Асфоделия. Суженая смерти (СИ)

Глава 17

Следующие несколько дней я усердно осваивала магические премудрости. Концентрация снова и снова, накопление, жесты и пассы – не для красоты и эффектного вида, но для направления и усиления, как при обычном физическом ударе. Правила безопасности как при работе с собственно энергией, так и элементарные методы предосторожности, дабы не раскрыть дар при посторонних. Вдобавок куча теории, которая в моём мозгу откладывалась в количестве меньшем, чем хотелось бы. Я спросила, нет ли у Эветьена какого учебника колдовства и ворожбы, чтобы можно было проштудировать книжку на досуге, а не пытаться запомнить всё сразу с его слов, и узнала, что труды по магии писались, однако за пределы закатных обителей не выходили. Орден был весьма озабочен сохранностью своих тайн, простой народ полагал, что ему подобное чтение вовсе ни к чему, это всё, мол, лишь для закатников, а честному неодарённому человеку желательно до такого не касаться, ежели душа дорога. В результате лучшее, что можно достать в Империи, – книги, тайком привезённые из Вайленсии и Целестии, естественно, на языке страны издания. Большая часть заграничной литературы по колдовству входила в список запрещённой на территории Франской империи, поскольку тамошние методы и отношение к дару вообще считались слишком уж вольными и еретическими. Нет, инквизиции в этом мире не существовало, по крайней мере, в том виде, в каком я её представляла. Закрытое сообщество закатников, чахнущих над своим златом, и храмовники, регулярно напоминавшие, что прежде духовное и уж потом земное и магическое, довольно успешно выполняли некоторые её функции. Этакая взаимовыгодная нелюбовь с пониманием, что друг без друга им не обойтись. Впрочем, на юге континента, в Эстилии и Агрии, дела с магией и магами обстояли не лучше, тамошний колдовской институт мало чем отличался от имперского, за скрывающими свой дар гонялись активнее и наказывали жёстче.

Поэтому пришлось смириться с отсутствием учебников. Даже в библиотеке Эй-Форийи подобной ереси не водилось. Правда, Эветьен пообещал дать мне пару запрещённых книг из личной библиотеки в своём городском доме.

Когда мы туда переберёмся, да. Дом, конечно, маленький, но на первое время пойдёт и всё лучше, чем постоянно жить во дворце.

Если погода располагала, занимались мы на свежем воздухе, на той самой скамейке под дубом. Если не позволяла, то закрывались в библиотеке, в читательском зале, благо что желающих ознакомиться с собраниями всевозможных сочинений было на редкость мало. По мере расширения познаний в магии я поняла, почему Эветьен снял с меня все подозрения после нашего первого урока, пробного и не особо удачного. Я не раз и не два пыталась отколоть хотя бы кусочек от скамейки посредством собственного дара, как учил Эветьен, но не добилась даже появления трещинки. Это какую же силищу надо приложить, чтобы отфигачить немаленький такой кусок от ступеньки и, тем более, от свода?

Уж точно не мою.

И не с моими нынешними навыками.

Я научилась использовать дар без прямого физического контакта с Эветьеном, материализовывать силу, изображать с её помощью всякую быстро тающую мазню в воздухе, формировать в подобие шара, передвигать предметы, но только маленькие, лёгкие и недалеко. С одной стороны, занятия мне нравились, теперь, когда собственные светящиеся руки не вызывали страха, паники и изумления, появился интерес, кураж, желание понять, что и как работает, что с этим делать и как лучше применять. Это же удивительно – взмахом руки поднять с земли ворох опавших листьев, заставить их кружиться какое-то время в воздухе, подчиняясь движениям твоих пальцев. Из Эветьена вышел не столь уж плохой учитель, пусть не всегда сдержанный и терпеливый, но, увлекаясь, он рассказывал занимательно, повторял не по одному разу, если я не понимала с первого, поправлял, когда я делала что-то не так. С другой, получалось не всё, не всегда и не сразу, до сколько-нибудь адекватного владения даром мне было ещё как до Ки… эм-м, до Сонны вплавь, пару раз Эветьен срывался, повышал голос, и я вслед за ним. От ожесточённого спора нас спасал Тисон. Едва он замечал, что мы перешли на крик, как вмешивался и, как ни странно, ухитрялся нас утихомирить. И этот момент, пожалуй, был удивителен не меньше ожившей сказки о магических способностях.

