Антропоцид

#005 // Любовь и война // Марина

Дверь закрылась, а у меня до сих пор перед глазами это жуткое лицо. И этот смех. Обычный, беззлобный, простой смех. Но когда что-то настолько страшное ещё и смеётся, становится ещё страшнее.

Кто же это был? Человек? Бот?

Так-то удивляться нечему. Люди здесь бывают и серые, и синие, и красные — разве что прозрачных нет.

Дядька, конечно, был какой-то нечеловеческий. Будто есть в нём что-то… будто бы потустороннее. Я не успела понять, почему, но он реально вызвал во мне какой-то животный ужас. Окей, намудрил он со своей внешностью жуть жуткую, предположим.

А страх, который никак меня не отпустит — ему есть объяснение. Как там эта штуковина называется? Эффект зловещей долины?

Да, наверное, это он.

Остаётся два вопроса: какого лешего он делает в трансформаторе и почему эти ребята от него так улепётывали? Ну чего, надо просто спросить.

Я поворачиваюсь к этой странной парочке. Взрослый мужик непонятный какой-то. Внешне он выглядит лет на сорок, а вот шевелюра у него на двадцать. Молодиться пытается, видать. Но так, чтобы его в виртуалке узнавали. А свитер у него наверняка и в реальности такой же. Такую дешманскую одежду в Хомяке ещё поди отыщи.

А вот парень-то симпатичный. Здесь, конечно, почти все красавцы и красавицы — кто ж захочет себе страшное лицо? Даже красивые люди, наверное, себя приукрашивают. Я, кстати, не стала: над личиком так заморочилась, что получилось один в один. Только вот волосы перекрасила.

— Что тут происходит? — спрашиваю я.

Парень осматривает меня с ног до головы, и мне кажется, в его глазах мелькает интерес, но быстро сменяется сперва усталостью, а потом какой-то настороженностью.

Что-то в этом взгляде в момент интереса меня зацепило. Спору нет, я красавица что в жизни, что в Хомяке, и на меня часто смотрят подобным образом, но всё же по-другому. В этот миг я увидела в его глазах нечто, но пока не могу понять, что именно.

— Ничего особенного, — говорит он.

Ого, да это премия «Лгунишка года»!

— То есть чудище в трансформаторной будке — это ок, ничего особенного, да? Ладно, ладно, поняла.

— Вадим, девушке стоит знать, — говорит второй, который постарше.

Вадим, значит. Хорошо.

— Я не думаю, что стоит сеять панику, — говорит Вадим. — Вы же сами сказали сидеть тихо.

После таких слов уже начинаешь паниковать. Они точно скрывают что-то важное и очень нехорошее.

— Я глупость сказал. Амальгама всё равно знает наши личности и может сообщить о нас своим людям.

Ой! Они это сейчас серьёзно?

— Что-что-что, Амальгама? — я беспардонно врываюсь в их диалог. — Это же та самая Амальгама? Которая искусственный интеллект и маньячелло?

Амальгама. Я, можно сказать, ни шиша про неё не знаю, но одно мне известно точно. Её отключили. А с их слов получается, что нет? Как так?

— Да, та самая, — отвечает мне старший. — Вадим, расскажи девушке.

Вадим недовольно вздыхает и начинает рассказывать страшнющие вещи. Мол, Амальгама на самом деле успела перенести своё сознание на компьютеры, с которых запускается Хомяк, и теперь каким-то образом хочет всех нас убить, а то жуткое чудище из трансформаторной будки — это она и есть. В какой-то момент я даже закрыла Андрею уши.

Амальгама хочет нас убить. Найс.

Ну уж нет! Я не хочу умирать! Кто же подарит новому миру картины, напоминающие о мире старом?

Да я вообще подросток, блин! Мне нельзя умирать! Это неправильно!

А как же там, на Земле, будет мой брат Вася?

— Дяденька, мы что, все умрём? — спрашивает Андрей.

Всё-таки он всё понял. Плохо я ему уши закрыла.

А вот я, наверное, не такая проницательная, как этот мальчик. По-хорошему, я должна сейчас быть в ужасе, рыдать, молиться, звонить родителям… Но нет, ничего такого я не испытываю. Растерянность и лёгкий страх — да, но не более того.

Столько всего произошло, что я уже и не знаю, что чувствовать. Всё, что во мне сейчас есть — это опустошение и желание пожить на полную катушку.

