Анонимное общество любителей морских купаний

Дело седьмое. Лазурная звезда Голконды

Набережная в этот час всегда полна народа. Только пришел вечерний поезд из Ниццы и ожидался экспресс из Генуи. Благородное общество, избравшее местом пребывания уютное княжество, уже проснулось, отобедало и теперь совершало променад, обмениваясь поклонами и свежими новостями. Граф Тарло прогуливался под сенью шелестящих пальм. Яхты возвращались с каждодневных прогулок, морской воздух был напоен йодом и свежестью.

— шептал Владимир.

— Вы разговариваете с самим собой, ваше сиятельство? — раздался совсем рядом знакомый девичий голос.

«Женевьева», — улыбнулся граф и повернулся к сподвижнице:

— Никак не привыкну, что вы приближаетесь бесшумно, как тень! Самая любознательная тень из всех, мною прежде отбрасываемых.

— О! Самый двусмысленный комплимент, который мне доводилось слышать.

— Нет, я не разговариваю сам с собой, не выжил из ума, просто немного задумался. Замечательный день, жара прошла, море яснее сапфира… Вдруг припомнились стихи моего старого друга, соратника по Пажескому корпусу, затем морского офицера. Вот послушайте:

— Звучит красиво — пожала хрупкими плечиками мадемуазель Киба. — Но как-то… невесело. Жаль, что я почти не знаю русского языка. А что стало с вашим приятелем?

— Он все не мог определиться, что больше влечет его: далекие горизонты или ветреные музы. Жаль, не знаю, что с ним сейчас. Может, окружен поклонниками романтической поэзии в Санкт-Петербурге. А может, стоит на капитанском мостике посреди штормового моря. Лейтенант Георгий Ворожеев, — Тарло перевел грустный взгляд на синие волны. — Где-то он теперь…

— Ворожеев Георгий Евгеньевич? — поправив выбившийся из-под шляпки светлый локон, уточнила Женевьева.

— Да, именно так! Вы что-то о нем слышали?

— Капитан третьего ранга Георгий Ворожеев назначен в Париж на должность помощника военно-морского атташе российского посольства. Так что вам может представиться вполне реальный случай с ним встретиться.

— Вот так новость! Это же просто замечательно! Женевьева, я поражен! Откуда вам это известно?!

— Я внимательно слежу за политиками, дипломатами, банкирами, промышленниками, высокопоставленными священнослужителями и, отчасти, высшими военными чинами. Как раз среди них встречаются злоумышленники той породы, которая нас интересует. Друзья помогают мне удовлетворить такой необычный, но совершенно не праздный интерес. Но как раз в этом случае все очень просто: парижские газеты сообщали об назначении месье Ворожеева около недели назад.

— Признаюсь, я удивлен. Откуда это у вас, мадемуазель? Я не знаю человека, голова которого была бы столь же полна сведений о сотнях разных людей, подчас совершенно незнакомых и находящихся за тысячи верст от вас.

Девушка вспыхнула и опустила глаза:

— Мой отец знал куда больше. Он был комиссаром полиции в Меце. Потом его перевели в Париж.

— Вот как?! Довольно неожиданно. — Граф с любопытством посмотрел на девушку. — Хотя и объясняет столь необыкновенное пристрастие… А Алиса? Она парижанка? Или тоже родом из Лотарингии?

— Вовсе нет, — покачала головой Женевьева. — Ах, поглядите-ка, а вот и она. Левее, у афишной тумбы. С немолодым, но весьма импозантным кавалером… Странно, не припомню его фотоснимка. Кто бы это мог быть?

Тарло поглядел туда, куда указывала спутница. Чуть в стороне, в нескольких шагах от него действительно стояла Алиса рядом с невысоким, хорошо сложенным мужчиной средних лет. Тот был изысканно одет по завтрашней парижской моде. Трость с набалдашником в его руках напоминала дирижерскую палочку. Он не держал ее подобно бильярдному кию, не опирался старчески, а изящно помахивал ею в такт словам, отчего те должны были казаться более убедительными. Во всяком случае, баронесса фон Лаундорф не сводила глаз с вальяжного кавалера и порой радостно смеялась его шуткам.

— Очень странно, — проговорила Женевьева, не отрывая взгляда от подруги. — Алиса сейчас вовсе не играет.

— Что вы имеете в виду? — удивился Владимир.

— Она прирожденная актриса, и с утра до ночи не выходит из роли светской дамы. Алиса — сама загадочность и томность… Впрочем, вам ли не знать, сколь неотразимы чары вашей невесты?

— Слава богу, она мне уже не невеста! — перекрестился Тарло.

— Уверена, граф, это ненадолго.

— Спасибо на добром слове!

— А сейчас вы ее, похоже, ревнуете.

— Ни в малейшей степени!

— Однако смотрите на ее спутника так, будто готовы откусить ему нос.

— Откуда такие странные выражения?

— Так говорил мой отец, допрашивая очередного домушника или карманника.

— Нет, не ревную, — хмыкнул Тарло. — Я просто стараюсь понять, кто он.

Женевьева вновь устремила взгляд на незнакомца:

— Судя по манерам, аристократ. Или человек, выдающий себя за аристократа. Но, если так, он добросовестно брал уроки хорошего тона у кого-то, безусловно принадлежавшего к придворному кругу одного из европейских монархов. Его одежда стоит не менее трех тысяч франков. Средней руки чиновнику за эту сумму пришлось бы работать три месяца. Но вместе с тем, она не броская — стало быть, он не из богачей-нуворишей…

— Браво, Женевьева, браво!

— И еще — вероятно, он немало времени провел за океаном в Северо-Американских Соединенных Штатах.

— Отчего вы так решили?

— В Европе давно не носят туфли с такими, будто обрезанными, тупыми носами.

— Что ж, пойдемте, уточним. Обопритесь на мою руку, сударыня.

— С превеликим удовольствием, граф, — улыбнулась Женевьева.

Не тратя времени попусту, они направились к афишной тумбе, подле которой по-прежнему радостно смеялась баронесса фон Лауэндорф.

— Алиса! Какая приятная встреча! — граф Тарло расплылся в улыбке, которую по достоинству оценил бы производитель рекламы шоколада.

Незнакомец смерил его быстрым оценивающим взором. «Интересный тип, — подумалось графу. — Вероятно, он хороший фехтовальщик. Знаю я такие небрежные короткие взгляды… Готов биться об заклад, что в воображении этого щеголя я уже разделан, как в анатомическом театре».

— Представь нас своему новому знакомому, — продолжая сахарно улыбаться, попросил Владимир.

— Граф Тарло, — чуть небрежно проговорила Алиса. — Мой… старый приятель. Женевьева Киба, его невеста.

Тарло чуть не поперхнулся от такой наглости, однако баронесса, как ни в чем не бывало, продолжала:

— Виконт Николя де Тулуз-Лотрек.

— О, Тарло! Вы поляк, — тут же заулыбался виконт. — Как же, как же, помню! Когда ваш соотечественник Березовский стрелял в Париже в Александра II, французские судьи приветствовали русского императора словами «Да здравствует Польша, ваше величество!»

— Да, я слышал об этом, — отозвался Владимир. — Однако я еще и русский офицер… — он замялся, — В отставке.

— В бегах, — с улыбкой поправила Алиса.

«Вот же змея!» — подумал граф Тарло, но ответил, не убирая улыбки с лица:

— У меня возникли небольшие разногласия с императорским двором.

Как ему в тот миг показалось, в глазах собеседника мелькнул огонек заинтересованности.

— О, да, — закивал он. — Я вас понимаю. Как говорится — «от Петра Великого до Николая Ничтожного»! Но здесь, полагаю, вы в безопасности.

— В полной.

Тарло через силу выдавил очередную улыбку. Сам не зная, отчего, он вдруг обиделся и за государя, и за весь его двор. Ему вспомнилась великая княжна Ксения, с которой он был дружен еще во времена своего камер-пажества, и он почувствовал себя оскорбленным настолько, что захотелось вызвать этого наглеца к барьеру.

— Кстати, друг мой, если не возражаете, я представлю вам вашего соотечественника, — француз вальяжно взмахнул рукой, демонстрируя массивный золотой перстень с крупным алмазом. — Молодой человек из Петербурга, сейчас по делам компании в Париже. Ну и решил немного развеяться, приехал сюда. Ему будет приятно встретить земляка.

Виконт де Тулуз-Лотрек повернулся и поискал кого-то взглядом.

— Агафон! Агафо-он! Иди сюда! — закричал он на чистейшем русском языке, достойном петербургских литераторов.

Тарло чуть было не поперхнулся — до этого момента он гадал, вырос ли сей виконт в парижском квартале Сен-Жермен, или же был уроженцем юга Франции.

Сквозь толпу гуляющих к ним начал пробираться хорошо одетый симпатичный юноша с аккуратными усиками.

— Прошу любить и жаловать — Агафон Фаберже. — Виконт, вновь перешел на язык Вольтера. — Мы недавно познакомились в Париже, но, смею рекомендовать — человек достойнейший. Месье Агафон пока владеет французским языком довольно посредственно, так что я при нем воленс-ноленс играю роль переводчика. А теперь, если позволите, мы оставим вас. Мадам Алиса обещала показать мне замечательный парк его высочества.

— Приятной прогулки, — кивнул Тарло. — Чрезвычайно рад был познакомиться.

— Мне кажется, вы все же ревнуете, — лукаво заметила Женевьева, когда новый знакомый удалился об руку с баронессой.

— Нет. Однако этот виконт мне совершенно не понравился. Если можете, разузнайте о нем все, что возможно.

— Непременно, ваше сиятельство. Меня он тоже заинтересовал. Но вот по лицу вашего молодого знакомого я вижу, что ему не терпится попасть в игорный дом.

Мари Ле Блан обвела собравшихся пристальным взглядом:

— Итак, какие новости?

— Да можно сказать, никаких. — Тарло безразлично пожал плечами. — Агафон Фаберже проигрался в карты, занял у меня тридцать тысяч франков. Сегодня намерен отыграться.

Граф улыбнулся.

— Что вас так рассмешило? — поинтересовалась начальница тайной службы.

— Это же надо было так назвать сына: Агафон!

— Меня зовут Мари, ее Алиса, — холодно ответила мадам. — Вас, если память не изменяет, Владимир. Женевьеву зовут Женевьевой. Не вижу никаких оснований, чтобы не называть Агафона Агафоном.

— Конечно, вы правы. Однако в России Агафон — имя безнадежно простонародное, мужицкое. А этот молодой человек происходит из весьма известного в столице рода. Его отец, Карл Фаберже — ювелир двора его императорского величества. Да и сам этот юноша едва ли не с младенчества посвящен в тонкости ювелирного искусства. В свои двадцать три года он уже — оценщик двора и бриллиантовой комнаты Эрмитажа.

— Мне это мало что говорит, но верю вам на слово. Так вы утверждаете, что месье Фаберже оставил вчера за карточным столом немалые деньги?

— Около двухсот пятидесяти тысяч, — уточнил молчавший до того Андре. — А поутру отправился на почту и отослал распоряжение, чтобы ему перевели средства из Парижа.

— Что ж, весьма почтенный человек — если он так легко расстается с деньгами, — усмехнулась Мари Ле Блан. — Кстати! — Она смерила Алису испытующим взглядом. — Признаться, я удивлена, мадам. Рядом с вами находился придворный ювелир русского императора, который без малейших признаков беспокойства оставляет на зеленом сукне четверть миллиона, а вы даже не глянули в его сторону… Это довольно необычно, так ведь? А потому вопрос к вам, госпожа фон Лауэндорф: с кем это вы так мило разгуливали по парку резиденции его высочества?