На занятия мы неизменно ходили втроём: я училась, Эветьен учил, Тисон бдел. Держался рядом, молчаливый, почти невидимый, стоял по другую сторону дуба или сидел на табуретке у стены, смотря по тому, где проходил урок. Поначалу Эветьен делал брату замечания, колючие, прячущие недовольство и непонимание под налётом иронии, но тот и бровью не вёл, ссылался на долг и продолжал сопровождать меня. Точно так же рыцарь водил меня на трапезы и вообще в любое место за пределами спальни. При том мы фактически не разговаривали, здоровались утром при Жизель, её рыцаре и служанках, желали друг другу доброй ночи по вечерам, едва обменивались дюжиной суховатых дежурных фраз в течение дня, особенно если с Эветьеном не возникало требующих вмешательства разногласий.

Оставались взгляды украдкой, когда казалось, что никто не смотрит, говорившие больше слов.

Прикосновения, нечастые, невинные до зубовного скрежета. Порой возникала необходимость подать даме руку при спуске по лестнице – все мы знаем, сколь она опасна для жизни и здоровья, – поддержать или словно невзначай дотронуться до руки. Всё быстро, мимолётно, однако каждый такой простенький физический контакт обжигал огнём, мучил желанием большего. Причём не чего-то вроде разврата на источниках – хотя к нему я тоже иногда мыслями возвращалась, – но обычного объятия, возможности идти рядом, а не на шаг-другой впереди, смотреть свободно. Никогда не понимала этой запретной любви на расстоянии вытянутой руки, поэтичного трагического романтизма юных влюблённых, не смеющих встречаться открыто, взгляды поверх веера, охи-вздохи тайком и прикосновение к запястью любимой через перчатку как вершина дозволенного и демонстрация чистоты чувств, не омрачённых низменными инстинктами. В моём возрасте хочется уже нормального общения и адекватных взрослых отношений, а не первого бала Наташи Ростовой.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Поняв, что спорить с братом бесполезно, Эветьен перестал обращать на него внимание, по крайней мере, во время уроков. Если у Эветьена возникали дела, требующего немедленного его участия, и он не мог проводить меня на место расположения, он преспокойно оставлял меня на Тисона. Занимались мы чаще всего в первой половине дня, во второй я или отсиживалась в спальне и читала, или отрабатывала светскую повинность, без особого энтузиазма притворяясь, будто меня и впрямь занимают местные развлечения.

Вайленцы уехали в столицу и Жизель загрустила. Нет, она не показывала свою печаль открыто, даже не упоминала ни о чём подобном и большую часть времени изображала восторг от придворного времяпрепровождения куда лучше меня, но я-то видела, каким застывшим, немного потерянным делался её взгляд порой. Я хотела спросить насчёт Саши, узнать, действительно ли у них всё так, как я думаю, однако никак не могла решиться. Вроде нет нужды лезть человеку в душу и интересоваться личным, близкие дружеские отношения нас не связывали, и я сама не больно-то откровенничала, хотя только ленивый, слепой и глухой не знал, что «эта бесстыдница с островов днями напролёт хороводится с обоими Шевери». В свете новой порции сплетен, грозящих затмить сотворённое Асфоделией на Сонне, Брендетта пыталась держаться от меня подальше, дабы падающая на беспутницу грязь не попала случаем и на неё, марая чистый облик добродетельной благородной фрайнэ. Нарцисса следовала примеру соседки, за эти дни в её глазах поселилась не вполне понятная мне неприязнь, явное осуждение. Со слов Жизель я знала, что если Нарцисса не репетировала и не отрабатывала ту же светскую повинность, то проводила время в молитвах в храме Эй-Форийи. В семье девушка была одной из младших дочерей и готовила себя к служению Четырём, но не к замужеству и мне трудно было предположить, о чём Нарцисса думала.

Об оставшейся в родном краю семье?

О переменившейся жизни?

Или молила богов, чтобы всё поскорее закончилось и она смогла бы вернуться к домой?

