Бабий Яр. Реалии

ВЕРИГИ ПРОШЛОГО: ГЕОГРАФИЯ С ИСТОРИЕЙ

Украина самопровозгласилась, т. е. подала заявку на независимость 24 августа 1991 года, сразу же после провала путча в Москве. Оставалось, правда, «уговорить королеву», и до распада СССР она в нем еще некоторое время, вздрагивая по ночам на каждый стук, побыла.

1 декабря ее скрепил Всеукраинский референдум, дружно проголосовавший за развод с СССР. Но окончательный роддом поджидал Украину 8 декабря в Вискулях, в сугробах Беловежской пущи: две счастливых роженицы и одна грустная — Ельцин, Кравчук и Шушкевич — помахав миру ядерными памперсами и метриками от Бурбулиса, вынесли тогда на публику трех своих пеленашек. Беспорочное зачатие от трех отцов!

Весь остальной экс-СССР только присвистнул и ловко-ловко проскользнул между ног одноглазого Циклопа, нехотя охраняющего грановитую Царь-Ушанку в щедро загаженной пещере с марксовым брадатым манифестом, с ленинским картавым мавзолеем, со сталинскими усатыми гекатомбами, с хрущевской лысиной-кукурузиной и прикнопленной к ней фотокарточкой Гагарина, с бровастой брежневской нирваной и прочими химерами в ее сакральной глубине.

Распад СССР — эта, что в укоризненных глазах коммуниста Горбачева, что в стеклянных чекиста Путина, «крупнейшая геополитическая катастрофа столетия» — стала свершившимся фактом. Но за агонией кумачовой империи и обретением Украиной суверенитета отчетливо просматривалась альфа-мужичья атака властолюбца Ельцина на партийца Горбачева, но никак не оргазм бандеровского свободолюбия или там императив деколонизации.

Горбачев, порядочный человек, предпочел не почесть это мятежом и уступил власть, благородно избежав тем самым всех чреватостей гражданской войны, начать которую, наверное, мог бы, когда бы был властолюбив. Увы, кровь, сэкономленная им тогда, не вся пошла в рост — часть ее щедро пролилась или еще проливается при несентиментальных преемниках.

Что до освободившейся от кремлевских уз Украины, то свою суверенность она пробовала на зубок уже второй за столетие раз. Первый извод — на обломках двух империй — Российской и Австро-Венгерской: независимые Украинская народная республика со столицей в Киеве и в составе девяти малороссийских губерний (УНР) и Западноукраинская народная республика (ЗУНР) со скачущей столицей в Лемберге — Тернополе — Станиславе.

В Фастове 1 декабря 1918 года был даже подписан «Акт Злуки», т. е. договор об объединении, — но дальше односторонней его ратификации 3 января 1919 года в Станиславе[912] дело не зашло.

Тактические шкурные интересы растащили заклятых «братьев»-украинцев по геополитическим вражинам друг друга: ЗУНР прислонилась к Деникину, а УНР — к Пилсудскому. Вина тут, очевидно, на Петлюре: его тайные переговоры с поляками вышли наружу и были в Галичине сочтены — и справедливо — позорным предательством.

Эти тянущиеся друг к другу из Киева и Лемберга руки, перехваченные смертельными врагами: одна — Деникиным, а другая — Пилсудским — самая настоящая, шекспировского накала, трагедия так и не сбывшейся мечты о «Злуке», о союзе восточных украинцев с западными. Воды сомкнулись тогда сначала над украинскими республиками, а со временем и над обеими силами-разлучницами.

Сама же УНР не продержалась и двух лет: с января 1918 по ноябрь 1920 года, а если вычесть булаву гетмана Скоропадского, то между апрелем и декабрем 1918 года — всего-то год с небольшим.

Лембергская же декларация Ярослава Стецько от 30 июня 1941 года тем более не в счет. Самопровозгласить, как известно, можно все что угодно! Хоть Херсонскую, хоть Баварскую народную республику!

Так что второй извод украинской государственности — сегодняшняя Республика Украина, состоящая из вчерашней УССР, Украинской советской социалистической республики.

Получив наконец-то — несколько неожиданно и для себя самой — свою свободу и свою самостийность, Украина враз оказалась лицом к лицу со своей географией и нос к носу со своей историей.

С юга, включая остров Змеиный, ее омывало — «самое синее в мире» — Черное море, за которым маячила Турция и в котором торчал Севастополь. С остальных трех сторон — семь сухопутных фронтиров: на востоке и северо-востоке — советский коренник-Россия, на северо-западе и на крайнем юго-западе — две советские пристяжные — Белоруссия и Молдавия с приднестровской и гагаузской занозами, а в раструбе между ними — восточноевропейский соседский квартет — Польша, Чехословакия (Словакия), Венгрия и Румыния.

Не менее удивителен был взгляд и внутрь периметра ее свежих границ. С административно-политической карты бывшей союзной республики сверкнуло крупногарусное одеяло-пространство, волею нескольких кремлевских горцев стачаное на живую нитку из крайне разных и подчас чужеродных латок. Тут и бывшее австро-венгерское Засбручье с внутренним делением на экс-польские[913], экс-румынские и экс-словацкие земли. Тут и советские области, включая козаческую Украину (Донбасс) и, наконец, Крым, который Кравчук так удачно — и так опрометчиво — затвердил отказом от ядерного оружия[914].

Строя себя в постсоветском изводе заново, полиэтничная, многоязычная и слабо-вертикальная Украина сразу же, в 1991-1992 годах, упустила свой золотой шанс на адекватный себе и апробированный формат государственности — конфедерацию «швейцарского» типа с двухпалатным парламентом, трехэтажным кантональным административным делением и, главное, с дружелюбным четырехязычием[915].

Вместо этого она ограничилась автономией Крыма (не обижать же крымских татар еще раз!), но не часто вспоминала об этой республике крепких меньшинств, явно недопонимая, как подыгрывает этим Кремлю и что наступает на унитарные грабли — точно на такие же, на какие и Грузия наступила со своими тремя экс-автономиями, из которых удержать удалось только одну.

Впрочем, аналогичный шанс на пересборку и перезагрузку упустила и сама Россия-коренник, не прислушавшаяся к Андрею Сахарову с его конфедеративным проектом «Европейско-Азиатского Союза»[916]. Последний состоял бы из тех и только из тех регионов, что добровольно объединились бы в такое — всем необходимое — содружество. Это автоматически означало бы и «Гуд бай, империя!», и «Адьё, воинственность!», и нормальную мировую сеть русского мира, ненавязчивую и состоящую из очагов русской культуры, свободных от ресентиментов и фантомных болей.

Но увы: принята была версия Алексеева — Шахрая — Румянцева — версия сильной унитарной пропрезидентской республики. Явно рассчитанная на совершенно конкретного, — при этом весьма слабого, малокультурного, пьющего и стремительно деградирующего — президента-мужика, она не содержала в себе никаких подстраховок от узурпации власти им или его преемником. Как и от перерождения сначала в автократию, а затем в тоталитарный режим и диктатуру.

В итоге все и закончилось конфедерацией, но весьма своеобразной: вторым — по диагонали — узлом самодержавной власти, наряду с Кремлем, стала феодальная деспотия Чечни, в которой живут, правят и заставляют жить других совсем по другим лекалам, уже и не имитируя российские даже для близиру. А если и есть в двуглавой стране тренд политической диффузии, то это скорее чеченизация России.

Вернемся к Украине. Тем недальновиднее поступила она, наступив еще на одни унитарные грабли, причем на самые для любых граждан болезненные — на государственный язык! Крайне важная развилка, которую стране-новичку, стране-подростку, собиравшейся из облезлой Российской империи направить стопы на сияющий запад, в сторону устойчивых демократических институтов и либерального европейского комфорта, умнее было бы не проскакивать.

Это вам не лобио кушать в Грузии, где язык титульной нации и так де-факто доминирующий. Моноэтничной и моноязычной Украина никогда не была, так что языковая толерантность и лингвофедерализм буквально напрашивались: в Киеве до недавних пор больше половины доносящейся на улице речи — русская. То же самое на фронте. Гибкое государственное и официальное многоязычие без аннексий и дискриминаций было бы естественной, компромиссной и, главное, взрослой и европейской опцией. А еще и благородно-красивой — обезоруживающей имперца-соседа, лишающей большую часть его пропаганды рутинной семантической силы.

Конечно, колониальный ресентимент относительно российской языковой политики не мог, несмотря ни на какие коренизации, не давить на украинское общество, но не уподобляться же вчерашнему угнетателю!

Как самые первые, так и самые последние законы Украины о языке[917] вводили для неукраинских языков (для русского в первую очередь!) все новые барьеры и запреты — и не только на коммуникацию в центральных и региональных госорганах, но и на получение среднего образования, на работу СМИ, на издательскую деятельность и т.д. И это в стране, где русский язык как разговорный был распространеннее украинского!

Все это вело к маргинализации национальных меньшинств[918], особенно русских, поставляя тем самым Путину на стол солидную надежду на «хлеб-соль», а его Генштабу и пропагандистам — «казусы белли» на блицкриги[919]. Так и видишь злорадную усмешку Кремля, уже срегенерировавшего в себе железу новой имперскости (не просто сосед, но сосед-метрополия) и заправившего швабру в анус своей внутренней оппозиции. Уже наевшего себе геоглобалистический жирок, но проголодавшегося и жадно облизывающегося в предвкушении какой-нибудь киевской ошибки: «Ага, я же вам говорил...»! И — цап-царап!..

Увы! Гормоны подростковой государственности взбухали на Украине прямо на противоходе российскому стариканству — на геть-стратегеме «Растопчем все имперское, все колониальное, все москальское!». А, стало быть, и на тезисе «Прочь от русского языка!». В результате вместе с фекалиями кремлевского администрирования в черноморский сероводород потекли и ювенильные струи реально общей для двух стран русской культуры. Той высокой культуры, что всходила в Одессе, Киеве, Нежине, Коктебеле и десятках других мест на перегное той внутренней свободы, к которой Государство Российское никакого иного отношения не имела, кроме держимордности и гнобления. Той культуры, от которой и в самой России оставались лишь ручейки, а не реки.

Государственный пубертат — это стремление к политической этнопрофилированности, к одинокому верховенству титульной — теперь уже украинской! — атрибутики и символики надо всеми прочими. У такой акцентировки, у такого «переходного возраста», впрочем, своя осмысленность и свои — весьма глубокие и широкие — корни. Польша, Румыния, Венгрия, Литва, Латвия, Эстония — все они в межвоенное (между Первой и Второй мировыми) время проходили — и довольно болезненно — через подобный «младонацьонализм», и каждую из них в результате «санаций» неизбежно прибивало к институту сильнорукого национального лидера, до боли напоминающего собой не то фюрера, не то дуче[920]. Западноевропейские же интеллектуалы — в пароксизме восторженной наивности — принимали издержки банальной подростковости за щепки и трудности построения молодой украинской нации — и с пеной у рта защищали любые «санации» от самих же себя, но вчерашних. Они же строго следили за тем, чтобы в печать, даже научную, не проникло ни единое слово, уклоняющееся от их нарратива.

Так и в новой, независимой Украине под сладкий стрекот самоопределения и самоутверждения в действительности разыгрывалась яростная борьба за власть и деньги — за право быть или хотя бы слыть новым «царем горы». Недальновидная стратегия разливалась в меха сомнительных тактик, в улюлюкающую пассионарность, в провокаторов и титушек, в коллективного Сашку Бѝлого, победительно учащего всех непонятливых правосекторной демократии в аудиториях мусорных баков.

При этом щирые и ярые националисты большинством в новой Украине никогда не были, а вот наглости и пассионарности им было не занимать. И это не просто наглость и пассионарность! В контексте российско-украинского противостояния, при Путине и Ющенко[921] впервые и открыто принявшего форму противостояния колониально-имперского, оуновский национализм без труда приобрел дополнительную символическую окраску — а с ней и символическую силу! — окраску и силу не банального юношеского шовинизма, а окрыляющего свободолюбия. Но сам по себе такой сплав — свободолюбия с национализмом — чрезвычайно рискован, ибо чреват гражданской войной.

Именно поэтому упаси бог национализм запрещать или загонять его в лесные схроны! Пусть будет легально представлен в парламенте, если пройдет через выборы, как это однажды (но лишь однажды!) сдюжила антисемитская партия «Свобода» Олега Тягнибока[922]. Ну, а не пройдет, то не будет представлен: обеспечьте честность выборов и доверьтесь народу как избирателю.

Это, так сказать, «география».

А что с «историей»?

Как ощущала себя украинская политическая нация, оказавшись на вершине горы? И как — оказавшись на дне оврага под названием Бабий Яр?

Увы, история политикой даже не нашпигована, как сало чесноком, а нафарширована, как гефилте фиш карпом. Украинская и еврейская ее составляющие — под тяжелым и пристальным стереовзором русско-имперской чугунной птицы — как же судорожно, с каким изуверским подагрическим хрустом в суставах, оказались они сцеплены друг с другом!

Ретроспективно это все больше история антисемитизма с чертой оседлости, с делом Бейлиса и гектолитрами пролитой в украинскую землю еврейской крови — Хмельниччина и гайдамаччина, погромные волны 1880-х и 1905 годов от Романовых и 1919-1920-х годов от Петлюры, Булат-Булаховича и прочих батькóв — и так вплоть до Холокоста и Бабьего Яра!

Впервые символическая константа негативного отношения к евреям Украины поменялась только в 1991 году, когда — стараниями Ильи Левитаса, которому президент Зеленский в 2021 году посмертно присвоил звание «Героя Украины», и других рыцарей Бабьего Яра — в Яру наконец появилась «Менора».

Еще раз подчеркнем: это лишь символическая константа — перелицовка, а не перелом. Или, как выразился один из моих корреспондентов: «Снявший советскую паранджу нацистский охлос бывшего УССР НИКОГДА не станет другим...» Ну чем антисемит Кравчук — секретарь ЦК КПУ по идеологии — разнится от Кравчука-президента?

Примечательно, что и после 1991 года Украина, увы, преуспела в сломе любых начинаний по увековечению трагедии Бабьего Яра. Только достигалось это теперь другими руками — не столько государственно-идеологическими, пропитанными казенным антисемитизмом, как в советскую пору, сколько общественническими и, увы, нередко еврейскими, пропитанными ложно понятым бременем новой конъюнктурной лояльности!

Результат и печален, и прискорбен — даже по-своему трагичен: за 50 советских плюс 30 с лишним украинских лет, прошедших после еврейских расстрелов, в Бабьем Яру так и не появился адекватный и достойный музей-мемориал. По сравнению с тем, что на этом страшном месте просто обязано было возникнуть, — самая настоящая пустошь памяти и материализовавшийся Историомор!

1990-1994: КРАВЧУК. ПРОРАСТАНИЕ СИМВОЛОВ

Уже через пять месяцев после открытия в Бабьем Яре «Меноры» — 21 февраля 1992 года — на коллекту, собранную украинской эмиграцией в Канаде, — активисты ОУН установили над оврагом памятный дубовый Крест[923] — в ознаменование 50-летия со дня расстрела немцами поэтессы Елены Телига и других оуновцев. В 1993 году расположенная поблизости улица Демьяна Коротченко была переименована в улицу Елены Телига, а улица Демьяна Бедного — в улицу Олега Ольжича, другого видного оуновца[924].

В 2006 году к кресту были добавлены три гранитные памятные доски. На центральной высечен трезубец и следующий текст: «В 1941-1943 годах в оккупированом Киеве в борьбе за независимое украинское государство погиб 621 человек. Среди них — выдающаяся поэтесса Елена Телига. Бабий Яр стал им братской могилою. Героям слава!» Слева и справа — две каменные плиты с именами репрессированных немцами оуновцев[925].

Отвлечемся ненадолго от рефлексии ради исторической субстанции.

Расстрелянные оуновцы — коллаборанты чистой воды: в основном это сотрудники городской администрации, арестованные и ликвидированные немцами на стыке 1941 и 1942 годов за вызывающую и ставшую для них неприемлемой нелояльность себе. Но эти репрессии ни разу не индульгенция и не талон на их переквалификацию из палачей (почитайте любой номер «Украинского слова»!) в жертвы нацистского оккупационного режима.

И ни разу не указание на их антинемецкий героизм, какового — в случае мельниковцев — практически не было[926]. Так что — внутри оуновского социума — это еще и прихват мельниковцами частицы специфической бандеровской репутации, безосновательного причащения к их героизму: ведь бандеровцы время от времени действительно боролись и с вермахтом, и с Красной армией, тогда как мельниковцы в отношениях с немцами лишь колебались на шкале лояльности в интервале между бурным энтузиазмом и фигой в кармане. Впрочем, на готовности убивать евреев или помогать их убивать эта разница между ОУН(м) и ОУН(б) не сказывалась. Любо!

Напомним еще раз: арестованных и допрошенных оуновцев расстреливали в тюрьмах, точное место их захоронения неизвестно, им, вероятнее всего, был противотанковый ров на Сырце. Никаких иных «завязок» между ОУН и Бабьим Яром не было.

Между тем в качестве альтернативного места братской могилы Телига и других расстрелянных немцами оуновцев мифическая «Татьяна Тур»[927] указывает на малинник близ одной из опор телевышки. При этом она ссылается на газеты «Украина» и «Либеральная газета» за 1993 год как на обладателей ноу-хау по установлению национальности погребенных под землей трупов по аэрофотоснимкам[928]. Но оуновцы в 1992 году не подозревали о малиннике (а иначе — берегись, телебашня!) и установили свой крест в сотне с небольшим метров от мускулистого советского монстра, явно ориентируясь на его «заслуженную» известность и коммеморативный авторитет.

Теперь о цифре «621». В качестве ее источника историк ОУН Сергей Кот[929]отсылает к украинским эмигрантским изданиям[930], а практик ОУН Богдан Червак — к утверждению сотрудника Киевского городского архива Сергея Карамаша[931]. При этом оба уклоняются не только от критической верификации, но хотя бы от цитирования или описания своих первичных источников. Реальных имен, зафиксированных на боковых плитах, набралось вдесятеро меньше — всего 62, включая и несколько случайных, попавших в этот ряд по недоразумению или, если и по умыслу, то ошибочно[932].

Иными словами, в Бабьем Яру искусственно создавалась конфликтная историческая среда и поле для лобового коммеморативного противостояния.

Освободившиеся, как и евреи, от советского диктата, новые «молодые националисты» — прямые продолжатели идеологии и дела ОУН-УПА[933] — восприняли обретенную всеми свободу как собственное право на безнаказанный беспредел и передел и с радостью вернулись к тактике агрессии и практике вандализма. А наглости и пассионарности, повторю еще раз, им было не занимать.

Резюмируем. Как сама цифра — «621», так и место установки оуновского креста — Бабий Яр — сугубо условны и даже не мифологичны, а агрессивно-мифологичны[934]. Причисление оуновцев к жертвам Бабьего Яра — не историческая неточность или бестактность и даже не осознанная провокация, а наглый рейдерский захват чужой исторической памяти по липовым или отсутствующим векселям.

Только взирая на окружающее с уже захваченной высоты, можно позволить себе такое суждение:

Конечно, было бы несправедливо подвергать сомнению факты массовых уничтожений евреев во время войны в Киеве (sic!). В конце концов это никто и не делает. Однако историческая правда и справедливость требуют прежде всего достойного чествования украинских патриотов, которые не просто погибли в Бабьем Яру, а боролись за независимость своей Родины![935]

Существенно и то, что таким образом из бутылки был выпущен джинн самозахвата памяти, чему искренне обрадовались представители памяти о других категориях жертв Бабьего Яра. Вскоре это привело к такому феномену, как самосев памятников в пространстве памятования.

На смену тотальному регулированию увековечения памяти в советское время пришло целеустремленное своеволие и самоуправство новых субъектов коммеморации. С этим же, по-видимому, связан и преобладающий нулевой уровень художественности этого «самосева»: не до жиру тут — не шуранули бы!

Но не шуранули, и, не встречая отпора со стороны государства, самоуправцы наглели и радикализировались, провоцируя и себя, и своих оппонентов на акты банального вандализма.

Эта конфликтная историческая среда создавалась — в идеологическом смысле — не на пустом месте. С первых же лет независимости осмысление темы Второй мировой войны на Украине приобрело ряд специфических особенностей. С одной стороны, отрицать или оспаривать масштабы убийства евреев на Украине было бы нелепо, а с другой — очевидная роль в этом украинских националистов как бы «обязывала» их сегодняшних единомышленников к активной защите их «доброго имени» и к превентивным атакам на тех, кто с этим не согласится.

После Стокгольмского совещания в январе 2000 года преподавание истории Холокоста было включено и в Украине в школьные программы. Это вызвало гнев со стороны украинских национал-шовинистов, воспринявших эту новацию как «невиданное зомбирование украинской молодежи, подготовку манкуртов, которых планируется использовать как рабочую силу на наших национальных черноземах»[936].

В Украине к этому времени уже сложилась идеальная питательная среда для отрицателей Холокоста и кучкующихся вокруг этой темы ревизионистов[937]. Исторические исследования Холокоста со всеми своими источниками и инструментарием для них — не более чем «экстерминизм», т.е. одно из течений в историографии, исповедующее то малоосновательное мнение, что Холокост якобы был.

Схожие процессы шли тогда и в России. При президенте Ельцине довершились разгосударствление антисемитизма и его полная «приватизация»: антисемитизм в России стал сугубо частным делом ее граждан. Как-то убаюкивало еще и то, что с годами антисемитизм утратил свою ведущую роль в контексте общей ксенофобии: как главные объекты вражды и неприязни в 1990-е годы уверенно котировались кавказские народы, или, как их тогда называли, «лица кавказской национальности».

Но те, кто испытывал внутри себя неодолимое влечение именно к фобии антисемитизма, мог предаваться ей сколь угодно самозабвенно — и, в общем-то, совершенно безнаказанно. Так, кубанскому губернатору и борцу с «сионистцкой закулисой» Николаю Кондратенко и генералу Альберту Макашову с рук сходили любые высказывания, даже такое выразительное:

Слово «антисемит» — это незаконно? Все, что делается во благо народа, — все законно. Народ всегда прав! Мы будем антисемитами и должны победить!.. Евреи так нахальны потому — позвольте я по-своему, по-солдатски скажу, — потому что из нас еще никто к ним в дверь не постучал, еще никто окошко не обоссал. Потому они так, гады, и смелы![938]

Полем повышенной антисемитской активности стал рунет: вот уж где современный антисемитизм расселся широко и вальяжно — по-хозяйски. Интересно, что антисемитизм в России оставался по-своему «консервативен», и такие его ипостаси, как мусульманский троллинг или маскировка под антисионизм или «критику» Израиля здесь скорее маргинальны[940].

А вот отрицание Холокоста в России, как и на Украине, вовсю цвело и пахло. Начиная с 1996 года одной из главных трибун для отрицателей стала газета Юрия Мухина «Дуэль». На ее сайте можно было найти десятки статей и книг на эту тему, особенно переводных.

Уже в середине 1990-х годов на русский были переведены «труды» многих классиков отрицательства (например, Р. Гароди и Ю. Графа). А «Миф о холокосте. Правда о судьбе евреев во Второй мировой войне» Ю. Графа вышел как минимум дважды — сначала в 1996 году в газете «Русский вестник», а затем и отдельным изданием — попечением некоего Геннадия Кубрякова и с предисловием Олега Платонова — владельца и главного редактора издательства «История русской цивилизации». В 1997 году Платонов первым из отрицателей-россиян принял участие в ежегодной конференции Института ревизии истории; в том же году — одновременно с Ю. Графом и также первым из россиян — удостоился сомнительной «чести» войти в состав редколлегии «Журнала пересмотра истории». После чего Э. Зюндель на своем сайте объявил Россию чуть ли не обетованной землей ревизионизма!

И то: 26-27 января 2002 года Москва стала местом проведения Международной конференции по глобальным проблемам всемирной истории, в целом посвященной глобализации как сионистскому вызову. В 2003-2006 годах функционировал сайт «Ревизионизм холокоста» — интернет-ресурс «Славянского Союза» (автор и хозяин сайта — Н. В. Саламандров). Здесь можно было найти более 400 наименований текстов, так или иначе причастных к отрицанию Холокоста[941].

На протяжении нескольких лет в «Нашем современнике» Станислав Куняев, главный редактор журнала, печатал свой публицистический Lebenswerk — книгу «Жрецы и жертвы Холокоста»[942]. Холокост для Куняева не человеческая трагедия и даже не историческое событие, а новая религия, отчего он даже не отказывается писать его с большой буквы, а основной тезис — недопустимость создания «культа Холокоста в России»[943].

В целом вклад российских отрицателей в мировую копилку минимален, чтобы не сказать ничтожен. Максимум того, на что они оказались способны, — очередное предисловие к очередному переводу из «классических трудов» да матерщина в блогах. Вершинные же по оригинальности достижения — это тезис о «Ташкентском фронте» с намеком на глубокий эвакуационный тыл как место отсиживания трусливых евреев во время войны и ернический термин-шарж «Лохокост».

Вброшен был и такой тезис-передержка: мол, советские евреи должны быть навечно благодарны Сталину и Красной армии за свое освобождение из концлагерей и спасение от Холокоста.

На самом деле такого долга — или бремени — «благодарности» у евреев нет: во-первых, у Красной армии специальной задачи — спасать именно евреев — ни разу не было[944]. Убивали — да, немцы, да, их, евреев, а вот освобождали (или эксгумировали) — наши уже не их, а советских людей. Во-вторых, среди спасателей, т. е. в самой Красной армии, было пропорционально много евреев, тогда как в освобожденных армией различных лагерях смерти евреев уже не было или оставалось крайне мало, поскольку это были лагеря смерти именно евреев.

Мощным транслятором идей ревизионизма и антисемитизма на Украину — о преувеличенности еврейских страданий и числа жертв Холокоста, например, — стала украинская националистическая диаспора, осевшая главным образом в Канаде. В ее ряды после войны влилось немало активных кол-лаборантов, таких, например, как Петро Мирчук. Их материалы в 1990-е годы охотно публиковали киевский «Вечірній Кїев» (когда им руководил В. Карпенко), львовские «За вільну Україну», «Сільські вісті» и «Идеалист», некоторые другие газеты.

Владимир Кательницкий, председатель Комитета по защите Ивана Демьянюка, утверждал, что легенда о Демьянюке как об «Иване Грозном» — самом жестоком охраннике-украинце — была сфабрикована КГБ ради дискредитации украинцев — выставления их отъявленными коллаборационистами и преступниками. А согласно статье Татьяны Тур «Правда о Бабьем Яре»[945], не фашисты расстреливали там евреев, а евреи — работники НКВД — украинцев!

В. Нахманович не побрезговал придать этому примитивному антисемитизму статус «альтернативной концепции», столь вожделенный ревизионистам, и признать за ним воплощение некоего «украинского мифа» о Бабьем Яре, заключающегося в том, что в Бабьем Яру захоронены украинские жертвы Голодомора и противостоящего аналогичному «еврейскому мифу» (sic!) о Бабьем Яре. Мифу, которому, следовательно, он равновелик[946] ^[947]. Браво!

