Антология сатиры и юмора России XX века. Том 35. Аркадий Хайт

Прямо с одесского Привоза

Если есть на свете рай для юмористов, так это одесский Привоз. Это настоящий Клондайк, золотая жила веселья. Здесь ничего не надо придумывать, надо только ходить по торговым рядам и записывать. И за покупателями, и за продавцами, поскольку здесь все одинаково остроумны.

Тут никто не скажет слова просто так. Даже на самый простой вопрос ответ всегда будет необычный:

— Tаpac Петрович, как дела, как живете?

— Живу, как моль: один костюм уже проел, теперь взялся за второй. А вы, Григорий Матвеич, как живете?

— Как я живу? Как арбуз: пузо растет, а хвостик сохнет.

Так давайте не будем терять времени, пройдемся вместе по этим торговым рядам, где грудами лежат розовые шматы сала, пузатые баклажаны, которые каждый уважающий себя одессит называет только «синенькие», и особые одесские помидоры, пахнущие солнцем и горьким степным ветром. Пройдемся и послушаем, что сегодня говорят на одесском Привозе.

— Куры, куры! Парные куры! Дамочка, идите уже сюда! Посмотрите, это же не кура, это мечта!

— Я уже подошла. Теперь вы мне скажите: чем вы кормите своих курей?

— А зачем это вам?

— Как это зачем? Может, я тоже хочу так похудеть?

Здоровенный дядька в соломенной шляпе тащит две кошелки ярко-красных помидоров.

— Дядько, дядько! Гдe вы брали таки гарны помидоры?

— Да вон же, в соседнем ряду.

— И шо, много народу?

— Да никого не было. Даже продавца.

Рядом старушка довольно преклонного возраста уверенно выговаривает продавцу:

— Глаза твои бесстыжие! Морда твоя наглая! Что ж ты такие огурцы продаешь?

— Какие это такие?

— Что, сам не видишь? Желтые, скрюченные — тьфу!

— Ой, мамаша, вы лучше на себя посмотрите!

Возле выложенных горой фруктов стоит мужчина. Долго смотрит на шестизначные цены, протирает очки, опять надевает и снова смотрит.

— Мужчина, — спрашивает продавец, — что вы там высматриваете? Что вам неясно?

— Да я никак не могу понять: это у вас цены или номера телефонов?

Это тоже примета времени. Когда один доллар стоит почти двести тысяч карбованцев — цены измеряются в миллионах. Людям старой закалки, привыкшим с уважением относиться к слову «миллион», приходится нелегко.

— Молодой человек, молодой человек! Вы мне не скажете, сколько стоит ваша телятина?

— Почему не скажу? Что мы с вами, в ссоре? Конечно, я скажу. Только вы сначала скажите: у вас валидол с собой?

Из мясных рядов переберемся в молочные. Там тоже есть что послушать.

— Мужчина, идите сюда! Попробуйте уже мое молоко.

— Если оно правда ваше, зачем мне пробовать? Что я, грудной?

— Шо вы цепляетесь к словам? Ну, не мое, моей коровы. Зато молоко — что-то особенного. Вы попробуйте…

— Так… Я уже попробовал.

— Ну что?

— Теперь я хочу спросить: вы не хотите купить своей корове зонтик?

— Чего вдруг? Почему зонтик?

— Потому что у нее в молоке очень много воды.

Рядом в киоске выстроилась очередь за сыром. Пожилая бабушка говорит юной продавщице:

— Деточка, будь ласка, свешай мне, пожалуйста, десять грамм сыра.

— Сколько?!

— Десять.

— Вы что, издеваетесь?

— Боже упаси! Коли бы я издевалась, я бы тебя еще попросила нарезать.

Одесса — город, который стоит на море. Это знают даже дети. Но даже взрослые никогда не могли объяснить, почему на базаре нет свежей рыбы. Сегодня наконец она появилась. Правда, это уже не тот фиш, не тот коленкор, как говорят местные. Нет копченой скумбрии с тонкой золотистой шкуркой, куда-то подевались знаменитые бычки, а если ими кто-то торгует, то это уже не бычки, а воши. Хотя в рыбных рядах наблюдается оживление.

— Мужчина, берите свежую рыбу!

— А она действительно свежая?

— Что за вопрос? Только что из моря.

— А почему она закрыла глаза?

— Так она же спит.

— Спит?.. А почему она так воняет?

— Слушайте, мужчина, когда вы спите, вы за себя можете отвечать?

Словом, со свежей рыбой опять трудности, зато рыбных консервов сколько угодно душе.

— Молодой человек! Я уже третий раз прошу: дайте мне баночку сардин!

— Я слышу, слышу… Но вы же не говорите, какие нам нужно: испанские, французские, марокканские…

— Какая мне разница? Что я с ними, буду разговаривать?

Конечно, одесский Привоз сегодня изменился, как изменилось всё в городе. Сегодня, кроме продуктов, здесь торгуют обувью, одеждой, зонтиками — словом, чем попало! Молодой человек стоит и торгует плетеными корзинами.

— Парень, за сколько продашь корзину?

— За пятьсот тысяч. Только скорее, скорее.

— Что скорее? Не горит. А за триста тыщ отдашь?

— Отдам, отдам, только скорее.

— Опять скорее. Бери двести, и я пошел.

— Давайте, только скорее.

— Да что за спешка? Почему скорее?

— Почему? Потому что вон идет хозяин этой корзины.

Возле корзин старичок малюсенького росточка торгует часами самых разных видов и марок: наручными, карманными, стенными…

— Папаша, а часы с кукушкой у вас есть?

— Вообще, есть. Но должен вас предупредить: часы с брачком.

— Что, отстают?

— Боже упаси!

— Спешат?

— Никогда в жизни!

— Так что? Кукушка не выскакивает?

— Кукушка выскакивает каждые 60 минут. Но она всегда спрашивает: «Который час?»

Чем только не торгуют сегодня на Привозе. Какой- то человек в большой корзине принес щенков. Над ними висит фотография якобы их мамы, — немецкой овчарки, у которой вся грудь в медалях.

— Молодой человек, откуда у этой собаки столько орденов? Она что, съела генерала?

— Никого она не ела. Это чемпионка Европы.

— И родословная хорошая?

— Или! Я вам скажу: если бы эта собака могла говорить, она бы не стала разговаривать ни с вами, ни со мной.

В разговор вмешивается стоящая рядом женщина:

— Не слушайте его, это аферист. Я купила у него сторожевую собаку, оказался форменный сексуальный маньяк. Кидается на всех, включая кошек.

— А я вас предупреждал. Это такая порода. Она так и называется: бордель-терьер.

— Бордель меня не интересует, — снова перебивает мужчина. — Сколько вы хотите за этого щенка?

— Десять миллионов.

— А половину?

— Половину щенка я не продаю. Мужчина, не жалейте эти десять миллионов. У вас будет отличный сторожевой пес.

— Смешной человек! Если я вам отдам десять миллионов, этой собаке уже нечего будет сторожить.

В глубине рынка стоит маленькая будочка, в которой сидит гадалка. Толстая еврейка в цыганской шали по имени Аза Абрамовна. Поскольку ни газетам, ни радио уже никто не верит, находятся желающие узнать будущее от гадалки. Вот она раскладывает колоду перед толстым, лысым мужчиной. Тот поминутно вытирает лысину носовым платком.

— Так… Значит, вы у нас трефовый валет.

— Почему валет? Я король. И потом не трефовый, а бубновый.

— Слушайте, откуда я могу знать вашу масть, когда вы такой лысый. И потом, с чего вы взяли, что вы король? Вы кем работаете?

— Я? Инженер по технике безопасности.

— A-а. Тогда вы вообще шестерка. — Она быстро раскладывает карты. — Значит, так: до пятидесяти лет вы будете страдать от отсутствия денег.

— А потом?

— А потом привыкнете.

Одесский Привоз — это не просто место, где делают покупки. Это настоящий клуб, где люди встречаются поговорить за политику, за жизнь, за одесский «Черноморец» и вообще. Вот молодой папаша толкает перед собой широкую детскую коляску.

— Боренька, поздравляю с прибавлением семейства!

— Спасибо большое!

— Что, близнецы? Какие загорелые. Оба мальчики?

— Нет, мальчик только справа. Слева — дыня.

Супружеская пара идет с кошелками, полными продуктов.

— Гришенька, — говорит жена, — это ничего, что я бросила нищему деньги?

— Правильно сделала. Слепой человек, надо помочь.

— Но ты же говорил, что они все только притворяются слепыми.

— Нет, это настоящий слепой.

— Откуда ты знаешь?

— Знаю. Он же тебе сказал: «Спасибо, красавица!»

— Тростянский, хорошо, что я вас встретил. Вы идете на похороны Кунцевича?

— С какой стати? Он же на мои не придет?

Вот так или примерно так расходятся люди с одесского Привоза. Уже вечереет, зажигаются первые огни, а на свежем морском ветру гордо полощется самодельный транспарант: «Господа! Приезжайте в Одессу, не то Одесса приедет к вам!»

Еврейские мужья

У англичанина есть жена, есть любовница, но он любит жену.

У француза есть жена и есть любовница, но он любит любовницу.

У еврея есть жена и есть любовница, но он любит маму.

К чему я это говорю?.. Чтобы вы знали, что такое еврейские мужья. Если не знаете, то я скажу: еврейский муж — это самолет, потому что на земле от него нет никакой пользы.

Впрочем, не буду отвлекаться, расскажу все по порядку. Мой первый муж, Изя, был порядочный человек. Честный, скромный, не швицер, не фасонщик. У него был только один недостаток: он был шибко партийный. Когда его в первый раз увидела моя мама, она сказала всего три слова: а ничтожество, а гурнешт, а коммунист. А от себя добавлю: не просто коммунист, а мишигенер коммунист.

В первый же день свадьбы он повесил у нас в спальне портреты Маркса и Энгельса. Я говорю:

— Изенька, мне неудобно переодеваться перед незнакомыми людьми.

— Что значит «незнакомыми»? Это вожди мирового пролетариата! И я хочу, чтобы они висели здесь.

Я сказала:

— Ладно, ладно, успокойся! Хорошо еще, что ты их не положил с нами в кровать.

А про себя подумала: «Что я буду из-за них ссориться? Хочет — пусть висят, чтобы они уже все висели».

По ночам мой Изя не спал и не давал заснуть мне. Нет, не то. что вы думаете, его волновало совсем другое: чтобы коммунизм победил во всем мире. Хотя, что этот мир сделал ему плохого — я не знаю!

Но мало того, что он был ненормальный, он еще взялся за меня:

— Завтра мы идем на первомайскую демонстрацию!

— А что я пойду? Я же беспартийная.

— Не спорь! Все честные люди должны быть там.

Когда мы вышли на Красную площадь и он увидел вождей — он так возбудился, больше, чем в нашу первую брачную ночь.

— Почему ты молчишь? — говорит он мне. — Приветствуй наше правительство!

Так я уже шла за ним и кричала: «Пламенный привет! Пламенный привет!» Не могла же я им прямо сказать: «Чтоб вы сгорели!»

Кончилось все тем, что он пришел с партсобрания и говорит:

— Собирайся. Мы едем поднимать целину.

— Что мне поднимать? Я, слава богу, ничего не роняла.

— Не спорь. Меня посылает партия.

Я ему говорю:

— Изенька, партия тебя уже столько раз посылала. Может, и ты ее один раз пошлешь?

Когда он это услышал, он весь затрясся, обозвал меня контрой и ушел навсегда. Надо сказать, к его чести, что он ничего не взял, ушел буквально голый, прикрываясь своим партийным билетом.

Но я для себя решила: больше к партийному не подойду на пушечный выстрел. И мой второй муж, Лазарь, таки коммунистом не был. Он был деловой человек, гешефтмахер. Каждый вечер он ложился со мной рядом и, нет, не то, что вы думаете, начинал считать:

— Зибн унд драйцих, ахт унд драйцих, нойн унд драйцих, ферцих!..

Причем говорить по-еврейски он не умел, но деньги считал только на еврейском. Он, очевидно, полагал, что такое святое дело нельзя доверять русскому языку. Вот так и шло: я лежала рядом, а он считал:

— Ахт унд драйцих, нойн унд драйцих, ферцих!..

Думаете, он считал доходы? Какой там! Он считал убытки. Такой он был ловкий, мой Лазарь. Каждый день он мне говорил:

— Дела идут плохо, надо ужаться в расходах! Надо ужаться в расходах, дела идут плохо!

Я уже не выдержала, спрашиваю:

— Лазарь, я не поняла: так что мы теперь должны— больше занимать или меньше отдавать?

Нет, на себя он был широкий, но я у него не могла вырвать копейку на расход. В магазин я всегда ходила с мокрыми деньгами: так он плакал, когда их давал.

Исчез он, как и появился, прихватив все, что у нас было на книжке.

После этого я решила — хватит! Мне нужен простой человек, лишь бы он меня любил. И мой третий муж— Нёма, меня-таки любил. Очень любил. Больше меня он любил только водку. А вы знаете, что такое аид-а- шикер? Это хуже паровоза. Потому что паровоз еще можно остановить, а шикера — никогда!

Если бы я знала заранее, что он такой пьяница, я бы лучше вышла за русского. Тот хотя бы не закусывает. А мой Нёма любил и то и это.

Трезвый, по-моему, он не бывал никогда. Бывало, заявляется домой в час ночи. Я спрашиваю:

— Где ты был?

— Я?.. Играл в шахматы.

— Да? А почему от тебя пахнет водкой?

— А чем от меня должно пахнуть? Шахматами?

Но это еще цветочки. Один раз он пришел такой пьяный, что не смог попасть ключом в замок. Еле вошел в квартиру и закричал:

— Роза! Роза! Дай мне зеркало! Я хочу посмотреть, кто пришел.

Уж я его стыдила и пугала. Говорила:

— Нёма, как ты не боишься? По радио говорили, что у нас от водки умирает каждый четвертый.

Он говорит:

— Ха! Интересное дело! Пьем на троих, а умирает четвертый.

На меня как на женщину он вообще не обращал внимания.

— Нёма, — говорю, — между прочим, сегодня в трамвае трое мужчин поднялись и уступили мне место.

— Ну и что? Ты поместилась?

Наконец я не выдержала и сказала:

— Все. хватит! Выбирай: или я, или водка!

Он подумал и говорит:

— А сколько водки?

И мы разошлись, как в море корабли. Причем море было из той водки, что он выпил за свою жизнь.

После этого я для себя решила: «Все, хватит! Лучше жить одной, чем так мучиться». Но на свою беду я встретила старую мамину подругу, профессиональную сваху. Она сказала:

— Деточка! Тебе нужен пожилой еврейский муж без недостатков.

Я как дура согласилась, и на следующий день она привела Натана. Что правда, то правда: он был действительно пожилой. Правый глаз у него немного косил. на левую ногу он слегка прихрамывал, зато на спине у него был небольшой горб. Я ей тихо говорю:

— Слушайте, а получше у вас не нашлось?

Она отвечает:

— Говори громче, он все равно ничего не слышит.

— Я говорю: почему он такой старый?

— Старый? Ну так что? Муж — это же не курица, вы его не будете варить. И потом, не такой уж он старый. Как говорится, мужчина в самом соку.

Не знаю, может, он и был в соку, но сок был явно желудочный.

Уж не помню, как она меня уговорила, но я сказала «да». Что касается недостатков, то она меня не обманула: он не пил, не курил и почти не дышал. Вел он себя, как маленький ребенок, просто шагу без меня не мог сделать. Помню, принесла я из прачечной его рубашки. Он зашел с ними в спальню, кричит:

— Роза! Роза! Нам подменили в прачечной рубашки! Посмотри, какой маленький воротничок, я задыхаюсь!

Я посмотрела и спрашиваю:

— Что ты орешь?! Причем здесь воротничок? Ты же продел голову в петлю от пуговицы.

Словом, помощи от него не было ни на грош. Бывало, ждем гостей, я кручусь по дому, готовлю, убираю, накрываю на стол. Он — сидит в трусах, смотрит телевизор.

— Натан, — говорю, — что ты сидишь в трусах? Оденься! Через пять минут придут гости.

