Архитектор Сталина: документальная повесть

Глава VIII Последний этап

До середины марта 1953 года Мержанов содержался в иркутской тюрьме. Талантливого архитектора зачислили было в отряд заключенных, отправляющихся на лесоповал. Однако медицинская комиссия, учитывая солидный возраст Мирона Ивановича, травмы головы и левой руки, освободила его от этой тяжелой работы, хотя еще не определила, что у него начальная стадия туберкулеза легких. А потом случилось так, что счастливая судьба опять привела его к любимому архитектурному творчеству в Красноярске.

Он представлял древний Красноярский край Берендеевым царством с девственной, дремучей тайгой, драгоценными ископаемыми, с обилием птиц, пушных зверей в тайге и тундре, а в могучем Енисее — рыбы. Ему виделись давние обитатели тех мест людьми свободными, независимыми, не знавшими притеснения, верноподданности, которые дружно занимались охотой, рыболовством, а в бескрайней тундре — оленеводством, то есть жили сами по себе, были вольными детьми величественной природы. И при этих романтических иллюзиях Мирону Ивановичу, конечно, было известно, что еще в 1628 году в этом краю непуганых птиц и зверей возник острог Красный, сначала как военное укрепление, которое с годами превратилось в тюрьму, а поселение вокруг него стало называться Красный Яр, а потом короче — Красноярск. Острог к тому времени уже не вмещал арестантов, и они, звеня кандалами, проторили тракт до Енисейска, Туруханска, до самого Ледовитого океана. В 1735 году через Красноярск прошел Московский тракт, а в 1895 году — Сибирская железная дорога. Красноярск сделался центром золотопромышленности и местом ссылки, точнее пересыльным пунктом, откуда заключенные двигались дальше, расселяясь, зачастую на погибель, по всему Енисею. Побывали в этих суровых местах народовольцы, эсеры, социал-демократы, большевики, среди которых Сталин, Свердлов и другие вожди-революционеры. А когда в октябре 1917 года власть переменилась и «кто был ничем, тот стал всем», новые правители погнали в этот край тех, кто их гнал прежде, а заодно, перестраховки ради, людей «из бывших» и тех, кто внушал хоть малейшее подозрение, хотя и был совершенно невиновен.

Мирон Иванович не мог не знать, что за десять лет до него в Красноярске не по своей воле жил удивительный человек, ученый-медик и монах Валентин Феликсович Войно-Ясенецкий, в монашестве Лука. В юности он увлекся медициной, стал врачом и, видимо, до конца дней был бы верен только одной этой профессии, если бы не большое горе: умерла его жена, оставив четверых детей. Потрясенный муж и отец решил посвятить себя Богу и так истово отдался вере, что в возрасте сорока шести лет, в 1923 году, был рукоположен в епископы. Но и медицины не оставил, сделался прекрасным хирургом и педагогом, одним из основателей Ташкентского медицинского института. Он был очень нужен молодой советской стране как человек в белом халате, стоящий часами за операционным столом и возвращающий к жизни людей, и чрезвычайно вреден в роли духовного пастыря. А черную рясу на белый халат он менял только в операционной, даже преподавал студентам в монашеской одежде. Вот и отправляли его время от времени в изоляцию: то в тюрьму, то в ссылку. Но и в ссылке он продолжал совмещать свою деятельность. В Красноярске во время войны как хирург высшего класса проводил самые сложные операции в госпитале № 1515, разместившемся в помещении школы № 10, работал консультантом по гнойной хирургии в госпиталях края, а как епископ совершал литургии в храме Николаевки — пригорода Красноярска. И в школе №, 10 и в храме побывал Мержанов, дивясь сходству своей судьбы с судьбой Войно-Ясенецкого. Обоих правительство то ласкало, то карало, получили одинаковый срок и заканчивали его в одном городе, оба увлекались рисованием, и епископ был хорошим рисовальщиком. Совпадения продолжались и позднее: Войно-Ясенецкий удостоился Сталинской премии, правда, уже после ссылки в 1946 году за книгу «Очерки гнойной хирургии», оба умерли, перешагнув через 80-летие, сыновья обоих стали профессорами, у Войно-Ясенецкого — профессором медицины, у Мержанова — архитектуры. Но встретиться этим ярким личностям не пришлось. Войно-Ясенецкий был возведен в сан архиепископа Симферопольского и Крымского и умер в 1961 году. А Мержанов с присущей ему энергией внес весомый вклад в развитие Красноярской архитектуры, в превращение проектного института «Красноярскгражданпроект» в гордость страны. Об этом периоде творчества архитектора написали его сын и внук:

«Случилось так, что последние три года ссылки Мирон Иванович провел в Красноярске, известном как крупнейший центр Восточной Сибири. Судьбе было угодно прибавить к назначенному сроку еще четыре года жизни в этом городе, но это были годы уже свободной организационной и творческой работы. Мержанову удалось многое там построить и на протяжении нескольких лет довелось возглавлять вновь созданный коллектив Красноярского филиала центрального института „Горстройпроект“ (впоследствии „Красноярскгражданпроект“) с более чем тысячным коллективом, который он оставил лишь в 1960 году после выхода на пенсию.