Алиса сделала большие глаза:

— Разве я под арестом? Разве мне не позволено гулять иначе, как под охраной полицейского конвоя?

— Я задала ясный вопрос и хочу услышать на него не менее ясный ответ, — оборвала поток ее красноречия мадам Ле Блан.

— Виконт Николя де Тулуз-Лотрек. Как можно догадаться, выходец из Франции, однако последние годы живет в Америке.

— Вот именно, в Америке, — подтвердила мадемуазель Киба. — Недавно этот человек наделал шума в Вашингтоне. Его проект реформы американского казначейства был с большим интересом рассмотрен президентом, и сейчас ожидает утверждения в Конгрессе.

— Вот как? Что ж, интересно. Стало быть, он финансист.

— Да, но…

На лице Женевьевы появилась легкая тень сомнения.

— Что такое?

— Есть одна деталь, которой я пока не могу найти объяснения.

— Что еще? — нахмурилась мадам Ле Блан.

— Всякое дерево растет из корней. Если месье Агафон Фаберже родился в семье почтенного мастера Карла Фаберже, а тот — в роду не менее почтенного Густава Фаберже, — то понятно, откуда взялись его навыки, и при желании его жизнь можно проследить день за днем.

Тогда как виконт появился в Соединенных Штатах всего несколько лет назад, и очень скоро произвел фурор в стране, где финансистов, — как грибов после дождя. Резонно предположить, что он был финансистом и здесь, во Франции. Я утром послала телеграмму одному моему приятелю из парижского казначейства. Он утверждает, что никто из его коллег прежде не слышал имени этого выдающегося знатока денежного обращения.

— Хм… — удивленно покачала головой Мари Ле Блан. — Действительно странно… Алиса, о чем вы беседовали с виконтом?

Алиса бросила недовольный взгляд на массивную начальницу тайной службы, но тут же взяла себя в руки и ответила с улыбкой:

— Он говорил о своем желании повидаться с кем-нибудь из властей предержащих этого княжества. Скорее всего, его дело не имеет к вам ни малейшего отношения.

— Это я буду решать, что имеет ко мне отношение, а что нет, — оборвала ее Мари Ле Блан. — Рассказывайте по порядку.

— Да рассказывать особенно нечего. Вчера мы гуляли в парке. Я рассказывала Николя, что скоро в княжестве будет праздноваться юбилей династии, и грядут большие торжества. Он постарался вспомнить, как выглядит корона его высочества, но сделать этого не смог. Навстречу попался смотритель музея. Мы спросили его, и оказалось, что короны у его высочества и вовсе нет.

— Предположим, — кивнула Мари. — Конечно, это необычно, но что с того?

— Николя так и сказал, что это странно. Что восьмисотлетие правящего дома — хороший повод, чтобы, наконец, обзавестись короной. А учитывая, что здесь гостит месье Фаберже, так и вовсе…

Госпожа Ле Блан нахмурилась:

— Какое этому виконту дело, есть у его высочества корона, или нет? Может, это местная традиция!

— У нас нет такой традиции, — тихо проговорил Андре. — А если вдуматься, идея и впрямь недурна.

— Вы что, сговорились? Здесь я решаю, что есть, и чему быть!

— Ну, не только, — скромно напомнил камердинер.

Мари вперила в него немигающий взгляд, но сменила тон на куда более миролюбивый:

— Хорошо. Баронесса, организуйте мне встречу с господином де Тулуз-Лотреком! Я хотела бы понять, что за всем этим кроется…

Плотные шторы игорного зала были, как обычно, наглухо задернуты, так, чтобы никто из играющих не мог определить, глубокая ночь снаружи или ясный день.

Тарло улыбнулся:

— Благодарю вас за компанию, господа! Игра была весьма увлекательной. Полагаю, для вас не менее, чем для меня.

— Может, продолжим? — предложил один из партнеров.

Граф задумчиво огляделся:

— Пожалуй, не нынче. Мне пора ко сну. Я, знаете ли, стараюсь сохранять здоровье. И вам рекомендую. Андре, забери выигрыш.

— Слушаюсь, ваше сиятельство, — поклонился верный камердинер, и тихо произнес, склонившись к уху Тарло: — Вас желала видеть госпожа Ле Блан.

— В такое время? Это что, не может подождать до утра?

— Не знаю. Похоже, она немного не в себе.

— Как это?

— Сами увидите.

Мадам Ле Блан сидела в кабинете вдвоем с початой бутылкой коньяка. И, похоже, чем дольше она сидела, тем меньше коньяка оставалось в граненой хрустальной луковице бутылки.

— Владимир! Заходи. Давно жду тебя.

— Прошу извинить, я играл.

— Эка невидаль! Ты всегда играешь. «Я всегда играю, всех я побеждаю!» — вдруг запела она — Это из оперетты. Правда, не помню, какой.

Граф понял, что ожидание и впрямь затянулось.

— Что-то случилось, госпожа Ле Блан?

— Зови меня просто — Мари! Какая скука — быть госпожой! А знаешь, — с мечтательной ноткой в голосе произнесла она, — когда-то я жутко хотела быть госпожой. Но тогда я была прачкой… Ну, что ты так смотришь? Прачка — это такая тварь на двух ногах с двумя руками, которая стирает белье. Ваше, месье, загаженное белье. И когда я вышла замуж за ушлого парижского лакея, я и думать не думала, что когда-то настоящий принц дарует мне дворянство, а такой аристократ, как ты, станет именовать меня госпожой. Правда же, это смешно? Отчего ты не смеешься?

— Я удивляюсь превратностям судьбы.

— Это правильно. Удивляйся. Я и сама удивляюсь. Сегодня я провела три замечательных часа с виконтом де Тулуз-Лотреком… А почему бы нет? Обе мои дочери замужем за князьями, так что я и сама теперь почти княгиня! Ну, знаю, что не совсем, но все же… Кстати, мы с тобой родня!

Мари Ле Блан расхохоталась.

— Да, я знаю, — вздохнул Владимир. — Мой незадачливый кузен Янош…

— Тс-с! — Мари Ле Блан подняла к губам палец. — Он сделал замечательный выбор. Уж точно, лучший, чем ты! Но полно, я не о том. Скажи, этот месье Агафон сегодня опять играл?

— Да, проиграл еще сто тысяч. Все, что ему прислали из Парижа. Снова занял у меня денег и в печали отправился спать. Не уверен, что он сможет заснуть после такого проигрыша.

— Проигрыш — это замечательно! Мы здесь живем и работаем, чтобы они проигрывали. Но этот проигрыш замечателен вдвойне. Ты знаешь, Николя убедил меня, что его высочеству нужна корона. Просто необходима! И как раз все складывается наилучшим образом. Я уже вижу ее… — мадам устремила взгляд вдаль. — Это будет замечательный венец наилучшего из европейских принцев. И в центре будет сиять… — Мари заговорщицки понизила голос. — Звезда Голконды!

— Что? — переспросил Тарло.

— Ты что, не слышал о Звезде Голконды?! Да ты просто неуч какой-то! Это кашмирский сапфир весом в четыреста девяносто три карата. Герцог Монморанси подарил его на свадьбу своей дорогой племяннице, которая вышла замуж за нашего глубокочтимого принца. Это один из самых крупных сапфиров в мире и, вероятно, самый красивый. Ты должен увидеть его. Это воистину небывалый камень! В нем горит живая звезда! Это… — она замялась, подыскивая слова. — Ладно, скоро сам увидишь.

— Буду весьма польщен такой честью, но зачем я вам понадобился в столь поздний час?

— Налей себе, — скомандовала Мари Ле Блан.

Граф Тарло молча повиновался.

— Владимир, ты сможешь обыграть месье Агафона, скажем, на миллион франков?

— Учитывая, что он играет заполошно, как гимназист на уроке Закона Божьего, это сделать легче легкого, — пожал плечами граф.

— Вот и отлично. Можешь давать ему в долг, сколько заблагорассудится. Пусть основательно сядет на мель. Тогда мы ему предложим хороший вариант. Он нам корону — мы ему списываем долг. Полагаю, такой обмен мог бы состояться ко всеобщему удовольствию.

— А что, нельзя пойти прямым путем? — удивился Тарло. — Полагаю, и сам Карл Фаберже, и его семейство будут совсем не против такого заказа. Венец может стать настоящим шедевром, тем более, если эта Звезда Голконды и впрямь так восхитительна…

— Владимир! Дорогой мой родственник! Ты совсем не бережешь наших денег. То ли дело Николя! Вот светлая голова! Если бы американское правительство его у меня не украло, я бы, пожалуй, пригласила его сюда, на службу к князю. Впрочем, кто знает, кто знает… Словом, завтра ты должен выиграть миллион. И, — Мари Ле Блан подняла рюмку с коньяком, — за успех нашего дела!

Граф Тарло открыл глаза.

— Прикажете кофе, месье? — послышался от дверей спальни голос Андре.

— Да, как обычно!

— Сейчас распоряжусь.

— Который час?

— Двенадцатый, месье. Если быть точным, четверть двенадцатого.

— Да, время вставать… Утром произошло что-нибудь интересное?

— Как сказать, ваше сиятельство. Баронесса и месье де Тулуз-Лотрек отправились на конную прогулку.

— Они что же, провели ночь вместе?

— Нет. Но спозаранку виконт ждал ее у двери номера с корзиной алых роз. И, надо сказать, мадам Алиса встретила его уже вполне одетой и готовой к путешествию.

— Превосходно, — усмехнулся Владимир. — А скажи, он вообще ночевал… как бы это поизящнее выразиться… дома?

— Вас интересует, не провел ли он ночь с госпожой Ле Блан? — невозмутимо уточнил камердинер.

— Тише! — Граф Тарло поднес губам палец. — Здесь же трубы!

— Нет, он ночевал в своем номере. Но, сказать правду, мадам я еще такой не видел.

— Ты давно ее знаешь?

— С момента приезда ее с мужем в княжество… Впрочем, нет, еще раньше. С той поры, как сопровождал его высочество в Баден-Баден.

— Да, занятная история… Ладно. Подай мне кофе. И еще передай месье Агафону, что я был бы рад встретиться с ним. И, быть может, тоже совершить конную прогулку.

— Кофе будет через несколько минут. А господин Фаберже отбыл на утреннем поезде в Ниццу.

— Вот как? Странно, — пробормотал граф. — Впрочем, мало ли какие у него могут быть дела. Шестичасовым вернется.

— Скорее всего, ваше сиятельство. Он просил вам передать записку.

— Прочти, что там.

— «Дорогой Владимир! — зачитал камердинер. — Дела фирмы требуют моего присутствия в Ницце. Не изволь сомневаться, я не собираюсь улизнуть и, уж конечно, помню о своем долге. Надеюсь, ввечеру увидимся. Искренне преданный, Агафон Фаберже».

— Ну вот, все и прояснилось! Подай-ка шлафрок.

Граф Тарло поднялся с постели и начал разминаться.