Тогда, в 1990-е годы, протест полусотни «Праведников народов мира» против таких публикаций[948] остался без какого бы то ни было ответа со стороны государственных инстанций. Сами же публикации и, главное, их безнаказанность побуждали их неистовых авторов и, в особенности, благодарных «читателей» к активизации любых провокаций, актов вандализма и нападений на евреев.

Неудивительно, что вал антисемитских публикаций о Бабьем Яре в 2000-е годы только усилился. Так, харьковчанин Эдуард Ходос публиковал в 2001 году «Открытое письмо Стивену Спилбергу», в котором его полумифический автор, Рожер Доммерг, восклицал:

Вы не найдете НИ ОДНОГО очевидца уничтожения шести миллионов евреев. Вы не найдете НИ ОДНОГО свидетеля того, что рядом с крематориями стояли газовые камеры, уничтожавшие тысячу, а то и две тысячи человек за раз... Что же касается воплей и слюней, испускаемых по поводу Холокоста сегодня, спустя полвека после войны — они не могут вызвать ничего другого, кроме чувства отвращения[949].

Показательна история с книгой Р.Я. Мирского и А.Я. Наймана «Юдофобия против Украины», впервые выпущенной во Львове в 1998 году, а затем переизданной в Киеве в 2000[950]. В конце 1998 года «Вечерний Киев» обвинил заместителя председателя Ассоциации «За межнациональный мир и согласие в Украине» Александра Яковлевича Наймана (р. 1945) в разжигании антиукраинских настроений. После чего Найман подал в Шевченковский райсуд Киева иск о защите чести и достоинства, на что газета, уверенная в своей безнаказанности, ответила травлей Наймана и встречным иском[951]. Однако суд осудил именно газету, и В. Карпенко, а затем и другим антисемитам пришлось покинуть ее редакцию.

В августе 2002 года газета «Вечірній Луганск» поместила статьи, авторы которых утверждали, что «Холокост — это порождение военной пропаганды.

Евреев в концлагерях не убивали и даже заботились об их здоровье»[952]. Авторы «Вечернего Киева», выступая в Шевченковском райсуде г. Киева, утверждали, что Гитлер и все его окружение все были евреями[953].

30 сентября (sic!) 2003 года в крупнейшей львовской газете «Сільські вісті» с полумиллионным тиражом вышла статья Василия Яременко — главного пропагандиста «еврейской вины» перед украинцами за Голодомор и за Большой террор. В статье утверждалось, что на Украину с фашистами пришла «400-тысячная орда евреев-эсесовцев»[954].

Кстати, публикация эта имела следствием резонансный иск А. Шлаена как председателя Антифашистского комитета Украины к этой газете, закончившийся ее закрытием. Судья Шевченковского суда Сапрыкина вынесла свой вердикт в начале февраля 2004 года. В защиту антисемитской газеты и «свободы слова-ненависти» выступили тогда оппозиционные Л. Кучме политики — А. Мороз, В. Ющенко, А. Луценко и Ю. Тимошенко, но ни один из них не выступил против тезисов самого В. Яременко[955].

Тогда же резко активизировала нападки на евреев Международная академия управления персоналом (МАУП), сделавшая антисемитизм своим фирменным знаком[956]. Это в ее издательстве вышла — кстати, по-русски! — классика отрицательства — книга Юргена Графа «Великая ложь XX века». А сам президент МАУП Георгий Васильевич Щекин в своей газете «Персонал плюс» повторил еще один затасканный тезис: «...в 1933 году мировой еврейский конгресс объявил войну нацистской Германии, поставив тем самым в положение “воюющей стороны” миллионы беззащитных евреев практически всех европейских стран и спровоцировав, по сути, их дальнейшее массовое уничтожение»[957]. Кощунственная публикация Т. Тур также была перепечатана в этой газете[958].

Специфическим «ноу-хау» МАУП стала пропагандистская мобилизация газет, выходивших на оккупированной нацистами Украине. Так, ссылаясь на газету «Переяславські вісті» за 1 мая 1943 года, тот же Г. Щекин описал «приход некоего “мстителя”, который за “многовековое поругание еврейства” уничтожит Европу... Все молодые женщины-украинки будут изнасилованы, прежде чем их убьют...»[959]

Сходный источник — пирятинскую газету «Рідна нива» за 27 марта 1943 года — имеет и заявление представителя МАУП В. Капельникова в Печерском райсуде Киева, назвавшего «Антидиффамационную лигу» филиалом организации «Бнай Брит», созданной для активных действий против всех, кто сопротивляется сионистскому засилью. «Так трагедия нацистского геноцида, — отмечал А. Найман, — повторяется в наши дни в виде мауповского фарса»[960].

Тогдашний президент Украины Виктор Ющенко был одно время почетным доктором МАУП. Но и он выступил с осуждением ее политики как учреждения, систематически пропагандирующего антисемитские взгляды. Он отказался от почетного докторства, но никаких иных санкций против антисемитской академии не последовало[961].

В настоящее время классические украинские антисемиты-ревизионисты облюбовали в качестве своей площадки скромный блог «Бабий Яр. Киев» (https://babiyarkiev.blogspot.com/):

Существующая легенда о Бабьем Яре полна противоречий, нестыковок, фальсификаций, выдумок и откровенной лжи. Не существует ни единого документального или материального доказательства, подтверждающего реальность этой легенды, запущенной в оборот военными пропагандистами и подхваченной кгбистами и сионистами. В этом блоге изложены материалы, помогающие пролить свет на то, как, кто и зачем формировал миф о так называемой «трагедии Бабьего Яра».

И действительно: тут можно почитать разнообразные «разоблачения» — и свидетельств узников-участников «Операции 1005», и выставки «Холокост от пуль», и фотосессии И. Хёле и т. п. Что касается «Операции 1005», то отрицатели охотно опираются хотя бы на частичный ее «успех»: «...места реального массового захоронения евреев отсутствуют, а “местом уничтожения” можно объявить любую территорию и при этом указать любое число жертв, не вдаваясь в детали по поводу отсутствия их останков»[962].

Девизом же всему отрицательскому постмодернизму вполне может послужить следующий креативный лозунг указанного сайта:

Бабий Яр — неустановленными лицами в неустановленное время, неустановленным образом неустановленными орудиями убийства в неустановленном месте совершено массовое убийство неустановленных людей, останки которых не найдены.

1994-2004: КУЧМА. ДИСКРЕДИТАЦИЯ СИМВОЛОВ

Начиная с 50-летнего юбилея в 1991 году, сентябрьские встречи возле Бабьего Яра из токсичных превратились в престижные: все украинские президенты, премьер-министры, председатели Рады и киевские мэры, выбираясь раз в год в Бабий Яр, клали первым делом цветы к памятнику 1976 года и шли к этой вип-«Меноре» — собирать морщины над переносицей и произносить проникновенные слова. Даже будучи чисто казенными, сказанными для галочки, слова эти не только поддерживали традицию, но и по-своему отражали нюансы той концептуальности, которую представлял и пестовал в украинском обществе тот или иной президент.

55- и 60-летняя годовщины Бабьего Яра пришлись на президентство Леонида Даниловича Кучмы (р. 1938) — единственного в Украине, кто провел у руля страны два президентских срока. Второй срок ознаменовался написанием — заметьте: на русском языке! — книги «Украина — не Россия», вышедшей в московском издательстве «Время» в 2003 году. Ее 560 страниц — это фиксация стратегического курса на размежевание со старшим братцем-имперцем и, как следствие, на перевод стрелок на интеграцию в Европу по галицкому мосту. Братец же, в свою очередь, стал топать ножками и представлять саму эту стратегему как неприемлемый сепаратизм (это о суверенном государстве-то!). Название книги в Москве переинтерпретировали в «Украина — анти-Россия»!

Именно при Кучме в школьную программу было включено изучение Холокоста и был дан старт усилиям украинского государства и общества по музеефикации Бабьего Яра — усилиям, и по сей день не добравшимся до финиша.

Исполком Киевского горсовета еще в 1992 году принял решение №26, согласно которому в Киеве должен быть открыт музей «Бабьего Яра» — филиал Музея истории города Киева[963]. В 1995 году, накануне 55-летия катастрофы, аналогичное решение принял и Кабинет министров Украины. Мэр Киева Александр Омельченко выделил Еврейскому совету Украины (председатель Илья Левитас) в аренду часть нуждающегося в ремонте здания бывшего клуба им. Фрунзе на Московской[964] площади, напротив автовокзала.

А в 1998 году город принял свою недвижимость назад — так и не отремонтированной и со списанием долгов по арендной плате.

Далее — горькая цитата из Левитаса:

Из выделенных 2500 кв. м 1060 кв. м целевым назначением отдавалось для музея «Бабий Яр», который становился филиалом Музея истории Киева, пребывая на его балансе. Однако за три года владения этим зданием мы не могли найти спонсора для его ремонта: ни еврейские организации, ни бизнесмены не дали ни копейки на ремонт. Все это время помещение пустовало, и за его сохранность Еврейский совет задолжал государству более 40 тыс. гривен. В итоге здание было возвращено городу, а мэр Киева

А. Омельченко списал накопившийся долг. Но вопрос о создании музея не снимался с повестки дня[965].

В сущности, это была первая серьезная попытка создать в Киеве мемориал Бабьего Яра.

Но попытка совершенно провальная, зафиксировавшая полную несостоятельность — главным образом моральную и историческую — еврейского социума, неготовность к азам своей миссии в отпущенной на свободу Украине. И государство, и город в 1990-е были бедны, как синагогальные мыши, а украинско-еврейский олигархат все еще не насосался всласть и «ничего лишнего» — для души, хотя бы и еврейской — позволить себе не мог.

В иерархии приоритетов при распоряжении сверхприбылью еврейская и культурная филантропия шли у богатых евреев не в арьергарде, а в обозе — далеко позади интересов развития бизнеса, личного и семейного сверхпотребления или бирюлек престижности вроде футбольных клубов и отреставрированных храмов. Иначе, наверное, и быть не могло: не стоит подозревать классический олигархат на стадии раннего и дикого накопления в повышенном культурном уровне, — публика это специфическая, вечно балансирующая между палаццо и бараком, так что исключения тут в лучшем случае единичны. Ситуация начнет медленно меняться в 2000-е и, особенно, в 2010-е, когда все они оторвут свои губки и зубки от титек и, облизываясь, переведут дух. Всех-всех переплюнет, как всегда, Игорь Коломойский, поставивший у себя в Днепре в 2012 году за сто миллионов долларов крупнейший в Европе Еврейский общинный дом «Менора»!

Но во второй половине 1990-х никакой Коломойский, Рабинович, Фукс, Хан или Пинчук ни гроша в своих бюджетах на память о Холокосте не наскребли[966]. Проект Музея Бабьего Яра напротив автовокзала закрылся (точнее, накрылся) в 1998 году, а город, повторю, списал Левитасу все долги за многолетнюю аренду.

Среди причин этого фиаско была еще одна — второстепенная, но тоже значимая: собственно местоположение предполагаемого Музея. Московская площадь — это слишком далеко от Бабьего Яра!

Забегая вперед: следующее фиаско, которое поджидало за поворотом, стрясется, отчасти, по причине прямо противоположной: уж слишком Бабий Яр близко!

В 1999 году «Киевпроект» разработал «Историко-градостроительный опорный план территории Бабьего Яра...», по которому были откорректированы границы охраняемых зон: «зона охраняемого ландшафта» (территория Бабьего Яра вплоть до улицы Олены Телиги) и «археологическая охранная зона» (территория Кирилловских богоугодных заведений, стадион «Спартак», больница).

Но начиная с 1992 года — с памятного креста оуновцам — памятники в Бабьем Яру стали появляться один за другим, словно грибы из грибницы. Каждая категория неохваченных ими жертв торопилась застолбить свои делянки, не слишком заморачиваясь основаниями для этого.

При этом сама зона уже не ограничивалась мысленной привязкой к несуществующему более оврагу, а захватывала прилегающие районы, в частности Сырца и Куреневки.

Еще в 1991 году на территории бывшего Сырецкого концлагеря[967] должен был открыться памятный знак жертвам Сырецкого лагеря, огромные землянки которого в свое время возвышались (если это слово только применимо к землянкам) почти прямо над яром. Но произошло это, согласно В. Нахмановичу, только в 1999 году[968].

Своеобразным символическим почином можно считать и памятование в 1995 году жертв Куреневской катастрофы. Перед зданием Подольского трамвайного депо (улица Кирилловская, 132) тогда была установлена памятная гранитная стела с надписью на русском (sic!) языке: «Тут на територии трамвайного депо им. Красина 13 марта 1961 года трагически погибли при исполнении служебных обязанностей во время Куреневской катастрофы...» — и далее 50 имен в два столбца — и в самом низу: «Вечная память!»[969]

В 1999 году во дворе дома 22а по улице Академика Грекова открыли памятник расстрелянным киевским футболистам — гранитный куб с символически выбитой гранью, в котором застыл бронзовый футбольный мяч[970]. Тут же металлическая табличка с надписью на украинском языке:

На этом месте во время немецко-фашистской оккупации города Киева в 1941-1943 годах были расстреляны военнопленные, футболисты киевского «Динамо» и мирные жители Украины. Вечная им память и слава.

Заметьте: несмотря на уже 1999 год, евреев как таковых в данном «шортлисте» жертв Бабьего Яра еще нет!

Вы спросите: почему этот памятник возник именно здесь? А потому что в 1964 году здесь были найдены останки советских военнопленных, и на одном из трупов якобы была... футбольная бутса!

Впрочем, вопрос этот явно из разряда лишних, коль скоро и сам тот прославленный футбольный «матч смерти», состоявшийся 9 августа 1942 года, в котором украинская команда «Старт», представлявшая хлебозавод, выиграла у немцев, легендарен лишь в том смысле, что мифологичен и кинематографически закреплен. Сюжет фильма 1962 года «Третий тайм» режиссера Евгения Ефимовича Карелова (1931-1977) по сценарию Александра Борщаговского восходит к серии футбольных матчей в Киеве между немецкими, венгерской, русской и украинской футбольными командами, состоявшимися в 1942 году. Изложенная в фильме версия событий к реальности отношения не имела, но сам фильм — о героизме футболистов-патриотов, не испугавшихся угрозы смерти и победивших в игре футболистов-оккупантов, что называется, зашел: в 1963 году в прокате его посмотрело 32 млн человек!

Этот же самый футбольный миф запечатлелся в Киеве (не в Бабьем Яру, но к годовщинам расстрелов 1941 года) еще двумя памятными знаками, поставленными в советское время: первый — гранитная скала с горельефными фигурами четырех футболистов — установлен 19 июня 1971 года на стадионе «Динамо», а второй — в 1981 году на стадионе «Старт» (бывший «Зенит»), на котором, собственно, и проходил тот матч[971].

В 1999 году между улицами Рижской и Щусева на территории кладбища бывших немецких военнопленных в Сырце в память о них был поставлен памятный знак-крест. Рядом гранитная доска с надписями по-украински и по-немецки, но без необходимого пояснения, что военнопленные — немецкие: «Тут покоятся военнопленные — жертвы Второй мировой войны»[972].

Если же вернуться в масштабы бывшего оврага «Бабий Яр», то в 2000 году — буквально в 30-40 метрах от «Меноры» — был поставлен еще один деревянный крест в память об архимандрите Александре Вишнякове, протоиерее Павле Острянском и схимонахине Эсфири. Они были убиты 6 ноября 1941 года за призывы оказывать немцам сопротивление. На кресте — строка из псалма на церковно-славянском: «Драгоценна пред Господом смерть святых Его». И тут же рядом — еще пять простых металлических крестов-кенотафов, посвященных другим священнослужителям. На металлических табличках надписи: «Архимандрит Александр Вишняков, расстрелянный в 1941», «Протоиерей Павел Острянский, расстрелян 6 ноября 1941 года», «Схимонахиня Эсфирь, расстрелянная фашистами 6 ноября 1941 года», «На этом месте убивали людей в 1941. Господи упокой их души» и «На этом месте в 2000 году состоялась Божественная литургия».

Считается, что они были убиты 6 ноября 1941 года за призывы оказывать немцам сопротивление, но вероятней всего, они были расстреляны в одной из групп заложников[973].

Забегая немного вперед! В 2012 году, т.е. при Януковиче, рядом с крестами построили небольшую деревянную часовню, завершив тем самым формирование некоего православного «плацдарма» в Бабьем Яру. Рядом с ней — гранитная стела, на которой в день открытия красовалась плита с удивительной надписью: «Мемориальная часовня в память жертв геноцида и Холокоста украинских и еврейских жертв». Надпись эта, собственно, тоже была памятником — попытке президента Ющенко пристегнуть Голодомор к Холокосту. Годом позже (по другим сведениям — в 2015 году) плиту заменили, и теперь на ней — следующий текст:

Храм-часовня в честь священнослужителей, расстрелянных за призыв к защите Родины во время немецко-фашистской оккупации города Киева, архимандрита Александра Вишнякова, протоиерея Павла Острянского, схимонахини Есфири и других безвинно убитых граждан разных национальностей[974].

В 2000 году близ советского монумента собирались поставить еще и бронзовый памятник-кибитку цыганам, расстрелянным в Бабьем Яру[975]. Сооружался памятник методом «народной толоки»: проект выполнен бесплатно, кованые гирлянды и таблички с текстом на цыганском и украинском языках («Цыганам, уничтоженным фашистами. 1940-1945. РОМА») изготовлены за символическую плату, гранитные блоки завод практически подарил, студенты вырыли котлован и залили бетоном фундамент тоже бесплатно[976]. Но тут архитектор района вдруг заартачился и отказал в землеотводе, трогательно сославшись на нежелательность визуальной конкуренции с мускулистым монстром[977].

Однако поразительная душевная широта! Ведь конкретных фактических оснований для локализации упомянутых кенотафов — священнослужителям, футболистам или цыганам — в Бабьем Яру ровно столько же, сколько и у памятника-креста оуновцам!

Тем не менее, в отличие от прецедента оуновцев, здесь мы имеем дело не с рейдерскими покушениями на память Бабьего Яра, а сочетание желания и возможности — желания зафиксировать в знаковом месте память о «своих» жертвах немецкой оккупации в Киеве и возможности сделать это тихо, без оуновского треска. В результате Бабий Яр приобрел изначально несвойственную себе функцию — служить своего рода общекиевским Пантеоном всех жертв оккупантов-нацистов. Пантеоном, состоящим из одних кенотафов!

Промежуточную черту под 60-летними усилиями — часто потугами — по увековечению памяти жертв Бабьего Яра провело Постановление Кабинета министров Украины под №1761 от 27 декабря 2001 года «Комплекс памятников на месте массового уничтожения мирного населения и военнопленных в урочище Бабий Яр во время гитлеровской оккупации 1976— 2001 годов между улицами Мельникова, Дорогожицкой и О. Телига». Комплекс целиком был внесен в Государственный реестр недвижимых памятников Украины. Тем самым как бы подведена черта, и самосев признали!

В 2001-2015 годах очаг аутентичной коммеморации сложился на территории Кирилловской психиатрической больницы им. И.А. Павлова. Там было установлено четыре различных памятных знака погибшим пациентам и сотрудникам больницы.

Первым, в 2001 году, в память об уничтоженных немцами душевнобольных пациентах, в том числе и о расстрелянных первыми пациентах-евреях, была установлена небольшая гранитная плита с выбитым крестом, могендовидом и следующей надписью: «В знак памяти о 751 пациентах больницы, убитых гитлеровцами в 1941-1942 гг. Вечная память!»[978]

Вторым, в 2003 году, открылся памятник — стела-свеча — уже всем расстрелянным пациентам, с надписью: «В 1941 году от рук гитлеровских оккупантов погибли 752 пациента психиатрической больницы. Помним про невинные жертвы».

А в 2004 году был поставлен еще и третий знак — врачам и сотрудникам психбольницы, спасавшим своих пациентов от смерти. Надпись на нем («Профессиональным врачам, самоотверженно служившим пациентам») обрамлена трезубцем и символом психиатрии.

Все три знака — из черного гранита, и стояли поначалу они в разных местах. Но в 2006 году на месте старейшего корпуса больницы, построенного в 1806 году, поставили памятный знак, к которому со временем переместили все остальные, составив таким образом мемориал двухвековой истории больницы.

Не позднее 2013 года — и несколько в стороне — появился крест в память о расстрелянных пациентах, но уже без могендовида. Со временем крестов стало три, а на первоначальном появилась металлическая дощечка с довольно сумбурной надписью:

1941 г. † 1945 г. Во время Великой Отечественной войны в 1941 г. именно на этом месте от рук гитлеровских оккупантов расстреляны 752 пациента психиатрической больницы имени Павлова. Вместе с медицинскими работниками — медсестрами, врачами и санитарами. Живые свидетели, очевидцы. Ференец Мария Яковлевна, Стасюк Александр Владимирович, семья защитников Отечества Шкура Петр, Ульяна, Маруся, Галина Евхимовны Высше-Дубечанского района Киевской области. Село Ошитки.

Мы поставили крест. Ни в чем невинные жертвы. Вечная им память. Ухаживают за крестами Валентина Васильевна Рыбчинчук. Ответственные: [семья] Шкура.

...В 1999 году, за два года до 60-летия трагедии, неожиданно замаячил новый «Большой Проект», свободный от главного недостатка старого — безбюджетья: холщовый мешочек от Санта-Клауса с надписью «Joint! 10 Mio $!» ласкал и взгляд, и слух, и, казалось, гарантировал успех.

То был проект строительства в Киеве, в районе Бабьего Яра, масштабного Общинного культурного центра «Наследие». Проект, увы, несвободный от собственных — врожденных и роковых — дефектов, главной из которых была порочность его центральной идеи — его idee fixe, а именно сомнительной синергетики от совмещения Еврейского общинного центра и Мемориала Бабьего Яра.

Сама идея вызревала в недрах «Джойнта», для которого гигантские общинные центры на бескрайних постсоветских просторах были своего рода коньком: наряду с Киевом, «Джойнт» вел переговоры или уже строительство в Одессе, Москве и Санкт-Петербурге. И всюду возникали проблемы — главным образом из-за того, что «Джойнт» патологически не улавливал разницу между этими точками на еврейском глобусе и, скажем, Бостоном или Филадельфией.

В Киеве инициатором и толкачом идеи был Амос Авгар, уполномоченный «Джойнта» по Центральной, Западной и Южной Украине, в Нью-Йорке его горячо поддерживал Ашер Острин, директор программ «Джойнта» в странах СНГ.

Уже в 1999 году они установили деловой контакт с киевской мэрией, с которой сразу же возникли на зависть теплые отношения наибольшего к себе благоприятствования. Одновременно был создан местный оргкомитет по строительству Еврейского общинного центра «Наследие» во главе с доктором архитектуры, действительным членом Украинской академии архитектуры, членом президиума ВААДУ и директором Института урбанистики, а по совместительству и автором будущей рамочной архитектурной концепции центра «Наследие» (sic!) — Генрихом Фильваровым[979].

Оргкомитет зарекомендовал себя в точности таким, каким, видимо, и замышлялся, — сугубо карманным, не дискуссионно-консультативным, а буферно-трансляционным органом, органом-ширмой и органом-алиби. Внутри самого «Джойнта» он подпитывал иллюзию локальной всееврейской поддержки, нарушаемой единичными выходками и выпадами единичных оппонентов, скорее всего, почувствовавших себя обойденными.

Заместитель председателя ВААДУ Иосиф Самойлович Зисельс (р. 1946), возможно, изначально и сам входивший в Оргкомитет, вспоминал в 2002 году, что мэрия предложила в 1999 году на выбор четыре площадки. Делегация «Джойнта» объехала все четыре, после чего Авгар без колебаний выбрал именно ту, что у Бабьего Яра, — явно с учетом всемирной известности этого места и прекрасно понимая, насколько повышает статус центра такое соседство[980]. Мэрия сказала: «О‘кей, Джойнт!», Оргкомитет сделал ручкой — и все вместе стали дружно готовиться к кульминации 2001 года — к 60-й годовщине расстрела.

27 апреля 2001 года мэрия согласовала выделение «Джойнту» земельного участка на углу улиц Мельникова и Оранжерейной в Шевченковском районе ориентировочной площадью в один гектар для размещения на нем общинно-культурного центра «Наследие»[981].

Путь к реализации был открыт, что делало проект главной изюминкой памятований Бабьего Яра в 2001 году. Начались они задолго до самого юбилея: 25 июня 2001 года Бабий Яр посетил папа Римский Иоанн Павел И. Накануне юбилея открылись две выставки: «Киевская голгофа» в Музее истории города Киева и «Бабий Яр» в Музее истории Великой Отечественной войны.

А 30 сентября президент Кучма сказал у «Меноры» — не без самоупрека: «Не может сегодня быть кто-то выше, кто ниже, — какой бы национальности он ни был... Ну, а украинцам прежде всего, это — горький урок, не дай Господь, чтобы он повторился...»

В этих словах — честное признание президентом Украины фактографии украинского антисемитизма и даже искренняя попытка-призыв отмежеваться, наконец, от него.

Самая свежая «фактография» была, однако, у всех на слуху и была иной. Она, в частности, прозвучала из уст Александра Шлаена в резонансной радиопередаче «60 лет после Бабьего Яра» журналиста «Радио Свобода» Владимира Тольца, вышедшей в эфир 23 сентября[982]:

Четыре года подряд Международный социологический институт проводит в Украине исследование по поводу ксенофобии. Так вот, последнее исследование этого года показало, что 30-40% населения Украины предрасположены к ксенофобии, из них 80%, самых непримиримых, проявляют откровенно антисемитские настроения. И 30% хотели бы, чтобы евреев вообще лишили украинского гражданства.

Но это еще не все. Народный депутат Верховной Рады Анатолий Матвиенко (кстати, бывший большой интернационалист, секретарь ЦК комсомола, естественно, член КПСС, естественно, член компартии Украины тех лет), недавно заявил, что в Украине должны политику делать только украинцы, руководить страной только украинцы, работать только украинцы. Народный депутат Украины Михаил Артюшнович заявил, что инородцев нужно выдавливать из управления, армии, системы власти. Анатолий Щербатюк в газете заявил, что «москали и жиды — это насекомые, которых нельзя вообще принимать как социум, потому что даже немцы им с брезгливостью делали уколы фенола». В Черновцах воздвигнут монумент Буковинскому куреню, тому самому Буковинскому куреню, который расстреливал евреев в Бабьем Яре. А командир куреня Петро Войновский, который долгие годы скрывался на Западе, в бегах был, военный преступник, приехал и был принят с почетом в Черновцах и был назван «почетным гражданином города Черновцы». И это еще не все. Владимир Катрюк, один из палачей Бабьего Яра, потом палач Хатыни, стал тоже почетным гражданином Черновцов. И это не все. Народный депутат Григорий Амельченко, бывший министр обороны и вооруженных сил Украины Константин Морозов и его тогдашний заместитель Владимир Мулява с благодарностью приняли почетные медали дивизионников дивизии СС («Ваффен СС»). Кстати, все они были в советские времена членами партии, Морозов был генерал-майором, Амельченко был кагэбистом, а Мулява был преподавателем марксистско-ленинской философии в житомирском пединституте. Вот вам — кольцо замкнулось.