— Ну и пусть придут! Пусть увидят, какой я худой, как ты меня плохо кормишь.

— Да?! Тогда уже сними и трусы. Пусть они увидят, что тебя вообще не за что кормить!

Кончилось тем, что весной у него начался авитаминоз. и врач ему прописал делать уколы. После пятого укола он сбежал вместе с медицинской сестрой. И я не удивляюсь: в его возрасте сестра важнее, чем жена.

А вы думаете, еврейский муж — это подарок. Правильно говорила моя сестра Фира:

— Еврейский муж — это загадка, потому что никогда не знаешь, что с ним делать. Положишь его на себя — он засыпает, положишь под себя — задыхается, положишь на бок — смотрит телевизор, поставишь на ноги — его и след простыл: побежал к своей мамочке жаловаться на жену!

Еврейские жены

Вот вы говорите, еврейские жены — лучше всех!.. Ну, не говорите, так думаете. А вы лучше послушайте меня. Я, слава богу, не один раз был женат. И не два. И не три. Впрочем, жены — это не деньги, их можно не считать.

Расскажу всё по порядку. Моя первая жена, Лия, была образованная женщина. Очень образованная. У нее было два высших образования. И ни одного среднего. Она всё могла объяснить: почему летают птицы, почему гремит гром, она только не могла объяснить, почему в доме никогда нет обеда. Готовить она умела всего три вещи: яйца всмятку, яйца вкрутую и яичницу. Через три месяца я уже готов был закукарекать и улететь куда глядят глаза. Но я держался. Потому что я уважаю, когда у человека высшее образование.

Единственно, с чем я не мог смириться, что она каждый вечер хочет со мной читать вслух художественную литературу.

— Адольф, — говорила она, — сними с полки Чехова. Мы почитаем вслух «Три сестры».

— Лиичка, дорогая, но я уже читал эту мансу.

— Читал?..Тогда расскажи.

— А что говорить? Обычная история. В маленьком городе жили три сестры. А там в это время стоял полк с офицерами. А в конце этот полк собрался и ушел, а три сестры смотрят вслед и плачут.

— Почему?

— Я знаю… Наверное, беременные…

Слава богу, с литературой она от меня отвязалась. Но она взяла другую моду — тащить меня в консерваторию.

— Адольф, — сказала она, — сегодня мы идем слушать Седьмую симфонию Бетховена.

Я говорю:

— Лиичка, дорогая, я не пойму. Я же не слышал предыдущие шесть.

Но разве она меня слушала? Насильно взяла и притащила в консерваторию. Минут десять я честно послушал, потом тихо вышел в темноте и поехал домой смотреть футбол по телевизору. В девять вечера она ворвалась домой, как прокурор:

— Почему ты ушел из консерватории?!

— Лиичка, дорогая, эта симфония не для меня. Там даже в программке написано: это для скрипки и оркестра.

Она говорит:

— Адя!..

Когда она сердилась, она меня всегда называла уменьшительно — Адя. Обычно она звала меня полным именем — Адиёт. Так она говорит:

— Адя! Ты живешь, как животное!

— Короче, что ты от меня хочешь?

— Я хочу, чтобы ты был культурным человеком, чтоб каждый вечер ты проводил со мной, читал мне книги, рассказывал последние новости…

— Я всё понял — тебе нужен телевизор. Так вот, я тебе оставляю этот телевизор, квартиру, обстановку и полное собрание сочинений товарища Достоевского. Читай своему новому мужу вслух роман «Идиот», чтоб он тоже понял, на ком женился.

Словом, я решил для себя твердо: больше я на образованной не женюсь. Пусть это будет простая женщина, лишь бы она меня любила. И моя вторая жена, Роза, меня-таки любила. Очень любила. Больше меня она любила только деньги. Боже, как она их любила! Каждый вечер она садилась под лампой и начинала их пересчитывать: Ленин к Ленину, Ленин к Ленину!..

Я ей говорю:

— Роза, солнце мое, что ты так любишь Ленина? Ты что, Крупская?

Она говорит:

— Ой, ты меня сбил!.. — И начинает считать сначала.

Каждый день начинался с одного и того же: она у меня просила денег на расходы. Я как-то не выдержал, говорю:

— Деньги, деньги! Всегда ты просишь у меня только деньги! Почему ты лучше не попросишь немножко ума?!

Она говорит:

— Я прошу только то, что у тебя есть.

Не буду врать: в доме был порядок, чистота, вкусный обед, но я как-то раз подсчитал, что на эти деньги мог бы себе взять повара, уборщицу, прачку, двух любовниц и еще кое-что осталось бы на мелкие расходы.

Наконец я не выдержал и сказал:

— Роза, я устал бороться с товарищем Лениным. Я ухожу и советую тебе в следующий раз взять в мужья Государственный банк. Может быть, он сможет тебя удовлетворить.

Полгода я отходил, пока не встретил Раю. Это было то, что надо. Во всех отношениях. У нее был только маленький изъян — ревность.

Каждый вечер, когда я возвращался с работы, она искала на мне следы преступления. Если она находила светлый волос — значит, я был с блондинкой, если темный — значит, я имел связь с брюнеткой. Если же она ничего не находила, она тоже начинала орать:

— Докатился! Уже с лысой начал встречаться!

Конечно, все мы живые люди. Иной раз задержишься с друзьями, придешь домой за полночь. Она не спала. Она ждала в постели, как сторожевая собака.

— Явился? — говорила она. — И сколько, по-твоему, сейчас времени?

— Я знаю?.. По-моему, часов десять.

— Десять?! А почему часы пробили один раз?

— А что ты хочешь, чтобы они еще и ноль пробили?

Каждую секунду она требовала от меня подтверждения моей любви:

— Скажи, что ты меня любишь!

— Я тебя люблю.

— Скажи, что ты меня очень любишь!

— Я тебя очень люблю.

— Скажи, что мы друг без друга не можем жить!

— Да! Мы друг без друга не можем жить. И если один из нас умрет, я перееду жить в другой город.

Наконец я понял, что добром это не кончится. Я тихо собрал вещи и оставил ей записку: «Милая, живи счастливо! Я никогда тебе не изменял, о чем буду жалеть всю свою сознательную жизнь!»

После третьего брака я себе сказал:

— Адольф, остановись. Три раза достаточно. Даже прыгунам в высоту дают всего три попытки.

Но на свою беду я встретил возле синагоги знакомого еврея. Он сказал:

— Уважаемый! Все ваши несчастья от того, что вы женитесь без рекомендации. К счастью, у меня для вас хорошая невеста: скромная, религиозная, внучка раввина. Это то, что вам надо!

Врать не буду: Дора оказалась достойная женщина. Тихая, скромная, религиозная. И всё она знала. Особенно, что нельзя. Нельзя ходить с непокрытой головой, нельзя есть вместе мясное и молочное, нельзя есть рыбу без чешуи. А что касается интимных отношений с женой, то там все нельзя! Нельзя неделю до и неделю после, нельзя в пятницу вечером и в субботу днем, в праздники — боже упаси! А что там остается? Ейн муль ин Пурим? Раз в год по обещанию!

Каждый раз, когда я ложился в постель, она хотела сначала почитать Тору. Немножко. До утра. Я терпел- терпел и наконец говорю:

— Дора, я уважаю ваши религиозные принципы, но я хочу понять, на ком я женился: на Доре или на Торе?

Она обиделась, собрала свои умные книги и уехала на свою историческую родину. В Жмеринку.

Я иногда думаю: а вообще бывают на свете счастливые мужья? По-моему, тот, кто это говорит, немножко привирает. Вот я недавно встретил своего старого школьного приятеля, Изю. Он говорит:

— Можешь меня поздравить — я женился!

— Ну? И с чем тебя поздравлять?

— О чем ты говоришь?! Это же совершенно другая жизнь. Я теперь живу как барин. Представляешь, просыпаюсь в десять утра, жена мне подает прямо в постель кофе со сливками.

Я говорю:

— Что ты врешь? Я тебя сегодня в восемь утра видел в магазине.

— Но кто-то же должен купить сливки!

Между прочим, статистика утверждает, что женщины живут на свете дольше мужчин. Но никто не знает, почему. А я знаю. Потому что у женщин нет жен. И никто им не укорачивает годы.

А вы говорите — еврейские жены лучше всех. Да я каждую еврейскую жену узнаю сразу по трем признакам: лишний вес, гениальные дети и шлимазл муж, который всё это терпит!

Одесский трамвай

Знаете ли вы, что такое одесский трамвай?.. Нет, вы не знаете, что это такое! Вы, наверное, думаете, что это просто средство передвижения. Может быть, в других городах это так, но только не в Одессе. Ведь в этом городе всё особенное: и трамвай, и пляж, и базар. Потому что Одесса — это не просто город, Одесса — это точка зрения.

В моем детстве папа и мама, оба уроженцы Одессы, часто вспоминали, какой там был трамвай.

— Что в Москве? — говорили они. — На окне в трамвае написано: «Не высовываться!» Не остроумно! То ли дело в Одессе! Там на трамвайном окне висела табличка: «Высовывайся, высовывайся! Посмотрим, что ты будешь высовывать завтра!»

Честно говоря, я всегда считал, что это одесский фольклор, легенды, не имеющие к жизни никакого отношения. Пока первый раз, самолично, не совершил поездку на одесском трамвае. Если у вас есть время и нет неотложных дел, давайте совершим ее вместе.

Поездка начинается с трамвайной остановки. Все терпеливо ждут, хотя он уже давно должен прийти. I!о одесский трамвай похож на женщину: он приходит на свидание, когда захочет. Наконец, пожилая еврейка с хозяйственной сумкой говорит, глядя в пространство:

— Что же это такое? Когда она уже, наконец, придет?

— Кто «она»? — поправляет ее молодой человек. — трамвай, к вашему сведению, мужского рода.

— Да?.. Может быть! Я к нему под колеса не заглядывала.

Какой-то приезжий с большим чемоданом хватает всех за руки:

— Скажите, где же этот ваш Морской вокзал?

— Tю-ю! Вы же рано слезли. Вам еще нужно ехать пять остановок.

— А мне в трамвае велели сойти здесь.

— Простите, а вы там сидели или стояли?

— Я сидел.

— А тот, кто вам посоветовал?

— Он стоял.

— Так что вы волнуетесь? Он сейчас, как король, едет на вашем месте!

Вообще, приезжему в Одессе надо держать ухо вострю. Хотя народ тут теплый и доброжелательный, но всегда не прочь похохмить над новичком. Известно, что когда один приезжий москвич спросил:

— Скажите, на что мне нужно сесть, чтобы доехать до Дерибасовской?

Ему ответили:

— Сядьте на задницу! Вы уже на Дерибасовской.

Но не будем отвлекаться. Трамвай, наконец, подошел, пора садиться. Сейчас середина дня, время спокойное, никто не торопится и можно спокойно послушать обрывки трамвайных разговоров.

— Арон Рувимыч! Как дела? Как живете?

— Я?.. На пять с плюсом.

— Это как?

— Пятый пункт плюс остальные цорес.

Приезжего тут отличаешь сразу: он говорит, а не поет, как все местные. Молодой парень с рюкзаком спрашивает у старичка:

— Простите, вы одессит?

— А что? У вас что-то пропало?

— Нет, я просто хотел узнать, почему остановка называется «Большой фонтан»?

— Там что, бил фонтан?

— Что значит бил?.. Он бил, есть и будет!

Трамвай подходит к очередной остановке.

— Девушка, вы выходите? — спрашивает пожилой одессит.

— Выходят замуж, понятно?

— Понятно. Тогда вы сейчас сходите?

— Сходят с ума, ясно?

— Так что вы делаете?

— Я? Я вылазю.

— Вы вылазите? Тогда с днем рождения, девушка!

Внезапно все разговоры стихают, потому что в вагон входит контролер. Он медленно идет по салону, проверяя билеты. Доходит до середины. Мужичок в спецовке закрыл глаза и делает вид, что дремлет, контролер трогает его за плечо:

— Билет!

— Что билет?

— Ваш билет.

— Да, мой, а что?

— Покажите.

— Какой любопытный. Купи и смотри.

— Вы что, больной?

— А вы что, доктор? Так я вас не вызывал.

— Если вы «заяц» — так и скажите!

— Я — заяц? А вы что, волк?

— Я — контролер!

— Что вы говорите? Хорошая профессия. А я — сантехник.

Их разговор прерывается, потому что в вагон влетает мужчина с усиками, похожий на обедневшего Кларка Гейбла. Он влетает и с ходу хватает какую-то женщину за грудь.

— Хам! Мерзавец! Что ты делаешь?

— Ой, извините. Я думал, что уже началась давка.

Да, это сигнал. Скоро начнется час пик, и тогда многое в вагоне переменится. Люди едут с работы усталые. измотанные, в трамвае жара, теснота, часто возникают скандалы. Но даже в этой ситуации одесситы не забывают, что принадлежат к городу юмористов.

— Мужики, — говорит дядька с большим лукошком в руках, — пропустите меня, я с яичками.

— Подумаешь! Тут все с яичками.

— Не, я с куриными.

— A-а!.. Товарищи, пропустите инвалида.

— Женщина, что вы встали, как статуя? Вы можете пройти?

— Куда? Куда мне идти?

— Я что, еще должен назвать то место, куда вам пойти?

Час пик — это время, когда непонятно, что труднее: войти в вагон или из него выйти. Собственно, так происходит во всех городах, просто в Одессе это почему-то выглядит забавнее.

Вот на остановке полная, цветущая женщина в коротеньком платье поднялась на первую ступеньку, а дальше шагнуть не может: мешает очень узкое платье. Она заводит руку за спину и слегка расстегивает сзади «молнию». Но подняться не может, видно, мало расстегнула. Толпа сзади напирает, злится. Тогда она снова чуть расстегивает сзади «молнию». Безрезультатно! И вдруг крепкие мужские руки хватают ее сзади за талию и вносят в вагон.

— Нахал! — возмущается она. — Что вы меня хватаете?

— Милая, — отвечает мужчина. — После того, как вы мне два раза расстегнули ширинку, я думал, что мы друзья.

На передней площадке свои проблемы: как сойти на нужной остановке.

— Гражданин, вы сейчас выходите?

— Да, выхожу.

— А впереди вас?

— Тоже выходят.

— А вы их спрашивали?

— Да-да, спрашивал.

— И что они сказали?

— Знаете что? Идите уже в одно место!

— Что, прямо так и сказали?..

В проходе стоит, как скала, здоровенный мужик из породы биндюжников. Сзади его робко спрашивают:

— Мужчина, вы сейчас выходите?

— Да, выхожу.

— А впереди вас?

— Все выходят! Просто они еще об этом не знают.

Две подруги-одесситки залезли в трамвай — одна с передней площадки, другая — с задней. Поэтому разговаривают они через весь вагон:

— Розя, у тебя есть на что сесть?

— Конечно, есть!

— А чего ты стоишь?

— Так мест же нет!

Всё в жизни кончается, даже часы пик. Вечереет, и как-то незаметно меняется атмосфера в трамвае. Люди едут в театр, в гости, в кино. Все выглядят понаряднее, и разговоры, конечно, более интеллигентные.

— Ой. простите, ради бога! Я вас немножко толкнул.

— Ничего, не страшно.

— Нет, правда, я не умышленно.

— Я понял.

— Просто трамвай на повороте качнуло…

— Слушай, ты, интеллигент! Ты меня оставишь в покое?

— С какой стати вы меня обозвали интеллигентом? Может быть, я такое же хамло, как и вы?

На остановке какой-то мужчина хочет войти в трамвай с передней площадки.

— Мужчина! — говорит водитель в микрофон. — Куда вы лезете?

— А что, нельзя?

— Нельзя! В переднюю дверь можно только с маленькими.

— Как вам нравится, с маленькими? Так что мне, из-за одной остановки себе обрезание сделать?

Две ярко одетые девицы едут на дискотеку и почему-то громко, на весь вагон обсуждают какой-то шампунь.

— Я вчера помыла голову, — орет одна. — Так теперь волосы во все стороны торчат!

— А я гляжу — у тебя волосы торчат! Думаю, почему они торчат?

— Так я вчера голову помыла! Вот они и торчат!

