Армейская пора

Глава 1

Обозначенный ранее переход на срочную службу в Советскую армию подошел как бы вдруг и вне срока. Это как у отечественных коммунальщиков — ждали-ждали и вдруг опять неожиданно в декабре снег пошел и морозец крепко ударил! Ну, не знали они, бедные, что в Приуралье такая колючая зима бывает, черт возьми!

Вот и я ведь знал же, что после очередного моего дня рождения 24 октября, когда стукнуло положенное совершеннолетие в 18 лет, призыв можно ожидать в любой месяц, начиная со следующего. Даже слегка шевелился, потихоньку спрашивал, как и что надо делать. И меня высокие дяди успокаивали, говорили, что я им нужен, что в армию можно призвать миллионов парней, а вот на мировые соревнования на сегодняшний день только меня и еще три — четыре таких же. Какая уж там срочная служба. А главтренер добавлял, что я теперь ему как сын родной и он гарантирует мою спокойную жизнь без армии.

А в итоге нет же. Не смотря ни на что, и я, и Маша, и ее родители как-то жили спокойно, готовились к новому зимнему сезону на работе, к новой личной жизни их замужней дочери. Считалось, что жить после свадьбы мы будем по обоюдной договоренности, но по настоящему только уже после армии, а вот готовиться можно было и сейчас. Хлопот же уйма! Один банальный квартирный вопрос скольких стоил хлопот и в моральном и материальном разрезе!

Жильишко нам дали хорошее — трехкомнатную норку на Удмуртской. Со связями-то тестя да с активностью молодоженов (нашей с Машей, если непонятно) мы такой сделали ремонт и обставили почти самой лучшей для того времени мебелью, что только пальцы целовать.

Не скрою, у меня не раз мелькала мысль сблизиться с Машей уже так, чтобы она обязательно забеременела. Все равно ведь невеста и почти на 100% родимая жена. С моей стороны точно. И не потому, чтобы откосить от воинской службы, это, извините, совсем уж кошмар. А потому, что еще два года, а у нее, извините, уже возраст, ведь первенца рожать поздно женщинам категорически не рекомендуется.

Но потом старческий мозг у меня отсоветовал. Сексуальная активность у меня будет только в молодости, а жить с Машей я твердо предполагал уже всегда. И что, на всю жизнь оставишь неприятную отметину? Не тебе рожать и если она спокойно сидит на попе, ты-то чего нервничаешь? Вот и показалось мне, что я еще не опоздал.

И тут буквально за день до ноябрьских праздников я получил по почте долгожданную, но очень неожиданную повестку из военкомата. Вначале даже понервничал, ножками подергал.

А потом решил, что я к армейской жизни был готов. Жил я в это время уже на собственной квартире. Так что взял суровую повестку, сразу же угрожавшую мне уголовной или, хотя бы административной ответственностью. И сообщил в отдел кадров, что увольняюсь в связи с объективными причинами (служба в Советской армии), умотав согласно предложенному предписанию.

Кто прошел через это, знает, как это бывает бестолково, в первую очередь из-за самих новобранцев. Машу днем я так и не увидел в сутолоке предотъездных хлопот. Хотя очень вдруг захотелось напоследок пообжиматься, но, видимо, не судьба.

Тем более, она сама как-то психнула, мол, надо бороться. Что, значит бороться, как бороться? А перспектива спортроты выглядывала все менее реалистично, несмотря на заявления Александра Петровича.

Вот тут я рассудил реалистично своими старческими мозгами. Фиг с ним, что я уже призер двух золотых медалей, мировой рекордсмен и мастер международного класса. Да наплевать, надоели с этой армии, ведь на казнь меня призывают. Придумаю, что делать, дабы не уронить профессиональный уровень лыжника, а если постараться и биатлониста. Что я, маленький, что ли? И Маша подождет, не обтешется!

С кучей таких же ребятишек из Ижевска и из Удмуртии — испуганных, встревоженных, но донельзя любопытных — погрузился в обшарпанный вагон, которому так подходило название теплушка. Призывников было много — явно ведь больше, чем пассажирских мест. Кому-то четко светила перспектива добираться до места назначения исключительно стоя.

