Азбука вины

О

За окном, в небе, чёрном, как развал мокрых берёзовых листьев, громыхнуло — тяжело, с раскатом. И запрыгал неистово, заохал, запульсировал пронзительно ледяной свет молний. И так же вспыхивал, так же гас твой силуэт. Каждую секунду, при каждой новой вспышке он оказывался чуть в другом положении. Казалось, ты никогда не обернёшься ко мне. И когда в этой судорожной и бесконечной пляске теней и света я случайно столкнул со стола фужер, мне показалось: это — навсегда, это теперь никогда не кончится, фужер не достигнет пола.

Но он достиг.

И разбился.

А ты поворачивалась, поворачивалась ко мне и никак не могла повернуться.

И пока ты так поворачивалась, я тысячи раз видел тебя в этих ледяных ночных вспышках. И пока ты так поворачивалась, я тысячу раз, и всегда по-другому чувствовал тёмный ход времени, на который мы не обращаем внимания. Ещё вчера толклись в силурийских лагунах серые илоеды, ещё вчера юрские динозавры, ревя, ломились сквозь душные заросли беннеттитов, ещё вчера резвые гиппарионы огромными стадами бежали от преследующих их гиен, так когда же, чёрт нас возьми, мы успели стать существами, способными не только убегать от охотников или преследовать свою жертву, но и верить, вопреки собственному опыту верить, что фужер, упавший со стола, никогда не достигнет пола?

И.И. Лажечников. «Ледяной дом», 1835.

«Государыня села в первую карету с придворной дамой постарше; в другую карету вспрыгнула Мариорица, окруженная услугами молодых и старых кавалеров. Только что мелькнула её гомеопатическая ножка, обутая в красный сафьяновый сапожок, и за княжной полезла её подруга, озабоченная своим роброном…»

«Дай-ка я догадаюсь: второму ты тоже не дала».