Не снижая громкости разговора, они движутся к выходу, и одна случайно спотыкается о чьи-то вытянутые ноги.

— Ну чего? — орет она. — Чего ты копыта выставил?

— Извините, пожалуйста! Просто я вчера помыл ноги — и они торчат во все стороны.

Одесса! Одесса-мама! Видно, не зря отсюда вышло столько юмористов. Как сказал мне один коренной одессит: «Конечно, Москва — это первый город, но Одесса, между прочим, тоже не второй!»

Этот город всегда мне напоминал коктейль из самых разных национальностей. Но, как известно, если коктейль всё время разбавлять, он может превратиться в обычную воду. Так происходит и с Одессой, которую в разное время по разным причинам покинули немцы, греки, армяне, евреи… И всё же что-то в атмосфере этого города все равно осталось. Я вхожу сегодня в одесский трамвай, и первое, что я вижу, — это объявление для безбилетников. Никаких угроз, никаких штрафов или административных взысканий. Сказано просто и доходчиво: «Чтоб ты так доехал, как ты заплатил!» Все в порядке: Одесса еще жива. Счастливого пути тебе, одесский трамвай, — визитная карточка этого солнечного города!

Коммерсанты

(Из программы гастролей по Соединенным Штатам Америки)

Каждый еврей в душе — немножко раввин и немножко банкир. И в противоборстве двух этих начал проходит вся его жизнь. Причем банкиру время от времени хочется помолиться, а раввину время от времени хочется немножко заработать.

Кстати, когда другие народы обвиняют нас в увлечении коммерцией, то это одновременно и правда, и ложь. С одной стороны — конечно, такое увлечение имеется, но с другой — там, где все остальные проходят мимо, еврей останавливается и видит, что тут можно заработать пару копеек.

Я всегда помню классический пример коммерции, который приводил мне мой папа еще в шестидесятых годах. Он рассказывал:

— В поезде едут трое: англичанин, китаец и еврей. Проводник принес чай, и так случилось, что каждому в стакан попала муха. Что сделал англичанин?.. Он выбросил муху и выпил чай. Что сделал китаец?.. Он съел муху, а чай вылил. Что сделал еврей?.. Он сделал гешефт: продал англичанину чай, а китайцу — муху.

Так что, разве это преступление? Нет, это то, что сейчас называется «знание рыночной конъюнктуры». Об этой конъюнктуре написаны тысячи книг, горы исследований. Но самое интересное, что наши российские евреи, которые этих книг в жизни не видели, всё равно чувствуют эту конъюнктуру лучше других, потому что это чувство у них врожденное. Вот вам типичный современный пример.

— Гуревич, что-то вас давно не видно. Чем занимаетесь?

— Немножко торгую на базаре.

— Да?.. А что продаете?

— Продаю говно.

— Что?!

— Вы что, плохо слышите? Говно.

— Но кто же это купит?

— Кому нужны плохие анализы в военкомат, тот купит.

Опять рыночная конъюнктура. Человек знает, что люди не хотят идти в армию, и на этом делает свой маленький бизнес. А если бы он знал, что люди, наоборот, рвутся в армию — он бы продавал на базаре то же самое, но уже хорошего качества.

Мне недавно попала в руки книга, где рассказывалось о самых удивительных сделках века. О том, как какой-то канадец продал партию холодильников эскимосам, француз — две тонны песка в пустыню Сахара и тому подобное. Но, по-моему, все они меркнут перед портным Гершензоном из Бердичева, который сумел продать черный костюм для покойника с запасной парой брюк. Представляете, какой дар убеждения, если он сумел убедить родственников умершего, тоже хитроумных евреев, что покойному эта лишняя пара штанов может еще там пригодиться!

Вообще, портной, тут я должен отвлечься, — это чистая еврейская профессия! Здесь надо уметь не столько шить, сколько убедить клиента, что вещь пошита хорошо. Я помню, в Одессе был портной с типичной фамилией Зингер. Он был брючник. Шил он, в общем, неплохо, но что-то у него всегда было с размерами: брюки были либо коротки, либо длинны. Но он всегда так умел их примерить, что клиент уходил от него довольный. Пока он не нарвался на моего дядю Леву, который тоже был тот еще перчик! Зингер надел на него брюки и, видя, что они чересчур длинны, стал их подтягивать выше, выше, насколько это было возможно.

— Ну? — сказал он, наконец. — Как сидят брюки? Класс!

— Сидят хорошо, — согласился дядя. — Только они мне уже немножко жмут под мышками.

— Я вас уверяю…

— Короче, Зингер! — сказал дядя. — Не крутите мне то, что русские кушают на Пасху! Или пошейте мне новые, или найдите для этих штанов другого еврея.

И портной сдался, потому что любой коммерсант должен уметь проигрывать. Таков закон свободного рынка. Мой школьный друг, который работал в крупной страховой компании, рассказал мне такую историю. К ним позвонила какая-то пожилая еврейка и говорит:

— Вы знаете, у меня полгода назад умер муж.

— Мы вам сочувствуем. И что?

— Я сейчас разбирала его бумаги и нашла страховой полис на случай смерти от пожара. Так вот, я хочу узнать, когда я могу получить эти деньги?

— Извините, а что, ваш муж умер в результате пожара?

— Нет, он умер от грыжи, но потом я его кремировала. А разве кремация — это не пожар?

Конечно, она ни копейки не получила. И не только потому, что ее претензии были необоснованны, а потому еще, что в страховых компаниях сидят такие жулики, что нам с ними рядом нечего делать.

Поэтому всякий раз, когда наши люди одерживают верх в борьбе со страховыми компаниями или крупными банками, у меня в душе всегда возникает законное чувство гордости. Особенно, если эта победа одержана остроумно.

Недавно мне позвонил старый друг, который сейчас живет в Швейцарии, и рассказал такую историю. В Цюрих каждый год приезжает один еврей из Москвы. У него какие-то торговые дела со швейцарскими поставщиками. Он даже себе купил там «Мерседес», чтобы ездить по делам по Европе. Так вот, заходит этот парень в Цюрихе в крупный банк и говорит:

— Я извиняюсь, под какой процент вы даете кредиты?

— Восемь процентов годовых.

— Очень хорошо. Я бы хотел у вас взять кредит в сто долларов.

— Извините, сколько?!

— Сто долларов.

— Вы шутите? Такую сумму вы можете снять с кредитной карты.

— Видите ли, я живу в России, у меня нет кредитной карты.

— А что, у вас есть счет в нашем банке?

— Нет, счета тоже нет. Просто мне срочно нужны сто долларов. Я завтра уезжаю.

— Извините, ради бога, конечно, сто долларов — сумма небольшая, но где гарантия, что мы вас еще раз увидим? Может, у вас здесь есть какое-то предприятие?

— К сожалению, нет.

— Может, есть недвижимость?

— Нет, у меня только «Мерседес».

— У вас есть собственный «Мерседес»? Здесь, в Швейцарии?

— Конечно! Вон он, перед банком стоит. Может, вы мне дадите эти сто долларов, а я вам оставлю машину, ключи, все документы. По-моему, достаточная гарантия.

— Более чем! Просто такой удивительный случай. Но если вы желаете…

Короче, они ему выдали в кредит эти сто долларов, взяли техпаспорт, ключи, и он уехал. Через год он снова в Цюрихе, заходит в этот банк.

— Здравствуйте! Это я. Вот, возвращаю сто долларов плюс еще восемь долларов годовых. Могу я получить свои документы и ключи?

— Конечно! Безусловно! Но, если вас не затруднит, зайдите, пожалуйста, к нашему директору. Он очень хотел с вами познакомиться.

Он заходит к директору, тоже еврею, только швейцарскому. Тот вынул изо рта сигару и говорит:

— Дорогой мой! Я уже тридцать лет директор банка, видел всякие трюки, но с таким встречаюсь впервые. Вы взяли у нас сто долларов, через год вернули сто восемь. В чем хохма?

— Никакой хохмы нет. Просто сами подумайте, где бы я еще мог за восемь долларов найти годовую стоянку для своего «Мерседеса»?

Да, господа, когда встречаешься с такими примерами человеческого гения, хочется снять шляпу. Ведь еврею приятно не просто заработать, а заработать красиво. И всё потому, что, как я уже говорил, в каждом из нac сидит немножко банкир и немножко раввин. Правда, между собой они встречаются очень редко. Разве что в примерах еврейского юмора.

«Богатый банкир спрашивает раввина:

— Ребе, скажите мне так, гипотетически: вот если бы, к примеру, вы могли бы выбирать. Что бы вы хотели иметь: пять миллионов долларов или пять дочерей?

— Пять дочерей.

— Почему?

— Потому что сейчас у меня их восемь».

Как видите, ребе тоже умеет считать, потому что в душе он все-таки немножко коммерсант. Я с таким восторгом об этом говорю, потому что сам, к сожалению, этого таланта лишен. Но, может, это не беда. Я всегда вспоминаю слова одного еврейского философа: «Мои родители мечтали, чтобы я пошел по коммерческой линии. Но с годами я понял, что для коммерции нужен настоящий талант. Но, если уж Бог дал тебе настоящий талант, то жалко его тратить на такую вещь, как коммерция!»

Тбилисо

У каждого из нас в той прошлой, советской жизни осталось место, с которым связаны самые лучшие воспоминания. Иногда это город, где ты родился и вырос, иногда — это место, где встретил свою первую любовь или самого главного в своей жизни друга. Лично для меня таким городом, где мне было удивительно хорошо и так безоглядно счастливо, как может быть только в молодости, был Тбилиси.

Причин для этого много: там было всегда тепло и солнечно, удивительно вкусная еда и вино, по-настоящему теплые люди… Но, самое главное, наверное, связано с моей профессией: никогда, ни до, ни после, я не встречал места, где бы так умели ценить остроумие, как в Грузии. Когда на их глазах рождается шутка, они радостно и удивленно переглядываются и восторженно прищелкивают пальцами: «Вах! Как сказал!»

Я помню свое первое выступление в зале Тбилисской филармонии. Мы приехали туда целой компанией «КЛУБА 12 СТУЛЬЕВ» «Литературной газеты», тогда еще очень популярного. К этим гастролям я специально написал монолог от лица грузина. Он назывался «Вороньи яйца». И, надо сказать, ужасно боялся читать его в Тбилиси. Нет, конечно, этот номер был целиком за грузин, но вдруг они обидятся на мой грузинский акцент. Ну, не нравится же нам, когда какой-нибудь артист неумело рассказывает еврейские анекдоты, типа «Абхам пхиходит к Сахе…»

Короче, я собрал своих грузинских друзей и прочитал им этот номер о том, как у нас даже в словах один народ не хочет понимать другого. Не буду его вам целиком повторять, процитирую лишь отрывочек, чтоб вы поняли, о чем идет речь. В нем грузин рассказывает дома, как он жил в Москве, в гостинице.

«Утром в гостинице захожу буфет, говорю:

— Девушка, сделай мне вароньи яйца.

Она говорит:

— Что тебе сделать?

— Ты что, плохо по-русски понимаешь? Обыкновенные вароньи яйца.

— Нет! Нет у нас вороньи яйца!

— Слушай, как это нет? Горячей воды в номерах нет, занавески на окнах нет, вароньи яйца тоже нет?

— Нет, понимаешь, нет!

— А какие есть?

— Куриные, вот какие!

— А я тебя что прошу? Куриные вароньи яйца.

Она говорит:

— Я тебе что, Мичурин, курицу с вороной скрещивать?

— Слушай, не надо скрещивать. Сделай просто вароньи.

— Ой, мама, меня сейчас удар хватит! Что ты хочешь, упрямый человек?

— Я хочу, чтобы ты взял два яйца, положил каструлька, вскипятил, и тогда сирые яйца станут вароньи, понимаешь, вароньи!

Веришь — нет, два часа сидел, чтобы покушать обикновенные вароньи яйца!»

Друзья внимательно выслушали весь текст, и один из них, Темурчик, сказал:

— Аркадий, геноцвале, читай этот рассказ спокойно. У нас в Грузии столько разных областей: Менгрелия, Кахетия, Аджария. На твой акцент каждый подумает, что речь идет о другом!

Вечером я впервые исполнил этот номер, и его приняли выше всяких ожиданий. Кстати, потом этот монолог еще долго жил на эстраде в исполнении Геннадия Хазанова.

Между прочим, это сочетание слов «вароньи яйца» придумал не я. Я их случайно услышал в Сухуми на базаре, где старик-грузин, заложив пальцы за кушак, громко рекламировал свой товар: «Вино! Вино! Вароньи яйца!» Такой статный старик, весь в черном, с седыми усами, красивый, какими бывают старики только на Кавказе (где так уважают старость). Я подошел к нему и спросил:

— Батоно! Вот вы, наверное, хорошо разбираетесь в вине. Скажите, какое вино полезней: белое или красное?

— Конечно, красное, сынок.

— Почему?

— Ты сам подумай. Вот пьешь белый вино, писаешь чем? Белым. Правильно?

— Вроде, да.

— А пьешь красный вино, писаешь чем? Тоже белым. Значит, что-то в организме остается!

И вот это сочетание полной серьезности и абсолютного наива так всегда подкупали меня в этих людях. Строго говоря, это вообще дети. Добродушные, хвастливые, вспыхивающие из-за пустяков и при этом всё быстро забывающие. Они, кстати, сами знают за собой все эти свойства и так показывают себя в своих прелестных фильмах, спектаклях, книгах. Они даже анекдоты про себя сочиняют такие же наивно-детские:

«Один грузин решил послать маме свою фотографию. Пригласил фотографа и говорит:

— Уважаемый! Давай я встану вон за то дерево, а ты меня снимешь.

— Слушай, что говоришь! Как за дерево? Тебя же на фото не будет видно.

— Ай, как не понимаешь! Вот мама получит это фото, посмотрит и скажет: «А где же мой Гиви?» Тут я выхожу из-за дерева и говорю: «Мама! Вот он я!»

Или такой анекдот:

«В купе поезда среди других пассажиров едет пожилой грузин. Время от времени он принимает какие-то таблетки и каждый раз после этого громко делает вот так: «Пи-пи-пи!» Раз сделал, другой, на третий раз один пассажир ему говорит:

— Послушайте, а почему вы каждый раз, когда принимаете таблетку, сразу начинаете пищать?

— Дорогой, ты грамотный? Посмотри, что на коробочке с таблетками написано: «Принимай. После пищи!»

Ну ладно, это анекдоты. А разве то, что происходит с ними в жизни, сильно отличается от анекдота?..

Я помню, в Москву из Сухуми приехал мой знакомый Омик. Звонит мне:

— Аркадий, слушай, пойдем со мной на выставку фараонов?

Каких еще фараонов?

Что, не знаешь?.. Нехорошо! Из Египта привезли. Уже две недели у вас идет.

Я говорю:

Слушай, а на черта тебе эти фараоны?

— Ай, как нехорошо сказал! Културный человек должен всё видеть.

Пришлось пойти с ним в Пушкинский музей на эту выставку. Пристроились с ним к какой-то экскурсии, слушаем. Экскурсовод говорит:

Товарищи! Это перед вами жена фараона… Это сын фараона… Это брат… А вот это мумия фараона.

Тут мой Омик вылезает из-за чьей-то спины и спрашивает:

— Я извиняюсь, а мумия — она кем фараону приходится?

Я потом еще долго дразнил его по телефону:

— Дорогой, скажите: вот в Мавзолее мумия лежит. Она кем Ленину приходится?..

Но, надо сказать, что хохотал он вместе со мной. Удивительные люди: из-за пустяка они могут схватиться за кинжал и простить тебе гораздо более серьезные вещи, если чувствуют, что ты их любишь. А как их можно не любить, когда они такие смешные?

Русский драматический театр в Тбилиси, который играл мою детскую пьесу «Происшествие в стране Мульти-Пульти», узнав, что я в Тбилиси, пригласил меня на спектакль. В тот день шло юбилейное представление, какой-то двухсотый или трехсотый спектакль «Красной Шапочки». Во всех театрах, когда число спектаклей переваливает за сотню, актерам становится скучно и они начинают импровизировать на сцене и разыгрывать друг друга. То же самое произошло в этот день. Думаю, они это устроили специально для меня. В классической сцене, где Шапочка приходит к бабушке, а там в постели лежит Серый Волк в чепчике. Диалог помню, как сейчас:

— Бабушка, а почему у тебя такие балшые глаза?

