Армейская пора

Глава 4

— Рядовой Ломаев! — резюмировал Назаров по итогу встречи, — от лица службы благодарю вас! И по предложению товарища капитана ответ будет, скорее всего, положительный.

Он пожал мне руку и предложил мне пока погулять. Товарищи офицеры желают посекретничать? Да пожалуйста!

А Гришин расширил предложение, сказав идти до собственной казармы:

— Сержанту Малову скажи, если спросит, что я с тобой разъяснительную работу провел. Считаю, что пока хватит. Если не понял, пусть сам ко мне подойдет. И проходи, товарищ рядовой!

Ломаев вышел, а полковник Назаров, глядя в след, задумчиво решил:

— Нет, на безрыбье и рак рыба. Я, конечно, сегодня — завтра еще позвоню и в штаб округа, и в Москву, в центральные структуры. И там и там обещали. Только вот как-то они неуверенно говорили про будущее. Я знаю — ни в штабе ГСВГ, ни в штабе округе сейчас соответствующих специалистов нет.

Пока подготовят, пока они заматереют, сколько еще времени пойдет. А требуется сейчас. Знаешь ведь, компьютерный центр по плану должен не только нас обслуживать, но и на ПРО работать. не дай Бог с Запада самолеты полетят, а у нас, по сути, дырка!

А спец он, похоже, умелый. Как он здорово и ЭВМ ввел в строй, и меня ненароком поддел. Я ведь и в самом деле думал, Ника моя сломала, хоть физически, хоть программно. Техника пока ненадежна, а девки есть девки, мигом вводят из строя. А тут на тебе, к сети не подключил, ха-ха! Вот ведь закавыка!

Он посмотрел на Гришина, формально спросил:

— Как, Виктор Сергеевич, нормальный он будет и.о. начальника компьютерного центра? Ты-то предлагал перевести его в специалисты, тоже с приставкой исполняющий, но там, — ткнул он в потолок, — настаивают обязательно назначить начальника, пусть и временного. Вот!

И Назаров бессильно развел руками.

Гришин подумал, посомневался. Зеленого солдатика на должность в любом случае старшего офицера. Так-то главная ответственность на полковнике Назарове будет. Он тут главный в учебном центре. Но и он никуда не денется, из его роты. И характеристики его, пока устные, потом письменные обязательно пришьют к личному делу, да еще, если надо, то и к судебному. Сказал, наконец:

— Товарищ полковник, на и.о. начальника вычислительного центра, пожалуй, пойдет, но только ограниченно для его же блага. Да и для учебного центра надежней. Маловат и по званию, и по опыту. Да и возраст у него такой… — капитан помедлил, ища термин, и оценил, наконец: — пока зеленоватый.

Назаров засмеялся:

— Поддерживаю тебя. Так же считаю. Он ведь к нам формально пришел служить срочную. Вот и пусть служит. А в остальном, так сказать дополнительно, пусть Родине поможет! А то нас никто не поймет, хотя мы будем действовать по приказу свыше.

Конкретно же он нам нужен месяца на два — три. Пусть прикроет от начальства, специалист все же классный, хотя и без соответствующих бумаг. Если сможет, разберет пришедшее оборудование. А потом мы его отпустим, если надо — объявим благодарность, дадим сержанта, денежную премию, если что.

— Если формально назначить и.о. начальника, то и так надо зарплату платить, — возразил Гришин, — этого уже хватит, какая там премия.

— Да-а… — несколько уныло произнес Назаров, прикидывая, сколько ему придется возиться и с самым Ломаевым и, особенно, с собственным командованием. Но без Ломаева было бы еще хуже, и полковник смирился. На то и должность такая нервная, чтобы он не спал!

Так что дисскусию больше продолжать не стал. Но сразу же дал поручение Гришину:

— Молодой зеленый солдат, неопытный в военном плане, это мы все не сделаем. Но вот принять присягу СССР мы можем, а?

Тут капитан не промедлил. Вскочил со стула, встал по стойке смирно, торжественно согласился:

— Так точно, товарищ полковник!