«А хорошо, что мы с Алисой официально больше не нареченные, — подумал он, становясь в фехтовальную стойку и начиная делать выпады. — Иначе мне непременно бы пришлось вызвать этого Тулуз-Лотрека на дуэль. А мне меньше всего хотелось бы убить кого-нибудь или пролить свою кровь ради этой неуемной кокетки… Впрочем, надо признать… — он вспомнил Мари Ле Блан, в одиночестве хлещущую коньяк, — у этого виконта поистине магнетическое обаяние! Если он смог очаровать начальницу тайной службы, то, уж верно, мраморные наяды в парке его высочества зачарованно оглядывались ему вслед… Интересно, что же в нем такого? Мужчина как мужчина. Уже немолод…»

Андре принес кофе:

— Вас что-то тревожит, месье?

— Пожалуй, да.

— Позволю себе спросить, что?

— Этот Тулуз-Лотрек. Вчера он почти все время говорил по-французски.

— Это вообще свойственно французским аристократам, — почтительно заметил Андре.

— Согласен, чему же тут удивляться? Занятно другое. Он позвал месье Фаберже на чистейшем русском. Будь он высокопоставленным дипломатом, это хоть как-то можно было бы объяснить. Но Женевьева утверждает, что этот человек в ее личном архиве дипломатом не значится. А она на удивление тщательно следит за господами этой категории. И вот что я тебе скажу: людей, говорящих безукоризненно и на русском, и на французском, значительно больше в России, чем во Франции.

— Вы что же, полагаете, что он русский, выдающий себя за француза?

— Почему же сразу «выдающий себя…»? В России живет много французов. Только после 1812 года их осталось больше ста тысяч. Многие обзавелись семьями. Ясно одно — этот господин обрадовался, что я поляк, и полагал найти во мне ненавистника российского императорского дома. Какое дело французу, а тем более французу, поселившемуся в Америке, до российского императора?

— Да уж, хороший вопрос, ваше сиятельство.

— Послушай, принеси бумагу и карандаш.

— Желаете поупражняться в рисовании?

— Приходится…

Граф устроился в кресле поудобнее и отхлебнул ароматного кофе:

— Я как раз собирался написать в Париж моему старому приятелю в российское посольство. Думаю, он не откажет мне в небольшой услуге — взглянуть, не фигурирует ли похожий господин в тамошней полицейской картотеке…

Граф Тарло установил импровизированный портрет на комоде и отступил на пару шагов. «Кажется, похож… Где, интересно, носит Андре?» Он заглянул в пустые комнаты своих апартаментов, выглянул в коридор — камердинера не было.

Может, хоть Женевьева на месте? Владимир подошел к соседней двери и постучал. «Камеристка» баронессы фон Лауэндорф открыла дверь.

— Ваше сиятельство? — удивилась она.

— Женевьева, как славно, что вы здесь! Уделите мне несколько минут.

— Жаль, что всего несколько, но с удовольствием. Что я должна сделать?

— Оценить портрет.

— Чьей кисти?

— Моей — вот этой, правой.

Владимир тряхнул пятерней:

— Что ж, очень интересно…

Девушка закрыла дверь и направилась вслед за коллегой.

— Вы, как мне кажется, хотели нарисовать месье де Тулуз-Лотрека? — спросила она, потратив на созерцание рисунка меньше минуты.

— Пытался.

— Тогда брови чуть гуще. Линия верхней губы изогнута несколько иначе, больше напоминает восточный лук. Мочки ушей должны быть чуть больше. И подбородок у виконта менее заострен. Если все это подправить, будет весьма похож.

— Браво! Не устаю восхищаться! — зааплодировал Владимир и снова взялся за карандаш.

В апартаменты Тарло быстро вошел Андре.

— Где ты был? — нахмурился граф.

— Для вас телефонограмма, месье. От Агафона Фаберже.

— Что-то стряслось?

— Да. У этого молодого человека неприятности в Ницце. Его ограбили. Сейчас он находится в полицейском управлении и просит вас, если это возможно, приехать удостоверить его личность.

— Вот же нелепая история, — пробормотал Тарло. — Ладно, нужно помочь соотечественнику. Андре, распорядись подать нам трех коней из конюшни его высочества, и сообщи мадам, что мы отбудем на несколько часов. Составишь мне компанию.

— Слушаюсь, ваше сиятельство.

— Там, в Ницце, — скороговоркой произнесла Женевьева, когда дверь за Андре затворилась, — когда доберетесь до полиции, сообщите дежурному аджюдану, что вы граф Тарло, и вам назначена встреча.

— Но уменя не назначена встреча…

— Поверьте, к тому времени будет назначена. Там работает старый приятель…

— Как скажете, мадемуазель, — кивнул Владимир, поправляя на рисунке линию бровей. — Заодно будет возможность переслать курьерским этот портрет.

У трехэтажного здания полицейского управления Ниццы граф Тарло остановил коня и, спрыгнув наземь, бросил поводья Андре.

— Подожди меня здесь.

— Может, стоит мне пойти с вами?

— Не беспокойся. У нашей очаровательной подруги Женевьевы здесь тоже имеются «приятели». Так что передохни, надеюсь управиться сам.

Полицейский у входа, уточнив имя прибывшего, доложил о нем дежурному аджюдану.

— О, месье граф, — заулыбался тот. — Префект уже ждет вас.

«Ого! — едва не присвистнул Тарло, — однако у малышки Женевьевы совсем неплохие знакомые».

Грузный усач, несколько похожий на седобрового моржа, увидев гостя, отослал аджюдана на пост, вышел из-за стола и сделал шаг навстречу гостю.

— Рад приветствовать, граф! Женевьева просила помочь вам в небольшом дельце. Я наслышан, наслышан. Да-а! Уже прочел рапорт. Но, строго говоря, вы напрасно проделали этот неблизкий путь.

— Но мы должны были…

— Вот, смотрите — он взял со стола исписанный лист — «В 16 часов 40 минут, то есть, полчаса назад, жандармы Делорм и Коррю, совершая обход по дежурному маршруту 7-го округа, обнаружили бумажник, подброшенный на подоконник шорной лавки господина Пьера Гориво. Денег там, правда, уже не было, но все остальное, как-то: паспорт, визитные карточки, именная печатка, дагерротипы личного свойства (два), оказались на месте. Предметы возвращены хозяину. Все строго по описи. Личность месье, согласно обнаруженному паспорту, совпадает с указанной в протоколе».

— Так что, господин Фаберже уже отбыл?

— Нет, дожидается вас. Более того, оказывает неоценимую услугу полиции. За последний час парень успел оценить множество изъятых недавно у контрабандистов ювелирных ценностей. Он, знаете ли, в этом деле настоящий знаток!

— Тут не поспоришь, — улыбнулся Тарло, — один из лучших в Европе.

— Если позволите, я провожу вас к нему.

— Буду вам благодарен.

— А вы мне по пути расскажете, как поживает малышка Жени.

— Всенепременно. — улыбнулся граф. — Вы что же, давно ее знаете?

— Качал на коленях! Ее отец, Этьен Киба, был моим первым учителем. Я десять лет служил в Париже под его началом. Потом меня перевели сюда, и вот, я префект… — он с грустью поглядел на графа, будто припоминая давно ушедшие дни. — Быть может, я могу еще что-нибудь сделать для вас?

— О нет, благодарю — склонил голову Тарло. — Хотя… Вы ведь отправляете срочные депеши в Париж?

— Конечно.

— Не сочтите за труд, вот этот пакет, — Владимир достал из накладного кармана заклеенный конверт, — нужно предать в Российское посольство господину Ворожееву.

— Это не имеет отношения к военным или государственным секретам Франции? — напрягся префект.

— Слово чести, ни малейшего. Здесь портрет моей работы и записка личного содержания. Просто мне нужно, чтобы мой старый приятель Георгий Ворожеев получил их как можно быстрее.

— Хорошо, граф, я вам доверяю. А теперь рассказывайте…

Агафон Фаберже рассматривал камешек в перстне через лупу:

— Это не рубин, господин полицейский. Это красная шпинель. Камень тоже весьма ценный, и здесь он хорошего качества. С насыщенным цветом, но все же несколько дешевле рубина…

— Друг мой! — окликнул его Тарло.

— О, а вот и вы, граф! — подняв глаза, воскликнул ювелир. — Спасибо, вы так быстро добрались.

— Однако местная жандармерия работает еще быстрей.

— Вы уже знаете? Да, они нашли мой бумажник. Правда, воровку найти пока не получилось, но главное все же удалось спасти!

— Воровку? Тебя обокрала женщина? Ты что же, был в борделе?

— Нет, что вы! — возмутился Агафон. — Утром у меня была встреча с месье Сессилом Родсом. Мы обсуждали закупку фирмой моего отца крупной партии алмазов. Когда же расстались, до поезда еще было время, и я решил пройтись по городу, полюбоваться архитектурой, морем… оно здесь совсем не такое, как наша Маркизова лужа.

— Это верно. Но, быть может, продолжим разговор на обратном пути? Если ты, конечно, намерен вернуться.

— Да, намерен. — Лицо Агафона стало крайне серьезным. — Мне чрезвычайно нужно отыграться.

— Хорошо. Расскажешь по пути, так оно быстрее получится. Надеюсь, ты хорошо держишься в седле. Мы с Андре прихватили для тебя английского чистокровного скакуна. Он с норовом, но если почувствует руку наездника, то взбрыкивать не станет.

— Дома я часто ездил верхом.

— Вот и отлично.

Горная дорога в вечерний час была пуста. Все желающие успеть к открытию казино и игорных домов уже промчались в земли княжества, до исхода проигравшихся еще было далеко.

— …Вот, стало быть, гуляю я по городу, думаю над предложением господина Родса, — рассказывал Агафон. — Тут вдруг девушка подходит…

— Что за девушка? — насторожился Владимир.

— Симпатичная девушка. Брюнетка. Глаза большие. Так-то я не особо запомнил. Вся такая ладная. Одета хорошо. Но без изысков. Брошь с опалом, сережки тоже. Но не более двухсот рублей… Но это не важно.

— Кто знает, может быть и важно.

— Так вот, подходит она и говорит мне: «пардон, месье, не могли бы вы мне помочь»? Я спрашиваю, чем могу быть полезен? А она: «Хочу сделать подарок брату, он с вами, со мной, то есть, одного роста и сложения». А я гляжу — рядом как раз магазин готовой одежды. Вполне приличный магазин. На центральной улице.

— Ну-ну, — улыбнулся Тарло, едва сдерживаясь, чтобы не рассмеяться, — дальше она попросила тебя примерить новый костюм, а пока ты натягивал штаны, скрылась с бумажником и часами?

— Нет, вы представляете! — возмутился Фаберже-джуниор, — еще и бриллиантовую, на пятнадцать карат, булавку для галстука прихватила.

— Ловко, — прокомментировал Андре, — обчистила, как спящего. Этому трюку уже больше сотни лет, но простаки все равно попадаются.

— И, что особо ловко, когда мошенница уходила из магазина, лицо этак платочком прикрыла, будто плачет, будто я ее обидел. Никто лица рассмотреть не успел! Слава богу, только деньги и драгоценности взяла, негодяйка!

Тарло осадил коня и уставился на Агафона, будто в первый раз увидел:

— А ведь точно. Она, а скорее ее подельники действительно подбросили бумажник.

— Ты уже слышал об этом?

— Да, но тогда я подумал о документах. А сейчас… У тебя ведь дорогой бумажник?

— Да, кордовская кожа. Горячее тиснение, работа мастера Хусейна — эфенди из Македонии…

— Уверен, он стоит не меньше, чем брошь и серьги этой девушки.

— Больше.

