Ася находит семью

34. Привет Черным Болотам

Кухня! Большая теплая кухня детского дома! Всегда ты пахнешь капустой и дымом, всегда полна грохота и звона жестяной посуды, треска поленьев, а нет поленьев, так сучьев или шишек, жарко пылающих вместе с кусками торфа. Твоя плита пожирает топливо даже в те дни, когда нечем питать остальные печурки в доме.

Черен твой потолок, выщерблен пол, старовата и грязновата плита, и нету, да и не было никогда над этой плитой круглых, сияющих, как медный таз, часов, которые однажды придумала себе в утешение Ася. Откуда здесь быть такой роскоши? Суровая стряпуха Лукерья либо посылает кого-нибудь из дежурных, либо сама бежит в своем неизменном темном фартуке на лестничную площадку, где добросовестно тикают единственные в доме, еще не выбывшие из строя, большие часы.

Если бы не твердость стряпухи, которую даже взрослые зовут командиром, кухня давно бы стала клубом, красным уголком, а то и танцевальным залом детского дома, ибо что может быть привлекательнее тепла и съестного духа.

И все же никогда, ни единого раза не привиделось Варе в ее мечтах, что встреча с Андреем произойдет в кухне. Где угодно, но не в кухне.

Однако действительность не обязана совпадать с мечтой. В ту минуту, как Варя — дежурная по кухне — сосредоточенно делила испеченный в большущем противне картофельный, слегка благоухающий селедкой форшмак, разрезала его на множество равных частей, ватага детей доставила к ней Андрея.

Варя не обронила нож, не отложила его в сторону, а повела его дальше, следуя точно сетке, нанесенной на румяную верхнюю корочку. Почему рука ее продолжала свое размеренное движение, Варя сама не могла понять.

Будучи застигнутой врасплох, Варя выглядела более чем скромно. Розовая кофточка, что береглась «к случаю» и могла бы украсить Варю, лежала в комнате в фанерной коробке, красивые Варины волосы прибраны под застиранную косынку. А кроме всего — обстоятельство, и вовсе сразившее Варю, — вдоль пуговиц серого рабочего халатика чернел свежий, жирный след сажи.

«Ну что же… Все едино, — заставила себя подумать Варя. — Все одно — конец. — И выпрямилась. — Так даже лучше».

— С приездом, — еле выговорила Варя.

— Спасибо, — пробормотал Андрей.

От Феди ускользнула вся сложность происходящего. Он поднял с приколоченного под топкой железного листа кусок торфа и протянул его Андрею.

— Черноболотский? Как думаете?

Коричневый рыхловатый ком — частичка огромного пласта, рожденного тысячелетним созиданием природы, вобравшего в себя перегной водорослей и мхов, останки древнейших деревьев, поглощенных болотами, — лег на большую мужскую ладонь. Как ни стосковался Андрей по работе, по родным торфяным массивам, он обрадовался этому кусочку торфа более всего потому, что узрел в нем тему для разговора.

— Похоже, что черноболотский, — с деланным оживлением произнес Андрей. И, опасаясь, что вновь наступит молчание, спросил: — Как, ребята, приедете летом на Торфодобычу?

Неловко переступив с ноги на ногу, он вновь повторил приглашение, обещал показать, как добывается и формуется торф, сводить гостей на конный двор, на водокачку, продемонстрировать локомобильчик в десять лошадиных сил — первый источник электроэнергии на Черных Болотах.

Варя, казалось, не слушала Андрея, не слушала даже тогда, когда он заговорил о редкостной, «первобытной» природе Приозерского края. Он был уязвлен. Каким вниманием прежде светились эти добрые карие глаза, стоило ему начать рассказ о черноболотских лесах и озерах!

Андрей спросил:

— А ты, Варя, приедешь? Ну… на открытие электростанции?

— Конечно, приедет, — вырвалось у Аси. — Еще бы!

Варя промолчала, но отложила нож, опустилась на темную кухонную скамью. Три года назад Андрей привез ей с Черных Болот несколько пучков нежных прохладных подснежников. Они лежали в лукошке, пересыпанные клюквинами. В тот вечер, счастливейший в Вариной жизни, она впервые услышала просьбу приехать хоть на денек в гости. Приехать на лесопилку Спрыгиной — ни Торфостроя, ни Торфодобычи тогда еще не существовало.

Варе не повезло: Ася заболела корью и вырваться на Черные Болота не удалось. А после… Знал ли кто-нибудь, с какой мукой ждала Варя приглашения на Торфострой? Ждала и не дождалась…

— Вряд ли приеду, — медленно выговорила Варя. — Времени нет… Она ответила так потому, что в разлуку многое поняла и не хотела быть по-прежнему робкой, покорной Варькой. — Нет, не приеду.

— Почему? — зашумели детдомовцы. Среди спрашивающих не было слышно внезапно поникшей Аси и ее друга — все понимающей Кати.

— Это, товарищи, непорядок! — раздался громкий голос Татьяны Филипповны. — Марш из кухни, марш…

Дети примолкли, потупились: человек, вернувшийся живым и невредимым с фронта, должен был всколыхнуть горе Татьяны Филипповны. Но разве она покажет?

Она протянула Андрею обе руки:

— С приездом! Рада за Аську, за…

Застывшее лицо Вари удержало Татьяну Филипповну от лишних слов, удержало и от дальнейших проявлений радости. Пожалуй, она даже вдруг ощутила неприязнь к тому, кто издавна был причиной Вариных горестей и обид. Почему-то в памяти всплыла жалкая, встрепанная горжетка, на которую когда-то Варя наивно возлагала надежды…

— Ступай, Варя, я тебя заменю. — Татьяна Филипповна взялась за кухонный нож. Ребятам вновь был подан знак оставить кухню.

