Археология Месопотамии

ПОСЛЕСЛОВИЕ

Эта книга — последняя по времени сводная работа по археологии одного из самых поразительных регионов древнего мира — Месопотамии, междуречья Тигра и Евфрата. С ним связывается ныне один из основных центров древнейших цивилизаций, здесь с наибольшей полнотой и четкостью прослеживаются пути сложения этих цивилизаций, оказавших решающее влияние на историческое развитие не только Ближнего Востока, но и всего Старого Света, более того — всего человечества. Когда говоришь о Месопотамии с прилегающими к ней районами Восточного Средиземноморья, неоднократно приходится прибегать к слову «первый». Первые поселки со сложившейся уже производящей экономикой, прежде всего с основными ее отраслями — земледелием и скотоводством. Первые обширные сельскохозяйственные территории в речных долинах. Первые попытки применения металла. Первые фундаментальные постройки. Первое колесо, а значит, первые повозки и первый гончарный круг. Первая в мире письменность. Первый эпос. Первые города, а значит, достаточно сложная уже социальная структура с появлением классов и сложением государственности. Особо подчеркну, что последние процессы, отражающие важнейшие закономерности общечеловеческого развития, протекали в Месопотамии сугубо самостоятельно, их определяли внутренние факторы, внутреннее общественное развитие, не усложненное решающими влияниями извне. Такой характер отмеченных процессов позволяет говорить о «первичных цивилизациях», число которых во всем древнем мире весьма ограниченно: в Старом Свете можно выделить четыре подобные цивилизации — шумерскую, египетскую, индскую и шаньского Китая, в Новом — две — мезоамериканскую и перуанскую.

И даже среди «первичных цивилизаций» шумерская, локализуемая в Месопотамии, может по праву рассматриваться как одна из древнейших. Хронологически она сопоставима лишь с египетской, а наиболее ранняя ее ступень — урукская — датируется второй половиной IV тысячелетия до н. э., что позволяет считать ее синхронной, а частично и предшествующей началу Раннего царства — первого государственного образования Египта. За ней же последовали три тысячелетия многообразного и сложного развития ряда народов, городов-государств, реже крупных, но недолговечных «империй», наконец, высокоразвитых, глубоко оригинальных, но взаимосвязанных первоначальным шумерийским импульсом культур. Все это составляет понятие древней Месопотамии.

И если сейчас определены основные контуры этого важнейшего для всей человеческой истории феномена, если плодотворно исследуется и непрестанно расширяется связанная с ним проблематика, то основная заслуга принадлежит здесь археологии. Не будет преувеличением сказать, что археология открыла Месопотамию современному человечеству и обусловила само возникновение связанной с ней проблематики. Для дописьменной Месопотамии, для изучения предпосылок, импульсов и путей сложения ее древнейшей цивилизации археологические материалы являются единственным видом источников. Для последующих периодов они сочетаются с письменными источниками, сочетаются «наровно», ничуть не утратив своего значения. Необходимо помнить, что и сами письменные источники истории древней Месопотамии, ныне уже многие десятки тысяч бесценных клинописных табличек, появились из-под лопаты археологов.

Раскопки в Месопотамии насчитывают уже около полутораста лет. Фактически здесь рождалась археология Ближнего Востока, здесь она прошла отнюдь не прямой и не легкий путь от бессистемной и часто разрушительной охоты за объектами (известный исследователь Ниппура Герман Гильпрехт метко охарактеризовал ее впоследствии как «систему антинаучного грабежа») до выработки подлинно научной методики, постоянного совершенствования ее и успешного применения при плодотворных исследованиях самых различных по своей специфике объектов. Многие из них привели к открытиям мирового значения. В целом же, повторяю, эти исследования открыли древнюю Месопотамию. И более того, они продолжают открывать ее, не только обогащая наши знания по известным уже периодам и историческим сюжетам, но и вскрывая совершенно новые периоды и сюжеты, новые пласты древнейшей истории этого удивительного региона.