— Но она его подбросила. Не продала, не подарила любовнику…

— Да, это странно.

— Там было много денег? — поинтересовался граф.

— Десять тысяч франков, — тяжело вздохнул Агафон Фаберже. — Увы, все, что осталось от твоего вчерашнего кредита. Теперь, как ты уже понял, мне особенно нужно отыграться. Я заложу кое-какие драгоценности. Ты можешь не сомневаться, Владимир, я тебе все верну!

— Погоди, не горячись, — остановил его пылкую речь Тарло. — Давай-ка по порядку. Ты проигрался вчистую?

— Да, — вздохнул ювелир. — Я и представить не мог, что игра так затягивает! Но я еще кое-что имею. Я непременно отыграюсь. Просто эти дни мне не шла карта.

— А теперь помолчи и послушай меня, — сурово оборвал его Владимир. — Такие заверения я слышал чаще, чем «Верую». Покер — это не та игра, где все зависит от приходящей или не приходящей карты. По тебе сразу видно, что за расклад у тебя на руках. Ты суетишься, потеешь, дергаешь себя за ухо, чешешь затылок, подкручиваешь ус — ты будто специально даешь сигнал противнику — обыграйте меня! За эти два дня ты просадил триста пятьдесят тысяч…

— Плюс восемьдесят твоих, — со вздохом подтвердил Агафон. — Но я…

— Остановись! Никаких «но я» — ты не создан для покера. Как я не создан для ювелирного искусства. Сколько из проигранных денег принадлежит не тебе, а конторе твоего отца?

— Четверть миллиона, — понурился юноша.

— Забавно. Я почему-то так и подумал. Они даны были для подписания контракта с мистером Родсом?

— Да. Теперь ты понимаешь, как мне важно их отыграть!

— Скорее ты отыграешь прошедший день, чем эти двести пятьдесят тысяч. Лучше послушай меня. Не садись больше за карточный стол. Никогда! Зарок дай. Обет. Из этой твоей ситуации я выкрутиться помогу. Денег на контракт дам. Потом, как сможешь, отдашь.

Глаза у Агафона Фаберже округлились.

— Но, Владимир, мы же едва знакомы! Ты мне поверишь в долг такие деньги?

— Поверю. Не перебивай меня. Тут для вашей фирмы есть заказ у его высочества. Может, слышал, — юбилей правящего дома. Есть идея заказать корону. Но такую, чтобы всем на загляденье.

— Да неужели?! — радостно вспыхнул Фаберже. — Я, конечно, сделаю! Все что будет нужно. Все от меня. Только металл и камни нужно будет приобрести. Остальное — все от меня!

— Один камень вроде уже есть. — усмехнулся Тарло. — Может, слышал? «Звезда Голконды».

— Самый прекрасный звездчатый сапфир в мире! Кто же из ювелиров не слышал о нем?! Добыт в Кашмире. Привезен из Индокитая двадцать лет назад. Подарен герцогу де Монморанси. Вес 493 карата. Обычно звездчатые сапфиры мутноваты — но этот имеет замечательный васильковый окрас чистой воды. Это просто чудо, а не камень! Он что же, сейчас принадлежит его высочеству?

— Да. И принц желает… — Тарло перебил сам себя. — Послушай. Кто еще знал, что ты едешь в Ниццу для беседы с Родсом?

— Никто. Хотя, нет. Когда я выходил, на лестнице встретил виконта де Тулуз-Лотрека. Тот поднимался вверх с корзиной алых роз. Он спросил меня, куда я направляюсь в такую рань, — я ответил, что у меня деловая встреча в Ницце.

— Что было дальше?

— Ничего. Он пошел вверх, я вниз. Меня ожидал экипаж. Ты что же, подозреваешь его в чем-то?

— Просто интересуюсь, — махнул рукой Тарло, — из природного любопытства.

По вечерам столица княжества жила по раз и навсегда установленному распорядку. Прибытие вечернего поезда из Ниццы, будто гонг на ринге, знаменовало открытие игорных залов, и те вновь и вновь заполнялись жаждущими вкусить сжигающего душу азарта игры.

Затем на всех парах к перрону мчал генуэзский экспресс, выдыхал облегченно, добравшись до цели, и в эти минуты игра, да и сама жизнь, закипали. Ярко горели люстры, сияла позолота, блистал паркет, искрились хрустальные бокалы, и темные плотные шторы отделяли реальный мир от иллюзорного, где умами владели короли на час, прекрасные дамы, франтоватые валеты и разномастные тузы. Вышколенные лакеи скользили между столиками. На серебряных подносах в ведерках с колотым льдом, направив в потолок победные стволы, красовались бутылки шампанского.

Не успел граф Тарло войти в зал, как один из лакеев, приблизился к нему, склонившись в почтительном поклоне:

— Ваше сиятельство, вас ожидает мадам Ле Блан.

— Как ждет любовник молодой минуты верного свиданья… — вздохнул Владимир.

— Простите, граф, не расслышал.

— Не важно. Ладно, как писал все тот же классик: «перед собой не раз видал я смерть. Пред смертию душа не содрогалась. Что же теперь теснит мое дыханье?..»

— А, это стихи! Что-то передать мадам?

— Нет, сам передам.

Лицо начальницы тайной службы его высочества было хмуро. Увидев на пороге Тарло, она молча сделала ему знак входить и располагаться, затем встала из-за стола и направилась к нему, постукивая об пол толстой палкой.

— Вы что же это себе позволяете?!

— Вы о моей поездке в Ниццу? Я просил вам передать, что мое присутствие необходимо, чтобы вытащить из полиции месье Фаберже.

— Я о том, что вы, граф, что-то вынюхиваете о мистере де Тулуз-Лотреке! Неужели ревность мозги затуманила? Так успокойтесь — Николя, в отличие от вас, умеет отличить охотницу за мужскими скальпами от настоящей любящей женщины! Но я не о том. Виконт не какой-то там заезжий игрок. Он представитель американского правительства. Он этого не афиширует, но что с того? В дипломатии самая важная часть работы делается за закрытыми дверями. Соединенным Штатам интересны тесные дружеские отношения с нашим княжеством. А мы, как вы сами, надеюсь, понимаете, были бы очень рады приезду сюда американских толстосумов.

В Вашингтоне отлично сознают, что люди не перестанут предаваться азартным играм. Так складывается, что в стремлении поймать удачу за хвост теперь игроки со всего мира едут сюда. И потому практичные американцы готовы вкладывать деньги в княжество, чтобы затем участвовать в прибылях. А вы из-за своих жеребячьих разборок норовите все разрушить! Так вот, месье Тарло, я вам не для того не дала наделать глупостей, да еще пристроила к делу, чтобы вы, как это у вас говориться: «починяли мне колесные оси»!

— «Вставляли палки в колеса», — машинально поправил Владимир. — Мне просто странно, что американские власти посылают сюда некоего, пусть и талантливого, но все же финансового советника. Он вовсе не дипломат…

— Кажется, вы у нас дипломат! Я так понимаю, теперь дипломатии учат в лейб-гвардии уланском полку. Страна загадок эта ваша Россия! Виконт, между прочим, принадлежит к одной из первейших местных фамилий, что дает ему определенные преимущества. Несмотря на то, что во Франции снова республика, почитание старинной аристократии никуда не девалось. На юге страны, так уж точно!

— Я закончил с отличием Пажеский корпус, — обиженно напомнил граф Тарло. — А там…

Он вдруг запнулся, припомнив доску лучших выпускников, на которой значился и сам. Память пока не подводила его.

— Что еще? — поморщилась Мари Ле Блан.

— Нет, ничего. — Владимир медленно покачал головой. — Вы говорили о намерении американского правительства наладить с княжеством тесные отношения.

— Да! — заулыбалась начальница тайной службы. — Ияих понимаю.

Она подошла к массивному сейфу с золоченой короной над гербом его высочества, отодвинула в сторону корону, отперла замок и достала обтянутую пурпурным бархатом длинную коробку.

— Вот, посмотри.

Граф приподнял крышку футляра — по кабинету разлилось нежное бледно-зеленое сияние.

— Признаться, я не знаю, что это за камни, — разглядывая сокровище, тихо проговорил Владимир. — Но выглядят они очень красиво.

— Это правда. Виконт отдал мне эти драгоценности на хранение. Правительство готово уступить нам все это за бесценок с тем, чтобы его высочество украсил ими свою корону. Но, конечно, я бы хотела выслушать мнение вашего приятеля Фаберже. Я велела привести его сюда. Когда он придет в казино…

— Он не придет. Во всяком случае, я на это надеюсь.

— Это еще почему?

— Признаюсь, я уговорил его этого не делать.

— Что за день нынче такой! — возмутилась мадам Ле Блан и с силой ударила палкой об пол. — Вы что же, граф, решили сегодня довести меня до белого каления? Мы здесь что, занимаемся частной благотворительностью?! Нет! Люди хотят играть — мы даем им такую возможность. И они нам за это платят. Это честно! Вы решили спасать заблудшие души?! Так я скажу — сутана вам не к лицу!

— Вы хотели, чтобы я выиграл у Агафона миллион, чтобы он согласился бесплатно работать над короной. Но он согласен и без того. Я, в свою очередь, не хочу, чтобы у младшего Фаберже были проблемы в фирме отца. Нам это уж точно ничего не даст.

— Порой вы меня удивляете, граф, — уже куда миролюбивей сказала Мари Ле Блан. — Что ж, сами приведите господина Фаберже сюда…

— Сей же час. А скажите, эти камни оказались у виконта с собой абсолютно случайно? Он всегда носит с собой такую коллекцию? Или намеренно приехал с ними сюда, чтобы вам их предложить?

— Владимир, я запрещаю, слышите, запрещаю вам в чем-либо подозревать господина де Тулуз-Лотрека! Потрудитесь исполнять!

— Непременно. Разрешите откланяться?

— Идите! — недовольно буркнула мадам.

Андре открыл графу дверь в апартаменты и тихо предупредил:

— У вас гость, ваше сиятельство.

— Я вроде бы никого не жду. Кто-то из своих?

— Нет.

— Молодой Фаберже?

— Нет, месье.

— Тогда зачем ты его впустил?

— Я не мог отказать этому человеку…

Тарло усмехнулся и сделал большие глаза:

— Неужели его высочество?!

— Не совсем, но близко. Это месье Жюст Ле Блан. Супруг госпожи Ле Блан.

— У нее есть муж?! Впрочем, чему я удивляюсь. С ее-то возможностями и характером.

— Да, у нее есть муж. Он руководит всем, что касается игорных домов, казино, отелей, яхт… Словом, он руководит здесь всем, что приносит деньги.

— Что же нужно этому несчастному… впрочем, что это я? Этому достойному человеку?

— Он хотел просить вас об услуге.

— Что ж… — Тарло отдал камердинеру шляпу и трость. — Все это чрезвычайно странно. Но вряд ли я смогу ему помешать о чем-то меня просить.

Господин Ле Блан являл собой полную и абсолютную противоположность своей пышнотелой супруге. Он был высок, тощ и, вероятно, в молодые годы считался по-лакейски красивым. С его помощью можно было бы рекламировать услуги брадобреев и куаферов. Но время изрядно пожевало его лицо. Мелкие черты оплыли, подобно восковой свече, и покрылись морщинами, будто шея черепахи.

— Ваше сиятельство, позвольте приветствовать вас! Надеюсь, все здесь вам по нраву. Если что, только скажите — я всегда к вашим услугам.