То, что Мержанов оказался в Красноярске, произошло по воле случая. По инициативе „товарища Берия“ назначенный архитектору десятилетний срок должен был продлиться ссылкой в восточные районы страны. На этот счет существовала специальная директива, действовавшая даже после бесславного заката карьеры сталинского министра. Поэтому в октябре 1953 года, спустя полгода после смерти Сталина и через несколько месяцев после ареста Берия, Мержанов находился в красноярской пересыльной тюрьме и ждал своей дальнейшей участи. А его, как и пару лет назад, вполне могли направить на лесоповал, только теперь уже на север Красноярского края. Естественно, что он стремился использовать любой шанс, чтобы оказаться хотя бы в более или менее цивилизованном месте. Не будем забывать, что ему в это время уже исполнилось пятьдесят восемь. И однажды он сделал решительный шаг: написал каллиграфическим шрифтом на кусочке ватмана сведения о себе и попросил корпусного (была такая тюремная должность) передать записку начальству. И опять помог случай. Краевая проектная организация должна была сделать какой-то проект для стройотдела краевого управления МВД, но не укладывалась в срок. Возможно, не хватало нужных специалистов. Вот в это время и оказалось послание Мержанова в нужных руках и в нужном месте. К главному инженеру крайпроекта Ю. И. Шаповалову пришел начальник стройотдела краевого управления МВД с претензией: „Что же ты, Юрий Иосифович, никак не можешь сделать для меня проект? Срочно нужно, начальство требует“. Шаповалов что-то стал объяснять на счет кадров. Начальник стройуправления прервал его: „Есть у меня архитектор. Сделаешь проект в срок — дам тебе его“. И показал ему клочок ватмана. Шаповалов взглянул на него и все понял.

Так Мирон Иванович Мержанов попал в проектную контору „Крайпроект“ и стал работать в качестве ссыльного архитектора.

В это же время и на тех же правах в Красноярске находился Геворг Барсегович Кочар — известный армянский архитектор, автор многих построек в Ереване, в том числе кинотеатра „Москва“, справедливо считающимся одним из лучших зданий столицы Армении. Он имел значительно больший, чем Мержанов тюремный „стаж“, исчисляющийся восемнадцатью (!) годами. Мирон Иванович близко знал его еще с довоенного времени: Георг Барсегович был членом Правления Союза архитекторов СССР. Их теплая встреча в Красноярске завершилась деловым содружеством, в результате которого Кочар впоследствии стал главным архитектором города, а Мержанов — главным архитектором „Крайпроекта“.

После реабилитации, проведенной правительством Н. С. Хрущева, наступил новый период в жизни и творчестве Мержанова. Годом раньше, еще будучи подневольным главным архитектором, он отметил свое шестидесятилетие. Теперь же, в результате коренного изменения внутренней политики в стране, стало ясно, что талант Мержанова, его громадный опыт в решении самых разнообразных задач во многих жанрах архитектуры и в области руководящей работы требуют для него иного статуса в административной иерархии. В один прекрасный день он (заметим, беспартийный) был вызван в Красноярский крайком КПСС, где ему было поручено сформировать Красноярский филиал центрального института „Горстройпроект“. Вскоре в Красноярск приехал и директор этого института С. И. Колесников, тоже хорошо знавший Мирона Ивановича не только по его постройкам, но и по совместной работе в довоенной Москве. В результате активных действий директора численность института за год была доведена до тысячи сотрудников. По тем временам для города с менее чем полумиллионным населением это была весьма немалая цифра.

О „Красноярскгражданпроекте“ следовало бы написать книгу. И не только по той причине, что, будучи крупнейшей проектной организацией Восточной Сибири, институт разрабатывал проекты жилых и общественных зданий огромного по территории региона, лежащего между Обью и Байкалом, между Саянами и Карским морем. Сама история создания института в Красноярске силами известных архитекторов (к тому же, оказавшихся здесь не по своей воле) за короткий срок и без каких-либо организационных проволочек — прецедент, заслуживающий внимания не только историков архитектуры, но и тех, кто занимается проблемами географии, демографии, экономики, социологии Восточных регионов страны в постсталинскую эпоху.