Назаров кивнул, распорядился:

— Только не разводи общий тарарам. Конечно, о «бешеной» карьере Ломаева и солдаты и, тем более, офицеры все равно узнают, но попозже и не вдруг. Так что общую присягу личного состава. По традиции она принимается позже, но формальности мы не нарушим, а традиции можно изменить. Так?

— Так, — поддержал его Гришин.

— Через несколько дней проведем присягу, а там полноценным солдатом проведем Ломаева к ЭВМ. И вот что, пожалуй, временно не будем обнародовать приказ о назначении рядового Ломаева на должность и.о. начальника вычислительного центра. В том числе и ему самому. Пусть новости приходят постепенно. Ему же лучше…

А я быстро шел в казарму. И без того задержался у офицеров. Кормилец явно будет недоволен. И, чует мое сердце, на офицеров он явно наскакивать не будет, значит, мне попадет двойная доля с невесть каким наказанием. Тут сержант не растеряется, их у нас, что блох у дворняжки. Так что торопись, хоть на обед не опоздаешь.

В казарму я пришел через несколько минут и сразу попал в руки старшины роты сержанта Малова. Точнее сказать, в руки старослужащих во главе со старшиной.

Тут, видимо, надо рассказать о структуре учебного центра. Нашего центра, а про остальные я не знаю, может такие же, может и другие. В центре было шесть мотострелковых учебных рот и сержантская школа. Во всех в них цементирующей структурой являлись старослужащие. Они являлись, как вы понимаете всеми МНС (младший начальствующий состав) от командиров в роте, кроме командиров, в взводе и даже командиры отделений. Последние, правда, частично были из молодых, но это никак не играло роли.

Казарм было всего четыре, то есть в каждой было по две роты. И еще в отдельной жила школа сержантов. Не знаю, как остальные, но наша третья рота постоянно воевала с первой. Им почему-то взбрело в голову, что раз они первые, то и должны быть во всем первыми. Ну как почему-то…

Казарма была разделена на два отсека двумя глубокими стенами, оставлявшими, впрочем, довольно широкие проходы. Очень скоро выяснилось (инициатива старослужащих, впрочем, охотно поддерживающими молодыми), что на свою территорию чужим хода нет. Смелых или глупых с обоих сторон показательно учили, как правило, пинками под задницу.

То есть очень скоро, казарма была строго разделена на две зоны и полоса между ними играла роль не хуже чем государственная граница. Но слышать-то можно в две стороны. Вот и слышали мы, как старослужащие первой роты втискивали в головы молодых их безусловное превосходство. А наши старослужащие, наоборот, внедряли свою ерунду, что рота третья, но по результатам первые. И ведь молодые и нашей роты тоже охотно клевали.

Ну вот пришел я в нашу роту. Та в это время «занималась» на плацу. Ротой, повзводно, даже отделено, как старослужащим будет угодно. Тут я на ей сторонне. Солдатам ведь так просто не станешь, надо стараться, надо мучаться, и быть под постоянным прессом этих самых оглоедов. Мне было немного проще. Ведь что армия — это, проще всего, отношения двадцатилетних над восемнадцатилетними под общим руководством 25−27-летних лейтенантов. И где-то еще ходят поодаль 30−40-летних капитанов. Конечно, есть некоторые исключения, но на то они и исключения, чтобы подчеркивать общую линию.

А тут 75-летний старик со своей психологией и знаниями. Причем и старослужащие во многом меня не понимают, ни я их. Все эти щутки, остроты, открытых издевательств прошли мимо моего сознания.

А еще я понимал, что это надо. Ведь если абстрагироваться над всем этим издевательством, порою выходящим из края, то останется простая муштра. Тягостная, тяжелая, мучительная, но через которую парни и становятся солдатами. И мне здесь никак не стать исключением.

Попытался спрятаться среди так сказать своих коллег, но сразу же вытащен старослужащими.Кормилец изволил узнать последние новости. Как не сказать? «Деду», а тем более, старшему по знанию — НАДО!