— Весьма польщен, месье Ле Блан. Как я понял, вас привело ко мне какое-то дело. Итак, чем могу быть полезным?

— О, ваше сиятельство! Сразу видно делового человека. Речь пойдет о моей дорогой супруге, — он кивнул в сторону балкона, будто мадам Ле Блан следовало искать именно там. — Не желаете ли подышать свежим воздухом? Там прекрасно дышится и отличный вид.

«О-ля-ля, — подумал Владимир, — этот субъект прекрасно знает про слуховые трубы».

— С удовольствием, — кивнул он, ничем не выдав своего недоумения.

— Итак, слушаю вас.

— Я хотел бы поговорить о моей дражайшей супруге.

— Это я понял. Неужели у нее возникли затруднения?

— Мне кажется, она спятила, — горько вздохнул месье Ле Блан.

— Хм… В чем это выражается?

— Вы знаете, моя супруга всегда была очень практичной женщиной. Когда его высочество пригласил нас сюда, я был хозяином игорного дома в Баден-Бадене. А она поддерживала там порядок. Но кайзер Вильгельм, взойдя на престол, запретил все азартные игры в Германской империи, и я начал раздумывать, куда податься.

Здесь тогда не было ничего из нынешнего великолепия. Полуразвалившийся замок, прилепившиеся к скалам лачуги рыбаков… Да что там — единственного заключенного местной тюрьмы днем выпускали просить милостыню — не на что было содержать бедолагу.

Его высочество принял нас приветливо и предложил открыть здесь казино и игорный дом. Мне тогда эта идея показалась совершенно абсурдной. Кто захочет сюда ехать? Одни заросшие скалы и рыбацкие лачуги. Когда мы с женой остались одни, я рассказал Мари о терзающих меня сомнениях. Вы знаете, что она сделала?

— Представления не имею.

— Она вытащила изо льда бутылку шампанского, присланную нам его высочеством, и сказала: «Дорогой, если ты сейчас же не дашь согласия заняться здесь игорным делом, я разобью эту бутылку о твою голову!» — и, можете поверить, она бы это сделала. Я сам видел, как она скрутила трех баварских драгун, когда те посмели насмехаться над одной из наших дочерей. Будь что будет — я дал согласие.

На следующий день было основано небезызвестное вам «Анонимное общество любителей морских купаний». Мы посвятили этому делу уже более десяти лет своей жизни. Сами можете видеть, как преобразилось княжество. Все, что теперь вы видите здесь — это наших рук дело…

А сейчас, — голос месье задрожал, — Мари будто подменили! Она все забросила и разговаривает только о виконте де Тулуз-Лотреке. «Ах, Николя то! Николя се! Он предложил! Америка вложит сюда деньги! Николя пообещал!» Она ведет себя, как шестнадцатилетняя гимназистка, начитавшаяся бульварных романов. И жутко ревнует к вашей, так сказать, бывшей невесте. Сегодня она заявила, что в вашей команде баронесса — совершенно лишний человек, что она утомила ее, и давно пора выдать госпожу фон Лауэндорф имперской полиции.

— И вправду, все это довольно странно, — согласился Владимир.

— Странно — это не то слово. Простите, ваше сиятельство, я не умею толково объяснять, но Мари, не иначе, как повредилась рассудком. Я вас прошу, если это только возможно, попробуйте как-то повлиять на нее.

— Я?!

— Мари всегда с таким уважением отзывалась о вас… — месье Ле Блан тяжело вздохнул. — Я не верю в чародейство и всяких заклинателей, но порой мне кажется, что этот виконт ее просто околдовал. Прошу, постарайтесь выяснить, что за фигура этот Тулуз-Лотрек. Мне он крайне подозрителен!

— Мне тоже, — кивнул граф. — Хотя, по сути, ничего подозрительного за ним не имеется. Разве что…

Владимир на минуту задумался.

— Скажите, вы его видели в казино?

— Нет, ни разу. И в игорных домах он тоже не появлялся.

— По-моему, это очень странно, — покачал головой Тарло.

— Граф, если понадобятся деньги, не стесняйтесь в расходах! Я все оплачу. Верните мне бедняжку Мари и покой княжеству!

Агафон Фаберже отложил лупу, прикрыл глаза и потер указательным пальцем переносицу. Присутствующие в кабинете Мари Ле Блан и граф Тарло напряженно ждали.

— Что я могу сказать, — наконец заговорил тот. — Коллекция замечательная. Восемь десятков камней от десяти до двенадцати карат, все чистейшей воды. Все — одного голубовато-зеленого оттенка.

— Это изумруды? — наконец поинтересовалась мадам Ле Блан.

— Нет, это не изумруды. Это весьма редкий и почти не известный в Европе драгоценный камень хидденит. Двадцать лет тому назад он обнаружен в Северной Каролине неким Хидденом. Годовая добыча пока незначительна. У этого камня, несомненно, большой потенциал. Самыми дорогими из них являются ярко-изумрудные, однако при соответствующей огранке менее ярко окрашенные камни похожи на небесные звезды. Здесь, как вы можете видеть, классическая огранка, именуемая «маркиз», с пятьюдесятью пятью гранями. Восемьдесят камней… — Фаберже задумался. — Примечательно… Так сказать, по одну камню на десятилетие правления здешних принцев…

— Сколько может стоить такой камень? — перебила его Мари Ле Блан.

— Как вам, думаю, известно, у драгоценных камней нет единого критерия оценки. Они стоят ровно столько, сколько за них готовы дать. В целом, такая коллекция может стоить примерно миллион франков. Цена одного такого хидденита, я бы сказал, не менее десяти тысяч.

— Вот! — Мадам наставительно подняла указательный палец и, торжествуя, глянула на Тарло. — Я не зря говорила вам о выгодности предложения виконта де Тулуз-Лотрека. От имени американского правительства он просит всего по две с половиной тысячи за камень.

— А вас это не удивляет? — покачал головой Тарло. — Обычно так поступают воры, торопясь сбыть похищенное. Вот, к примеру, госпожа…

— Не трудитесь напоминать! Я помню историю броши Марии-Антуанетты. Но эти замечательные камни, как их там назвал месье Фаберже — собственность казначейства Соединенных Штатов! Там внутри, в коробке, есть соответствующая табличка. И это не просто подарок. Конечно, появление в сокровищнице княжества восхитительной короны — а судя по наброскам месье Агафона, она будет восхитительной, — несомненно, привлечет внимание любителей ювелирного искусства. Одно то, что эти…

— Хиддениты, — подсказал Фаберже.

— Они самые. Так вот, то, что они будут красоваться рядом со Звездой Голконды, многократно повысит интерес к этому, как вы сами слышали, еще малоизвестному в Европе камню. Так что все остаются в выигрыше. Американцы умеют считать деньги. Это вложение в рекламу, только и всего!

— А я все же навел бы справки в американском посольстве, — негромко заметил Тарло.

— Вот спасибо за совет! — Мари Ле Блан деланно всплеснула руками. — Как же я сама-то не догадалась! Можете не сомневаться, месье. Вот ответ из посольства Северо-Американских Соединенных штатов. Читайте!

Госпожа Ле Блан подошла к столу, порылась в стопке бумаг и достала лист с напечатанным белоголовым орланом и соответствующим штампом.

— Месье виконт действительно советник казначейства, и действительно выполняет конфиденциальное поручение Конгресса и самого президента.

Граф Тарло взял официальную бумагу и углубился в чтение. Если документ и был фальшивкой, то сделанной чрезвычайно умело. С другой стороны, консульству в Ницце запрос наверняка был отправлен диппочтой, и ею же доставлен ответ… «Значит, мадам Ле Блан права? — сокрушенно подумал Тарло. — И все мои подозрения и предположения — лишь вздорные выдумки и проявление антипатии к виконту?»

— Прошу извинить, — напомнил о себе Агафон Фаберже. — Если не возражаете, я пойду? Не хочу мешать вам. Не забудьте оформить надлежащий страховой полис на коллекцию после совершения покупки. Я планирую завтра же отправиться в Париж, и, как уже обещал, в нашей тамошней мастерской мы незамедлительно займемся этим заказом. Утром я приду, и мы опечатаем чемодан с камнями: я — своей печатью, а вы — княжеской.

— Хорошо, так и сделаем, — кивнула госпожа Ле Блан. — И не беспокойтесь — с вами поедет один из лучших телохранителей его высочества. Впрочем, вы уже видели Андре — он сопровождал графа. С ним еще двое полицейских чинов.

— Полагаю это излишним, но если вы настаиваете…

— Поверьте, так будет лучше.

Граф Тарло спускался по мраморной лестнице отеля, меланхолично размышляя о том, что пора бы испросить отпуск и отправиться куда-нибудь в горы, где не нужно будет видеть мошенника в каждом встречном. И где, — он поймал себя на неожиданном ощущении, — можно будет отдохнуть от карточной игры.

— Ваше сиятельство! — раздался неподалеку надтреснутый голос.

Владимир обернулся и увидел стоящего возле лестницы немолодого человека с седой бородой и характерным профессиональным прищуром.

— Вы меня не знаете, хотя не так давно ломали дверь в моем доме. Меня зовут Самсон Абрахам, — представился старичок. — Я ювелир в этом милом княжестве, и семь поколений моих предков тоже были здесь ювелирами.

— Да, помню. У вас лавка на скале неподалеку от замка.

— Именно так, граф. Именно, что неподалеку от замка. Если вы не против, мы бы могли обсудить кое-что за обедом. Я готов заплатить за удовольствие отобедать с вами.

— Нет, зачем же? Пойдемте, я как раз направлялся в ресторан. Какое у вас ко мне дело?

— У меня к вам очень важное дело. Такое важное, что я решился прийти сюда и надоедать вам.

Почтенный ювелир пристроился рядом с Тарло.

— Итак, как вы, без сомнения, знаете, я и мои предки верно служили здешним правителям. Не скажу, что это было золотое дно, но и не самое дно, если вы понимаете, что я подразумеваю. Однако сейчас, когда в княжестве наступил настоящий золотой век, да продлится он безмерно, выясняется, что Самсон Абрахам не так хорош, как хотелось бы его высочеству.

— Вы имеете в виду, что корону заказывают фирме Карла Фаберже? — устало спросил граф.

— Я имею в виду? Это меня имеют в виду! Ну, хорошо, хорошо. Я даже готов вам поверить, что эти Фаберже в чем-то лучше, меня. Хотя я и не знаю, кто они, откуда взялись, кто их учил и чему научил. Но послушайте — я тоже хочу есть свой кусок хлеба. И не только хлеба, и не один раз в день…

— Какое же, по-вашему, я имею отношение к этому делу, почтеннейший месье Абрахам?

— Вы видели эти камни? Такие голубовато-зеленые звездочки, огранка «маркиз»…

— Хиддениты? — спросил Тарло, невольно удивляясь осведомленности ювелира.

— Вы даже запомнили их название — это замечательно! Стало быть, вас они тоже заинтересовали. Так вот, когда я узнал, что месье виконт уступил их всего по две с половиной тысячи за штуку, я думал, меня хватит удар! Я слышал, что американское правительство, дай бог ему долгих лет жизни — не за мой счет, решило сделать небольшой подарок нашему принцу. Пусть так! Я только рад! Но если они готовы подарить восемьдесят камней, отчего им не подарить сто? Я готов брать их по пять тысяч! Из них тысячу вы можете честно положить себе в карман, к вашему и моему общему удовольствию. Для вас это, может, и небольшие деньги, а все же в плюс, анев минус.

