Послесловие

Я благодарен судьбе за то, что она свела и сблизила меня с добрыми, умными, интересными людьми — кладезями бесценных сведений о Мироне Ивановиче Мержанове. Начиная работу над книгой, не предполагал, что еще можно встретить кого-нибудь из его ближайшего окружения: ведь со времени окончания строительства санатория прошло полвека и более ста лет со дня рождения архитектора. Конечно, я не забыл, что возводили санаторий и совсем молодые парни, воины-строители. Но большого интереса они для меня не представляли, так как по роду своей деятельности, подсобных рабочих, перемещались по стройке с носилками и лопатами и не могли на равных общаться с архитектором, по крайней мере, он им о себе ничего не рассказывал. К тому же, думал я, что, завершив строительство и получив награды разного достоинства, рабочие разъехались по нашей огромной стране, «днем с огнем их теперь не сыскать».

Но поразительная удача — оказалось, что несколько бывших военных строителей МГБ, работавших непосредственно под руководством Мержанова, до сих пор живут в Сочи, мало того, готовы помочь человеку, собирающемуся написать о нем. Это Михаил Борисович Киселев, Яков Данилович Слоним, Петр Иосифович Сторож, Израиль Моисеевич Фойгель, Николай Дмитриевич Черепков, Василий Егорович Шашков. Все они были молоды во время строительства санатория, делали первые шаги на своем профессиональном поприще. Может быть, поэтому остро ощутили и запомнили на всю жизнь поддержку и доброе наставничество неутомимого, вездесущего Мержанова. Запомнился он им и незаурядной внешностью, высокий, стройный, элегантный, носивший в теплое время светлую рубашку, в прохладное — серый костюм и шляпу. Но, отмечая его высокий рост, неизменно добавляют: «Он возвышался над всеми не столько ростом, сколько мастерством».

Бывший старший прораб строительства первого спального корпуса М. Б. Киселев, работавший с Мержановым продолжительное время, считает его незаурядным архитектором. Сказал, что это не только его мнение: знания и опыт Мержанова очень ценил начальник строительства Ф. А. Новиков, а созданным по его проекту санаторием восхищались многие, в том числе президент Югославии Иосип Броз Тито и Председатель Президиума Верховного Совета СССР К. Е. Ворошилов.

Тепло отзывается о Мержанове инженер-электрик И. М. Фойгель, чья глубоко продуманная система обеспечения электроэнергией здравницы действует и по сей день. Мержанов, вспоминал он, внес в нее поправку, чтобы искусственное освещение было не только целесообразным, но и гармонировало с предметной средой. По его рекомендации на лестничных клетках настенные плафоны были заменены светильниками на деревянных ажурных опорах, похожими на старинные уличные фонари.

От Фойгеля мне стало известно, как удавалось молодым сослуживцам Мержанова неофициально, вопреки запрету, общаться с ним: разговаривали, оказывается, они в комнате дежурных у аппарата «ВЧ» проектно-сметного отдела, куда охранники не заходили. Говорили что называется «за жизнь», Как-то, искренне жалея опального архитектора, Фойгель высказал предположение: «Если бы вы, Мирон Иванович, были бы терпимее к недостаткам руководителей и нерадивых подхалимов-карьеристов, то сохранили бы высокую должность, еще бы и академиком стали». Мержанов не принял сочувствия, категорически заявил, что и теперь, после мучений, не поступится совестью, не будет безмолвным свидетелем разного рода бесчинств и недостатков.

«Это был Сахаров в архитектуре», — характеризовал зодчего Фойгель.

Упомянул он и о увлечении Мержанова рисованием, акварелью. Рисунки и так называемые «отмывки» чертежей входят в архитектурные проекты. Однако у Мержанова эти рисунки были настоящими произведениями искусства, ими его сослуживцы украшали свои жилища. Особенно хорош был рисунок бильярдной: золотистый луч касался бильярдного стола, делал комнату праздничной, радостной.