Предвидя это, бодрым соколом взлетел на третью багажную полку. Тут было хоть и жестко, и потолок низко, зато всегда один и никто не пихается в поисках свободного местечка. Впрочем, уже в Горьком нашу призывную команду радикально переформировали. Слабые социальные связи нарождающегося коллектива сразу были разорваны и даже светловолосый Михаил, с которым у меня, кажется, стали налаживаться связи, был забыт. Я снова залег на третью полку и сверху философски на все смотрел, как тощий, но гордый верблюд.

К этому времени я уже четко понимал — тут я, как все. И мое спортивное положение здесь мало кого волнует. Жалко! Что-то в громоздком армейском механизме провернулось явно не так, как раньше задумывалось.

Но в душе я панически не ныл и не был заплакано растерян. Наоборот, общее равнодушие вызывало в душе злобную активность. Списали из спорта и из гражданской жизни? Рано радуетесь! Мое тело, подаренное удмуртским божеством, оставалось полным сил и возможностей, а разум готов думать и размышлять.

И вообще, нечего здесь громко орать и пронзительно ныть. Армейский организм большой и, надо сказать, довольно бестолков, несмотря на большое количество умных и опытных людей. Сам себя ищи! Армия мне пока отказала в статусе армейского спортсмена, но никто мне не запретил самому расти до этого положения.

Смотри, какая приятная перспектива: слабый зеленый новобранец-салабон — умелый опытный солдат — настоящий армейский спортсмен. Каков а, попробуем? Ведь расти можно и в армии и очень успешно. Ну хоть так…

Ехали мы долго, призывники все оказались из разных регионов, хоть все из Предуралья и Приволжья. Мне все пугали жаркой Средней Азией или очень холодным крайним Севером. Но нет, ехали все на Запад, в положенное время сытно питались на выделенных станциях. Нам не туда!

Когда ехали, сопровождающие — прапорщик и два сержанта, пытались выбить из нас штатскую дурь и сделать военную косточку. Не знаю, что им удалось из-за недостатка места и качающиеся вагоны. Лично мне поездка запомнилась жесткой стычкой с неприятным соседом снизу.

Этот поц, похоже, решил построить в нашем купе какое-то зримое подобие независимого государства. Или ему просто стало скучно, и он забавлялся, издеваясь над несчастными соседями. Те, не понимая, почему они должны бороться со случайным спутником, сопротивлялись нехотя и как-то растеряно.

Я так не считал и едва тот открыл рот с похабным предложением на мой счет, как сразу вколотил ему в лицо кеду правой ноги. От такого импульса сам едва не рухнул с фактически потолка на пол, но сволочной бузотер получил по полной учебной программе. Обливаясь кровью, он сразу как-то потерял интерес к агрессивной международной политике, сходил в местный туалет умыться.

А потом весь долгий день лежал носом к верху, стараясь, чтобы текущая кровь из него не лилась по купе. Даже ужинать не пошел, оберегая нос и лелея свою черную злобу. А что я? Сам виноват, кровосос малолетний!

Так незаметно проехали через дружественную тогда Польшу и въехали в ГДР — сферу влияния ГСВГ. То есть, как бы незаметно. Погранцы все же прошли с обоих сторон, бегло обмшмонали, не заморачивая себе обязательства. Что у нас, нищих мальчиков из провинции, таки можно найти?

То есть, обнаружить, конечно, можно. Вот, например, здесь на третье полке лежит целый попаданец, злобный и неумный. Только не так надо его так примитивно искать и не с таким техническим обеспечением. Ибо овчарка, выделенная для нас одним из наших мобильных постов, конечно, вынюхает наркотики (пограничник сам об этом сказал), если они все-таки есть, но не более того.

Одним ехать было не до бесконечности. Это ведь Земля круглая, а армейские маршруты четко ограничены. И одним сумеречным вечером наш поезд остановился на каком-то невзрачном полустанке. Наши армейские «купцы» вывели пассажиров из вагонов. Что это, учебка, о которой довольно нелицеприятно говорили все служившие в армии? Типа, тяжело в учении — легко в бою? Ой, кажется мне, рано я радовался выходу из мрачного марева поезда. Скучно здесь не будет. Армия вообще не та структура, в которой бывает уныло. А нередко бывает и весьма трудно. И что-то мне говорит, что этот тяжелый момент сейчас будет. О-ох!