Подбежал к Кормилицу, козырнул, все, как положено, по уставу, доложил:

— Товарищ старшина, рядовой Ломаев по вашему приказу подходил к командиру роты капитану Гришину.

— Ну? — довольно изящно поковырялся он в левом ухе, как бы подготавливая себя к прослушиванию важного известия.

— Товарищ капитан сказал, дальше цитата: «провел со мной педагогическую речь и потом сказал, что пока хватит».

— Да ну! — изумлению сержанта Малова позавидовали бы многие артисты столичных театров, так он поработал со своей мимикой. По-видимому, он не поверил мне, но вот тут я ничем ему помочь не мог. Не врать же ему, что капитан разозлился на меня и велел физически наказать. Чего не было, того не было! Но сказал старшине:

— Товарищ капитан велел сказать, чтобы вы сами поговорили с ним, если что.

Малов подозрительно посмотрел на меня, как еще говорит, буквально впился в лицо. Я в ответ сделал спокойную морду. Тоже могу кривляться. Я же доцент, тоже, между прочим, артист.

Подозрения старшины ослабли. Он лишь послал меня на десять кругов вокруг плаца. Это примерно несколько километров. Пустяк для бывшего биатлониста!

С другой стороны, Малов ведь не наказал меня. Если бы наказал, даже мне мало бы не показалось. Так, в честь разговора с его сиятельством старослужащим, что б лучше помнилось.

Поскольку время не было определено, то я избрал тактику экономичного бега, когда во главу угла ставится не время, а расстояние. Легкая пробежка по сравнению с гонкой в 50 км.

Прошел десять кругом, даже не запыхался. Подошел к старшине, чтобы доложить о выполнении задания.

Старшина недовольно посмотрел на меня:

— Ты, я вижу, совсем не устал. Еще хочешь, молодчуга?

Провоцирует ведь, гад, хочет, чтобы я обозлился и занервничал. А потом соответственно предпринял некое действо, которое позволило ему продолжить репрессии. Нет, конечно, он бы продолжил их и без причины и никто из новобранцев за меня не вступился.

Да ему на них и наплевать. А вот перед своими товарищами он уже смущается. Как так, старшина роты не сумел отстоять спор перед зеленым салагой. Вот чего не хотел сержант. А потому, предупреждающе посмотрев на меня, он отпустил.

Я не пошел отдыхать, вот еще. Солдат радуется, когда работает. Грустная шутка. Новобранцы моей роты занимались шагистикой под командованием старослужащих. Вот и я отправился туда же. Ох и находился — и одиночным парадным, и строем, чтобы находились, и просто топтались на плацу, дабы Земля быстрее крутилась.

Это объективно. А субъективно очень мешали два фактора: во-первых, бестолковость моих новобранцев. Уж куда я, такой же салага, не умел шагать, ведь в прошлой жизни армия мимо пронеслась со свистом, но мои товарищи, похоже, вообще до армии не знали такое действо, как гимнастика.

То они не умели тянуть носок, то «не топтали» землю, то подбивали ноги соседей. Итог — одни и те же мероприятия делали по много раз. Вот когда я хорошо понял, что значит пословица «один за всех и все за одного». Дело не в том, чтобы ты делал хорошо, дело в том, чтобы все делали хотя бы удовлетворительно!

И во-вторых, фактор старослужащих, этих разнесчастных дедов. Проблема ведь не в том, что они над нами издевались. Не знаю, где как, но в нашем учебном центре они были нормальные парни двадцати с небольшим лет. То есть, конечно, они издевались, особенно над неумехами. Но, как и у всех нормальных людей, они этим пресыщались.

А вот объяснять эти люди в большинстве совсем не умели. А показывать толи не желали, толи им вообще не приходило е голову. Я даже совершенно изменил свою оценку Кормильца. Тот хотя бы разговаривал, правда, чрезмерно. но вот наш командир взвода младший сержант Вахромеев передавать информации не мог в принципе. Он и говорил не по-русски, хотя и формально считался русским, и словарь у него был очень скудным.