— Чтоби лучше тебя видеть, внученка!

— Бабушка, а почему у тебя такие балшие уши?

— Чтоб лучше слышать тебя, внученка!

Дальше должен следовать классический вопрос: почему у тебя такие большие зубы, но зловредная внучка решила в этот день похулиганить.

— Бабушка, — спросила она, — а почему у тебя такой балшой нос?

Я вижу — Волк, он же Бабушка, растерянно молчит.

— Ну, бабушка, — нахально повторяет внучка, — почему у тебя такой балшой нос?

— Слушай, внучка, ты на свой посмотри!

Самое смешное, что никто из детей не обратил внимания на эту отсебятину, один лишь я еще долго хохотал в директорской ложе.

Что еще меня поражает в Грузии, так это культура застолья. Конечно, для народа, который треть жизнь проводит за столом, — это неудивительно. Но приезжего всегда поражает то, как красиво они пьют, как они поют на разные голоса и, особенно, как они говорят тосты. Это не идет ни в какое сравнение с нашими скудными российскими речами, типа: «Ну, со свиданьицем!», «Ну, поехали!» или «Ну, за всё хорошее!». Там этого просто не может быть. Это позор — такая скудость речи! Вот для сравнения: у нас часто на дне рождения говорят: «Желаю тебе дожить до ста лет!» Женя Петросян еще в годы застоя был у своего друга, тбилисского армянина, на 60-летии. И вот как там прозвучал тост на ту же тему:

— Дорогой! Тебе сегодня исполнилось 60. Так вот, мы все хотим через 40 лет присутствовать на партийном собрании, где бы обсуждалось твое аморальное поведение!

Вот это, я понимаю, тост! Помню, однажды, когда было уже за полночь и все темы для тостов давно исчерпаны, вдруг поднялся хозяин с бокалом и сказал:

— Давайте выпьем за то, чтобы все мы шли по улице поздно ночью и на всех нас вдруг напали деньги. И чтоб мы не сумели от них отбиться!

Здесь, в эмиграции, собрались люди из самых разных частей Союза. И почти каждый может рассказать, как его обижали на Украине, в Белоруссии или Казахстане. Но я никогда не слышал, чтобы евреи жаловались на антисемитизм в Грузии. В Израиле, где поселилось немало грузинских евреев, я присутствовал на свадьбе. И тамада с типичной еврейской фамилией Валиашвили первый тост поднял за Грузию.

— Ведь Грузия, — сказал он, — это наша мать!

— Батоно, — спросил я тихо, — а кто же тогда Израиль?

— Израиль — это наш отец.

— А кто же тогда Советский Союз?

— Советский Союз — это наш бедный родственник, которому сколько ни дай — всё равно мало!

Я давно уже не был в своей любимой Грузии, но слышу со всех сторон, что Грузия уже не та. Я не могу с этим согласиться. Наверное, время не то, возможно, не та дорога, по которой они пошли, вероятно, не те люди ведут их по этой дороге, но народ, который создавался тысячелетиями, не может так быстро измениться.

Я уверен, что мы еще сядем все вместе за одним столом, поднимем бокалы красного вина, которое, как вы теперь знаете, полезней белого, и скажем традиционный грузинский тост:

— Дорогие мои! Давайте выпьем за нас с вами и за хрен с ними!

У самовара…

Старинная русская пословица гласит: хорошо там, где нас нет. Думаю, что на сегодняшний день эта пословица безнадежно устарела, ибо таких мест, где нас нет, практически не осталось. От Канады до Австралии и от Дальнего Востока до Ближнего сегодня поселились русские евреи.

Кто мог знать, кто мог предвидеть, что в России еврей превратится в экспортный товар? Что люди будут мечтать о браке с евреем или еврейкой?

Мои московские друзья прислали мне объявление какой-то девушки из брачной газеты. Скорее даже не объявление, а крик души: «Выйду замуж за еврея любой национальности!» По грамматике, конечно, неправильно, но по смыслу очень понятно.

Конечно, всё это временно. Мир нам еще припомнит, он нам не простит, что у нас была возможность не просто уехать, а еще выбирать куда… Но пока, пока гуляет наше еврейское казачество по странам и континентам. И где-нибудь в далеком Сиднее сидит семья Гуревичей за тульским пузатым самоваром, попивает чаек из вывезенной гжельской посуды и напевает слегка измененный старинный романс «У самовара я и мой Абраша».

Что поделаешь: все свои русские привычки мы вывезли с собой! Говорим тосты там, где их говорить не принято: одалживаем деньги там, где их никто, кроме нас, не одалживает, и в сорокаградусную израильскую жару разливаем по стаканам «Столичную» со словами «что-то стало холодать».

В одном американском журнале я прочел, что из всей эмиграции последней волны самой успешной оказалась волна русских евреев. И я этому не удивляюсь: после советской жизни нам всё по плечу.

Возьмите хотя бы английский язык. Как все наших пугали: это очень трудно, вы никогда не сможете на нем говорить! И что? Разве у нас есть проблема говорить по-английски?.. Нет проблемы! Это у американцев есть проблема: понять, что мы сказали. Так это их проблема, пусть они и мучаются.

Когда раньше мы были бедными туристами из Советского Союза, никто и не хотел понимать, что мы там лопочем. Но сегодня времена изменились. И вот вам живой пример.

В Лос-Анджелесе, в шикарном отеле в Беверли- Хиллс, поселился наш соотечественник, как их сейчас называют, «новый русский». Звонит он в бюро обслуживания и говорит:

— Плиз, Ту-ти ту-ту-ту!

Они говорят:

— Сорри?

— Чего сорри? Я же ясно сказал: ту-ти ту-ту-ту!

Представляете ситуацию: шикарный отель, пять звезд, клиент хочет — надо выполнять. Но чего он хочет?.. Сразу забегали, стали искать того, кто понимает русский язык. К счастью, нашли. Прямо тут же в отеле, в ресторане. Наш человек, всего полгода как эмигрировал, работает на мойке посуды. Они говорят:

— Сэр, помогите! Тут ваш соотечественник, так сказать, кантрифеллоу, что-то на русском просит.

— А что просит?

— Да вот, говорит: «тy-ти ту-ту-ту».

— A-а! Так это не на русском. Это он на английском заказ делает.

— Какой заказ?

— Очень простой. Ту-ти — это два чая. Тy-ту-ту — номер двести двадцать два.

Так что, если сильно захотеть, они наш английский всегда поймут! А кстати, кто-нибудь из иностранцев смог по-настоящему выучить наш русский язык?.. Никто и никогда! Один мой знакомый американец, который учил русский язык пять лет в университете, три года стажировался в России и еще, думаю, лет десять проработал в ЦРУ, говорил мне буквально со слезами на глазах:

— Аркадий, я ничего не могу понять! Скажи, вот меховая шапка, она называется песец — это я понимаю. Шуба из этого зверя тоже называется песец. Это я еще тоже понимаю. Но вот человек попал под машину, подходит милиционер и говорит: «Всё, песец!» Как это можно понять? Не понимаю!

И не поймет никогда! Потому что нет в нем нашей жизненной закваски, которая позволяет всё хватать на лету. Возьмите, например, американскую цивилизацию. Она ведь создавалась десятилетиями. А наши ее освоили за пару недель. Как говорил мне один еврей на Брайтоне:

— Подумаешь, они изобрели детектор лжи! Да я на этом детекторе уже женат двадцать лет. И его зовут Циля Моисеевна!

А вспомните, как еще 20 лет назад наших эмигрантов спрашивали, знают ли они, что такое телевизор? И удивлялись, что они еще до Америки видели холодильник. А сегодня?.. Наши уже давно освоились со всеми компьютерами, мобилями и пейджерами. И если надо, могут послать любого и просто так, и по факсу. Я уж не говорю про такие привычные мелочи, как свиминг пул или джакузи.

Кстати, насчет джакузи. Когда я первый раз приехал в Америку в самом начале перестройки, я этого слова даже не знал. Жена моего племянника в Балтиморе спросила:

— Дядя, вы хотите с дороги джакузи?.. Я налью.

Поскольку я решил, что джакузи — это что-то итальянское, типа мартини или чинзано, то сказал:

— С удовольствием! Только чуть-чуть, я днем пить не привык.

Ночью я слышал из спальни племянника свистящий шепот его жены:

— Слушай, этот твой дядя, он что, немножко мешиге?

— Почему?

— А почему он хочет пить воду из нашего джакузи? Что ему, плохо из холодильника?

Нет, теперь-то я знаю, что это такое, но тогда, в первый раз, меня многое удивляло. Например, в Лос-Анджелесе — почему многие наши евреи ходят с такими высокими гипсовыми ошейниками, поддерживающими голову. Я спросил у своего приятеля. Он говорит:

— Это им врач велел. После аксидента.

— После кого?

— Ну, после столкновения машин.

— А зачем?

— Так лучше для иншуренса.

— Для кого?

— Для страховки.

— Почему?

— Слушай, что ты пристал: зачем, почему?.. Ты вообщe знаешь, что такое еврейское дорожно-транспортное происшествие?.. Это когда снаружи машина совсем не пострадала, но внутри все получили очень серьезные травмы.

Конечно, эмиграция — состояние особое. И как бы хорошо ни прижились люди на новом месте, все равно нелегко, особенно во второй половине жизни, всё начинать сначала. Совсем еще недавно, когда в России не произошел обвал рубля, многие наши друзья говорили при встрече:

Ребята, зря вы уезжали! У нас теперь и квартиры получше, и рестораны покруче, и заработки поглавней.

Я не хочу ни с кем спорить, каждый сам себе выбирает судьбу. Но вместо ответа хочу рассказать одну историю.

Один «новый русский», разбогатевший в своем городке Урюпинске, приехал в Америку, к своему другу- спрею, покинувшему Россию четверть века назад.

Тот тоже сколотил в Штатах приличное состояние и принял своего друга на шикарной вилле. Выпили, посидели, поболтали — урюпинский друг захотел в туалет. Дергал-дергал дверь, она не открывается.

— Ты сначала свет зажги, — говорит хозяин, — а то не откроется.

Друг зажег свет, справил нужду, хочет выйти — дверь не открывается.

— Тут блокировка! — кричит хозяин. — Пока воду не спустишь — дверь не откроется.

И так это чудо техники поразило гостя, что он купил себе такой же чудо-сортир, упаковал в ящики, заплатил кучу денег за перевес, но вывез в Россию. Через год американец оказался по делам в России и заехал в Урюпинск, повидать своего друга. Спрашивает:

— Где мой друг Вася?

А ему отвечают:

— Нет его. В дурдоме он.

— Как?! С чего это вдруг?

— Да всё из-за этого туалета проклятого!

— Почему?

— Да потому! У нас же в Урюпинске то света нет, то воды.

Так что, когда друзья из России снова будут рассказывать, как там хорошо, пожалуйста, вспомните эту историю.

И еще одно. Сегодня, когда эмиграция стала таким обычным делом, хочется вспомнить тех первых евреев, которые в 70-х годах пробивали собственными головами дырку в железном занавесе. Сколько печального, сколько трагического и в то же время смешного происходило в то уже далекое время.

Когда в 73-м году мой дядя Эмиль уезжал с семьей в Израиль, отец сказал ему на прощанье:

— Миля! Ты всю жизнь был вруном и фасонщиком. Но теперь поговорим серьезно. Когда приедешь на место, напиши честно, как там. И не забудь: все письма оттуда эти газлоним из КГБ читают внимательно. Поэтому про отъезды ни слова! Пиши только про погоду и про здоровье. Но где-нибудь между прочим вставь фразу, что у тебя болят мозоли. Это будет твой сигнал — и мы все поймем, что надо ехать.

Через пару месяцев нам пришло письмо из Израиля примерно такого содержания:

«Дорогой Иосиф! Вот мы и в Иерусалиме. И рад тебе сообщить, что у всех у нас сильно болят мозоли. Встретили нас, как родных. Обнимали так, что у меня заболели мозоли. Погода здесь великолепная, много гуляем, так что у всех сильно болят мозоли. Словом, Иосиф, не сомневайся, приезжай скорей — и у тебя заболят мозоли еще сильнее, чем у нас!»

В этом коротеньком письме про мозоли было сказано раз пятнадцать и, я думаю, даже самый бездарный кэгэбэшник понял, что это сигнал. А отец отложил письмо в сторону и сказал:

Я не понял: это хохма или это всерьез? Если у Мили и правда так болят мозоли, что я поеду? Я что, ортопед?

И мы не поехали, как не поехали тогда сотни других. Одних не пустила советская власть, других — страх перед неизвестностью, третьих — боязнь потерять то, что нажил за долгие годы. А сегодня едут и ничего не боятся, разбредаются люди по свету в надежде отыскать свой маленький кусочек счастья.

Хотя кто точно может сказать, что такое счастье и что такое несчастье. Пожалуй, точнее всех это знал мой дедушка. Он говорил:

Что такое счастье? Счастье — это жить в Советской стране! А что такое несчастье? Несчастье — это иметь такое счастье!

А пока снова взлетают в небо самолеты и отходят от платформы поезда. Уезжают из страны мои зрители. покидают ее мои слушатели. Делится на две части моя публика. Дай бог удачи и тем, кто уезжает, и тем, кто остается. Дай бог счастья всем, кто даже в Бога не верит.

А писатель может быть счастлив только со своей публикой, где бы она ни жила. Я рад. что мы снова вместе. Здравствуйте, дорогие мои друзья!

Соломон Маркович рассказывает

Тетя Миня — всемирная сваха

Мина Моисеевна, или попросту тетя Миня, была соседкой по квартире моего друга, режиссера с киностудии им. Горького. Он нас и познакомил.

— Мина Моисеевна, — сказал он, — знаете, кто это?.. Это Хайт!

— Так что, — спросила она, — мне встать по стойке «смирно» или пойти помыть шею?

— Не надо, — сказал я. — Можете ходить с грязной.

— О, какой язвительный молодой человек! Жалко, я не знала, что у меня будет такой важный гость. Купила бы чего-нибудь особенного к чаю. Вы, кстати, чай будете без какого варенья: без вишневого или без клубничного?

— Если можно, то без малинового.

— Пожалуйста! У меня всё есть.

Насчет варенья она, конечно, хохмила. Нашлось у нее и варенье, и печенье, и конфеты — как это водится в приличном еврейском доме. Вот иногда видишь человека всего пять минут, а такое ощущение, что знаешь его всю жизнь. Точно такое же чувство возникло у меня после первой встречи с Миной Моисеевной.

Когда сегодня я вижу на сцене Клару Новикову с ее тетей Соней, для которой пишут лучшие юмористы, я всегда думаю: а как же тетя Миня? Ведь ей никто не писал, она всё придумывала сама.

Помню, сидим мы с ней, беседуем. Вдруг — телефонный звонок. Кто-то ошибся номером. Громкий мужской голос, который слышу даже я, кричит:

— Куда я попал?!

— А куда вы целились? — спрашивает тетя Миня.

Хотя в душе она была стопроцентной еврейкой, но терпеть не могла разговоров, какие мы все потрясающе умные.

— Ай, не морочьте голову. Вот вам мой племянник, дофке еврей, — тупой, как одно место. Кончил в этом году школу — и что? С его знаниями он может попасть только в один институт: в институт Склифосовского!

Я специально начинал ее дразнить:

— Но мы же с вами избранный народ?

— Мы — да! Но некоторых евреев, по-моему, избирали прямым и тайным голосованием, как наш Верховный Совет.

Теперь пришла пора сказать, кем же была тетя Миня. Она была профессиональной свахой. Сегодня в эпоху брачных объявлений и электронных связей эта профессия кажется ушедшей. Но только не для тех, кто знал Мину Моисеевну.

— Человек должен уметь расхвалить свой товар, — говорила она. — Реклама — это большое дело. Посмотрите, когда курица несет яйцо, как она кричит, как она кудахчет. А утка несет тихо, без единого звука. А результат?.. Куриные яйца все покупают, а про утиные никто даже не слышал. Не было звуковой рекламы!

