Антология сатиры и юмора России XX века. Том 35. Аркадий Хайт

Геннадий Хазанов. Встречи — первая и последняя

В 1964 году я поступил в МИСИ — Московский инженерно-строительный институт и сразу же окунулся в художественную самодеятельность. Репертуара у меня не было. А незадолго до этого МИСИ окончил Аркадий Хайт, и о нем в институте ходили легенды, как об исключительно остроумном человеке. Я с ним знаком не был, но читал в прессе очень смешные рассказы за подписью Александра Курляндского и Аркадия Хайта. Решил обратиться к Хайту. Узнал, где он живет, и стал караулить у дома. И вот идет по улице Щусева высокий молодой человек с приветливым лицом. Почему-то я сразу понял, что это Хайт. Мы познакомились. Он привел меня домой в коммуналку. Познакомил с родителями. Его отец был очень остроумным человеком, все это перешло к Хайту. Я объяснил, зачем пришел, попросил, чтобы он мне что-нибудь написал.

А через год я поступил в Эстрадно-цирковое училище и, естественно, снова обратился к Хайту, дескать, нужен репертуар. Он мне сказал: не волнуйся, тебе будет с чем выпускаться и работать. Они с Сашей Курляндским написали мне пародийный номер на голоса Озерова, а также ряда известных артистов, с чем я начал выступать на эстраде и получил первую известность. Хайт продолжал меня опекать. Две мои первые сольные программы написаны им.

Летом 1999 года я выступал в Клайпеде и должен был ехать в Таллинн. Хайт в это время отдыхал в Эстонии, на хуторе, где он проводил каждое лето. Я позвонил ему и сказал, что заеду к нему, хоть это и было совсем не по дороге. На машине я проскочил лишние сто километров и даже подумал, что, видимо, не судьба свидеться. Однако нашел его. Мы провели вместе вечер, говорили обо всем. В это время я уже работал в Театре эстрады и предложил ему, блестяще знавшему английский, сделать авторизованные переводы английских комедий. Он согласился. Мне пора было ехать, я выскочил из дома, сел в машину и тут только понял, что не попрощался как следует. Хайт с улыбкой сказал: ты и уходишь по-английски.

Через два месяца я уезжал в Германию и собирался заехать в Мюнхен, где жил Хайт. Собирая вещи, взял в руки список аннотаций английских пьес, и тут меня словно что-то толкнуло… В голове мелькнуло: это уже не надо. В Германии я позвонил в Мюнхен и узнал, что Хайт в больнице. И когда мне сказали диагноз, я вспомнил ту мою внутреннюю фразу. Такая между нами была телепатическая связь, что он дал мне знать, что ему это больше не понадобится. Моя поездка на хутор оказалась последней нашей встречей.

Чтобы не заканчивать на столь грустной ноте об этом всегда веселом человеке, вот еще одна история. В 1976 году вся страна отмечала 70-летие Брежнева. Меня пригласили выступить на юбилейном вечере, и, конечно, с монологом студента кулинарного техникума. Брежнев обожал эти номера. Я говорю Хайту: «Наверно, надо сначала как-то поздравить его, как-то неудобно встать и сразу забарабанить текст». Хайт говорит: «У них там протокол. Говорят лишь то, что уже зафиксировано». Тут он засмеялся и говорит: «Но если ты хочешь сначала поздравить, то скажи так: Леонид Ильич, вы на 11 лет старше Советской власти, а выглядите гораздо лучше, чем она».

Я посмеялся этому, кому-то рассказал, и уже на следующий день эта шутка ходила по Москве как безымянный анекдот.

Александр Курляндский. Мы начинали вместе

Последний раз мы встретились в самолете. Совершенно случайно. Сели отдельно от жен. У меня была фляжка джина.

— Ты как? — спросил я, зная, что он не очень любит спиртное.

— Давай, — сказал он. — За все хорошее! Есть что вспомнить.