Ну хоть мозги у него немного были, и передав данные по указанному мероприятию нескольким новобранцам, он передавал все бразды правления в их руки, действуя по принципу: спасение утопающих — дело рук самих утопающих.

Короче говоря, вы сами можете представить, кто учил моих товарищей шагистике. Нет, командовал по-прежнему Вахромеев. Но как только требовалось объяснить, он молча показывал в мою сторону. Мол, эту малость и зеленый может сделать.

я не сопротивлялся. И даже не то, что я жалел новобранцев. Нет, я больше сострадал себе. Ведь не сделав упражнения мы не могли идти на обед. То есть, столовая и так портила продукты, как могла, поскольку там тоже происходила смена старослужащих на новобранцев, так еще и блюда могли быть холодными и противными.

Но, в конце концов, терпение и труд все перетрут. Устав и еще больше перенервничав (я точно), мы отправились в столовую. Там тоже все было в порядке. Здание ее оказалось совершенно маленьким и поэтому кушать приходилось в очередь. Ох, мы, разумеется, ели с третьей ротой. Представляете, что было в столовой, когда там начали бесчинствовать полторы сотни малолетних еще мужиков?

После первого дня итоги были столь плохими, что возмутились даже наши штатные офицеры ротного и немного взводного звеньев. Пришлось провести дипломатические переговоры на высшем уровне — наши деды во главе со старшиной Маловым перетерли с дедами третьей роты во главе с их старшиной.

Кажется, утихомирились. Хотя все было очень сравнительно, ведь издеваться (наводить порядок) продолжали и дальше, но со строгой ремаркой — этим можно было делать только старослужащим. Тут даже я был согласен. А то некоторые зеленые больно уж начали борзеть.

А так, еда была все же нормальной. В меру жирная, в меру сытная. А что часть переварили, часть пережарили, так не сырая же!

После обеда большая часть народа потянулась в курилку. В этом отношении в армии был «полный порядок». Курили все — офицеры и старослужащие, ну и естественно, к ним потянулись и новобранцы. Даже те, кто дома не курили, быстренько подтянулись. «Мужали», «росли».

У нас в роте остались двое некурящих. А в остальных ротах положение было еще как бы не хуже. По крайней мере, когда некоторые ретивые курильщики из молодых попытались «навести порядок», заставить, чтобы курили все, я решительно воспротивился этому, вплоть до обоюдного рукоприкладства.

Их было трое, но я был старый спортсмен, умевший драться против всех еще в средней школе. В конечном итоге победила дружба — синяки получили все. Но опять же, поскольку их было трое, и синяков они себе не ставили, то морально победа была на моей стороне. А главное, я сумел отстоять, ха, право некурящих в армии.

Вечером я написал первое свое письмо. Да уж, мне — жителя XXI века с полным господством информатики и электронной почты, существование этого института было откровенно диковато. Ничего, в далекой теперь молодости я спокойно писал эти цидулки, напишу и теперь.

Письмо я написал, разумеется, в первую очередь жене Марии. Писать взрослым Пушиным я считал нецелесообразно, свои родителям — вредно. Понимал, что между строк накидаю много чего пессимизма.

А тут пишу не только жене, но и тренеру. Письмо ведь не e-mail, в конверт все не полезут. Поэтому написал про интим, про любовные чувства. Потом поинтересовался новым лыжным сезоном. В Германии конец ноября был все-таки очень с его промозглой погодой, но в Удмуртии точно стояла настоящая зима и лыжные гонки были весьма актуальны.

Пожаловался уже в тему про неудачу со спортротой. Главное, так и не понял, почему не попал, толи такой части в ГСВГ не было, толи я не подошел, но служить мне, видимо, после учебки в обычной мотострелковой части. Подумал еще, вроде бы столько было задумок, а еле растянул на две страницы.

А так, день вроде бы почти прошел. Сейчас вот дождусь сигнала «Отбой» и с чистой совестью завалюсь на свою кровать.