Сержанты и прапор быстренько принялись выстраивать новобранцев. Правда, на этом успехи наших командиров и завершились. Темно, довольно холодно, сонные люди, плохо соображающие, что от них хотят и вообще, куда их приволокли злобные армейские дяди.

Поначалу я мог только им посочувствовать. Старослужащим, имеется в виду. Потом, когда стал потихоньку мерзнуть и уставать стоять в строю — злится. И на тех, кто отдавал эти бестолковые приказы и на тех, кто на них не менее бестолково реагировал.

Мы, условно говоря, облегченный батальон (где-то так), построились быстро. С моим-то опытом студенческих построений! Помог строящему сержанту, где словом, а где кулаком определил правофланговых. К ним подтянулись остальные. Что в этом сложного?

Взмыленный прапорщик вылетел из темноты и даже остолбенел.

— Что вы тут делаете? — недоуменно спросил он, глядя на относительно стройные ряды призывников.

Те радостно загалдели, довольные, что хоть как-то их отвлекут. Прапорщик, в отличие от них, не только не оказался доволен, но и багрово насупился.

Я уже хотел было подать голос, дабы наш достопочтенный военный не получил в конце концов апоплексический удар. Но тут заговорил сержант и в короткой перепалке я с унынием услышал, чтомы так можем простоять всю ночь! В холоде, темноте, с порывами ветра. Германия, конечно, не холодная промозглая Сибирь, и вряд ли в эту ночь градусник опустился ниже плюс 2. но ведь все равно довольно холодно. Да и вообще, радоваться времяпровождению в таких условиях мог только завзятый садомазохист.

К счастью сержанты тоже были люди. И если немолодой уже прапорщик стойко собирался выстаивать невзгоды, собираясь почему-то держать здесь и нас, то сержанты имели другое мнение, более, я бы так сказал, гуманитарное, хотя бы для них. И, соответственно, для нас, ведь мы пока, как нитка с иголкой

После недолгой, но жаркой перебранки, в ходе которой каждый из призывников мог порадоваться лингвистическому богатству великого и могучего, было решено, что дорога до учебки все равно одна и она, как и все в ГДР, асфальтовая и добротно построенная. Посему уже построенных призывников можно будет с одним сержантом, не спеша, вести к лагерю. А двое остальных пока будут строить остальных, хотя бы по частям. И отправлять вдогонку. Так и темное время пройдет.

Мы (и я в том числе) рано радовались. Отправились-то мы скоро и очень бодро, но сержант имел устный приказ не торопиться, чтобы переменный состав подошел к конечной точке компактно и в едином строю. И так как прекрасно понимал его невыполнение, то, как мог, затягивал.

И, разумеется, хотя бы немного, но забавлялся. Ему же еще было совсем мало лет, — на мой взгляд, лет двадцать, не больше. Забавы были простые и, в принципе, почти беззлобные. В основном, он давал нам команды — атомная вспышка слева, справа, сзади!

И мы должны были «реагировать». Как и положено по теории, падать на землю, ногами к этой вспышке. Все бы хорошо, но на дворе ноябрь. Снег, дождь, а на поверхности земли грязь. И хотя наш благодетель старался класть призывников на асфальт, но его полоска была узкой, а нас уже немало.

За короткий срок мы выпачкались, как свинушки, промокли и даже заметно обозлились. Сержант, заметив это, начал нас просто обучать парадному шагу.

Сколько бы мы так выдержали, неизвестно, но и двух часов хватило, чтобы все устали. К этому времени, однако, нас догнали отставшие призывники во главе с прапорщиком, который, взяв на себя команду, приказал идти в лагерь. Без этих «вспышка слева» и «вспышка справа» мы дотопали до цели маршрута быстро. Что такое для молодых ног пять — шесть километров по асфальтовой дороге? Всяко не более часа. Тем более, погода была не май месяц и все стремились в тепло казарм.

Мы быстренько дошли до учебного лагеря, уже в предвкушении теплых помещений. Как бы не так! Я-то своим старческим разумом понимал, что командование, скорее всего, перед отбоем, захочет дать ЦУ и распространить на нас существующие приказы. И плевать им было на то, что мальчики устали и замерзли! Они были уже без пяти минут солдаты, защитники Родины и этим говорилось все.

