Армейская пора

Глава 17

Хотя, я уже гораздо позже понял, что с Кожедубом мы сошлись не ЗА, мы с ним сблизились ПРОТИВ. Конкретно против нынешнего генсека КПСС М. С. Горбачева. Я его знал по историческим трудам, он — по личным встречам. И оба его ненавидели, хотя и старались откровенно не говорить. Я в XXI веке на лекции, чтобы хоть чуть-чуть сохранять объективность, он же в ХХ столетия из сугубого самосохранения. Не тот он был политического веса, чтобы открыто противодействовать.

В общем, сговорились. Назаров на всякий случай вскоре отошел, очень уж наш разговор был антигосударственным. Можно даже сказать антисоветский, но так, если повнимательнее присмотреться, то это деятельность Горбачева все больше становилась антисоветской. Так что лучше все же антигосударственной.

А вот мы скорешились, если можно говорить разговор маршала авиации, старика по возрасту, и солдатиком восемнадцати лет, ничего, вроде бы, не знающим и не понимающим. Но ведь оба разговаривали и, как бы, я даже переспоривал.

И когда начальник учебного центра вернулся, то, к его облегчению, политические разговоры по преснопринятой 58 статье УК РСФСР уже прекратили. Тема оставалась конкретной и совершенно нейтральной — спортивные соревнования между представителями советских войск в Германии (сокращенно ГСВГ) и немецкого населения.

— Понимаешь, Викентий Александрович, — раздраженно и удивленно говорил маршал авиации, — клятые немцы откровенно хитрят, суют под видом простых жителей откровенных спортсменов. А нам запрещено. Меня попросили помочь, я связался с Кремлем, с Самим. А оказалось это он сам приказал. Мол, дружба, жвачка и веселье. А если и проиграем, то и это неплохо. Зато сохраним политическую целесообразность. Да и я бы за эту сообразность, да только немецкая пресса и ГДР, и ФРГ снова над ними будет смеется.

Так что пойдем по другому пути, с генсеком мне бороться не с руки, так что, так что знакомься, товарищ Назаров, член нашей сборной по лыжам ефрейтор Олег Ломаев.

Начальник посмотрел на меня, как на очень удивительное, но скромно своеобразное насекомое, которое, в общем-то, можно не боятся. Повернулся к Кожедубу:

— Товарищ маршал авиации, но ефрейтор Ломаев на данное время совершенно занят в деятельности на пункте ПВО. И заменить его, как вам известно, не кем.

— Мне это хорошо известно, но что делать, — ответил Кожедуб. Даже наехал на полковника: — это ведь ваша промашка, Викентий Александрович. Ломаев — человек талантливый, но не все же его дергать. В центре вычислительной техники — его, отличный снайпер — его, выдающие лыжники — тоже его. И если в первом случае вы просто не можете ничего сделать, то на другие уже ай-ай-яй. Работайте побыстрее, а то ревизорам не с кем работать.

Начальник учебного центра, хоть и был откровенно недоволен, но ничего не сказал. Все-такт такое высокое звание, а это обязательные субординация и дисциплина. И какое-нибудь наказание, если норовистый.

Мне, собственно, все равно. Ефрейтор просто слишком маленький чин, что на него гавкал маршал рода войск или даже полковник. Посидел еще немного, в машине Назарова (армейский «козлик») приехал в наш учебный центр, поскольку от ресторана до него далековато. И даже не то что пешком, а то патрулей много. Заметут, а начальник майся.

А так привез меня прямо к крыльцу казармы, сдал старшине Малова. Доволен он недоволен, это его проблемы. Распорядился Ломаева и еще двух новобранцев, хотя бы имеющиеся представление, что такое лыжная гонка (Федоров и Якушев). Сразу же после завтрака на КПП с лыжами и палками, но без оружия загрузить их в пришедший автобус.

Назаров погрузился в «козлик» и уехал, а Малов молча провел меня в отдельное помещение старшины роты.

— Рассказывай, где был сегодня, что делал, — предложил он без предисловий. Хочешь — не хочешь, а надо. Мало того, что он дедушка, а дед может знать все и даже больше, так он еще и в звании выше, а ты в армии со своей жесткой дисциплиной.