Фактчекинг уточнил бы некоторые детали (о Буковинском курене, например), но здесь важнее сам характер аргументации. Альтернативную — и в этом качестве тоже типичную — оценку в той же передаче дал поэт Дмитрий Павлычко (в 2001 году посол Украины в Польше):

Антисемитизм в Украине явление историческое и, я думаю, умирающее. Антисемитизма в Украине, в мыслящей Украине, среди интеллигенции и даже среди самых простых людей нет. Антисемитизм был привнесен «черной сотней» в начале 20-го века, и погромы, в которых обвиняли украинцев, были организованы почти всегда не украинцами. Петлюра был убит в Париже за еврейские погромы, но мы же знаем, что Петлюра сам расстрелял двух полковников за проявление антисемитизма и никогда антисемитом не был. В правительстве Петлюры и в правительстве Винниченко были евреи-министры.

Я лично человек из Западной Украины, я видел, как евреи шли на смерть в Коломые, где я учился во время немецкой оккупации. Евреи шли умирать в лес, их расстреливали, а мы были как деревянные... То же самое происходило в Киеве, когда они шли в Бабий Яр.

То, что случилось в Бабьем Яру, то было дело рук немецких фашистов, но это было на нашей земле. И определенную ответственность, чувство вины я лично всегда ощущал в себе.

В тот же день, 30 сентября, Кучма и Черновецкий открывали в Бабьем Яру новые памятные знаки. Во-первых, памятник расстрелянным детям в парке возле метро «Дорогожичи»[983]. И — через дорогу — красивый закладной камень Еврейского мемориально-просветительского общинного центра «Наследие» (для краткости его называли Общинным) — со следующей надписью на украинском, иврите и английском, размещенных на гранях стелы: «Я помещу Мой дух в вас, и вы будете жить»[984]. Представители 150 еврейских общин со всей Украины положили в замывно-насыпной грунт оврага сосуды с землей из своих городов, символически солидаризируясь тем самым с проектом, выражая ему свою поддержку и санкционируя.

Никому и в голову поначалу не могло прийти, каким раздраем обернется это благородное и — как казалось: о счастье! — финансово обеспеченное намерение[985].

Киевский еврейский социум немедленно раскололся на две партии, жарко сцепившиеся друг с другом — кто на ковре, кто под ковром. Сторонники «Джойнта» лепили из него образ благородного и застенчивого филантропа («Да не оскудеет рука дающего!»), противники — образ отвратительного и бесцеремонного богатенького старца, подсматривающего за Сусанной и втюхивающего киевскому еврейству дискотеку вместо музея («Кто заказывает музыку, тот девушку и танцует!»)[986].

Кто же они, эти сторонники и противники?

Первые — это, конечно же, члены Оргкомитета, а также Вадим Рабинович (Всеукраинский еврейский конгресс), Александр Шлаен (Международный антифашистский комитет), главный раввин Украины Яков Дов Блайх, Александр Фельдман (Еврейский фонд Украины, Ассоциация национально-культурных объединений Украины) и другие. К горячим сторонникам на первом этапе вполне можно было причислить и украинские власти — президента страны, мэра и главного архитектора Киева.

Их основные противники — это Иосиф Зисельс, один из руководителей ВААДУ, Леонид Финберг, директор Центра исследований по истории и культуре восточноевропейского еврейства Киево-Могилянской академии, научный сотрудник Музея истории города Киева, исполнительный директор Еврейской конфедерации Украины и шеф-редактор газеты «Еврейский обозреватель» Виталий Нахманович[987], несколько региональных общин (например, Харьковская во главе с Н. Вольпе), представители разнокалиберных еврейских институций в Украине[988] и др.

Радовался происходящему и «Сохнут», потому что хорошо знал: скандалы и склоки в галуте всегда способствуют росту эмиграционных настроений. Вот как это отразилось в насмешливом отчете израильского журналиста:

Во всей этой истории парадоксальным образом можно увидеть торжество сионизма. Перед нами классическая схема умирания диаспоры — от смертности, которая в 12 раз превышает рождаемость евреев Украины, до психологической тяги к местам не-жизни (я бы направил половину местных активистов на прием к психоаналитику). Украинское еврейство само загоняет себя в гетто прошлых ужасов, идентифицируя свой витринный «ренессанс» с могилами и оврагами расстрелов. Геттоизация произойдет и в глазах украинского населения, ведь евреи добровольно выбирают для своего общинного центра тот участок, где до сих пор в звенящей тишине можно услышать лай овчарок и пулеметные очереди. Неживое не породит жизнь — галут окончательно пожрет сам себя. Если евреи Украины с помощью «Джойнта» и местных властей делают такой выбор, мы, израильтяне, не вправе мешать им[989].

В начале 2002 года «Джойнт» пригласил в Киев архитекторов, заранее им отобранных, для участия в конкурсе. При этом, увы, среди них не оказалось ни одного из участников архитектурных конкурсов 1965-1966 годов, на что обратил сердитое внимание даже апологет Общинного центра И. Левитас. Впрочем, воспользоваться прекрасными старыми проектами как таковыми все равно не получилось бы — то были проекты памятника или мемориала, а о чем-то вроде общинного центра вопрос тогда и близко не стоял: спасибо, что не закрывали синагогу, за что тоже приходилось бороться.

Именно тем, что приоритетом «Джойнта» был именно общинный центр, а не музей, объясняется то полное равнодушие, которое «Джойнт» испытывал к двум уцелевшим аутентичным зданиям возле Бабьего Яра — конторе Еврейского кладбища (улица Ю. Ильенко, бывшая Мельникова, 44) и танковым гаражам (Дорогожицкая, 2).

На встрече с архитекторами Фильваров изложил свою рамочную концепцию центра, опубликованную накануне в виде брошюры. Там он, в частности, писал:

Центр «Наследие» объединит в своей структуре в единое целое историю евреев в Украине и мире, еврейские духовные традиции с требованиями, предъявляемыми современностью по наиболее эффективной организации еврейской общинной жизни. <...> Его местоположение в пространстве Мемориала «Бабий Яр» в Киеве позволит органично включить его деятельность в атмосферу самоосознания исторических судеб еврейского народа и необходимости возрождения его созидательного духа[990].

Тут, по-моему, все достаточно откровенно и очевидно. Конкретный общинный центр и исторический мемориал — это же совершенно разные вещи: первый должен быть вписан в пространство второго — пространство, которого как не было, так и нет, и на создание которого тот же «дядюшка» «Джойнт», по недомыслию или по скромности, не претендовал. Быть может, он строил из себя простачка и с деланой наивностью полагал, что мемориал в Яру — это «мандат» украинского государства, а его, «Джойнта», мандат — это киевский общинный центр (при этом — дайте мне землю непременно у Бабьего Яра, пожалуйста!).

Такая «наивность» в украинской реальности — признак «заказчика музыки», а не профессионализма. Улыбку вызывали и такие детсадовские «дядюшкины» трюки, как сказка о якобы анонимном жертвователе, призванная микшировать протесты, и о конкуренции за выделенный участок (мол, если не с «Джойнтом», то получите сюда, евреи, настоящих тусовщиков!).

Именно первоначальное дистанцирование от сути этого места — сути настолько очевидной, что «Джойнт» и сам был не прочь к ней прислониться — и было, соглашусь тут с противниками проекта, серьезнейшим просчетом «Джойнта». Именно оно породило убийственный с точки зрения дискредитации проекта главный слоган его противников: «Танцы на костях!»[991] Слоган, успешно работавший даже после того, как конкретная ошибка была осознана и насколько возможно смягчена.

В конце 2002 года тот же Фильваров уже оправдывался, поправлялся и не без лукавства заявлял:

Моя точка зрения с самого начала заключалась в том, что этот объект — это не общинно-культурный центр, а это мемориально-просветительский общинный центр. Причем слово «общинный» я включал сюда, в это название не с точки зрения организации общинной деятельности, а с точки зрения принадлежности этого объекта общине, а не, скажем, Киевскому горисполкому или Киевскому горсовету[992].

7 мая 2002 года «Джойнт» пригласил представителей киевской интеллигенции в Дом художников на общественное обсуждение эскизных проектов Еврейского общинно-культурного центра «Наследие». Открыл его Фильваров, представивший задачи и структуру будущего Центра, после чего каждый архитектор представил свой проект.

Затем началось обсуждение, тон которому задало выступление Татьяны Чайки, поэта и философа:

Я скажу как человек, у которого пятнадцать членов семьи лежат на этом месте. Для меня, как и для многих сидящих здесь, Бабий Яр навсегда останется, прежде всего, местом их гибели. И перешагнуть через это очень трудно. Я не знаю, кому принадлежит идея выбора места строительства этого общинного центра. Я понимаю, что это подарок, я очень благодарна за него. Но родители научили меня, что не все подарки нужно принимать с легкостью. Подарок на этом месте лично для меня — горький подарок. Принять его пока очень сложно[993].

Эта мысль была очень созвучна пафосу статьи Ильи Цирмана «Цена подарка», вышедшей в «Еврейском обозревателе»[994] в апреле 2002 года:

При мысли о занятиях танцкружка или студии рисования, или вообще о каких-либо развлекательных мероприятиях в будущем Центре, становится все-таки не по себе... Вряд ли от кого-то из еврейских лидеров мы услышим громкие протесты по поводу этого проекта. Он столь масштабен, что гарантирует занятость (или видимость занятости) очень многим еврейским структурам[995].

После этого было еще много выступающих, но большинство их сводилось к вопросу: общинный центр — это хорошо, «Джойнту» спасибо, но вот только одно смущает — почему в Бабьем Яру?

Назавтра, 8 мая 2002 года, жюри закрытого конкурса отдало первое место проекту общинного центра «Наследие», предложенному израильскими архитекторами Даниэлем и Ульрикой Плезнерами. По мнению архитекторов и заказчика, главное назначение центра — соединять мемориально-музейную, научно-исследовательскую и общинно-культурную функции, символизируя возрождение силы еврейского духа и торжество новой жизни, возникающей из старых корней.

А теперь посмотрим, как этот синтез-симбиоз отразился в победившем проекте. Общая полезная площадь объекта — 7100 м[996] (на втором этапе строительства — 18 тыс. м[996]). Из них — NB! внимание! — на все музеи комплекса (Бабьего Яра, Холокоста, истории Второй мировой войны, еврейского искусства, истории евреев Украины) отведены 815 м[996], или 11% площади (собственно, для музея Бабьего Яра выделено 75 м[996], или 1 %!). Еще 8% — это библиотека, выставочные залы и исследовательский центр, итого на первые две функции из трех — аж 19% общей площади, т.е. меньше даже пятой части! Как-то негусто для феномена Бабьего Яра.

Остальные же 81 %, или четыре пятых, доставались театру с двумя залами на 350 человек, с площадкой для светомузыкальных представлений и летних концертов, синагоге[997], клубным, учебным, детским и художественным классам и мастерским, кафе, магазину израильских сувениров[996]. Сюда же переехали бы ветеранские организации и объединения узников.

И еще одно. Если достаточная историко-музейная квота в картине мира от дядюшки Джойнта — 20 %, то почему же Левитас в своих публикациях называл другие цифры — от 50 до 60 %? Чтобы поверить в них, надо или разучиться арифметике — или усомниться в чистоте замыслов.

Подавляющему большинству киевских евреев было, конечно же, глубоко наплевать на страсти кучки неравнодушных. Линии же расхождения между последними прошли сразу по нескольким трещинам.

Одни, понятное дело, были решительно за общинный центр «Наследие». Другие — категорически против!

С обеих сторон посыпались взаимные обвинения в «профессиональном еврействе»: сторонники — таковы, потому что денежные потоки пройдут через них, а противники — таковы же, что денежные потоки пройдут мимо них, а они хотели бы, чтобы через них.

У сторонников центра — аргументация бедняков!

«Евреи, это же роскошный подарок! Зачем смотреть ему в зубы? И глупо же не брать! Ну обидно же будет, если останемся без ничего! Ах, как бы “Джойнт” и его инкогнито-спонсор не передумали! Ах, как бы разрешение не передали другим претендентам на эту землю!»

У противников аргументация чуть богаче — да, бедных, но гордых.

Галаха в этом споре перемешана с геоморфологией, но заметно, как ими двигало в первую очередь неодолимое желание сокрушить побеждающего супостата. Сами они в Бабьем Яру чаще раза в год не бывают, но все равно — они против любого строительства в Бабьем Яру, хотя бы и музея. Русский Виктор Некрасов не побоялся при советской власти пободаться за еврейский овраг с горисполкомом, а после его отъезда против построенной над разоренным Еврейским кладбищем телебашни ни один из обличителей дядюшки Джойнта ни голоса не возвысил, ни пера не поднял.

В сущности, у противников даже не Бабий Яр — расстрельные места или костровища в овраге, а какой-то «Биг-Бабий-Яр», куда входит все — и противотанковый ров на Сырце, и эсэсовская казарма, и даже Куреневка, раз туда дошла пульпа. А поскольку кости, прах и пепел мусорками, селем и самосвалами были вспаханы-перепаханы, то нельзя ничего и нигде! Пурим или рабочее место в Бабьем Яру — это же танцы на костях и циничное кощунство над памятью погибших! Позор дядяюшке Джойнту, все подарки его — долой, гоу хоум!

Среди вторых были и третьи. Они принимали проект, но с одной оговоркой: мемориал в Бабьем Яру — пожалуйста, а общинный центр — где угодно, но только не здесь. Резонно: любое разведение двух конкурентных функций — мемориальной и общинной — немедленно лишило бы конфликт остроты, задав первым и вторым площадку для поиска и обретения компромисса.

Увы, это не сработало. Вместо того, чтобы употребить теплые отношения с мэрией на работу над ошибками и исправление их, «Джойнт» со своим Оргкомитетом лег на курс косметических поправок и продавливания своего плана.

9 июля 2002 года состоялась новая пресс-конференция Левитаса и Фильварова с представлением обновленного проекта Общественного центра. Она прошла под девизом «Мы тут все единомышленники — вы нам доверьтесь, а мы не подведем!». И для пущей убедительности в тот же день, 9 июля, была обнародована «анафема» Иосифу Зисельсу — заявление ведомого Левитасом Совета руководителей всеукраинских еврейских организаций Украины.

В августе 2002 года появилось письмо Зисельса, Финберга и еще двух десятков руководителей и представителей еврейских организаций Киева, Украины и СНГ с предложением разделения функционала проекта «Наследие» на мемориальную и общинную части и с вынесением последней в другое место Киева.

Но лукавил и Зисельс. В одном из интервью он утверждал:

...Создать мемориал в Бабьем Яру — наш общий долг. Надеюсь, найти в мире деньги для мемориала Бабьего Яра — не проблема. Более того, есть множество проектов, созданных в 60-70-е годы, я знаю, что есть архитекторы, которые и сегодня хотят создать мемориал. Я бы включился в такую работу и помог бы им найти средства и в Израиле, и в Америке, и в других странах на создание мемориала[998].

Пустые слова! Когда все так просто — почему же не взял и не нашел? И дядюшка Джойнт бы не понадобился, и разговор бы другой был. А ведь даже на коллекту — слезный левитасовский проект Музея Бабьего Яра — не скинулся вообще никто! Странное — местечковое — впечатление на этом фоне оставил по себе иерусалимский меморандум Зисельса — Рабиновича от 17 сентября — своего рода «Акт о ненападении» невысоких договаривающихся сторон друг на друга.

В сентябре 2002 года по инициативе Александра Бураковского был создан Американский еврейский комитет «Save Babiy Yar», чьей главной задачей стало воспрепятствование намечаемому строительству. 29 сентября он организовал митинг памяти Бабьего Яра у входа в офис «Джойнта» в Нью-Йорке. Среди протестующих — немало эмигрантов-киевлян.

Вот теперь «Джойнт» и впрямь был напуган. В октябре 2002 года появляется обновленная концепция центра, с большими уступками, в которые, однако, уже никто не верит:

Центр «Наследие» планируется как научный комплекс с программами изучения исторического наследия евреев Украины. Общинные программы, предусмотренные концепцией Центра, должны продолжать и развивать музейно-мемориальную и научно-исследовательскую деятельность. Проведение каких-либо развлекательных и праздничных мероприятий в Центре не предусматривается[999].

Подключился и Ашер Острин, джойнтовский начальник Авгара. В середине ноября он писал:

...Еврейский общинный центр «Наследие» будет уникальным Центром с мемориалом, посвященным потерянным жизням людей всех национальностей, погибших в Бабьем Яру, и будет совмещать в себе, в одном реальном здании, Еврейский Общинный Центр со множеством образовательных и культурных программ для всех возрастов, живой данью еврейскому прошлому. Музей послужит источником вдохновения возрождению... Создавая этот уникальный Центр, отдавая дань и еврейскому прошлому и закладывая фундамент еврейскому будущему возле такого памятного места, мы отдаем дань жертвам, укрепляем общину, которая является их наследием. Звук голосов еврейских детей и смысл энергичных и обновленных еврейских жизней бросает вызов Катастрофе[1000].

В конце осени 2002 года появилась новая неформальная структура — Совет руководителей всеукраинских еврейских организаций, в который вошли исключительно те руководители, кто поддерживает идею сооружения общинного центра в Бабьем Яру[1001].

И в это же время — в ноябре — декабре 2002 года — по инициативам Ивана Дзюбы и киевского общества «Мемориал» начался сбор подписей под двумя петициями против джойнтовского проекта. Среди подписавших — около сотни видных украинских интеллигентов и политиков, в том числе философ Мирослав Попович, физик Моисей Шейнкман, публицисты Тарас Возняк и Вадим Скуратовский, режиссеры Николай Мащенко и Рафаил Нахманович, дирижер Роман Кофман, скульптор Ольга Рапай, композитор Валентин Сильвестров, писатели Риталий Заславский и Мирон Петровский[1002].

Крышка чайника начала дребезжать, давление росло и росло, свисток перерастал в сирену, и, наконец, не выдержав напора со всех сторон, — проект треснул. Первой — в начале декабря 2002 года — распалась связка с мэрией. Киевская рада сняла с рассмотрения вопрос о подтверждении выделения «Джойнту» земли в Бабьем Яру, а киевский мэр, Омельченко, потребовал провести еще одно публичное обсуждение проекта и отказался принимать решение до достижения компромисса.

На страновом уровне еще хуже: в январе 2003 года Комиссия по гуманитарным вопросам при Правительстве Украины отказалась предоставить статус гуманитарной помощи для 22 млн долларов, которые «Джойнт» хотел ввезти в Украину для финансирования строительства Общинного центра. В Администрации Президента представителям «Джойнта» недвусмысленно указали на то, что для украинского общества неприемлемо строительство «Наследия» в Бабьем Яру.

То ли по почину «Save Babiy Yar», то ли независимо, но и киевские противники Общинного центра вскоре тоже объединились. Произошло это уже в 2003 году, в начале апреля, когда в качестве общественного противовеса карманному Оргкомитету (в сущности, уже поверженному) возник Комитет «Бабий Яр» («Общественный комитет увековечивания памяти жертв Бабьего Яра») — своего рода киевский «Save Babiy Yar», или «Анти-Джойнт». Три его сопредседателя — академик-философ Михаил Попович и правозащитники Иван Дзюба и Семен Глузман при секретаре Виталии Нахмановиче[1003].

В легислатуру Кучмы вовсю развернулась институционализация исследований Холокоста на Украине. В Харькове в 1996 году[1004] был открыт первый частный Музей Холокоста. В 1999 году в Днепропетровске был создан Украинский институт изучения истории Холокоста «Ткума». В 2002 году при Институте политических и этнонациональных исследований НАНУ был создан Украинский центр изучения истории Холокоста[1005] — один из активных участников дискуссий о памятовании Бабьего Яра. В том же 2002 году на Украине стартовал и проект католического священника Патрика Дебуа по идентификации и документированию мест расстрелов евреев на Украине. Активную просветительскую деятельность стал вести и Комитет «Бабий Яр», организуя выставки и круглые столы[1006], издавать сборники научных статей и архивных документов.

В 2004 году эта деятельность увенчалась выходом тома «Бабий Яр: человек, власть, история. Документы и материалы», составителями которого выступили Татьяна Евстафьева и Виталий Нахманович. Задумано оно было серийным и пятитомным, и вышедшая книга, имеющая подзаголовок «Историческая топография. Хронология событий», — лишь первый из этих томов[1007].

Этот капитальный труд наряду с фундаментальными аналитическими текстами составителей содержит значительный (163 единицы) массив исторических документов. Наряду с более поздними работами Карела Беркофа и, в особенности, Андреаса Ангрика и Александра Круглова, это издание — одна из общепризнанных вершин в историографии Бабьего Яра.

В предисловии к тому С. Глузман с заслуженной гордостью писал:

С распадом тоталитарного СССР трагедия Бабьего Яра мифологизировалась постоянно и интенсивно. Лишенные каких-либо исторических научных навыков случайные люди, пользуясь отсутствием живых свидетелей и документов, монополизировали право быть экспертами... В результате — появилась вполне «советская» идея построить на иностранные деньги еврейский общинно-культурный центр «Наследие» прямо в месте уничтожения тысяч и тысяч ни в чем не повинных людей. Не удалось, общественное мнение в Украине обрело голос.

Общественный Комитет «Бабий Яр» сумел защитить покой мертвых. И снять позор с живых. Но в остальном все оставалось по-прежнему: разрозненные факты и объективные свидетельства на фоне мощной, эмоционально подкрепляемой мифологизации темы. И тогда в Комитете началась серьезная работа. Историки, архивисты, социологи, геодезисты, архитекторы сумели отделить зерна от плевел. Первое профессиональное мультидисциплинарное исследование трагедии Бабьего Яра перед тобою, читатель[1008].

И хоть джойнтовский проект едва ли можно назвать «вполне советским начинанием», суть конфликта выражена здесь вполне точно.

Победа — досталась общественному мнению, а «Джойнт» был вынужден отступиться и ретироваться.

Но, вдрызг разругавшиеся и всласть искусанные друг другом, но так и не докусавшиеся до компромисса, евреи — именно они — снова не допустили мемориализации в Бабьем Яру.

Зато скандал, господа, вышел на славу! Compliments!

И больше всего киевские евреи напоминали в этот момент коллективную пушкинскую старуху у разбитого корыта.

А впереди их ждали новые испытания: первый Майдан с его «музыкой революции» и эффектом победы национального над имперским и коррупционным и собственно президент Ющенко с его неофитской, но чрезвычайно напористой историографией. Самые первые шаги навстречу которой — роковые шаги — еврейские лидеры безоглядно проделали сами.

В пылу борьбы вокруг джойнтовского проекта ни его сторонники, ни его противники не заметили, как «дискуссия» выплеснулась за пределы того сугубо еврейского социума, которому, собственно, была адресована. Обе стороны этой постыдной боротьбы активно искали себе союзников вовне — как за рубежом, так и на Украине, как у властей, так и у нееврейской части гражданского общества. И никто из них не почуял, как обе партии со временем стали заложниками этого поиска, дружно попадая в свои же капканы, любезно расставленные друг для друга!

Самым ценным и перспективным союзником поначалу показался украинский националистический сектор, будущий главный победитель на Майдане. Благодаря громогласной битве под Джойнтом проблематика Бабьего Яра оказалась и у них на слуху.

Конечно же, не украинцы виноваты в том, что происходит сегодня в Бабьем Яру. Вели бы себя иначе нынешние бессменные, неприкасаемые лидеры всеукраинских еврейских организаций, не были бы они «карманными евреями», очень выгодными любой власти, не работали бы по принципу «чего изволите», вели себя более достойно и принципиально — ничего бы этого не случилось[1009].

Горькие, но справедливые слова.

Все же напомню еще раз предысторию: в оккупированном Киеве (в отличие от Львова, например) доминировали оуновцы-мельниковцы — точно такие же националисты и антисемиты, что и бандеровцы. Программатически полояльней к немцам (никаких украинских держав не провозглашали!), но все же не настолько, чтобы немцам, их контролировавшим, арестовывавшим и расстреливавшим, не было бы нужды их усилия не пресечь.

Между тем обе враждовавшие еврейские стороны выводили памятование ОУН-УПА за какие-то свои скобки. Обе отзывались об оуновцах — откровенных палачах евреев — почтительно, с придыханием, величали их «украинскими патриотами». Это в такой же степени справедливо, в какой «немецкими патриотами» были, например, Еккельн и Блобель.

Для заигрывания с ОУН-УПА (а крест оуновцам, напомню, еще с 1992 года стоял недалеко от советского памятника) «Джойнт» подписывался даже на православный храм неподалеку от Центра «Наследие»:

... На месте символического захоронения украинских патриотов — Олены Телиги и ее сподвижников по согласованию с служителями православной церкви воздвигнут мемориальную церковь. <...> В музее «Бабий Яр»... будут помещены материалы и о расстрелах цыган, украинских патриотов, военнопленных, киевлян, людей различных национальностей[1010].

Зисельс же и Нахманович — из высших, разумеется, интересов — отнеслись к мифологеме расстрелов оуновцев в Бабьем Яру даже не толерантно, а почтительно — не приводя сами никаких доказательств и не требуя их от других.

Но Александр Бураковский взглянул на эту коллизию с другой стороны:

...А какого же мнения украинцы, которые до разгоревшейся между евреями полемики сохраняли нейтралитет? Каковы, спровоцированные еврейской дискуссией, их аргументы? Они, фактически, интегрированы в статьях М. Мариновича, Е. Сверстюка, Д. Затонского[1011].

М. Маринович пишет: «Парад символов в Бабьем Яру со всей неизбежностью превратится в войну символов, которая затронет не только потомков покоящихся здесь жертв, но и всю общественность Украины. Было бы воистину роковым, если бы бензин в этот тлеющий огонь плеснули сами евреи».

На каком фундаменте строится эта фраза? Думаю, на следующем: евреи со своими еврейскими «символами» Бабьего Яра, то бишь — строительством здесь еврейского общинного центра, наверняка вызовут у украинцев роковую для «бабьеярских» потомков ответную реакцию! Им могут устроить очередной погром...

В словах М. Мариновича доминирует голос отчаяния и безысходности. Но разве эти чувства могут возникнуть в нормальном обществе? Разве они сопутствуют поиску истины? Разве они опираются на правду истории, на истинные события, имевшие место в Яру начиная с 29 сентября 1941 года?