Что же сделал Мирон Иванович в Красноярске как архитектор, не организатор, а творческая личность? Надо заметить, что, освоив принципы классического наследия и опробовав их на ряде крупных построек Кисловодска, Сочи, Комсомольска-на-Амуре, он не отказался от „классики“ и в первых красноярских объектах. Из всех его построек в первую очередь следует выделить монументальное здание Дома Советов. Оно имеет мощный, ярко выраженный главный фасад, обращенный на центральную площадь города. Помимо декларированного местоположения здания, существует еще одна более объективная причина явного выделения главного фасада: здесь проходит проспект Мира (центральная магистраль города), и его удельный вес по отношению ко всем соседним улицам чрезвычайно велик. Кроме того, Дом Советов стал последним штрихом в завершении ансамбля площади, который начал формироваться еще в довоенные годы с постройкой здесь здания Управления Красноярской железной дороги, а также с ландшафтным решением городского парка культуры и отдыха.

В числе объектов, выполненных Мержановым с использованием тех или иных концепций освоения классического наследия, — кинотеатр „Совкино“ и здание Центрального райкома КПСС. Здание кинотеатра — интересный пример, демонстрирующий попытку архитектора выполнить проект фасада с использованием ренессансных форм. Мощному рустованному цоколю, кажущемуся еще более тяжелым благодаря применению блоков рваного камня в основании, противопоставлен легкий, отделенный небольшим карнизом второй ярус, соответствующий интерьеру зрительного зала кинотеатра. Композиция увенчана многопрофильным карнизом, составленным из кронштейнов, сухариков, одним словом, привычных атрибутов античного зодчества. Четко читается вертикальная ось фасада, образованная симметрично расположенным входом, который фланкируется визуально крепкими гранеными столбами-колоннами первого яруса, а также нишей второго яруса. На фоне великолепной декоративной решетки, расположенной на внутренней плоскости ниши, видна тематически круглая скульптура, элементы которой (стилизованные книги, свитки, символическое изображение земного шара) являются неотъемлемыми персонажами фасадов наиболее представительных зданий в городах СССР послевоенной эпохи. А восьмигранные окна, находящиеся на гладких боковых простенках второго яруса, составляют своего рода „подтему“ фасада: находясь строго над арочными боковыми входами, они образуют дополнительные оси фасада, прекрасно аккомпанирующие главной.

Почти во всех красноярских постройках Мержанова присутствует тема центральной ниши. Очень красивая, образующая эффектную светотень, ниша с полукруглым балконом на фасаде Дома Советов не является, однако, главным „действующим лицом“ в этой композиции; ее роль предопределена мощным колонным фронтоном большого ордера и массивным аттиком, ограничивающим ее сверху. Зато ниша на фасаде „Совкино“ явилась, пожалуй, опорным элементом этой композиции, и ее значение лишь подчеркнуто введением в ансамбль фасада круглой скульптуры.

На фасаде здания Центрального райкома КПСС тоже есть ниша, и она также фиксирует центральную ось здания. То, что завершает фасад, конечно, может быть названо фризом, хотя и триглифы, и сухарики, и карниз очень сдержаны по прорисовке. Единственным более или менее „полнокровным“ элементом фасада можно считать портал главного входа: здесь и рустовка, и филенки, и перспективные профили, непосредственно обрамляющие дверь главного входа. И при всей этой скромности, граничащей с недосказанностью, в архитектуре здания чувствуются мастерское владение культурой детали, тонкий художественный вкус. Такого рода сдержанность — удел больших архитекторов. Это здание Мирон Иванович считал едва ли не самой лучшей своей красноярской постройкой.

Здание Красноярского отделения Госбанка на набережной Енисея тоже интересно в нескольких аспектах. Первый из них состоит в том, что здесь архитектору удалось довольно-таки органично синтезировать „классику“ с той разновидностью конструктивизма, которой он отдавал дань еще в 1920–1930 годы. Как подобает грамотному архитектору, Мержанов всесторонне учел местоположение этого здания по отношению к полноводному Енисею — по сути, „главной улице“ Красноярска. В те же годы здесь завершалось строительство здания речного вокзала, снабженного эффектным колонным портиком и увенчанного остроконечной башней. Оно выходило непосредственно к воде, в то время как остальные постройки несколько отодвинулись вглубь квартала. Поэтому следовало учесть, как будет выглядеть панорама набережной с противоположного берега Енисея, когда на ней появится еще и трехэтажное здание Госбанка. Мирон Иванович решил разместить в его центральном ярусе двенадцать колонн, сгруппировав их по две. Окрашенные в белый цвет, они образовали яркое цветовое пятно фасада, хорошо видное с дальнего расстояния. Для создания того же эффекта были покрашены в белый цвет и междуэтажные карнизы, и архивольт боковой арки, ведущей во двор.