Сейчас можно уже говорить об истории самих археологических исследований Месопотамии, истории сложной, противоречивой, яркой, а иногда и драматичной. В ходе этих исследований охваченная ими проблематика непрестанно расширялась. Предельно схематизируя ход этого процесса, можно отметить ретроспективный характер его развития. Первые раскопки Э. П. Ботта и Г. А. Лэйярда в 40-х годах прошлого века открыли миру ассирийскую культуру, и прежде всего культуру городов позднеассирийского периода VIII–VII вв. до н. э. (Дур-Шуррукина, Ниневии, Кальху). Это направление господствовало до 70-х годов XIX в. Открытия и отдельные раскопки более ранних — шумерских — памятников в этот период (работы В. К. Лофтуса в Варке и Ларсе, Дж. Е. Тэйлора в Уре и Эреду и др.) принципиальных изменений в подобную ситуацию не внесли: далеко не все объекты такого рода могли быть в то время идентифицированы и поставлены на определенное место в истории Месопотамии. Указанные работы были лишь заявкой на шумерскую проблематику, подлинная археологическая разработка и осмысление которой начались в 70-х годах XIX в. с раскопками Э. де Сарзека в Телло, широко осветившими абсолютно неизвестную ранее культуру Месопотамии III тысячелетия до н. э. С этого времени археология Шумера и Аккада обрела форму особого направления, которое развивалось наряду с археологией Ассирии и Вавилонии (резко обогащенной и поднятой на совершенно иной научный уровень раскопками Р. Кольдевея в Вавилоне и В. Андрэ в Ашшуре). Впрочем, и здесь можно отметить ретроспективный характер развития: вначале исследовались высокоразвитые классические шумерские города (Гирсу, Ниппур, Шуруппак, Ур, Урук, Киш и др.) и лишь в середине нашего века были открыты наиболее ранние памятники, связанные с шумерами и имеющие решающее значение для разработки вопроса об истоках их культуры (нижние слои Эреду, Хаджи-Мухаммед).

И, наконец, в 40-х годах XX в. оформилось еще одно направление археологии Месопотамии: целенаправленные исследования памятников дописьменных периодов. Особое внимание при этом обращено на становление и развитие производящих форм экономики, чрезвычайно раннее возникновение и быстрый прогресс которых в Месопотамии лежат в основе всего ее дальнейшего подъема вплоть до превращения в один из важнейших культурных очагов древней истории. И здесь первые находки появились уже в конце XIX в. (керамика нижних слоев Эль-Хиббы, Каркемиша и др.), в 1912–1914 гг. были открыты и замечательные материалы Телль-Халафа и Самарры, но определение их хронологии, культурной принадлежности и исторического места было тогда невозможно. Да и открыты они были случайно. Выделенная в 20-е годы убейдская культура IV тысячелетия до н. э. была сочтена первой ступенью развития Южной Месопотамии вообще, при этом она имела лишь верхнюю привязку (с хронологически следующей урукской культурой), нижней привязки не было вообще. Лишь двадцатисемиметровый зондаж на холме Куюнджик в Ниневии в 1931 г., а также раскопки Телль-Арпачии в 1933 и Телль-Хассуны в 1943 г. дали представление о последовательности культур дописьменной Месопотамии, о месте в этой последовательности отмеченных выше прежних находок и, в частности, о нижней хронологической привязке убейдской культуры. Вновь открытая хассунская культура VI тысячелетия до н. э. стала рассматриваться как первая раннеземледельческая культура Месопотамии, непосредственно сменившая временные лагери бродячих охотников. Но в последующие десятилетия исследования в Курдистане, в Синджарской долине, на Верхнем Евфрате и в Юго-Западном Иране заставили вновь пересмотреть, этот вопрос; углубить дату, начала ранг неземледельческих культур до VII и даже VIII тысячелетия до н. э. и выделить несколько ступеней их. развития, предшествующих хассунской культуре.

Это направление исследования приобрело сейчас особую важность, ибо именно оно должно объяснить само возникновение феномена Месопотамии. Но и другие направления разрабатываются с предельной активностью и в весьма значительных масштабах, особенно после включения в исследовательскую деятельность иракских и сирийских археологов. Фактически каждый год ознаменовывается новыми крупными открытиями. Фонд археологических источников непрестанно возрастает. И обобщающие труды по археологии Месопотамии быстро устаревают, требуют не только дополнений и расширения, но и изменений принципиального, концепционного характера. Так, достаточно полный для своего времени обзор древностей Двуречья, изданный Христианом в 1940 г.[11], представляет ныне интерес лишь для историографии рассматриваемого вопроса. Появившийся тридцать лет назад двухтомный труд крупнейшего исследователя Ближнего Востока Андрэ Парро[12] в ряде разделов полностью сохранил свое значение, но с момента его издания появились не только сотни важнейших новых памятников, но и целые новые разделы археологии Месопотамии, общее состояние которой заметно изменилось. Эти изменения определенным образом учтены в некоторых более поздних работах, однако авторы последних не ставили перед собой задачи полного обзора основных разделов данной проблемы и ограничивались выборочным рассмотрением отдельных памятников и направлений исследований[13].