Не знаю, как она рекламировала своих женихов и невест, но клиентура у нее была обширная, телефон не умолкал с утра до вечера. Было сплошным удовольствием слушать, как она решает матримониальные дела.

— Алло! Что? Да, я вас помню, Володя. Так что вы хотите?.. Чтоб она была молодая, так, красивая, и что еще?.. Богатая. Я не поняла, вам что, нужно три жены? Ах, одна! Но чтоб она всё это имела. Ясно. Простите, а что вы имеете? Кто вы по профессии?.. Учитель зоологии?.. Значит, вы имеете то, что имеет лебедь: длинную шею и голый тухес. Хорошо, звоните, будем искать…

— Алло! Кто говорит? Роза Григорьевна? От кого вы? От Буцкеса. Очень приятно. А что вы хотите?.. Жениха? Для кого, для дочки?.. Нет? А для кого, для внучки?.. Ах, для себя! Интересно. Если не секрет, сколько вам исполнилось? 36? А в каком году?.. Хорошо-хорошо, будем искать. Может быть, что-то откопаем.

— Алло, это Яков Абрамович?.. Хорошо, что я вас застала. Дорогой мой, мы оба прекрасно знаем, что у вас сволочная дочь, которая не дает вам жить. Но все равно, когда я привожу жениха, не надо ему сразу целовать руки и кричать, что он ваш спаситель. Они сразу что-то начинают подозревать!

Мне она часто говорила:

— Жалко, я тебя не знала раньше. Я бы тебе нашла хорошую жену.

— Я и без вас ее нашел.

— Не спорю! Но я бы тебе нашла такую же, плюс еврейку.

— Если вы такой молодец, что же вы себе не нашли хорошего еврейского мужа?

— Слушай, прекрати! Не сыпь мне соль на сахар. Я со своим Мишей давно рассталась.

— Почему, если не секрет?

— Потому что он храпел.

— Что, из-за такой ерунды?!

— Да, но он же каждый раз храпел с другой.

Когда Мине Моисеевне исполнилось 75, она приняла самое важное решение в своей жизни — уехать в Израиль. Все подруги по дому дружно ее отговаривали:

— Миночка, куда вы собрались на старости лет? Жить среди незнакомых людей! К тому же они там все сионисты…

— Я вот что подумала, — сказала тетя Миня. — Лучше я проживу остаток лет среди незнакомых сионистов, чем среди знакомых антисемитов.

И она уехала. Тихо, незаметно, никому ничего не сказав. Тогда в аэропорту «Шереметьево» фотографировали всех провожающих, и мудрая тетя Миня не хотела, чтобы у нас были неприятности после ее отъезда. Прошли годы, многое в мире изменилось. Советский Союз установил дипломатические отношения с Израилем — и я впервые оказался на Святой земле.

Я сразу же попросил моих друзей разыскать Мину Моисеевну, если она еще жива, а если нет — хотя бы узнать, где она похоронена.

На следующее утро чуть свет в моем номере зазвонил телефон:

— Алло! Это великий русский писатель Шолохов- Алейхем?

— Тетя Миня! — заорал я. — Это вы?

Ну да! Что ты так удивился, будто тебе позвонил Ясир Арафат?

Через пару часов я уже завтракал в ее квартире, точь-в-точь копия московской: те же занавески на окнаx, те же фотографии на стенах, такой же маленький телевизор, по которому шли всё те же наши передачи.

— Ничего не меняется, — сказала она, перехватив мой взгляд. — Всё как было. Даже профессия у меня та же.

— Как? Вы и здесь сваха?

— Почему нет? Здесь тоже надо соединять женихов и невест. Как говорится, сводить концы с концами.

Дальнейшая часть дня проходила под аккомпанемент сплошных телефонных разговоров тети Мини:

— Алло? Слушаю!.. Да, я вас помню. Вы хотели невесту с хорошим приданым. Так вот, можете открывать счет в банке «Хапоалим» — я вам нашла невесту. За ней дают 50 тысяч шекелей. Что вы хотите?.. Посмотреть ее фото? Милый мой, за такие деньги я фото не показываю. Получите приданое, купите себе фотоаппарат и снимайте ее сколько влезет!

— Алло? Бокер тов, геверет! — И она затараторила на иврите, как пулемет. — Ненормальная румынская еврейка, — сказала она, положив трубку. — Денег полно — и она сходит с ума. Не хочет блондина, не хочет брюнета, подавай ей только рыжего! Откуда я знаю, почему?.. Может, у нее спальня красного дерева, хочет, чтобы муж был точно в цвет.

— Алло?.. Ша, что вы кричите? Кто вас обманул?.. Я вам сразу сказала, что у нее есть ребенок. Какой позор?.. В чем позор?.. Ах, ребенок родился до свадьбы! Так что? Откуда ребенок мог знать, когда свадьба?..

А я сидел, слушал всё это и умирал от счастья и восторга! Потому что за окном был Тель-Авив, потому что рядом была тетя Миня, потому что, слава богу, есть то, что в нашей жизни не меняется.

Не знаю, может, это звучит немного высокопарно, но для меня тетя Миня олицетворяет весь наш народ: тот же юмор, та же деловая жилка, скептическое отношение ко всему и удивительная жизненная сила. Всё то, что позволило нам выжить в этом кошмарном мире.

Порой мне кажется, что, брось тетю Миню в тундру, в тайгу, — и уже через пару дней она будет ходить по чумам, сватать чукчей и эскимосов:

— У меня для вас потрясающая невеста! Она даже не очень похожа на чукчу, скорее на японочку. Какое приданое?.. Какие олени?.. Нет, он сошел с ума! Я ему предлагаю красотку, а он хочет оленей. Да вы только женитесь — и у вас будут рога больше, чем у оленя!

Сегодня тети Мини уже нет на земле. По нашему обычаю, умершим нельзя приносить цветы, но никто не сказал, что им нельзя дарить рассказы. Я написал его в память Мины Моисеевны и жалею только о том, что она его не услышит. Иначе она бы непременно сказала:

— Между прочим, про меня мог бы сочинить и получше! К тому же ты забыл вставить мою главную фразу о том, что надо уметь радоваться жизни. Обязательно напиши: «Пока жизнью недоволен — она и проходит!» Так всегда говорила я, простая еврейка, которая соединяла людей по парам!

Врачи советуют смеяться

В качестве предисловия хочу рассказать одну историю. Несколько лет назад на Дальнем Востоке во время землетрясения завалился панельный дом. Срочно прибыли спасатели, пожарники. врачи. Начали разбирать завал, вдруг слышат — из-под обломков раздается хохот. Подогнали автокран, подняли панель и видят такую картину: на унитазе сидит человек без штанов и громко хохочет. Ну, решили. очевидно, поехал умом. Спрашивают:

— Гражданин, товарищ, вы что?

А тот отвечает:

— Ой, умора! Ну и строят же у нас! Представляете, пошел в туалет: только за веревочку дернул — весь дом завалился!

К чему я рассказал эту историю?.. Конечно, не для того, чтобы сообщить, что в России бывают землетрясения. И не для того, чтобы поведать о плохом качестве строительства. Об этом и так все знают. Я просто хотел обратить ваше внимание на то, что этот человек под обломками хохотал. И это очень показательно. Ведь что бы в России ни случилось, что бы ни произошло, наш человек чувства юмора не теряет.

Ведь этот пример с землетрясением можно обобщить на всю страну. Можно сказать, что там произошло большое землетрясение. Завалилось всё: промышленность, сельское хозяйство, пропали денежные вклады. многие потеряли работу. Словом, потеряли всё, кроме чувства юмора.

Конечно, пришло другое время, изменились темы, исчез Василий Иваныч, чукчи, армянское радио, зато появились новые герои. Кто из вас, например, не слыхал про «новых русских»? Ну, для тех, кто не знает, могу сказать, что это такая новая генерация с маленькой головой и большими деньгами. На тему «новых русских» уже появились десятки анекдотов. Я вам хочу рассказать один из последних.

Недавно один «новый русский» приехал покупать старинный замок в Швейцарии. Агент по продаже недвижимости водит его по территории и показывает:

— Вот, это двенадцать гектаров земли, тут парк, здесь виноградники. А вот и сам замок — первая половина восемнадцатого века.

— Не. Tак не пойдет! А где вторая половина?

Надо сказать честно — появились не только «новые русские», но и новые украинские, и новые казахские, и новые узбекские. И между ними тоже идет соревнование, кто покруче! Если «новые русские» предпочитают для отдыха Кипр, Турцию или Испанию, то в пику им новые украинские стали ездить отдыхать аж в Африку. И как результат — в некоторых африканских магазинах уже знают украинские слова, в ресторанах стали появляться украинские блюда. Хотя, честно говоря, не понимаю, как их перевести на английский. Например, как по-английски «борщ с пампушками»? «Ред соуп уиз памперс»? Или еще как-нибудь?

Словом, могу себе представить такую картину: какой-нибудь украинский бизнесмен купается в африканской речке и чувствует — что-то ему щекочет ногу. Он говорит:

— Ой, не надо! Мне щекотно.

Никто не отвечает, только опять щекочет. Он снова:

— Ой, не надо! Ну, кто там балует?

И слышит снизу:

— Так це ж я — крокодыл!

Кстати, отношения Украины с Россией — это сегодня тоже одна из тем, над которыми смеются и в России, и на Украине. Действительно, смешно: практически один народ, одна культура, в общем-то, один язык, но каждый идет своим путем. Одним словом, кончилась любовь, начался развод. Маленький мальчик украинец спрашивает деда:

— Диду, а чего ты на своей машине не ездишь?

— Да не любят нас проклятые москали! Не дают нам бензина.

— Диду, а почему у нас на кухне газовая плита не работает?

— Не любят нас проклятые москали! Не дают газа.

— Диду, а почему у меня братика нет?

— А потому, шо у нас рождаемость падае.

— А почему она падае?

— Так я ж говорю: потому шо не любят нас проклятые москали!

Но, конечно, тема отношений с Украиной — не главная у сегодняшних юмористов. Гораздо больше шуток и анекдотов связано с темой бизнеса. Ведь никто не предполагал, что русский народ, который с презрением относился даже к самому слову «бизнесмен», сегодня сам с головою кинется в это дело. Причем, скажу без преувеличения, в бизнес кинулись буквально все: школьники, пенсионеры, врачи, педагоги. Даже наши стражи порядка, наша доблестная милиция тоже включилась в этот процесс. Я, кстати, придумал, как называется милиционер, который занимается коммерцией: бизнесмент!..

Между прочим, милиция — это единственный объект, к которому отношение не изменилось. Что про них раньше думали, то и сейчас. И это тоже видно по сегодняшним шуткам. Голодный бомж нашел где-то банку тушенки, а консервного ножа, разумеется, нет и открыть банку нечем. Он подходит к милиционеру и говорит:

— Командир, будь другом, помоги банку открыть. Два дня не жрал.

Милиционер попался добрый, говорит:

— Не трухай, сейчас сделаем.

Взял консервную банку, постучал в нее и говорит:

— Откройте, милиция!

Продолжая тему бизнеса, скажу: хорошо еще, когда людям есть чем торговать. А то бывает нечем торговать, а все равно хочется. Районное начальство в Брянске выпустило красочный проспект, где иностранным охотникам предлагалось, разумеется за валюту, принять участие в медвежьей охоте. Один доверчивый немец перевел на их счет деньги и сообщил, когда прибудет вместе со своим ружьем. И тут выяснилось, что медведей в Брянской области давно уже нет. Часть померла, а часть ушла в другие, более сытые области. Что делать? Не отдавать же валюту назад!

И тут один умный референт придумал гениальный выход: взять в брянском цирке старого списанного медведя и поместить его в лесу. Как говорится, нехай немчура стреляет.

Приехал немец и вместе с егерем отправился в лес. Егерь его вывел точно на то место, где разместился медведь. Только этот охотник вскинул винтовку, вдруг раздается велосипедный звонок. Прямо по тропинке на своем велосипеде едет сельский почтальон. Увидал почтальон этого медведя, заорал от ужаса; бросил велосипед— и деру! А медведь же цирковой, дрессированный. Поднял этот велосипед, сел на него и поехал по лесу.

У бедного немца от этой картины помутился рассудок, и его в тяжелом состоянии отправили на родину. Слава богу, там его откачали, и он теперь всем рассказывает, что такое бизнес по-русски с полусмертельным исходом.

Правда, если меня спросят: какая тема сегодня может соперничать с бизнесом, то это, конечно, секс. Представляете, в нашей пуританской стране, где раньше в кинофильме даже поцелуй в лоб считался эротической сценой, вдруг началось такое: по телевизору— эротические шоу, в газетах сплошные объявления о сексе по телефону, массажных кабинетах и о каких-то услугах с выездом на дом.

У народа просто пошла кругом голова! Мой приятель живет в Архангельске. Он мне рассказал, что у них недавно открылся «Дом добрых услуг». Ну, вроде как раньше был «Дом быта». Так этот «Дом услуг» выполняет заказы клиентов и высылает на дом за довольно приличные деньги кому массажистку, кому секретаршу в деловую поездку, кому секретаря. Правда, дело это еще для нас совсем новое, и время от времени происходит путаница: присылают или не тех, или не по тому адресу.

Словом, я себе уже нафантазировал такую историю. Некая бизнес-вумен, одинокая, зажиточная и уже немолодая, вызвала через это бюро к себе мужика. Он пришел вечером, достает портфель, вынимает оттуда бутылку и говорит:

— Ну что, давайте выпьем, побеседуем.

Естественно, выпили, поговорили. Она к нему придвигается ближе, а он достает из портфеля вторую бутылку:

— Давайте еще выпьем, побеседуем.

Снова выпили, поговорили. Она уже начинает намекать, что пора бы и делом заняться. Он говорит:

— Минуточку, каким делом?

Она ему отвечает:

— Ясно каким — в постель лечь!

— Пардон! Вы, гражданка, кого вызывали?

— Да вот по прейскуранту: хахаля-надомника.

Он говорит:

— A-а! Тогда это ошибка. Я — не хахаль-надомник, я — алкаш-собеседник!

А что? Вполне может быть. У нас и не такое происходит. Возьмите, например, такую часть российского пейзажа, как секс-шопы, магазины сексуальных принадлежностей. Конечно, есть они и на Западе, в укромном месте, с зашторенными окнами, чтобы не шокировать общественность. У нас же в любом коммерческом киоске, рядом с метро, при свете дня продают все эти надувные и механические безобразия. И уже к этому целомудренная русская душа привыкнуть никак не может.

В подтверждение расскажу еще одну историю.

Один работяга возвращается с работы домой, открывает дверь и вдруг видит в коридоре на сундучке механический аппарат. Он кричит:

— Дочь! Это у нас откуда?

Та говорит:

— Это я купила.

— Ты что, с ума сошла? Бесстыдница!

— Что ты кричишь? Мне уже 30 лет, мужа нет, перспектив никаких, имею я право на личную жизнь? Имею. Ну и молчи!

На следующий день дочь приходит с работы, заходит в комнату и видит такую картину: на столе — бутылка водки, два стакана, сидит отец, а напротив него на столе — механический аппарат. Она говорит:

— Пап, ты что делаешь?

— Отойди, не мешай! Дай мне с зятем поговорить!

Словом, живем весело, хотя, если говорить честно, то жизнь страшноватая. Но это наше привычное состояние, когда сразу и страшно, и смешно.

В городе Оренбурге один частный таксист (кстати, это тоже примета времени: он работает на собственной машине, сам ее чинит, сам платит налоги, но речь не об этом) рассказал мне замечательную историю, когда сразу и страшно, и смешно.

— Представляете, — говорит, — поздно вечером останавливает мое такси одна старушка. Я спрашиваю: куда ехать?

— Да тут, — говорит, — недалеко. Прямо к кладбищу.

Я думаю: ночью, на кладбище, район поганый — страшно ехать.

— Нет, — говорю, — мамаша, извините! Я уже закончил.

