Анонимное общество любителей морских купаний

Дело восьмое. Пещера горного принца (Часть 1. Золото Фракийца)

Агафон Фаберже кивнул, закрыл крышку шкатулки и повернулся к префекту.

— Да, я подтверждаю, что это тот самый лазурный сапфир в 493 карата, именуемый «Звезда Голконды».

— Вот и отлично. Распишитесь.

Префект протянул ювелиру сопроводительные документы.

— От лица республики Франция благодарю вас за содействие. Мы обещаем приложить все силы к поиску так называемого виконта де Тулуз-Лотрека. Как только наши поиски увенчаются успехом, сообщим вам об этом.

— Признаться, — вздохнул граф Тарло, сидевший рядом с Агафоном в кабинете префекта, — я не слишком верю, что его удастся задержать. Корнет Савин чрезвычайно ловок, и мастер скрываться под самыми неожиданными личинами. Я искренне порадуюсь, если вам это все же удастся.

— Можете не сомневаться, — дернул усом представитель французского правительства. — Мы справимся.

Префект демонстративно осмотрел кейс, положил в него обе шкатулки, опечатал и передал Владимиру.

— Сейчас усадим вас в поезд, и спустя час вы будете вспоминать об этой истории с улыбкой.

— Если бы так!

— Вот увидите.

Префект по-кавалеристски разгладил усы.

— Погодите, распоряжусь, чтобы вам выделили сопровождение, — сказал он и вышел из кабинета.

— Владимир, позвольте деликатный вопрос, — тихо проговорил Агафон Фаберже.

— Конечно.

— В прошлый раз, когда мы ехали отсюда, вы обещали помочь мне… — он замялся и тяжело вздохнул, — уладить мои затруднения в обмен на выполнение заказа здешнего правящего дома. Как я понимаю, в моих услугах власти княжества больше не нуждаются, и вас ничто не побуждает оказать мне столь дорогостоящую любезность…

— Друг мой, я обещал вам помощь, и вы ее получите, — граф Тарло вытащил чековую книжку. — Уверен, что со временем я получу эту сумму обратно.

— Не извольте сомневаться!

Взгляд молодого ювелира загорелся радостью.

— В свою очередь настаиваю, чтобы вы дали зарок никогда больше не садиться за карточный стол.

— Я и сам понимаю, что так будет лучше, — закивал Фаберже. — Конечно, даю! И все, чем когда-нибудь смогу быть вам полезным! В любое время к вашим услугам!

Тарло вписал сумму, поставил подпись и протянул юноше чек.

— Я ведь прежде никогда не играл по-настоящему. Так, на даче, с родней, по пятаку да на орехи. Учился я в Петершуле — верно, знаете, правила там строгие. Дома, кроме как о работе, в смысле, — о золоте, драгоценных камнях, эскизах и прочем, и разговоров-то особых не было. Какие уж тут игры… А здесь… — Агафон вздохнул, — Европа, избранная публика!

— А деньги карманы жгут… — продолжил Тарло.

— Вот и прожгли. Чуть было сам не сгорел.

— Ну, как говорил поэт: «…учитесь властвовать собою. Не всякий вас, как я, поймет. К беде неопытность ведет». Сейчас, насколько мне известно, у вас встреча с мистером Родсом. А нашей компании пора на поезд.

Мимо запертого купе, где ехали Андре и полицейские чины, охранявшие опечатанный кейс со шкатулками, проводник ходил бочком, стараясь не задерживаться. Люди с револьверами наизготовку, должно быть, производили на него тягостное впечатление.

Граф Тарло стоял в коридоре напротив двери и глядел в окно.

— Может, имеете какие-нибудь пожелания? — поинтересовался проводник.

— Да. Поскорее оказаться в своем номере. Вы можете это устроить?

— Увы, не в моих силах, ваше сиятельство.

— Я почему-то так и подумал.

— Если что-то будет нужно, всегда к вашим услугам.

Служащий любезно склонил голову и поспешил дальше по своим делам. Из соседнего купе, придерживая длинное шелковое платье, вышла Женевьева.

— Вы чем-то обеспокоены, ваше сиятельство?

— Да. Пытаюсь вообразить, как буду рассказывать мадам Ле Блан, что благородный Николя — прожженный аферист, а ее использовал как фомку для вскрытия замка.

— Какой образ! — Женевьева усмехнулась одними уголками губ. — Впрочем, тут и вправду есть, чего опасаться. Мари Ле Блан в состоянии ярости смертельно опасна.

— Откуда ты это знаешь?

— Не правда ли, странный вопрос? Я попросила друзей разузнать о ней все, что возможно. Честно сказать, если бы я раньше представляла, с кем придется иметь дело, отговорила бы Алису сюда приезжать. Так что это моя оплошность. Хотя нынче я в ней не раскаиваюсь.

— Что же такого ужасного рассказали тебе друзья?

— Ужасным это не назовешь. Вот познавательным — несомненно. Скажи, что тебе известно о происхождении мадам Ле Блан? О том, как она стала вторым, если не первым, человеком в княжестве?

— Была прачкой, — пожал плечами Тарло. — Вышла замуж за лакея. Затем они уехали искать лучшей доли в Баден-Баден. Лакей где-то раздобыл денег и открыл свой игорный дом…

— Остановимся, граф. Что такое — где-то раздобыл денег? Нашел клад? Зарезал хозяина? Получил наследство от состоятельного дядюшки? Для аристократа и лакея это очень разные истории.

— Вот уж не знаю. Я однажды беседовал с Жюстом Ле Бланом, но он не распространялся на эту тему.

— Что ж, тогда я расскажу тебе, откуда у него взялись деньги.

— Ему их дала Мари? — предположил граф.

— Да. И тут не было ничего пошлого и непристойного. Когда они приехали в Баден-Баден, их «состояние» позволило снять номер в дешевой гостинице всего на неделю. Мари снова устроилась прачкой в некий процветающий отель. Но хозяин его попытался обмануть Мари с жалованием. Та разозлилась, произошла шумная ссора, в результате которой мадам скрутила и порвала мокрую простыню.

— В каком смысле, порвала?

— Скрутила в жгут и порвала. А затем избила половинами этой простыни хозяина, его секретаря и двух слуг, пришедших им на помощь. Ее забрали в полицию, но тут фортуна повернулась лицом к Мари: об этой истории услышал импресарио местного цирка. Он заплатил за прачку залог и предложил ей выступать на арене. С той поры Мари Ле Блан на некоторое время исчезла, и появилась «синьора Бомбардина». У нее был излюбленный трюк — жонглирование пятью шестнадцатифунтовыми пушечными ядрами. А потом она начала бороться на сцене с заезжими чемпионами. Импресарио был хитрец: на афише он велел рисовать ассистентку синьоры, юную хрупкую девушку. Там же писалось, что прелестная Бомбардина вызывает на поединок любого желающего. Баден-Баден — небольшой город, но туда в сезон приезжает много гостей, чтобы развлечься и подлечить нервы на целебных водах. Некоторые, увидев рисунок, решали попробовать свои чахлые силы.

Когда на сцену выпархивала ассистентка, они радостно спускались на арену, а импресарио принимал ставки. А затем, ловко жонглируя ядрами, выходила сама синьора Бомбардина, отдавала свой реквизит униформистам, ассистентка помогала ей сбросить золоченый халат и остаться в борцовском трико, разрисованном зажженными гранатами. Тут храбрецам становилось не до смеха, зато весь зал покатывался от хохота, глядя, как Мари в одно движение скручивает несчастного, поднимает над головой и с размаху бросает в опилки.

— Представляю себе это зрелище. — Тарло поежился. — Не хотел бы оказаться на их месте.

— Но время от времени, — продолжала Женевьева, — в Баден-Баден приезжали и записные борцы. Одним из них был африканский чемпион, выступавший под именем Стальной Мумбаса. Это и впрямь был великан-африканец, на голову выше Мари. Он выходил на сцену в леопардовом плаще, пожирая на ходу человеческую руку или ногу. Разумеется, они были не настоящие, а сделанные из раскрашенного хлебного мякиша. Но зрители просто каменели под его диким взглядом, когда Мумбаса обходил арену, рыча и вгрызаясь в «человечину».

Должно быть, на Мари это тоже произвело должное впечатление, поскольку с этим чемпионом она боролась особо жестко. И когда ей все-таки удалось бросить противника наземь, ухватить за ногу и начать проводить болевой прием, этот бедолага, увы, не придумал ничего лучшего, как вцепиться ей зубами в икру.