Поэтому появление новой книги, специально посвященной общему обзору археологии Месопотамии на современном этапе ее развития, закономерно и весьма своевременно. Закономерно и то, что автором ее явился проф. Сетон Ллойд, около сорока лет отдавший археологическому изучению Ближнего Востока, и прежде всего Месопотамии, где им исследовались памятники, принадлежащие различным периодам и расположенные в различных районах. Уже в начале 30-х годов С. Ллойд ряд сезонов участвовал в раскопках раннединастических (III тысячелетие до н. э.) поселений в бассейне Диялы, далее же исследовал и более ранние памятники как в Южной Месопотамии (Эль-Убейд), так и в Северной (первое обследование Синджарской долины). После двух лет работ на одном из эталонных объектов ближневосточной археологии — многослойном поселении Мерсин в Южной Турции — С. Ллойд вернулся в Ирак, где начиная с 1940 г. провел ряд значительных исследований в содружестве с выдающимся иракским археологом, ныне покойным проф. Фуадом Сафаром. К югу от Багдада ими было раскопано поселение Укейр с последовательными слоями убейдской и урукской культур, а также культуры периода Джемдет-Наср. На севере, в районе Мосула, они провели широкие исследования упоминавшегося уже поселения Телль-Хассуна — эпонимного памятника одной из важнейших раннеземледельческих культур Северной Месопотамии. На юге С. Ллойд и Ф. Сафар после ряда неудачных попыток их предшественников осуществили чрезвычайно успешные раскопки Эреду — города, который сами шумеры считали древнейшим в мире, ставили его первым в списке своих городов, связывали- с ним само возникновение градостроительства и «снисхождение с неба царской власти». Последовательные слои Эреду от протоубейдской культуры конца VI — начала V тысячелетия до н. э. до развитой шумерской цивилизации середины III тысячелетия до н. э. превратили этот памятник в основной эталон для древнейших культур Южной Месопотамии и позволили по-новому рассматривать общую проблему происхождения шумеров и их культуры. В 50-е годы С. Ллойд, возглавив Британский археологический институт в Анкаре, руководил раскопками ряда значительных многослойных поселений энеолита и бронзового века Турции (Полатли, Султан-тепе, Бейджесултана).

Широкая полевая археологическая практика С. Ллойда безусловно отразилась и на настоящей книге. Автор стремится представить общее состояние археологической изученности Месопотамии, специфику археологических источников и роль их в изучении конкретных периодов как дописьменной, так и письменной истории региона. Предельно лаконично, но достаточно четко характеризует он основные раскопки, определяя тем самым степень достоверности и информативности их материалов. Значительное внимание уделено систематизации этих материалов, выделению категорий их, наиболее характерных для различных районов и этапов развития, а также таким собственно археологическим вопросам, как датировка этапов и создание сравнительно-хронологических схем с сопоставлением ряда региональных колонок. Многолетние работы автора в смежных с Месопотамией областях позволили рассматривать подобные вопросы на широком сравнительном фоне, с учетом материалов фактически всего Ближнего Востока. И соответствующие схемы С. Ллойда представляются весьма удачными. Синхронистические таблицы ныне сопровождают каждую обобщающую работу по первобытной археологии. Часто они чрезмерно усложнены, громоздки, перегружены излишними деталями и недостаточно достоверными данными.

В этой же книге такие таблицы предельно просты, хорошо продуманы, лаконичны и наглядны. К абсолютным датировкам автор подходит с совершенно оправданной осторожностью. Для дописьменных периодов он указывает неоднократно уже апробированные даты, опирающиеся на результаты радиокарбонного анализа, но без дендрохронологической поправки, которая потребовала бы для VII–V тысячелетий до н. э. неприемлемого удревнения всех определений в среднем на тысячу лет. Применение некалиброванных дат представляется мне совершенно правильным: именно такие даты находятся в закономерном соотношении с «исторической хронологией», т. е. датами, полученными на основании анализа появившихся в конце IV тысячелетия до н. э. письменных источников. Поэтому абсолютные хронологические рамки отдельных культур, предложенные С. Ллойдом, представляются в основном правильными. То же следует сказать и о хронологическом соотношении культур, об их относительной хронологии. Отмечу здесь правильную позицию, занятую автором в вопросе соотношения двух основных раннеземледельческих культур Северной Месопотамии — хассунской и халафской. Первоначальное заключение об их хронологической последовательности подверглось в последние годы неправомерному пересмотру с попыткой представить развитие этих культур в виде синхронного процесса (Дж. Меллаарт)[14], чему противоречат данные последних исследований, в том числе раскопок советской экспедицией в Ираке поселения Ярым-тепе II, где раннехалафский слой перекрывал позднехассунский[15]. И даже основываясь лишь на старых материалах (Хассуны, Арпачии, Гавры), С. Ллойд относит весь период развития халафской культуры к постхассунскому времени (табл. V).

