглядеть бедной родственницей? Если так, должен заметить, что она теперь соломенная вдова маршала и ожившая Галатея аукционного короля. Кто-нибудь из них обязательно за все заплатит.

— Нет, не это, — остановила его Женевьева. — Алиса вовсе не знает, что я здесь. Она сейчас по поручению мадам Ле Блан обхаживает мистера Варди. Поверьте, Алиса замечательно разбирается в антиквариате, и им есть, о чем поговорить.

— В это я охотно верю. Что же тогда?

— Я хотела поговорить, — отчего-то смущенно пробормотала компаньонка баронессы. — Хотела поговорить об этих статуях. Но я не уверена…

— Хорошо. Отчего же вы смущаетесь? Давайте поговорим.

— Да, конечно, — чуть запнулась она, затем глубоко вдохнула и продолжила: — Эта монограмма, FL… Мистер Варди считает, что ее, вероятно, процарапал какой-то варвар в римскую эпоху. Я потом долго рассматривала эту статую и другие…

— Ну-ну, и что же вы обнаружили?

— Некоторые вещи мне показались странными.

— Какие же?

— Этот знак — его, похоже, действительно старались затереть.

— Что ж, это только подтверждает версию мистера Варди.

— Нет, не подтверждает. Этот знак виден, когда статуя лежит. Но когда стоит, его заметить практически невозможно.

— Ты хочешь сказать, что это не древнегреческая статуя, а римская копия?

— Может быть, и так, — согласилась Женевьева. — Но я искала подобные значки на прочих скульптурах, и ничего такого не нашла.

— Вероятно, еще в древности в храме одна из статуй по неведомой причине была разрушена, и ее заменили новой, римской. Следует посмотреть, быть может, найдутся еще какие-то отличия.

Дверь апартаментов открылась.

— Ваш кофе, граф. — Андре с торжественным видом внес серебряный поднос.

— Позвольте предложить вам кофе, Женевьева. Сливки? Сахар?

— Да, пожалуйста.

— Вот и отлично, — улыбнулся Тарло. — Если не возражаете, сейчас выпьем по чашечке и прогуляемся, еще раз осмотрим находки.

— Мы с вами?

— Пожалуй, и Андре прихватим с собой.

Как показалось Владимиру, лицо Женевьевы чуть погрустнело. Но, возможно, он ошибся.

— Да, хорошо бы еще раз посмотреть.

Крепостные ворота были заперты. Граф Тарло недоумевающим взглядом обвел средневековое великолепие резиденции его высочества и постучал набалдашником трости в обитую железными пластинами створку. В калитке открылось маленькое зарешеченное окошко.

— Кто? По какому делу? — послышался голос дежурного гвардейца.

— Погляди-ка получше!

— А, ваше сиятельство! Простите, сразу не признал. Извините, впустить не могу, нынче приказано закрыть ворота и никого без особого пропуска или специального разрешения его высочества в замок не допускать.

— Ну, так доложи его высочеству!

— Он нынче рано отправился спать. Так что, со всем моим почтением, завтра приходите.

— Отворяй-ка калитку, — послышался из-за спины графа негромкий голос Андре.

— Сей момент!

Из-за ворот послышался звук открываемого замка, брякнул отодвигаемый засов.

— Нужны три человека с фонарями в зал, к скульптурам, — деловито скомандовал камердинер. Граф поглядел на него недоуменно, но промолчал.

Сопровождаемые эскортом с фонарями, граф и его помощники отправились в старый зал резиденции его высочества, помнящий еще возвращение крестоносцев из Святой Земли. Ныне кровля старого замка обветшала, кое-где проглядывало звездное небо, и стаи летучих мышей беспрепятственно носились туда-сюда между стропилами. Колонны были увиты диким виноградом, он свисал мохнатыми гирляндами с потолочных балок, создавая картину романтичного запустения. Но в качестве импровизированного склада это убежище крылатых вампиров вполне годилось.