— Опасаюсь спросить, что было дальше. Она его убила?

— Так и случилось. Пытаясь освободиться, она отпустила его ногу, ухватила за затылок и подбородок, повернула… Врачи пытались спасти Мумбасу, но тщетно. Однако противник все же откусил у госпожи Ле Блан кусок от правой ноги. После этого она и ходит с тростью. Понятное дело, суд ее оправдал, ибо схватка со свихнувшимся людоедом была сочтена разумной самообороной. Но выступать в цирке Мари больше не могла. Однако к тому моменту у нее уже скопилась кругленькая сумма, достаточная, чтобы ее муж мог открыть игорный дом. А она, как можно догадаться, обеспечивала там охрану. Даже в изрядном опьянении никто не рисковал связываться с синьорой Бомбардиной. Затем в Баден-Баден приехал его высочество…

Девушка на минуту замолчала, глядя в окно.

— Дальнейшая история, я полагаю, вам известна. Что же касается последних происшествий — что-то мне подсказывает, что госпожа Ле Блан прежде никогда и ни в кого не была влюблена. В юности захотела себе красавчика Жюста, и тот не посмел ей отказать. Так что ваш корнет Савин разбил ей сердце, а она даже не сообразила, что происходит.

— Много ли ты знаешь о разбитых сердцах? — поднял брови граф Тарло.

— Мы подъезжаем, ваше сиятельство. Пора готовиться к выходу.

Хранитель драгоценностей его высочества сломал печать, заглянул в шкатулку, кивнул и утер обильный пот со лба.

— Да, это действительно «Звезда Голконды». Сомнений быть не может!

— Проверьте хиддениты, — порекомендовал Тарло. — Месье Фаберже утверждал, что они все на месте, однако, когда дело касается самого корнета Савина, лучше перепроверить.

— Непременно, граф, непременно.

Хранитель взволнованно облизал губы и взял обтянутую бархатом шкатулку. Дверь за спиной Владимира отворилась, сзади послышался характерный стук тяжелой палки.

— А, вы уже здесь, — послышался резкий голос Мари Ле Блан. — Пошли.

— Куда? А как же камни?

— Эти зеленые бери с собой.

— Но их ведь нужно сдать под роспись, — возразил Тарло.

— Проклятие! — рыкнула мадам. — На каком основании?

— Разве мы их не купили? Это драгоценности короны…

— Бери и идем! Я все расскажу по дороге.

Хранитель драгоценностей смерил глыбообразную анонимную любительницу морских купаний тревожным взглядом и молча протянул графу шкатулку. Владимир спрятал драгоценные камни в чемоданчик, закрыл его и вышел из хранилища.

— Его высочество нами крайне недоволен, — не оборачиваясь, бросила Мари Ле Блан.

— Это еще почему?

— Сам не понимаешь? Хорошо, объясню.

Мадам Ле Блан остановилась и повернулась к графу.

— Нас выставили на посмешище. Прилюдно. Драка на вокзале, ваши ковбойские игры в поезде, поднятая на уши полиция Ниццы — обо всем этом будут чесать языки еще неделю, а вспоминать, так и вовсе до конца дней. Княжеству совершенно не нужна такая слава. Сейчас я выслушала от его высочества много неприятных слов…

— Но «Звезда Голконды» спасена, — обиженно возразил Тарло. — Было бы лучше, если бы мы просто мило улыбались и махали рукой вслед этому беглому каторжнику?

При упоминании о беглом каторжнике лицо Мари Ле Блан исказила чрезвычайно недобрая гримаса.

— Молчи! О нем я совсем не хочу говорить. Не понимаю, что это было. Просто не понимаю! Как такое могло случиться?!

— Что случилось, того уже не вернешь. Но почему вы приказали забрать хиддениты?

Мари Ле Блан метнула на Тарло полный ярости взгляд и прошипела:

— Сейчас объясню.

— Я что-то не то спросил?

— Заткнись! Ты… вы, граф, все правильно спросили. Это я…

Графу показалось, что мадам сейчас зарычит и примется крушить мраморные статуи дворцового парка.

— Мари, что произошло?

— Ты был прав, — выдохнула начальница тайной службы и вновь замолчала, с трудом подыскивая слова. — Совершенно прав. Я послала запрос в американское посольство, получила ответ и тут же успокоилась. Все сходилось, и в это так хотелось верить.

— Что же было не так?

— Ты знаешь о войне между Северо-Американскими Штатами и Испанией?

— Да, конечно, я читаю газеты.

— Так вот. Чтобы наблюдать за действиями испанского флота в Средиземном море и своевременно предупреждать о его маневрах Вашингтон, виконт предложил американскому президенту заплатить нашему принцу. Конечно, тот не должен был, сидя на скале, глядеть в бинокль, не идут ли испанские крейсера. Мы должны были просто согласиться предоставить наш порт для легких кораблей североамериканского военно-морского флота! Президент хотел знать, в какую сумму это может обойтись. Но месье де Тулуз-Лотрек, большой знаток аристократических традиций, сказал, что его высочество денег не возьмет, однако будет рад подарку, особенно сейчас, в канун юбилея династии.

Он пообещал господину президенту, что, получив в дар эти вот хиддениты, принц даст разрешение на стоянку и бункеровку американских эсминцев. Понимаешь, Владимир? Это, — она ткнула толстым и цепким, как абордажный крюк, пальцем в крышку шкатулки, — подарок! Вуаля! Каждый камень Савин продал нам по дешевке — всего по две с половиной тысячи франков за штуку. Но, по сути, они не должны были нам стоить ничего, если бы мы ответили согласием на предложение! Или мы не должны были их принимать вовсе. Мы просто так взяли и подарили ловкому мошеннику двести тысяч франков. Просто выбросили их в море.

— Я больше скажу, — добавил Тарло. — Савин еще застраховал их на свое имя на полтора миллиона франков. Так что, удайся ему план с подменой чемоданов, страховая компания должна была ему выплатить полную стоимость коллекции — даже с избытком.

— Да, я уже знаю, — буркнула Мари ле Блан. — Они тут прибегали ко мне, выпучив глаза. Нет, ну каков наглец!

Она сжала тяжеленные кулаки и погрозила синеющему вдали морю своей увесистой палкой.

— Словом, теперь мы с этими камнями в совершенно непонятном положении. Мы не можем заявить, что купили их, потому что ваш корнет Савин не был их владельцем. Но он и не украл их. Не присвоил. Если же мы примем их, как подарок, то завтра здесь встанут американские боевые корабли. А зачем они нам тут нужны? Все эти бравые вояки с их пушками и ружьями — потом их пинками не выгонишь. А вернуть хиддениты — значит признать себя круглыми идиотами!

— Да уж, ситуация… — печально согласился Тарло.

— Конечно, в таких условиях его высочество был вынужден отказаться от идеи изготовить корону. Что, как ты, несомненно, понимаешь, настроения ему не улучшило.

— Мы делали, что могли.

— Да. И ты, и Женевьева, и Андре делали что могли. А я сваляла дурака. Вернее, дуру. Огромную, стодвадцатикилограммовую дурищу. Кстати, — мадам Ле Блан скривила нечто, слегка напоминающее улыбку, — ты знаешь, что этот упырь отравил Алису?

— В каком смысле, отравил? — забеспокоился Тарло.

— Ну, положим, не совсем — дал ей вдохнуть какую-то мерзость на вокзале, от которой баронесса, не охнув, брякнулась в обморок. Алиса сейчас рыдает в отеле. Расколотила сервиз на двенадцать персон из прекрасного севрского фарфора. Стонет и завывает, как жеводанская волчица! Ну да бог с ней. Я о другом хотела с тобой говорить. Я уже, верно, стара для всего этого. Когда закончатся приготовления к празднеству, я думаю сдать полномочия.

— Что?! Кому? — удивился Тарло.

— Пока не знаю. Либо тебе, либо Женевьеве. Кому же еще?

— Нет, уж точно, не мне!

Мари внезапно захохотала:

— Вы что же, сговорились? Женевьева ответила мне то же самое, теми же словами. В общем, я пока думаю. А сейчас давай хиддениты… — Она глубоко вздохнула. — Пойду к его высочеству. Послушаю, что скажет наш мудрый государь. А вас, граф, ожидает майор фон Эберфельд.

— Что еще за майор?

— Я разве еще не сказала? Майор Дитрих фон Эберфельд — начальник охраны его императорского высочества эрцгерцога Леопольда Каринтийского.