Захлопнул дверцу и отъехал. Метров двадцать проехал, посмотрел в боковое стекло, а она за мной бежит. Я прибавляю газку: 40 километров, 60 — все равно не отстает. Волосы развеваются, глаза выпучила — страшно, аж жуть! Я дал по тормозам, окошко открываю, говорю:

— Бабуль, что я тебе сделал? Зачем ты за мной гонишься?

А она отвечает:

— Милый, как же мне за тобой не гнаться? Ты же мне дверью юбку прищемил.

В общем, несмотря на войны и разруху, преступность и стихийные бедствия, люди продолжают смеяться, чем, кстати, вызывают мое безграничное уважение.

Я иногда думаю, что 99 процентов населения России никогда не читало Шолом-Алейхема, а процентов 90 вообще не слышало этого имени, но все равно, где- то в глубине души, сами того не зная, они повторяют слова мудрого еврея Шолома Рабиновича, сказанные в одном из его горьких и смешных рассказов: «Господа, смеяться полезно! Врачи советуют смеяться!»

Телефонный разговор

(Нью-Йорк — Бобруйск)

Алло Сема?.. Это я, Наум! Что это значит, какой? Твой двоюродный брат, из Нью-Йорка! Ты что, спишь?.. Ах, у вас ночь. Слушай, что там у вас происходит? Как ни позвоню — у вас всегда ночь. Или у вас уже у всех темно в глазах?.. Да-да, хорошо! Я понимаю, что это не телефонный разговор.

Сема, что я звоню! Слушай меня внимательно. У меня хорошая новость: ты в компьютере! Понял?.. Что? Я не слышу…

— Наум! Повтори, я не понял. Какой компьютер? На сколько мегабайт?.. Вообще компьютеры сейчас идут плохо. Забит весь рынок. Если можно, пришли что-нибудь попроще. Например, серево! Ну, серево! Ну, как ты не понимаешь? Приемник и еще две колонки! Се-ре-во! Дошло?.. Ну, стерево, какая разница! А еще лучше не стерево, а видимо. Да, видимо! Пал-Сэкам. Только сразу много официально не посылай. Потому что таможня теперь стала брать большую пошлость. Ну, пошлину, какая разница. Алло! Что ты говоришь?..

— Я говорю, что ты идиот! При чем здесь твое серено? Ты в другом компьютере. Который в Вашингтоне! Ферштейст?.. И ты, и все ваши.

Слушай, в мае тебя вызовут в посольство. Только не надо там ничего крутить. Пиши все как есть. Они здесь все проверяют. Ты меня понял?

— Я понял, понял!.. Слушай, а насчет того, что я был в партии, надо писать?.. Да?.. А почему я должен писать? Ты же не писал. Все, молчу, молчу!..

Слушай, а может, лучше написать, что Роза — член партии? Она все равно не хочет ехать. Откуда я знаю?

Спроси у нее сам. Она такая же твоя сестра, как и моя! Роза, иди сюда…

— Алло, Наумчик! Здравствуй, дорогой! Это я, Роза. Почему я сошла с ума? Ради бога, не кричи, а то у меня поднимается давление. Я тебе все объясню. Во-первых, я уже старая. Что я там буду делать? Во-вторых, и в самых главных, — у меня подходит очередь на холодильник в совете ветеранов. Что же я, шесть лет ждала и уеду, так и не купив?

Наумчик, знаешь, я подумала: если у меня будет холодильник, а продукты вы будете посылать оттуда, я как-нибудь продержусь. Нет-нет, не уговаривай! Не трать на меня валюту! Я тебе лучше опять дам Сему…

— Хорошо, давай Сему… Алло, Сема! Знаешь, что я скажу? От вас родить можно! Причем родить не еврея. В общем, слушай сюда… Главное — получить статус беженца. Это очень важно. И для пособия, и для медицины, и для тебя!

Поэтому, когда встретишься с консулом, наплети ему побольше ужасов про антисемитизм. Только не рассказывай, что за тобой бегает сосед с топором. Эту хохму они уже знают. Придумай что-нибудь поумней. Например, что общество «Память» сожгло твою дачу. Что? У тебя нет дачи?.. Вот и хорошо. Значит, они сожгли — и теперь ее нет.

Ты понял?.. И еще: не тащите сюда старое барахло. Здесь такое можно спокойно взять у гарбиджа. Кто такой гарбидж?.. Это такой универмаг. Бесплатный. По всей Америке. Главное — везите сюда язык! Язык! Причем здесь говяжий? Английский!

Как папа?.. Вандерфул! Ковыляет на одной ноге, но по-прежнему бодрый. Он тебе сам скажет пару слов…

— Алло, кто это?.. Сема? Здравствуй, дорогой! Какой это Сема?.. Ах, сын Давида! Семочка, родной, я тебя не узнал. Богатым будешь. Но только не здесь. Здесь это не так просто. А то вы думаете, что тут деньги растут на деревьях.

Как я себя чувствую?.. Отлично! Здесь такая медицина — они меня в момент поставили на ноги. На все четыре. Кстати, можешь меня поздравить: я получил гражданство. Я теперь стопроцентный американец.

Как у меня с английским? О’кей, никаких проблем. Сказать что-нибудь? Так, ни с того ни с сего?.. Хорошо, пожалуйста… Слушай, а что сказать? Ты же все равно не поймешь. Почему я не знаю английский? Глупости! Еще как знаю! Как будет по-английски «хороший человек»? Э-э… А гугер менч! Что? Это по-немецки?.. Слушай, я не думал, что немецкий я тоже знаю…

(Послушай, Наум, это он нам звонит или мы ему?.. Ах, мы… Бай коллект. Нет?)

Как мой внук?.. Прекрасно! Замечательный мальчик! Уже совсем взрослый. В прошлом месяце кончил на компьютер.

Семочка, дорогой, ну, будем закругляться. Что-то плохо стало слышно. Рад был с тобой поговорить. Что? Ладно, даю Наума…

— Алло, Сема! Это я… Что случилось?.. Почему ты плачешь? Сам не знаешь?.. Ну, прекрати! Прекрати, я говорю… У нас в Америке не плачут. Слышишь, перестань, а то я сам заплачу.

Вот увидишь, все будет хорошо. Трудно здесь только первый год. А потом будет немножко труднее. И ничего не бойся. Наш Нью-Йорк не такой маленький. Здесь хватит места всем. Будь счастлив, мой дорогой! Би хеппи! Да нет, хеппи, хеппи! Говорю по буквам: Хаим, Ефим, Парнусе два раза, Иден с восклицательным знаком!

Брайтон-Бич

— Скажите, а вы были на Брайтоне?

— Ну, как там Брайтон? Заходили?

— Слушайте, а что это такое — Брайтон-Бич?

Такие или почти такие вопросы задают сегодня каждому побывавшему в Америке. Не знаю, что отвечают другие, но я скажу так: Брайтон-Бич — это восьмое чудо света, загадка географии, удивительное место, где ты сразу оказываешься на двух материках: одной ногой в Америке, а другой в России. То, что происходит здесь, может произойти только на Брайтоне. Так, как здесь могут ответить, можно услышать только на Брайтоне. И нигде больше.

Мы заходим с женой в маленький магазинчик, чтобы купить зонт.

— Скажите, — спрашивает она, — сколько стоит вон тот фиолетовый зонтик?

— Этот? Пятнадцать долларов.

— А вон тот — светло-голубой?

— Тот двенадцать.

— Скажите, а подешевле нельзя?

— Извините, мадам, но дешевле в Америке только дождик.

Я захожу в банк. У столика старый еврей клюет носом. Я спрашиваю:

— Извините, вы не подскажете, как пользоваться банковским автоматом?

— А вы что, не знаете?

— Нет, я же только что из России.

— Из России? И не знаете, как пользоваться автоматом в банке?

— Нет, не знаю.

— Ой, не морочьте голову! По-моему, сегодня каждый русский знает, как пользоваться автоматом в банке. Заходит в банк, достает автомат и забирает все деньги!

Нет, сколько ни говори про Брайтон — всего не расскажешь. Это место еще ждет своего Исаака Бабеля, который сможет описать нового Беню Крика, Фроима Грача и всех персонажей, тут проживающих.

Где еще на земном шаре вы можете встретить огромного черного полицейского с дубинкой и наручниками, который лузгает семечки, но знает несколько русских слов. Причем таких, от которых могут покраснеть даже одесские биндюжники.

А эти бесконечные овощные лавки, где овощами и фруктами торгуют почему-то исключительно корейцы. Я подхожу к прилавку и начинаю щупать черешню, проверяя, достаточно ли она спелая. Старый кореец, похожий на пожилого зайца, долго смотрит на меня своими щелочками и вдруг говорит:

— Не дави черешню, фраер!

Я так обалдеваю, что даже не обижаюсь на слово «фраер».

А эта знаменитая, лежащая вдоль океана прогулочная палуба. По-английски она называется борд уолк, но здесь ее для удобства зовут просто бодварг. Каждый вечер население гуляет по этой палубе взад и вперед, немножко демонстрируя наряды и драгоценности и ведя разговоры, которые можно записывать.

— Слушайте, я сегодня в «Интернейшенл фуд» купила такие сардины — это просто объеденье.

— А что за сардины? Откуда? Французские или португальские?

— Я знаю… Какие-то из Европы.

— Но какие? Испанские?

— Какая вам разница? Вы что, будете с ними разговаривать?

— Боря! Боря! Иди сюда, Ты слышал новость?

— Нет! А что такое?

— Сейчас ты будешь смеяться. Представляешь, бывшая жена Моршанского родила негритенка.

— Не может быть! А что сказал Моршанский?

Он говорит: «Вы же знаете мою жену, у нее вечно что-нибудь подгорает».

Что касается американцев, то про них здесь вообще говорят неплохо, но с некоторым сочувствием, как о дефективных. В общем, неплохие ребята, но немного шмоковатые. Построили такую хорошую страну, а что с ней делать дальше — не имеют понятия. И хорошо еще. что мы подъехали, чтобы им немножко объяснить.

Что касается России, то с ней обитателям Брайтона давно всё ясно. Их интересует только один, но главный, вопрос: как там с евреями?

Пожилая женщина на пляже сначала было приняла меня за американца и выдала весь свой запас английских слов.

— Хелло, мистер, — сказала она. — Хау ар ю?

— Ай эм уелл, — ответил я. — Энд ю?

Она немного подумала и ответила:

— Ай эм велфер!

Затем, сообразив по акценту, что я свой, сразу задала этот традиционный вопрос: как там с евреями?

— Как всегда, — ответил я. — В общем, живем среди антисемитов.

— Ой, вы думаете, здесь хорошо? Тоже хватает антисемитов. Вот я вам расскажу. У меня в Бостоне есть племянник. Умный мальчик, создал свою фирму, хорошо успел. Вы меня слушаете?

— Да-да, я слушаю.

— Так вот, он решил снять апартамент в одном престижном доме. А ему не сдают. Хозяин прямо сказал: «Я против вас ничего не имею, но в этом доме живут одни англосаксы. Если я сдам квартиру еврею, я потеряю всех жильцов». Ну. это не антисемитизм?

— В чистом виде.

— Но вы слушайте, что было дальше! Мой племянник обиделся, купил весь этот дом целиком и выгнал всех англосаксов прямо на улицу. Видите, как нам здесь приходится? А вы говорите, что в Америке нет антисемитов!

Ах, Брайтон, удивительное место, где у людей пропадает чувство ностальгии. Чего грустить о России, когда она здесь. Русские книги, русские газеты, русская еда. Здесь все можно получить. Если очень повезет, можно даже получить по морде.

Нет, мы несправедливы к Брайтону. Мы приходим в Чайнатаун и восхищаемся, что здесь всё, как в Китае: китайские магазины, китайские улочки, китайская еда. Мы попадаем в итальянский район и радостно говорим: «О, литтл Итали!» Так почему же мы не восхищаемся, попадая на Брайтон-Бич? Да, это не литтл Итали, зато это дер кляйнечке Одесса. Пусть маленькая, пусть грязноватая, зато без горсовета и горкома партии.

Не надо стесняться Брайтона — ведь это все мы. Это наши бабушки и дедушки, которые не очень хорошо говорили по-русски, зато очень хорошо нас любили. Я часто вспоминаю случай из своего детства: когда мои бабушка и дедушка громко говорили в трамвае по-еврейски, пассажиры поглядывали на них с кривыми усмешками, а я, юный пионер, изо всех сил старался смотреть в окно, потому что очень стеснялся за своих бабушку и дедушку, которые так громко говорят по-еврейски в нашей великой антисемитской стране.

Так давайте не будем в очередной раз отказываться от своих стариков. Не будем похожи на тех людей, которые прячут в маленькой комнате своих родителей, когда к ним приходят шибко интеллигентные гости!

Я иду по вечернему Брайтону. Справа шумит Атлантик оушен, слева гремит музыка из ресторанов «Арбат» и «Одесса». Добрый вечер, Брайтон! Мы давно с гобой не виделись. Гуд ивнинг! А гит ёнтыф! А гит юр![1]

Боря — аид ашикер

Вы наверное слышали такое выражение: «еврей-тысячник»?.. Это значит, что на тысячу евреев всегда найдется один особо отрицательный. Если уж дурак, то такой, что ни в одной нации не найдешь; если подлец, то такой, что все могут спрятаться; если врун, то сам барон Мюнхгаузен может у него постоять за дверью.

Наш сосед по двору дядя Боря тоже был еврей-тысячник. Это был пьяница, аид ашикер. Вообще еврей- пьяница в России встречается не так уж часто. Ведь для чего пьет русский человек?.. Чтоб ему стало хорошо. У еврея же организм устроен иначе: прежде, чем ему станет хорошо, ему станет так плохо, что его надо три дня отпаивать молоком.

Но дядя Боря был исключением. Он мог пить и не пьянеть. Как он сам говорил:

— Это у нас наследственное. Когда в Шепетовке умер дядя Изя, он оставил нам в наследство самогонный аппарат. С тех пор мы такие.

Конечно, больше всех страдала его жена, тетя Рая, маленькая, сухонькая и совершенно седая еврейка. Каждый раз, когда он возвращался с работы с чуть покрасневшим лицом, она встречала его словами:

— Босяк! Гопник! Ну, объясни мне, почему ты пьешь? На что находчивый дядя Боря неизменно отвечал: —Пью, потому что жидкая. Была бы твердая — я бы ее грыз.

К чести тети Раи, должен сказать, что, несмотря на вечную войну с мужем, она была его верной союзницей и закрывала от остальных грудью.

Была у нас соседка по фамилии Фильчикова — мерзкая особа с таким выражением лица, будто она постоянно держала во рту кусочек дерьма. Что она только не делала, чтобы вбить клин между Борей и Раей. Как-то зимой Боря увлекся одной артисткой филармонии и пропадал днями и ночами, о чем, конечно, не упустила сообщить Фильчикова.

— Соседушка, — ласково обратилась она при встрече к тете Рае, — уж не хотела вас огорчать, но по-соседски скажу: муж-то у вас гуляет!

— Ну? — спокойно сказала тетя Рая. — Пусть гуляет. Он у меня тепло одет.

Тогда Фильчикова заходила с другого боку.

— Соседушка, — говорила она, — ваш муж вчера вернулся в час ночи пьяный-пьяный!.. Уж так ругался в подъезде…

— Еще бы ему не ругаться! — отвечала тетя Рая. — Он же наступил на вашего, который спал на лестнице.

Постепенно Фильчикова сдалась, говоря, что евреи всегда держатся вместе и наших туда не пускают. И тут она была совершенно не права. Как раз компанию Бори составляли два чисто русских индивидуума: Вася Крот и Коля Жмот. Только не ищите тайного смысла в этих прозвищах. Просто фамилия одного была Кротов, а другого Жмотов. Они всегда появлялись вместе и всегда навеселе. Как говорила тетя Рая:

— Они оба ходят такие пьяные, что рубашка одного заправлена в брюки к другому.

При всем том оба друга дяди Бори были людьми не простыми. В частности. Кроту принадлежит высказывание, перечеркнувшее метрическую систему мер:

— Литр, — сказал он, — это то же самое, что метр. Только в жидком виде.

Что касается Жмота, то это был вообще библиофил. Он выписывал подряд все газеты и журналы и вырезал оттуда всё, что имело отношение к выпивке.