— Светите, — приказал Андре, и стражники, недовольно поежившись от вида скользящих под крышей теней, повиновались.

Перепуганные летучие мыши взметнулись к небу через дырявую крышу.

— Знать бы еще, что ищем, — пробормотал Андре.

— Любые несоответствия. Все, что могло бы навести на мысль, что статуи были сделаны не во времена Пигмалиона.

— Можно подумать, я всю жизнь провел среди скульптур времен Пигмалиона. — вздохнул камердинер. — Что ж, попробуем изучить обнаруженные тела по методу господина Бертильона. — Так… все статуи мужчин атлетического телосложения, все, несомненно, имеют один и тот же образец. Лицо европейское, вытянутое, нижняя часть покрыта густой растительностью, нос прямой.

— Ты еще не забудь отпечатки пальцев взять, — усмехнулся граф Тарло и щелкнул по раскрытой ладони Геракла, намеревающегося вытащить из колчана стрелу. — Забавно.

— Что там? — поинтересовался Андре.

— Как же я сразу не заметил. На ладони знаки.

— Какие знаки? — настороженно поинтересовалась мадемуазель Киба.

— Я не разбираюсь в хиромантии, все эти линии жизни, судьбы… Что там еще? Вот три линии, между ними какие-то дуги, уголки, — представления не имею, о чем они могут рассказать, но проработаны они все с высочайшей тщательностью.

— Да, здесь тоже, — подтвердила девушка, осматривавшая соседнюю скульптуру. — Похоже, на всех скульптурах один и тот же рисунок. Интересно, что же все-таки хотел этим сказать мастер?

— Попытаемся это узнать, — вздохнул Тарло, продолжая тщательно зарисовывать каменную ладонь. — Если боги Олимпа будут к нам благосклонны.

— А кстати, вот и не на всех изваяниях есть этот рисунок, — отчего-то радостно объявил Андре. — Та самая диковинная статуя с монограммой знаков на ладони не имеет.

— Что ж, это только подтверждает, что она была сделана позднее, уже в римскую эпоху, вместо утерянной, еще более древней, — пожал плечами Тарло. — А поскольку скульптура получилась неотличимой по мастерству от более древних, неизвестный скульптор из тщеславия поставил свой опознавательный значок. Знай, мол, наших.

— Тогда почему он не скопировал и рисунок на ладонях? На всех прочих статуях он есть, и хорошо виден. Кстати, — Женевьева обратилась к стражнику с фонарем, — посвети сюда.

Она посмотрела на правую ладонь полубога, затем на левую, отошла к следующей статуе, повторила то же действие на третьей.

— Очень странно.

— О чем ты?

— Никогда не видела, чтобы линии на правой и левой руке так отличались.

— Они у каждого человека различны, — напомнил Андре.

— Да, но не настолько.

— Загадка. — Тарло достал из кармана небольшой блокнот и карандаш. — Пожалуй, стоит зарисовать.

— А у меченого Геракла вообще линий нет, — повторил Андре.

— Еще одна загадка. Возможно, они как-то связаны между собой. Что ж, попробуем разгадать. Но не сейчас. Меня, верно, уже заждались партнеры по игре.

Мадам Ле Блан обвела взглядом собравшихся.

— Итак, у меня для вас две новости, причем, одна вытекает из другой.

— Начинайте с хорошей.

— Это, смотря как глядеть. Его высочество пришел к окончательному соглашению с мистером Варди относительно скульптур. Его высочество продаст статуи за 800 тысяч франков каждую, включая битую. Половину суммы Варди платит сейчас, половину — после завершения аукциона.

— То есть галерейщик не собирается увозить скульптуры на яхте за океан и выставлять где-то у себя?

— Нет. Зачем? Ему значительно выгоднее устроить аукцион прямо здесь. Для проведения торгов его высочество принял решение отремонтировать старый тронный зал. На это отведено две недели.

— Надеюсь, ремонт дворцового зала — не наша забота?

— Нет, принц отдал уже соответствующие распоряжения.