Однако некоторые положения синхронистических таблиц настоящей книги дискуссионны, а иногда и ошибочны. Прежде всего это касается таблицы, представляющей ступени развития смежных с Месопотамией областей — Леванта, Анатолии и Ирана (табл. II). Она чрезмерно обобщена и схематична, различные территории и линии развития оказываются на ней совмещенными в пределах единых колонок. Так, восточно- и центральноанатолийские памятники Чайеню, Чатал-Хююк и Хаджилар включены в одну линию развития с сирийским поселением Мюрейбит, хотя последнее более тяготеет к сиропалестинской линии, которую правильнее было бы представить в виде особой хронологической колонки. Слишком схематично дана последовательность и древнейших иранских памятников; можно пожалеть, что автор не привел здесь хорошо разработанную и наиболее сопоставимую с месопотамской колонку многослойных поселений Дех-Луранской долины (Али-Кош, Шага-Сефид и др.), включающую ряд ступеней развития от VIII до V тысячелетия до н. э.[16]. На табл. V вызывает удивление отсутствие особой колонки загросских памятников, Джармо оказывается здесь в одиночестве и в отрыве как от предшествующей линии развития с рядом таких важных ступеней, как Карим-Шахир, Зави-Чеми, Гандж Дарех-тепе, так и от последующих памятников (Шимшара). Неубедительна и синхронизация Джармо с Умм-Дабагией, безусловно представляющей более позднюю ступень развития. То же следует сказать и о синхронизации основных памятников недавно выделенной самаррской культуры VI — начала V тысячелетия до н. э. — Телль ас-Саввана и Чога-Мами: синхронизация здесь возможна лишь частично, поскольку в Чога-Мами представлен лишь поздний этап указанной культуры, тогда как слои Телль ас-Саввана охватывают весь период ее развития, а самый ранний из них может с большим основанием, чем Джармо, синхронизироваться с Умм-Дабагией.

Но при всех этих дискуссионных моментах общая хронологическая схема книги представляется в основных своих звеньях правильной.

Не буду останавливаться на позитивных сторонах книги С. Ллойда: читатель сам убедится в широте охвата материала, в профессионализме. его подачи, четкости и логичности общей структуры. Коснусь лишь вопросов дискуссионных, вызывающих определенные возражения или не освещенных в книге совсем.

В книге нет раздела, посвященного истории археологических исследований Месопотамии, истории, как уже отмечалось, чрезвычайно интересной и поучительной. Автор сам отмечает это, отсылая читателя к другой своей книге — «Foundations in the Dust», где этот сюжет рассматривается специально. Но книга эта издана в 1947 г. (практически одновременно с превосходным очерком истории исследований в отмеченной уже выше книге Андрэ Парро). С тех пор в Месопотамии рядом экспедиций, в том числе и советской, проведены многочисленные раскопки, весьма интересные методически и значительные по результатам. Они охватывают все рассмотренные в книге периоды, начиная с появления и развития раннеземледельческих культур (исследования в Курдистане, Синджарской долине, районах Хатры и Самарры, наконец, раскопки самого С. Ллойда и Ф. Сафара в Эреду и др.) и до конца истории Ассирии и нововавилонского царства (раскопки в Телль эль-Римахе, реставрационные работы в Ашшуре, Ниневии, Нимруде, Вавилоне, огромные по масштабам кампании в зонах затопления Хамринского водохранилища и Евфратской ГЭС и др.). Эти работы вполне. заслуживают включения в историю исследований Месопотамии.

И, чтобы получить представление хотя бы об основных из них, читателю следует обращаться не к указанной работе 1947 г., а ко второму ее изданию, появившемуся уже после английского издания настоящей книги — в 1980 г. Но краткий очерк истории исследований был бы, как я полагаю, вполне уместен и в «Археологии Месопотамии».

Далее. В книге С. Ллойда дан относительно полный обзор археологических памятников и их материалов, но фактически в ней нет обзора археологических проблем, состояния их изученности и связи с общими проблемами истории Месопотамии. Лишь в отдельных случаях автор очень коротко останавливается на соответствующих вопросах (например, на вопросе происхождения шумеров). Несколько подробнее он коснулся их в другой своей книге — «Реки-близнецы», русский перевод которой был издан в 1972 г. Но следует полностью согласиться с проф. М. Дандамаевым, подчеркнувшим что и в ней «автор не дает глубокого исторического анализа событий, подлинной их оценки и не доискивается до причин социальных перемен»[17]. В полной мере это относится и к книге, рассматриваемой ныне. Коснусь здесь лишь некоторых общих вопросов.