Императорская воля освободила меня от репетиций и вообще довольно от многого. Если я не хотела ехать на очередную охоту, или идти на пикник, или участвовать в какой-нибудь дурацкой игре, то никто не настаивал, меня быстро оставляли в покое. Мадалин лишь усмехалась, глядя на моё особое положение, верная её свита шепталась активнее. Уж не знаю, что имел в виду Тисон, когда уверял, что у Элиаса не будет повода нажаловаться на неподобающее поведение младшего коллеги, потому как вряд ли за прошедшие дни в стенах Эй-Форийи осталась хотя бы одна живая душа, не слышавшая о шашнях островитянки с братьями Шевери. Конечно, Мадалин-то всё равно, с кем и в каком количестве я на досуге развлекаться изволю, главное, чтобы не со Стефанио. Подозреваю, ей уже известно о моём новом статусе, оттого и усмешка её стала понимающей, иронично-снисходительной, но Морелл лицо заинтересованное при любом раскладе. Пусть я больше не соперница другим избранным и Нарциссе в частности, однако едва ли Элиас мог допустить столь вопиющее падение облико морале в рядах вверенных ему рыцарей.

День грандиозной премьеры подкрался незаметно.

Во время завтрака Брендетта говорить ни о чём больше не могла, кроме как о постановке, своём в неё неоценимом вкладе и последующем маскараде, во время которого она будет всенепременно танцевать с императором и не один раз. Жизель скучала, Нарцисса была непривычно мрачна. Похоже, играть главную стерву ей категорически не нравилось, но перечить открыто девушка не осмеливалась. Помимо наведения последних штрихов перед премьерой, Брендетта готовилась и к маскараду. Собственно, готовились к нему почти все, поскольку через день-другой двор возвращался в столицу, завершая на том загородный выезд.

К маскараду не готовилась лишь я. Карнавального костюма у меня не было – да и откуда ему взяться? – ни одно из повседневных платьев не годилось, не говоря уже, что даже я, далёкая от светской жизни прошлых веков, понимала, что каждое из них слишком скромное, бледное и простое для торжественного выхода. И видели меня в них регулярно, а какая приличная леди выйдет в свет в не единожды надетом ею наряде? Жизель предложила либо позвать портниху и попробовать переделать одно из повседневных, либо не стесняться и обратиться к Стефанио. По его милости меня привезли в столицу в прямом смысле как нищенку, без единой личной вещи, едва одетую, и раз император взялся опекать и обеспечивать моё пребывание при дворе, то пусть и не скупится.

Речь Жизель звучала твёрдо, убеждённо и внушительно, я покивала, соглашаясь, но идти на поклон к Стефанио из-за тряпок так и не решилась. Хотела спросить у Эветьена, однако к часу занятий то отвлекалась и забывала, то откладывала на неопределённое потом. Ну глупо же – знаешь, котик, мне совершенно не в чем идти на маскарад, не мог бы ты свозить меня в ближайший бутик за обновкой? Да и одно дело спорить, когда что-то не получается на уроке, и совсем другое – клянчить новое платье. Вот уж чего я точно никогда не делала в своей жизни, так это ничего не просила у мужчин, ни с которыми встречалась, ни просто малознакомых.

Напоминать о платье, когда до спектакля оставалось несколько часов, было тем более глупо. Ни до, ни после занятия Эветьен не упомянул о планах на вечер, идти мне на маскарад или нет и что делать вообще. Даже провожать обратно во дворец не стал, сослался на срочные дела и быстро ушёл, едва мы закончили. Тисон по обыкновению молчал, я тоже не знала, что сказать. Если бы не висевшие между нами недоговорённости, недомолвки и невозможность вести себя как хочется, молчание было бы вполне уютным, не тревожащим понапрасну.

Понимаю. Правда, понимаю, почему Тисон держится так, как держался все эти дни, почему молчит, избегая бесед, почему несколько прикосновений походя да взгляды украдкой единственное, что он себе позволяет.

Потому что у него эти чёртовы обеты, а я уже не просто дева жребия, не кандидатка в суженые Стефанио, но невеста его брата. Скоро Тисон вернётся в рассветный храм, я отправлюсь под венец и вряд ли мы будем часто видеться. Или не будем вовсе. Эветьену и так обо всём известно, возможно, он не уверен во мне, однако брата знает хорошо. Даже странно, что до сих пор позволяет Тисону постоянно крутиться поблизости, спокойно оставляет нас вдвоём, словно уверенный, что тот не выйдет за рамки приличий. На сплетни оба не реагировали, будто речь шла о ком-то другом, посторонним, хотя, ясен день, последние жареные обсуждения доходили и до них.

Тисон отвёл меня в спальню, попрощался и ушёл. Я вздохнула, поймала взгляд Жизель, сочувственный, понимающий больше, чем казалось со стороны, и засела за чтение очередного рыцарского романа, одолженного у соседки.