Он между прочим, сразу же сел на довольно роскошный хозяйский стул. Как бы предложил, мол, садись и ты. Вот именно как бы. А там, как обстановка пойдет. Может и спокойно сидеть, а может и стоять по стойке смирно и слушать ругань наполовину с дедовским матом. А то еще и получишь кулаком. Последний, разумеется, исключительно дедовщина, но жаловаться не смей. Во-первых, еще не факт, что офицер поддержит именно тебя, во-вторых, со старослужащими еще жить.

Так что я стоял, хотя уже устал, хотел спать, а на завтра опять большая физическая нагрузка. Ничего, не умру. Стал рассказывать о приезде маршала Кожедуба, разные разговор с ним, а потом ужин с ним.

Тема была интересная, я бы сам полюбопытствовал. Малов тоже принялся расспрашивать. Но перед этим приказал:

— Садись уже, сколько можно стоять, аж три аршина ростом.

Старшина вроде бы говорил с улыбкой и голос такой добродушно-ленивый, но глаза острые, безжалостные, готовые придраться до любого проступка.

В итоге, поблагодарил себя за то, что не поддался неги и лени. Дед, конечно, добродушный и ласковый, но только для своих. А новобранцы еще чужие. Они не пришли ни через физических экзаменов, ни почти официальных издевательств. Так что как стоя будь готов к команде «Смирно», так и сидя также.

Малов между тем с завистью спросил:

— В ресторане пили, поди, хоть пиво, колись. Тут у немцев вкусное и крепкое пиво, жаль только мало достается.

Я в отрицании покачал головой:

— Офицеры чужие пили, естественно. Нормальную водки и пиво. А иногда и иностранные виски, джин, дорогие вина. Но у меня и денег не было и мы с Назаровым были, как бы, ординарцами у маршала авиации Кожедуба. Тот то отдыхал, хотя выпил только бокал сухого вина, хорошего, французского. Но я бы лучше как наш полковник — полкружки темного немецкого, оно аж пахнет так, что слюнки текут.

— Ну и выпил? — настаивал Малов, — неужели командиры не угощали хоть капелькой пенного.

Я уже искренне махнул рукой на этот ресторан и на его посетителей:

— Кожедуб угощал, ага. Мясо еще ничего было после вечной перловки, а вот подаренные конфеты хотелось выбросить обратно. По-моему, он просто издевается над нами, срочниками.

А вот тут я лукавил. Конфетами он «угощал», когда еще злился на меня. А потом, когда мы разговорились и Назаров ушел, а Кожедуб сам предложил выпить стаканчик, мне как-то и не захотелось. Все-таки, не любил я пиво в прошлой жизни. Вот и следующая уже пришла и тело сейчас другое, а вкус к спиртному у него такой же. Я категорически считал — если уж пить спиртное, то не литрами пиво, а рюмками водку.

Малову я это не говорил. Не зачем деду знать такие мелочи. Тем более, не смотря на высокое самомнение, простоватые старослужащие вряд ли поймут теорию хронологического поля. А именно от него отводил свою практику попаданец

Вот и этот старослужащий главным образом поинтересовался появлением новобранца в ресторане. Поняв, что ничего он от этого не получит и никакие опасности не обломятся, он разочарованно махнул рукой. Мол, иди отсюда, поздно уже, зеленый ефрейтор.

Разумеется, он хотя бы немного поиздевался над молодым, словами ли, жестами ли, у них пока судьба такая, сам через это прошел. Но конкретно этот новобранец какой-то мутный. Стать ефрейтором всего лишь в первую неделю армейской жизни, это надо умудриться. Да и сам он как-то лихо реагировал своим телом, что в результате нанесения им удара ушиб был нанесен руке деда, а не телу молодого.

В общем, Малов чувствовал, что ничего хорошего он, дед, от этого не получит, да еще от своих товарищей старослужащих наслушается много «комплиментов».

А я всего этого и не знал, но предполагал, что ничего хорошего от деда ему ожидать не приходится. Поэтому после молчаливого приказа быстренько удрал. Дед же прямо велел, пусть и не вербально. Чего уж там медлить и сомневаться.

