Архимаг [СИ]

Глава 4

Конструкт экзекутора

Супрема

Отец Бронислав пригнулся, чтобы войти в низкий проём допросной камеры. Любят экзекуторы проработать антураж, этого у них не отнять.

Паладина встретил жутковатого вида каменный мешок.

Воображение сразу нарисовало тёмные века, замок какого-нибудь европейского барона, выточенные в скале пещеры, используемые заплечных дел мастерами…

Отступник был распят на вращающемся деревянном приспособлении, его лицо освещал неровный свет потолочной лампы. Всё-таки лампа, а не факел, ухмыльнулся про себя Бронислав.

Приблизился к заключённому.

Замер, скрестив руки на груди.

Пленник смотрел на Бронислава с неприязнью, в глубине его глаз плескалось страдание, перемешанное с ужасом. В углу комнаты шевельнулась тёмная фигура — экзекутор Йенс. Десятая ступень посвящения, один из самых изощрённых морфистов планеты. Конечно, создаваемые экзекутором сны имели свою специфику. Неокрепшему разуму делать там нечего, это полный край.

— А вы тут неплохо устроились, ваше величество, — произнёс Бронислав.

Король Фредерик, бессмертный датский правитель, молчал.

Ждал продолжения.

— Вы знаете, кто я? — вкрадчиво поинтересовался Бронислав.

— Разумеется, — растрескавшиеся губы пленника разлепились. Король разговаривал тихо, но с достоинством. — Отец Бронислав, цепной пёс Ордена Паладинов.

— Слава бежит впереди меня, — хмыкнул Бронислав. — Что ж, вы уже в достаточной мере насладились нашим гостеприимством, ваше величество. Пора поговорить о деле.

— Нет у меня с тобой никаких дел, — отрезал король.

— Явное заблуждение, — Бронислав был подобен скале. — И роковое для вашей династии.

Фредерик вздрогнул.

Бронислав отметил про себя признак слабости и продолжил:

— Вот я смотрю на вас, Фредерик, и знаете что приходит в голову?

Король не ответил.

— Зачем. — Продолжил Бронислав. — Зачем человеку вашего положения, удерживающего власть… сколько? Лет двести, наверное…

— Двести шестнадцать, — поправил король.

— Верно, — кивнул Бронислав. — Двести шестнадцать лет вы единолично правите Данией. Вступили в Евроблок, но это ничего не меняет. Так вот, зачем? Вас должен целиком и полностью устраивать существующий миропорядок. Инквизиция обеспечивает интересы таких, как вы. Мойры стоят на страже вашего спокойствия. И что вас не устраивало? Лобстеры недостаточно сочные?

— Тебе не понять, — огрызнулся собеседник.

— А я попробую.

Под сводами камеры наступило тягостное молчание.

— Бронислав, а тебе не приходило в голову, что перед лицом Кормчих все мы — обычная грязь? — Внезапно заговорил пленник. — И ты, и я. Все, кого мы любим. Никто не защищён. Создай любую гвардию, захвати любой артефакт — всё это не изменит правил игры.

Паладин внимательно слушал.

— Однажды я встретил женщину, — в голосе короля прозвучала горечь. — Хотел сделать её своей королевой… А потом выяснилось, что она происходит из семьи отступника. Эти уроды не просто отредактировали судьбу её отца, они показательно исковеркали линии всех родичей. Чтобы он видел. Понимаешь, Бронислав?

Паладин ответил не сразу.

— Я знаю, о ком вы говорите, ваше высочество. А вам известно, что Род этого человека разрабатывал смертоносный вирус, способный уничтожить человечество? Две трети его, как минимум.

Король пожал плечами.

— Вы этого не знаете, — сказал Бронислав, — потому что факт засекречен.

— Не думаю, что участвовали все.

— Ваша несостоявшаяся супруга участвовала, — Бронислав смотрел на Фредерика жёстко, без капли жалости. — Она отвечала за эксперименты над животными и… людьми. Честно говоря, не думаю, что она видела разницу.