— Палатина Венгрии? — удивился граф Тарло. — Что он тут делает?

— Пока ничего. Приедет завтра. Прислал сюда начальника личной охраны, дабы тот подготовил все к его приему.

— К чему такие предосторожности?

— Я беседовала с майором. Он утверждает, что его императорскому высочеству постоянно угрожают всяческие инсургенты-бомбисты. Венгры его не любят за резкость и суровый нрав. И, как вы понимаете, нам бы чрезвычайно не хотелось, чтобы какие-то заезжие злодеи укокошили в наших землях родича императора Франца-Иосифа. Так что на время пребывания здесь августейшей персоны ты взаимодействуешь с охраной этого треклятого высочества.

— А что, разнообразные мошенник и аферисты на это время пообещали наши земли не беспокоить?

— Ты мне тут шутки не шути! — цыкнула Мари. — Этих обязанностей с тебя никто не снимал! Но ты у нас, если вдруг забыл, зачислен по дипломатическому корпусу. Вот и побудь дипломатом. Леопольд должен уехать отсюда таким же живым, как и приедет.

Тарло, глубоко задумавшись, шел по набережной. Он не замечал ни морской синевы, ни шелеста пальм над головой, ни рядов стройных яхт у пирса. «Прогнило что-то в датском королевстве», — бормотал он себе под нос.

Не сказать, чтобы он был вполне удовлетворен успехом недавнего дела, но подобного афронта все же не ожидал.

— Граф? — послышался совсем рядом незнакомый голос.

Владимир напрягся. В прошлый раз после такого начала один из налетчиков его прежнего сослуживца ткнул его револьвером в спину для повышения содержательности разговора.

— Да. — Тарло повернулся к спрашивавшему. — Что вам угодно?

Перед ним стоял неизвестный смуглый мужчина лет тридцати пяти с подвитыми изящными усами на широком обветренном лице.

— Вам очень идет этот костюм. Серебряные ландыши в бутоньерке… Прекрасная работа!

— Простите, мы знакомы?

— Не важно. Держите. Это ваше.

Незнакомец вытащил из кармана толстый пакет и протянул Владимиру.

— Не взорвется? — пошутил тот, с удивлением принимая «презент».

— Смешно, — ухмыльнулся смуглый. — Ни о чем не беспокойтесь. С вами свяжутся.

Незнакомец повернулся и зашагал прочь.

«Что за странная история?» — подумал Владимир, открывая пакет.

В нем аккуратно лежали пять ровных пачек стофранковых купюр, крест-накрест запечатанных обычной банковской бандеролью.

— Эй, месье! — попытался он окликнуть удаляющегося незнакомца. — Что это вы…

Однако смуглолицый лишь ускорил шаг и скрылся в одной из улочек, взбирающихся к верхнему городу.

«Может, это кто-то из людей майора? — подумал Тарло. — Или это человек из страховой компании? Как бы то и было, приму ванну, переоденусь, и тогда уж буду выяснять, что это за странности. А майор… Ничего, майор подождет. Если уж я дипломат, то не могу же я представиться ему в мятом костюме и вчерашней рубашке!»

Завидев графа, гостиничный портье бросился приветствовать уважаемого жильца. Любезно улыбаясь, он протянул визитку;

— Утром принесли, ваше сиятельство!

— Что там еще? Неужели маршал вернулся?

— О, нет! Я бы знал…

Владимир принял украшенную гербом картонку. Золотой сквозной крест с шарами на концах в алом поле и золотые львы… Ну, конечно! Де Тулуз-Лотрек!

Тарло прикусил губу и перевернул визитную карточку.

«Дорогой граф! — гласила надпись на русском языке. — Благодарю вас за прекрасную игру. Жаль, что мы находились по разные стороны барьера. Надеюсь, когда-нибудь сыграем и вместе. До новой встречи. С уважением, Н. Г. Савин».

— Проклятие, — чуть слышно прошептал Тарло.

— Что-то не так?

— Нет, все нормально, — хмуро ответил граф. — Андре уже в номере?

— Да, час как пришел. Мадмуазель Женевьва ушла в храм. Или на почту. Она сама еще не решила, когда уходила.

— Распорядитесь-ка, голубчик, пусть подадут кофе мне и Андре.

— Сию минуту, ваше сиятельство.

«Сегодня просто какой-то день чудес, — поднимаясь в апартаменты, размышлял Тарло. — Что-то происходит. Как будто в гейзере…»

Он вспомнил, как его приятель Георгий Ворожеев рассказывал о Камчатке, о странных природных фонтанах, которые долго булькают, словно усыпляя бдительность, а затем вверх бьет высоченная струя горячей воды. Будто кто-то там, снизу, из-под земли, пытается загасить солнце. Вот и здесь, похоже, такой гейзер. Что-то уже булькает… А какой фонтан ударит из-под земли — ледяной душ, или обжигающий кипяток?

Владимир поднялся на свой этаж. Возле номера Алисы красовалась внушительная корзина, полная длинных белых роз. «Ба! Похоже, прелестная баронесса, брошенная коварным похитителем дамских сердец, и, что совсем уж прискорбно, мозгов, уже нашла ему замену!»

Граф подошел к двери своей опечаленной «невесты» и постучал.

— Я никого не принимаю! — раздалось с противоположной стороны.

Тарло постучался еще раз.

— Яже сказала, убирайтесь прочь!

— Алиса, это я, не дури.

Через минуту послышался звук открываемого замка, и в дверном проеме появилась баронесса в легком пеньюаре.

— Я не желаю никого видеть! О, ты с цветами? Очень мило! — исподлобья глядя на своего недавнего жениха, хмыкнула она. — Ладно, входи.

— Эти цветы не от меня, — поспешил оправдаться граф. — Стояли под дверью, я подумал, что от нового поклонника.

— Поставь куда-нибудь. Не стой, будто рассыльный из цветочной лавки!

— Если хочешь, могу выкинуть с балкона.

— Мне все равно. Вон, — она кивнула в дальний угол комнаты, засыпанный алыми розами. — Можешь высыпать туда. Все мужчины — сволочи! Я ведь знала это! Как я только могла купиться? Чем, чем он меня заворожил?!

— Если тебя утешит, представления не имею. Облезлый бонвиван не первой свежести…

— Заткнись! — зашипела Алиса.

— Кстати, сударыня, — Тарло высыпал белые розы поверх алых, — тут, похоже, вам записка.

— Читай уж, — отправляясь в гардеробную, бросила хозяйка апартаментов.

— Как скажешь. Так, написано по-немецки… «Моя ненаглядная Ализон! Теперь, когда я овдовел, а ты разведена, судьба дарит нам шанс обрести счастье. Скоро я сам буду здесь, и мы обо всем поговорим. Сгораю от нетерпения вновь облобызать твои ручки. Твой Польди…» Алиса, кто такой этот «твой Польди»? — Тарло поднял глаза. — Коварная! Ты что-то от меня скрывала?

— О, господи! — Алиса высунулась из-за двери, ее заплаканное лицо приобрело озадаченное выражение. — Призраки иногда возвращаются…

— Кто-то из твоих бывших мужей?

— Нет, один из моих бывших женихов. А если быть точной, эрцгерцог Леопольд Каринтийский. Несколько лет тому назад он страстно хотел на мне жениться. Но семейство Габсбургов чересчур щепетильно в вопросах равнородности. Они нарисовали свою генеалогическую липу прямо от Адама и Евы. Все, кто не может похвастаться таким же древом, в их глазах плебеи. Так что, от греха подальше, Польди срочно женили на какой-то дальней родственнице лет на пятнадцать старше его. Она была единственной наследницей каких-то обширных земель в Италии, уже не помню, каких, но эти земли должны были остаться в семье. А теперь он овдовел и едет сюда!

— Что ж, это придает некую пикантность моему поручению…

— Что за поручение? — возмутилась Алиса. — О чем ты вообще думаешь? Какие могут быть поручения в такую минуту?

— Минута как минута. Я определен в свиту его императорского высочества, пока тот будет находиться в княжестве. По мнению госпожи Ле Блан, я должен пересчитать все волосинки на голове твоего пылкого воздыхателя и проследить, чтобы, когда он соберется уезжать, здесь не задержалось ни одной. Надеюсь, он лыс, как колено.

Алиса смерила Владимира долгим взглядом:

— Послушай, друг мой. Сейчас я говорю серьезно. Я не знаю, что произойдет с приездом сюда милого Польди. Он весьма своенравный и жесткий человек. Но я готова пообещать, что буду паинькой, и он будет смотреть мне в рот, не отрываясь, если ты, в свою очередь, поклянешься, что найдешь этого виконта де Тулуз-Лотрека, и мы с тобой вместе сделаем из него фарш!