Так и прошло три с лишним часа. В хохоте, трепе обо всем хорошем. А хорошего было немало. «Капустники», которые мы вместе писали, кубок КВНа, «Фитили», «Ералаши», эстрадные спектакли, поездки к морю, посиделки в веселых компаниях. Сочинять мы стали еще в институте. Он был на первом курсе, я — на втором. Однажды по комсомольской разнарядке мне поручили писать «капустник». И сказали: «На первом курсе есть очень остроумный парень». Им оказался Аркадий Хайт. Через какое-то время, тоже по комсомольской разнарядке, меня вновь отправили писать «капустник». И сказали: «На первом курсе есть очень остроумный парень». Конечно, им оказался все тот же Хайт. С этого момента мы были неразлучны. Писать и сочинять было для нас самым большим кайфом. Этим мы занимались на лавочках в парках, в холлах гостиниц. В автобусах и электричках. Потихонечку стали профессионалами. Не самыми последними в этом жанре. Потом решили писать отдельно. Каждый выбрал свой путь. Нас связывало только «Ну, погоди!». Но каждый раз, встречаясь для очередной серии, мы становились теми прежними, безудержно веселыми и молодыми.

Считается, что юморист должен быть мрачным. Хайт был не из таких. Он постоянно шутил, хохотал.

Я никогда не видел человека, который бы так весело и заразительно смеялся. И своим шуткам, и чужим. Казалось, все давалось ему легко. И в жизни, и в творчестве. Он был строен, красив, обаятелен, прекрасно танцевал, знал несколько языков… Но ничто настоящее не дается легко. Он очень много трудился. Всегда был в работе. За свою жизнь Аркадий рассмешил не одно поколение маленьких и взрослых читателей, радиослушателей, зрителей. Его смех звучал в монологах Хазанова, Петросяна, передачах «Радионяня», многочисленных «Фитилях» и «Ералашах», в «Коте Леопольде» и «Ну, погоди!». Надеюсь, его юмор долго еще будет звучать и радовать нас. И мы каждый раз будем с благодарностью вспоминать Аркадия Хайта.

Эдуард Успенский. Он умел рассмешить

Я начинал как эстрадный автор. Писали мы вдвоем с Феликсом Канделем, ныне живущим в Израиле. Мы дружили с еще одним тандемом юмористов — Хайтом и Курляндским. У нас четверых была игра — рассмешить незнакомого человека. Лучше всего это удавалось Хайту. Приехали мы в один город. Пошли обедать в ресторан при гостинице. Хайт говорит: «Сейчас я рассмешу официантку».

Он заказывает обед и просит принести побольше хлеба.

— По три кусочка? — спрашивает официантка.

— Больше.

— По пять?

— Больше.

— По полбуханке, что ли?

— Еще больше.

— Куда вам столько хлеба?

— У нас в номере поросенок, надо кормить. Официантка так и прыснула.

Игорь Кваша. Подарок судьбы

С Аркашей Хайтом мы познакомились на юге, во время отдыха, такие курортные знакомства, как правило, в Москве обрываются. Но в этом человеке было столько обаяния, дружелюбия, неподдельной веселости, личность его была так привлекательна, что знакомство переросло в дружбу на всю жизнь. Жил он тогда в маленькой квартирке у Речного вокзала. В его доме всегда было весело. Это он умел устроить. Жена Люся отлично готовила. Ее хобби было придумать для гостей какую-нибудь вкуснятину. И это ей всегда удавалось. А однажды произошло вот что. Поехали мы летом на машине в Эстонию: Аркаша, художник Лева Збарский и я. Люся нам наготовила всего на дорогу. Проезжая мимо придорожных кафе, я или Лева предлагали остановиться перекусить. Аркадий отвечал: никаких кафе, у нас все с собой. Наконец, выбрали полянку, устроили привал, у всех слюнки текут. Полез Аркадий за провизией. И оказалось, что он все забыл дома. Злиться на него можно было не более минуты, он так заразительно расхохотался, что оставалось только присоединиться к нему.

Я горд тем, что в какой-то мере поспособствовал выбрать его сыну Алеше свою специальность. Мальчик хорошо рисовал, но родители не придавали этому значения. Я повел Алешу к нашему общему другу художнику Борису Биргеру, тот увидел талант мальчика, дал нужные советы. Потом Алеша поступил в мюнхенскую Академию художеств и окончил ее. Сейчас он профессиональный художник.

На юбилейных торжествах друзей Аркаша писал очень смешные поздравления. Расскажу об одном, ибо считаю его шедевром остроумия. В ресторане Дома архитекторов Гриша Горин отмечал свое 50-летие. Было это в 1990 году. Естественно, юмора было навалом. Но всех превзошел Хайт. Он зачитал письмо Горину, но… к его 60-летию. То есть якобы написанное в 2000 году. В письме многие злободневности того времени рассматривались через призму будущего десятилетия. Он не ставил перед собой задачу что-то предсказать, а просто едко подтрунивал над событиями своего времени. Тут и проводы последнего еврея, которых принимали уже только в Конго со столицей Браззавиль, и новый переход к цивилизованному рынку, который на этот раз будет подземным, и новое разделение МХАТа — теперь их четыре, и многое другое, о чем гудели в то время. Письмо так мне понравилось, что я попросил его у Аркаши, и на наших творческих вечерах с Валей Гафтом мы зачитывали его на два голоса под гомерический хохот зрителей.