— Не смей! — вскричал король. — Не смей так о ней говорить!

— Смею, — заверил Бронислав, — потому что обладаю фактами. А теперь, ваше величество, мы перейдём к сути моего предложения. Ваша судьба уже решена, в неё внесены соответствующие изменения. Запущен необратимый процесс. Но вы можете спасти своего наследника, принца Альберта, и всех, кто вам дорог. Династия перестанет существовать, ваш Род отправится в изгнание. Но все выживут и получат шанс на грядущее возвышение. Если, конечно, не повторят ваших ошибок.

— И как я могу тебе верить?

Бронислав хмыкнул:

— Да всё просто. У вас нет козырей, ваше величество. Долго молчать вы не сможете, у нас большой опыт в развязывании языков. Умрёте и потащите за собой на дно весь Род. А так — хоть какая-то альтернатива.

Король уставился на Бронислава тяжёлым взглядом.

— Чего ты хочешь, инквизитор?

— Имена, связи. Я знаю, что за вашими решениями в этом веке стоял один из тронутых. Знаю, что там целая организация. Сдаёте мне всех — выигрываете будущее для своей семьи.

По внутреннему времени Бродяги прошло три с половиной часа.

Все бытовые приборы функционировали исправно, свет включался, вода текла из кранов. Сам домоморф при этом не вступал с нами в диалоги, не перестраивал интерьеры и не выполнял приказы. Значит, чужие блокировали не все механизмы, а только их часть.

Наконец, голос прогрохотал:

— Разрешение на визит получено. Машина, которую вы называете домоморфом, останется здесь, чтобы гарантировать вашу честность. Проход только для посла.

От такого поворота охренели все.

Прежде всего я.

— Я должен выйти из машины? — переспрашиваю, уже догадываясь об ответе. — А мои спутники останутся здесь?

— Совершенно верно, — пояснило окружающее пространство.

Здорово.

Демоны что угодно могут выкинуть. Особенно в том случае, если увидят во мне божественную кровь. Иванов — тёмная лошадка. Парень мировой, но если ему взбредёт в голову свалить без меня… Понятия не имею, как отсюда выбираться. Чтобы попасть к земным Вратам, надо знать направление и уметь ориентироваться в Пустоши. Бродяга справился, но у меня нет в голове компьютера и радара.

И тут я вспомнил, что с бароном остаётся Вжух.

Посылаю питомцу нужные образы, и тот быстро всё схватывает. Дескать, присмотрю. И сделаю всё, что от меня зависит, если этот тип попытается улизнуть.

Я, конечно, не уверен, что Вжух справится.

Дар Иванова выходит за грани разумного, тем более он на своей территории.

В мои размышления вмешался Древний:

— Пока ты не вернёшься, Гримаун, системы домоморфа будут отключены. Никто не сможет покинуть эти земли без тебя.

Бросаю взгляд на Иванова.

Мой спутник ничего не говорит, но я понимаю, что бросать меня в мире Предтеч он не собирался. Я хорошо разбираюсь в людях, не тот случай.

— Что ж, — я встаю с кресла. — Придётся идти одному.

— Бродяга, выпусти нашего гостя, — попросил барон.

Домоморф, разумеется, не ответил.

За панорамным окном гостиной образовалась терраса, в дальней части которой я увидел выход на лестницу. Мы всё ещё парили над степью, не касаясь земли.

— Меч не возьмёшь? — уточнил Иванов.

— Сомневаюсь, что он мне поможет.

На террасе повеяло ароматами разнотравья. Лёгкий ветерок тронул мою кожу, принёс давно забытые воспоминания о боевых походах.

Лестница спускалась прямо в траву.

Металлическая, в один пролёт.

Простые штаны, ботинки, рубашка. Никаких вещей, оружия. Всё это мне казалось бесполезным, никчёмным. Отойдя на десяток шагов от домоморфа, я обернулся и увидел странную картину. Зависшее над степью обтекаемое веретено серебристого цвета, со вставками окон и выдвинутой террасой. Возникало чувство, что машина держится на одном-единственном лестничном пролёте, но то была оптическая иллюзия.