— Это хорошо, — улыбнулся Владимир. — Какова же тогда вторая новость?

— Насколько я поняла, вы считаете, что здесь не обошлось без очередной аферы. Жду доказательств.

— Почему вы так решили, мадам? — вскинул брови граф Тарло.

— Ваше сиятельство, лишь отъявленные глупцы полагают, что могут скрыть от меня свои вылазки. Я вас за такого не держу. Вчера поздним вечером вы были во дворце, осматривали статуи. Вы что же, хотите сказать, что дневного осмотра вам не хватило? Решили полюбоваться на сон грядущий?

— Можно сказать, что так и было.

Мари Ле Блан метнула огненный взгляд на графа, затем на всех сотрудников тайной службы.

— Не знаю, что вы там задумали и почему решили утаить это от меня. Если это для пользы дела, я, так и быть, вас прощу, но если вам просто хочется покуражиться, отправитесь перекрывать крышу замка под дождем.

— Пока говорить не о чем, смутные предчувствия…

— Почему же? — вмешалась Женевьева. — Я как раз хотела поделиться новостью. Впрочем, новость не такая уж новая.

— Что еще? — недовольно зыркнула Мари Ле Блан.

— Один мой друг из полицейского управления по моей просьбе тщательно проверил, не водится ли каких-либо грешков за месье Уазолем.

— Я тебе и так могу сказать. В списках людей, подозреваемых или осужденных в княжестве, такой человек не значится.

— Правильно, не значится. Но мой друг проявил рвение, заслуживающее достойного вознаграждения, и кое-что нашел.

— Ловко, когда же вы успели? — покачал головой Тарло — Неужели сегодня утром?

— Нет, еще когда вы прислали Андре за телегами в город.

— Вы что же, уже тогда подозревали, что перед вами мошенник?

— Да. Я всегда радуюсь, когда ошибаюсь. Но заранее считаю мошенником всякого, с кем приходится иметь дело. Так учил меня отец. И, признаюсь, его уроки спасли меня в жизни от многих разочарований.

— Браво, мадемуазель Женевьева, браво! И что же обнаружил ваш неведомый друг?

— В архиве обнаружилось донесение на имя шефа полиции о том, что в 1804 году полицейский разъезд пытался задержать в районе этой фермы месье Констанса Уазоля, который занимался контрабандой и доставил из Италии порох, ружья, пистоли, словом, все, что могло понадобиться заговорщикам.

— Здесь что же, был заговор?

— Представления об этом не имею, так значилось в записи. Так вот, там же написано, что разъезд не смог задержать хозяина фермы, поскольку, стоило полицейским чинам приблизиться, множество птиц тут же подняли ужасный шум, и хозяин успел сбежать в Геную. А вся припрятанная контрабанда лежала в гроте подле фермы.

— Здесь действительно мог быть заговор, — вмешался Андре. — Однако не против государя, а за него. В конце прошлого века армия узурпатора Наполеона оккупировала княжество. В то время, кстати, оно получило название крепость Геркулеса. У бешеного корсиканца вообще была любовь к римской символике. Но истинные патриоты желали освобождения от вражеской оккупации. Увы, как мы видим, им не повезло.

— Все это интересно, но что ты хочешь этим сказать? — остановила его Мари Ле Блан и повернулась к Женевьеве.

— Она утверждает, — вмешался Тарло, — что в начале века в этом гроте хранился запас оружия и боеприпасов для заговорщиков. Если так, то это не одно ружье, и даже не десять. И если все они поместились в том самом гроте, значит, в нем было достаточно места. Но тогда получается, что там не было лежащих в песке статуй, глиняной стены и каменной засыпки. Она появилась никак не ранее 1804 года. Я правильно вас понял? — Тарло повернулся к Женевьеве.

— Совершенно верно.

— Все это так, но слишком неопределенно, — покачала головой Мари Ле Блан. — Возможно, это другой грот. Возможно, этот в ту пору был полностью засыпан камнями, и как таковой не рассматривался. Словом, интересно, но совершенно ничего не доказывает.