— А иначе?

— У Польди хватит ума, если он вдруг сочтет себя чем-нибудь недовольным, ввести в это княжество один-два полка своих горных егерей. Уверена, что Европа будет возмущена, а дядя Франц-Иосиф сурово пожурит не в меру резвого сородича. Возможно, император даже заставит его вернуть земли здешнему принцу. Если тот все еще будет жив. Но до того, будь уверен, Леопольд Каринтийский здесь камня на камне не оставит.

— Что ж, убедительный довод. Хотя и довольно невеселый.

— Сделай, как я прошу, и увидишь — его императорское высочество будет очарован здешними красотами. Давай, что тебе стоит? Ведь ты же этого виконта сам терпеть не можешь.

— СДелаю, все что могу, — помедлив, проговорил Тарло.

— Хорошо, — мило улыбнулась баронесса. — Обычно этого достаточно.

Андре встретил хозяина с револьвером в руке.

— Позволь узнать, что это ты делаешь с «Веблей-Скоттом»?

— Чищу оружие, ваше сиятельство. Мари сказала, что нас переводят в охрану первых лиц. Дело знакомое, хотя, признаться, мне даже жаль оставлять нашу с вами работу.

Он вздохнул и по-ковбойски прокрутил револьвер на пальце.

— Постой, постой. Ты все неверно понял. Мы временно прикомандированы к охране эрцгерцога Каринтийского. Да и то, по большей мере, чтобы спасти его императорское высочество от различных жуликов.

Лицо камердинера заметно оживилось.

— Вы это серьезно?

— Вполне.

— Я почему спрашиваю? Австрийский майор, который тут вами интересовался, заявил, что теперь мы поступаем под его начало.

— Какой еще майор?

— Дитрих фон Эберфельд. Он ждет вас внизу, в ресторане. Сказал, что закажет вашей любимой палинки, если таковая обнаружится. Но просил не задерживаться, ибо каждый миг она испаряется.

— Я уже три года, как не пью палинки, — удивился Тарло. — Однако, похоже, этому майору кое-что обо мне известно. Интересно, откуда? Ладно, сейчас узнаю.

Майор фон Эберфельд поднялся из-за стола во весь свой исполинский рост и, раскинув руки, двинулся навстречу оторопевшему графу.

— Вольдемар! — пророкотал его мощный бас. — Чертовски рад видеть тебя! Проклятие, семь лет прошло — вот, как один день! Ты вовсе не изменился! Помнишь скачки в Варшаве? Ты на своем Мадриде обогнал моего Пиноккио на полкорпуса. Но! — майор погрозил пальцем. — Если бы я весил столько, сколько ты, кто знает, кому бы улыбнулась фортуна?

Тарло действительно вспомнил, что прежде уже видал этого силача, гнувшего подковы, будто сдобный крендель, и повязывавшего железный лом вокруг шеи подобно шарфу. Тогда, в Варшаве, Владимир проходил командный ценз в одном из эскадронов лейб-гвардии уланского полка. Расставание с любимой столицей империи давалось ему тяжко. Он невыносимо скучал, ожидая, когда многочисленные друзья и покровители вытащат его из этой унылой провинции в шефский эскадрон, обратно ко двору.

Но когда было объявлено, что устраиваются скачки на приз великого князя Николая Николаевича, юный корнет первым вызвался принять участие. Мадрид, караковый жеребец-трехлетка, не подвел, и всю «царскую милю» шел первым. Но все это время позади себя граф слышал площадную брань преследовавшего его австрийского лейтенанта-кирасира. После окончания скачки тот спрыгнул с коня, и Тарло внутренне приготовился дать бой здоровенному верзиле. Но тот сгреб его в охапку, посадил к себе на плечо и так проследовал вокруг лужайки, на которой собралась изумленная публика. «Слава победителю!» — ревел австриец, и восхищенные дамы, позабыв о выроненных зонтиках, рукоплескали им обоим.

— Признаться, удивлен, — продолжал Эберфельд. — Когда мне сказали, что моим помощником будет Вольдемар Тарло, я не поверил. Думал, что это твой родич или однофамилец. Я полагал, ты где-нибудь в Санкт-Петербурге, командуешь эскадроном или блистаешь при дворе.

— Нет, как видишь, здесь. Не стану особо вдаваться в подробности, — ответил Тарло. — Но, я вижу, и ты не терял времени даром. Уже майор?

— Ерунда, — отмахнулся старый знакомый. — Пару раз я удачно спас его императорское высочество от всякой швали, только и всего.

— Ему что, в самом деле, кто-то угрожает? — насторожился Тарло, понимая, что «дипломатическое поручение» может оказаться куда более серьезным, чем представлялось вначале.

— Угрожает — это не то слово! — недобро скривился майор. — Да ты садись к столу. Я чертовски рад тебя видеть. Ну, просто чертовски!

Владимир уселся рядом с австрийцем. Тот опрокинул стопку палинки, и, жадно поглощая расставленные на столе закуски, начал рассказывать:

— Эрцгерцог нажил себе кучу врагов. Еще когда его поставили шефом жандармов, он делал свое дело так, будто все образованные люди в империи делятся на две части: разоблаченные преступники и пока еще не разоблаченные. Конечно, крутолобым умникам это не понравилось. Но старик-император был в восторге, и послал Леопольда в Венгрию палатином — в смысле, наместником. А там, может, знаешь, полно ублюдков, которые хотят отделиться от империи. Ну, он им и всыпал, как полагается. На одни розги, пожалуй, извел целую березовую рощу! Ну, и теперь они на него охотятся, как на кабана! — Австриец расхохотался собственной шутке. — Стоит ли удивляться, что венгры не жалуют моего подопечного? Ну да наплевать. Как истинный кавалер, он отвечает им взаимностью. Кстати, — кирасир, словно только вспомнив, хлопнул себя по колену, — оказывается, у него и здесь пассия имеется. Живет кстати, рядом с тобой. Ты наверняка ее знаешь.

— Баронесса фон Лауэндорф? — усмехнулся Тарло.

— Она самая.

— Это ты принес ей корзину белых роз?

— Нет, сама прилетела! Конечно, я! Герцог так и сказал: приедешь, непременно купи самые распрекрасные белые розы. Алиса их обожает.

— Что ж, буду знать, — хмыкнул граф, вспоминая кучу цветов на полу.

— Ты что же, дружище, тоже имеешь на нее виды?

— Слава богу, уже нет.

— Ну, вот и отлично. Я знаю Леопольда. По сути, он не злой, но если закусит удила, может быть чертовски капризным. Например, потребует, чтобы я вызвал тебя на дуэль. Мне этого совершенно не хотелось бы… Вольдемар, как я рад тебя видеть! Давай еще выпьем!

Подошел официант, услужливо наполнил стопки.

— Прозит! Знаешь, мне чертовски нравится в вашем княжестве. Что-то в здешних жителях есть искреннее, незамутненное…

— Когда ты успел это узнать?

— Представляешь, когда я направлялся сюда, ко мне подошел некий пейзанин. Сказал, что по всему видно, я человек знатный и разбирающийся в золоте…

— Хорошее начало, — поднял брови Тарло, вспомнил о врученных ему на улице пятидесяти тысячах франков. «Вот уж, верно, день сегодня такой!»

— Я спросил, что ему надо, — продолжал фон Эберфельд. — Оказывается, этот человек рыл колодец у себя на ферме и откопал старинный римский шлем, полный монет. Шлем, правда, уже в труху, но золото — не железо, со временем не ржавеет. Так вот, шлем был полон ауреусов…

— Прости, я не знаю, что такое ауреусы, — честно признался Владимир.

— Была такая золотая монета в древнем Риме. Любая из них — крупная удача для коллекционера. Но эта! Я, когда поглядел, что он мне сует, едва из сапог не выпрыгнул.

— Неужели что-то редкое?

— Не то слово! Это ауреус времен правления императора Максимина Фракийца.

— Да, я что-то такое помню. Кажется, первый из «солдатских императоров», огромного роста и невероятной силы.