В. Е. Шашков считает себя в неоплатном долгу перед Мироном Ивановичем Мержановым, потому что благодаря ему от сержанта-чертежника поднялся до военного инженера-строителя высокой квалификации. Мержанов был для него примером профессионализма и трудолюбия: «Меня вдохновляло то, что мне довелось работать с талантливым мастером, у которого многому можно научиться. Высказанное им вскользь замечание „Ведь вы можете больше, чем делаете“ воодушевило меня на дальнейшую работу и учебу». Оценивая деловые и личные качества архитектора, молодой человек не мог не думать, что тот находится в заключении по какой-то нелепой случайности или ужасающей несправедливости, не мог понять, почему высокопоставленные знакомые Мержанова до сих пор не вступились за него. В этой связи Шашков приводит в письме такой эпизод:

«Когда я шел из дома после обеденного перерыва на стройку нашего санатория, поплевывая виноградными косточками, неожиданно передо мною вырос большого роста детина. Я остановился и увидел, как быстро подходит с палочкой Климент Ефремович. По другой стороне дороги медленно шла машина черного цвета. Я немного растерялся и „взял под козырек“. Тут подошел член квартального комитета, сосед Корниенко. Ворошилов поздоровался и стал расспрашивать, почему здесь такой неровный тротуар, по которому людям ходить неудобно. Со знанием дела стал показывать, где нужно подсыпать, где заасфальтировать… „Передайте это вашему квартальному комитету“, — сказал он, обращаясь к Корниенко, затем прошел к машине и уехал. А талантливый зодчий Мержанов, создавший здравницу имени К. Е. Ворошилова, построивший для него дачу с роскошным садом, в эти минуты работает в неволе, как политический преступник. И это всего в десяти минутах ходьбы от места отдыха Климента Ефремовича!»

Однако к Ворошилову Шашков, как и Мержанов, относился с большой симпатией: подкупали демократичность маршала, свобода и естественность в общении с простыми людьми, открытая, не за семью замками, его жизнь в Сочи. О приезде Ворошилова сразу же становилось известно в городе: он привозил с собой коня, которого ординарец выгуливал по Виноградной улице. Ворошилов часто ходил пешком, без охраны, встречаясь с горожанами, вступал с ними в разговоры. «Ходил он маршевым шагом, — уточняет Шашков, — ординарец с конем едва успевали за ним. Позднее он также ходил быстро, но с палочкой и в сопровождении машины».

Надо заметить, что такое поведение не было типичным для руководителей государства, Молотов, например, окружал себя телохранителями и неохотно покидал машину.

Бывшим сослуживцам Мержанова, как и ему, довелось видеть первых лиц государства во время их отдыха на сочинских дачах и составить о них свое мнение, не всегда совпадающее с общепринятым. После возведения санатория почти все сослуживцы Мержанова перешли в другую строительную организацию, которая обслуживала государственные дачи, реконструировала, ремонтировала их. Пройдя школу Мержанова, военный инженер Н. Д. Черепков стал начальником строительного управления, дослужился до звания подполковника.

А Шашкову и ныне грезятся госдачи №№ 1, 4, 7 в Мацесте, № 17, Бочаров Ручей, № 12, Ривьера, № 2, Поленково, № 10, Гагра, №№ 5, 11, Рица, № 8, Новый Афон, № 6, Сухуми, № 9, Мюссеры, № 9, Цхалтубо, № 10, Боржоми, и многие, многие другие, где ему пришлось работать. Работы хватало на десятки лет, воспоминаний о тех, кто на этих дачах отдыхал, хватило бы на несколько книг.


Хотя сочинцы привыкли к разнообразным гостям, тысячи которых ежегодно заполняют их город, приезд сына Мержанова бывшие сослуживцы его отца восприняли как особо важное событие. Он приезжал, когда Мирон Иванович еще находился в Иркутске, увидел самое значительное произведение отца. Перед поездкой в Сочи Борис Миронович побывал в Казахстане, где рассчитывал увидеться с матерью, и там узнал о ее смерти.

Борис Миронович продолжил семейную династию, стал доктором архитектуры, профессором, подготовил много аспирантов к защите диссертаций, является автором научных трудов: «Архитектурный облик жилой застройки», «Встроенная мебель для современных квартир», «Интерьер жилища», «Малые формы в архитектуре жилой застройки», «Новоселам сельских районов», «Современная квартира» и многих других.