Жизель как участница спектакля удалилась раньше. Я пожелала девушке удачи и осталась сидеть дальше, не столько читая, сколько ожидая.

Время ползло удручающе медленно, скрипуче, отмеряемое движением стрелок на массивных часах, стоявший на каминной полке.

Никто не приходил.

Ни Тисон.

Ни даже Кили.

Да должен же хоть кто-то меня проинструктировать? Бесит вот так жить по какому-то непонятному графику, зависеть от чужой воли и прихоти, ходить только туда, куда скажут, и тогда, когда скажут, не иметь возможности решать сама за себя.

Наконец раздался стук в дверь, и я бросилась открывать со скоростью девицы, заждавшейся наречённого.

По ту сторону порога и впрямь обнаружился наречённый.

Тот, которого император моим женихом нарёк.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Держа в руках грязно-серый тряпичный свёрток, Эветьен прошёл в комнату и закрыл за собой дверь. Оглядел спальню, положил свёрток в кресло и принялся разворачивать. Я с удивлением следила за его действиями, отмечая некую царапающую взгляд странность. В чём? Не сразу, но сообразила – одежда. По сравнению с обычной экипировкой, в которой я привыкла его видеть, тёмных оттенков, без ярких, броских излишеств, однако явно дорогой, нынче одет Эветьен просто, если не сказать нарочито скромно. Во дворце так не одевались даже слуги.

Под слоем серой ткани скрывалась одежда, да только не та, которую можно ожидать Золушке, мечтающей попасть на бал в королевском дворце. Вместо красивого бального платья Эветьен принёс… штаны, рубаху, куртку и берет, всё немаркого тёмно-коричневого цвета и отнюдь не первой свежести. К основному комплекту прилагалась короткая линялая сорочка и битые жизнью башмаки.

– Должно подойти, – встряхнув рубаху, Эветьен приложил её ко мне, и я тут же отшатнулась.

– Это что такое?

– Одежда, – мужчина посмотрел оценивающе сначала на мою грудь, затем на рубаху, очевидно прикидывая, поместятся ли в последнюю прелести девичьи так, чтобы не привлекать внимания.

– Я вижу. Но если это костюм для маскарада, то какой-то он стрёмный… тьфу, то есть странный.

– Это и впрямь костюм для маскарада, но не того, что пройдёт сегодня во дворце, – Эветьен собрал принесённую одежду, кроме обуви и берета, и сунул мне в руки. – Сможешь переодеться без помощи служанки?

– Да, но…

– Тогда поторопись. Стефан хочет успеть покинуть дворец до окончания постановки.

Император куда-то сваливает, то есть сбегает?

– Э-э… а я тут при чём?

– А мы с тобой, Асфоделия, будем его сопровождать, – Эветьен приобнял меня за плечи и мягко подтолкнул к ванной. – Такова его воля. И смой краску с лица.

– Куда… сопровождать?

– В столицу.

Я послушно поплелась в ванную. Закрылась, придирчиво перебрала выданную экипировку, понюхала. Вроде чистая, хотя и неновая.

И что это за очередные капризы Его императорства? Сначала ему девица одарённая вот прямо кровь из носа потребовалась, затем приспичило срочно выдать её замуж, теперь стукнуло на ночь глядя тащиться в столицу в компании вышеупомянутой девицы и её свежеприобретённого жениха.

Переоделась. Панталончики и чулки оставила – лезть в башмаки босыми ногами не хотелось, а носков в этом мире я ещё не видела. Одёжка оказалась велика и болталась на мне, безжалостно скрадывая женственные формы фигуры Асфоделии. Я заправила рубаху, шнурок на штанах затянула максимально туго, опасаясь потерять их где-то в пути. Надела куртку, ужаснулась чересчур длинным для меня рукавам, общей её мешковатости и слабому запаху табака, намертво въевшемуся в грубую тёмную ткань. Ну и видок…

Эветьен окинул меня критичным взглядом, когда я вышла из ванной.

– Спрячь волосы, – велел, подавая берет.

Заплела неаккуратную косу и кое-как убрала её под головной убор. Затем влезла в башмаки, кожаные, с потрескавшимися, сбитыми носами.

– Выгляжу как какой-то Гаврош-переросток, – пробормотала, изучая своё отражение в зеркале.