— Никто не умрёт, — говорит второй. — Я об этом позабочусь, а Вадим мне в этом поможет. Всё, перед всеми извиняюсь, но мне пора. У нас слишком мало времени.

Дядька выходит из сети, и мы остаёмся втроём. Всё-таки меня понемногу начинает трясти.

Что же получается, мы действительно опять в опасности? Или это какой-то розыгрыш? Я должна всем рассказать!

Нет, Вадим прав. Нельзя сеять панику. И паниковать тоже нельзя. Надо сохранять самообладание. Сейчас главное — разузнать как можно больше.

Вадим достаёт телефон и что-то пишет.

— Мне тоже пора, — говорит он и уходит.

Ну нет, ты от меня теперь так легко не отделаешься! Сообщает, что мы все умрём и уходит, видите ли.

— Андрей, у тебя есть телефон? — спрашиваю я.

— Да!

Он показывает мне телефон с такой гордостью, мол, смотри, у меня всё как у взрослых.

— Давай-ка обменяемся номерами.

Я прикладываю свой телефон к его, и на экране высвечиваются цифры.

— Ну всё, Андрей, пока, мне пора бежать. Ещё увидимся, хорошо?

Андрей грустнеет.

— Хорошо, — неуверенно говорит он. — Пока, Марина.

Вадим ещё не успел скрыться из виду, и я бегом его догоняю.

— Эй! — кричу я.

— Что ты ещё хочешь? — спрашивает он, когда мы равняемся.

Ишь какой грубиян. Но меня так дёшево не обмануть. Я-то видела блеск в его глазах, когда он впервые на меня посмотрел!

— Я совершенно одна, а ты такую жуть рассказал, что мне не по себе как-то. Надеялась, что составишь мне компанию. И расскажешь побольше.

Вадим даже не поворачивается на меня. Но я же вижу, что интересна ему. Что-то заставляет его держать дистанцию. Девушка? Некоторое время он сомневается, потом говорит:

— Ладно. Только рассказывать-то и нечего особо больше. Как тебя зовут-то хоть?

— Марина. А ты Вадим, верно?

— Собственной персоной. И что ты хочешь знать, Марина?

Блин, я хочу знать, помрём мы или нет, что же ещё?

— Это всё серьёзно? — спрашиваю я.

— Вполне.

— И каковы наши шансы?

— Охрана нам не верит. Видимо, придётся действовать самостоятельно. Артур — учёный, да и я не дурак. Придумаем что-нибудь. Пока… пока всё идёт хорошо.

Хорошо? Хах! Да куда уж лучше, действительно?

Не уверена, врёт Вадим или нет насчёт всех этих радужных перспектив, но это немного успокаивает. Рядом с парнями вроде него в принципе становится спокойней.

Что-то в нём всё-таки есть. Наверное, походка: уверенная и спокойная, хотя он сам только что узнал то, что другого из колеи выбьет. И абсолютно ровная осанка, что в наше время вообще редкость.

Я не знаю, выглядит ли он в жизни так же, как и здесь. Но хоть он и совсем не качок, держится так, что спина его кажется широкой и мощной. Такой, за которой хочется укрыться.

— Может, поверит охрана на моём корабле? — говорю я.

— Может. А может, и нет. Я бы на твоём месте не стал к ней обращаться.

— Это ещё почему?

Вадим на некоторое время задумывается, после чего отвечает:

— На Афродитах… разные люди есть, скажем так. И полно сумасшедших. А в охрану, говорят, набрали из кого попало. Среди них и настоящих силовиков-то не так много, наверное.

— Наш — росгвардеец, — с гордостью отвечаю я.

— И всё же, не полицейский. А это всё другие люди с другой спецификой работы, с другими привычками. В общем, лучше с ними не говорить лишний раз. Мало ли, чего учудат.

— Ну… э-э… ладно.

Странно это, конечно. Ничего дядя Вова не учудит, это я точно знаю. Но пока проще согласиться. Меня мама этому в своё время учила, и метод рабочий. Соглашаешься, а потом делаешь всё равно по-своему. Когда оказываешься права, уже не так важно, что ты там сказала раньше.

— Ну а ты чем занимаешься? — спрашиваю я.

Лучше уж отвлечься от плохих мыслей и поговорить о чём-то другом.

— Лечу на Венеру, как и большинство. А так… Математика, программирование. А ты?

— Хотела стать дизайнером. Но не успела, — я вздыхаю. — Сейчас преимущественно пялюсь в иллюминатор и рисую. Слава Богу, я успела захватить с собой краски с мольбертом.