Постройка, в которой архитектору частично удалось вернуться к формам „своего“ конструктивизма, находится на Правобережье Енисея, активно осваивающемся в те годы. Это Дворец культуры завода „Красмаш“. Особенность градостроительной ситуации в какой-то мере определили выбор стилистики проектируемого объекта: во-первых, там не было зданий, построенных в чисто „сталинских“ формах, и, во-вторых, как следствие этого, у архитектора появилась наконец возможность не аккомпанировать какой-то уже имеющейся постройке, а попытаться самому задать определенную направленность будущему окружению Дворца. Это раскрепостило Мирона Ивановича, и он создал простое по архитектуре, композиционно рафинированное, но при этом все-таки опорное здание в пятиэтажной застройке одного из районов Правобережья. Как это было и в прежних его постройках, решение фасада основано на принципе симметрии. Центральная часть фланкируется двумя трехосевыми крыльями, и с учетом того факта, что здание имеет высоту в четыре этажа, получается весьма уравновешенная законченная композиция. Если в ряде предыдущих красноярских построек Мержанова ведущей темой главного фасада была ниша, то здесь — нечто вроде синтеза традиционной конструктивистской лестничной клетки и неглубокой ниши, намек на которую содержится в обрамляющем ее сложном профиле. Как и на фасаде „Совкино“, ниша снабжена решеткой. Боковые крылья Дворца культуры имеют четкое структуирование, что достигнуто самыми простыми средствами: глухие междуэтажные горизонтальные элементы снабжены изящными профилированными тягами, а простенки выложены из кирпича двух цветов, причем получившийся рисунок прекрасно поддерживает общую горизонтальную структуру здания. Ансамбль фасада лучше всего воспринимается с проспекта „Имени газеты „Красноярский рабочий““ — главной магистрали правобережной части города. От проспекта к Дворцу ведет широкая пешеходная трасса с соответствующим озеленением и благоустройством.

Весьма оригинальное название главной улицы правого берега говорит о некоем „культовом“ отношении к газете „Красноярский рабочий“, которое существовало в те годы. Мирону Ивановичу поручили спроектировать для ее редакции новое здание на проспекте Мира, где еще сохранилось старое, дореволюционной постройки. Оно было интересно как исторический памятник, имевший прямое отношение к зарождению издательского дела в Красноярске, в нем находилась в 1905 году первая подпольная типография большевистской газеты „Красноярский рабочий“. И, чтобы сохранить историческую постройку, архитектор решил расположить новый корпус с отступом от красной линии, а верхние ярусы его консольно вынести над старым одноэтажным зданием, которое в результате воплощения этой идеи оказалось бы словно в „пазухе“ новой, современной конструкции. В этом решении Мирону Ивановичу виделся не только новаторский композиционный прием, но и своего рода символ преемственности. Однако эта оригинальная идея не нашла поддержки в высоких партийно-правительственных кругах Красноярска: „Как это так? Дом на доме! Так не бывает! Нехорошо! Переделать проект“. В результате этой вынужденной переделки на главной магистрали города появилось добротно выполненное здание, но не более. Этот объект Мирон Иванович, всегда относившийся с особой требовательностью к своему творчеству, считал одним из самых неудачных созданных им за всю жизнь.

Что еще можно сказать о деятельности Мержанова в Красноярске? В составе творческого коллектива он стал автором ряда планировочных предложений по реконструкции исторической левобережной части города и по развитию строительства на правом берегу. Но резкий переход к абстрактным, точнее, индифферентным к месту архитектурным формам, который определился в это время, давался ему через силу. „Я не могу все время менять свои художественные пристрастия, — с горечью говорил он. — Я был конструктивистом, затем вынужден был стать „классиком“, а теперь вообще не понимаю, чего от меня хотят“.

В этом заявлении отразилось отношение всей творческой интеллигенции к тому, что произошло после печальной памяти постановления о ликвидации излишеств в архитектуре. Мержанов мог творить даже в это время, но только тогда, когда ему не мешали, когда не указывали. Чем облицовывать то или иное здание, как и где строить. Он мог творить, мог строить здание, но не мог „привязывать“ объект. Это, впрочем, относится ко всем зодчим, кто в тяжелое для нашей архитектуры время не предал свою профессию».