Большинство моих товарищей, однако, протестующе загудело, однако офицеры на это не обратили внимание. Это армия, крошка, а нежиться ты будешь под боком у мамы после сладдемобилизации!

Большой, иначе и не скажешь, полковник по фамилии Бороздин зычным голосом снова построил нас, проинформировал, что мы прибыли в один из учебных лагерей ГСВГ, где из нас будут делать взрослых людей. Мы будем учиться ходить по приказу, обучится нехитрому солдатскому ремеслу и постараться получить какую-то армейскую специальность, которых в армии множество.

Если два первых сообщения я, как и все остальные, встретил понятно кисло, то вот слова о специальности меня оживили. Раз уж пока спортрота с визгом пролетела, то почему бы не умудрится не пролезть на какую-нибудь интеллигентскую должность на два ближайших года, где, как известно, тепло, светло и мухи не кусают?

Проблема, конечно в том, что и другие призывники не пальцем деланы и будут стремится тоже. Но у меня, как у попаданца, есть предсказуемые возможности. Тут, главное, понапрасну не зевать и означенные мухи не считать.

Пока Бороздин изображал молотилку, молотя со скоростью несколько слов в минуту, я, изображая вежливый интерес, напрягал свое серое вещество в голове.

Кем же мне стать в солдатах? Выбор, казалось бы большой. Вот именно, казалось бы!

Водителем? Не такая уж это интеллигентная должность. Фу! И потом, к технике я не предрасположен в прошлой жизни и, по-моему, в этой.

Тыловые должности? Тепло да. Остальное НЕТ. Прослужить два года кладовщиком или поваром, чтобы потом всю жизнь стесняться армейской жизни? Хотя поваром бы я был неплохим с учетом большого опыта кулинарной работы в прошлой жизни. И ничего, что там я готовил для себя, а в армии для солдат. Опыт-то есть! Но нет. Сердце не лежит к кухне. Как это, декан факультета и стал кухаркой!

Спортсменом? Это, пожалуйста, но ведь это не армейская специальность. То есть, я то с большой охотой, но командование не одобрит. Наверняка, его точки зрения, каждый солдат должен быть потенциальным спортсменом, хотя бы низших разрядов. Нет, не годится.

И тут у меня словно яркая молния в голове проскользнула. Я чуть обрадованно не закричал, разрушая всю торжественность момента.

Я же чел из будущего. А там у нас, помимо прочего, две фишки — цифра и компьютер. Цифровые технологии я не осилю, сам ничего не знаю. А вот к компьютерам я уже ближе. Сколько сотен и даже тысяч часов я за ними провел? Во всяком случае, как пользователь я не слаб. И среди нынешней молодежи я буду вне конкуренции. Решено, если есть в этой учебки что-то связанное с компьютерами, попробую!

Сделав вывод о дальнейшей жизни я уже спокойно слушал риторические разглагольствования полковника об армейских буднях, священном долге перед социалистической Родине и т.д., стараясь не думать о ноющих ногах, об общей усталости тела, о все большем голоде.

будущие месяцы точно будут весьма тяжелыми. При чем не морально, к сему я уже привык, а физически. И что делать? Сожми челюсти и терпи. Не ты первый, не ты последний. В XVIII веке вообще работали по рецепту: «Вот тебе два рекрута, выдай мне из них одного солдата».

В ХХ веке нравы уже куда мягче и до смерти над новобранцами не издеваются. Так только учат служить и Родину любить.

Бороздин, наконец, закончил свою военно-педагогическую речь с элементами псевдопатриотизма. И разрешил нам распределятся по ротам. Их было шесть штук и удивленно заметил, что в моей третьей роте находятся все знакомые мне рожи. Оказывается, сопровождающие заранее распределили нас по будущим ротам уже в поезде. Немного условно говоря, каждые два вагона — это рота. Причем по армейской смекалке, передней была не первая рота. Нет, наша третья. А первая и вторая, хотя и были, но оказались где-то в середине.

Распределились, получили матрацы, подушки, постельное белье и рухнули без сил. Ура, мы в армии. Начинается отчет двух лет!