И все же Хайт не был просто остряком. Нет, он был человеком глубоким и проницательным. Он был очень пессимистичен по отношению к окружающей жизни, особенно ее советскому периоду. Он видел весь репертуар «Современника», и, пожалуй, ни от кого я не слышал таких глубоких и точных суждений о наших спектаклях, как от него.

Дружить с ним было одно удовольствие. Это подарок судьбы.

Евгений Петросян. Юморист от бога

Считаю Аркадия Хайта одним из самых выдающихся юмористов нашего времени. Говорю это с полной ответственностью, ибо сотрудничал с ним на эстраде более двух десятков лет и следил за его успехами в других сферах юмора. Общался с ним и в работе, и на отдыхе. Он все время комментировал события жизни — политической, хозяйственной — через призму своего восприятия, находя в них массу нелепого и смешного. Мыслил он удивительно парадоксально, импровизировал на любую тему. Все это давало ему материал для работы сатирика. Хохочущий, добродушный, открытый, извергающий массу шуток, он при этом был очень глубоким человеком. Всегда заглядывал в суть явления. Многое предвидел, предупреждал. Он написал мне монолог «Сеятели». Там такой текст:

— Эй, сеятели!

— Мы не сеятели, мы разбрасыватели.

— Что разбрасываете?

— Что под руку попадется, то и разбрасываем: трактора, запчасти…

— И не жалко?

— А что жалеть. Завтра новые дадут.

А заканчивался номер песенкой:

Эх, полна, полна моя коробушка.

Ничего не жалко нам.

Даже синхрофазотронушку

Разбросаем по частям.

Написано это было за полгода до Чернобыля.

Он не обижался, когда я ему говорил: «Аркаша, вот это место не получилось».

Сразу же садился и сочинял новые варианты, да и сам он был очень критичен к своей работе. Монолог «Пугало огородное» переделывал восемь раз. От первоначального варианта не осталось ни единого слова. Это монолог о начальнике, который везде провешивал свою работу, но поскольку он — номенклатура, его не выгоняют, а перебрасывают на новое место… Так он доходит до пугала на огороде. Но и тут он именует себя «начальником огорода». И секретарша есть на цепи: на всех лает и кидается. На каждом своем новом поприще он проявляет инициативу. Будучи директором обойной фабрики, стал выпускать вместо обоев с цветочками обои с денежными купюрами. Взбудоражил весь город. Из этой ситуации Хайт извлек целую уйму реприз, от которых зрители хохотали до слез. А будучи директором овощной базы, этот начальник послал коров пастись на поле, где растет хмель. Опять возникала ситуация, где Хайт буквально резвился со своими репризами. Например: трактористы напились молока и не только вспахали и засеяли поле, но еще его и заасфальтировали. Этот его монолог дал целое тематическое направление на эстраде — об «энтузиазистах», от которых, кроме бед, ничего.

А чего стоит вошедшая в нашу жизнь фраза «Ребята, давайте жить дружно»! Это и девиз его жизни, и его завещание нам, особенно актуальное в нынешнее время.

Как-то мы летели из Сочи, рейс задерживался. Пошли погулять по парку. В глубине, в лесном массиве, на очень высоком постаменте стояла непропорционально маленькая фигурка Ленина. Бронза от времени и неухоженности позеленела, Ленин сливался с зеленым ландшафтом. Хайт, увидев это, засмеялся и сказал: «Если бы я увидел эту фигуру раньше, то еще до Шаинского написал бы песню «В лесу живет кузнечик…».

Просматривая для «Смехопанорамы» старые пленки, вижу, что многое устарело и уже не смешно. А номера Хайта ничуть не потеряли своей актуальности

и все так же смешны. Он копал всегда глубоко. Он выражал точку зрения рядового, здравомыслящего человека, который точно отмечает все негативные стороны времени.

Он написал мне более 25 монологов, сценок и небольших пьесок. Это мой золотой запас и сегодня.

(По материалам журнала «Алеф»)