Е. Сверстюк предлагает «заглянуть по ту сторону нашей суеты». Он призывает взять на вооружение «правдивость свидетельств, порядочность, человечность, совестливость и солидарность». Но строит эту «солидарность» на том постулате, что в Бабьем Яру лежат не только евреи. Автор отказывает евреям в этом страшном «приоритете», умалчивает, что отсюда начался Холокост, что здесь в убийстве евреев массово и организованно участвовали и украинцы. Он коллективизирует, обобществляет все могилы Бабьего Яра так же, как это делали много лет коммунисты и советская власть...

Академик Д. Затонский говорит: «В Бабьем Яру нацистские солдаты расстреливали людей самых разных национальностей, среди которых преобладали украинцы и русские...» А далее Д. Затонский произносит откровенно провокационную, погромную фразу: «Представьте себе, какое впечатление строительство еврейского культурного центра в Бабьем Яру произведет на местное население, особенно на украинскую, русскую и польскую ее составляющие... — там будут плясать на костях наших славянских предков! И они будут правы. И тогда камни озверевшей толпы полетят не только в синагогу Бродского, и не только ее раввинов всласть потаскают за бороды».

По-моему, приехали! Чем же отличаются мысли вслух академика Д. Затонского от речей в Думе в начале прошлого века черносотенца Маркова, антиеврейских проповедей 10 лет спустя писателя В. Шульгина в газете «Киевлянин», ранних речей Геббельса в начале 30-х годов? Наконец, далеки ли они от публикаций А. Щербатюка в газете «Слово» уже в начале 90-х, или современных публикаций Г. Щекина в журнале «Персонал», или некоего Маньковского в газете «Идеалист» и т.д.?[1012]

Далее Бураковский — в ужасе от нецивилизованности украинского общества в целом — и сам с горечью прорицает скорую «войну символов», а не их «парад»:

Суть всех этих высказываний одна: сидите тихо, товарищи евреи, делайте то, что вам велит хозяин, иначе будет плохо! И забудьте о «еврейском Бабьем Яре», его никогда не будет. Мы не позволим учить нас жить и определять кто есть кто, и что хорошо, что плохо в нашем украинском доме. Дали вам возможность здесь жить, строить на нашей земле еврейские школы, выпускать газеты, праздновать свои праздники, цените это, не лезьте на стол. Кто вас трогает? Не трожьте и вы нас. Или катитесь на все четыре стороны, никто не держит!

Может быть, все это и справедливо с точки зрения украинца, действительно 350 лет не имевшего независимости и служившего другим панам. Но это при законе жизни: человек человеку — волк. Не для времени начала 21-го столетия. И тогда где здесь «человеческое достоинство и солидарность», о каком «боге» гутарим, при чем здесь «кости славянских предков», и о каком «бензине», каком «тлеющем огне», который евреи могут превратить в пожар, идет речь?..

В эту «войну символов» уже включились и политики. В. Ющенко, будучи в Израиле в ноябре 2002 г., предложил создать в Бабьем Яру «Центр украинской трагедии, который бы объединял в себе памятник жертвам Голодомора, музей Холокоста и монумент украинским праведникам». Но так можно дойти и до абсурда.

Почему памятник жертвам Голодомора должен быть в Бабьем Яру? В Украине нет других мест? Может быть предложить сосредоточить здесь и памятники всем героям Украины, начиная от С. Бандеры? И перенести в Бабий Яр мемориал убийцам евреев из «Буковинского куреня», который поставила в Черновцах уже нынешняя администрация?[1013] Да и престижнее было бы присвоить «герою» П. Войновскому[1014] звание почетного гражданина Киева, а не г. Черновиц, как это (уму непостижимо!) уже произошло...

И еще С. Глузман обронил фразу, которая, я думаю, объясняет многое в его, и моей, трактовке событий. Он говорит, что является украинцем еврейского происхождения. Моя же «колокольня» вовсе иная: я еврей украинского происхождения. И не хочу быть украинцем, русским, татарином... Моей родиной Украина останется навсегда, даже если она не мать мне, а мачеха.

Я понимаю, что вопросы, о которых я вслух сейчас говорю, у многих украинцев и евреев крутятся в сознании очень часто. Неужели без «войны символов» нельзя цивилизованно разобраться?

Это отмежевание Бураковского, одного из победителей в схватке с «Джойнтом», от другого победителя — Глузмана — принципиально. Тем интереснее вопрос: чем же одни евреи в благодарность титульной нации за ее поддержку в борьбе с другими евреями готовы будут поступиться?

Оказывается, очень многим — да почти всем!

Прикидки по этой цене «победы» находим в методологической вводной статье Виталия Нахмановича «Об ответственности историка»:

...Общественное почитание этого места связывалось именно с еврейской трагедией, при этом фактически игнорировались остальные жертвы. <...> Исключительность еврейской трагедии обосновывается тем, что «только евреев здесь убивали, потому что они были евреями». Это, возможно, не совсем удачная формулировка, поскольку и коммунистов убивали только потому, что они были коммунистами, а душевнобольных — только потому, что они были душевнобольными. Но подразумевается, что у евреев изначально не было выбора. В отличие от, скажем, коммунистов, они евреями родились, и возможность сменить свое еврейство на что-то более безопасное им не предоставлялась. Однако эта постановка вопроса не учитывает того, что и ромов убивали только потому, что они были ромами.

Увековечение памяти украинских патриотов, о чем вообще в советское время даже не упоминалось, сталкивается с жестким нежеланием, в первую очередь евреев, видеть в одном месте памятник «жертвам и палачам». При этом имеется в виду не только прямое участие украинских полицаев в расстрелах еврейского населения, но и призывы к его уничтожению, раздававшиеся со страниц украинских газет, в частности выходившего во время оккупации в Киеве «Украинского слова». Однако никого не смущает то, что, говоря о жертвах сталинского террора, мы автоматически включаем сюда значительное количество советских палачей самых разных национальностей.

Естественное психологическое сопротивление такой постановке вопроса использует, в первую очередь, обращение к довоенным советским реалиям, а именно к Голодомору, вина за который вменяется прежде всего евреям. Отсюда такое внимание, которое было уделено мифу о массовых захоронениях в Бабьем Яру жертв голода[1015] и сталинских репрессий начала 1930-х гг. Этот миф, с точки зрения его создателей, должен был служить подкреплением утверждения о том, что евреев в Бабьем Яру вообще не расстреливали, но в силу указанных психологических причин он находит поддержку и у тех, кто не доходит до отрицания Холокоста.

Гораздо меньше внимания уделяется репрессивной политике Советской власти в Западной Украине после раздела Польши в 1939 г. Этот террор в не меньшей степени может служить историческим оправданием для позиции, занятой украинскими националистами после начала советско-германской войны. Однако, апеллируя к нему, есть риск получить еще один конфликт, на этот раз внутриукраинский, в котором оппонирующей стороной будут все те, кто сохраняет советские идеологические стереотипы[1016].

Собственно, это манифест о праве историка на субъективность, т.е. на выборочную безответственность. Нахмановичу не западло не только релятивировать и девальвировать уникальность еврейской судьбы в Бабьем Яру сравнениями с коммунистами, душевнобольными и цыганами, не только повторять гнусный навет об ответственности евреев за Голодомор, но и завышать статус «украинских патриотов» (к тому же расстрелянных, повторю, не здесь!) за счет легитимизирующего, на его вкус, уподобления мартиролога нацистских жертв Бабьего Яра мартирологу жертв советских репрессий, из которого якобы не были вычищены палачи.

Зато миф о как бы естественной ответственности евреев за Голодомор понимание у Нахмановича явно находит! И только «внутриукраинский конфликт» — между западенцами и надднепровцами-слобожанами — его все еще немного смущает.

Вот еще один показательный методологический пассаж В. Нахмановича — из другой его статьи:

В истории Бабьего Яра, в истории Второй мировой войны на территории Украины (как и других стран) в целом существует очень болезненный вопрос, связанный с так называемым коллаборационизмом — сотрудничеством части местного населения с немецкими оккупантами. У этого вопроса есть несколько сторон.

Во-первых, для жителей Западной Украины, а также для эмигрантов и значительной части населения Восточной Украины, пережившего Голодомор и репрессии 1930-х годов, советская власть была не менее, а более враждебной, чем немецкая. Поэтому сотрудничество с немцами, особенно на первом этапе советско-немецкой войны, воспринималось ими как меньшее из зол, которое позволит добиться для Украины подлинной независимости.

Во-вторых, советские идеологические и карательные органы в ходе многолетней борьбы с украинским националистическим движением, сначала вооруженной, а затем относительно мирной, целенаправленно создавали образ «украинского предателя», «полицая-карателя» и «немецко-украинского буржуазного националиста».

В-третьих, поскольку в Советском Союзе проводилась политика целенаправленного замалчивания еврейского Холокоста, то соответственно вне сферы общественного внимания оставались и многочисленные факты спасения евреев мирными жителями на Украине.

Все это привело к тому, что, с одной стороны, масштаб сотрудничества (разного рода) с немцами на Украине был действительно велик, а с другой, к тому, что степень участия украинцев вообще и сознательных украинских националистов в частности, собственно в карательных акциях против мирного населения, а также масштабы предательства евреев со стороны мирного населения в послевоенной историографии (не только советской) оказались сильно преувеличенными[1017].

Как видим, площадка для плавного перехода от советских стереотипов к оуновским уже четко намечена и основательно утрамбована, а «историческая необходимость» перехода украинских евреев на платформу «Евреев за Бандеру» чутко обозначена.

Сами антисемиты, отдадим должное, ни до каких вздохов и лавирований не опускались. Вот что говорил в 2004 году Тягнибок на одном из мероприятий, посвященных памяти бойцов УПА:

Они не боялись, как и мы сейчас не должны бояться, они взяли автомат на шею и пошли в те леса, они готовились и боролись с москалями, боролись с немцами, боролись с жидвой и с другой нечистью, которая хотела забрать у нас наше украинское государство... Нужно отдать Украину, наконец, украинцам. Эти молодые люди, и вы, седоголовые, это есть та смесь, которой больше всего боится москальско-жидовская мафия, что сегодня руководит на Украине[1018].

Вот оно, откровение не мальчика, но мужа, не безусого младонацьяналиста, а матерого нациста. Куда там Макашову с его необоссанным окошком! За эти слова Тягнибока исключили из ющенковской партии «Наша Украина», отправив тем самым его «Свободу» в самостоятельное политическое плавание.

Тем пикантнее повестка круглого стола «Бабий Яр — от памяти жертв к единению памяти», состоявшегося в марте 2004 года, — еще при Кучме и в миг торжества вечной минуты молчания над танцами над костьми. Он был посвящен украинско-еврейским отношениям и, в частности, реабилитации ОУН-УПА и пополнению за их счет корпуса жертв национал-социалистических преследований, а также, по мысли устроителей, «искусственному раздуванию вопроса об антисемитизме в Украине».

Ну до чего же сентиментальны бывают антисемиты: мало им, что их семиты боятся, — так пусть еще и полюбят! И после этого подтвердят: ни антисемитов, ни антисемитизма на Украине нет! Только любовь и только дружба!

Хочется переспросить киевских евреев: а не пиррова ли в таком случае ваша «победа» над «Джойнтом», если за нее надо платить такими унижением и капитуляцией перед духовными наследниками палачей ваших предков?

Мемориально-музейный комплекс «Бабий Яр» был создан еще в 2003 году, т.е. на излете первой жаркой битвы «под Джойнтом» и как бы взамен дискредитированного джойнтовского проекта. В число его основателей вошли члены созданного в 1997 году Вадимом Рабиновичем Всеукраинского еврейского конгресса — Александр Лойфенфельд, Марк Тальянский, Александр Левин (американский бизнесмен) и раввин Хоральной синагоги Асман Моше Реувен[1019].

Строить мемориал предполагалось на средства украинских меценатов, для чего Рабинович, Пинчук, Коломойский и другие олигархи создали Фонд памяти «Бабий Яр». Ни дать ни взять — эдакий «Джойнт 2.0», только с персонально-отечественным, еврейско-украинским, а не анонимно-заморским капиталом!

В 2005 году Фонд получил от Киевской горадминистрации в аренду на 25 и 5 лет два земельных участка в Бабьем Яру: один — площадью в 5,5 га — на 25 лет и другой — в один гектар. Место это — рядом с бывшим Лукьяновским еврейским кладбищем. Планировалось высадить «Рощу Праведников» из более чем 30 тысяч берез (по числу расстрелянных в Бабьем Яру), построить музей и возвести храмы, причем уже не одной-двух, а целых четырех конфессий.

22 марта 2005 года Людмила Игнатьевна Заворотная, одна из героинь фильма «Женщины с улицы Бабий Яр», писала Владимиру Николаевичу Георгиенко, режиссеру этого фильма, в Дюссельдорф: «В Бабьем Яру музей еще не построили»[1020].

Бедная Праведница народов мира! Если б она знала, что у Фонда памяти не только до Музея, но даже до его закладного камня руки так и не дойдут. А продолжить бесславную традицию закладок первого камня в Фонде намеревались, но лишь в августе 2006 года.

Но не произошло и этого! Бесславный конец «Джойнта 2.0», погружение его в Лету — и обманутые ожидания целого поколения.

В 1999 году композитор Владимир Птушкин (р. 1949), клебановский ученик, написал пафосный девятичастный «Украинский реквием» на стихи Степана Сапеляка (1951-2012) — аналог «Польского реквиема» Кристофа Пендерецкого. Он посвящен трагедиям украинского народа в XX веке: пятая и центральная его часть — это «Бабий Яр»[1021].

60-летие трагедии Бабьего Яра в 2011 году отмечалось не так ярко, как предшествующие и последующие круглые даты.

Но к ней вышло две новых поэтических антологии — и обе в Киеве.

Во-первых, новое, дополненное, издание той, что составил в 1991 году Юрий Каплан: на этот раз более скромным тиражом (1000 экземпляров). Помимо стихов Ольги Анстей и других русскоязычных дополнений, Каплан добавил в нее и стихи о Бабьем Яре, написанные на украинском языке или же переведенные на него с идиша. Всего в книге представлено 77 стихотворений 52 авторов, выстроенных в алфавитном порядке. Украинский при этом стал титульным в библиографическом смысле: на обложке стояло —«Відлуння Бабиного Яру. Поэтична антология»[1022].

Предисловиями послужили статья украинского писателя Ивана Дзюбы «Предостережение памяти» и стихотворение Марины Цветаевой «Евреям» («Кто не топтал тебя — и кто не плавил...», 1916), послесловием — заметка «От составителя» Юрия Каплана. Важный элемент книги — ее оформление: художница Ирина Климова использовала рельефы мацев — старинных еврейских надгробий.

Выпускающим на этот раз стало издательство «Юг»[1023], в сотрудничестве с Институтом иудаики Киево-Могилянской академии. Спонсорами выступили Фонд содействия искусствам (Анатолий Толстоухов, его председатель, написал приветственное слово), Еврейский фонд Украины и «Джойнт».

Второй антологией 2001 года стала книга, озаглавленная: «Бабин Яр — у серце. Поезія» («Бабий Яр — в сердце. Поэзия»). Библиографически и оформительски она, так же как и антология «Эхо Бабьего Яра», украино-центрична, тематически — так же простирается на весь Холокост:

Сборник выходит за рамки темы Бабьего Яра. Он многопланово отражает трагическую судьбу евреев в годы войны — от Освенцима до безвестного украинского села. К ним, ушедшим навсегда, обращаются наши авторы. Всех их объединяет скорбь по безвинно погибшим: детям, старикам, женщинам, военнопленным, людям всех национальностей, закончившим свой земной путь в зловещих бабьих ярах. Бабий Яр стал символом величайшей трагедии моего народа. Его не вычеркнуть из памяти потому, что он — в сердце[1024].

И даже тираж у нее такой же — 1000 экземпляров.

Но ее авторский коллектив существенно больше, чем у Каплана: 135 стихотворений 80 авторов, включая и переведенные на русский язык с немецкого стихи П. Целана или — с польского — М. Кани. Спонсорами выступили Еврейский совет Украины и созданная в 1999 году Еврейская конфедерация Украины, а мотором издания — в ипостасях редактора-составителя и автора сопроводительных текстов послужил Илья Левитас.

Встрепенулось и игровое кино, но с самого начала в освоении темы Бабьего Яра кинематографом во время каденций Кучмы возобладала мелодраматичность.

Первым игровым фильмом о Бабьем Яре, выпущенным в постсоветской Украине, стала двухсерийная украинская мелодрама «Бабий Яр» режиссеров Николая Засеева-Руденко и Оксаны Ковалевой (май 2003 года, студия «АВ-ВТ»). Засеев-Руденко и сценарист: для него это не проходной сюжет, а легенда того киевского двора, в котором прошло его детство и где жил Эмиль, его единственный друг, которого он, Коля, провожал 29 сентября до Бабьего Яра.

Спонсора и патрона для реализации своего проекта Засеев-Руденко искал семь лет — и нашел в лице Вадима Рабиновича и Людмилы Кучмы. В главной роли снялась Элеонора Авраамовна Быстрицкая (1928-2019). Ее героиня, Влада Волянская, побывала в 1941 году в Яре, но смогла выжить, спастись. Через 60 лет, став в Израиле богатой и влиятельной бизнес-леди, она приезжает в Киев, чтобы прийти в Бабий Яр, поклониться праху родных и найти ту украинскую женщину, что спасла ей жизнь. Она находит ее, вытаскивает ее из крайней нужды, но в гостинице встречает и своего палача, Эрвина Танца, ээсовца-художника из расстрельной команды, влекомого — совестью ли? инстинктом преступника? чем-то еще? — на место своего страшного преступления. Он тоже узнает ее и, конечно же, не выдержав, умирает от разрыва сердца на ступенях ночной Меноры. Мелодраматичнее не бывает!

Но за мелодрамой, как выяснилось на просмотре фильма в Штуттгарте в 2003 году, скрывалась иная — бессмертно-антисемитская — драматургия, о которой написал Яков Бердичевский:

...Главный казначей фильма Вадим Рабинович, тоже далеко не последний человек в нынешнем еврейском истеблишменте, с горечью признавал в интервью: «Я не уверен, что данный фильм нам удастся снять до конца». И ни слова, заметим, о финансовых затруднениях... Странно, если деньги есть, тогда в чем сомневаться? В чем же заминка?

Так, постепенно проясняется, о какого рода трудностях шла речь. Они, как представляется, весьма и весьма традиционны. Поразительно, даже через 60 с лишним лет после еврейской трагедии Бабьего Яра находится, видимо, в молодом постсоветском государстве еще достаточно влиятельных сил, желающих замолчать или опровергнуть отраженные в фильме события и факты. Даже в таком округленно-художественном изображении.

Поразительно и то, насколько силы эти жизнеспособны, могущественны, что для того, чтобы их урезонить и остудить разгулявшийся нигилистский пыл, нужно сиятельное вмешательство супруги президента державы.

И, если предположение верно, понятно, львиная доля творческих сил и энергии киногруппы уходила на преодоление подковерной обструкции их детищу. В этом случае картину надо оценивать не столько по художественным критериями, сколько по политическим. Пусть в отношении чисто творческом картина получилась, увы, посредственной. Зато самим фактом ее рождения кинематографисты «проломили крышу» одного из фортов старого идеологически-антисемитского бастиона. Это меняет дело. Несомненно, следующий фильм их будет лучше — до генетического фундамента крепости предрассудков еще далеко[1025].

В том же 2003 году вышел черно-белый германо-белорусский фильм Джеффа Кэнью (р. 1944) «Бабий Яр» (2003; в немецком прокате — «Бабий Яр. Забытое преступление», продюсер — Артур Браунер (1918-2019)).

И здесь — прямая, лоб в лоб, коллизия стереотипов — стереотипов жертв, стереотипов палачей, стереотипов их пособников. Две киевские семьи — Лернеры и Онуфриенки — соседи. Третий коллектив — группа немецких офицеров во главе с Паулем Блобелем, планирующих детали убийства в Бабьем Яру. Лернер-старший работал в Берлине фотографом и все еще считает немцев культурным народом, он поначалу не допускает и мысли о немецких зверствах. Разобравшись, как оно на самом деле, он и его семья пытаются скрыться, но их сдает соседка. Главная тема фильма — потемки души, в которых зарождаются подлость, коллаборационизм, пособничество убийцам. Но Елену Онуфриенко снедает даже не антисемитизм, а всепоглощающая личная зависть к Лернерам: по Кэнью — это не одно и то же. Поэтому неудивительно, что удовлетворительным ему кажется и то «возмездие», которое происходит в фильме: вместе с Лернерами в Яре гибнут и Онуфриенки. Сюжет проложен документальными врезками со зверствами из хроники времен Второй мировой.

Интересно, что именно о документальном, а не о художественном формате задумывался в самом начале 2000-х годов Фридрих Наумович Горенштейн (1932-2002), размышляя над своим сценарием, напрямую связанным с Бабьим Яром. Рабочее название его фильма — «Место свалки Бабий Яр». Существенно, что в год Куреневской катастрофы — в 1961 году — писатель работал в киевском тресте «Строймеханизация» и поневоле был одним из свидетелей и ликвидаторов последствий Куреневской трагедии. В режиссеры планировался киевлянин Аркадий Яхнис: тот начал было подбирать материалы, но смерть самого писателя в 2002 году поставила на этом замысле крест.

Сам по себе «Бабий Яр» постоянно был в фокусе творческого внимания Горенштейна. Тем не менее в прозу он напрямую ни разу не попал, а опосредованно возник однажды в романе «Попутчики» (1985). Село Чубинцы к северо-западу от Киева — это одновременно и сам Киев, а тамошний Попов Яр — ипостась Бабьего:

...Попов Яр — вот где среди замученного, застреленного воронья лежит моя сероглазая женщина-красавица. Хоронить у нас есть где. Местность овражистая, яров много, и почва разнообразная. Немало песчаных холмов, боровые пески, сухие, удобные для рытья могил...[1026]

В «Попутчиках» у Горенштейна наметился один примечательный сдвиг[1027] — прицельное наведение писательской «оптики» на палачей и соглядатаев, остававшихся все это время на незаслуженной ими свободе или в незаслуженной ими тени:

В Берлине, рядом с гестапо и СД, скрываясь в подполье, гитлеризм пережило восемь тысяч евреев, а в Киеве — может быть, два десятка человек. Почему? Потому что в Берлине на евреев охотились только немцы, а в Киеве им с садистской радостью помогала значительная часть украинского населения, стремящаяся, к тому же, пограбить оставленные евреями квартиры, вопреки, кстати, запретам немецких властей[1028].

Горенштейн то ли искал, то ли собирался искать потомков Пауля Блобеля и казаков Буковинского куреня[1029]. На стыке 1990-х и 2000-х он совсем уже было настроился на книгу о Бабьем Яре, но, как пишет Мина Полянская, после знакомства с режиссером Аркадием Яхнисом переориентировался на документальный фильм. Для него он собирался написать сценарий, в набросках к которому отмечал:

Этот материал не только и не столько о жертвах... Материал должен быть об убийцах и их наследниках, который мог бы хорошо и своевременно прозвучать в документальном фильме... Очень важна музыка. Не мелкая, а героическая, близкая по духу Бетховену. Сейчас, по прошествии 60 лет, мне стало ясно, что фильм должен быть лирическим, со светлой печалью. Это должны быть не стоны и плач, а реквием по жертвам. Лучшим венком на общую могилу жертв Бабьего Яра должно было бы стать обличение и наказание убийц и их наследников, моральное уничтожение убийц, хотя бы средствами киноискусства[1030].

Рассказ поэтессы Людмилы Титовой «Хана» был опубликован в 2006 году[1031]. Это реконструкция судьбы Ханы и Илюши — молодой еврейки и ее шестилетнего сыночка, случайно уцелевших после расстрела в Бабьем Яру. В отличие от поэзии, в прозе это едва ли не единственное произведение, написанное от лица жертв.

Рассказ трагический, хоть, по сравнению с задокументированной реальностью, и сверхоптимистический. Во-первых, оба уцелели в овраге — и мать, легко раненная в бедро, и сын, совершено невредимый. Во-вторых, все время будучи на волосок от гибели, т.е. от того, чтобы встреченные ими люди — незнакомые и тем более знакомые, кто угодно, любой — выдали их полицаям или немцам, они уцелели и вне оврага.

При этом фабула не схематична, и всякий контакт не просто рискован, а как бы двулик: ангелы спасения, эти потенциальные Праведники Мира, борются в нем с бесами предательства.

В данном конкретном случае ангелу удалось не проиграть, но, если сложить все его победы с его поражениями, то счет будет разгромный в пользу бесов. Иными словами, это еще и психологическое исследование украиноеврейских отношений в экстремальной ситуации.

2005-2010. ЮЩЕНКО. ПАРАД СИМВОЛОВ

Дрейфуя между якобы «европейским» и якобы «российским» полюсами, постсоветская Украина переживала и пыталась преодолеть не только экономический и политический кризисы, но и нечто более фундаментальное — родовой кризис самоидентичности. В Беловежском роддоме под рукой оказались только украинский язык, серьезная литература на нем и украинская советская государственность в том — весьма выигрышном для Украины! — виде, в каком ее, в своих — общесоюзных (т.е. имперских) — интересах, выстроила за свои 70 лет советская власть — тут тебе и Крым, и Донбасс, и Галиция с Волынью, и Северная Буковина, и Закарпатская Русь.

Что касается языковой политики, то именно при Ющенко доля обучающихся на украинском в школах впервые превысила долю этнических украинцев в населении.

Тем более и тем более срочно — после повивальной клиники на Майдане в 2004 году — затребованными оказались исторические «скрепы»: по возможности широкая ретроспектива корней украинской независимости и самостоятельности! Исторические реалии тут помогали мало. Все гетманы до единого, даже самые успешные и независимо от личной симпатии к жидомору — не более чем чьи-то закордонные вассалы и марионетки, отличавшиеся друг от друга только ориентацией в геополитическом силовом треугольнике «Россия — Польша (Речь Посполитая) — Турция (Крым)». На фоне погубернского деления и строгой, в украинском случае, унитарности все эти романовские коннотации — Малороссия, Новороссия — просто резали слух.

В то же время и украинская самостийность из лихолетья Революции и Гражданской войны — что тебе киевская Украинская народная республика, что харьковская Украинская народная советская республика Скрыпника, что Украинская Центральная Рада Грушевского, что Украинская Держава Скоропадского и что Директория Петлюры — в каждом своем проявлении уж слишком была несамостоятельна, эфемерна и краткотечна (так сказать, «скоропадочна»), так что всерьез и со славой опереться на них было непросто.

Но не говорить же спасибо «кацапскому» Советскому Союзу с его межславянской этнокартой, перетертой за XX век на сгибах насильственными миграциями, липовым интернационализмом и настоящими, по любви, смешанными браками!