– Не знаю, кто это, но выглядишь ты ровно так, как нужно, – Эветьен встал рядом, осмотрел внимательно и себя, и меня. – Сейчас идём быстро, ни на кого не глядим. Глаза не поднимай и не заговаривай при посторонних, поняла?

– Угу. А зачем императору в столицу? Всё равно же скоро двор туда возвращается.

– О некоторых делах должно быть осведомлено как можно меньше людей, – Эветьен повернулся ко мне, поправил берет, надвигая его пониже на лоб, потом шнуровку рубахи. Запахнул мою куртку, нахлобучил на себя невесть откуда взявшуюся шляпу, подхватил меня под локоток и повёл к двери.

Не таким я себе представляла сегодняшний маскарад, ох, не таким…

* * *

Эй-Форийю мы покинули едва ли не в прямом смысле тайными тропами. За прошедшие дни я начала более-менее сносно ориентироваться в дворцовом лабиринте, по крайней мере, на основных маршрутах, по которым мы ходили регулярно, но даже мне очевидно, что по таким коридорам нас не водили. Узкие, пустынные, они хуже освещены и лишены той помпезной, вызывающей роскоши, что отличала центральные галереи. Не было здесь ни картин, ни позолоты, ни скульптур, только стены, где-то обшитые деревянными панелями, где-то голые и серые. Мы спустились на первый этаж, ненадолго смешались со сновавшими там слугами, обращавшими на нас внимания не больше, чем господа на них самих, пару раз свернули и наконец оказались в небольшом, мощённом камнем дворе из числа служебных. Из него углубились в парковую зону, но не слишком далеко – в стороне от одной из аллей, в низине, скрывалась лодка. Плоская, деревянная, с двумя скамейками и чёрным коробом в задней части, который я в первое мгновение приняла за обычный мотор. Возле лодки маячили две тёмные фигуры, одна резко повернулась к нам и тут же отступила.

– А, вот и вы, – произнесла вторая фигура голосом императора. Стефанио обернулся, задержал взгляд на мне. – Превосходно.

Это скромная оценка моего внешнего вида?

– Ты всё объяснил Асфоделии?

– Не совсем, – отозвался Эветьен.

– Пояснишь дорогой. Прошу, фрайнэ, – император указал на лодку. – Впрочем, на ближайшие несколько часов вы – не фрайнэ и не Асфоделия, как и я этим вечером не Его императорское величество.

Оно и понятно. Если монарх куда-то направляется инкогнито, то его сопровождение не должно без конца повторять его титул, да и без выканья можно обойтись.

Мы втроём сели в лодку. Эветьен занял скамейку у короба, я и император устроились на второй. Эветьен положил ладонь на короб, чуть сжал пальцы, и над нашими головами стало немного светлее, словно включились невидимые лампочки. Неопознанная фигура подала знак и отошла, скрылась в сумерках, а лодка дрогнула, вынудив меня вцепиться в борт, и начала подниматься. Неспешно набрала высоту – хотя и меньшую, чем барки, но достаточную, чтобы я напряглась, – развернулась и полетела к пруду. Над чёрной его гладью, повинуясь движениям пальцев рулевого, повернулась снова, носом к Инис, так, что озарённая огнями громада Эй-Форийи осталась позади, и взяла с места на скорости хорошего спортивного автомобиля. У меня аж дух захватило.

До столицы домчались быстро, с настоящим ветерком, от коего спасал только защитный покров. Вечерний город мало походил на привычные мне неоновые мегаполисы, огромные, сияющие и шумные. Сердце Франской империи по большей части тонуло в потёмках, исполинский кусок чёрного обсидиана, лишь местами расцвеченный рыжими пятнами. Сверху нависало мрачное беззвёздное небо, снизу тянуло ощутимой прохладой. Огни горели на набережных, обозначая условную трассу для кораблей водных и воздушных, да подмигивали с крыш самых высоких зданий. В черте города лодка замедлилась, начала снижаться и с этой высоты я не могла обозреть панораму целиком, но что-то подсказывало, что до сколько-нибудь приличного уличного освещения столице ещё далеко.