— Кто вам сказал, что от меня что-то зависит?

— Ой, да все это знают. Такого влиятельного человека, как вы, в княжестве можно еще поискать, если некуда девать время. Эти американцы хорошо знают цену своим камешкам, но готовы отдавать их по дешевке — грех же этим не воспользоваться!

— Почтеннейший господин Абрахам. — Тарло сбавил шаг и поглядел на старика. — А откуда вы знаете, что камней именно восемьдесят, о том, как они выглядят и сколько действительно стоят? Об этом не писали в газетах!

— И что с того? Какое мне дело до газет, когда я их не читаю?! Этот виконт, чтоб он нам был жив, пришел еще позавчера в страховую компанию с мешочком переливающихся камешков, а там развели своими загребущими руками и сказали: «при всем нашем уважении, мы не знаем, что это за камни и сколько они стоят». И тогда пригласили меня, потому что — а кого же? Так что я с удовольствием осмотрел камни и назвал их цену. Каждый из них стоит не меньше десяти тысяч. Оценочная сумма всей коллекции — чуть больше миллиона. Виконт застраховал на полтора. Но это его право. Если корона будет такой, что все скажут «ох!», а я скажу «ах!», эти камни скоро будут стоить значительно дороже. Потому я и пришел к вам.

— Постойте… Виконт позавчера застраховал восемьдесят хидденитов на полтора миллиона? Вы имеете в виду — застраховал на свое имя?

— А на чье же еще? Не на мое же!

«Но ведь это же имущество Соединенных Штатов!» — сообразил Владимир.

— Вы в этом уверены? — прерывающимся от волнения голосом спросил он.

— Ну, если вы и вправду граф Тарло, а я Самсон Абрахам, тояв этом абсолютно уверен!

— Почтеннейший господин ювелир, я вынужден оставить вас. Но обед не отменяется, — граф указал на дверь ресторана, к которому они как раз подошли. — За мой счет!

На вокзале было многолюдно — впрочем, ко времени отправления поезда в Ниццу здесь всегда толпится народ.

— Господа, господа! Не торопитесь, все успеют! — расхаживая по платформе, кричали служители перрона. — Второй вагон, вам вперед! А вам четвертый — соблаговолите вернуться назад, вон он! Не напирайте! Эй, носильщик, помогите даме! Отнесите ее вещи в вагон. До отправления поезда осталось десять минут!

— Пропустите, пропустите! — Граф Тарло пробивался к третьему вагону, где должны были ехать Агафон Фаберже с охраной.

— Ваше сиятельство! — послышалось сзади.

Тарло оглянулся. Перед ним стоял молодой человек в форме службы дипломатических курьеров.

— Прошу извинить — я отправился было в отель, но мне сказали, что вы отбыли на вокзал. Срочная депеша для вас!

Юноша вытащил опечатанный сургучом конверт.

— Из Парижа, из российского посольства.

— Давай.

Тарло выхватил пакет из рук курьера.

— Прошу вас, нужно расписаться… Одну минуту, я только достану бланк и стило.

— Поторопись, — резко скомандовал Владимир, быстро разрывая конверт. — О, господи!

Лицо бывшего лейб-улана вытянулось и побледнело. Он глянул на фотографии. Ну конечно!

Быстро засунув конверт в карман, граф ринулся к вагону, расталкивая людей.

— А подписать? Ваше сиятельство, подпишите!

— Потом, — не оборачиваясь, крикнул Тарло.

«Где же они?! А, вон!»

Агафон Фаберже стоял у самого входа в вагон. Пара высоких полицейских в штатском расположились по бокам. Чуть впереди с чемоданчиком в руках застыл Андре, внимательно разглядывающий толпу. «А эти что тут делают?!» — пробормотал граф.

По перрону ко входу в третий вагон двигался виконт де Тулуз-Лотрек под руку с Алисой. Та была бледна и печальна, и цеплялась за графа, точно пытаясь удержать его.

«Похоже, он тоже решил убраться отсюда, — подумал Тарло. — Ах, да. Ему же нужно в американское посольство, оформить и отослать купчую на камни…»

Не успел граф подумать это, как от входа в вагон раздался громкий крик Агафона Фаберже.

— Вон она! Серьги, брошь! Держите! Это та самая! Она украла мой бумажник и часы!

Подчиняясь с детства вколоченному приказу «держите!», полицейские в штатском ринулись хватать милую большеглазую девицу в модной шляпке с кружевным зонтиком в руках.

— Не смейте! Я буду жаловаться! — крикнула она и завизжала, заглушая гудок прицепленного к вагонам паровоза.

В следующий миг рядом с ней появился смуглокожий атлет. Владимиру показалось, что тот лишь передернул широченными плечами, но двое полицейских отлетели в стороны и распластались на перроне.

— А ну, держи! — крикнул Андре, быстро сунул чемоданчик в руки Фаберже и ринулся на выручку соратникам.

«Тут что-то не так…»

Граф Тарло бросился на помощь камердинеру. Положить с одного удара ловкого телохранителя его высочества незнакомцу не удалось, но, пользуясь длиной рук, он старался держать противника на расстоянии, а визжащая девица колотила Андре зонтиком.

— Что здесь происходит? Прекратите немедленно! — закричал виконт и, получив сильный укол зонтиком в живот, со стоном упал на Агафона. Баронесса закричала, склонилась к Николя и… лишилась чувств.

— Нет, нет! — завопил ошеломленный месье Фаберже, выкатив глаза.

В этот миг Тарло оказался позади атлета и набалдашником трости с размаху приложил его между лопаток. Бедолага дернулся вперед, тут же нарвался на железный кулак Андре и осел наземь, будто куль с овсом. Камердинер тут же отскочил назад и подхватил оброненный в сутолоке Агафоном опечатанный чемоданчик. Наряд вокзальной полиции уже крутил руки нокаутированному атлету. Девица билась в захвате еще одного служителя и продолжала вопить:

— Я это так не оставлю! Я честная девушка! За что вы избили моего жениха?!

— Поезд отправляется через минуту! Просьба к отъезжающим занять места в вагонах! — с трудом преодолевая растерянность, прокричал проводник.

— Владимир, и вы здесь? — завидев графа, окликнул его Агафон. — Клянусь, это была та самая девушка, которая украла у меня бумажник и часы!

— Бумажник! Ну, конечно! Как я сразу не сообразил?! — прошептал Тарло и кинулся к вагону.

— Ваш билет! — заступил ему путь кондуктор.

— Подвинься и оформи мне штраф! — граф с силой отодвинул его и забрался в вагон. — На тебе сто франков, этого хватит…

— Так не положено!

— Так положи. И не мешай работать!

Поезд плавно отошел от перрона, потихоньку набирая скорость.

Владимир ринулся по проходу и начал стучать кулаком в закрытое купе Фаберже:

— Агафон, открой немедленно! Это очень важно!

— Что случилось, граф?

Фаберже распахнул дверь.

— Открой чемоданчик!

— Но он же опечатан!

— Значит, сломай печати.

— Но так нельзя! Его откроют в Париже в присутствии страховщиков.

— Так нужно! Быстрее, быстрее!

Пришедшие в себя после чересчур близкого соприкосновения с перроном молчаливые полицейские чины встали, переглянулись и потянулись за револьверами.

— Эй, эй, — жестко осадил их Андре. — Потрудитесь сесть. Если граф говорит, что так нужно, значит, так и делаем. Тайная служба его высочества.

Полицейские замерли, готовые стать невидимыми.

— Хорошо, я открою, — неохотно подчинился Агафон. — Но ответственность вы берете на себя. Господа полицейские, прошу вас быть свидетелями.

— Да, это правильно, — кивнул Владимир. — И проводника тоже пригласите. Он тут официальное лицо, пусть составит акт.

Спустя мгновение Агафон уже ломал красные сургучные печати.

— Итак — здесь, как вы видите, — комментировал он, — все оформлено согласно предписанию о ценных грузах: печати целы, на месте, прежде не вскрывались.

Он открыл замки чемоданчика.

— Далее…

На столике появился обтянутый бархатом футляр — также с надлежащими печатями.

— Как вы можете видеть, печати не тронуты. По описи, — ювелир достал из кармана сложенный лист бумаги, — в футляре находятся восемьдесят камней — хидденитов. Восемь рядов по десять штук. Вес камней от десяти до двенадцати карат, указан на бирке рядом с каждым кристаллом. Вот, пожалуйста…

Он поднял крышку — и выронил опись на пол.

— Да, так и есть, лежат, — кивнул проводник. — И бирки наместе…

— Это н-не камни… — прохрипел Фаберже, и на лбу его отчетливо выступили капельки пота. — Это стекляшки… А сапфир? Что с сапфиром?! Владимир, погляди сам… Я не могу, у меня сердце…

Граф Тарло достал из чемоданчика второй футляр и, сломав печати, открыл его:

— Мда… Наш противник не лишен остроумия.

— Что там? — простонал Агафон.

— Бутылочка шотландского виски из отеля.

Фаберже рухнул на мягкий диванчик пульмановского вагона.

— За что?! — обреченно шептал он, растирая по щекам слезы. — Этого не может быть… Это невозможно! Я же сам опечатывал! Вот моя печать!

Он ткнул пальцем в обломок красного сургуча.

— Уверен, что нет, — покачал головой Тарло. — Эта печать очень похожа на вашу. Практически, неотличима. Но это подделка. Тогда, в Ницце тем, кто вас ограбил, нужны были не деньги, и не часы, а именно печать.

— Значит, я не обознался там, на перроне?

— Напротив. Более того, полагаю, что воровка специально нацепила те же серьги и брошь, не будучи уверенной, что вы ее опознаете. Но на украшения у вас память особая, так сказать, профессиональная. Но к тому времени, как мы вернемся в княжество, и девицу, и ее сообщника, несомненно, отпустят, и след их простынет. Формально их не за что задерживать. Посудите сами: на вокзале на бедную девушку напали двое неизвестных дуболомов. Ее кавалер, как подобает настоящему мужчине, встал на ее защиту. За что их арестовывать?

— Но как же тогда…

— Очень может быть, что камни еще в поезде, — раздался совсем рядом приятный женский голос.

— Женевьева?! — Граф Тарло удивленно вскинул брови. — Вы здесь какими судьбами?

— Мадам Ле Блан отпустила меня в Ниццу, повидаться со старинным другом семьи. Вы с ним знакомы, Владимир. К тому же она решила, что мое присутствие в этом поезде может оказаться не лишним. Как видим, она и на этот раз была права.

— Это весьма кстати, — мрачно отозвался бывший лейб-улан. — Скажите, никто из ваших приятелей не видел, куда подевались настоящие камни?

— Нет. Но кое-что видела я сама. Когда там, на перроне началась суматоха, и девушка ткнула виконта зонтом в живот, он упал на вас, месье Агафон.

— Ну да, прямо на меня.

— Потом начала терять сознание Алиса…

— Зачем это повторять, я еще ничего не успел забыть! — возмутился вконец расстроенный ювелир.

— Чтобы вы смогли вполне оценить виртуозность преступления. Так вот, в тот самый момент, когда на вас упал виконт, вы от неожиданности выронили чемоданчик.