В сущности, и царская Россия, и СССР были довольно странной империей — цельно-компактной и сухопутной, без заморских колоний. В ней были самодержавие и властная вертикаль, но не было ни четкого ареала-метрополии, ни колониальной периферии, все настолько перемешано, что на вершине пирамиды мог оказаться и грузин, и украинец. Украинский ингредиент в общесоветских властных вертикалях если и уступал русскому, то незначительно: одних только партийных иерархов с украинским бэкграундом не то каждый второй, не то каждый третий! Так что если Украина и была «оккупирована» кацапами, то среди «оккупантов» было немеряно хохлов, а среди оккупированных — москалей. И, может, сама Империя потому так и подзастряла на этом свете, что строилась не на заморских, а на соседских территориях.

И вот — напряженный поиск идентичности привел находящихся у власти «украинских патриотов», т.е. умеренных молодых националистов, плотно подпираемых неумеренными и старыми, к двум показавшимся им перспективными историческим «скрепам» — к страдальческому великомученичеству от вражьих козней (читай: советских, сиречь российских, читай имперских) и к героической борьбе с теми же Советами. И, соответственно, к двум историко-географическим узлам — Голодомору и Бандере.

Географическим потому, что рукотворного голода 1932-1933 годов не было на Западной Украине, а партизанского повстанчества ОУН-УПА, напротив, не было вне Западной Украины. Да и самих Мельника с Бандерой и Шухевичем ни от лукаво-гибридного коллаборационизма с немцами, ни от кровавого антиполонизма, антирусизма и антисемитизма не отмоешь, сколько ни драй. Ставка и установка на этих — по европейским критериям — крайне сомнительных персонажей была и остается заведомо тупиковой. Но уж больно любо и дюже гарно!

Именно поэтому самые первые и высокие котировки на бирже консолидирующих национальных идей — достались не ОУН, а Голодомору!

Но напомню, что приоритет инициации и заслуга первой серьезной, обеспеченной архивными данными разработки проблематики «раскрестьянивания» 1929-1934 и массового голода 1932-1933 годов в СССР принадлежит нескольким ученым или научным коллективам мирового класса извне Украины. Это прежде всего — еще с 1960-х годов — Виктор Петрович Данилов и его группа в широком смысле (включая Николая Ивницкого, Виктора Кондрашина, Елену Тюрину, Алексея Береловича и др.), Сергей Красильников и его группа (Наталья Аблажей и др.), Стэнли Уиткрофт плюс такие «одиночки», как Александр Бабенышев (Сергей Максудов). Данилов со товарищи и Уиткрофт опирались преимущественно на общесоюзные архивные источники, а Красильников со товарищи и Бабенышев — на региональные данные (соответственно, на западносибирские и на западно-российские, из так называемого трофейного «Смоленского архива»). Как на Украине, так и в России — под лозунгом «Слово документу!» — был опубликован колоссальный массив архивной эмпирики по Голодомору. Среди попыток обобщить весь этот материал выделяется книга Виктора Кондрашина «Голод 1932-1933 годов: трагедия российской деревни», содержащая и отличный историографический обзор по теме[1032].

И только в таком отчаянно усеченном виде можно было пробовать общесоюзную трагедию выдавать за этнорегиональный — сугубо украинский — феномен, и даже за «геноцид» — пользуясь удобной гуттаперчевостью этого понятия. Наперсточничество, конечно, но тут историю от политики, как и Голодомор от Историомора, не оторвать.

Весьма любопытные предыстории и у памятования Голодомора, и у борьбы за его признание геноцидом.

Еще осенью 1933 года молебны в память об умерших от голода прошли в украинских общинах Канады, Берлина и Лемберга. Следующие по времени акции памятования прошли в Нью-Йорке в 1951, 1953 и 1973 годах, из них первые две — с участием великого польского и американского юриста-международника и российско-польского еврея Рафаэля Лемкина (1900-1959): его, выходца из местечка Безводно Гродненской губернии, первичные впечатления от еврейских погромов в родных местах и вторичные — от армянской резни в Турции, собственно, и толкнули на разработку понятия «геноцид».

Начиная с 1983 года, столицей памятования Голодомора стал канадский Эдмонтон, где был установлен первый в мире памятник жертвам Голодомора — «Разорванное кольцо жизни» — и где начали ежегодно проводить чтения памяти жертв Голодомора. Колоссальную роль сыграла вышедшая в 1986 году книга Роберта Конквеста «Жатва скорби: советская коллективизация и террор голодом», придавшая канадской любительщине долгожданные мировые солидность и реноме.

В 1993 году столица памятования Голодомора «переехала» в Киев: первый президент Украины Леонид Кравчук издал указ «О мероприятиях в связи с 60-летием Голодомора в Украине». Тогда же на Михайловской площади в Киеве был торжественно открыт памятный знак «Жертвам Голодомора 1932-1933 годов», долгое время выполнявший функции центрального места памяти жертв Голодомора. Весьма значимым стал и мемориал жертвам Голодомора в Вашингтоне, открытый 7 ноября 2015 года.

В 1998 году президент Кучма установил официальную мемориальную дату (четвертая суббота ноября) для «Дня памяти жертв Голодомора»[1033]: считается, что в этот день каждый украинец должен зажечь и выставить в своем окне свечу памяти и помолчать у нее с минуту[1034].

А 28 ноября 2006 года третий президент Украины Виктор Андреевич Ющенко (р. 1954) подписал закон «О Голодоморе 1932-1933 в Украине», заменив в его тексте «геноцид украинской нации» на «геноцид украинского народа» и исключив — в самый последний момент — норму об уголовной ответственности за отрицание Голодомора. Закон вступил в силу в тот же день.

В нем всего пять статей, процитируем первые две: 1) «Голодомор 1932— 1933 годов в Украине является геноцидом Украинского народа» и 2) «Публичное отрицание Голодомора 1932-1933 годов в Украине признается надругательством над памятью миллионов жертв Голодомора, унижением достоинства Украинского народа и является противоправным».

Но самое интересное даже не в этом. В преамбуле утверждалось, что «Голодомор признается актом геноцида Украинского народа как следствие умышленных действий тоталитарного репрессивного сталинского режима, направленных на массовое уничтожение части украинского и других народов бывшего СССР».

Из первой же статьи эти «другие народы» выпали. Насколько принципиален этот нюанс, можно не объяснять.

Именно при президенте Ющенко Украина впервые официально стала настаивать на таргетированной украинофобии Кремля и, стало быть, на эксплицитно украинском Голодоморе.

14 ноября 2007 года, выступая в израильском Кнессете, В. Ющенко призвал Израиль признать Голодомор актом геноцида, на что парламентарии деликатно, но выразительно промолчали. Трагедия — да, геноцид украинцев или Украины — нет, ибо уничтожалось полиэтническое крестьянство, и не в пределах Украины, а в гораздо более широком ареале[1035]. А настаивание на Голодоморе как на этнотерриториальном геноциде — это уже Историомор.

Или, как писал Г. Касьянов:

Трактовка Голодомора как геноцида именно этнических украинцев — это политическая интерпретация исторического события, лишь частично соотносящаяся с тем, что можно назвать исторической реальностью. И те, кто стоит на этой позиции, просто интерпретируют факты в угоду политической целесообразности[1036].

И, хотя ни ООН, ни ПАСЕ, ни ЮНЕСКО не признают Голодомор геноцидом украинского народа, более двух десятков субъектов международного права тем не менее это признали, в том числе Германия и Евросоюз — в ноябре и декабре 2022 года, а Франция — в мае 2023! Эти признания смотрятся как политические жесты солидарности с украинским народом, но от этого они не перестают быть исторически некорректными.

В Украине интерес к величанию геноцидом жестко привязан к Голодомору и только к нему. Согласно распоряжению Кабинета министров Украины от 22 апреля 2009 года в Киеве был создан Государственный музей — «Мемориал жертв голодоморов в Украине». 12 июля 2010 года в Киеве открылся «Мемориал памяти жертв Голодомора в Украине». А 8 августа 2019 года, в соответствии с решением Министерства культуры Украины, название музея было изменено еще раз и на следующее: «Национальный музей Голодомора-геноцида». На сегодня он существует в виде «Свечи памяти» (памятника), но собственно музейного здания до сих пор нет.

В постсоветской России — в исторически корректном контексте общесоюзной катастрофы — никаких федеральных коммеморативных шагов или инициатив вроде создания, например, Музея раскрестьянивания или хотя бы памятника его жертвам, не возникло. Единственное исключение — крошечная экспозиция в селе Топлын Мало-Сердобского района Пензенской области[1037].

Надо сказать, что сам термин «геноцид» претерпел серьезные изменения с тех пор, как в 1943 году он впервые был введен Лемкиным в политико-юридический оборот. Свой официальный статус он получил в ООН в 1948 году в рамках «Конвенции о предупреждении преступления геноцида и наказании за него». Он обозначал преступные действия, совершаемые с намерением уничтожить, полностью или частично, какую-либо национальную, этническую, расовую или религиозную группу как таковую, причем следующими путями: а) убийство членов этой группы, б) причинение тяжкого вреда их здоровью, в) меры, рассчитанные на предотвращение деторождения в такой группе, г) принудительная передача детей и д) предумышленное создание жизненных условий, рассчитанных на полное или частичное физическое уничтожение этой группы.

Самая первая редакция «Конвенции...» (как, вероятно, и первое употребление термина «геноцид» у самого Лемкина) ориентировались на куда более широкий круг объектов геноцида и включала в себя и политические убийства, и социальные репрессии. Однако СССР и некоторые другие страны воспротивились и отказались считать действия, направленные против групп, идентифицированных по политическим или социальным признакам, геноцидом. Поэтому эти группы, или страты, из конвенции были исключены.

Иными словами, с самого начала термин «геноцид» был исторически заужен и политически инструментализирован. Его и без того широкое — да что там: широчайшее! — употребление — следствие значимости и распространенности самого явления и крайнего понятийного дефицита на стыке истории и юриспруденции.

Вопреки своей естественной лингвистической широте — уничтожение генофондов различных контингентов (а отнюдь не только этнических, расовых и конфессиональных) — термин «геноцид» в научно-практическом контексте получил существенно более узкую сферу применения[1038].

Еще раз напомню, что дефиниция по версии ООН допускает геноциидальность даже в намереньи — намереньи уничтожить, полностью или частично, какую-либо национальную, этническую, расовую или религиозную группу как таковую. Дьявол кроется в деталях, и тут такой деталью является определение «полностью или частично», начисто лишающее интересующие нас понятия какой бы то ни было конкретности и создающее возможность для понятийных девальваций и политических спекуляций: ведь любая, хоть единично-индивидуальная, репрессия в таком случае может быть преподнесена как акт геноцида. Самым правильным, с нашей точки зрения, был бы конвенциональный отказ от этого «частично» в аналитических процедурах и практических действиях. Очевидно, что именно в «полностью», т.е. в тотальности, и содержится принципиальное ядро обсуждаемых здесь понятий.

Еврейский геноцид — Холокост — общепризнан и неоспорим потому, что Гитлер и иже с ним вознамерились уничтожить не одного-двух или нескольких евреев из своих личных судеб, а именно всех — всех евреев до одного! А коли так, то остается лишь справиться у расологов: мишлингов-половинок — убиваем или не трогаем? евреев по религии, а не по расе, например горских евреев или караимов, — убиваем или не трогаем? А как только наука ответит и рамки контингента жертв станут ясны и понятны, тогда уж, майне херрен, битте! Засучивайте рукава и приступайте: всем взводить курки или вбрасывать «Циклон Б»! Так вот, глядишь, и недосчиталось мировое еврейство за четыре геноцидальных года примерно трети, а европейское — половины неполноценной своей популяции!..

Гораздо труднее ассоциировать с геноцидом такие репрессии, целеполаганием которых ни летальность, ни тотальность не являются. Даже такое сталинское государственное изуверство, как Голодомор, с историко-географической точки зрения не выдерживает «претензии» на геноцид украинцев или населения в пределах УССР периода коллективизации — в силу политизированного искажения своей целевой группы. Не являются геноцидом и такие бесчеловечные, но не летальные репрессии, как советские депортации, даже тотальные, коль скоро их целью не была ликвидация депортируемых. Но ими, безусловно, являются депортации турками армян в 1915 году и депортации немцами евреев в 1941-1943 годах, коль скоро они являлись составными частями Холокоста и Армянской Резни.

Тем не менее семантика геноцида в интерпретации ООН достаточно широка, чтобы оставлять простор для весьма свободной и широкой своей интерпретации. В последнее время на понятие «геноцид» запала и Российская Федерация. Здесь историческая площадка пересекается с Холокостом: это Великая Отечественная война 1941-1945 годов, а субъектом, как и в случае Холокоста, является Третий рейх вкупе с союзниками и коллаборантами, а вот геноцидальную объектность решили приписать «советскому народу», т. е. никогда и нигде, кроме пропагандистской метавселенной, не существовавшему симулякру[1039]. Континуитет российского правопреемства по отношению к СССР ограничивался важнейшими международными договорами и зарубежным имуществом, активами и пассивами (долгами). Но он ни в коей мере не распространялся на население бывшего Советского Союза — ни в целом, ни в границах РСФСР.

Оформление претензий на «геноцид советского народа» — одна из заметных примет 2022-2023 годов[1040]. Сам по себе запрос — чисто историоморный, то есть идеологический: закрепление госмонополии на прошлое и реставрация государственного единства а-ля СССР — в надежде, что из единства каким-то чудом возродится и сверхдержавная мощь СССР. Ну еще и своеобразная зависть к евреям: обогащение дискурса страны-победительницы дискурсом и субъектностью народа-жертвы.

Рядом с обкатанной еще Шафаревичем «русофобией» замелькал необъезженный термин — «русоцид», т.е. сакральный «геноцид русских в XX-XXI веках. Этот геноцид сегодня всё чаще называют Плахой. В каком-то смысле это аналог еврейской катастрофы — Холокоста — но, конечно, есть много отличий. Например, еврейская катастрофа уже завершилась, а русская продолжается на тех территориях, где запущена программа дерусификации и национальных чисток». Ничтоже сумняшеся со страниц официозной «Парламентской газеты» все это вещал Александр Щипков — советник председателя Госдумы РФ[1041].

А бесстрашный Зиновьевский клуб, мало отличимый от Соловьевского,

23 апреля 2022 года проводил заседание на тему «Почему Россия права. Русофобия как новый Холокост». Главный спикер, благообразный член Совета по развитию гражданского общества и правам человека при Президенте РФ, профессор НИУ ВШЭ Леонид Поляков, бесстыдно сколачивал эту самую Плаху из любых подручных средств: в ход пошли и мессианство Бердяева, и кэнселлинг Большого Русского Гетто, то есть гнобимой Западом русской диаспоры, включая в кэнселллинг конфискацию зарубежной собственности у бедных чиновников и олигархов, и новая метафорика Марка Цукерберга и Славоя Жижека, и трагедия в Одессе 2 мая 2014 года[1042].

Что касается «геноцида советского народа», то тут «эмпирической базой» послужили материалы 23 томов региональных сборников «Без срока давности», выпущенных единовременно в конце 2020 года к 75-летию начала Нюрнбергского трибунала. Они содержали как широко известные, так и специально рассекреченные (спрашивается: а почему только сейчас?) документы из архивных фондов ФСБ, впрочем, не добавляющие принципиально ничего нового к тем источникам, что были рассекречены в начале 1990-х годов[1043].

Военные преступления, в том числе и рандомные бомбардировки и обстрелы гражданских объектов дальнобойной артиллерией, — это военные преступления: «претендентами» на геноцид они по определению являться не могут. «Претендентов» формирует прежде всего контакт оккупационной власти с мирным населением оккупированных территорий. Наиболее яркие эпизоды зверств оккупантов связаны, как правило, именно с Холокостом, с советскими военнопленными, в особенности с комиссарами и евреями из их числа, а также с пациентами психиатрических больниц. Кроме того, акцент делался на массовый угон мирного местного населения определенных возрастов в Германию, т.е. на депортацию: но и это на геноцид не тянет, да и сама смертность среди угнанных была даже ниже, чем смертность депортированных во время войны внутри СССР этносов (так называемых «наказанных народов»)[1044].

Первый из серии региональных судебных процессов в России по признанию преступлений (зверств) немецко-фашистских оккупантов и их пособников против мирного населения и военнопленных в годы Великой Отечественной войны геноцидом состоялся 14-27 октября 2020 года в городе Сольцы Новгородской области[1045]. Он был посвящен небольшой деревне Жестяная Горка Батецкого района на правом берегу Луги, где на протяжении двух лет дислоцировались сначала айнзатцкоманда 1, а затем карательный отряд ГФП при штабе 38-го армейского корпуса под командованием генерала артиллерии К. Герцога, проводившие здесь же, в полукилометре от деревни (в урочище Марьина Роща) систематические расстрелы около трех тысяч человек — враждебных элементов из числа мирного населения и окруженцев, свозимых сюда с территории Новгородского и еще нескольких районов области[1046].

Второй такой же процесс прошел во Пскове и закончился 28 июля 2021 года. Третий состоялся 3-10 февраля 2022 года в Ростове-на-Дону — городе, в котором немецкие антисемиты-нацисты устроили свой «Бабий Яр» в Змиевой Балке, а современные антисемиты отказались признать национальность расстрелянных жертв и потребовали от еврейской общины неопровержимых доказательств (sic!)[1047]. Четвертым по дате завершения — 25 июля 2022 года — был процесс в Краснодаре, начатый еще в 1972 году и возобновленный в декабре 2020 года.

Еще пять аналогичных процессов начались и закончились в 2022 году уже после 24 февраля — в Орле (22 апреля), в Белгороде (21 июня), в Симферополе (27 июня), в Брянске (14 июля) и в Санкт-Петербурге — дважды (10 октября — по области и 20 октября — по городу: блокада Ленинграда). В самом конце 2022 года аналогичный шестой процесс стартовал и 20 января 2023 года закончился — с тем же, разумеется, предсказуемым результатом — в Ставрополе[1048].

Все эти 11 процессов были инициированы сверху — самим российским государством в лице его Генпрокуратуры. И процедурно, и юридически они производили странное впечатление: в сущности, речь шла о практически механической переквалификации хорошо известных зверств оккупантов в «областные геноциды»[1049].

Между прочим, в этом отношении Россия даже несколько «отстает» от Беларуси, где начиная аж с 5 января 2022 года действует закон № 146-3 «О геноциде белорусского народа», причем под белорусским народом понимаются не белорусы, а все те, кто проживал в Белорусской ССР в годы войны. То есть фрагмент все того же химерического симулякра — «советского народа», от имени которого хотели бы заговорить и в РФ[1050]. По такой модели можно говорить о геноциде туркмен или любой другой нации, титульной для советских союзных республик. Что касается самой Беларуси, то здесь еще в марте 2007 года белорусские нацболы потребовали у Германии признать геноцид белорусов и провозгласить 22 марта (день уничтожения жителей Хатыни) днем памяти геноцида аж всех славян[1051].

Свою политическую цель ростовские юристы формулировали так: признание факта геноцида в годы Великой Отечественной позволит узаконить требование России не допускать героизации нацизма и пересмотра итогов Второй мировой войны[1052]. На самом деле результатом этой кампании стало систематическое искажение понятия «геноцид» — в угоду расширения его контингентной базы за счет недобросовестного и неправомерного растворения в ней двух подлинных и общепризнанных геноцидов — еврейского и цыганского. Получается, что этими категориями жертв — евреями и цыганами — в России просто бесстыдно попользовались как временными ситуативными «союзниками», призванными послужить элементами упрощенных геополитических пропагандистских концепций.

Очевидным венцом всей кампании стало заявление Госдумы РФ «О геноциде народов Советского Союза Германией и ее пособниками в ходе Великой Отечественной войны 1941-1945 годов»[1053], принятое 23 марта 2023 года единогласно[1054]. Его инициаторы, председатели Комитета по международным делам Леонид Слуцкий и Комитета по обороне Андрей Картаполов, откликнувшиеся на горячий призыв не названных историков, настаивали на том, что в отношении советских граждан было совершено преступление, аналогичное Холокосту и геноциду армян в 1915 году, и западные страны должны это понять и принять, т. е. признать.

В перечне подразумеваемых стран агрессоры идут вперемежку с их жертвами и даже с союзниками СССР, коль скоро отдельные подразделения вермахта или СС были составлены из их граждан (спрашивается: а из граждан какой страны состояла Русская освободительная армия генерала Власова и другие русские коллаборантские соединения?)[1055].

В понятийном смысле девальвация и профанация понятия «геноцид» возвращает к старым советским клише об абстрактных мирных советских гражданах как жертвах немецкой агрессии, которые уничтожались якобы без различия национальной и этнической принадлежности, что не только историческая кривда, но и заурядное отрицание Холокоста. Понимания того, что фокус с заворачиванием Холокоста в холщевое ряднó пансоветизма при наличии Государства Израиль уже никогда больше не прокатит, у адептов кампании не просматривается. Но это их не смущает, и на том же ростовском процессе прокуратура и суд пошли еще дальше и откровенно (но, кажется, безуспешно) попробовали еврейский геноцид (Холокост) «переписать» на... славян![1056]

Интересно сравнить геополитические особенности инструментализации понятия «геноцид» в трех восточнославянских странах.

Между Беларусью и Россией различие только одно, зато весьма характерное: белорусская версия геноцида распространяется на один лишь белорусский народ, под которым понимается ретроактивное множество резидентов БССР. Российская версия россиянами не ограничивается: тут вынь да положь весь советский народ, то есть население всего СССР, включая сюда и скромный белорусский народ. Вот оно — имперское бремя правопреемства!

О евреях — в обоих случаях — молчок: никакого отдельного или специального геноцида для них ни в Москве, ни в Минске не выделяют. Таким образом, у уцелевшего под оккупацией, допустим, гомельского еврея на руках оказывается как бы три векселя — один настоящий (еврейский, по нему даже платили) и два липовых — белорусский и советский (по ним троллят).

Совсем по-другому все в Украине. Там признают Холокост как геноцид евреев (разновидность: этноцид евреев одной только Украины), там тоже претендуют на геноцид украинского народа, но это совсем другой геноцид, нежели тот, что порожден Второй мировой. А именно — на геноцид-Голо-домор, суженный до геноцида одних этнических украинцев. «Сиротами» же безгеноцидными таким образом оставлены все нееврейские жертвы войны, в том числе, отчасти, и украинцы, избежавшие Голодомора.

Попытки украинского государства при Ющенко поженить Голодомор с Холокостом, объединить их в нечто если не целое, то единое или хотя бы в непротиворечиво общее (общий стакан) понимания у еврейской общины не нашли. Впрочем, из запытанных и расстрелянных гестаповцами — на стыке 1941 и 1942 годов — исторических оуновцев оуновцы современные (не государство!) уже пытаются сформировать отдельный геноцидальный полк, агрессивно конкурирующий с памятью о расстрелянных евреях, враждебный ей и уже воюющий с ней против такой памяти, в частности, на ристалище Бабьего Яра.

Сквозное и общее между тремя странами — это редукция Холокоста как геноцида. В Беларуси и в России это происходит за счет его растворения в «геноцидах титульных народов» (белорусского и советского), а в Украине — за счет конкуренции с еврейской памятью, конкуренции все более и более агрессивной, составляющей основную угрозу для завершения мемориализации Бабьего Яра. Там оуновцы уже затвердили за собой свою дату («21 февраля», день гибели Телиги) и борются за первую скрипку и в церемониале памятований «29 сентября».

Соткав в 2020 году химеру «геноцида советского народа», в России сразу же попытались «переписать» на него и мемориализацию геноцида. Министерство просвещения РФ предложило тогда включить в «Календарь образовательных событий на 2021/22 учебный год» и начать отмечать «День единых действий в память о геноциде советского народа», что бы сие ни значило по-русски!

Сам праздник был назначен на 19 апреля — дату под Указом Президиума Верховного Совета СССР № 160/23 «О мерах наказания для немецко-фашистских злодеев, виновных в убийствах и истязаниях советского гражданского населения и пленных красноармейцев, для шпионов, изменников родины из числа советских граждан и для их пособников» (1943). По иронии истории в этот же самый день — 19 апреля 1943 года (14-й день месяца нисана по еврейскому календарю) — началось героическое восстание в Варшавском гетто.

Начиная с 1951 года 27 нисана — на 6-й день после Пейсаха и накануне Дня Независимости — в Израиле отмечается Йом ха-Шоа (День Памяти Катастрофы и Героизма), когда по всей стране, ровно в 10 часов утра, звучит двухминутная поминальная сирена, и всякое движение на эти 120 секунд замирает[1057].

Одновременно с включением 19 апреля в свой «Календарь» Министерство просвещения РФ логично предложило исключить из него Международный день памяти жертв Холокоста, установленный ООН и отмечаемый во всем мире начиная с 2005 года, 27 января — в день освобождения Аушвица Красной армией. Рокировочка, как говаривал президент Ельцин! И лишь 26 января 2022 года, за сутки до памятной даты, Министерство смилостивилось и включило в свой всеядный календарь оба Дня, и бровью не поведя на их историческую и логическую несовместимость.

Неслучайность и даже системность отмеченной девальвации и рейдерской подмены понятия «геноцид» сомнения не оставляет. Но, спрашивается, «quo vadis?» — для чего все это российской власти занадобилось? Не для того же, наверное, чтобы досадить евреям и посеять в них сомнение в безупречности путинского филосемитства!?

Нет, конечно. Это составная часть программы по воображаемой реконструкции «Метавселенной СССР», задуманной Владимиром Мединским как главным военно-истерическим идеологом происходящих со страной имперских спазмов и колик. Это попытка припудрить гигантские человеческие потери СССР в годы войны и лавровый венок народа-победителя осенить еще и нимбом народа-жертвы[1058]. Клише «геноцид советского народа» — еще и скрытая претензия России на представительство по липовой доверенности от украинцев, казахов и прочая на Страшном Суде. Оно же — реинкарнация «советского интернационализма», ставящего заслон как «националистическому», так и «космополитическому» масштабам Холокоста и придающего приятную округлость всей постимперской идеологии. Перенос же памятования с общемировой даты — 27 января на 19 июля — такая же попытка перемасштабирования истории — и все в том же имперском ключе.

Сакрализация новейшей российской истории в идеале сводится к одной-единственной дате — к 9 мая 1945 года. А все то героическое и катастрофическое, что к ней привело и что из нее вытекало, уж слишком пахло потом и кровью, в том числе — и отдельно — еврейской, чтобы это беречь, исследовать и запоминать.

Но никуда не деться от глубокой провинциальности такой реставрации и анахроничности такого геополитического мышления.

P.S. Впрочем, затушевывание и размывание Холокоста — ощутимо заметный тренд сегодня и на Западе, отдельный от его отрицания или ретуширования. В Германии, например, дата 27 января тихой сапой открепилась от собственно евреев и распределяется теперь «по справедливости» между всеми жертвами национал-социализма. Так, в 2023 г., в традиционный час поминовения Холокоста в Бундестаге само это слово — Холокост — не зазвучало: все заседание в этот день было посвящено преследованиям в Третьем рейхе сексуальных меньшинств. Эти преследования, как и Холокост, были сегментами человеконенавистнического гитлеровского режима, но и разница между ними масштабно отчетливая. Тема эта сама по себе важна, в Германии и во всем мире она широко и успешно изучается, к ней свободно, если пожелает, может обратиться и Бундестаг, но почему и зачем именно 27 января? Разве проблематика Холокоста и нового антисемитизма в той же Германии настолько исчерпала себя? Зачем же тогда вручную заводить механизм «конкуренции» жертв?