Хотя…

Почему мне это кажется странным?

Не менее дико выглядит вращающая рукавами масляная спираль с радужным переливом, вмонтированная в предзакатное небо. Гигантская вертикальная спираль. Будто украденная чужая галактика, прибитая к небосклону невидимыми гвоздями.

Я двинулся в сторону спирали.

Трава вымахала по пояс, зелёные стебли хлестали по рукам, идти было непросто. Чутьё подсказывало, что в окрестностях хищников не наблюдается.

— Сейчас ты войдёшь в портал, — раздался всепроникающий голос. — Там тебя встретят, посол. Выполняй все инструкции, не отклоняйся от маршрута.

— Есть ограничения по времени? — уточнил я.

— Никаких. Пока мы не придём к соглашению.

По мере приближения к порталу я понимал, что это — не обычный Разлом. И вообще не Разлом. Передо мной простирались именно Врата, но их внешний вид отличался от гейтов, к которым я привык. Никаких сооружений, укреплений, боевых машин, охраняемого периметра. Обсидиановых шпилей тоже нет. Да и полярное сияние классических Врат резко контрастировало с рукавами радужной «галактики».

И всё же мне показалось, что справа, на фоне сумеречного неба вырисовываются очертания… Башни? Обелиска? Чего-то зыбкого, грозного и внушающего опасения. Возможно, именно там и засел Древний, выдернувший нас из многомерности и взявший под контроль Бродягу.

Напитав мышцы силой, я ускорился.

Сначала перешёл на быстрый шаг, затем побежал.

Врата находились слишком далеко, а Страж Пределов не удосужился подпустить нас поближе. Если топать в обычном ритме, можно убить полдня, чтобы достичь портала.

Я ожидал, что Древний сделает мне замечание или попытается остановить, но окружающее пространство осталось безучастным.

Я вбежал в спираль — и мир перевернулся.

Воздух сгустился до состояния черной смолы, обволакивая кожу ледяной липкостью. На миг я ослеп — не от тьмы, а от вспышек чужого света, пронзающего веки. Когда зрение вернулось, я стоял на мостовой, вымощенной плитами цвета запёкшейся крови.

Город.

Он вздымался в ночи, как кошмар, вырезанный из реальности. Башни — нет, не башни — выросты из черного камня, испещренные мерцающими прожилками, уходили ввысь, теряясь среди клубящихся туч. Их очертания были неправильными, будто архитектор страдал от припадков безумия, скрещивая готику с чем-то… живым. Окна — если это были окна — пульсировали тусклым бирюзовым светом, словно за ними шевелилось что-то огромное и неспешное.

Над всем этим висело небо.

Не то, что я знал.

Звезды здесь были чужими. Они складывались в узоры, напоминающие то ли руны, то ли оскалы чудовищ. Две луны — одна мертвенно-белая, с сетью чёрных трещин, другая — багровая, как затянувшийся шрам — плыли в разных направлениях, отбрасывая на город двойные тени. Они не освещали, а искажали, растягивая очертания зданий в неверных пропорциях.

Воздух был насыщен запахом — металла, влажного камня и чего-то ещё, чего я не мог определить. Что-то сладковато-гнилостное, щекочущее ноздри и заставляющее сжиматься желудок.

Где-то вдали, за поворотом улицы, раздался звук — не голос, не шаги, а нечто среднее между скрежетом и шёпотом. Я замер, чувствуя, как по спине пробежал холодок.

«Добро пожаловать», — казалось, прошептали стены.

Но никто не вышел меня встречать.

Город ждал.

И наблюдал.

Присмотревшись, я осознал, что меня смущает. Не только пропорции и архитектура на стыке биомеханики с мегаломанией. Отсутствие живых существ. Город был пустынным, безжизненным. Окна домов, если их так можно назвать, не светились. Я не слышал звуков. Возникло ощущение вымершего поселения… но нет.