Начну с проблемы «неолитической революции» — перехода от присваивающей экономики к производящей, явившегося прежде всего отражением закономерностей общечеловеческого развития и вызвавшего глубочайшие революционные преобразования в жизни общества. В подобном плане эта проблема в книге С. Ллойда не ставится (да и не упоминается вообще). Между тем археологические материалы Месопотамии чрезвычайно благодатны и важны для ее разработки. Существовавшее ранее предубеждение относительно мнимого отставания Двуречья в ходе этого процесса от сиро-палестинского региона ныне может быть с должными основаниями отвергнуто. В двух районах Месопотамии с достаточной четкостью прослеживаются и предпосылки «неолитической революции», и ее ход, и ее последствия. Один из них — горы и предгорья Загроса с отмеченными уже выше памятниками, документирующими последовательные ступени становления производящей экономики. С. Ллойд очень кратко отмечает исследование этого района, причем только в историографическом плане (лишь в этом же плане упоминается и «неолитическая революция»: автор ограничивается здесь приведением общих определений ее критериев Г. Чайлдом и Р. Брейдвудом, не останавливаясь ни на собственных представлениях об этой проблеме, ни на специфике документации ее материалами Месопотамии). Второй район — средний Евфрат, по непонятным причинам вообще не включенный в основную территорию Двуречья. Исследования на территории Сирии (особенно в зоне строительства Евфратской ГЭС) доказали распространение на этот район натуфийских традиций и развитие здесь поселений IX–VII тысячелетий до н. э. как с предпосылками, так и с наиболее ранними формами производящего хозяйства (Мюрейбит, Абу-Хурейра и др.). Поселения эти тесно связаны с сиро-палестииским очагом «неолитической революции» и по древности не уступают его памятникам[18].

Очень важны здесь первые находки подобного рода на территории, промежуточной между двумя названными районами (они появились уже после окончания работы над данной книгой). Это прежде всего замечательное поселение Телль-Магзалия, открытое советской экспедицией в Синджарской долине (Северо-Западный Ирак)[19]. Восьмиметровый слой его целиком относится к докерамическому неолиту И соотносится с поселениями второй фазы этого периода В сиро-палестинском районе (конец VIII–VII тысячелетия до н. э.). Внутри слой выделено не менее пятнадцати строительных горизонтов? В каждом найдены остатки больших (до 100 кв. м) прямоугольных домов с каменными основаниями стен, сохраняющими во всем слое преемственность в строительных приемах, планировке, деталях интерьера. Особый интерес представляет окружавшая поселение Стена из очень больших (свыше метра) каменных блоков. С северной стороны стена имела полукруглый выступ — бастион, с западной располагались ворота. Все это свидетельствует о прочной стационарности поселения и о хорошо выработанных уже строительных традициях, что могло быть обусловлено лишь развитием производящей экономики. Последнее подтверждается и комплексом находок, в котором наряду с охотничьими представлены и земледельческие орудия, а также и такими прямыми показателями, как зерна культурных злаков — пшеницы-однозернянки, карликовой пшеницы, многорядного пленчатого ячменя. И подобно синхронным поселениям Юго-Восточной Турции, здесь зафиксированы свидетельства древнейшего применения медных изделий. Найдены в Телль-Магзалйи и глиняные стилизованные женские статуэтки, столь характерные для раннеземледельческих культов. Керамики же нет, сосуды делались из камня и гипса.

Таким образом, все районы Северной, предгорной Месопотамии, обладавшие соответствующими экологическими условиями, были охвачены процессом становления производящих форм, экономией. Разработка этой проблемы является одним из важнейших вкладов археологии в изучение древней Месопотамии, в определение исторических причин, обусловивших само возникновение ее феномена.

Хронологически следующую проблему, также целиком базирующуюся на археологическом материале, составляет спуск древнейших земледельцев из предгорий, освоение ими долин великих рек и формирование месопотамской раннеземледельческой ойкумены. Здесь также чрезвычайно важны исследования советской экспедиции в Синджарской долине, где ею выделена культура Тедль-Сотто (конец VII — первая половина VI тысячелетия до н. э.) с полностью сложившимся уже, типично «долинным» раннеземледельческим комплексом (прямоугольные многокомнатные дома из глиняных блоков, зернохранилища, площадки для сушки зерна, многообразные земледельческие орудия, грубая и расписная керамика, зерно, погребения младенцев в урнах и пр.). Несмотря на появление керамики, сохраняется традиция производства каменных сосудов. И вновь здесь встречены изделия из самородной меди.