А с недавних пор к «акционерам» этой даты стали подключать еще и чернокожих жертв немецкой колониальной политики в Африке! Страшный геноцид намо и гереро в 1904-1908 годах — один из первых в новейшей истории этноцидов — торил тропинку и к Холокосту, но все-таки — при чем здесь 27 января?

Связь становится немного понятнее, если вспомнить о наиновейшей парадигме «системного расизма», настаивающего на тотальной ответственности всех ныне живущих представителей белой расы за все ее прошлые преступления по отношению к черной расе (или, шире, к расам цветным). Золотой гроб наркомана Флойда и бездумные коленопреклонения футболистов — лишь отдельные достижения этой парадигмы. Холокост же как расизм внутри белой расы смазывает искомую картинку межрасового расизма и как бы вступает с ним в конкуренцию: нехорошо!

Но если защищающийся от арабского терроризма Израиль причислить к системным расистам, то все снова станет на свои места, и антисемитам впору переобуться в котурны борцов с неоколониализмом.

Так что крайности сходятся, и впору (хоть и не смешно) улыбнуться и одними губами прошептать: «Антисемиты всех стран, объединяйтесь!»

Победив Виктора Януковича на остроконкурентных — и с перерывом на первый Майдан — президентских выборах, Виктор Ющенко осью своей президентской каденции сделал именно политику памяти, понимаемую как идеология, обращенная острием в прошлое Украины.

Начал он в 2005 году, казалось бы, с нейтрального монумента как бы всем жертвам нацизма, но по сути — с памятного знака сугубо украинским остарбайтерам[1059]. На серой гранитной стеле — несколько надписей на украинском языке. На лицевой стороне — «Память во имя будущего», на тыльной — «Миру, изуродованному нацизмом» и «Поклонимся памяти 3 миллионов граждан Украины, насильно вывезенных во время Второй мировой войны в нацистскую Германию, многие из которых были замучены непосильной рабской работой, голодом, истязаниями, казнены и сожжены в печах крематориев» — говорят о миллионах советских граждан, вывезенных в нацистскую Германию. На последней надписи стоит штамп «OST» — как на нашивке, которую должны были носить остовцы и остовки. Примечательно, что все украинцы-остовцы переписаны тут из граждан СССР в граждан не существовавшей тогда Украины. Да и апостроф в слове «Память» сделан в виде латинской буквы «и», что означает «украинцы».

С приходом Ющенко на Банкóвую началась лукавая история повальной украинизации исторической памяти, в том числе и о Бабьем Яре. По примеру «Института памяти народóвой» в Польше, был основан аналогичный «Украинский институт национальной памяти» (УИНП) — идея, которую Ющенко приглядел и вынашивал, еще будучи премьер-министром при Кучме.

Вырвавшись из имперских когтистых лап СССР и отцепившись от России, т. е. как бы уравнявшись с ней в мире дипломатического гламура и официоза, глотнув свежего воздуха упоительной независимости и вселенской свободы, Украина наконец-то ощутила себя истинным государством, о чем она так мечтала! Но государством-грудничком, остро нуждающимся и в соске, и в соске, но больше всего в радикальном ребрендинге — в обновлении своей, украинской, идентичности. И именно с Ющенко связаны не столько ее поиск (он начался еще при Кучме), сколько ее выбор.

Ющенко растянул украинскую идентичность на двух скрепах-столбах — на виктимности, жертвенности украинцев и на их героизме. За жертвенность отвечал Голодомор, за героизм — борцы за свободу Украины и украинскую государственность. Вторая скрепа вела только к Петлюре и Бандере с Мельником, может быть, немножко к Мазепе. И тогда галицийско-троянский конь раскрыл свое чрево, и новые гоп-ахейцы, выпрыгивая и скача в поисках стоящего для себя дела, искренне возрадовались полузабытому оуновскому лозунгу: «Слава Украине! Героям слава!»

Украина при Ющенко проскочила важнейшую для себя развилку. Историко-культурный каркас нации она стала лепить не из Гоголя и Шевченко, Котляревского и Сковороды, Украинки и Франко, Стефаника и Земляка, даже из Щептицкого не стала, а поставила на другую — на багрово-кровавую и дружно антисемитскую — линейку из Хмельницкого, Гонты, Мазепы, Петлюры, Бандеры и Шухевича.

И это не просто сбой навигации по собственной истории, это еще и роковой съезд в идеологическую дилемму-западню — «Бандера или Шекспир?», в тот опасный капкан упрощения идентичности, за которым уже совсем распутица, бездорожье и риски неконтролируемого насилия и нечаемых гражданских войн. Украинская же культура, при Ющенко и по Ющенко, вся свелась к вышиванкам и поэтессе Елене Телиге, оуновке-мельниковке, расстрелянной немцами 21 февраля 1942 года[1060]. 22 мая 2006 года Ющенко издал указ о праздновании 100-летия со дня ее рождения.

Леонид Вышеславский в своем очередном за долгую жизнь сальто-мортале еще в 2001 году пафосно откликнулся[1061]:

Там, де Яру глибокого бачиться скрес,

там, де пам'ятні трави —

сторінки розкритої книги,

ми приходимо, щоб уклонитись Тобі,

Хрест Олени Теліги.

Гордий нації дух

серед сліз і тривог... [И так далее...]

А позднее, в 2017-м, Порошенко санкционировал и установку отдельного памятника ей в Бабьем Яру. У сторонников ОУН-УПА уже сложилась и даже устоялась традиция ежегодно, 21 февраля, собираться или у Креста, или у отдельного памятника поэтессе.

Но сама Телига дорога Ющенко и Порошенко не как поэтесса и не как культурный феномен, а как украинка и расстрелянная немцами патриотка, т. е. как национальный символ. А Черваку и иже с ним — еще и как сапог, вставленный в проем чужой двери и не дающий ей закрыться. Именно так — сапогом у порога — смотрятся и памятники оуновцам в киевском Бабьем Яру.

Точно такой же статус — только без привкуса агрессии, как в случае с ОУН, — и у целой поросли других памятников в районе этого оврага смерти — священнослужителям, цыганам и уж вовсе мифической категории — «футболистам». Все это манифестация того, сколь непрост сам по себе процесс коммеморации Бабьего Яра в условиях политического давления со стороны одного общественного движения, самопровозгласившего себя государственным мейнстримом.

Замечу, что обе скрепы от Ющенко — и Голодомор, и ОУН-УПА — каждая по-своему, неотвратимо утыкались и друг в друга, и в... Холокост!

Голодомор исторически был крупнейшей межрегиональной трагедией Юга СССР, включая Поволжье и Северный Кавказ. Ареалы Голодомора не совпадали ни с контуром УССР (тогда без Крыма, без Галиции, без Буковины и без Карпатской Руси), ни с границами этнического расселения украинцев. Голодомор, с такою же точно беспощадностью прошедшийся и по другим областям и народам, был объявлен в Киеве целенаправленным геноцидом украинцев и потому национальным достоянием Украины. Идея ответственности за него самих евреев — уж не как мести за оставшиеся безнаказанными погромы времен Гражданской войны, что ли? — была не чужда этому нарративу, как и идея интерпретации самого Холокоста как наказания всем евреям за комиссаров Голодомора.

23 марта 2007 года Ющенко внес в Верховную Раду вопрос об уголовной ответственности за публичное отрицание Голодомора, точнее Голодомора и Холокоста, в Украине. За такое деяние предусматривался бы штраф в размере от 100 до 300 не облагаемых налогом минимумов доходов граждан или два года заключения (если же эти действия совершены госслужащим или повторно, то четыре). Законопроект, правда, через украинский парламент тогда не прошел.

Однако оцените политическую тонкость и исторический такт: Голодомор — да в одну упряжку с Холокостом! Расчет же прост: относительно геноцидальности Холокоста сомнений ни у кого, кроме отрицателей и маргиналов-антисемитов, нет, и буде такой закон принят, он придает и авторитета, и легитимности Голодомору как геноциду, ставит их рядом и вровень. А то, что он бросал бы в такой упряжке на Холокост тень, не так важно: надо же и евреям когда-то начинать солидарность с украинской родиной проявлять! На это им еще сам Петлюра указывал!

В странах Балтии тоже раздавались голоса о преследовании за непризнание преступлений сталинизма или об их сопряжении с наказанием за отрицание Холокоста. За неимением Голодомора там в качестве геноцида пытались представить массовые аресты и депортации, обрушившиеся на них после аннексии 1940 года. При этом подлинный и бесспорный геноцид на территории стран Балтии и Украины — еврейский — не слишком котировался у местных политиков и историков, всячески старавшихся минимизировать участие «своих» национальных энтузиастов в чьем-то там окончательном решении кого-то там. Вместо этого — и отсюда — «ренессанс» и глорификация различных коллаборантских, в том числе и эсэсовских, соединений. Та же картинка, что и в Украине.

После облома Ющенко в Кнессете его ближайшие сподвижники, в частности Владимир Вятрович, в 2008 году возглавивший Архив СБУ, не нашли ничего лучшего, как поместить на сайте архива скандальный «список СБУ», не оставляющий у читателей сомнений в подлинной национальности многих «организаторов Голодомора»[1062].

Зато о «связи» Холокоста с ОУН можно долго не распространяться. Расправляясь с жидами, аки с ляхами и москалями, оуновцы ни кровью не брезговали, ни в садизме себе не отказывали. Среди идеологов молодого украинского национализма, в отличие от марксизма и даже фашизма, евреев не было ни одного: они тут были пусть второстепенным, но однозначным и очень надежным врагом.

Но все же и свои «евреи-алиби» имелись — это евреи-врачи, насильно мобилизованные оуновцами лечить их раненых и больных, в том числе тех, чьи руки были по локоть в польской и еврейской крови. Врачей безо всякого сожаления убивали при малейших подозрениях в симпатиях к русским или красным.

Когда на горизонте возникла 65-я годовщина трагедии Бабьего Яра и 45-я — Куреневки, Ющенко распорядился обеспечить качественную подготовку и проведение всех подобающих мероприятий.

Программа памятований в 2006 году в итоге получилась насыщенной. В марте — на обочине улицы Телиги — был открыт памятный знак жертвам Куреневской трагедии. Он представлял собой две гранитные доски с надписями на украинском языке. Текст на первой доске: «Вечная память невинно погибшим в результате Куреневской трагедии» завершается четверостишьем:

Трагедія ранить душу

Втрата бентежить серця

Пам'ять не вмерти мусить

Скорботі не знати кінця...

Текст на второй увековечивает исключительно инициатора и, предположительно, мецената и автора четверостишья, что на первой доске:

Установлена к 45-й годовщине Куреневской трагедии по инициативе и на средства «Партії Захисників Вітчизни» и Суслова Ивана Михайловича 13.03.2006[1063].

Сентябрьская же программа 2006 года открылась 26 числа выставкой «Предостережение в будущее» в «Украинском доме» на Крещатике[1064]. 27 сентября возле памятника жертвам Бабьего Яра состоялась официальная церемония

Памяти. В тот же день в Национальном театре оперы и балета прошел международный форум «Let my people live», организаторами которого вместе с правительством Украины выступили фонд «Всемирный форум памяти Холокоста» и Яд Вашем. А вечером в Доме кино — премьера двухсерийной мелодрамы Николая Засеева-Руденко «Бабий Яр» с Элиной Быстрицкой в главной роли[1065].

Назавтра, 28 сентября, в том же Доме Кино — показ другого фильма точно с таким же названием: «Бабий Яр» Александра Шлаена[1066], а в Национальном музее литературы — презентация третьего издания поэтической антологии «Відлуння Бабиного Яру». Ее вел составитель — Юрий Каплан, а выступали участники — Леонид Череватенко, Татьяна Чепелянская, Станислав Бондаренко, Анатолий Лемыш, Иосиф Спектор, Павел Вольвач, Валерия Богуславская, а также Борис Олейник, Петр Толочко, Александр Муратов, Ада Рыбачук и др.[1067]

У «Меноры» тогда выступали президенты Украины и Израиля — Виктор Ющенко и Моше Кацав[1068], привезший из Израиля две мемориальные плиты, поставленные вдоль одного из оснований пирамидки. Стоя рядом с Кацавом, Ющенко, словно упираясь в свои, украинские, скрепы, заговорил совершенно иначе, нежели Кучма, его предшественник и патрон.

Заговорил о том, что здесь, в Яру, убивали мучеников разных — через запятую — национальностей. А это хоть еще не «советские люди» главпуровской выпечки, но уже и не те евреи, которых здесь убивали без счета лишь за то, что они евреи.

О, здравствуй, здравствуй, незабвенный «Союз украинского народа»! И чем же ты тогда отличаешься от «Союза советского народа»? Выгнанный через интернационалистскую дверь, как же лихо впрыгнул ты в националистическое окно!

Ющенко тогда еще сказал:

Мемориал Бабьего Яра — священен. Украинское государство не допустит никакого осквернения памяти наших соотечественников и будет заботиться о надлежащей защите места их вечного покоя... Украинцы построили государство, в котором царит межнациональное согласие, взаимопонимание и взаимоуважение... Идя в будущее, помним о своих погибших, о страшной цене, которую мы заплатили за право быть свободными и независимыми. Будем ответственными, крепим наше единство ради счастья и безопасности грядущих поколений[1069].

Увы, надлежаще защитить «вечный покой» жертв Бабьего Яра у Ющенко не получилось: потому, быть может, что и стараний особых не было. Пассионарии-антисемиты не переставали вандальничать на еврейских кладбищах и других объектах по всей стране, а на бедную киевскую «Менору» в промежутках между годовщинами было совершено с полтора десятка разных и безнаказанных покушений!

Впрочем, в каденцию Ющенко впервые проявилась и встречная агрессия. В 2009-2010 годах и «Дубовый крест» тоже подвергся атакам вандалов: неизвестные пытались его сжечь, спилить или свалить.

К памятованиям 2006 года примыкала и киевская премьера 13-минутной пьесы «Бабий Яр» для фортепьяно и камерного оркестра канадского композитора Дмитрия Куценко, состоявшаяся 15 ноября[1070].

К дате был приурочен и фильм украинского режиссера-документалиста Сергея Буковского «Назови свое имя по буквам» (2006; правильнее было бы — «Повтори по буквам»). Материалом ему послужили видеосвидетельства переживших Холокост, записанные Фондом Стивена Спилберга (сам Спилберг любезно выступил ко-продюсером фильма, а спонсором — олигарх Виктор Пинчук)[1071]. Это все визуально однотипные фронтальные поясные планы четырнадцати интервьюируемых людей, статично сидящих перед камерой и — как правило, монотонно — говорящих в нее. В таких случаях — гламурный и не всегда осмысленный западный стандарт! — к говорящим головам очевидцев добавляется щепотка хроники и говорящая голова одного-другого историка.

Этим же путем хотел было пойти и Буковский, на протяжении всего фильма пытающийся заполучить для этого историка Виталия Нахмановича, одного из лучших знатоков Бабьего Яра. Но не преуспел и лишь довольствовался телефонным разговором с ним. Щепотку хроники Буковский, правда, нашел, добавил к ней несколько добрых слов об украинцах — Праведниках

Мира, затем бессмысленный щебет откровенно дремучих волонтерок и зачем-то еще и грязный снег. Случайный, ничего не говорящий коктейль.

Ах, если бы ему заказали фильм о чем-то другом — о тех же Злате и Хайме Медниках, нищих и бессловесных «евреях молчания», представляющих собой всю послевоенную немоту советского еврейства и его постсоветской заброшенности, — вот бы он развернулся и вырастил бы из их молчания, словно из луковицы в банке на окне, что-то очень горькое, но очень толковое. А ему, черт возьми, заказали о Холокосте, о котором ему сказать решительно нечего — вот и отдуваются за него 14 спилберговых респондентов.

Кроме того, в 2009 году, т. е. при Ющенко, сеть мемориальных объектов в районе Бабьего Яра приросла еще тремя заметными памятниками.

Первый из них — Татьяне Иосифовне Маркус (1921-1943), советской подпольщице-еврейке, решительно сжавшей кулаки возле колючей проволоки[1072]. Важно пояснить: памятник Маркус, еврейке по национальности, — это памятник не еврейке, а героической подпольщице — «грузинской княжне Маркусидзе» по легенде. Надпись на памятнике на украинском языке: «Татьяна Маркус. 1921-1943. Герой Украины. Известная киевская подпольщица».

Ее арестовали в августе 1942 года и примерно через полгода пыток убили. Маркус — единственная женщина, получившая посмертно звание «Герой Украины». Но произошло это в 2006 году — т. е. спустя 50 лет (sic!) после первых посмертных представлений на звание еще «Героя Советского Союза»!

Второй памятник — писателю Анатолию Кузнецову. Его открыли 29 сентября на углу улиц Кирилловской и Петропавловской, неподалеку от дома, где он жил. Скульптура изображает события, предшествовавшие массовым расстрелам: бронзовый мальчишка в кепке на низком постаменте читает приказ немецких властей «всем жидам города Киева» о том, куда и с чем им явиться утром 29 сентября 1941 года. Открыли памятник театрализованным представлением: улицу перекрыли колючей проволокой, на столбах развесили копии того приказа, из колонок звучали аутентичные записи на немецком и украинском языках, а актеры исполняли роли немецких фашистов и евреев, которые вели и которых вели на расстрел. Установку скульптуры оплатил некий меценат, пожелавший остаться неизвестным.

Третий — незаметный — это закладной камень будущего памятника погибшим в Бабьем Яру цыганам. И на ней следующий текст по-украински: «На этом месте будет установлен памятник жертвам Холокоста цыган». Через год вандалы разрушат этот закладной камень, а в 2011 году появится более чем скромный памятник с надписью: «В память о цыганах, расстрелянных в Бабьем Яру»[1073]. И только в 2016 году прикатит сюда, наконец, из Каменца-Подольского и бронзовая «Кибитка», отвергнутая коммунистическими эстетами районного уровня аж в 2000 году.

В сентябре того же 2009 года — за четыре месяца до президентских выборов — политическими оппонентами Ющенко и мэра Киева Леонида Черновецкого была запущена и сработала утка о намерении городских властей построить на территории Бабьего Яра гостиницу для гостей чемпионата Европы по футболу в 2012 году. Тотчас же возникли скандал и протесты — ровно то, чего и добивались «оппоненты». Но уже сама грязная легкость, с которой политики готовы были инструментализировать символику Бабьего Яра, не могла не впечатлить.

Если не считать юбилейных памятований и попытки повязать Голодомор и Холокост общим законом, то каденция Ющенко отмечена специфическими, — но не глумливыми, — равнодушием к проблематике Холокоста вообще и Бабьего Яра в частности. Тут ничего антисемитского или глумливого: просто сил и средств не хватало даже на собственную — Голодомор да ОУН — повестку.

Как своеобразная реакция на этот игнор в Нью-Йорке в 2006 году возник Международный мемориальный совет по увековечиванию памяти жертв Холокоста во главе с А. Бураковским. Первым делом Совет объявил закрытый архитектурный конкурс на проект мемориала Бабьего Яра, намереваясь провести его еще до конца 2006 года. Но в связи с планами Правительства Украины о создании Национального историко-мемориального заповедника «Бабий Яр» (НИМЗ) возникла надежда на подключение государства к этому начинанию, из-за чего срок действия конкурса был продлен[1074]. Надежда эта оказалась иллюзией, и объявленный и подготовленный конкурс так и не состоялся.

1 марта 2007 года Кабмин Украины действительно издал постановление № 308 о создании НИМЗ, подчиненного МКУ. При этом не были определены ни границы землеотвода, ни финансирование, ни штаты, ни полномочия. А ведь речь шла об огромной территории, пронизанной крупными транспортными артериями, в том числе линиями и станцией метро, застроенной громадными жилыми массивами, а также уникальными сооружениями, наподобие телецентра с телебашней, спорткомплекса и многого другого! О территории, принадлежащей к тому же не стране, а городу.

При этом сам заповедник, как горячую картофелину, перекидывали из МКУ то под эгиду созданного в мае 2006 года оуноцентричного УИНП, то снова того же министерства.

Существенный нюанс: подковерная передача НИМЗ и всех его сооружений в ведение УИНП датируется 11 марта 2008 года (распоряжение №2263/3/1/08), т.е. премьерством не Януковича, а Тимошенко:

Насколько же надо быть циничным, чтобы увековечивание памяти жертв БЯ возложить на людей, которые занимаются отбеливанием эсэсовцев. Почему бы не передать Заповедник — НАНУ, в составе которой есть институт, занимающийся исследованием Холокоста?.. Конечно, ни о какой памяти жертв фашизма здесь речи нет[1075].

Той же весной 2008 года в Киеве, в Дипломатической академии при МИД Украины под традиционным патронажем представительства ООН в Украине и посольства Израиля состоялся очередной круглый стол на тему «Украинское общество и память о Холокосте: образовательный аспект». Директор Украинского центра изучения истории Холокоста А. Подольский тогда заметил: «Украинское общество с трудом осознает, что Украина не мононациональная страна». Но представитель Министерства образования и науки Украины не без издевки парировала: «Да вы шо! В украинских школах читается специальный факультативный курс, тема Холокоста присутствует даже в экзаменационных билетах!» Слышите, профессиональные евреи, скоротавшие три благоприятные президентские каденции в интригах и дрязгах, — даже в них! Звонче пощечины и не представить: садитесь, двойка!

И по-своему даже логично, что на воцарившемся безрыбье на Бабий Яр вновь надвинулся Анатолий Игнащенко — соавтор мускулистого памятника 1976 года и автор оуновского Креста 1992 года (sic!). Он соткался в 2006 году с идеей «космического» проекта:

Дно Яра покроем красным битым кирпичом, будто земля пропитана кровью, а откосы — белой галькой. Она должна напоминать о событиях времен Великой Отечественной войны и Куреневской трагедии в Бабьем Яру в 1961 году. Люди должны помнить... Тут ходить не будут. Я предлагаю проложить канатную дорогу от Бабьего Яра до склонов Днепра. Небо прорежут семь лазерных лучей наподобие Меноры. Они словно пересекут земную поверхность от Киева до Нью-Йорка, где случилась трагедия 11 сентября 2001 года...[1076]

Такой «мемориал» в Бабьем Яру — это нелепый фарс и чистая профанация. Очередная попытка забалтывания и ухода от проблемы, растворение всемирной трагедии Холокоста в космических гуманитарных дебрях абстрактного человечества. Пренебреженье той горькой правдой, что отсутствие достойного мемориала в Бабьем Яру, как и отсутствие ясной концепции, ведущей к нему, — стало позором для Украины.

И тем не менее именно это решение и этот шаг стали главным и едва ли не единственным практическим шагом каденции Ющенко в деле коммеморации Бабьего Яра.

2011-2014: ЯНУКОВИЧ. ОТКАТ К СОВЕТСКИМ НАРРАТИВАМ

Ежегодно посещал Бабий Яр в годы своего президентства (2010-2014) и Виктор Федорович Янукович, всегда — с нарочито скорбным лицом — возлагал цветы к советскому памятнику. Видимо, это хорошо коррелировало с его внутренней установкой на ресоветизацию исторической памяти. Но до «Меноры» он дошел лишь однажды, на юбилей 2011 года.

Казалось бы, как хорошо согласуется с этим появление в 2010 году (по другим сведениям — в 2011 или 2012 годах) на улице Телиги памятника советским морякам, расстрелянным в Бабьем Яру!

Но почему же тогда такая топорная неказистость у этого примитивного креста (sic!) с дешевой мраморной табличкой, явно сработанной в мастерской ближайшего городского кладбища?

На табличке, кстати, такой текст:

Здесь — земля, обагренная кровью мучеников, погибших за Родину. На этом месте немецкие фашисты в 1941-1942 гг. расстреляли наших военнопленных.

В 1942 г., в январе расстреляны одесские моряки, которых гнали босыми в большие морозы, скованных цепями за руки и ноги. Моряки пели: «Врагу не сдается наш гордый моряк, пощады никто не желает».

Есть живые свидетели. Пусть пролитая кровь наших людей превратится в цветы.

Вечная память павшим героям![1077]

А дело все в том, что это памятник вовсе не тому, о чем текст. Это памятник борьбе местных жителей, решивших воспрепятствовать планам мэра Киева Леонида Черновецкого построить на этом месте 25-этажный дом с паркингом. Точнее, их цинично-спекулятивный инструмент в этой — кстати, успешной — борьбе. На охрану своих интересов они призвали техногенную катастрофу, связанную с Бабьим Яром, — но не Куреневскую, 1961 года, в память о которой на улице Телиги, возле дома 37, уже стоит мемориал, а другую и много меньшую — 1969 года: была и такая.

Тогда, в 1969 году, киевские власти, не посоветовавшись ни с законом, ни с историками, ни с археологами, ни даже с геологами, санкционировали строительство здесь универсама (по улице Ново-Окружная, 50). В апреле 1969 года при забивке свай неожиданно сошел оползень, и образовалась 50-метровая воронка, из которой зафонтанировала вода, вынося на поверхность останки трупов жертв Бабьего Яра. По тому, что на ногах у них были обнаружены фрагменты колючей проволоки, в мэрии решили, что это трупы моряков, да еще почему-то из Одессы. Уж как они это определили, бог весть, да это и не имеет значения. Существенно то лишь, что останки использовали в качестве дубины в борьбе против мэра, в благодарность за что и воспользовавшись другой «бабьеярской» наработкой — метотодологией самосева памятников, установили на заповедной земле этот «монумент».

...На каденцию Януковича пришлось и 70-летие со дня трагедии. 5 июля 2011 года Верховная Рада Украины приняла Постановление «Об отмечании 70-летия трагедии Бабьего Яра», предуказав — отныне и ежегодно — отмечать в Украине еще и каждое 27 января как День памяти жертв Холокоста. Правительству Рада наказала передать НИМЗ здание по адресу ул. Мельникова[1078], 44 — для размещения в нем дирекции заповедника и тематических выставок и профинансировать разработку генерального проекта развития заповедника, включая научно-просветительский центр-мемориал и памятник жертвам. Сам текст постановления — откат к советским нарративам, к полузабытому, казалось, уже навсегда «интернационализму». Евреи в отдельную категорию жертв не выделены, а снова растворены в оборотах типа «люди разных национальностей» или «мирные жители».

Отмечалось 70-летие в 2011 году 3 октября. Днем Янукович, председатель его правительства Николай Азаров и лидеры еврейских организаций сошлись — как бы в порядке исключения — именно возле «Меноры», усыпали ее цветами и под кадиш раввина Блайха открыли еще несколько новых памятных знаков в Бабьем Яру.