Город был живым.

— Добро пожаловать в Бастион, — со мной заговорили здания, мостовая, каждый камень. Заговорили тихо, но снова возникло ощущение, что голос слышится в голове. — Это наделённый разумом Город-Охотник, он сожрёт тебя, если почует неладное. Или воспримет приказ.

Передо мной из ночных теней сплелось новое существо.

Древний возник из самой тьмы — не шагнул, не вышел, а сложился из чёрных складок пространства, будто ночь сама сжалась в форму. Предтеча был вдвое выше меня, его силуэт вытягивался неестественно, словно тень, брошенная под косым углом.

Сначала я разглядел одежду — нечто вроде длинного, ниспадающего плаща, сотканного из призрачной ткани. Материя шевелилась сама по себе, то сжимаясь, то расползаясь, как дым. Под складками угадывались очертания тела — узкого, угловатого, с чем-то змеиным в изгибах.

Затем — лицо.

Если это можно было назвать лицом.

Вытянутый овал, покрытый тёмной, почти чешуйчатой кожей. Глаза — узкие, вертикальные зрачки, мерцающие холодным жёлтым светом, как у рептилии, застигнутой в темноте. Ни носа, ни рта — только гладкая, безликая плоскость ниже глаз. Но когда оно заговорило, пространство под подбородком раздвинулось, обнажив ряд тонких, почти прозрачных щупалец, шевелящихся в такт словам.

— Гримаун.

Голос был низким, многослойным, словно несколько существ говорили в унисон, слегка расходясь во времени.

— Ты опоздал.

Я не стал оправдываться.

— Меня не предупредили о сроках.

Щупальца под подбородком сжались, затем снова разошлись.

— Следуй.

Оно развернулось — не всем телом, а частями, будто его кости были гибкими, как у змеи. Плащ взметнулся, и на мгновение я увидел спину — не гладкую, а покрытую чем-то вроде вторичных конечностей, спрятанных под тканью. То ли крылья, то ли дополнительные руки, свёрнутые в плотные жгуты.

Мы двинулись вперёд, но через несколько шагов пространство изогнулось.

Воздух загустел, стены домов поплыли, растягиваясь в бесконечные чёрные полосы. Я почувствовал, как что-то давит на виски — не боль, а скорее нарастающее осознание, что мир вокруг — всего лишь тонкая плёнка, и сейчас она порвётся.

И порвалась.

День.

Я зажмурился от внезапного света. Когда открыл глаза — передо мной был уже другой город.

Красное солнце висело в небе, как раскрытый глаз. Его свет не согревал — он обжигал, неестественно яркий, заставляя тени сжиматься у основания зданий. Воздух был сухим, пахнущим пеплом и озоном.

Город простирался передо мной — уже не готический кошмар, но не менее чуждый. Здания здесь были монолитными, словно вырезанными из единого куска чёрного камня. Их стены искрились — не отражали свет, а поглощали его, отливая глубоким багровым оттенком.

А в центре…

Оно.

Здание, которое нельзя было назвать ни дворцом, ни храмом. Оно нарушало пропорции — слишком высокое, слишком узкое, слишком неправильное. Его стены сужались кверху, но не в пик, а в нечто плоское, будто верхушка была срезана чем-то невообразимо острым. По поверхности ползли узоры — не высеченные, а живые, словно под камнем шевелились черви.

— Цитадель Первого Слова, — прошипело существо, не оборачиваясь.

Его тень, падающая на мостовую, была не его.

Она шевелилась сама по себе.

— Они ждут.

Мой разум зацепился за это «они».

Похоже, со мной будут вести переговоры несколько Предтеч. Не король или представитель этих демонов, а некий совет.

Да уж, чужеродность этого мира просто зашкаливает.

Жутко представить, из чего и во что эволюционировали Предтечи за миллионы лет своего существования.