С этой культурой тесно связано и упоминаемое С. Ллойдом поселение Умм-Дабагия в районе Хатры, которое поэтому следует рассматривать не как единичный ранний памятник, не как экстраординарную факторию торговцев шкурами онагров, а как отражение наиболее раннего пласта раннеземледельческих культур должны Двуречья. Этот пласт явился основным компонентом в процессе формирования хронологически следующей, хассунской культуру[20], которая восприняла ряд его традиций, в том числе и традицию домостроительства. А это делает неправомерным старое заключение автора, о наличии в основании Телль-Хассуны остатков лагеря полубродячих охотников (слой I-а), повторенное в несколько смягченном виде и в этой книге. Следует подчеркнуть, что это заключение опровергнуто и фактически, поскольку стационарные многокомнатные жилые, постройки найдены в нижнем слое Ярым-тепе I, являющемся полным аналогом слою I-а Телль-Хассуны[21].

Несмотря на значительное внимание к архитектуре, планировке и оформлению поселений, общая проблема их эволюции, роста, распространения, усложнения их структуры в связи с социально-экономическим развитием населения Месопотамии в книге не ставится-Между тем материалы для плодотворной разработки этой проблемы здесь достаточно велики и весьма благодарны. Они позволяют проследить переход от единичных поселений предгорий типа Джармо и Телль-Магзалии к системе поселений долины с их структурным усложнением и намечающейся уже иерархией в период хассунской и самаррской культур, когда наряду с маленькими хуторами (верхний слой Телль-Сотто) существовали крупные и, очевидно, «базовые» поселки (Ярым-тепе I) и, наконец, экстраординарные поселения с укрепленными резиденциями вождей крупных племен и культовыми сооружениями (Телль ас-Савван). Эти процессы еще более активно протекали в последующие периоды и еще более рельефно документированы материалами халафской и убейдской культур. Для первой из них чрезвычайно важны исследования в последние годы разновеликих поселений: совсем маленьких — до 0,5 га (такие поселения раскопаны японской экспедицией в зоне Хамринского водохранилища), средних — около 1 га и очень крупных — свыше 4 га — с чрезвычайно сложной внутренней структурой. Последние две категории достаточно четко представлены поселениями Ярым-тепе II и III, раскопанными советской экспедицией. Оба они многослойны и позволяют проследить рост и совершенствование поселений вплоть до появления в них крупных построек, возможно, культового назначения (верхние горизонты Ярым-тепе II). В период убейдской культуры иерархия поселений становится еще более выразительной, а самые значительные из них и по размерам и по характеру застройки — прежде всего по наличию крупных культовых построек и целых их комплексов — могут уже именоваться протогородами: таковы на юге Эреду VII–VI с двумя группами храмов (VI–VIII и IX–XI), на севере — Гавра XIII с комплексом из трех культовых построек.

Эти археологические материалы отмечают последовательные ступени важнейшего процесса, закономерно приведшего в урукский период к появлению городов — одного из основных показателей сложения классового общества и государственности. К сожалению, повторяю, этот аспект исследования поселений остался не освещенным в книге С. Ллойда. Основное внимание в соответствующих главах (III и IV) уделяется двум категориям находок — архитектурным остаткам и керамике, чему подчинена и структура этих глав: эволюция каждой из этих категорий рассматривается изолированно (см. гл. IV), синтеза же археологических свидетельств поселений, а следовательно, и общей картины их развития фактически нет.

Заметно обедненным выглядит раздел, посвященный древнейшим погребениям Месопотамии. Он фактически ограничивается материалами позднеубейдских и урукских слоев (XII–VIII) Гавры. Помимо них лишь упоминаются находки в Телль ас-Савване и Арпачии. Между тем ныне материалы этой важнейшей категории археологических памятников заметно возросли. Советской археологической экспедицией найдены погребения всех исследованных ею периодов от докерамического неолита (Телль-Магзалия) до халафской культуры. Для последней зафиксированы многообразие и сложность обрядов (трупоположение в ямах и катакомбах, захоронение черепов, трупосожжение), что чрезвычайно важно для разработки общих вопросов истории населения древнейшей Месопотамии[22].