— Да, но я должен был подхватить де Тулуз-Лотрека, помочь мадам Алисе…

— На это и было рассчитано. Так поступил бы любой нормальный человек. Вы так увлеклись спасением виконта и Алисы, что попросту не заметили, как за вашими спинами около вагона прошел мужчина с большим чемоданом. Он задержался лишь на миг, вроде как оступился и шарахнулся, когда падала Алиса, а затем поспешил дальше…

— Я этого вообще не видел, — сознался Агафон.

— А вы, ваше сиятельство? — Женевьева повернулась к Тарло.

— Я прорывался на помощь Андре…

Граф хлопнул себя ладонью по лбу:

— Ну конечно! Знакомый почерк! Царскосельский вокзал!

— О чем вы? — удивился Фаберже.

— На Царскосельском вокзале лет пятнадцать назад орудовала шайка ловкачей. У них был специальный большой чемодан — с дном, открывавшимся внутрь, как ворота. Такой специалист проходил мимо ротозея, поставившего свой чемодан на пол, ставил поверх его ноши свое приспособление, чуть наклонял, подпружиненная дверца захлопывалась, и добыча оказывалась внутри. Пока несчастный метался в поисках своего имущества, вор уже спокойно катил в столицу. А стоило в несколько движений чуть закрепить уголки на чемодане — обманке, и он становился совершенно неотличимым от самого, что ни на есть, обычного. В столице много об этом говорили. А потом все как-то стихло.

— Да, очень похоже, — кивнула Женевьева. — Мужчина двинулся по перрону дальше, потом зашел в вагон. Кстати, я успела рассмотреть его, так что можем пройтись по вагонам. Скорее всего, похититель все еще здесь.

— Непременно так и сделаем, — кивнул граф. — Только сначала я бы хотел продолжить наше знакомство с месье де Лотреком. Возможно, специалист по чужому движимому имуществу уже избавился от чемодана. Тогда есть шанс, что обе шкатулки у этого, с позволения сказать, конфидента американского конгресса…

— Постойте, постойте! — вмешался Фаберже. — Но если настоящий чемодан был похищен, кто подсунул мне стекляшки?

— Скорее всего, тот, кто унес, тот и принес. В большом чемодане был подменыш, он его выложил, затем стащил настоящий. У мастера своего дела это занимает несколько секунд.

— Господа полицейские, сопровождайте мадемуазель Женевьеву и выполняйте все ее указания, — приказал Тарло. — Если она обнаружит злоумышленника, кем бы он ни оказался — в наручники, и сюда. Андре, а мы с тобой пойдем еще раз знакомиться с виконтом. Как я понимаю, он едет в этом же вагоне.

— Да, ваш знакомый здесь, — кивнул проводник. — Его даму отнесли к начальнику вокзала, там ей, конечно, уже оказали помощь. Довольно часто во время прощания дамы лишаются чувств от волнения. Так что можно не беспокоиться… Обычный нервический обморок. А господин виконт едет — его купе через одно от этого.

— Кто едет с ним?

— Никого. Он выкупил все купе.

— Тем лучше.

Купе советника американского казначейства было заперто. Однако вскрыть такой замок для Андре было делом пары мгновений.

— Что происходит?! — возмутился отдыхающий виконт. — Я не приглашал гостей!

— Это не важно, — покачал головой Тарло. — По приглашению я к вам не явился бы… — Он перешел на русский язык. — Полагаю, так привычнее, Николай Герасимович?

— Я не понимаю, о чем вы говорите!

— А так?

Владимир вытащил из кармана пакет и достал из него фотографии анфас и в профиль с отпечатками пальцев под снимками.

— Николай Герасимович Савин, некогда известный в русской гвардии как корнет Савин, адъютант Великого князя Николая Константиновича, замешанного в деле о пропаже бриллиантов из иконостаса в молельне его матери. Это было лишь началом бурной карьеры, приведшей вас на сибирскую каторгу. Там вы, должно быть, изрядно заскучали без женского внимания и решили покинуть и Сибирь, и страну, не дожидаясь освобождения…

— Даже если это так. — Корнет Савин перешел на русский язык и начал постукивать по столу пальцами, так что бриллиант в его перстне играл лучами, точно огонек на маяке. — Какое это имеет значение? То, чем вы пытаетесь меня уколоть, давно в прошлом. Теперь я американский подданный, советник казначейства. А что там было в моей бурной юности…

— Ну что вы, к чему скромничать? Молодость у вас была не менее бурная. Несколько лет назад вы очутились в Италии и так обворожили короля своими познаниями в коневодстве, что тот подписал с вами контракт о поставке лошадей в итальянскую армию. Стоит ли говорить, что его величество по сей день ждет, когда прискачут ваши мифические кони?

— Этого вам доказать не удастся, — равнодушно отвечал Савин.

— Зачем? Я этого доказывать и не стану. Здесь, на границе, я вас высажу, а дальше вас просто отвезут в Геную и передадут в руки итальянского правосудия. Как вам такой вариант?

— Не впечатляет. Как только я снова окажусь в столице княжества, вас уберут из тайной службы — я так понимаю, именно ее вы здесь представляете, — как грязную посуду со стола. А я дождусь американского консула и вместе с ним отправлюсь восвояси. Но княжеству будет нанесен огромный ущерб — и финансам, и репутации.

— Вы, должно быть, имеете в виду свои махинации со страховкой?

— Поверьте, у вас и здесь нет шансов! Мой адвокат развеет ваши доводы, как тополиный пух. Так что, если вы закончили со своими вздорными обвинениями, пожалуйста, покиньте купе! Хотя, нет, постойте — я полагаю, вы правы! Все эти игры в щедрость с никчемными принцами крошечных государств Америке ни к чему. Пожалуй, у меня есть основание для разрыва нашего контракта — одна из сторон демонстрирует неспособность обеспечить ему максимальное благоприятствование. Она также не сможет выступить гарантом будущих экономических отношений. Ваша наглость, граф, переполнила чашу моего терпения. Я требую вернуть драгоценные камни. — Николай Савин встал в полный рост. — И виной всему будете вы.

— Вот как? — На скулах графа Тарло начали перекатываться желваки. — Очень хорошо! Раз уж мне нечего терять — извольте достать свои вещи и показать содержимое чемоданов!

— Граф, вы в своем уме? Вы понимаете, какой скандал после этого разразится?

— Николай Герасимович, как русский офицер русскому офицеру — либо вы достаете чемодан и открываете его, либо я сейчас же выкину вас из поезда на полном ходу. И мне плевать, какой скандал после этого разразится. Это для Америки вы советник казначейства, а для меня — беглый каторжник. Надеюсь, вы понимаете, к чему я клоню?

Савин глянул на молча потирающего тяжелые кулаки Андре и недобро прищурился:

— Я подчиняюсь силе.

Он достал чемодан, поставил на столик и раскрыл.

— Убедитесь сами. Ничего предосудительного, только личные вещи.

— Это правда, — через несколько минут подтвердил Андре, перебрав содержимое. — Только личные вещи. — Телохранитель поглядел на графа: — Что будем делать?

— До Ниццы виконта куда-либо выпускать запрещаю. Запереть, выставить охрану. А там, надеюсь, мой друг позаботится, чтобы российская тайная полиция встретила корнета на платформе.

— А как же на границе? Там же будут проверять?

— На границе откроешь купе, потом запрешь снова. О, а вот и Женевьева!

Тарло двинулся навстречу помощнице.

— Судя по лицу, поиски не дали результата?

— К сожалению. Хотя я точно запомнила физиономию того мужчины. Никого похожего.

— Тогда на границе придется устроить основательный досмотр вещей у всех пассажиров.

— Шесть вагонов, месье, — напомнил подошедший проводник. — Это займет не меньше часа. Мы опоздаем!

— Значит, мы опоздаем. Хотя, возможно, и это не даст желаемого результата. Мошенник вполне мог отвлечь наше внимание и отправиться в Италию генуэзским экспрессом. Ускакать из княжества верхом. Или вовсе уйти морем…

Женевьева взяла графа под руку:

— Ваше сиятельство… Владимир… Подумайте — может, вам не стоит после нынешних событий возвращаться в княжество? Мадам Ле Блан будет в ярости… Если хотите, я переговорю с кем нужно…

— Э, нет, — возмущенно тряхнул головой Тарло. — Так не пойдет. Теперь я просто обязан найти эти проклятые камни!

Тарло глядел на мадемуазель Женевьеву, сидевшую напротив него в резервном купе.

— Давно не чувствовал себя так скверно, — признался он. — То, что этот Николя русский, я понял еще при нашей первой встрече. А потом меня вдруг осенило — в пажеском корпусе висит памятная доска с именами лучших выпускников. Прямо так, по годам. И вот, если я не ошибаюсь, в 1829-м там значится граф Валериан де Тулуз-Лотрек. Он потом стал начальником кавказской конной дивизии, генерал-лейтенантом, но суть не в том. Его внучка стала женой богатого поручика Герасима Савина — отца этого отпетого прохвоста. Так что корнет Савин действительно имеет права на этот титул, но лишь по женской линии, потому именует себя не графом, а виконтом.

Мой друг Георгий Ворожеев раздобыл и прислал мне материалы его дела из архива заграничного отделения тайной полиции. Николай Савин там хорошо известен. Впрочем, в Санкт-Петербурге о нем уже давно ходят легенды. Этот человек беспредельно нагл и ловок. Он всегда действует во главе банды, именуемой «Аристо». В ней собираются настоящие аристократы преступного мира. Порой они действуют с небольшой выгодой, но главное — чтобы дело было громким… Здесь он, похоже, решил превзойти самого себя.

— Подъезжаем! — донеслось из коридора. — Через пять минут Ницца! Дамы и господа, не забывайте свой багаж!

— Похоже, вот и все, — обреченно вздохнул Тарло. — Комедии конец.

— Мой отец говорил: «Бой не окончен, пока ты сражаешься», — заметила Женевьева.

— Возможно, он был прав. Но здесь я пока не вижу ни малейшего направления для атаки. Камни исчезли. Савин обвел нас вокруг пальца, как малых детей!

Граф поднялся с диванчика. В этот момент дверь распахнулась, и в купе ворвался Андре.

— Ваше сиятельство! Николя сбежал!

— Да, я знаю.

— Откуда?!

— Он сделал это еще на границе. Я видел, как виконт убегал в лес.

— Так почему же вы мне не сказали?

— Андре, в Ницце его не ждут ни итальянские карабинеры, ни наряд русской тайной полиции. Не ждут, увы. И ничего тут не попишешь.

Для того, чтобы на территории Франции задержать беглого русского каторжника, нужно множество согласований и переговоров. Пока мы будем их добиваться, этот поезд успеет по дну океана доехать до Америки и вернуться обратно. Но корнет Савин не хотел допустить возможности, хоть и самой минимальной, встречи с русскими властями.

Он великий мастер побегов. Еще когда мы ругались у него в купе, я заметил, как он поворачивает на среднем пальце внутрь камнем перстень с алмазом. Вырезать им окно было для него совершенно плевым делом. Когда на границе у виконта проверили документы, ты снова запер дверь, а он под шум отходящего поезда выдавил стекло и выпрыгнул. Теперь, если члены его банды все еще в поезде, они не будут иметь единого руководства. Хотя, возможно, оно им уже и не нужно. В любом случае камни исчезли, месье Фаберже едва жив, а мы сели в лужу так глубоко, что только нос и виден…

— Ницца, господа! — послышалось из коридора.