– Всё довольно просто, Асфоделия, – приступил Эветьен к инструктажу. – Стефану надо наведаться в несколько мест…

В какие именно места и по каким вопросам, разумеется, никто не уточнил.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

– …мы с тобой его сопровождаем. Глаза по-прежнему не поднимаешь, с посторонними не разговариваешь, отвечаешь, только если спрошу я или Стефан. Лучше, если тебя примут за дурачка или немого, чем узнают в тебе благородную фрайнэ, – в слабом рассеянном свечении покрова я заметила, как Эветьен слегка поморщился, явно сомневаясь, что меня вовсе хоть кто-то примет за высокородную даму, особенно без богатого платья. – От меня ни на шаг, если не скажу иного. Обращаешься лишь по имени, можно добавить «арайн» и ничего более.

– После восшествия на престол моего отца Стефанов в Империи стало куда как больше, – с усмешкой заметил император.

– Если вдруг возникнет нужда, тебя звать… – Эветьен умолк.

– Можно Алёна? – выпалила я.

– Ал… Аль… – Эветьен запнулся, глянул на меня возмущённо. – Что это ещё за имя?

– Тогда Аля? – не сдавалась я.

Главное, чтобы не Лена. Я не против самого имени, но раздражало, когда так пытались называть меня.

– М-м… ладно, я согласна на Лию. Или Лею.

– Это вообще мужские имена? – усомнился Эветьен.

– Ну-у… как бы нет…

Стефанио усмехнулся снова, откровенно забавляясь нашей тихой перепалкой, и Эветьен качнул головой, обрывая возражения.

– Тогда никак не звать.

– Эветьен, нельзя никак не звать свою суженую, чревато последствиями, – вставил Стефанио, глазами выискивая что-то на правом берегу.

Лодка шла низко, над самой водой. Прямо по курсу выросла чёрная шипастая громада, рассечённая лавовыми трещинами.

– Обитель закатников, – пояснил Эветьен, и лодка стала забирать вправо.

Остановилась возле длинного деревянного причала, озарённого одиноким фонарём, и опустилась на воду окончательно. Воздушный транспорт пришвартовали как обычный водный, среди нескольких других покачивающихся лодчонок. На выходе с пристани Стефанио бросил монету бородатому угрюмому мужику, сидевшему в дощатой будке, назвал какое-то имя – ясен день, не своё, – и пошёл дальше с видом истинного господина и хозяина всей округи. Эветьен без малейшего стеснения взял меня за руку, притянул фактически вплотную к себе, и мы последовали за ним.

А за пределами пристани начиналось то, что, пожалуй, можно назвать весёлым кварталом.

Неровные мощёные улицы бежали-змеились вверх по склону, по обеим их сторонам поднимались дома не выше трёх этажей, тесно прижимавшиеся друг к другу. Ярко горели фонари при входе в заведения, вывески которых, не столько подписанные, сколько аляповато раскрашенные для большей наглядности, не оставляли сомнений в происходящем внутри. Лился свет и из высоких, похожих на витрины окон первых этажей отдельных зданий. Только за стеклом выставляли товар живой – едва одетые девицы всех мастей, телосложения и типов внешности стояли, сидели и принимали максимально соблазнительные позы, зазывно поглядывая на идущих мимо прохожих. Кажется, где-то я уже видела нечто подобное… Из открывающихся и закрывающихся дверей других заведений доносилась громкая музыка, в третьих гомонили и гремели кружками и прочей тарой для распития крепких алкогольных напитков, в четвёртых азартно играли. У пятых не было ни окон-витрин, ни броских вывесок, ни дверей нараспашку, зато многозначительно подмигивало пламя за алым стеклом фонаря, привлекая внимание к замысловатому знаку под козырьком. Я присмотрелась к одному такому и кашлянула, сообразив, что скрывалось за глухими чёрными створками подобных нарочито неприметных зданий. Вероятно, развлечения в стиле БДСМ успешно процветали и в этом мире.

Народу вокруг хватало. По большей части, разумеется, мужчины разных возрастов и сословий, хотя встречались и женщины, одетые на удивление скромно. Лишь спустя какое-то время я отметила, что девицы облегчённого поведения находились исключительно за стёклами публичных домов, а не крутились по подворотням и не хватали прохожих за рукав. На улицах относительно чисто, по крайней мере, я ожидала худшего. Верховых мало, чаще попадались экипажи, закрытые чёрные кареты и двуколки, совершенно не ассоциировавшиеся с условным средневековьем. Внимания наша троица не привлекала. Наоборот, в нынешней своей экипировке, отличающейся от моей размером по фигуре и меньшей заношенностью, Эветьен и Стефанио ничем не выделялись на фоне других посетителей весёлого квартала. Столкнись я тут с таким Стефанио, какой шагал сейчас передо мной, и ни за что не признала бы в нём правителя всея Франской империи. И даже то, что взрослый мужчина идёт по улице в обнимку с безусым юнцом, никого не волновало, не вызывало косых взглядов и не провоцировало нелестных замечаний.