Следующая проблема — археология Шумера и Аккада — относится уже к началу письменной истории Месопотамии. Посвященные ей главы книги (V–VII) также являются прежде всего обзором хорошо подобранных и четко систематизированных археологических материалов. Но автор в предельно лаконичной форме касается здесь и некоторых общих вопросов, прежде всего крайне дискуссионного вопроса о происхождении шумеров и их культуры. Мне представляются совершенно оправданными крититическое отношение его к теориям (главным образом лингвистическим) прихода шумеров в Месопотамию извне (как и существования здесь дошумерского языкового пласта) и утверждение последовательности культурного развития и, главное, ритуальной преемственности начиная с убейдской культуры. Весьма существенным аргументом в пользу месопотамских корней шумеров являются и упоминаемые автором находки убейдских поселений на южном берегу Персидского залива, в Саудовской Аравии, Катаре и на Бахрейне. Важно отметить, что новые исследования этих материалов не только подтвердили принадлежность их отнюдь не раннему этапу развития Убейда, но и доказали происхождение последней из мастерских Эреду, Ура или Телль-Убейда, т. е. движение из Месопотамии на юг[23].

Необходимость учета при разработке шумерской проблемы прежде всего собственно месопотамских культур представляется ныне безусловной. С. Ллойд совершенно правильно включает в их число культуры не только южного, но и северного Двуречья, поскольку уже упоминавшееся движение на наиболее ранних этапах из предгорий в долину документируется достаточно четко. Но полагаю, что этот вопрос не может быть сведен к распространению халафской культуры, которое в Средней и Южной Месопотамии фактически не зафиксировано. Более перспективной представляется разработка общего вопроса о роли раннеземледельческих культур Северной и Средней Месопотамии, и прежде всего самаррской культуры, в формировании южных групп (Эреду, Хаджи-Мухаммед), традиционно связываемых с происхождением убейдской культуры.

С шумерской проблемой неразрывно связан и важнейший вопрос происхождения письменности, тем более ответственный, что письменность Урука IV и на нынешнем уровне наших знаний остается одной из древнейших в мире наряду с египетской Раннего царства, если не самой древней вообще. На пиктографические таблички Урука IV традиционно ссылается и С. Ллойд, допуская, правда, и более ранние ступени развития процесса, приведшего к их появлению и связанные с Уруком V и VI. Допущение вполне закономерное, хотя в указанных слоях самого Урука (ниже IV) прямых свидетельств предпосылок письменности нет. Но нельзя ограничиваться Уруком. Предпосылки представленной в нем сложившейся уже письменности отмечены ныне в ряде пунктов Месопотамии и прилегающих районов Ирана. Особый интерес представляют здесь так называемые «таблички со знаками», имеющие, по последним предположениям, метрологический характер и рассматриваемые как протописьменность. Они найдены в весьма ранних слоях (с середины IV тысячелетия до н. э.) по меньшей мере девяти поселений от Джебель-Аруды и Хабубы-Кабиры на западе до Годин-тепе и Тепе-Сиалка на востоке, Урука и Телль-и-Газира на юге[24]. Тем самым очерчивается ареал тех явлений поискового порядка, на базе которых возникла древнейшая письменность Урука (и, может быть, не только Урука: остается не ясным вопрос о каменной табличке из Киша с пиктографической надписью, которую А. Парро считал наидревнейшей[25]. С. Ллойд ее не упоминает). Автор настоящей книги справедливо предполагает определенную связь между письменностью Урука и Джемдет-Насра. Последняя же признается уже шумерской. А если так, то и отмеченный выше ареал табличек с протописьменностью оказывается в прямой связи с проблемой происхождения шумеров и решительно противоречит любым попыткам выводить их из какой бы то ни было далекой прародины.

Ярко и последовательно описывает С. Ллойд основные памятники и последующих за шумерским периодов — II тысячелетия до н. э. с его поразительной-динамикой, этническим и культурным многообразием, позднеасснрийского и, наконец, нововавилонского. Однако и здесь читатель получает определенное представление о результатах раскопок основных объектов, но далеко не всегда об общем характере и своеобразии культур старовавилонского и касситского периодов, митанни и хурритов. Среднеассирийский период представлен материалами соответствующих слоев Ашшура, но вопрос о раннеассирийском периоде и истоках ассирийской культуры остается фактически не освещенным. Очень скупо упоминаются лишь материалы нижнего слоя Телль-Римаха, относящиеся ко времени Шамши-Адада I (XIX — начало XVIII в. до н. э.), прежде всего архитектурные особенности его храма. Можно пожалеть, что не рассмотрена вся последовательность слоев этого замечательного памятника, чрезвычайно важного для разработки как отмеченного выше вопроса, так и общих вопросов развития культуры Северной Месопотамии (и прежде всего ассирийской культуры) на протяжении всего II тысячелетия и далее — в позднеассирийский период (огромный культурный слой Телль-Римаха содержит помимо раннеассирийского пласт периода Нузи, среднеассирийский и позднеассирийский пласты).