Вечером 3 октября в Национальной опере[1079] состоялся масштабный концерт-реквием, организованный МКУ совместно с израильской стороной[1080] — на средства киевско-дюссельдорфского мецената Бориса Фуксмана. А 24-25 октября в Киеве прошла международная научная конференция «Бабий Яр: массовое убийство и память о нем», организованная Украинским центром по изучению Холокоста, Комитетом «Бабий Яр» и Городским комитетом по увековечению памяти жертв Бабьего Яра при поддержке Посольства Франции.

Вернемся к памятным знакам этого юбилея.

Самый художественно выразительный из них — инсталляция «Дорога смерти» в Лукьяновке, на развилке улиц Дорогожицкой и Мельникова, установленная на условном месте, символизирующем начало того участка последнего пути евреев, откуда уже невозможно было убежать. Памятник представляет собой поставленную вертикально трехметровую бетонную плиту с отпечатками многих и многих ног. Перед ним лежащая горизонтально небольшая черногранитная плита с надписью по-украински: «Тут начиналась “Дорога смерти”, которой 29 сентября 1941 года фашистские оккупанты гнали евреев на расстрел в Бабий Яр»[1081].

Остальные знаки — либо очередные кресты, либо очередные закладные камни.

Начнем с крестов. Первый — жертвам Куреневской катастрофы 1961 года, поставленный на улице Телиги, возле входа в музей «Кириловская церковь». Тут же гранитная доска с надписью: «Установлен общественностью города Киева в память о земляках, погибших во время Куреневской катастрофы 13 марта 1961 года»[1082]. Второй крест — уже упомянутый памятник советским морякам.

Закладные камни — своего рода «долговые расписки» перед будущим. По большинству этих векселей «заплачено» так никогда и не было.

Первый из них — уже упомянутая обновленная версия памятной стелы в память об убитых в Бабьем Яру цыганах[1083].

Вторая и третья «расписки» — сугубо еврейские, точнее, украино-еврейские.

Это закладной гранитный камень будущего Мемориального музея «Бабий Яр», установленный на улице Мельникова, за домом 42. На камне — надпись:

К печальному 70-летию расстрелов в Бабьем Яру на этом месте был заложен первый закладной камень в здание Мемориально-музейного комплекса Бабий Яр. В этом месте был заложен комплекс. 3 октября 2011 года[1084].

Обошлись, как видим, даже без упоминания евреев, а открыть музей планировали через пять лет — к 75-летию, т.е. в 2016 году.

Это закладной камень «Аллеи Праведников» — черная гранитная доска с текстом на украинском языке: «На этом месте будет построена Аллея

Праведников Бабьего Яра — украинцев, которые, рискуя жизнью, спасали евреев в годы Великой Отечественной войны». И в этом тексте передержка: пренебрегли тем, что среди спасителей киевских евреев были не одни украинцы (хотя их, конечно, было большинство), но и русские, поляки и кто угодно еще.

Первоначально «Аллея Праведников» мыслилась Левитасом в виде нескольких десятков гранитных плит с красной подсветкой, установленных вдоль уже существующей аллеи от станции метро «Дорогожичи», ведущей в глубь парка.

Упиралась бы она в «Памятник погибшим евреям», проект которого вроде бы даже был готов[1085]. Это большая шестиконечная звезда, установленная под наклоном к земле. Из нее ввысь, примерно на 10 метров, уходят шесть наклоненных и не пересекающихся вверху колонн. Внизу, внутри звезды горел бы вечный огонь, а на колоннах разместились бы фотографии погибших в Бабьем Яру евреев.

На плитах же по бокам Аллеи были бы имена киевлян, прятавших и спасавших евреев[1086]. Но кому-то пришла в голову идея «развития» этого замысла — размещения здесь не Киевской, а Всеукраинской Аллеи Праведников Мира! И это — в отсутствие всеукраинской базы персоналий еврейских жертв и минимально достойного увековечения памяти самих жертв в том же Бабьем Яру!

«До такого, извините, маразма — превратить трагедию в фарс — не могла додуматься советская власть...» — возмущался Бураковский[1087].

Только никакой это не маразм — и даже не бестактность, а целенаправленная попытка наступления одной исторической памяти на другую. Реконкиста советскости — ничего личного.

Подготовка к мемориалу началась даже несколько раньше. В апреле 2010 года на фоне традиционного бездействия государства Фонд памяти «Бабий Яр» объявил открытый международный архитектурный конкурс по созданию проекта мемориально-музейного комплекса «Бабий Яр» по увековечению памяти жертв Холокоста. Проектирование предлагалось вести на отдельном участке площадью в 22,3 тыс. м[1086], отведенном еще в 1996 году благотворительному фонду «Бабий Яр» Киевсоветом — в районе памятного знака «Менора».

Конкурс был объявлен по интернету и адресован ограниченному кругу участников. В состав жюри из 11 человек входил лишь один архитектор (С. Бабушкин), один скульптор (Ф. Мейслер из Израиля), один журналист (В. Кацман), все остальные — раввины и светские «профессиональные евреи»[1088].

Публичностью и демократичностью процесс не отличался, процедура и результаты конкурса остались общественности неизвестны. Ходили слухи, что появятся некая «Скорбная арка» и церкви различных конфессий, что в победившем проекте будет обыгран образ талеса и что В. Пинчук предлагал создать два отдельных музея — «Бабьего Яра» и «Холокоста», причем подземный характер помещений его лично не смущал[1089].

Как бы то ни было, работы не начались.

Не потому ли работы не начались, а результат «засекретили», что Фонд памяти «Бабий Яр» («Джойнт 2.0») споткнулся о затхлый советский нарратив президента Януковича? Или потому, что снова проснулся условный «Антиджойнт» и вынул из рукава старую карту и бронебойно-лукавую «дискуссию» про безграничные границы Еврейского кладбища?

Скорее второе, ибо в 2012 году идея коммеморации Бабьего Яра снова обнаружила себя. В апреле 2012 года научно-методический совет по вопросам культурного наследия Минкульта Украины и Главное архитектурное управление Киева обсудили и одобрили проект Музея жертв Бабьего Яра, представленный творческой мастерской под руководством известного архитектора Ларисы Павловны Скорик (р. 1939). О связи проекта с конкурсом Левитаса — Рабиновича можно только догадываться, а поддержала ее другая институция — НИМЗ.

Проект предусматривал «Сад Праведников» (около 640 вечнозеленых «именных» туй), соединенный с «Аллеей Праведников Мира» (2600 «именных» табличек) восстановленными фрагментами «Стены Памяти», которую в 1968 году предложили в своем проекте на Байковом кладбище Ада Рыбачук и Владимир Мельниченко. Само здание музея, согласно проекту, расположено уровнем ниже Сада и Аллеи, оно словно парит в воздухе, представляя собой по контуру изломанную шестиконечную звезду. Покидать музей каждый посетитель будет в одиночестве, проходя по узкому, парящему над бездной стеклянному мостку. И, поднявшись вверх, мимо лапидария, выйдет к маленькой часовне, посвященной памяти православных священников[1090].

Этот проект был традиционно раскритикован В. Нахмановичем за неуместный иудеоцентризм («Звезда Давида» — ну как такое можно!?[1091]) и — автоматически — за недоучет остальных жертв.

В еще большей степени, по словам Нахмановича, проект Скорик был отторгнут еврейской общественностью, каковую снова смутило наложение контуров здания на контуры бывшего Еврейского кладбища: архитектор же утверждала, что в той части, где это наложение имело место, никогда не было могил[1092].

А «Аллеи Праведников» в Бабьем Яру так и нет — до сих пор. Как нет и других объектов, о которых мечтал визионер-романтик Илья Левитас, — ни «Рощи Праведников»[1093], ни «Мемориала Бабьего Яра», ни «Площади Согласия всех религий» в районе Куреневки, по четырем сторонам которой стояли бы четыре небольших храма — синагога, церковь, мечеть и костел. Последний замысел был сразу и дружно отвергнут чуть ли не всеми четырьмя конфессиями — ясный признак того, что вопрос «не созрел»[1094].

На месте же «Аллеи Праведников» в 2016 году была открыта другая — «Аллея Мучеников»[1095], отмеченная двумя бесхитростными досками из красного гранита. На той, что в дальнем конце аллеи, ближе к ее пересечению с «Аллеей скорби»[1096], высечены три свечи и написано: «Вечная скорбь. Вечная память жертвам нацизма, расстрелянным в этом месте в Бабьем Яру в 1941— 1943 годы». А на той, что примерно посередине, — менора, могендовид и такой текст: «На этом месте во время немецкой оккупации в 1941-1943 годах были расстреляны десятки тысяч мирных киевлян еврейской национальности»[1097].

Так или иначе, но, если оценивать по результату, то инициативу Рабиновича по созданию мемориала в Бабьем Яру можно смело зачислить по разряду очередного еврейского фиаско.

Р. S. На излете каденции Януковича произошло еще одно заслуживающее упоминания событие. В конце 2013 года, к 70-летию освобождения Киева, российский фонд «Историческая память» выпустил 27-минутный документальный фильм «Бабий Яр. Последние свидетели» (автор идеи — Александр Дюков, режиссер — Виктория Неучева, сценарист и шеф-редактор — Сергей Головченко). Идея фильма — в разоблачении тезисов отрицателей Бабьего Яра, опровергающих или самый факт расстрелов 29-30 сентября, или соучастие в нем украинской полиции. Звучат в нем поддержанные художественными кадрами свидетельства трех очевидиц расстрелов, в частности Раисы

Вадимовны Майстренко, Анны Бебих (Хуторской) и Инны Михайловны Заворотной. Ценен он и кадрами бабьеярских артефактов из собрания И. Левитаса.

Премьерная презентация фильма состоялась 5 ноября 2013 года в Киеве, в агентстве «Интерфакс-Украина». В России фильм показали только в феврале 2014 года. Кажется, фильм оказался относительно безрезонансным: на то, чтобы конкурировать с воспоследовавшими вскоре событиями второго Майдана, он рассчитан не был.

2014-2015. ПОРОШЕНКО-1. ХОЛОДНАЯ ВОЙНА СИМВОЛОВ

Между тем на полных парах надвигались катастрофические события 2014 года — второй, двухмесячный, Майдан, прошедший под лозунгами борьбы с коррупцией, украинизации языка и требований европейского, а не российского выбора. Виктора Януковича — этого заблудившегося промеж двух титек телка — затянуло в такой геополитический мальстрём, что он враз выпустил все сосцы и даже не досидел на золотом унитазе законный президентский срок.

После Майдана 2014 года, после бегства Януковича, после аннексии Крыма вежливыми и, в части Донбасса, невежливыми людьми, а также в результате досрочных выборов — президентом Украины на 2014-2019 годы стал Петр Алексеевич Порошенко (р. 1965) — экс-министр экономического развития и торговли при Януковиче и убежденный продолжатель дела Ющенко.

К власти Порошенко пришел на националистической волне, которую многие называют «языковой», сопровождавшейся резким усилением и радикализацией корпоративного антисемитизма в исполнении «правосеков» разных мастей[1098]. Но всех переплюнул тогда не Дмитрий Ярош с его «Тризубом» и «Правым сектором», а «народный губернатор Донбасса» Денис Пушилин (или же кто-то сверхкреативный, воспользовавшийся его именем). Покуда в пред- и послемайданном Киеве или во Львове молодчики стайками нападали на одиноких евреев, возвращающихся из синагоги, в Донецке возле синагоги евреям раздавали листовку, скопипащенную с той, что развешивали по Киеву украинские полицаи накануне Бабьего Яра:

В связи с тем, что лидеры еврейской общины Украины поддержали бандеровскую хунту в Киеве и враждебно настроены в отношении православной Донецкой республики и ее граждан, Главный Штаб Донецкой народной республики постановил следующее: Всем гражданам еврейской национальности старше 16 лет, проживающим на территории суверенной Донецкой республики, необходимо в срок до 03 мая 2014 г. явиться к и. о. комиссара по делам национальностей в здание Донецкой ОДА каб. 514 для регистрации. Стоимость регистрации составляет 50 долларов США[1099].

Недешево. Но вернемся В Киев, К подоплеке тамошней ЯЗЫКОВОЙ волны.

5 ноября 1992 года Совет Европы в Страсбурге принял Европейскую хартию региональных или миноритарных языков. Украина ратифицировала ее в 2006 году, а в 2012 году, в порядке имплементации в украинское право, с нарушениями процедуры, но приняла Закон «Об основах государственной языковой политики», он же закон Кивалова — Колесниченко[1100]. Закон гарантировал использование на Украине «региональных языков», т.е. таких, которые считают родным более 10% населения региона. Этим правом воспользовались многочисленные русскоязычные, венгроязычные и румыноязычные регионы, районы и муниципалитеты страны: региональными языками в них могли пользоваться наравне с единым государственным — украинским — языком.

Закон Кивалова — Колесниченко, а точнее, его молниеносная отмена в Раде 23 февраля 2014 года, стала «одним из триггеров (разумеется, не единственным) начала гражданских беспорядков и внешней интервенции, приведших к потере Крыма и части Донбасса.... Несмотря на то что исполняющий тогда обязанности президента А. Турчинов так и не подписал закон об его отмене, сам факт его принятия Верховной Радой послужил удобным поводом для политической мобилизации русскоязычного населения Крыма, Донбасса и части Юго-Восточной Украины, быстрого подъема регионального сепаратизма и русского ирредентизма и внешнего вмешательства — политического и военного — со стороны России. Одной из причин (пусть и не основной) так называемой «русской весны» 2014 года был успешно инструментализированный миф о грядущих массовых притеснениях русских и русскоязычных граждан «киевской хунтой», «бандеровцами» и «правосеками»[1101].

После аннексии Крыма и части Донбасса Украина сцепила зубы и нажала на педали идеологической, культурной и лингвистической гомогенизации общества. Из сарая с граблями был извлечен простенький лозунг-мем, но довольно расистский: русский язык — язык врага![1102] Общество тем самым сделало свою заявку на гражданскую лингвовойну.

За обществом с тем же самым потянулось и государство. В конце 2015 года Конституционный суд Украины начал рассмотрение запроса 57 депутатов Верховной Рады от правящей коалиции о несоответствии «закона Кивалова — Колесниченко» Конституции страны. Стратегической целью запроса была дерусификация украинской жизни через законодательное вытеснение русского языка.

То же можно сказать и о законопроекте «Об обеспечении функционирования украинского языка как государственного», оформившемся в закон только на излете каденции Порошенко — 25 апреля 2019 года:

Дух закона несколько отличался от буквы. Фактически все перечисленные задачи фокусировались на вытеснении русского языка из тех сфер, где он удерживал позиции (бизнес, торговля, интернет, издательская деятельность, массовые мероприятия)[1103].

Но, пожалуй, самый большой отрицательный резонанс получил еще один закон — «Об образовании» (октябрь 2016 года):

...В процессе доработки по инициативе представителей фракции Петра Порошенко «Солидарность» (какая злая ирония в названии!) была изменена статья 7-я закона «Язык образования»... Именно эта статья «выстрелила»: согласно ей, обучение в государственных учебных заведениях на языках национальных меньшинств гарантировалось только в дошкольных учреждениях и младшей школе. В средней и старшей школах обучение должно вестись только на украинском. Эта статья вызвала демарши со стороны Румынии, Венгрии и России и недоуменные заявления Болгарии, Греции и Молдовы... Украинский МИД был вынужден направить злосчастную статью в Венецианскую комиссию, которая дала весьма нелицеприятные заключения. В частности, Комиссия отметила неравное обращение с языками национальных меньшинств...[1104]

Но и это еще не все:

Еще одна инициатива государства в этот период — украинизация сферы медиа. В мае 2017 года были внесены изменения в закон «О телевидении и радиовещании», согласно которым вновь устанавливались квоты на объем вещания на украинском языке. Теле-, радио- и интернет-каналы общенационального масштаба наделялись обязанностью подавать не менее 75% вещания на государственном языке, местные — не менее 60%[1105].

В феврале 2018 года, т.е. спустя три года после получения запроса, Конституционный суд Украины признал неконституционным закон закон Кивалова — Колесниченко. В результате все региональные и миноритарные языки этот статус утратили. А в начале октября 2018 года Верховная Рада в первом чтении приняла законопроект «Об обеспечении функционирования украинского языка как государственного», изъяв из него наиболее одиозные нормы (например, об институте «языковых инспекторов»).

Дальнейшие приключения закона развивались по сценарию политической трагикомедии. Он стал прощальным поцелуем президента Петра Порошенко, проигравшего президентские выборы под лозунгом «Армия, язык, вера» своему конкуренту и преемнику. Закон был принят порошенковским большинством парламента 24 апреля 2019 года, и выполнять его предстояло Владимиру Зеленскому[1106].

Паралелльно с дерусификацией в Украине, особенно после 2014 года, шла декоммунизация — ликвидация советского наследия. Соответствующий пакет законов вступил в силу начиная с 21 мая 2015 года. Была запрещена компартия, демонтированы памятники советским государственным и партийным деятелям и полководцам (так называемый «ленинопад»), заменены советские топонимы.

Один только яркий пример. Город Кировоград (в прошлом Зиновьевск и Кирово, а изначально Елисаветград) в 2016 году был переименован в Кропивницкий. Переименован Верховной Радой вопреки выбору самих горожан, дружно проголосовавших на референдуме за первоначальное имя — за «Елисаветград». Название это новозаложенной крепости в 1754 году было дано даже не в честь какой-либо из двух царственных императриц, а в честь Праведной Елисаветы (через «с», а не «з»!), матери Иоанна Крестителя, в связях с коммунизмом марксистско-ленинского образца до 2016 года никем не замеченной.

Радикализировалась и коммеморативная политика.

Оставаясь при тех же, что и у Ющенко, скрепах украинской национальной идентичности — при Голодоморе и при Бандере — Порошенко переменил внутренние акценты: с жертвенности — на героизм и с Голодомора — на ОУН.

Начиная с первой же своей речи — на собственной инаугурации 7 июня 2014 года — он решительно двинул бойцов ОУН-УПА в главные герои украинской истории и в образец для подражания современных патриотов. С ходу, уже в 2014 году, он объявил 14 октября (а это день основания УПА) Днем защитника Украины — государственным праздником и нерабочим днем.

Симптоматичным было и возложение Порошенко цветов 29 сентября 2014 года, в годовщину «еврейского» Бабьего Яра, — к двум памятникам. Первый — тот самый советский, «мускулистый», а какой же второй? — Не угадали: нет, не «Менора», а памятник-крест в честь ОУН! Причем в твиттере президент записал: «Возложили цветы к памятному Кресту членам подполья Организации украинских националистов. Герои не умирают. Слава Украине!». И это все — еще раз! — 29 сентября!

При таких сальто-мортале почему бы и не заявить о Второй мировой как о «советском вторжении на Украину и в Германию», как это сделал порошенковский премьер-министр Арсений Яценюк 8 января 2015 года, да еще в Берлине?! Или, как это в апреле 2015 года сделал Иосиф Зисельс, адресуясь к еврейским рекрутам батальона «Азов», тогда еще не инкорпорированного в Нацгвардию Украины. Выражение «жидобандеровец», т.е. сочетание некогда низкого и бранного («жид»), а ныне высокого и героического («бандеровец») в порошенковской Украине приобрело, по удивительной мысли Зисельса, «новый смысл и позитивный оттенок»! Во как!..

Возможно, это же повторилось 30 сентября 2015 года, на вторую при Порошенко годовщину трагедии. Во всяком случае в этот день очень внятно высказался Богдан Червак — первый заместитель Государственного комитета по телевидению и радиовещанию и член Совета радикально-националистической партии «Свобода», он же глава современной ОУН и биограф Елены Телиги![1107]

По его мнению, пришла пора менять сам порядок поминовения жертв Бабьего Яра. Тут украинская земля, евреев с нее никто не гонит, но начинать церемонию в Бабьем Яру надо не с них, а... с украинских националистов! И стало быть: такой пустяк, как соучастие последних — косвенное и прямое — в убийстве евреев по всей Украине и в Киеве, никого уже не должно смущать[1108].

Соответственно, и строительство мемориала Холокоста в Бабьем Яру без первородства героев ОУН было бы, по Черваку, антигосударственной и антиукраинской акцией — провокацией, разжигающей межнациональную рознь: «Мы никому не позволим не уважать наших героев!» Так примерно выглядит рейдерское понимание современными националистами справедливой политики памяти в современной Украине. И если, взятое в историческом контексте Бабьего Яра и Холокоста в целом, это не высшая степень корпоративного антисемитизма, то что?

15 мая 2015 года в ворохе законов о «декоммунизации» Украины[1109] Порошенко подписал и специальный закон «О правовом статусе и чествовании памяти борцов за независимость Украины в XX веке»[1110]. Закон легитимизировал и ускорил и так уже шедшую масштабную ревизию и политизацию украинской истории, уничтожение — под флагом «декоммунизации» — целого ее пласта и волну сноса советских памятников героям Великой Отечественной войны. Под горячую руку попадали и отдельные памятные знаки Холокоста, не говоря уж об усилившемся против них безнаказанном вандализме.

В учебном пособии «Украина во Второй мировой войне», как и на аналогичной выставке «Украинская вторая мировая», подготовленных УИНП в 2015 году, УПА и в целом коллаборационисты — едва ли не главные герои борьбы с нацизмом, что абсолютная ложь. А вот что правда — их соучастие в Холокосте — банально замалчивалось или отрицалось (мол, вся еврейская кровь — на немцах)[1111] ^[1112]. То же и «Волынская резня» с десятками тысяч польских жертв — ну как ее разглядеть в такой фразе: «Особенно жестокие формы приобрело польско-украинское противостояние, жертвами которого стало и гражданское население с обеих сторон»?

Поощряя глорификацию главных украинских антисемитов столетия — ОУН-УПА Бандеры, Мельника и Шухевича, а также УНР Петлюры и ЗУНР Левицкого — Голубовича — Петрушевича, — закон одновременно криминализировал их критику. Котировки всего украинского взлетели круто вверх, а проукраинское и антирусское вдруг стали почти синонимами, наполняя ветром паруса и децибелами голоса воронов «Новороссии» и соловьев «Русского мира».

К самой же глорификации Бандеры, Шухевича и некоторых других «украинских патриотов» приступили уже давно: песни, концерты, памятные монеты, почтовые марки, минуты молчания, мемориальные доски и памятники, марши и шествия. Еще в 1990-е годы, при Кучме, в десятках городов Украины их именами стали называть улицы. Начиная с 1 января 2008 года в Киеве (в Киеве!) проводились факельные шествия в честь дня рожденья Бандеры, а начиная с 28 апреля 2016 года — во Львове и Ивано-Франковске (но со временем и в Киеве) — ежегодные марши памяти дивизии СС «Галичина», созданной 28 апреля 1943 года на Западной Украине и укомплектованной этническими украинцами[1113].

Во время каденции Ющенко Шухевичу и Бандере посмертно были присвоены звания «Героев Украины» — первому в октябре 2007 года, а второму в январе 2010 года. Решения об этом вызвали бурные протесты как в Украине, так и в мире: они были оспорены в Донецком суде адвокатом Владимиром Оленцевичем и, докатившись до Верховного и Конституционного судов Украины, окончательно отменены[1114].

Героизация убийц и палачей решительно не вязалась ни с провозглашенным Порошенко проевропейским — в пику пророссийскому — курсом, ни с еврейским автонарративом. Неудивительно, что коммеморативные реформы Порошенко вызвали и международное осуждение, и раскол в самом украинском обществе.

Раскол не миновал и еврейскую его часть, но весьма специфический. «Еврейские украинцы», они же «Евреи за Бандеру», встретили закон с подобающим пониманием и почтением. Когда корреспондент израильского политического портала спросил Зисельса: «А вас не смущает то, что в Украине героем Украины делается командир “Нахтигаля” — Шухевич?», тот, не моргнув, ответил:

Я сказал, Шухевич — не мой герой. Но я — еврей. Он не может быть моим героем по определению. А что значит, меня смущает или не смущает? Смущает — это что-то такое неуловимое. Но я знаю, что я могу добиваться в Украине того, что нельзя добиваться в других местах. В том числе и по этой линии. Я вообще считаю это внутриукраинским вопросом, будут улицы с такими названиями или не будут. Но, и это очень существенно: я хочу, чтоб сами украинцы это решали, а не евреи... Украинцы сами должны во внутреннем своем дискурсе противодействовать этому радикализму.

А по поводу присвоения Шухевичу в далеком 2007 году посмертного звания «Героя Украины» Зисельс пробросил о Ющенко:

Он со мной не посоветовался. Если бы он со мной советовался, я бы ему не посоветовал этого делать[1115].

Ну, не посоветовался, ну, бывает: но почему же ты, еврей и один из еврейских лидеров, к тому же еврей-украинец, сам удержал себя за язык — и смолчал? Смолчишь и дальше? Ведь сам называешь такое «радикализмом» и твердо знаешь, что Шухевич — не герой, а палач!.. Интересно, чего хотел бы добиться на Украине политик-еврей Иосиф Зисельс, если глорификация Шухевича для него приемлема?

А некоторых протестующих (в частности, А. Монастырского с Еврейского форума Украины) возмутил не сам закон о декоммунизации, не чудовищное его непотребство, а его, видите ли, несвоевременность. То есть историческую неизбежность и даже необходимость антисемитизма мы, евреи, уже осознали, это ок, но вот только — а хорош ли, подходящ ли нынешний момент? Мол, не рано ли?

При Порошенко по всей Украине еще раз сгалопировала топонимическая глорификация вождей ОУН. В частности, на плане Киева появились проспекты Степана Бандеры (бывший Московский) и Романа Шухевича (бывший Ватутина): первый — в июле — августе 2016 года, а второй — в июне 2017 года. Киевский окружной административный суд отменял эти решения Киевской Рады, но городской апелляционный суд — восстановил и поставил этим точки над «і».

Символично, что проспект Бандеры в Киеве — одна из осевых магистралей города — рассекает и Куреневку, где пересекает в том числе и улицу Елены Телиги (бывшую Дмитрия Коротченко), ведущую прямо в район Бабьего Яра, где встречается с улицей Олега Ольжича (бывшей Демьяна Бедного, а в 1941 году — улицей Бабий Яр![1116]), ведущей к Сырцу. И Телига, и Ольжич — не просто убежденные оуновцы, но и украинские поэты, а Ольжич еще и археолог и политик, сменивший в ОУН(м) Мельника после его ареста: улицы в их память были переименованы еще в 1993 году, т.е. при Кравчуке[1117].

В целом сложившийся оуноцентризм в топонимике Бабьего Яра не случайное недомыслие или невольная историческая бестактность. Это политическая — осознанная и провокативная — воля, для которой даже напрашивающееся переназвание станции метро «Дорогожичи» в «Бабий Яр» — не нежелательная новация, а недопустимая аутентификация.