В общем помещении казармы новобранцев обоих рот сегодня было тихо. То есть молодые и не собирались шуметь. Их еще слабенькие и неорганизованные тела очень уставали от физических нагрузок и психологического давления за весь армейский день. И теперь в темное время суток он спали, как говорится, без задних ног.

Поднимали новобранцев деды, причем, как правило, по уставу, но с дополнительному оттенку от них. Но главное для меня — все эти ночные подъемы отбирали еще несколько часов сна каждые сутки, а как деды молодые днем добрать не могли. Какие уж там усиленные физические нагрузки!

Но сегодня и старослужащие удивительно, но спали, все-таки и они имели обычные человеческие тела, требовавшие полного сна хотя бы ночь в неделю.

Потихонечку разделся, не своих товарищей новобранцев боялся разбудить, а старослужащих нечаянно привлечь. И сладко заснул. Слава Богу, еще один трудный день армейской жизни прошел!

А потом, казалось бы, по субъективному впечатлению, прошло несколько мгновений, а вот уже сволочь старшина Малов (не больше — не меньше) ходит среди кроватей новобранцев и едкими шуточками будит молодых. Верхний электрический свет горит вовсю, помогает, но как-то не получается пока молодым полностью проснуться

И попробуй не проснись, шутки станут угрожающими, а у товарища старшины переход от слов к делу происходят мгновенно. Не проснешься — на себе же почувствуешь, как это важно просыпаться с побудкой рано утром. И даже более того, просыпаться перед побудкой, чтобы осознанно отвечать на шутки штатного мучителя.

И как он может спать так мало? Ведьты засыпался, он еще был в своей комнатке, утром он же будит тебя, будто и не спит вообще, творение ада!

Старческий разум, еще не проснувшись, тут же готовит возможный ответ, реалистичный, без капли мистики:

Во-первых, находясь уже без малого положенный срок срочника, он приучил организм спать положенное, не очень большое время;

Во-вторых, он немного старше. Путь совсем чуть-чуть, буквально год-два, а некоторым, если внимательно посмотреть, несколько месяцев, но тело его уже перестроилось, оно взрослого мужчина. Тогда как у новобранца оно еще мальчишеское, пусть н пределе, со всеми специфическими особенностями;

И, наконец, в-третьих, Малов, собака, исхитряется днем, пока новобранцы мучаются где-то, как-то, урвать несколько минут сна. Немного, но ему хватает

— А вот и новый старшина проснулся, — слышу я едкое примечание деда к своему шевелению в кровати, — правда, он еще не взрослый дяденька, куколка, но потенциальные возможности есть. Да, кормилец?

Вот здесь мне надо обязательно ответить, пусть парой мелких реплик, но показать, что ты действительно проснулся и внимательно слушаешь. Кормилец ведь, как и любой артист, не любит говорить в пустоту, ему нужна живая реакция зрителя, в данном случае моя.

А я ничего не могу придумать, разум — явный старичок — может еще выдать глубокомысленные сентенции на все случаи жизни, но в остроумии уже тягаться не может, возраст не тот. Но в этом случае спасает армейский отклик.

— Так точно, товарищ старшина! — преувеличено оживленно отвечаю я. Малов морщиться на зрителя, как дирижер при фальшивом звуке, выдаваемом музыкантом его оркестра. Но, с другой стороны, правила игры соблюдены, а что я дуболом, так не дед еще, зеленый молодой.

Но вот дневальный выдает желанный для многих новобранцев окрик:

— Рота, подъем!

Дневальный тоже нашего призыва, не умеет еще залихватски, по-киношному, кричать. Но это и не важно. Сейчас главное другое — по уставу мы обязаны стремительно вскочить и за 45 секунд одеться. А потом бегом на утреннюю гимнастику. Вот так, что успел одеть, обуть, с тем и полетишь на день грядущий. А не успел — твои проблемы. Побежишь с одной совершенно голой ногой и в трусах, следующий раз быстрее будешь. И зимняя погода в Германии не сибирская, ниже −10 −15 реже опускается.