Автор предупреждает читателя, что территориально книга ограничивается в основном территорией Ирака, т. е. классическим понятием Месопотамии. В целом это определенным образом оправданно, ибо здесь своеобразие развития последней выражено наиболее четко и последовательно. Но в ряде случаев выход за пределы современной территории Ирака представлялся бы вполне целесообразным и даже необходимым. В книге фактически лишь упоминаются замечательные памятники Дех-Луранской долины Юго-Западного Ирана, непосредственно примыкающей к долине Тигра с востока. Между тем памятники эти, прежде всего многослойное поселение Али-Кош, дают важнейшую колонку последовательных слоев VIII–V тысячелетий до н. э., заметно пополняющую и укрепляющую всю хронологическую систему древнейшей Месопотамии. Фактически совсем не использован в книге огромный материал исследований в зоне затопления Евфратской ГЭС на территории Сирии (упоминается лишь поселение Мюрейбит IX–VII тысячелетий до н. э.). Материал же этот крайне важен для изучения всех периодов истории Месопотамии. Достаточно указать здесь лишь некоторые примеры. Докерамический неолит представлен в этой части долины Евфрата наряду с Мюрейбитом весьма интересным поселением Абу-Хурейра, оба же они крайне важны для разработки проблемы связи и соотношения Северной Месопотамии с сиро-палестинским очагом «неолитической революции». Особо отмечу, что оба поселения дают серию аналогов упоминавшемуся уже поселению Телль-Магзалия, исследованному советской экспедицией в Северном Ираке. Огромное значение для разработки проблем формирования города и цивилизации, а также и шумерской проблемы имеют исследования Хабубы-Кабиры-Юг — города второй половины IV тысячелетия до н. э. (древнейшего для этой части Месопотамии) с замечательными строительными комплексами и, главное, документами первой стадии развития письменности — табличками и буллами торгового характера. Весьма значительные аспекты отношений шумеров, а позже и ассирийцев с их северными соседями — аморитами, хеттами и т. д. освещаются материалами раскопок Телль-Селимкахийе и Телль-Фрая, причем в последнем открыты большие дворцовые и храмовые — комплексы, булла хеттского царя Хаттусили III и клинописные таблички среднеассирийского периода. Для аккадского, позднешумерского и старовавилонского периодов чрезвычайно важны материалы Мумбакуата, Телль-Куаннаса, Телль-Хадида, Телль-эль-Хаджа, наконец, Мескенеха, идентифицированного по аккадским табличкам как город II тысячелетия до н. э. Емар — один из важнейших центров торговли Восточного Средиземноморья с Месопотамией.

Хотел бы обратить внимание еще на одну группу памятников, чрезвычайно важных для разработки ряда крупных проблем истории Месопотамии, но исследованных лишь в последние годы и потому не освещенных в книге С. Ллойда. Я имею в виду многочисленные археологические объекты, раскопанные в упоминавшейся уже зоне Хамринского водохранилища к востоку от среднего Тигра. Этими объектами охвачен огромный хронологический период — от V тысячелетия до н. э. до средневековья. Сделан ряд уникальных открытий, подобных большому круглому зданию конца IV тысячелетия до н. э. с системой мощных кирпичных концентрических стен (не менее пяти), открытому японской экспедицией в седьмом слое поселения Телль-Губба. Для шумерийской же проблемы особый интерес представляют широкие раскопки убейдских поселений, прежде всего исследованного иракскими археологами поселения Толль-Абада[26]. Объект этот дал весьма четкую стратиграфию, позволяющую проследить формирование и развитие убейдской культуры, начиная с самой ранней ступени этого процесса. Последняя была до сих пор известна лишь на юге Месопотамии в нижних слоях Эреду, и именно «культура Эреду» представлена в древнейшем слое Телль-Абады. Второй ее слой соотносится со связующей ступенью процесса, также документированной ранее лишь на юге так называемой «культурой Хаджи Мухаммед» и соответствующими слоями Эреду (отмечу, что полная публикация этого замечательного памятника недавно осуществлена в Ираке)[27]. Наконец, третий слой относися уже к полностью сформировавшейся убейдской культуре. Подобная же картина представлена и на других убейдских поселениях Хамринской зоны. Это позволяет считать, что процесс сложения основной протошумерской культуры охватил значительную часть Месопотамии и носил безусловно местный характер.

Этот список мог бы быть заметно пополнен новыми материалами из различных районов Месопотамии. Каждый год приносит здесь новые значительные открытия. И все же книга С. Ллойда дает достаточно четкое представление о состоянии археологической изученности этого важнейшего региона, об основных группах археологических памятников последовательных хронологических периодов и о роли их в воссоздании истории Месопотамии.