— Мужики! — говорил он, появляясь со свежевырезанной заметкой. — Во Львове один фельдшер новый способ выпивки открыл. Через клизму.

— Это зачем? — лениво спрашивал Крот.

— Вот чудила! Ты представь: закуски тебе не надо— это раз! На работу приходишь, от тебя водярой не пахнет — это два! И самое главное — всё сразу всасывается в организм. 100 грамм — и полностью бухой!

— Нет, — говорил дядя Боря, — лично мне это не нравится.

— Почему?

— А как при этом способе пить на брудершафт?

Конечно, в смысле выпивки ни Крот, ни Жмот с дядей Борей тягаться не могли. Когда они уже лежали под столом, дядя Боря только начинал рассуждать об исходе евреев из Египта. Впрочем, степень опьянения друзей роли не играла: все равно об этом событии они ничего не слышали.

— Я вас спрашиваю, — говорил Боря, — зачем Моисей водил евреев 40 лет по пустыне?.. Не знаете? Так я скажу: он искал землю, где совершенно нет нефти. И таки нашел, чтоб у него голова не болела! В результате арабы купаются в золоте, а евреи имеют фон гипергейте пферд подковес!

Я переведу: имеют подковы от придушенной лошади. Когда дядя Боря сильно напивался, он сразу вспоминал еврейский язык. Очевидно, это хмельная волна доносила до него голос предков. В эти минуты на все попытки мастера или кадровика назвать его Борис Петрович он неизменно отвечал:

— Меня зовут Борис Пинхусович. Кому не нравится — может удавиться!

Нельзя сказать, что мудрая тетя Рая не пыталась вылечить мужа от пьянства. Сначала она обратилась к нетрадиционной медицине: экстрасенсам, иглоукалывателям и даже к одному йогу. Результат — ноль, разве что только йог после дяди Бори начал выпивать через ноздрю.

Тогда тетя Рая обратилась к обычной медицине и заставила мужа пойти в поликлинику. Районным врачом у нас был доктор Онищенко — здоровый хохол с большим красным носом и синими прожилками. Лечил он больных алкоголизмом по своему методу: заставлял пить до тех пор, пока тому не станет противно. Противно дяде Боре так и не стало. И через две недели он лечение прекратил. Правда, потом часто любил повторять:

— Алкоголик — это тот, кто пьет больше своего лечащего врача.

Как рассказывал мне отец. Боря при своем пьянстве был потрясающим токарем. Самые сложные детали поручали точить только ему, поскольку он умел, как говорили на заводе, ловить микроны. Зато, когда приезжали зарубежные делегации по обмену опытом, дядю Борю никогда не приглашали на банкеты. Даже не потому, что он пил, а потому что болтал про всё вокруг, включая партию и правительство.

Я даже не могу понять, как он со своим языком не сгинул в лагерях при Сталине, не сел при Хрущеве, не попал в психушку при Брежневе?.. Может, это водка его хранила? Знаете, как бывает: трезвый человек свалится с лестницы — поломает руки-ноги, а пьяный упадет — ни одного синяка. Особенно он любил рассказывать антисоветчину моему отцу, чувствуя, что тот втайне тоже не любит сов-ветчину.

— Наумыч! — орал он при встрече на весь двор. — Фото в «Известиях» видел? «Хрущев осматривает свиноматку-рекордистку». На фотографии Хрущев слева. Не, ты понял, в чем юмор? Он же у нас на свинью похож.

— Так, — тихо бормотал отец. — Анекдот — пять лет, плюс объяснение — еще три года.

Или уже в брежневские времена:

— Наумыч, слыхал, в Ташкенте землетрясение. Это у Брежнева китель упал вместе с орденами.

Но, конечно, главный его бенефис состоялся уже в период перестройки. Об этом хочу рассказать особо. Заводу, на котором он работал, выпала редкая честь: его решил посетить отец перестройки М. С. Горбачев. С самого утра на заводе уже хозяйничали кэгэбэшники. Нюхали, шарили, искали и указывали рабочим, кому что отвечать на вопросы генсека. По плану Михаил Сергеевич должен был обойти цеха и собрать народ на митинг в актовом зале.

Но, как известно, наш генсек был человек непредсказуемый и, войдя на завод со своей свитой, вместо того чтобы пойти направо, как было договорено, взял и двинулся налево. То ли он решил нарушить партийнyю традицию, то ли точно не знал, где право, где лево. но вышел он прямо к станку дяди Бори, которого к этой встрече никто не готовил.

— Здравствуйте, дорогой товарищ! — сказал генсек. — Рад нашей встрече.

Дядя Боря выключил станок.

— Здравствуйте, Михал Сергеич, я тоже рад.

— Ну. рассказывайте, как дела? Семья, дети, так далее…

— Детей, к сожалению, нет. Только жена.

— Ну, жена — это тоже неплохо, — пошутил генсек. — Как ее у вас величают?

— Почти как вашу, — сказал дядя Боря. — Раиса Моисеевна.

При этих словах секретарь заводского парткома от ужаса крякнул и в его шевелюре появилось еще несколько седых волос. Но генсек сделал вид, что все нормально.

— Я, знаете, вот о чем хотел вас спросить. Вот сейчас в стране началась антиалкогольная кампания. Ну, вы слышали… Так вот, лично вы как к ней относитесь?

Конечно, лучшего объекта для своего вопроса он найти не мог.

— Ну что, компания, — сказал Боря. — В хорошей компании, да под хорошую закуску много можно начудить.

Свита недовольно зашумела.

— Тихо, товарищи, тихо! — успокоил их главный. — Человек шутит, что ж мы, юмор не понимаем? Но давайте конкретно. Вы токарь какого разряда? Пятого?

— Нет, пятый у меня пункт. А разряд седьмой.

— Вот видите, высший разряд. Вам поручают сложнейшие детали. А представьте, вы выпили сто грамм. Можете вы после этого работать?

— Почему нет? — сказал Боря. — Тоже мне доза.

— Ну, хорошо, а двести? Можете вы после двухсот грамм работать?

— Но вы же видите, работаю.

Свита опять загудела, как улей.

— Подождите, товарищи! — разгневался генсек. — У нас принципиальный разговор. Знаете, уважаемый, если рассуждать по-вашему, можно далеко зайти. Выходит, выпил бутылку — и иди, работай?

Нет, — сказал дядя Боря, — после бутылки работать трудно. После бутылки можно только руководить.

На следующий же день Борю с треском отправили на пенсию. Но, между нами говоря, ничего он не потерял. Через полгода в связи с падением производства завод был закрыт, а еще через некоторое время отправили на пенсию и самого отца перестройки.

Пару лет назад побывал я снова во дворе моего детства. Всё как прежде: такой же обшарпанный дом, также стоит на асфальте одинокое дерево и стучат во дворе доминошники. А во главе их сидел постаревший дядя Боря.

Дружки его, Крот и Жмот, давно умерли, тети Раи тоже нет. Живет он теперь один. Точнее, не один. Он завел себе собачку, которую назвал Пьяница.

Почему такое имя? — спросил я.

— Для дела. Я, когда зову ее на улице, половина мужиков оборачивается. Сразу ясно, с кем можно сообразить.

— А вы что, еще выпиваете?

— А как же! С этим делом резко бросать нельзя. А то будешь выглядеть, как наш президент.

— А вы думаете, что он много пил?

— Не в том беда, что пил, а в том, что пил не с теми, с кем нужно. Ну, бывай! Заходи как-нибудь. Примем по стопарю, помянем наших, пусть земля им будет пухом.

В последнее время я часто вспоминаю Борю Голобородько. Вроде, не был он ни знаменитым ученым, ни известным композитором. Но, в конце концов, не все становятся Ойстрахами и Ботвинниками. Есть еще дяди Бори, дяди Мони, дяди Абраши. И неизвестно, на ком больше держится земля.

Как ни странно, я считаю его одним из немногих счастливых людей, которых я встретил в своей жизни. Он любил то, что любил, не делал того, чего не хотел, никому не угождал и, самое главное, никем не притворялся, оставался самим собой. А это ведь и есть в жизни главное счастье.

Я не знаю, есть ли там что-нибудь на небе. Но, если есть, я бы очень хотел, чтобы дядя Боря оказался в раю. Пусть ему там дадут попробовать нектар, потому что все остальное в этой жизни он уже выпил.

А идише мама

Лично я на жизнь не жалуюсь. Мне Бог всё дал. И молодость была, и здоровье, и хороший муж, пусть земля ему будет пухом. Только одного счастья я не знала: не дал мне Бог детей. Так получилось. И тогда я себе сказала: Фира, ты хочешь детей? Кто тебе мешает? Пойди в детский дом и возьми себе ребенка. И ты сразу сделаешь счастливыми двух людей: себя и его.

Сказано — сделано! Я не люблю долго рассусоливать. Меня еще в молодости звали Фирка-огонь. Словом, я собралась и пошла в детский дом. Вы когда-нибудь были в детском доме?.. Нет?.. Тогда вы не знаете, что такое несчастье. Потому что, когда ты видишь эти глаза, ты начинаешь плакать. Ведь каждый ребенок смотрит на тебя и думает: вот она, наконец, пришла моя мама! Она заберет меня домой.

Короче, я себе сказала: Фира, у тебя хорошая двухкомнатная квартира, пару копеек ты себе отложила на старость. Так возьми уже двух детей. Где один, там и два. Вместе веселей.

Честно вам скажу — мне было все равно, кто эти дети по национальности. Ведь когда ребенок рождается, у него нет национальности. Но, между нами говоря. я подумала: если уж я беру двух детей, пусть хотя бы один из них будет еврейский, даже не знаю почему, но хотелось. Так знаете, что выяснилось? Еврейских детей в этом доме вообще нет. Ни одного. Оказывается, евреи не бросают своих детей. Я уже потом проанализировала, почему. Евреи же не дураки, они знают, что из ребенка обязательно вырастет или крупный ученый, или знаменитый скрипач, кто же будет бросать такое богатство?.. Только мишигинер!

Нет, вы только не подумайте, что среди евреев нет сволочей. Еще как есть! Сволочи, как и новорожденные, тоже не имеют национальности. Вообще, будь я главой правительства, я бы отменила в паспорте национальность. Просто бы указывала: сволочь или нет. Пятая графа — сволочь, и всё!

Но, извините, я отвлеклась. Так вот, я себе выбрала двоих: мальчика и девочку. Я всю жизнь хотела иметь мальчика и девочку, чтоб уже был полный комплект. Девочка — это нежность, ласка, помощница в доме. А мальчик — это надежда, гордость, защитник в семье. Моему мальчику ровно восемь, зовут Тарас, он украинец. А девочка помладше на два года. Циала, она грузинка. Циала и Тарас Рубинштейн! По-моему. звучит…

Вот так мы и зажили втроем. Пусть небогато, но красиво. Конечно, я не миллионерша, я им не могу подарить по автомобилю, но все, что у меня было, мы делили на троих. Я никогда не думала, что я такая хорошая мать. Даже слишком хорошая. Потому что на своего ребенка можно прикрикнуть, можно дать ему по попе, но когда ты знаешь, что этот ребенок все-таки не совсем твой, плюс видел в жизни столько несчастья — так рука не поднимается.

Вообще, университетов я не кончала, но про эту жизнь кое-что понимаю. Я своим детям плохо не посоветую. Я вам больше скажу: ко мне весь дом ходит советоваться. Мне даже соседка всегда говорит: «Эсфирь Григорьевна, у вас не голова, а совет министров». А я ей отвечаю:

— Смотря чей совет министров. Если наш, так тут нечем гордиться.

Но, извините, я опять отвлеклась. Вот люди часто спорят: что такое счастье. Теперь я знаю. Когда Тарасик меня первый раз назвал мамой, я проплакала всю ночь. Казалось бы, что тут такого? Простое слово. Но, может быть, этого слова я ждала всю жизнь.

Словом, я думала, что с моими детьми я не буду знать горя. Господи, я даже не предполагала, что люди такие злые. К моей Циалочке ходила девочка из соседнего подъезда. Они игрались, шушукались, наряжали кукол. И вдруг — я смотрю: она к нам больше не ходит. День, другой, третий… Я спрашиваю:

— Циалочка, а где Света?

Она, полные глаза слез, говорит:

— Ей папа не разрешает со мной играть.

Я поворачиваюсь и иду в соседний подъезд к этому папе. Боже мой, вы бы его видели: маленький, плешивый, носик пуговкой — плюнуть некуда. Но я держусь. Говорю:

— Слушайте, Петр Иваныч, что случилось?

— Ничего. Просто я не хочу, чтобы моя дочь дружила с еврейкой.

— Во-первых, да будет вам известно, Циалочка — не еврейка.

— Кто? Она?! Да вон у нее какой нос! За километр видно.

— При чем тут нос? Нос еще не определяет национальность. Вот у вас почти совсем нет носа. Ну и что? Я же не говорю, что вы — русский, может, вы просто сифилитик.

Словом, я ему сказала все, что я думаю. И про него, и про жену, и про всех родственников до седьмого колена. Когда я уже открываю рот, его не может закрыть даже милиция.

В общем, я хорошо разрядилась. А потом весь вечер пила валидол и думала: ну и чего ты добилась? Сказала мерзавцу, что он мерзавец. А как ты объяснишь своей девочке, что в дружбе главное не душа, не сердце, а величина носа? И чем больше нос, тем больше цорес.

Но, слава богу, дети быстро забывают обиды. Пару недель прошло, и Циалочка успокоилась. Но тут новое несчастье. То есть началось все хорошо. У моего Тарасика оказался чудный голос. Такой нежный, как у ангела. Откуда — не знаю, но точно, что не от меня. И хоровой ансамбль, где он поет, выдвинул его на международный конкурс.

На отборочный тур я его одела, помыла, причесала — ну, как игрушка. В добрый час! К вечеру он возвращается мрачнее тучи и говорит:

— Я туда больше не пойду.

— Почему? Кто тебя обидел?

Молчит, ни слова. Как камень. Всю ночь мы оба не спали. Он вздыхает, я вздыхаю. Утром я уже не выдержала, села в троллейбус и поехала в это жюри. Нахожу председателя.

— Здравствуйте, я мама Тараса Рубинштейна. Что случилось?

Он мнется, жмется, наконец, говорит:

— Понимаете, ваш сын приготовил не тот репертуар.

Что же?

Он выбрал песню «А идише мама».

Что вы говорите? Я даже не знала. Ну, так что, разве это плохая песня?

— Дело не в том. Понимаете, он представляет нашу страну. И в этом случае песня на еврейском языке звучит как-то странно…

— Да-да. я понимаю… А если бы он пел про украинскую маму?

Ну, это уже лучше.

Значит, про ту маму, что его бросила, он может петь, а про ту маму, которая в нем души не чает, — нельзя?

— Да нет, вы поймите…

Я уже всё поняла. Знаете что? Пойте уже сами. У вас есть прекрасный репертуар: «Если в кране нет воды, значит, выпили жиды!»

Вот я вам это рассказываю, а сама не понимаю, как мне жить? Я знаю только одно: мне очень жалко моих детей. Ну ладно, мы евреи, и за это всю жизнь страдаем, хотя я тоже не понимаю, за что? Но ведь они даже не евреи. За что они должны кушать этот компот?

Я иногда думаю: может, мне их увезти в Израиль?.. Ведь они записаны на мое имя. Но могу ли я решать их судьбу? И что они скажут, когда вырастут:

— Тетя Фира, зачем вы нас увезли в еврейскую страну? Ведь мы вовсе не евреи.

А не увезешь, они потом могут сказать:

Мама, что же ты наделала? Ведь мы могли жить в прекрасной еврейской стране.

Просто голова раскалывается. Может, я не имела права брать этих детей? На что я рассчитывала? Я ведь не первый день живу… Но что сделано, то сделано. Я сама себе выбрала эту должность: еврейская мама. А мама это больше, чём Гёрой Советского Союза. Потому что героем надо быть один раз, а мамой — всю жизнь.