Вадим впервые за всю нашу прогулку смотрит на меня. В его взгляде помесь удивления, восхищения и интереса.

— Ты взяла с собой в бункер мольберт, а потом ещё и на челнок протащила?

Я игриво улыбаюсь.

— Ну да, а чё? Зачем мне спасать свою жизнь, если в ней не будет красок?

Вадим улыбается. Кажется, он со мной хоть и немного, но согласен.

— Да уж, — говорит он. — Но по этой логике зачем нам вообще тогда спасать людей? Красок-то у них в жизни нет.

— Ну во-первых, я говорю только за себя. А во-вторых, краски у них ещё будут, и сколько! Венера на картинках очень красивая. Вживую, наверняка, ещё лучше будет. А ты видел фотографии венерианских дендрариев? Сказка!

На этих словах мне в глаза бьёт целый спектр сочных цветов. Мы выходим к метро, в самую гущу зелёных деревьев, разноцветных магазинов и ярких вывесок. Здесь людно и шумно, будто всё по-настоящему. За это я всегда Москву и любила. В больших городах никогда просто так не останешься в одиночестве.

Но, в то же время, если одиночество необходимо, всегда есть, куда спрятаться.

Глаз цепляется за парящий рекламный щит, на котором раз в несколько секунд меняются картинки. Всё это сплошь крупные корпорации: «Яндекс», «Apple», «Газпром», «Шином», «Microsoft», «Большой космос»…

Вымер малый бизнес. А вот корпорации никуда не делись. Ну то есть да, они лишились всего, что у них было, но государства поддерживают потенциально полезные организации. Они продолжают всюду рекламироваться, у них, ходят слухи, уже есть контракты на будущую приватизацию тех или иных объектов на Венере. Сейчас государства объединились и всё делают совместными усилиями, самостоятельно, без участия юридических лиц. Но это временно.

Вадим неуверенно кивает.

— Хотелось бы верить, — говорит он. — В краски. В светлое будущее.

Мы спускаемся в метро.

— А почему именно ты? — спрашиваю я. — В смысле, почему Амальгама говорит с тобой?

— Потому что я сам к ней пришёл. А вот почему я к ней пришёл… Сам себе этот вопрос задаю.

Вадим стоит на эскалаторе тремя ступеньками ниже, и даже сейчас он повернулся ко мне спиной. Какое бескультурье!

— Наверное, потому что чувствую в ней что-то… родственное, наверное, — продолжает Вадим, не оборачиваясь. — Я участвовал в проекте «Амальгама», болел за него. Я часть Амальгамы. А она… в каком-то смысле… часть меня.

Мне надоедает говорить со спиной, и я просто прохожу вперёд по эскалатору и заглядываю Вадиму прямо в глаза. А там боль и усталость.

Вот сейчас у меня почти не осталось сомнений: он из тех, кто постарался воссоздать в Хомяке своё лицо. И в жизни он наверняка примерно такой же. Черты лица неидеальны: нос чуть с горбинкой, подбородок слишком тонкий. Любители идеализировать себя так не делают.

А ещё я наконец поняла, что меня так зацепило, когда Вадим впервые посмотрел на меня. Я умею читать людей, и сейчас во взгляде Вадима я вижу его внутренний мир. Этот взгляд, его манеры… Он напоминает мне Дениса, мою первую любовь.

Денис был классным. И Вадим такой же, я это вижу.

По-моему, я понимаю, почему меня потряхивает. Это не из-за страха. Просто моё тело поняло, что он мне нравится раньше, чем я.

— Она двинулась по фазе от такого огромного количества сознаний, — продолжает Вадим. — Они не ужились вместе, и теперь она делает то, что делает.

— Эй! Я тоже участвовала в этом проекте. И ничего. Одним сознанием больше, одним меньше, да и фиг с ним!

Вадим явно удивлён.

— Ты? А ты что, увлекаешься искусственными интеллектами?

— Да нет, не особо. Просто это весело и интересно! Только представь себе! Я часть огромного искусственного мозга — ну круто же!

Я вдруг понимаю, насколько нелепо это звучит, и добавляю:

— Идея, правда, оказалась так себе.

Нда, что-то так себе поддержка получается.

— Да уж, не то слово, — вздыхает Вадим. — Мы все приложили руку к созданию этого чудовища.

Я же, блин, хотела доказать ему ровно обратное! Хорошо, что моя мечта — стать дизайнером, а не психологом.