— Точно. Весь в меня, — вновь расхохотался майор. — Этот Максимин правил всего три года. Потом был предательски убит в своей палатке. Причем все это происходило где-то в отрогах Альп. Может, даже здесь. А что, если шлем принадлежал одному из убийц? Он хапнул только-только отлитых золотых монет из походной казны и решил их надежно спрятать. Но, видать, недалеко ушел, раз не вернулся за сокровищем. Так вот, этот самый пейзанин продал мне эту драгоценную монету всего за пятьсот франков. Я небрежно спросил, много ли у него такого осталось. Он сказал, что я первый, кому он предложил ауреус Максимина. Вот он, полюбуйся!

Фон Эберфельд хлопнул по столу пятерней и оставил на скатерти относительно ровный золотой кругляш. На одной стороне его были латинские буквы и профиль грозного императора в дубовом венке поверх развевающейся шевелюры, на другой — Геркулес с палицей на плече.

Тарло внимательно поглядел на мускулистого сына Юпитера. Львиная шкура античного полубога была накинута на голову, как в старину делали аквилиферы — носители золотых орлов римских легионов. Пожалуй, могучий император, взошедший на трон с помощью верных лично ему войск, вполне мог взять себе такую эмблему. Но…

Владимир прикрыл глаза. Ему вспомнились безукоризненные греческие скульптуры в зале резиденции его высочества и сконфуженный ваятель, растерянно взирающий на рукоплещущих ему толстосумов.

— Тебя что-то беспокоит? — пророкотал Эберфельд, сметая монетку со стола.

— Я плохо разбираюсь в древностях, — уклончиво ответил граф.

— Ну да, в современных монетах и фишках казино ты понимаешь куда больше, — рассмеялся майор. — Мне тут уже рассказали, что штабные карты ты удачно сменил на игральные. Ну, да об этом потом. Уж ты мне поверь, я с детства собираю вот это, — он подкинул ауреус в широченной ладони. — Сейчас младшему брату оставил коллекцию, сам понимаешь, времени особо нет. А Герхард — чиновник в Вене, чернильная душа, у него она и сохранней будет. Я же с его императорским высочеством постоянно в разъездах… Но такая находка! — он цокнул языком.

— Я бы все же проверил… Тем более, монета такая редкая…

— Пустое! Это точно, золото. Уж ты мне поверь! А то, что не тертое и не обрезанное, так в этом и особенность! Максимин-то и воспользоваться этими монетами не успел! Может, ему только привезли сюда первые образцы, а может, они вообще единственные в мире! Завтра пейзанин обещал принести весь клад. Там целая тысяча ауреусов. По пятьсот франков это…

— Полмиллиона, — без заминки ответил Владимир.

— Гм… это я как-то не подумал, — задумчиво поскреб затылок телохранитель эрцгерцога Каринтийского. — Впрочем, ты же мне дашь взаймы тысяч двести пятьдесят? Или не так. Давай лучше вдвоем провернем это дельце! Это страшно выгодно! Поверь, монеты разлетятся в неделю! Но тогда они уже будут стоить в десять раз больше! А тоив двадцать!

— Я подумаю, — кивнул Тарло. — Можно, я до завтра оставлю у себя эту монету? Хочется изучить твой редкостный ауреус более тщательно.

Майор язвительно рассмеялся:

— Все же вы, поляки, скаредный народ! Говорят, король Франции Генрих III, в бытность вашим королем, сбежал из Речи Посполитой, ибо краковский сейм никак не мог решить, стоит ли отпускать деньги на пропитание короля и придворных.

— Я не привык покупать кота в мешке, — насупился уязвленный подобной бесцеремонностью Тарло. — И тебе не рекомендую.

— Ну-ну, дружище, не злись! — фон Эберфельд хлопнул старого знакомца по плечу, от чего граф чуть не слетел на пол. — Хочешь — проверяй, — он кинул монетку, и Владимир ловко поймал ее. — А сейчас, друг мой, пора осмотреть ваши угодья. Завтра прибудет Леопольд. Нужно провести рекогносцировку и хорошенько изучить поле боя.

Стемнело, когда Тарло переступил затоптанный порог ювелирной лавки. Весело звякнул колокольчик.

— Вообще-то я уже закрываюсь, — послышалось из-за высокой стойки. — Но для такого почтенного человека, который вместо «здрасьте» может и дверь выломать — ради бога, мы всегда открыты!

— Добрый вечер, месье Абрахам! — граф приподнял шляпу.

— О! Это уже хорошее начало. И я вас очень даже приветствую! Как ваше драгоценное здоровье?

— Спасибо. Вашими молитвами!

— Ну, тогда вы будете жить вечно и всегда будете таким же красавчиком. Вы мне принесли хорошие новости?

— По поводу хидденитов идут переговоры с американским правительством, — не кривя душой, ответил Владимир. — Не хочу обнадеживать, но я помню о вашем интересе.

— Это так замечательно, что просто превосходно. И что же в таком приятном случае привело вас сюда?

Тарло выложил на стойку перед ювелиром золотую монетку.

— Я бы хотел выслушать мнение знающего человека об этом ауреусе. Вы сможете мне помочь?

— Что за вопрос?! А как же? Либо я, либо ваш месье Фаберже, который — доброй ему дороги — наконец-то уже совсем убрался! Кто ж еще?! — хозяин лавки зажег керосиновую лампу, поставил ее на стойку, взял толстую лупу и склонился над четким сияющим профилем солдатского императора.

— Та-ак, — протянул он, укладывая монету поближе к лампе, — что я могу вам сказать без всяких сомнений: удивительно, но сохранность превосходная. Это, несомненно, золото и золото высокой пробы. Что вообще характерно для ауреусов. Причем, сами видите, это не чеканка, а литье. В ту пору монеты делались именно так. Что еще: литеры хорошо читаемы, фигуры на аверсе и реверсе не истерты. Это само по себе большая редкость, когда имеешь дело с античными монетами.

Вы знаете, эти античные торгаши были еще те жулики! Они специально клали на стол грубое сукно и терли о него монеты. Потом сукно меняли и сжигали, а в золе находили крошечные, но очень даже настоящие золотые крупицы. Так вот, эти монеты явно не терли. Тут ценного металла примерно на двадцать пять, может даже и тридцать франков… — ювелир переложил золотой кругляш на маленькие весы. — На двадцать пять. Хотя конечно, для истинных ценителей они могут стоить во много раз больше.

— Значит, ауреус настоящий?

— Что вы так торопитесь, будто собираетесь купить на эти деньги билет на Ноев ковчег? Это вы уже таки опоздали. Если ваше сиятельство может оставить монету здесь на ночь, утром я вам скажу больше. А пока, извините, все! И да, мне довольно часто прежде доводилось иметь дело со старыми монетами — их хранят в кубышках, а порой находят тут в земле и обычно несут ко мне. Но такие — лично я вижу в первый раз!

— Хорошо. Завтра утром я зайду к вам.

— Ценю ваше доверие, граф!

Ночь пушистой шалью опустилась на приморское княжество. Тонкий месяц золотым корабликом плыл по отражению небес на морской зыби. В это время набережная пустела. Гости, которые прибыли в эти земли взглянуть, как мечется по кругу шарик, и раздумывали, что предпочесть — красное, черное, или зеленое, будто заливной луг, зеро, — к этому часу заполняли залы казино. Те, кто приехал взглянуть в глаза бездушным королям и искать благосклонности нарисованных дам, уже окружили столы, и до самого утра их оттуда было не оттащить даже портовым буксиром. Те же, кому радости игры были недоступны или не интересны, уже видели третий сон, а некоторые даже четвертый.

Тарло спускался по широкой мраморной лестнице к морю, вспоминая, как совсем недавно, подобно чудесному видению, парила над этими ступенями госпожа Иризи. Стоило бы уже отпустить это воспоминание, спрятать в самый дальний ящик, как прячут в сейф успешно закрытое дело, но образ воплощенной Изиды не шел из головы. Задумавшись, он погладил серебряную бутоньерку с тонкими, чудесной работы эмалевыми ландышами — память о ранившей его душу красавице. «Давно пора забыть…» — убеждал он себя.

— Простите месье, вы не подскажете, который час? — послышалось совсем рядом.

Владимир поднял глаза. Перед ним в ярком свете электрических фонарей стоял молодой человек весьма приятной наружности, худощавый, не слишком высокий, с внешностью, которую никто не назвал бы иначе, как аристократической. Одет он был скорее опрятно, чем изыскано, но костюм его некогда явно стоил немалых денег.

«Проигравшийся? — глядя на незнакомца, подумал Тарло. — Бродит здесь в ожидании утреннего поезда?»