— А если вдруг это вовсе статуи какого-нибудь французского революционного ваятеля, который спрятал их девяносто с лишним лет назад? — нашелся граф Тарло. — И предназначались они для той самой крепости Геракла. А не для храма, как полагает Варди.

Мари Ле Блан уставилась на него, оценивая услышанное.

— Если вы считаете, что тут какая-то афера — а я вижу, что вы невесть почему так считаете, — к началу аукциона у вас должны быть железные, хотя нет, мраморные доказательства! Все, не смею задерживать, жду новостей.

Тарло отложил карандаш и устало поглядел на Андре:

— Есть результаты?

— Прошу извинить, ваше сиятельство. По сведениям полиции в княжестве нет ни одной практикующей хиромантки или хироманта, и, признаться, я тоже ни о чем подобном не слышал.

— Безобразие, мы живем в самом конце 19-го века, человечество движется вперед семимильными шагами, пароходы мчатся через Атлантику, как борзые за зайцем. Люди взмыли в воздух и парят, будто птицы. А здесь, в центре Европы, невозможно отыскать захудалого хироманта!

— Прошу извинить, граф, мы на краю Европы.

— Это многое объясняет, — недовольно буркнул Тарло, постукивая карандашом по листу бумаги.

— Я велел полицейскому управлению выяснить, есть ли хироманты в Ницце и Генуе. Если и когда таковые обнаружатся, их пригласят для консультаций сюда.

— Ладно, велел, так велел. Хотя постой, осади назад. Андре, я еще со вчерашнего вечера хотел тебя спросить, с чего это вдруг стража так легко сменила гнев на милость у ворот замка.

— У нас маленькое княжество, служба в страже, как, впрочем, и в полиции, дело семейное. В каждом поколении дети, едва начав говорить, уже знают, что станут полицейскими, стражами или будут водить по морю свои шхуны. Все эти люди знают меня с малолетства. Мой отец был телохранителем отца его высочества. Я в свою очередь охранял его высочество во время поездок в Европу. Сейчас в охране его высочества служит мой старший брат.

— Да, это многое объясняет. Хорошо, пусть ищут и везут этих чтецов по пустым ладоням. Хотя времени уже в обрез. Кстати, быть может, в библиотеке принца есть книги по хиромантии? Быть может, они бы пролили свет. — Граф покрутил меж пальцами карандаш и снова уставился на рисунок ладони с прочерченными линиями, уголками и дугами.

— Уверен, что нет. Его преосвященство, господин епископ является одновременно и придворным библиотекарем. У нас маленькое княжество.

— Да, я уже заметил, — глядя на рисунки левой и правой ладони, тихо пробормотал Тарло. — Епископ одновременно и главный библиотекарь, и главный наставник юного наследника престола, и глава дипломатической службы. И все же, что бы это могло значить?

— Что именно вас беспокоит, граф?

— Погляди на свою ладонь.

Андре выполнил приказ, затем посмотрел на рисунок и пожал плечами:

— Конечно, моя ладонь отличается от этой. Но как утверждает господин Бертильон…

— Андре, спасибо тебе, я уже знаю, что утверждает господин Бертильон. Все эти линии на ладонях, все эти дуги и кольца на пальцах совершенно неповторимы. Более того, левая ладонь практически никогда не тождественна правой. Однако все же определенное сходство между ними имеется.

— Ну да.

— Но не в случае с Гераклом. Смотри, линии всегда одинаковы на всех левых и всех правых руках. Конечно там, где на правых руках они видны. На левой они видны непременно. И при этом линии одной и второй руки совершенно не похожи друг на друга. — Граф Тарло раздраженно поморщился и обвел жирным овалом изображения на левой руке. — Почему же почтеннейший Гипполох, создающий абсолютно точные, будто живые, изображения античного полубога, делает, как бы это так выразиться, анатомически неверные рисунки. Я уверен, это шифр! это не может быть случайностью.

— Похоже на правду, — согласился камердинер. — Но что может означать такая странность?