Когда эта книга уже была готова к печати, неожиданно пришла из Москвы горестная весть: скончался Борис Миронович Мержанов.

Внук Мирона Ивановича — Сергей Борисович окончил архитектурный институт, аспирантуру, является членом-корреспондентом Российской Академии художественной критики, лауреатом нескольких Всероссийских конкурсов архитектуры. Опубликовал о Мироне Ивановиче несколько статей, рассчитанных на широкий круг читателей, цитаты и сведения из них использованы в этой книге. Как публицист он пошел по дороге, проложенной в журналистике его двоюродным дедом. Мартын Иванович Мержанов благополучно отслужил в действующей армии во время Великой Отечественной войны. Его патриотические корреспонденции вдохновляли читателей на фронте и в тылу. В конце войны он, уже известный журналист, находился в центре исторических событий: при штурме Берлина, при подписании акта о безоговорочной капитуляции фашистской Германии в Карлсхорсте, что позволило ему потом написать книги «Так это было» и «Солдат, генерал, маршал» — повесть о маршале Советского Союза Иване Христофоровиче Баграмяне. А в 1963 году вышла его книга «Играет „Спартак“». Он увлекался футболом и был поклонником футбольной команды «Спартак».


Кому-то из читателей может показаться странным, что, перечисляя в статье «Взлеты и падения сталинского архитектора» известных людей, посещавших Мержанова в Новых Горках, его внук не называет Каро Семеновича Алабяна. Дело в том, что тот умер за год до возвращения Мержанова в Москву. А за десять лет до смерти его чуть не постигла участь друга. Маститый архитектор, ответственный секретарь Союза архитекторов СССР, автор многих интересных проектов (те из них, что были реализованы, сейчас широко известны, например, здания театра Советской армии в Москве, морского вокзала в Сочи) в одночасье лишился всех своих высоких должностей и званий и даже мастерской на улице Горького.

«Ищите женщину», — говорят французы в таких случаях. Хотя женщина, молодая и очаровательная, была, Алабян незадолго перед тем женился на популярной актрисе Людмиле Целиковской, дело было не в ней, то есть не в интригах ее высокопоставленных поклонников. Архитектор не угодил Берии да, видимо, и Сталину: «во время строительства в Москве высотных зданий Алабян, не согласный с планом Берии, выступил с его критикой в Союзе архитекторов». Он впал в такую немилость, что вполне мог оказаться в тюрьме. Выручил Анастас Иванович Микоян. Дал ему билет до Еревана и велел отсиживаться там, пока «буря не утихнет». «Уезжай, тогда о тебе все забудут», — сказал Микоян. Алабяна с ним связывала долголетняя дружба. К тому же Микоян был обязан ему жизнью: во время гражданской войны Алабян вынес его, раненого, с поля боя.

Интересно, что на допросе в начале 40-х годов Мержанова спрашивали о политических настроениях и пристрастиях Алабяна, то есть уже тогда искали на него или его высокопоставленного друга «компромат». Однако Мержанов характеризовал его как преданного делу партии человека, патриота, не помышлявшего ни о какой контрреволюционной деятельности. Только 13 ноября 1943 года следователь по особо важным делам вынудил Мержанова подписать протокол допроса со следующими «показаниями»: «Виноват я, как уже показывал, и в том, что появившимися у меня в начале войны пораженческими настроениями делился с близкими знакомыми: председателем правления Союза Советских архитекторов Алабяном Каро Семеновичем и его родственником — референтом японского посольства — Саркисьяном Георгием Аркадьевичем».

Для Алабяна опала кончилась так же неожиданно, как и началась и довольно скоро. «Длилось это почти два года, — вспоминала Людмила Целиковская. — …мы написали в правительство письмо: „Сколько же можно так наказывать?“ Отправили его Молотову, Булганину и кому-то еще. Так нам с Каро дали в пятьдесят третьем году квартиру, а ему — работу».

В Москве есть теперь улица Алабяна, в декабре 1997 года, к столетию со дня рождения архитектора, в Ереване был открыт ему памятник.

Аналогичных знаков памяти и признания заслуг перед родиной заслуживает, безусловно, и Мержанов.

Загрузка...