— Ну что ж, пойдемте, поздороваюсь с господином префектом, а заодно доставлю Агафона в больницу. Похоже, у него истерический припадок. Он рвался выпрыгнуть на ходу из поезда. Сейчас полицейские караулят, чтобы он не покончил с собой.

Грузный седовласый усач стоял на платформе, раскрыв объятия.

— Женевьева! — пророкотал он, увидев девушку. — Ну, наконец-то, долгожданная встреча! А я думаю, что такое — все вышли, одни вы не идете… Что это с мальчишкой? — он кивнул на Фаберже. — Его что, опять ограбили?

— Еще как, — покачал головой Тарло. — Но на этот раз подкинули бутылку виски.

— Рад видеть вас снова, друг мой. Должен сказать, вы с малюткой Женевьевой отлично смотритесь. Приглашаю всех в ресторан, познакомлю вас с семьей и друзьями… А вы, юноша, не рыдайте так. Ни к чему это. Клянусь эполетами, мы найдем, что там у вас опять украли.

— Что ж, ресторан, так ресторан, — махнул рукой Тарло. — Только месье Фаберже сейчас нужен не кулинар, а доктор.

— В вагонах порядок? Никто ничего не забыл? — послышалось рядом.

Тарло обернулся на голос, но слова относились не к нему. Рядом с проводником третьего вагона стоял человек с золотыми галунами начальника поезда.

— Да какой там порядок, — отозвался проводник, — сегодня все не слава богу. Вон, и стекло высадили. Что за рейс такой!

— Ничего никто в вагоне не забыл? — повторил начальник поезда.

— У меня в третьем — нет. В шестом, вроде, там, где новенький, кто-то чемодан оставил. Здоровенный такой чемодан.

— Так где он?

— Чемодан, или проводник? А впрочем, какая разница — оба два вместе. Как положено — новенький крикнул полицейского и вместе с ним пошел сдавать к ним в хранилище под протокол.

— Пойдемте, пойдемте, — торопил гостей префект. — Прямо туда доктора приведут, можешь не сомневаться. Идем скорее, все стынет!

Тарло под руку с Женевьевой сделал несколько шагов вслед за гостеприимным префектом и вдруг застыл: «Стоп! Господи, неужели?! Если догадка верна, я сегодня напьюсь, как тамплиер!»

— Господин префект, могут ли в ресторане чуть-чуть подождать? Нам в очередной раз нужна ваша помощь!

— Что случилось?

— Только что в полицейское хранилище вокзала был сдан — или сейчас сдается — забытый в поезде чемодан.

— Такое бывает каждый день, — отмахнулся усач. — Что с того?

— Не сомневаюсь. Забытые вещи не досматриваются, ведь так?

— По закону это делать запрещено. Только если речь идет о жизни и смерти… Или, если хозяин обнаружен, но корешка отправки багажа нет, и требуется подтверждение владения…

— Нам чрезвычайно нужно досмотреть тот чемодан.

— Для этого вы должны заявить свои права на эту собственность. Однако вы ехали в третьем вагоне, а чемодан был, вроде бы, забыт в шестом?

— Именно так. Но у этого господина, — Тарло кивнул в сторону Фаберже, — есть полная, заверенная печатью опись всего того, что находится в том чемодане. Агафон, продемонстрируй список.

Месье Фаберже, моргая покрасневшими глазами, достал из внутреннего кармана фрака опись. Префект глянул, поперхнулся, его глаза округлились.

— Что ж, — пробормотал он, — я возьму на себя такую ответственность. Дело и впрямь может идти о жизни и смерти. Однако не дай бог, если вы ошибаетесь.

— Полагаю, не ошибаемся.

Эскадрон замер в походном строю, но командир лейб-гвардии уланского полка все молчал, оглядывая строй, и никак не давал сигнал «Марш»!

Вместо этого, сурово нахмурясь, генерал Червонный сверлил Владимира взглядом, от которого по всему телу разливалось тягостное, будто гипсовое, оцепенение.

— Да вы, голубчик, никак жениться вздумали?! Куда ж вам жениться? Фортуна девица ветреная, а вы от ее даров только и столуетесь. А ну как взревнует? Прогорите, как есть прогорите!

— Я все обдумал, ваше превосходительство, все рассчитал…

— Вот стало быть, как? Тогда, господин поручик, извольте оплатить реверс. Полагаю, от любовного помрачения ума не забыли, что господа обер — офицеры имеют право говорить о женитьбе лишь после внесения денежного реверса в полковую казну?

— Это всенепременнейше!

Граф Тарло полез за пачкой сторублевых купюр, намедни присланных из имения и тут же из рукавов, из-за обшлагов мундира, из-под застегнутого на все крючки алого колета, из-под увенчанной плюмажем шляпы-конфедератки фонтаном во все стороны брызнули тузы. Сначала червовые, затем пиковые, трефовые и наконец бубновые. Последние так и норовили прилипнуть к его мундиру.

— Богатство мое неисчислимо… — обводя гору разномастных тузов широким жестом, между тем хвалился Тарло, — а красота невесты моей известна всей Европе!..

От нелепости происходящего Тарло застонал, попытался оборвать нелепый сон, но разомкнуть глаза не удалось. Он повернулся на другой бок и враз очутился на приеме во дворце. Так и не понял в каком именно, но одних только великих князей, поведя вокруг беглым взглядом, насчитал с дюжину.

— Что ж, поручик, дерзай, представь нам будущую графиню, — промолвил один из них, поглаживая нафабренный ус.

Тарло повернул голову и застыл в полном ошеломлении. Совсем рядом, стояла красавица в легкой кружевной мантилье, белой, как альпийский снег. И, если не считать ожерелья из розового жемчуга и серег в тон им, больше на обворожительной прелестнице не было ничего.

— Алиса, — начал было Владимир и тут вдруг осознал, что перед ним никакая не Алиса, а Женевьева.

— Как же! И впрямь все Европе красавица сия известна, — хмыкнул один из увешанных звездами генералов. — Доводилось мне как-то рядом с оной чаровницей проснуться!

— И мне! И мне! — послышалось кругом.

Будто красная пелена в единый миг затмила сознание графа Тарло. Он выхватил анненскую саблю (хотя откуда бы на светском приеме сабля?) и наотмашь рубанул ею по хохочущим физиономиям…

Послышался звон разбитого стекла, запахло коньяком…

«Это уже не во сне»! — осознал Тарло, вскочил и открыл глаза. На прикроватной тумбе валялась расколотая надвое рюмка, из которой, точно вода из воспетого Пушкиным Царскосельского фонтана, тек янтарно-темный «Курвуазье».

В голове размашистым галопом неслись разрозненные образы вчерашнего дня, разноцветные обрывки сна, куски фраз, какие-то звучные тосты и пожелания долгих лет.

— Проснулся? Тяжелый сон?

— Да. Снилась Россия, — пробормотал Тарло вновь прикрыл глаза, будто пытаясь разглядеть за нелепой людской мешаниной просвечивающие через огромные стекла парадной залы очертания до боли знакомых домов Невского проспекта, Миллионной улицы, или же Александрийский столп во всем его величии. Но тщетно.

— Страна, которой для меня, увы, больше нет. Своего рода Атлантида. Чертовски противная штука эта память. Знаешь, будто отрубленная рука — отсекли, все зажило давно, а вот чешется ладонь, хоть волком вой…

— Слава Всевышнему, не знаю, — раздался совсем рядом приятный женский голос. — Хотя, говорят, ладонь чешется к деньгам…

«Здесь, похоже, отрублена голова. И она жутко болит. Проклятье! Нельзя так напиваться!»

Граф сжал пальцами виски, снова открыл глаза и повернул голову. В кресле, в облаке легкого газового пеньюара, уютно поджав под себя ноги, расположилась Женевьева.

— Не то чтобы я огорчен увиденным. Скорее наоборот… но признаться, удивлен, — после секундной заминки проговорил Владимир.

— Что поделаешь, друг мой?

Мадемуазель Киба смахнула золотистый локон со лба и мило улыбнулась, будто речь шла о чем-то само собой разумеющемся.

— Мне было трудно утверждать, что ты не мой возлюбленный, после того, как в присутствии всего руководства здешней полиции и жандармерии ты предложил тост за меня, умнейшую и прекраснейшую из всех известных тебе женщин.

— О, прости! — пробормотал Владимир.

— Ну что ты, за такое не извиняются. Мне очень приятно было слышать твои слова. И потом, все было замечательно. Но что было, и чего не было — пусть это останется моей тайной.

— А где мы?

— Мы в доме префекта. Андре спит в соседней комнате. Месье Агафон в отеле. С ним полицейские агенты. Все целы и невредимы. Правда, найденные тобой камни временно изъяли для оформления соответствующих бумаг. Но днем, когда прибудет курьер из княжества, их отправят назад. Его высочество крайне раздосадован происшедшим и отказался от мысли обзавестись короной. Но зато страховая компания, как сообщили мне друзья, готовит тебе некий сюрприз. Ты сэкономил им полтора миллиона! Шутка ли?! Но скажи мне, дорогой Владимир, как ты догадался, что драгоценности в полицейском хранилище?

— Когда я услышал, что в поезде был новый проводник, и он нашел забытый чемодан, карты сразу сложились в нужную комбинацию. Савин — несомненный гений преступного мира. Он все распланировал идеально. Никого из его шайки ни в чем нельзя обвинить, кроме, пожалуй, ловкача, который подменил чемоданы. Но у него все дело заняло всего пару минут, а дальше он был совершенно чист.

Ты видела человека, который подменил чемоданчик. Он вошел в вагон и, конечно, тотчас же вышел через другой, оставив свою добычу новому проводнику. Когда вы искали его по вагонам — это было совершенно бесполезно. Он передал чемоданчик и скрылся. Уверен, в княжестве его уже нет.

Уловка Николя удалась на славу — среди вещей пассажиров камешков не было. В каждом вагоне вы ходили вместе с проводниками, они вам открывали купе и убеждали пассажиров, что не происходит ничего противозаконного. Люди верят мундирам куда больше, чем те, кто в них одет, этого заслуживают. Один из проводников специально устроился на поезд, чтобы осуществить грандиозную комбинацию Савина. Он и вывез драгоценности. Виконт же отвлекал нас на себя.

Но он хорошо понимал, что вывозом «Звезды Голконды» из княжества дело не заканчивается — полиция и жандармерия собьются с ног и перероют все кругом в поисках шайки и похищенных ею ценностей. При таком раскладе самое безопасное место — полицейское хранилище!

По закону, через полгода, если вещь не востребована, тот, кто ее сдал, может забрать находку себе. Таким образом, спустя шесть месяцев, когда полиция уже признает свое поражение и откажется от поисков, должен был явиться тот самый проводник и забрать драгоценности из-под носа у полиции. А Савин, хохоча нам в лицо, записал бы себе еще одну громкую победу. Что для него, быть может, важнее, чем прибыль от столь ловкого ограбления.

— Браво! — воскликнула Женевьева, — Замечательная победа!

— Замечательная. Но, приходится признать, случайная. Савин постоянно опережал нас на шаг. Но один вопрос меня все же терзает, — задумчиво подперев голову рукой, проговорил Тарло. — Понятно, как преступники раздобыли печать Агафона Фаберже, чтобы опечатать ею подмену. Но откуда для той же цели они взяли печать казначейства его высочества?

— Ты думаешь… это Мари? — прошептала Женевьева.

— Я совершенно не хочу так думать. Но это мысль не идет у меня из головы. Пока, увы, я не вижу другого варианта.