— Замечательный вопрос. Я бьюсь над этим уже три часа. Я не поехал на конную прогулку! И у меня нет никаких мыслей. Это просто какой-то король ребусов! — фыркнул Тарло и пририсовал корону над овалом. Пририсовал и тут же выронил карандаш, ошалело глядя на результат. — Матка Боска Ченстоховска! Неужели! Пся крев! Глазам не верю! — Он потер виски и с торжествующим видом поглядел на камердинера. — Андре, в библиотеке его высочества есть итальянский гербовник?

— Да, по всем герцогствам и королевствам, начиная с XII века.

— Для начала принеси Генуэзский.

— Как прикажете, ваше сиятельство.

— И поторопись! — Затем отвернувшись, Тарло пробормотал себе под нос: — Развернутая ладонь, эмблема защиты, ладонь именно левой руки. Это тоже намек. На левой руке носится щит. Овальный щит в геральдике считается итальянским. Теперь остается найти герб, напоминающий вот эти самые линии, уголки и дуги. Она расположены на ладони не случайно — они стоят так, как находились бы в гербовом щите!

Толстый, обтянутый тисненой кожей том лежал на столе перед Владимиром, радуя взгляд медальоном щита, поддерживаемого двумя золотыми грифонами. Крест алой эмали в серебряном овале знаменовал, что перед читателем гербовник благородного генуэзского дворянства.

— Как и просили, ваше сиятельство, — сказал Андре с таким видом, будто сам лишь несколько минут назад закончил работу над этим шедевром.

— Что ж, поглядим. Зажги канделябры, уже темнеет.

Граф аккуратно расстегнул замок, скреплявший деревянные пластины обложки, и начал осторожно переворачивать лист за листом. Раскрашенные гербы мелькали перед глазами. Некоторые он переворачивал быстро, на некоторых задерживал взгляд. Но затем листал книгу дальше.

— Все не то. Неужели я ошибся, неужели все это лишь плод моего воображения?

— Такого не может быть, ваше сиятельство. Не расстраивайтесь. Если этого герба нет среди генуэзских родов, возможно, найдется в других итальянских землях.

— Хорошая мысль, Андре. А еще может быть, что там щит совсем другой формы или, например, таким щитом воспользовался не итальянец. Это сотни тысяч гербов, причем только занесенных в гербовники. А сколько утраченных, сколько не занесенных! До конца дней можно искать! — Владимир перевернул очередную страницу, замер и, удовлетворенно прикрыв глаза, откинулся в кресле. — Господи, хорошо, что ты есть, и время от времени напоминаешь мне об этом!

— Вы нашли?!

— Сам погляди. Род ди Леванто. Три расходящиеся черные стрелы оперением вниз, наконечником вверх, устремленные к трем же алым сердцам. Это то, что мы принимали за линии и уголки. А вот и дуги: стрелы пронзают опрокинутые зеленые полумесяцы. — Тарло начал водить пальцем по рукописным строкам. — Герб сей присвоен основателю благородного патрицианского рода ди Леванто рыцарю Амори, погибшему в Святой Земле. Амори ди Леванто командовал отрядом генуэзских арбалетчиков и пал в битве при Арсуфе. Так что в вензеле FL — Л вполне может означать Леванто, а значит Ф — первая буква имени. Остается выяснить, жил ли после 1804 года в Генуе скульптор с именем, начинающимся на Ф, происходящий из древнего рода ди Леванто.

— Я, конечно, могу ошибаться, ваше сиятельство, — задумчиво проговорил Андре, — но если за последний год ничего не произошло, то он и сейчас там живет. Федерико ди Леванто, малоизвестный скульптор, однако имеет свою мастерскую. По большей части он реставрирует музейные скульптуры, иногда ему заказывают сделать что-нибудь для парков. Год назад его приглашали восстановить парковые статуи в резиденции его высочества.