Не оглянувшись на Андрея, отстранив с дороги Асю. Варя выскочила за дверь. Следом выбежали и дети.

Андрей как стал у кухонного стола, так и остался. К этому столу, похожему на длинный прилавок, подовом заведующая детским домом. У плиты безмолвно колдовала стряпуха.

— Отведайте нашего супу, — сказала Татьяна Филипповна и заставила Андрея сесть на скамью.

Он принялся за суп, не чувствуя его вкуса, не замечая, что оловянная ложка обжигает рот.

Татьяна Филипповна с шумом придвинула к себе противень форшмака, взялась за нож и, вместо того чтобы порассказать Андрею о его племяннице, вдруг заговорила о Варе. Не удержалась, выложила все, что только можно было сказать о ней, любимице ребят и взрослых, о Варе, которая так хотела «подняться», а затем навалила на себя нелегкую ношу.

— Думаете, только на фронте герои?

В голосе Татьяны Филипповны звучало осуждение, оно крепло по мере того, как она перечисляла все, что Варя сделала для детей, от чего она отказалась ради тех же детей.

Когда Татьяна Филипповна потянулась за следующим противнем, она вдруг увидела, что Андрей и не думает есть. Сидит на скамье, откинувшись к стенке, а на лице его удивительно знакомая, точь-в-точь как у Аськи, растерянная, как бы просящая добрых вестей, улыбка.

Андрей встал и пошел к двери, не сразу нашел ручку, словно дым от плиты застилал ему глаза. Заведующая детским домом не окликнула гостя, не напомнила ему о брошенном в углу вещевом мешке. Постояв в задумчивости, она спросила у стряпухи, все ли готово к обеду, и вернулась к обязанностям дежурного.

Варя сидела у окна своей комнатушки, так и не приодевшись, не скинув перепачканного сажей халата. Лишь ее удивительные, поблескивающие медью волосы были освобождены от косынки.

Андрей вошел, стал у дверей, мнет в руках синюю буденовку.

— Здравствуй еще раз.

Как Варе ответить: «здравствуйте, здравствуй»? Она молчит, хотя у нее для встречи с Андреем было припасено много гордых и горьких слов. Все было обдумано-передумано сообща со Степановной, но куда-то слова подевались, улетучились…

Андрей постоял-постоял и спросил:

— А проводить придешь? Вечером будет теплушка…

— Я? — каким-то чужим голосом отвечает Варя. — Если Аська захочет, я ее приведу.

Через неделю та же теплушка, с буквой «Т» на боку, курсирующая в двадцатом году немногим аккуратнее, чем в восемнадцатом, в числе других торфостроевцев доставила в Москву и старика Емельченко. Бородатый слесарь прошелся по детскому дому, отыскал комнату Варвары Яковлевны Шашкиной и, ни разу не назвав ее старорежимным словечком «барышня», почтительно вручил письмо с Черных Болот.

— Велено дожидаться ответа.

Варя никак не могла распечатать письмо. Емельченко, свернув самокрутку, деликатно вышел покурить в коридор. Варя осталась наедине с письмом. Смеркалось, но знакомый почерк был различим:

«Варенька, прости меня — дурака. Я никогда, никогда не переставал тебя любить. Жизнь без тебя невозможна…»

Далее следовали слова, из которых Варя должна была уяснить, почему без нее невозможно жить.

И кому невозможно? Варя не знала, улыбаться ли ей или дать волю слезам? Без нее невозможно жить человеку, которого она тоже никогда, никогда не переставала любить…

За дверью начал покашливать старик Емельченко Надо было быстро ответить, когда, в какой день Варя сможет выбраться на Черные Болота. Не выбраться, а перебраться — приехать навсегда, насовсем. Ее оттуда ни за что не отпустят обратно. Так написал Андрей. Не Андрей Игнатьевич, а Андрей.

Что же написать о своем приезде? Возможен ли он немедленно? Варя же, можно сказать, на фронте, на детском фронте… Но важнее всего ответить на самое главное. В сумерках не напишешь длинно. Достаточно подписать внизу странички «твоя Варя», чтобы все стало ясным. Варя подчеркивает слово «твоя» и зовет Емельченко.

Старик улыбается:

— Ну как, Варвара Яковлевна, будем передавать привет Черным Болотам?

— Будем, — тихо отвечает Варя и еще тише спрашивает: — А у вас как, подснежники еще не расцвели?

Спрятав ответное письмо, Емельченко говорит:

— Девчонка-то радуется небось, что скоро домой поедет!

Девчонка? Да… Варе же велено было ответить и насчет Аси. Сразу ли она захватит ее с собой?

Однако что же ответить? На днях Варя слышала, как девочка рассуждала с Катей и Федей относительно возвращения Андрея. Ася очень соскучилась без него, без Черных Болот, без всего Приозерского края, но это не значит, что ей легко будет расстаться со своими друзьями — с ребятами, с Татьяной Филипповной, с Ксенией, — с Домом имени Карла и Розы.

Аська, милая Аська, перечисляя всех, назвала и ее, Варю. Девочка не могла знать, что Варя на всю жизнь станет ей вместо матери. Не могла знать, что у нее появится настоящий родной дом.

А здесь разве не настоящий, не родной? Только вместо «мое» Ася говорит «наше». Наша спальня, наше крыльцо, наш глобус — тот, что недавно достали для старших классов. Даже наши сапожки.

— Аси сейчас нет, — объясняет Варя старику Емельченко. — Она со своей группой на балете «Коппелия». Она сама ответит, сама решит.