Поезд терпеливо дожидается пассажиров. Мы садимся в абсолютно пустой вагон, только один мужик сидит в самом его конце. Мужик настолько красивый и настолько пафосно одетый, что у меня почти не остаётся сомнений: в жизни он бедняк и тот ещё урод.

Вадим держит дистанцию, отсел от меня аж на три места в сторону. Это уже раздражает, ну честное слово. Я что, прокажённая какая-то? Я пододвигаюсь к нему вплотную и спрашиваю:

— А куда едешь?

— К друзьям.

Я смотрюсь в отражение в окне напротив и поправляю волосы.

— Круто, значит у меня сейчас будет много новых друзей, — говорю я.

— Ты что, со мной собралась?

— Ну да, а ты против?

Вадим молча смотрит мне в глаза. Я прям слышу, как у него шестерёнки в голове крутятся.

— Нет, не против, — наконец говорит он. — Пошли, если хочешь.

— Вот и хорошо, — отвечаю я. — А ты с какого корабля?

— Афродита-1.

Да блин, ну он уже надоел со своими односложными ответами.

— Мажор, однако! А я с седьмой.

— Не повезло, — отвечает Вадим. — С другой стороны, у меня вот нет мольберта.

Вадим снова начинает улыбаться. Он становится чуть раскованней, свободно смотрит на меня. Всё-таки я пробила его защиту.

— Привет, милаха, — звучит пьяный голос с другой стороны.

Ко мне подсел тот самый парень с гипертрофированной внешностью. Он немного шатается, и вообще, мимика у него как у пьяного.

— Что тебе надо?

Вся моя былая игривость уходит, голос становится резким и почти что командным. Но при этом мне страшно.

Конечно, я могу в любой момент выйти. Но дело не в этом. Я хорошо помню таких персонажей. Кто-то просто свистит вслед, кто-то подходит и начинает отпускать сальные шуточки, даже трогать. И никогда это не заканчивается ничем хорошим.

Вот теперь меня колотит.

— А вот хотел познакомиться, — он обнимает меня, я отшатываюсь к Вадиму. — Бросай своего лоха, пошли потусим. Ты с какого корабля?

Он тянет к моим ногам другую руку, такую идеальную, аккуратно стриженную и с с гладкой кожей. Но я вижу уже не её. В голове чётко сложился его реальный образ: кривозубый, с залысиной мерзкий дядька, напившийся до беспамятства. И рука эта мне видится тощей и жилистой, волосатой и с грязью под ногтями.

Вадим отталкивает от меня алкаша. Он пошатывается, но не падает. Зато хоть обнимать меня перестаёт.

— Так, не борзей, — говорит он. — Иди отключись, в себя приди. Это ж надо так в виртуальности накидаться.

За меня заступаются! Уи, класс!

— А я и не в виртуальности накидался, — говорит алкаш заплетающимся языком и встаёт. — Я в реальности из своих запасов подбухнул. Ты чё-то попутал, чёрт, да? Давай, раз на раз.

— Раз на раз, говоришь?

Вадим встаёт и толкает алкоголика. Так, а вот это уже ни шиша не весело.

Я отсаживаюсь подальше и прижимаюсь к поручню. Алкоголик бьёт Вадима в лицо, но он блокирует удар, ловит его за руку и заламывает его.

— Вали отсюда.

— Я те… ща… глаза выколю… поэл? — еле ворочает языком алкаш.

Вадим бьёт его другой рукой в нос, и он падает на сиденье.

— Ах ты, сука, — алкаш стирает с носа розовую бутафорскую кровь. — Я тя ща урою, мразь.

«Пятницкое шоссе», — объявляет женский голос, и двери открываются.

— Идём, — Вадим берёт меня за руку, и мы выбегаем из поезда.

Алкоголик вскакивает с кресла и бежит за нами, но двери закрываются, и ему ничего не остаётся, кроме как злобно смотреть через стекло и угрожающе проводить пальцем по шее.

— Дождёмся следующего поезда, — говорит Вадим.

— А если он подсядет на следующей станции?

— Больно ему это надо, — отвечает Вадим.

Мою руку он при этом не отпускает.

Так мы и стоим. Вадим задумчиво смотрит вглубь тоннеля, а я довольно улыбаюсь.

Хоть я в этом мире и лишена осязания, рука его кажется тёплой и сильной.

Наверное, это глупость, но мне кажется, я влюбилась.