— Андре, завтра утром ты отправишься в Геную и найдешь этого потомка крестоносцев. Если мои предположения верны… — На усталом лице графа появилась задорная улыбка. — Впрочем, сначала найди Федерико, и, если возможно, привези его сюда. Я хотел бы с ним поговорить.

Тарло смотрел в карты: пара семерок и пара девяток — не слишком удачный расклад. Он поглядел на довольную физиономию мистера Варди, победно оглядывавшего игроков за столом. «У него наверняка три дамы и еще что-то. Понять бы, что».

— Ваше сиятельство! — Над графом склонился лакей игорного дома. — Вас просят незамедлительно подняться наверх.

— Когда закончу играть.

— Вас просили идти тотчас же. Срочный вызов.

— Прошу извинить, дипломатическая служба — Тарло отложил карты. — Я пас. — Он с досадой кинул свои две пары. — Надеюсь, это что-то важное.

Мари Ле Блан, встретив Тарло, указала ему на недавно поставленный телефон.

— Андре звонит из Генуи.

Граф поднес к уху раструб и заговорил:

— Алло, алло, я слушаю!

Сквозь треск в динамике послышался голос камердинера.

— Ваше сиятельство, вы были совершенно правы — это он! Слышно меня? Это он! Все признал.

— Я тебя слышу, — подтвердил Владимир. — Он сможет это как-то доказать?

— Ни расписок, ни какого-либо договора — ничего такого нет. Может лишь поклясться на Библии.

— Не ахти какой аргумент. Этот мистер Варди, как по мне, не слишком богобоязнен, так что он может поклясться на Библии, на Коране, на Конституции США, а заодно и на поваренной книге Елены Молоховец. Нужно что-то более убедительное. — Тарло щелкнул пальцами. — Кажется, я знаю, что нужно. Обещай ему что угодно, приезжайте сюда как можно скорей. Я озабочусь приемом. Не теряйте времени…

Наскоро отреставрированный старый зал был увешан полотнищами драпировок ярких гербовых цветов. В нишах, молчаливо напоминая о рыцарственных предках его высочества, красовались доспешные наборы. Арматюры со щитами, алебардами и двуручными мечами украшали стены. Зал был уставлен рядами удобных кресел, лишь накануне закупленных и привезенных из Генуи. Перед креслами стояли легкие столики с фруктами и прохладительными напитками для состоятельной публики. Еще ряды кресел, но уже без угощения, красовались вдоль стен. Здесь, оживленно шушукаясь, с пеной у рта обсуждая предстоящий аукцион, размещались журналисты едва ли не всех европейских газет. С той стороны, где некогда стоял древний трон, ныне красовалась стойка аукциониста, и располагались накрытые тканью статуи.

Дворцовые стражники в роскошных мундирах эпохи Ренессанса отворили двери зала, и высокие гости начали рассаживаться по местам. Фотографы со своими громоздкими треногами суетливо защелкали затворами, пишущая братия начала быстро делать пометки в блокнотах. Сегодня в княжестве собрался весь цвет коллекционеров антиквариата со всех концов Европы, Запада и Востока. Журналисты, перешептываясь, называли имена миллионеров и аристократов, указывали на доверенных агентов виднейших аукционных домов. Наконец стражи-барабанщики четкой громкой дробью известили собравшихся о начале торгов.

Мистер Варди, пыхтя, взобрался на помост, приветственно взмахнул руками и быстрым шагом перекатился к стойке. Еще раз оглядев высокую публику, он взял неизменный молоточек и ударил им в гонг, призывая к тишине.

— Итак, господа и дамы, я рад приветствовать вас в этом зале! Сегодня у нас необычный день, весьма знаменательный день, сегодня здесь выставляется воистину уникальная коллекция из пятнадцати статуй, любезно предложенная для продажи его высочеством. Эти великолепные произведения искусства датируются приблизительно 1900-м годом до нашей эры. Практически доказано, что все эти скульптуры вышли из-под резца учителя Пигмалиона, великого мастера античности Гипполоха Киприда. И это единственные статуи, дошедшие до нас почти без повреждений. О творчестве этого великого мастера можно говорить долго, но лучше один раз увидеть, чем семь раз услышать!