— Одиннадцать с четвертью, — взглянув на брегет, ответил он и вдруг замер, глядя на лацкан темно-синего фрака молодого человека. Там красовалась серебряная бутоньерка с ландышами. Совсем не такая, как у самого Тарло, но все же это были ландыши!

Минуту он не сводил глаз с юноши. Под долгим взглядом тот смутился, начал приглаживать волосы и теребить уголок плохо накрахмаленного воротника. Забавная догадка мелькнула в голове сотрудника тайной службы. Он вдруг захохотал, юноша чуть обижено захлопал синими глазами, а потом, невесть чему и сам рассмеялся.

— Г-граф?! — наконец сквозь смех выдавил Тарло.

— Да-да! Это я! — радостно закивал незнакомец — Граф Матье де Шатийон де Бутвиль… Впрочем, к чему вся эта мишура? Вы тот, кто должен меня здесь встретить? Простите, я заставил вас ждать…

— Нет, — покачал головой Тарло.

— А кто же вы тогда? И откуда знаете мой титул? Я обычно не пользуюсь им…

— Извините и вы, я не представился, граф Владимир Тарло, — едва подавив улыбку, ответил тот. — Вы должны были приехать несколько часов назад?

— Да, — удивленно кивнул де Шатийон. — Вам и это известно?! Я ничего не понимаю!

— Некто пришел на набережную, чтобы вручить пакет с деньгами вам, но перепутал, верно, из-за этой бутоньерки и титула, и вручил его мне. Буду рад исправить его ошибку. Я, признаться, весь нынешний вечер гадал, кто и для чего сунул мне эти деньги.

— О, Святая Мария! Сам Всевышний послал мне вас в этот час! Я опоздал на поезд… Ну, то есть как опоздал… проспал. Я отвратительно переношу морские плаванья. У меня ужасная морская болезнь. В Ницце, едва добравшись до отеля, рухнул в кровать и проспал двенадцать часов. А когда проснулся, выяснил, что поезд уже три часа, как ушел, денег на наем экипажа нет, и очень хочется есть. Пришлось заложить часы.

По приезде я пошел во дворец, но меня не впустили, сказали, что тетушка уже спит, велели приходить утром… Человек, который привез мне деньги, как выясняется, уже сделал свое дело и, верно, отбыл в неведомом направлении. Если бы не вы… я уж думал, не пойти ли в ресторан, чтобы в обмен на портрет добыть себе ужин.

— Дорогой граф, идемте, я отдам вам деньги, а заодно мы с вами поедим. По дороге расскажете, что это за история с дворцом и вашей тетушкой, и чей портрет вы собрались продавать?

— История совсем недолгая. Тетушка… Да, ее высочество принцесса — родня мне по линии Монморанси. А портрет… — де Шатийон гордо расправил плечи. — Я художник! И, без ложной скромности, весьма неплохой, так что на ужин бы заработал.

— План хорош. Но ужином я вас и так накормлю. Ночевать, как я понимаю, вам тоже негде?

— Я рассчитывал, что тетушка позаботится предоставить мне ночлег.

— В любом случае, это уже утром. Пока заночуете у меня.

Завидев на пороге высокого гостя, Самсон Абрахам приподнялся и погладил ладонью окладистую бороду.

— Рад, что нынче утром вы такой же живой, как вчера вечером!

— Не совсем понимаю, что означает ваше приветствие, но тоже рад видеть вас в добром здравии, — ответил Тарло. — Можете ли сказать что-нибудь интересное по поводу ауреуса?

— Вы знаете, я могу сказать о нем столько интересного, что мне даже самому интересно, сколько! Скажите, вы хорошо представляете, что это были за монеты?

Тарло пожал плечами:

— Римские золотые монеты. Уж не помню точно, какая часть золотого фунта или, как они называли, либра.

— Замечательные познания, — кивнул ювелир. — Они делают вам честь. Но давайте я расскажу вам еще немножко. Ауреусы в Риме были редкими монетами во все времена. При императорах особенно. Но это были не только деньги, хотя в них предпочитали держать накопления. Это были еще и воинские награды.

— Все сходится. Неизвестный, нашедший монету, и говорил, что они были спрятаны в шлеме легионера. А тот, вероятно, похитил золото из военной казны Максимина Фракийца.

— Может, и так — ни вас, ни меня там не было. Однако смею заметить, что этот самый император был убит совсем не здесь, а в Аквилее — это неподалеку от Венеции. Этому легионеру со шлемом, полным золота, пришлось-таки проделать немалый путь!

— Забавно, — ухмыльнулся граф.

— Забавно? О нет, это лишь странно. Забавно другое. Поскольку, как я уже сказал, ауреусы служили военными наградами, императоры пускали на их отливку золото, добытое в походах. А это, чтобы вам было понятно, ювелирное золото. Вы, конечно, знаете, что само по себе чистое золото высокой пробы — металл очень мягкий. Так что ювелиры использовали смесь золота с серебром. В Риме такой сплав назывался электрум…

— Очень интересно, но к чему вы ведете, месье Абрахам?

— Я сейчас объясню, к чему. Вот в этой золотой монете присутствуют некоторые элементы вроде теллура, но совсем нет серебра.

— Как вы это определили?

— Это долгий рассказ. В зависимости от примесей различают красное, или русское золото, белое, серое и даже зеленое. При нагревании до должной температуры они все дают разный оттенок. Но это вам вряд ли интересно. А вот то, что золото, из которого отлиты эти ауреусы, добыто на Клондайке, может и впрямь удивить вас.

— На Клондайке?!

— Или это не настоящие ауреусы, — хладнокровно продолжал ювелир, — или за несколько лет своего правления Максимин успел завоевать Аляску. Но об этом мы ничего не знаем. Впрочем, что я говорю, всякое бывает!

— Это точно, месье Абрахам?

— Послушайте, дорогой граф, — обиделся Самсон. — Вы разговариваете с человеком, предки которого делали корону царю Соломону! А он таки был мудрый царь и знал, кому поручить важную работу. Если я говорю, что это золото с Клондайка, значит, оно не из Калифорнии, не из Южной Африки и даже не из Австралии, не говоря уже о Сибири. Конечно, хотелось бы посмотреть еще такие монеты, если они действительно существуют. Может быть, в них что-то по-другому.

— Вы имеете в виду состав золота?

— И его тоже. Но есть еще одна тонкость. Видите, какая шевелюра у этого императора?

— Конечно, вижу.

— А поглядите на Геракла. Это же целое произведение ювелирного искусства! Тут можно рассмотреть укоряющий взгляд на львиной морде — мол, что я тебе сделал плохого?! Так вот, при литье использовались две формы, которые давали общий рисунок. Затем каждый ауреус попадал в руки мастера, и тот уже резцом создавал всю эту красоту. И, как вы понимаете, двух совершенно одинаковых монет быть не может. Сейчас так не делают — сейчас есть штампы, прессы. Во всем этом есть ценность, но нет души. А награда без души — это вроде монеты, которой нельзя расплатиться. Это так, если очень коротко.

Ювелир протянул графу ауреус:

— Есть еще какие-нибудь вопросы?

— Нет, — вспоминая радостное лицо Эберфельда, покачал головой Владимир. — Вы очень помогли.

— Ой, да ради бога. Все люди созданы, чтобы помогать друг другу и не отвлекать Всевышнего по пустякам. Если они об этом вспомнят — в мире будет приятно жить!

— Хорошие слова, — улыбнулся Тарло. — А сейчас извините, откланяюсь. Служба!

Тарло открыл дверь кабинета тайной службы.

— Прошу извинить, я немного опоздал…

Он тут же осекся, перехватив мрачный взгляд Мари Ле Блан.

— Ну что ж, вся стая в сборе. Начинаем сегодняшнюю охоту, — недобро проговорила та. — Владимир, полагаю, ваше опоздание имело серьезную причину?

Граф кивнул:

— Пожалуй, да. В нашем княжестве появился некто, желающий продать майору фон Эберфельду тысячу ауреусов императора Максимина Фракийца, прекрасной работы и в отличной сохранности.

— Нас это должно беспокоить?

— Вероятно, должно. Эти древнеримские монеты сделаны из американского золота. — И граф Тарло повернулся к хмурой, но уже вполне пришедшей в норму Алисе: — Кстати, твой нежный друг Николя случайно ничего не говорил о золотых приисках на Клондайке?

Баронесса чуть слышно зашипела от негодования, затем процедила:

— Он же советник американского казначейства! Конечно, у него была возможность контролировать добычу золота.

— Она говорит правду, — буркнула Мари Ле Блан. — Мы беседовали с виконтом на эту тему.