Каждый день я молюсь Богу за своих детей. Наверное, такой молитвы нет, но я думаю, что Бог все равно меня услышит и поймет:

— Господи! Сделай так, чтоб мои дети не знали горя! Я уже старая, я не доживу. Но пусть, когда они вырастут, они не смогут понять даже через переводчика, что значит армяшка и кацап, чурка и хохол. И что такое жидовская морда, которую у нас из приличия называют лицом еврейской национальности.

Театральный разъезд

(из программы гастролей по Соединенным Штатам Америки)

(После концерта…)

I

Вот встретились две подруги, причем одну из них явно переполняет чувство гордости:

— Ну, что скажете? Здорово, а? Сразу видно нашего одесского мальчика!

— Почему одесского? С чего вы взяли?

— Но как же! Он еще был капитаном одесского КВН!

— Ничего подобного! То был другой Хайт.

— Что вы мне говорите! Он еще писал хохмы для одесской оперетты.

— Ничего подобного! Он вообще москвич. Вот «Ну, погоди!» это он писал.

— Да? Это вы точно знаете?

— Абсолютно.

— Tак знаете, что я скажу? Он таки больше похож на Волка, чем на одессита.

II

А вот явно супружеская пара. Он несколько мрачноват, зато она оживлена сверх меры.

— Ну как тебе? — осторожно спрашивает она.

Ничего. Знаешь, вполне на уровне.

— Видишь, а не хотел идти. Еле уговорила.

— Интересно, он с этой программой будет в Чикаго?

— Да, я читала в «Русском слове», что будет.

Надо обязательно твоей маме позвонить. Пусть тоже сходит.

Правильно! Молодец! Как это ты о ней подумал?

— А почему нет? Почему я один должен быть фраером? Пусть она тоже заплатит деньги и послушает эту чушь!

III

Следующая пара. Две пожилые женщины о чем-то очень горячо спорят:

— Нет, вы мне объясните: почему он всё время читает по бумажке? Он что, Брежнев?

— При чем тут Брежнев?

— При том, что тот тоже все время читал.

— Что вы сравниваете? Тому тексты писали другие, а этот себе пишет сам.

— Сам пишет и не может запомнить?

— А что такого? Может, у человека плохая память?

— Чего вдруг? Он еще не такой старый.

— Ну и что? Вы тоже не старая, а память — никуда!

— Почему это?

— Потому! Вы мне уже полгода должны 50 долларов — и ни ответа ни привета!

IV

А вот выходит большая семья, которая была в полном составе. Привели даже маленького мальчика в костюмчике и бабочке, который выглядит, как маленький американец. К нему наклоняется его бабушка:

— Семочка, мамочка, тебе понравилось?

— Нес, ит уоз вери интрестинг.

— Ой, мама моя, как он уже хорошо говорит. Люба моя, ты смеялся?

— Иес, итс вери фанни.

— Фанни! Любонька, чтоб ты был здоров! А ты всё понял?

— Оф корс. Еврисинг.

— Сердце мое! Еврисинг! И что же ты понял?

— Что мы все правильно оттуда уехали!

V

Следующая — нарядно одетая женщина с украшениями на руках, ушах и вообще на всех местах, которые можно увидеть.

— Какой вечер! Какой вечер! Я сегодня встретила весь город. Гёрштейнов, Будницких… Рахиль с Абрашей вообще пришли всей семьей с новым зятем.

— Слушайте, говорят, он какой-то ученый. Что-то там открыл.

— Я вас умоляю! Открыл. Вы его видели, этого шмендрика? Форточку открыть он тоже не сможет.

— А Софу вы видели?

— Конечно! Пришла сразу с мужем и с любовником. Вот несчастная!

— Почему? Приятный муж, красивый любовник… Чем она несчастная?

— Именно тем! Муж и любовник все время надеются друг на друга, а она сидит на бобах. Но вообще, вечер замечательный. Я получила истинное удовольствие.

— А сам артист вам понравился?

— А кто его слушал? Пусть себе болтает. Я пришла на людей посмотреть.

VI

Неподалеку два хорошо одетых господина средних лет, явно несогласные друг с другом.

— Ой, такие дорогие билеты и такие дешевые хохмы!

— Ну почему? Вы не правы, были и удачные вещи.

— Перестаньте! Такие шутки может рассказывать любой еврей, только стесняется.

— Нет, не могу с вами согласиться. Это всё-таки юмористическая литература. Тут нужны и выдумка, преувеличение, гротеск. Это не каждый может написать.

— Да? Так вот, к вашему сведению, я недавно написал одну штуку, так там такая выдумка, такое преувеличение, что ему и не снилось.

— Да? А как эта штука называется?

— Очень просто — Инкомтекс!

VII

Вот выходит бабушка со слуховым аппаратом в сопровождении молодого человека, скорее всего, своего зятя.

— Слушай, — говорит она, — хорошие хохмы. Мне понравилось. Интересно, кто ему пишет? Жванецкий?

— Роза Абрамовна, при чем тут Жванецкий? Хайт же писатель. Он сам пишет.

— Сам пишет? Молодец! А кому? Жванецкому?

— Ой, с вами родить можно! Я ж вам русским языком объясняю: тот пишет себе, и этот пишет себе. Неужели непонятно?

— Да, непонятно! Если он не пишет Жванецкому, а тот не пишет ему. почему тогда у них одни и те же хохмы?

VIII

Следующие — муж и жена. Он довольный, расслабленный, а она явно чем-то напряжена.

— Хорошо, — говорит он. — Сходили, развеялись, было очень мило.

— Да? Откуда ты можешь знать? Разве ты смотрел на сцену?

— А куда я, по-твоему, смотрел?

— А, ты не знаешь?.. Ты смотрел на эту вашу красавицу. Лизочку Фарбер.

— Не говори глупостей! Ну, посмотрел пару раз, что здесь такого? Эффектная женщина…

— Кто эффектная? Она?! Я тебя умоляю! Сними с нее парик, смой косметику, и что ты увидишь?

— Тебя.

IX

Две подружки из тех, которые стараются не пропустить ни одного концерта.

— Зосенька, ну как вам, понравилось?

— Честно говоря, наполовину.

— Что значит наполовину?

— Я вам объясню. В начале концерта прямо передо мной сел вот такой здоровый жлоб. Так что я практически ничего не видела.

— Так вы бы пересели.

— Я во втором отделении так и сделала.

— Ну?

— Что ну? Вы же знаете мое счастье. Рядом со мной один толстяк так храпел, что я уже ничего не слышала.

— Выходит, половину вы не видели, а половину не слышали.

— Ну да! Поэтому мне и понравилось наполовину. Хотя, если мне вернут половину денег за билет, так я скажу, что это замечательный концерт!

X

Два старичка, которым еле хватило сил прийти на концерт, но зато хватает сил, чтобы спорить.

— Ой, тоже мне хохем-балайла! Между прочим, я этих еврейских хохмочек знаю побольше, чем он. Но я же не лезу на сцену.

— Вы?.. Ну, расскажите хоть одну.

— Пожалуйста… Значит, так: один еврей возвращается из командировки. Подошел к дверям своей квартиры и… забыл.

— Что забыл, ключи?

— Да нет!

— А что, чемодан?

— Да не он забыл, это я забыл, что там дальше в анекдоте.

— А-а… Может, там у жены любовник?

— Нет!

— Может, он квартиру перепутал?

— Слушайте, кто рассказывает анекдот: я или вы?

— Что вы сердитесь? Мне же интересно, что было дальше.

— Думаете, мне не интересно? Но я не помню. Знаете, что мы с вами сделаем? Я вспомню, в чем там хохма, и утром вам позвоню.

— Договорились.

— Кстати, напомните ваш номер телефона. Я его тоже забыл.

XI

Какой-то мистер с красным от гнева лицом собрал вокруг себя целую толпу.

— Нет, вы мне скажите: как им не стыдно? С чем они сюда едут? Между прочим, это Америка, а не какой-нибудь Крыжополь!

— А что такое?

— То самое! Вы слышали, что они несут со сцены? Такие грубости, такие пошлости — это же уши вянут!

— А что он такого страшного говорил?

— Я за ним не записывал! Ну, допустим, ладно, этот еще куда ни шло. Делает вид, что он интеллигент. Но вот недавно здесь был этот композитор… Добрынин. Вы были на том концерте?

— Нет, а что?

— Так я вам расскажу. Он выходит на сцену и при всем честном народе говорит: «Недавно я положил на музыку…»

— Ну?

— Что ну? Положил на музыку…

— Ну и что?

— Как это что?! Мало ли на кого я положил. Я что, об этом говорю со сцены?

XII

Вот беседуют мужчина и женщина, очень похожие друг на друга. Как видно, брат и сестра.

— Изя, ну как тебе?

— Ну что тебе сказать?.. Это не Лев Толстой.

— При чем тут Толстой? Это же юморист.

— Ну, тогда это не Чехов.

— Ой, специалист! Что ты вообще у Чехова читал?

— Ну, мало ли что…

— Ну, например?.. «Даму с собачкой» читал?

— Конечно.

— Ну, расскажи, в чем там дело.

— А что рассказывать?.. Была одна дама, и у нее была собачка. Жутко злая, на всех лаяла с утра до вечера. И тогда ее сосед, глухонемой Герасим, решил ее утопить.

— Что ты мелешь? Это уже не Чехов, это Тургенев.

— Да? Смотри, оказывается, Тургенева я тоже читал!

Русский язык

Что составляет главное богатство евреев в России?.. Главное их богатство — это не золотой не бриллианты. Главное их богатство — это русский язык. Мало кто говорит на таком хорошем русском языке. как наши евреи. Конечно, бывают исключения. Помню. я приехал выступать в Киев, выхожу из гостиницы и встречаю милую супружескую пару. Он мне говорит:

Ой, товарищ Хайт, как хорошо, что вы приехали. Мы уже за вами соскучились.

Я говорю:

Извините, но так по-русски нельзя говорить «за нами соскучились». Надо говорить «по вас».

Правда?.. Я не знал. Так я и говорю: мы по вас чисто вспоминали.

Простите еще раз, но не «по вас», а «о вас».

Жена ему говорит:

— Моня, идем уже! Он думает, что если он писатель, так может издеваться над людями.

Повторяю — это исключение. В основном евреи говорят очень чисто. А если иной раз картавят, то это уже не грамматика, а наша национальная особенность. И смеяться над этим грех! Впрочем, по этому поводу уже прекрасно сказал один еврейский поэт:

Дразнить иудеев нельзя никому.

Язык у них свят и нетленен.

Евреи картавят всегда потому.

Что так разговаривал Ленин.

Да, наш вождь и учитель действительно картавил. И поскольку у нас на дворе всё еще демократия, мы можем смело об этом сказать. Хотя я думаю, что, если бы Ленин услышал, как говорят нынешние вожди, он бы стал еще и заикаться.

Для людей моего поколения русский язык — это не просто средство общения. На этом языке мы спорили до хрипоты о прочитанных книгах, рассказывали друг другу анекдоты и даже умели читать между строк. Словом, это язык, на котором только мы понимали друг друга с полуслова. Ну, какой иностранец, к примеру, поймет наш диалог на базаре:

— Простите, это у вас черная смородина?

— Нет, это красная.

— Красная? А почему же она белая?

— А потому, что еще зеленая.

В лучшем случае он подумает, что в этой стране живут дальтоники, в худшем — что идиоты!

На кинофестивале француз, синхронный переводчик с русского языка, мне говорил:

— Я понимаю, что ваш язык очень своеобразный. Но почему даже географические названия вы произносите по-своему?.. На всех языках говорят Парис, Пэрис, Паризи. И только на русском говорят Париж. Почему Париж-ж?

А я стоял и думал: ну как ему объяснить? Это надо всю жизнь прожить в нашей стране, чтобы понять, что у нас там всё через «ж». В том числе и Париж-ж!

Ведь что такое настоящее знание языка?.. Это когда ты не только знаешь слова, но и понимаешь, что стоит за словами. Со мной в институте учился один китаец. Русский он учил там, у себя, с китайским преподавателем. Тонкостей, естественно, не понимал. Как-то я ему назначил встречу у памятника Пушкину. Он мне потом рассказывал:

— Я стою-глязу, тоцно не знаю: это Пускина или не Пускина? Подхозу к одному, спрасиваю: «Это памятника Пускина?» Он мне говорит: «Ну?» Думаю, сто такое «ну»? Это ни да. ни нет. Наверное, невезливо спросил. Подхозу к другому: «Извините, это памятника Пускина?» Он говорит: «Ага!» Кто такой «ага»? Мы такого слова не проходили. Опять неправильно спросил. Надо «позалуста» сказать. Подхожу к симпатичной женщине: «Извините, позалуста, простите за беспокойство, «то памятника Пускина?»

— Да, — говорит, — это он. Александр Сергеевич.

— Спасибо больсое! Только объясните, поцему мне все отвечают по-разному? Один сказал «ну», другой — «ага». и только вы ответили «да».

Видите ли, мой друг, — отвечает она, — тут всё зависит от культуры. Если человек малокультурный, окончил четыре класса, он вам ответит «ну». Если у него уже семиклассное образование — он вам скажет «ага»…

Понимаю, понимаю! Значит, у вас образование высшее?

Она говорит:

— Ну…

Вот такая история, которая говорит не столько о языке, сколько о культуре моих соотечественников. Потому что, в конце концов, этот памятник оказался не Пушкину, а Тимирязеву.

Конечно, русский язык — понятие очень широкое. Ведь свой жаргон, свой особый язык всегда был у разных групп населения: у музыкантов, у военных, у молодежи, у блатных. Но всё же есть один язык, который близок и любим всеми, от простонародья до интеллигенции. Я имею в виду матерный.

Кстати, я категорически не согласен, когда говорят, что наш народ ругается матом. Он матом не ругается, он на нем разговаривает. Это язык межнационального общения, в который иногда, если есть возможность, вставляется два-три приличных слова.

Между прочим, вы никогда не задумывались?.. Вот английский язык. Его у нас семь лет в школе учат, пять лет в институте — по-английски никто слова сказать не может. А неприличные слова?.. Их нигде не учат: ни в школе, ни в институте, ни в университете культуры… А ты любого ночью разбуди — он все эти слова тебе сразy и скажет.

Вот вы замечали, что, когда выступают наши руководители, у них всегда такие большие паузы между предложениями. А почему?.. Потому, что они мысленно выбрасывают из речи все матерные слова, которые хотели бы сказать. Отсюда и паузы такие.

А вообще, к этому языку у нас очень серьезное, бережное отношение. Я, когда последний раз был в Москве, даже книгу видел: «Сборник ругательств Нечерноземной полосы России». Тираж 100 тысяч экземпляров.

Современная Россия переживает новый языковый период. Если бедного Чацкого шокировала смесь французского с нижегородским, то сейчас стали говорить на смеси английского с блатным. Помню, когда перестройка еще только начиналась, мой отец мне говорил:

— Я не понимаю, чего они там бормочут по телевизору: спонсор, брифинг, дилер? И еще это словечко мне нравится — брокер. Кто это такой — брокер? Какер я знаю, штинкер я знаю, но брокер?.. Или это одно и то же лицо?

И хотя я был моложе моего отца на целое поколение, я тоже не мог понять, почему обычный зачуханный гастроном стал называться «шоп»? А соседка уже не говорила, что ходила за покупками, нет, она говорила: «Я сегодня делала шопинг…»

Представляете?.. В авоське болтается кефир и пачка пельменей, но зато она делала шопинг!

А может, я просто брюзжу, и ничего плохого тут нет?.. Ведь если пенсионер, получающий в пересчете 20 долларов в месяц, приходит туда и видит, что простая шоколадка стоит 2 доллара, то он и должен понимать, что он не в магазине, он — в шопе! И непонятно, как оттуда выбираться.

Когда-то в середине XIX века наш классик Тургенев написал стихотворение в прозе: «Во дни сомнений, во дни тягостных раздумий о судьбах моей Родины — ты один мне поддержка и опора, о великий и могучий, правдивый и свободный русский язык!»

Остается только надеяться на его жизненную силу и повторять вслед за Веничкой Ерофеевым, автором незабвенной повести «Москва — Петушки»:

— До чего ж могуч наш русский язык! Посылают тебя всего на три буквы, а ты всю жизнь идешь, идешь — и нет этой дороге конца и края!