Мистер Варди подал знак, и стражники в один момент сдернули накидки с выставленных скульптур. По залу волной прокатился восхищенный шепот.

— Как вы сами можете убедиться, перед вами настоящие шедевры. Быть может, это лучшее, что было создано ваятелями Древней Эллады. Начальная цена всей коллекции из пятнадцати статуй — четырнадцать миллионов франков. Есть ли желающие приобрести всю коллекцию целиком, или мы будем выставлять на торги каждую скульптуру в отдельности? В этом случае начальная цена любой из них — миллион франков.

— Пора, — перекрестился Тарло и распахнул дверь зала.

— Прошу внимания!

Присутствующие удивленно воззрились на коротко стриженого крепыша в придворном мундире.

— Давай, Андре, у тебя все получится, я в тебя верю! — прошептал граф, легонько подталкивая камердинера.

— Господа и дамы! Я здесь, чтобы исправить определенную неточность. Мы выставляем на торги не пятнадцать статуй, а шестнадцать.

По рядам вновь прокатился восхищенный ропот, фотографы спрятали головы под накидки, и зал озарился магниевыми вспышками.

— О чем вы? — удивленно спросил мистер Варди, оторопело глядя на придворного.

— Да, да, вы все услышали верно. — Андре поднял руку и сделал знак рукой. Несколько стражников вкатили накрытую плотной материей тележку. — Здесь шестнадцатая работа, изображающая деяния сына Зевса. Скульптурная композиция «Геракл и дочь царя Феспия». Снимите покров.

Стражники повиновались, и через мгновение пред взорами собравшихся предстала мраморная глыба, в которой можно было увидеть две не вполне оконченные фигуры: могучий полубог, тянущий руки к грациозной девушке с легко узнаваемым лицом Алисы фон Лауэндорф. Мраморная Алиса пыталась отстраниться, запахивала каменную накидку, казавшуюся совершенно прозрачной.

— Увы, как можно видеть, к началу торгов великий Гипполох не успел закончить композицию, завершающую этот восхитительный ансамбль. Но гениальный месье Гипполох, более известный, как маэстро Федерико ди Леванто, пообещал, что в ближайшее время непременно закончит этот шедевр. Попросим, господа!

Андре захлопал и повернулся к двери. На сцену, затравленно оглядываясь на онемевших зрителей, шел человек в одежде, запыленной мраморной крошкой.

Глаза мистера Варди забегали, но он быстро пришел в себя:

— Это мошенник! Он пытается сорвать торги! Его нужно выкинуть отсюда! Он лишь копиист, который хочет сделать себе имя на чужой славе!

— Вы не отрицаете, что знакомы с ним, это уже хорошо! — прервал его Андре.

— Каков молодец! — Тарло повернулся к Мари Ле Блан, стоявшей рядом.

— Вы хорошо с ним поработали, граф.

— Что это все означает? — не унимался Варди. — Ваше высочество, стоит ли мне так понимать, что ваши люди меня обманули и коварно подсунули мне какие-то подделки?!

— Зачем называть эти шедевры подделками? — возразил ему Андре. — Невозможно подделать то, чего не существовало. К тому же это вы заявили, что статуи принадлежат резцу мастера Гипполоха.

— Даже если так, я, конечно, мог ошибиться! Но в чем тут злой умысел?! Я же сам заплатил деньги его высочеству. Разве это не доказывает мою невиновность?

— Месье Уазоль, прошу вас, потрудитесь войти в зал.

— Как прикажете, господин офицер, как прикажете.

Хозяин горного птичника бочком втиснулся в зал.

— Скажите, месье Уазоль, грот, в котором были обнаружены скульптуры, принадлежит вам?

— Да. А до того моему отцу, деду, прадеду.

— Вы хорошо знаете историю семьи?

— В наших землях хорошо знают историю каждой семьи.

— В годы французской оккупации чем занимался ваш предок?