— Вот как? Очень мило. Тогда не удивлюсь, если окажется, что корнет Савин по-прежнему где-то поблизости. И не исключу, что затея с фальшивыми ауреусами — дело рук его банды.

— Нехорошо, — скривилась Мари Ле Блан. — Совсем нехорошо! Сегодня приезжает эрцгерцог Леопольд. А над княжеством вьется такой коршун… Его надо изловить! — Мари уперла в графа немигающий взгляд. — Надеюсь, это понятно?

— Конечно, понятно. Однако, смею напомнить — я еще и отвечаю за безопасность самого венгерского палатина.

— Именно, что отвечаешь.

— Кстати, майор фон Эберфельд обрадовал, что я едва ли не его заместитель.

— Ты мой заместитель, — недобро взглянула Мари ле Блан.

— Фон Эберфельд? — оживилась Алиса. — Который из двоих?

— Ты что, знаешь обоих?

— Дитриха куда лучше. Несколько лет назад он уже служил в охране Леопольда. Герхарда пару раз видела мельком — серая тень собственного брата. У них непростые отношения…

— Что значит, непростые?

— Позвольте мне, — вмешалась Женевьева. — Дитрих фон Эберфельд — лихой рубака, наездник, любитель кутежей и женщин. Его младший брат похож на Дитриха, но помельче. Он законовед, постоянно в разъездах, проверяет всяческие крючкотворства, и сам, как говорят, редкий крючкотвор.

— Странно, — удивленно проговорил Тарло. — Вчера майор утверждал, что его брат безвылазно сидит в Вене.

— Кто знает? Быть может, сейчас уже сидит. Раньше его редко можно было увидеть в столице. Он младше Дитриха всего на год, но считается умником, и потому братья друг друга на дух не переносят.

— О, не совсем так, — вставила Алиса. — Когда я только приехала в Вену, случилось посетить любительский спектакль, где Дитрих играл Ричарда Львиное Сердце. В ту пору я как раз познакомилась с Леопольдом. Он тогда ухаживал за какой-то рыжей актриской. После спектакля мы пошли за кулисы, и Дитрих ревел там как лев, угрожая оторвать Герхарду руки и ноги…

— За что? — спросила Мари ле Блан.

— Посреди спектакля тот встал и демонстративно вышел из зала. Но спустя пару дней Герхард заболел — кажется, воспалением легких, — и Дитрих едва не порвал на куски аптекаря, который отказывался изготовить нужное лекарство.

— Морфин? — предположил граф.

Алиса кивнула.

— Еще совсем недавно морфин входил в состав многих лекарств. Известно же, что морфин подавляет кашель…

— Давайте не будем отвлекаться, — сухо сказала Ле Блан.

— Не будем… — задумчиво проговорил Тарло. — Однако, милая Женевьева, — можно ли лично для меня разузнать побольше об этом Герхарде?

— Чем это он тебя заинтересовал? — удивилась Мари Ле Блан.

— Да пока и сам не знаю, чем. Такая рознь между родными братьями случается, но должна быть причина. Что-то здесь не так…

— Хорошо, — Мари повернулась к Женевьеве. — В свободное время. А пока все, как обычно — сопровождаешь Алису, когда приедет Леопольд. Есть еще что-нибудь интересное?

— Скорее забавное, — ответил Владимир. — Когда я вчера шел в отель, какой-то неизвестный сунул мне пакет с пятьюдесятью тысячами франков. А вечером я встретил того, кому этот пакет предназначался. Некий граф де Шатийон де Бутвиль, молодой художник…

— Да, — скривилась госпожа Ле Блан. — Уже видела. Матье де Монморанси. Но он — не ваша забота. Этот малахольный — родня нашей принцессы. Его отец, герцог Кадаваль, живет в Бразилии. Мальчишка родился там, но вместо подобающей ему по происхождению военной или государственной службы выбрал рисование каких-то картинок. Отец взбеленился, сказал: «или завтра ты принимаешь эскадрон, или проваливай из моего дома!» Мальчишка, как истинный потомок Монморанси, уперся, с места не сдвинуть. Поскандалили, ушел, хлопнув дверью. Мать ему иногда подкидывает денег втайне от отца, но по большей мере он подъедается у богатой родни и рисует картины. Как по мне — очень странные. Ну, да это не моего ума дело. А уж тем более не вашего.

Ле Блан вздохнула.

— Вот оно, начинается! Месяц еще до юбилея династии, а уже начали съезжаться нахлебники. Всех обустраивай, корми, дари подарки, обеспечивай безопасность…

Она сжала мощные кулаки.

— Ладно, этого хлыща будем выгуливать не мы. Наша задача сейчас — Леопольд и римское золото. Да, кстати, Владимир — тебя там ждет представитель страховой компании. В кабинете моего супруга, дальше по коридору. У них для тебя сюрприз.

— Что ж, сюрприз, так сюрприз, — пожал плечами Тарло. — Последние дни полны сюрпризов! Надеюсь, хоть этот будет приятным.

Не успел Владимир переступить порог кабинета Жюста Ле Блана, как к нему бросился толстячок в золотом пенсне, с массивной золотой цепочкой поверх пикейной жилетки.

— Ваше сиятельство! Рад, сердечно рад лично познакомиться! Я, как вам, должно быть, уже сообщили, представляю в княжестве страховое общество «Феникс». Мы чрезвычайно благодарны вам за помощь, и… — страховщик расплылся в предвкушающей улыбке, — мы счастливы подарить вам яхту! Это замечательная балтиморская шхуна. Прежде она с успехом участвовала в знаменитой гонке на Кубок Ста Гиней. Недавно мы ее приобрели у прежнего владельца, подновили, и теперь она ваша! Вон, поглядите…

Он подхватил Тарло под локоть и подвел к распахнутому окну.

— Видите, двухмачтовая красавица у пирса? Мачты не прямые, а чуть наклоненные к корме. Теперь, можно сказать, вы один из самых преуспевающих обитателей нашего княжества — у вас есть своя яхта!

— Но, позвольте! Я ничего не смыслю в управлении кораблями!

— Мы предвидели такую возможность. В течение ближайшего года вам будут предоставлены капитан и трое матросов. Вы сможете всему научиться и, я уверен, скоро уже станет бороздить Средиземное море, наслаждаясь свободным плаванием.

— Просто не знаю, что и сказать. Искренне благодарен! Признаюсь, не ожидал.

— На то и сюрприз! Будем чрезвычайно рады, если он придется вам по сердцу.

На вокзальной площади было людно. Народ предвкушал скорое прибытие специального поезда из Генуи. Состав шел вне расписания, и всю дорогу оркестр на открытой платформе играл бравурные марши, услаждая слух представителя августейшего семейства.

Его и ее высочества, важнейшие сановники княжества, включая Жюста Ле Блана, затянутого в раззолоченный мундир с крестом Святого Шарля на шее, ожидали прибытия особого генуэзского экспресса. Приглушенные звуки чардаша уже доносились издалека.

— Едет, едет! — прокатилось по вокзальной площади.

В ответ, заглушая музыку, взвыл паровозный гудок. Состав из трех вагонов и двух платформ показался меж заросших лесом скал. Дитрих фон Эберфельд разгладил усы.

— А вот и он! Ты, кажется, незнаком с Леопольдом? Так я тебя прямо сегодня познакомлю…

Майор осекся.

— Гляди-ка!

— Что еще? — встревожился Тарло.

— Вон, там — сутулый бородач в альпийской шляпе, с дорожной сумкой…

— Да, вижу, — едва шевеля губами, подтвердил граф, нащупывая в кармане револьвер «бульдог». — Ты его знаешь? Он из бомбистов?

— Нет же! Это тот пейзанин, который принес мне монету! Похоже, он притащил остальные! Послушай, ты мог бы предупредить его, что до четырех часов пополудни я буду занят. Потом у его императорского высочества торжественный обед с вашим принцем. Объясни ему, где находится дом, в котором остановится его высочество. Я буду ждать его там.

— Разве его императорское высочество не останавливается во дворце?

— Вольдемар, ты меня удивляешь! Я же говорил, у Леопольда здесь пассия. Неужели ты полагаешь, он станет встречаться с ней в резиденции принца? Словом, предупреди. Ты уж извини, но мои люди все расставлены по местам. Да и посвящать посторонних в наши дела не хотелось бы…

— Хорошо, — кивнул Владимир, и, поманив за собой Андре, двинулся вдоль оттесненной полицейскими толпы.