Мне надо сказать с моим новым телом повезло. Живая реакция, относительная тренировка в гражданской жизни очень помогали. По крайней мере, я испытывал определенные трудности с одеванием только в первые дни. А потом, чем дальше, тем становилось легче. Через неделю я уже, как старослужащий, легко одевался в рамках норматива.

А сволочь Малов неоднократно ставил меня в пример другим салагам, которые даже через неделю не успевали одеваться в положенное время.

Впрочем, в нашей роте это было уже прошлое. Мы все на утреннюю гимнастику прибегли вовремя и в полном комплекте обмундирования. Но вот в ротной колонне я по привычке бежал первым. Как едко цедил Малов, чтобы все привыкли к новому старшине.

Но это пусть, это повседневность. А вот сегодняшние соревнования, идеологические, так сказать, это актуальность. И особу перчинку мне (остальные просто не знали), придавало то, что с самого верху, дальше уже некуда, по сути, дали установку — на всякий случай, проиграть. Или, точнее, я на 100% был убежден, глядя на Кожедуба, такую установку дал сам М. С. Горбачев, оскароносный наш герой, а даже его соратники не поддерживали.

Так вот генеральный секретарь ЦК КПСС, уже по факту, предавший и еще будет продавать практически все и вся, я буду сегодня проигрывать. Хоть по лыжам мы выиграем, если уж по остальным сферам по крайности продули. Вперед!

Злобная энергия меня переполняла, так что я резко ускорился. Но за мной бежала еще целая рота и пришлось себя тормозить, хватая за фалды. А то ведь тот же Малов меня не поймет со всеми причитающими последствиями.

В столовой меня (и дедов до практически полной икоты) довел начальник столовой старший прапорщик Голотьбородко. Скупой до синевы, зимой снега не допросишься, он на этот раз сам дал мне сверток. И с отеческой улыбкой — мать его перемать с этой мимикой. Ведь не только я ему совершенно не верил, так он еще не улыбался, а искусственно тянул губы. В итоге получалась какая-то улыбка Бабы Яги — страшная и противная.

Но в свертке он дал нам нарезанный батон с хорошей колбасой и сыром, как я потом посмотрел. То есть травится с этими бутербродами было нельзя никак по определению. И хотя половину пришлось отдать дедам, они это лакомство не могли пропустить никак, но нам и оставшегося было по горло.

Я, да и остальные присутствующие, включая командира роты капитана Гришин, молча обалдевали, пока Голотьбородко не пояснил:

— Маршал Кожедуб лично приказал дать вам по перекусу. Не суп же давать, право слово.

А потом, когда остальные изрядно порасеялись, почти шепотом спросил:

— Слушай, хлопец, а ты кто ему, внук или, мабуть, племенник, очень уж он за тебя просил — требовал.

Вот, оказывается, пролился дождь щедрот, ну Иван Никитович. Не зря говорят, рядом с начальством хоть хлопотно, но богато! Вот я и стал классическим примером.

Ну, разумеется, примазываться к Кожедубу я не стал, чтобы видеть родственником у украинца удмурта, надо иметь щедрое воображение. Но поскольку я еще был, хм, очарован, деятельностью маршала авиацию, то говорил не очень твердо. По-моему, он мне так не поверил. А зря, я все-таки был искренен, хоть и не совсем тверд.

После столовой мы с ротой разошлись. Три человека — я, Федоров и Якушев были направлены на соревнования. Правда, посмотрев на складе зимнего спортинвентаря, как они отбирали сначала лыжи, потом лыжные палки, я подкорректировал — я поехал. А эти два пассажира если дойдут до финиша без учета времени — уже очень хорошо.

Уж очень они подбирали «грамотно», просто загляденье, что лыжи, что палки. У меня создалось прочное впечатление, что они ходили на лыжах с валенками, а лыжи с ботинками они увидели только сегодня.

Ну и что? Взрослые люди, сами попросились и не в бой, а на лыжную прогулку. Вот пусть и идут, а мне еще надо врага побеждать. Эх, велика Россия, а защищать некому, позади Москва!