— Участвовал в борьбе против французов.

— В чем это выражалось?

— Он хранил оружие и боеприпасы заговорщиков.

— Где?

— В том самом гроте. Мне об этом рассказывал мой дед — его сын.

— А как же там оказались эти статуи?

— Этот господин привез их два года назад, дал мне денег, попросил спрятать. Что я и сделал. А совсем недавно он приехал, дал еще денег и сказал: теперь все должны узнать, что в гроте лежат скульптуры.

— Все это ложь! — завопил Варди.

— Вот выписка из полицейского донесения о том, что в 1804 году в гроте было обнаружено стрелковое оружие, порох и свинец заговорщиков, — жестко прервал его Андре. — Господин Уазоль, быть может, и промышляет контрабандой, быть может, и прячет краденое, но все же он, как и его предок, настоящий патриот нашего княжества. И когда речь идет о чести его высочества, поступает исключительно достойно. Итак, господа! — Андре повернулся к опешившей публике. — Месье Корнелиус Варди заказал все эти статуи мастеру Федерико ди Леванто. Правда, когда тот по привычке поставил свой знак на первой фигуре Геракла, попытался его затереть и впредь велел ничего такого не вырезать. Но для мастера это было слишком суровое испытание — создать, быть может, лучшие в своей жизни произведения и при этом сохранить анонимность. И он придумал ребус, который мы, по правде сказать, с трудом разгадали. За каждую из этих прекрасных скульптур господин Варди заплатил по тысяче франков. Для бедного мастера это были немалые деньги.

Затем Корнелиус Варди придумал хитрый план, как продать не просто красивые мраморные статуи, а товар с историей. Ведь именно за историю и платят на аукционах. Он попытался одурачить его высочество, и действительно заплатил ему по четыреста тысяч за статую, пообещав после торгов еще столько же. Затем он выставил на продажу не просто качественные скульптуры неизвестного происхождения, а бесценную коллекцию античных статуй его высочества. Мистер Варди, принц крайне огорчен вашей аферой. Он не желает в ней участвовать, а потому вы можете ничего более не платить.

— Но я уже заплатил шесть миллионов! Это жульничество!

— Вы дали точную оценку своих махинаций, но любой товар стоит ровно столько, сколько за него готовы заплатить. Вам ли этого не знать? Если угодно, считайте свои потери штрафом. Вас не желают больше видеть гостем нашего княжества. Бумаги получите на границе. В утешение вам остается пятнадцать замечательных скульптур работы мастера ди Леванто. Вы за них заплатили, и они, без сомнения, украсят вашу галерею. Стража, выведите мошенника! — скомандовал Андре и повернулся к собравшимся.

— А вашему вниманию, господа, предлагается замечательная новая работа мастера Федерико, а еще, конечно, рулетка и все игорные дома княжества!

Зал молчал почти минуту, затем взорвался аплодисментами.

— Начальная цена — пятьсот тысяч, — объявил Андре. — Все деньги пойдут замечательному мастеру Федерико ди Леванто.

— Шестьсот тысяч, — послышалось из зала.

— Шестьсот пятьдесят…

Граф Тарло слушал, как с тихим шумом перекатываются волны под его балконом.

— Миллион триста пятьдесят тысяч франков за неоконченную статую, — он повернулся к Андре. — Такого история аукционов еще не знала. Это гениально. Ты прирожденный аукционист.

— Ну что вы, ваше сиятельство, меня вполне устраивает моя служба. Просто так удачно сложилось.

— А скажи, друг мой, что ты пообещал этому славному генуэзцу, что он так резво сорвался с места, примчался сюда и принялся ваять Геракла с Алисой?

— Место придворного скульптора и, конечно, хорошее жалование.

— Придворного скульптора? Но это решаешь не ты, не я и, даже, вероятно, не мадам Ле Блан.

— Пустяки, — отмахнулся Андре. — Неужели вы думаете, что его высочество откажет в такой скромной просьбе своему молочному брату?