Стефанио шёл первым, ориентируясь на здешних улицах столь же уверенно, как и в императорских резиденциях, словно проводил тут дни и ночи напролёт. Мы с Эветьеном держались позади, но не отставали. Эветьен вообще старался меня не отпускать ни на секунду, то брал за руку, то обнимал за плечи, будто опасаясь, что я могу потеряться. Не поднимать глаза от щербатых камней под ногами, естественно, не получилось, я открыто смотрела по сторонам, вертела головой, с туристическим интересом разглядывая всё, мимо чего мы проходили. Замечаний Эветьен мне не делал, только поначалу с непонятным ожиданием наблюдал за моей реакцией, однако вскоре словно успокоился и бдеть так усиленно перестал.

Миновав пару улиц, Стефанио свернул на третью, поуже, потише и более малолюдную, без домов публичных и игорных. Остановился перед трёхэтажным зданием с обычными, завешанными изнутри окнами, где-то освещёнными, где-то тёмными, поднял голову, осматривая его неуверенно, нерешительно будто. Глубоко вздохнул и обернулся к нам. Я тоже глянула на дом.

Приметных вывесок нет.

Как и специальных знаков.

Три ступеньки крыльца, обычный фонарь под козырьком, деревянная дверь с закрытым зарешечённым окошком в верхней части. Не похоже на клуб для местных адептов темы.

– А… – император запнулся, не иначе как вспомнив, что полным именем меня решено не называть. – Лия, слушай меня внимательно. Тебе надо войти в этот дом, попросить отвести тебя к арайнэ Астре и передать ей вот это, – Стефанио извлёк из кармана куртки запечатанный бумажный прямоугольник.

Я взяла записку.

– И ещё вот это, – к письменному посланию присоединился увесистый кошелёчек с вполне себе очевидным содержимым.

– А-а… – я беспомощно посмотрела на Эветьена. – Как я туда попаду?

– Просто постучишь, – пояснил Эветьен.

– И меня так легко пустят? – усомнилась я.

Уж не говорю, почему должна идти я, а не кто-то из моих спутников.

Ещё и с деньгами. Может статься, приличной суммой.

– Тебя – пропустят, – заверил Эветьен.

– Пропускают только женщин независимо от их происхождения, – добавил Стефанио. – Мужчинам туда хода нет.

– А меня точно отведут к арайнэ Астре?

Всё-таки у них тут какая-то неистребимая страсть к цветочным именам.

– Отведут обязательно, – кивнул император.

– И что мне ей сказать?

– Ничего. Передай вот это, – Стефанио указал на зажатые в моих руках бумажку и кошелек.

– А если она спросит…

– Она поймёт, не тревожься.

Эветьен повернул меня лицом к себе, посмотрел в глаза. Стефанио сразу отступил, снова принялся созерцать здание, делая вид, будто не слышит с расстояния в три шага, о чём мы с Эветьеном переговариваемся.

– Всё будет хорошо. Ничего плохого в стенах этого дома с тобой не случится, никто не причинит тебе вреда. Если арайнэ Астра спросит тебя о чём-то, то постарайся ответить по возможности честно. Всё сделаешь и уходи, никто не станет тебя задерживать, поняла?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Я кивнула.

– Ничего не бойся.

Кивнула вновь.

– Справишься – получишь подарок, – неожиданно добавил Эветьен.

– Ты меня подкупить решил? – удивилась я. – Или мотивируешь таким образом?

– Отчего же сразу подкупить? Порадовать свою суженую подарком не возбраняется…

– За выполненное задание?

– Иди уже… Лия, – Эветьен развернул меня лицом к дому и отпустил.

Прижав к груди передачку, я двинулась вдоль здания к единственному крыльцу. Поднялась по ступенькам, оглянулась.

Улица опустела. Наверное, Эветьен и Стефанио отошли куда-нибудь в сторону, чтобы из окон не увидели.

Глубоко вздохнув по примеру императора, я ухватилась за внушительную колотушку и стукнула ею о металлический диск, тускло блестевший в свете фонаря.