Оркестр, сопровождающий его императорское высочество, на минуту затих, и с платформы грянул приветственный марш.

— Глянь, экий диковинный экипаж! — услышал граф в толпе.

— Да, чудной, — ответил некто. — Куда ж они лошадь-то запрягать будут?

Тарло повернулся, глядя на открытую платформу, с которой в этот момент сгружали нечто похожее на фиакр, но без кучерского места и упряжки. Владимиру захотелось остановиться и блеснуть эрудицией, объяснив, что это чудо техники именуется «автомотор», и для езды ему вовсе не нужны кони. Он даже замедлил шаг, и вдруг заметил, как человек в альпийской шляпе судорожно пытается выбраться из толпы.

— Андре, он убегает! За мной!

Расталкивая толпу, граф с камердинером бросились вслед незнакомцу. Тот, уже не скрываясь, расталкивал ни в чем не повинных горожан в попытке скорее покинуть вокзальную площадь.

— А ну, стой!

Тарло бросился за беглецом по расчищенному коридору.

— С дороги, с дороги!

Неизвестный оступился, угодив ногой в чью-то оброненную шляпу. И пока он стряхивал ее, крепкая рука Тарло схватила его за плечо.

— Яже приказал остановиться!

«Пейзанин», как именовал его майор, резко повернулся, и его дорожная сумка со всего маха врезалась Владимиру в солнечное сплетение. Тарло взвыл, хватаясь за живот и складываясь пополам.

Беглец размахнулся, чтобы нанести сумкой второй удар, но граф изловчился ухватиться за нее и рухнул наземь, закрывая собой добычу. В следующий миг раздался тупой звук удара — железные кулаки Андре работали не хуже кузнечных молотов.

— Скрути его! — простонал Тарло.

И вдруг где-то неподалеку послышался резкий выкрик на немецком:

— Получай, скотина!

Ударил выстрел, за ним второй.

— Андре! — прохрипел граф, силясь подняться. — Стрелок…

Камердинер выхватил револьвер. Толпа с воплями бросилась врассыпную. Но стрелявший все еще стоял на площади, подняв оружие. Грянул третий выстрел. Тарло видел, как окрашивается алым белоснежный мундир майора Эберфельда, как он медленно оседает… За ним виднелась фигура опешившего Леопольда Каринтийского.

— Вот тебе! — крикнул Андре, нажимая спусковой крючок.

Хлестко ударил выстрел. Террорист с простреленным бедром рухнул на землю, корчась от боли. В тот же миг рядом с ним оказались двое из подчиненных майора Эберфельда. Рявкнули наганы, и через несколько секунд изрешеченное пулями тело перестало дергаться.

— Вы что сделали, недоумки?! — поднимаясь с земли, простонал граф Тарло. — Он же теперь мертвый!

— Он едва не убил нашего майора!

У дверей вокзала, там, где стоял герцог Каринтии, послышался отчаянный крик:

— Расступитесь, расступитесь! Я лейб-медик его высочества! Скорее, авто!

— Быть может, нужна помощь?

Тарло не разобрал, кто это говорил, но лекаря видел вполне отчетливо.

— Нет! Все, что возможно, я сделаю сам. Аккуратно, аккуратно! Грузите на авто…

— Спаси мне Дитриха! — потрясал кулаками эрцгерцог Леопольд.

— Я сделаю, что возможно. Но все в руке божьей!

Владимир прошел по веранде, густо оплетенной виноградом, поднялся на три ступеньки и постучал в дверь. Один из телохранителей герцога Леопольда приоткрыл ее и недружелюбно глянул на гостя.

— Я к майору. Он жив?

— Жив, — буркнул австриец. — У него врач. Полчаса назад он извлек пули…

— Я граф Тарло, офицер тайной службы его высочества. Мне необходимо повидаться с майором.

Австриец кивнул и закрыл дверь перед носом у графа. По ту сторону ее послышались шаги, неразборчивая речь, затем дверь вновь отворилась.

— Входите. Он здесь, на первом этаже. Не утомляйте его разговорами, он еле дышит.

Граф прошел через большую комнату и с удивлением отметил, что раненого здесь нет — его перенесли в спальню. «Странно, — подумал Владимир. — Лишние метры в таком случае могут быть фатальными».

Навстречу графу из спальни вышел немолодой врач ииз-за толстых очков уставился на посетителя.

— Дитрих сказал, что вы его старый друг.

— Да, мы давно знакомы, — подтвердил Тарло.

— Он приказал вас пустить, — продолжил лекарь. — Однако вынужден предупредить вас — он плох, очень плох. Если не произойдет чуда, до утра не протянет. Я сделал все, что было в человеческих силах.

— Раны настолько тяжелы?

— Вы доктор?

— Нет. Однако я офицер и понимаю в ранах.

Врач поморщился, но ответил:

— Два проникающих ранения в брюшную полость, одно в грудину чуть ниже сердечной мышцы. Пули я извлек. Они уже отправлены в ваше полицейское управление. Но положение тяжелое. Вся надежда на крепкую породу Дитриха. Прошу вас, не позволяйте ему говорить. Только самое важное, не больше минуты.

Тарло печально кивнул:

— Как скажете.

Небольшая, аккуратная и весьма благоустроенная спальня, где с максимальным комфортом был размещен Дитрих, могла служить визитной карточкой приморского княжества. Сквозь приоткрытое окно с моря веял теплый ветер, донося крики чаек и крики уличных зазывал. Отмеряя мгновения, тикали напольные часы в резном дубовом футляре. На прикроватной тумбе стояла китайская ваза с белыми лилиями. В комнате пахло цветами, крахмальной свежестью белья и дорогой кельнской водой. Перебинтованный майор фон Эберфельд лежал на кровати под старомодным кружевным балдахином, до пояса прикрытый одеялом.

— Морозит, — пожаловался он, чуть шевеля губами. — Холодно…

— Я распоряжусь… — начал, было, Владимир и остановился, не зная, можно ли сейчас раненому горячее питье.

— Скажи, что с монетами?

— Не беспокойся, они у меня. Все хорошо.

— Ты что-то узнал о них?

— Да.

Тарло не знал, сказать ему о выводах ювелира, или промолчать.

— Это и впрямь необычные монеты.

— Вот видишь, — чуть заметно усмехнулся фон Эберфельд, и тут же мучительно скривился. — Я же говорил. Жаль только, все останется Герхарду. Уверен… завтра или послезавтра утром этот ворон уже будет здесь… Прости…

Майор прикрыл глаза.

Майор устало прикрыл глаза.

— Ты знаешь, кажется, я умираю. Уходи. Не хочу, чтобы ты это видел. Я, знаешь ли, чертовски люблю жизнь.

— Я… — голос Владимира прервался и на глаза навернулись слезы. — Я все сделаю. Ты только верь. И не умирай. Я все сделаю.

Он как ошпаренный выскочил из спальни.

— Доктор, скорее! Похоже, он совсем плох!

— Да, майор совсем плох, — обреченно склонил голову эскулап. — Это его последний час. Медицина тут бессильна. Я лишь облегчил его боль… Я сделал все, что мог…

— Там около постели золото, — чуть слышно выдавил Тарло, осознавая насколько неуместны его слова о блестящем, но бесполезном сейчас металле. — Ровно тысяча ауреусов. Сейчас они последняя радость Дитриха. Потом… если все произойдет так, как вы говорите, когда все закончится… положите их в сейф. В гостевых домах у нас всегда есть сейфы. Когда приедет его брат, дайте ему знать, что нам обязательно нужно переговорить.

— Вы так просто оставляете здесь уйму золота?! Даже без расписки?

— У вас тут несколько вооруженных охранников, крепкие стены. Вы производите впечатление достойного человека… Я не хочу разводить чернильную суету, в особенности сейчас. Просто сделайте все, как подобает. И да, если что-то сейчас может помочь Дитриху…

— Только воля Господа. Я послал за священником. Благо церковь недалеко. С минуты на минуту он будет здесь.

Тарло кивнул, молча вышел из дома и медленно, глотая непролитые слезы, пошел по улице. Сейчас его не радовали ни веселая зелень, ни ласковое солнце, уже погружавшее город в предзакатные сумерки. «Ранение в живот — это больно. Это ужасно больно… Должно быть, эскулап вколол ему морфий… Но стоп! — замер он, вспоминая свежие кровавые пятна на белых аккуратных перевязках фон Эберфельда. — Врач недавно вынимал пули и делал инъекции… Откуда там запах лилий?»