Врата Цитадели разверзлись перед нами беззвучно — каменные плиты не сдвинулись, а растворились, как дым в воде. За ними зиял проход, обрамленный пульсирующими венами, вросшими в стены. Эти жилы бились в такт неведомому ритму, излучая тусклое лиловое свечение.

Древний скользнул вперёд, его плащ перетекал по ступеням, словно жидкая тень. Я последовал, чувствуя, как воздух внутри здания густеет, наполняясь запахом статики и чего-то древнего — как страницы фолиантов, пролежавших в склепе тысячелетия.

Лестница вела вверх по спирали, но ее геометрия обманывала глаз — пролёты то сужались до щели, то разверзались в пустоту, где внизу клубился туман, мерцающий, как гниющее светлячковое болото. Стены были покрыты барельефами, но не из камня — из чего-то, напоминающего застывшую плоть. Сюжеты на них двигались, перетекали друг в друга, изображая то ли историю, то ли пророчество: города, рушащиеся в бездну, существа со слишком многими конечностями, сплетающиеся в ритуальном танце, и нечто в центре всего — чёрное, бесформенное, но осознающее.

Наконец, мы достигли двери.

Она была круглой, как иллюминатор, но по краям ее обрамляли щупальцеобразные наросты, сжимающиеся и разжимающиеся в медленном, мерзком ритме. Древний приложил к поверхности не руку, а один из скрытых под плащом придатков — и створки распустились, как ужасный цветок, открывая проход в зал.

Зал Совета.

Мое дыхание застряло в горле.

Пространство внутри было шире, чем позволяли наружные стены Цитадели — стены раздвигались в бесконечность, теряясь в туманной дали. Потолка не было — вместо него зияла воронка из чёрных облаков, кружащихся вокруг кроваво-красной точки, похожей на недоразвитое солнце.

Но главное — окна.

Их было три, и каждое показывало разный мир.

Первое — океан из жидкого металла, где вдали извивались тени существ, похожих на угрей, но слишком больших, слишком сложных по строению.

Второе — пустыню из костей, где ветер шевелил черепа, складывая их в узоры, напоминающие письмена.

Третье — ничто. Абсолютную черноту, в которой иногда вспыхивали звёзды, но не круглые — угловатые, как кристаллы.

И перед этими окнами они ждали.

Трое Древних.

Первый сидел на чем-то вроде трона, но трон был живой — масса бледных, переплетённых конечностей, медленно шевелящихся под ним. Сам он напоминал человека, но только если бы человека растянули — слишком длинные руки с лишними суставами, лицо без рта, с закрытыми веками. Но когда он повернул голову, веки разошлись, открывая не глаза — провалы, в которых мерцали крошечные галактики.

Вторая парила в воздухе, не касаясь пола. Её тело было прозрачным, как стекло, но внутри переливались органы — не человеческие, а геометрические, кристаллические. Её голова вращалась медленно, без остановки, и на каждом «лице» были разные черты — то женские, то звериные, то нечто вовсе без формы. У меня было инстинктивное понимание, что передо мной тварь женского пола, хотя это не казалось очевидным.

Третий…

Он был ближе всего к кошмару.

Массивный, неправильной формы, словно несколько существ спаялись в одно. Его кожа (если это была кожа) шевелилась, как поверхность кипящей смолы, временами открывая глаза, рты, когти, которые тут же исчезали. У него не было ног — вместо них щупальца, уходящие в пол, сливаясь с самим зданием.

— Гримаун.

Их голоса слились в один — звук, от которого задрожали кости.

— Мы увидели и измерили тебя.

Третий Древний придвинулся, и я заметил, как его грудь раскрылась, обнажая пустоту — и в этой пустоте плавало нечто, похожее на зародыш со слишком многими глазами.

— Но теперь ты здесь.

Вторая Древняя повернула ко мне одно из своих лиц — на этот раз безглазое, с бесконечно глубоким ртом.

— И мы можем начать по-настоящему.

Воздух загудел, наполняясь давлением, как перед грозой.