Прошло больше столетия со времени Гражданской войны, а стало быть, и с того времени, когда по всем ее фронтам и маршрутам один за другим вспыхивали еврейские погромы с десятками и сотнями тысяч убитых, покалеченных, ограбленных или затронутых их последствиями как-то еще иначе. Вместе с тем увековечение памяти об этом огромном историческом феномене, т.е. мемориализация крупнейшей после Холокоста еврейской трагедии XX века, более чем скромна.

Впрочем, памятные знаки жертвам предшествующих волн погромов в аутентичных местах еще более редки. Я смог обнаружить лишь четыре таких случая, из них три в Украине.

Первый — памятник жертвам еврейского погрома в Одессе в 1905 году. Он был возведен в 1907 году архитектором Яковом Троупянским на частные пожертвования на братской могиле евреев — жертв погрома на Старом еврейском кладбище. При сносе и уничтожении кладбища в 1978 году памятник был перенесен на 3-е еврейское кладбище и при этом сильно поврежден[1118].

Второй — памятник на Багновском городском еврейском кладбище в Белостоке. Монумент из черного камня был установлен на братской могиле жертв погрома 1-3 июня 1906 года, на нем выбиты имена 70 погибших тогда евреев. Точная дата открытия памятника не установлена, но сам он сохранился до сих пор[1119].

Третий — памятник жертвам погрома в апреле 1903 года в Кишиневе, установленный в 1993 году (дополнение к нему — в 2003 году)[1120].

Четвертый — мемориальная доска на Соборной площади в Житомире, где 24 апреля 1905 года погромщиками был убит вступившийся за евреев русский студент Николай Блинов — русская жертва еврейского погрома: мемориальная доска, открытая здесь в 2018 году, посвящена ему как праведнику Украины[1121].

Мне не удалось обнаружить ни одного памятного знака в память о жертвах погромов периода Гражданской войны на территории современной России и Белоруссии[1122], а единственная страна, где такие знаки есть, — это Украина, а кроме нее — еще Израиль.

В Украине же я нашел всего семь населенных мест с такими знаками, так что их обзор много места не займет. Расставим все эти города и местечки по времени установки этих знаков.

Первый такой памятник поставили в Проскурове (будущем Хмельницком) еще в 1925 году, на современной улице Льва Толстого — на месте братской могилы жертв Проскуровского и Фельштинского погромов. Деньги на его сооружение собрали уцелевшие проскуровские евреи.

Сам по себе памятник — это 8-метровый, квадратный в плане, кирпичный обелиск, контуры братской могилы также выделены кирпичной кладкой[1123].

Автор проекта — проскуровский инженер, скульптор и архитектор Израэль Самуилович Коренблит (1891-1972)[1124].

Иногда встречаются странные указания: мол, памятник сохранился до наших дней в своем первозданном виде. Выяснить, как соотносятся изначальная и современная версии памятника на самом деле, так и не удалось, но даже самой бурной фантазии не хватит, чтобы представить, что памятник так и простоял при гитлеровцах. Скорее всего немцы — или украинская городская управа — как-то переиначили его смысл, сохранив внешний вид.

Как бы то ни было, но обелиск перестоял оккупацию и войну. На фотографиях 1950 года еще видны остатки могильных плит старого еврейского кладбища, а сам памятник в более-менее удовлетворительном состоянии.

В 1954 году город Проскуров был переименован в Хмельницкий, чем нарастил свои погромные коннотации. 11 марта 1972 года исполнительный комитет Хмельницкого областного совета депутатов трудящихся принял решение под № 66 о взятии памятника на учет и охрану как объект историко-культурного наследия[1125].

Советская власть поддерживала внешний вид памятника регулярными косметическими ремонтами. Но одновременно шел и процесс его разрушения:

Штукатурка отслаивалась кусками, обнажая ярко-кровавые огромные пятна кирпича. Ежедневно тысячи машин проезжали мимо изувеченного временем монумента. Его внешний вид демонстрировал отсутствие средств на ремонт, а может, и отношение к памятнику. Снести его тоже непросто, ведь это объект историко-культурного наследия. «Специалисты» приняли решение: памятник снести, а вместо него установить памятный знак... Итак, горжилуправление получило задание составить смету затрат и оформить другие документы на снос памятника по улице Толстого[1126].

Речь идет о 1998-1999-х годах. Усилиями городской еврейской общины и интернациональной группы поддержки этому очередному акту вандализма был поставлен заслон: вместо сноса город удовлетворился ремонтом, а финансово в проекте поучаствовал Вадим Рабинович.

И вот в 2000 году стараниями фонда «Хесед Бешт» города Хмельницкого памятник был отреставрирован. По сторонам — отныне бронзовые барельефы работы скульпторов Константина и Александра Коржаковых, а также надписи на украинском и английском (sic!) языках, описывающие трагические события 1918-1922 годов. На фасадной стороне, в частности, можно прочесть следующий текст:

15 февраля 1919 года в Проскурове состоялся еврейский погром: убивали стариков, женщин, детей. В этот страшный час на защиту невинных людей стали:

— Протодьякон Клементий Качуровский, который был смертельно ранен казаками.

— Чиновник городского суда Л. Биенко, который погиб вместе с евреями, которых укрывал.

— Доктор Полозов, гласный городской Думы, который призвал прекратить резню ради чести Украины.

Иными словами, это монумент героям-праведникам, проявившим себя во время погрома. Честь им великая, слава и хвала! Но где же адекватное памятование самих жертв?

В ночь с 27 на 28 марта 2014 года — впервые за свою историю — памятник подвергся нападению вандалов. Аэрозольной краской злоумышленники нанесли два «идеологических» профашистских граффити — «кельтский крест» с цифрами «14/88» (кодовый лозунг группировок, борющихся за чистоту белой расы) и так называемую «Идею нации» — латинскую букву «N», перечеркнутую вертикальной линией.

Во втором случае место погрома и место памятования оказались разнесены. Имеется в виду памятник жертвам еврейского погрома, учиненного петлюровцами в местечке Гросулово (современная Великая Михайловка) близ Одессы в 1919 году. Памятник же находится в... Израиле! Вопрос о памятнике был поставлен в середине 1930-х годов уцелевшими после погрома выходцами из Гросулово. Существующий сегодня обелиск из розового песчаника был возведен в 1955 году во дворе школы имени Бера Борохова в городе Гиватаим близ Тель-Авива по проекту скульптора Батьи Лишанской: на памятнике имена погибших и горельеф, изображающий евреев, пытающихся спастись от погромщиков[1127].

Третий памятник жертвам еврейских погромов был открыт в октябре 2011 года в селе (бывшем местечке) Дубова в Черкасской области. После серии погромов, прошедших здесь весной и летом (17 июня) 1919 года — сначала петлюровского, а затем деникинского, из многочисленных евреев этого местечка в живых остались и спаслись бегством лишь 26 мужчин. Сердобольные соседи-крестьяне (не-евреи) упросили казаков не убивать евреев-кузнецов: мол, без них в жатву никак, и сердобольные казаки Соколовского[1128] действительно не тронули кузнецов, после чего сердобольные крестьяне аккуратно разобрали еврейские дома и распахали их землю[1129].

Инициатором установки памятника в Дубово выступил Всеукраинский благотворительный фонд «Тропа милосердия» в партнерстве с Евроазиатским еврейским Конгрессом, ВААДУ и бельгийским благотворительным фондом «Ло Тишках», а также с администрацией села (председатель сельсовета Юрий Кобизский)[1130].

Четвертый такой памятник был открыт в 2012 году на месте еврейской колонии в селе Трудолюбовка Екатеринославской губернии (ныне Днепровской области). Это скромный, по виду цементный, паралеллограммовидной формы обелиск на коричневом постаменте на месте братской могилы жертв погрома, случившегося здесь 5 января — накануне Рождества — 1919 года. Об этом погроме сохранилось совсем немного свидетельств, процитируем одно из них:

Великое несчастье постигло наших братьев и сестер в еврейских колониях Трудолюбовке, Нечаевке и Сладководной. Ужасы мрачного средневековья, испанской инквизиции бледнеют перед тем неслыханным, чудовищно диким зверством, которое совершено над мирным земледельческим населением трех еврейских колоний. Банды разбойников, вооруженных винтовками, шашками и пулеметами, черной тучей ворвались в эти селения, мечом и огнем уничтожая мужское население от мальчиков-подростков до дряхлых стариков. В то время как одна часть озверелых людей сжигала живьем мужчин, другая часть насиловала женщин и девушек. Так, в колонии Трудолюбовке банда зверей-разбойников в 800 человек согнала прикладами всех мужчин до 150 человек в большой сарай, «якобы на сход» и, потребовав предварительно сдачи оружия, какое, быть может, хранится у каждого, заперли сарай и подожгли его со всех сторон. Нечеловеческие вопли неслись из пылающего сарая. Смрад горящего человеческого мяса, стоны и вопли жен, матерей и сестер, насилуемых озверелыми животными в образе людей, оглашали окрестность. А вооруженные бандиты стояли с оголенными шашками вокруг пылавшего сарая и закалывали всякого, кто пытался вырваться из пламени через крышу; так было заколото шесть человек[1131].

После погрома еврейская трудовая колония на этом месте уже не возродилась. На окрашенной в белый цвет поверхности памятника черными буквами выведена надпись: «Тут похоронены жители с. “Трудолюбовка”, убитые бандитами в январе 1919 г.». Надпись, в которой первым бросается в глаза отсутствие указания на национальность убитых. Подразумеваемые же здесь бандиты — это, скорее всего, махновцы; возможно, это и бежавший от Махно эсеровский партизанский отряд из Одессы под командованием некоего Метлы[1132].

Пятый по счету памятник был открыт в сентябре 2018 года в Боярке Киевской области. Шолом-алейхемовские, между прочим, места — тот самый Бойберик, что под Егупцом, где жил Тевье-Молочник. В Бойберике погромов не было, а вот в Боярке — 3 сентября 1919 года — был, погромщиками выступали деникинцы, убившие тогда более 60 евреев, в том числе родного дядю писателя — Мотла Рабиновича. Оставшиеся в живых местные евреи почтили память погибших скромным памятником на их братской могиле, но памятник этот не пережил войны и... Холокоста: возможно, что в эту братскую могилу были подхоронены и жертвы гитлеровцев, но это неизвестно. Сам же памятник во время войны был разрушен и после войны уже не восстанавливался: только сумасшедший мог бы предложить такое советской власти в УССР!

И только в следующем столетии — в 2015 году — стараниями Украинского союза еврейских студентов — памятник был все же восстановлен — но уже с текстом, напоминающим о еврейских жертвах Холокоста.

С ситуацией разобрался украинский историк Сергей Лазарев, а публичной ее сделала старшеклассница местной школы Саша Саржинская. Она написала статью в еврейскую газету о том, кому именно на самом деле был посвящен памятник, а еще о том, что, согласно семейной легенде, ее прапрабабушка, Варвара Науменко, спасла одну из жертв того погрома[1133]. Оттого памятник был обновлен еще раз — в 2018 году — усилиями, кажется, Олега Вишнякова, почетного консула Израиля в Украине. Кадиш при открытии прочел Главный хасидский раввин Киева Йонатан Маркович[1134].

В январе 2020 года (по другим сведениям, в 2019 году) в Глухове в Сумской области, при входе на Еврейское кладбище был открыт шестой по счету памятник в нашей импровизированной серии. Это символический кенотаф жертвам погрома 7-8 марта 1918 года с числом жертв, по разным оценкам, от 100 до более чем 500, причем погромщиками в этом случае были красноармейцы и местные крестьяне[1135]. Но есть на этом кладбище и аутентичный объект: надгробие на могиле цадика Менахем-Нахума-Довида Шумяцкого в западной части кладбища является, как установила В. В. Захарова, коллективным мемориальным знаком жертвам этого погрома[1136].

Памятник жертвам Тетиевского, в Киевской области, погрома получается в этом скромном и не претендующем на полноту перечне — седьмым[1137]. Но и у него поразительная предыстория, тянущаяся еще с 2014 года, когда Руслан Майструк, мэр Тетиева, с подачи своего советника Елены Коцерубы[1138]заинтересовался еврейскими страницами истории своего города и, в частности, чудовищным погромом 1920 года, о котором уже шла речь выше. Вникнув же, решил для себя, что история эта не просто заслуживает увековечения, а остро нуждается в нем. И дальше — стоял на своем как кремень!

Но мэр был не единственным, кто работал тогда в коммеморативном пространстве маленького, 13-тысячного по числу жителей, городка. Вдохновившись порошенковскими законами о декоммунизации, группа других активистов (в частности, руководитель методического кабинета при районной администрации Ольга Лях, она же помощник депутата горсовета от партии «Свобода») захотели увековечить как раз антигероя этой истории — палача тетиевских евреев Оверкия Куравского, потому что из местных «героев антибольшевистской борьбы» он, видите ли, самый крупный. И то: если Бандере и Шухевичу во Львове и Киеве столько всего теперь можно, то надо ж и о малых сих — об их предшественниках и соратниках — подумать! В 2015-2016 годах районная газета не раз публиковала тексты Романа Коваля, прославлявшего мнимые подвиги Куравского на ниве «декоммунизации»: погром, по Ковалю, произошел из-за того, что евреев отождествляли с советской властью. Писатель, добрая душа, даже допускал мысль, что пострадать могли и невинные люди, к ЧК или милиции отношения не имевшие!..

И вот, в июне 2016 года, в рамках проводимой на Украине все той же программы «декоммунизации», мэр предложил переименовать две улицы в городе в честь евреев — лидера еврейской самообороны Гирша Турия, погибшего во время «малого» погрома в августе 1919 года, и израильского поэта и драматурга Якова Орланда (1914-2002), в пятилетием возрасте ставшего свидетелем «большого» погрома¹. Процитируем тут С. Чарного:

Как рассказал «Лехаиму» источник, знакомый с ситуацией, но пожелавший сохранить анонимность , если улицу Орланда все пропустили, то улица Турия у местных активистов вызвала просто приступ бешенства, — именно потому, что она рушила миф о «борцах за свободу», с которыми Турий и боролся. Один из активистов, и опять же помощник депутата от «Свободы» Игорь Савлук заявил мэру: «Мы, националисты, не выступаем против евреев. Мы против одного человека — Гирша Турия». Он заявил, что Елене Коцерубе, которая предложила этот вариант названия, «наплевать на мнение горожан. Ей главное, чтобы перед евреями выслужиться, чтобы те дали денег... То вы прогибались под Россию, теперь прогибаетесь под поляков и евреев».

Депутаты-«свободовцы» собрали подписи местных жителей и подали соответствующий иск в суд, который в начале ноября 2016 года отменил переименование, а апелляционный суд 16 декабря 2016 года утвердил это решение. Сам суд сопровождался антисемитским шабашем в соцсетях, где Майструка и Коцерубу назвали аж «оборотнями в вышиванках»!

Как бы подводя итоги всей эпопеи, Руслан Майструк опубликовал 13 апреля 2017 года в фейсбуке пост со своим официальным обращением. Он писал, что для него как для мэра «все тетивчане равны вне зависимости от национальности, вероисповедания, цвета кожи, пола, возраста или социального статуса. К моему большому удивлению и сожалению, группа лиц нашего города начала откровенно нацистские действия, легко распоряжаясь жизнями тетивчан другой национальности и пытаясь героизировать бандитов, которые в прошлом веке истребили половину города... Хочу напомнить в очередной раз: в 1919-1920 годах было убито от 1500 до 4000 тетивчан еврейской национальности. Почти каждая тетиевская семья знает от своих старших поколений, кто виновен в убийствах мирных тетивчан по национальному признаку. Фамилия Куравский передается из поколения в поколение, как и жуткие истории об ужасных убийствах, зверствах и грабежах, которые совершала его банда. Шокирует, что такое массовое и жестокое убийство произошло не в темные века дикого средневековья, а в начале двадцатого века. А еще больше шокирует, что убийц пытаются оправдать за то, что они убивали, прикрываясь лозунгами о борьбе за свободную Украину. Эти люди унижают украинцев, пытаясь сделать из Куравского героя. Но убийство мирных жителей города, женщин и детей остается убийством независимо от того, под какими лозунгами или флагами оно совершено. И еще мерзостнее, что убитых пытаются сделать виновными, распространяя кремлевские фальшивки про евреев-коммунистов».

Еще в июне 2016 года мэр объявил о восстановительных работах на еврейском кладбище. Выяснилось, что через кладбище местные проложили дорогу — прямо по могилам: тоже своего рода погром! Дорогу перекрыли и перенесли, а мэр объявил о своих планах по сооружению к 100-летнему юбилею погрома мемориала его жертвам. Готовясь, мэр и его команда искали себе союзников в многочисленных еврейских организациях Украины. Елена Коцеруба впоследствии вспоминала об этом:

Мы рассылали запросы по разным организациям, по еврейским тоже. Некоторые отвечали: мы будем очень рады, если вы это сделаете. Другие не отвечали вообще, а ВААД Украины, в частности, Йосеф Зисельс, нас отговаривал от этой затеи! Говорил, что надо «делать то, что объединяет, а не разъединяет», что это опасно для нашей жизни!.. Даже кладбище у нас отказались ограждать. Сказал, там буквально пара могил, в вашем районе вообще нет евреев по переписи, так что это никому не надо[1139].

Что ж, встретиться с Зисельсом и в контексте памятования погромов было неожиданностью, но позиция его ничуть не удивила: лозунг «делать то, что объединяет, а не разъединяет» в этом контексте — не что иное, как предательство памяти жертв погромного садизма во имя призрачного мира с наследниками погромщиков. И не что иное, как «евреи еще и за Петлюру»!

Зисельса, наверное, поняла и поддержала бы блоггерша с ником «Svetlana Gornovskaya», которая, адресуясь к его украинским корреспондентам — чете Коцеруба, писала:

Выросли в нашем городке, ходили в школу и никогда евреев не упоминали... А теперь берут и топчут историю нашего прекрасного украинского народа... Не хотите быть украинцами в Украине, то езжайте в Израиль и будьте там евреями!

Мэр Майструк понимал, что, затеваясь с памятником, открывает новый раунд войны с земляками-антисемитами, тем более что и они, эти «патриотически настроенные» активисты, одновременно пробивали к тому же юбилею «славных дел» установку в городе альтернативного памятника — и не кому-нибудь, а как раз главному погромщику, Оверкию Куравскому.

Победил на этот раз, однако, мэр. Памятник хотели открыть в марте, точно к 100-летию со дня погрома. Но помешал карантин, и на свое место памятник встал тремя месяцами позже: его открыли 30 июня 2020 года[1140]. Установили его на территории бывшего еврейского кладбища, где буквально «за спиной» — братская могила жертв Куравского[1141]. Это первый в Украине памятник жертвам погромов, установленный по инициативе украинцев и на народные деньги. И это первый памятник, на котором высечены фамилии погибших: всего учтено 2258 человек, но на памятнике — не имена, а только фамилии, рядом с ними число погибших членов с одинаковой фамилией.

Вскоре после открытия — 2 июля — Руслан Майструк дал онлайн-интервью создательнице сайта о жертвах погромов www.jewishpogroms.info и исследовательнице еврейской генеалогии Наде Липес[1142]. Интервью это взбесило не только районные власти, но и их городских единомышленников из партий «Свобода», «Батькивщина» и «Укроп». Они потребовали созвать внеочередную сессию горсовета «с целью установления объективности событий в Тетиеве в марте 1920 года и принятия решений в отношении увековечения их жертв». Мэра обвиняли в том, что в городе из-за его действий якобы возрастает общественное напряжение, и даже в том, что он давал свое интервью американке «на языке оккупантов во время российской агрессии на востоке Украины и аннексии Россией АР Крым».

Оживились и Ольга Лях с ее «альтернативными историками»: стремясь снять с украинских властей обвинения в погромах, они обвиняли в них и белых, и красных. И, разумеется, самих евреев, коль скоро они тогда, как и сейчас, недостаточно прониклись «украинской национальной идеей». Не погнушались и фальсификатом: взяли и «вписали» имя Гирша Турия в советский актив местечка, но это разоблачил Александр Коцеруба.

Еще одной темой, обнаружившей себя в социальных сетях, стала компенсация, точнее, страх перед тем, что евреи вернутся и потребуют назад свое или компенсацию за свое.

Впрочем, пусть и медленно, но сознание жителей Тетиева меняется. Если в начале большинство было настроено против еврейской памяти, то сегодня все больше голосов звучит в ее защиту.

Из сделанного обзора напрашивается как минимум два вывода.

Первый.

Вполне можно предположить, что памятники на братских могилах жертв погромов стояли во многих городах и местечках Украины и, возможно, Белоруссии и России. Но некоторые такие памятники и сами позднее подвергались своему «погрому» и уже не восстанавливались. Как, например, «Стена плача» — памятник на братской могиле жертв петлюровского погрома в Тростянце Подольской губернии (ныне Винницкой области) 10 мая 1919 года[1143].

Или, другой пример: братская могила жертв сентябрьского, 1919 года, погрома в Новополтавке Херсонской губернии (ныне в Николаевской области), где погромщиками были разложившиеся красноармейцы, перебежавшие к батьке Махно[1144]. На сохранившейся фотографии — холмик сухой земли вперемешку с мусором, взятый в каре черной металлической ограды. Рядом с местом для дверцы (она выломана) привязанный к решетке венок и памятная табличка с надписью, обошедшейся без евреев: «Прохожий, поклонись праху 120 погибших от рук махновских бандитов в 1919 г.»[1145].

Немецкая оккупация и Холокост окончательно стерли эту хрупкую сеть мемориализации погромов с лица земли, а советская власть решительно не допустила ее восстановления (за исключением, кажется, одного — самого яркого — монумента в Проскурове). В 2010-е годы (впервые — при Януковиче, а позднее и при Порошенко, и при Зеленском) возник совершенно новый тренд — к восстановлению или установлению памятников жертвам погромов. Подспорьем тут наверняка послужили свидетельства об исчезнувшей сети, отложившиеся в архивах или локальных газетах за 1920-е годы: стоило только их целенаправленно поискать!

Вывод второй.

Проблематика погромов в коммеморативном плане представляет собой самую настоящую пустошь памяти[1146]. Уже сами эти выражения — «давайте объединять, а не разъединять» или «все больше голосов...» — суть индикаторы тотального безразличия современного украинского общества, в том числе и еврейской его составляющей, к тем десяткам и сотням тысяч евреев, что стали жертвами этноцида задолго до Холокоста — в смутное лихолетье Гражданской войны. Уцелевшим их детям и внукам было не до мемориализации: они или сами стали жертвами Холокоста, или изо всех сил стремились к тому, чтобы ими не стать и покинуть эти жуткие кровавые места навсегда. А многомиллионный предсмертный крик тех, кто полег во всех бабьих ярах оккупированной части СССР, словно втянул в себя и двухсотысячный крик погромных жертв, заглушил его и затер на жестком диске истории их охваченные ужасом голоса!

Ну а если логику и аргументацию нынешних холокостоведов-украиноцентристов спроецировать на погромленных евреев, то потребовалось бы, во-первых, срочно запросить УИНП довыявить другие категорий погромленных, чтоб евреям не было так «одиноко» в их братских могилах, и дособрать сведения об украинских праведниках, спасавших евреев во время погромов, чтобы, выявив и собрав, начать мемориализацию первых с глорификации вторых[1147].

Ибо, как полагали когда-то Днепров и Бандера, и, как полагают сейчас Червак и Зисельс, в Украине сегодня — главное и главные — этнические украинцы. А остальные пусть подстраиваются и встраиваются.

А тогда вопрос: сколько пройдет времени до того момента, когда Червак предложит украинству преклонить голову и вспомнить о многосоттысячных жертвах еврейских погромов периода Гражданской войны?

Между тем на президентство Порошенко пришлось памятование 75-й годовщины трагедии в Бабьем Яру в 2016 году. Накануне был создан Оргкомитет под руководством Владимира Гройсмана, премьер-министра Украины, еврея по национальности.

На одном из заседаний, когда речь зашла о памятнике Телиге, к Гройсману подошел Александр Найман. Положив ему на стол ксерокопию статьи из газеты «Украинское слово» за 1941 год, он произнес пламенную речь о несовместимости ОУН и Бабьего Яра, о недопустимости мемориализации ОУН в Бабьем Яру. Присутствовавший Червак назвал это выходкой и провокацией закавыченного им антифашиста:

В зале поднялся громкий шум. Эмоции людей, не воспринявших выступление «антифашиста», зашкаливали... Выходку «антифашиста» также не поддержал ни один из членов Оргкомитета, в том числе из представителей еврейских общественных организаций[1148].

Но обратите внимание на красноречивую и не кажущуюся недостоверной деталь: никто из многочисленных прочих евреев в этом Оргкомитете еврея-антифашиста Наймана не поддержал! Ни один!..

И вот, наконец, 75-летие Бабьего Яра! Со всего мира в Киев съехалось много гостей, в том числе президент Израиля Реувен Ривлин, президент Германии Йоахим Гаук, президент Венгрии Янош Адер, председатели Евросовета и Европарламента Дональд Туск и Мартин Шульц и другие. Главными днями на этот раз стали 27 сентября, когда Ривлин выступал в Центральной Раде, и 29 сентября, когда все остальные посетили Бабий Яр.

В городе проходило около 50 различных мероприятий: выставок, вечеров, презентаций вышедших книг, в частности отличного англоязычного сборника «Бабий Яр: история и память»[1149].

Выделим среди них них особо выставку «Бабий Яр: память на фоне истории», экспонировавшуюся в Музее истории города Киева[1150]. Среди ее устроителей сам Музей истории города Киева, УИНП, канадская общественная инициатива «Украинско-еврейская встреча» (она же спонсор конкурса), Общественный комитет «Память жертв Бабьего Яра», Всеукраинский еврейский совет, музей «Героизм и Холокост» и Центральный государственный кинофотоархив Украины им. Г.C. Пшеничного.

Это была первая монографическая выставка о Бабьем Яре во всей полноте тематического репертуара — от дореволюционного и довоенного Киева и до диссидентских памятований и Куреневской катастрофы. Оформление традиционное: стенды и витрины, много картографического материала на полу. Своего рода цементирующую роль играли портреты детей, расстрелянных в Бабьем Яру, — из коллекции, собранной Ильей Левитасом.

В экспозицию встроены и проекты-победители международного открытого конкурса идей-концепций мемориального парка «Бабий Яр — Дорогожицкий некрополь». Заказчиком и спонсором конкурса выступил канадский благотворительный фонд «Украинско-еврейская встреча» во главе с Джеймсом (Константином) Тимертеем — канадско-украинским меценатом и филантропом, саму идею конкурса горячо поддержали Зисельс и Нахманович[1151]. При всей симпатичности самой идеи рассматривать этот конкурс как одну из трех ведущих осей кристаллизации украинской политики памяти по отношению к Бабьему Яру — сильное преувеличение.

Другое дело, что сама работа над конкурсом отчасти легла в основу разработки «Концепции Мемориального музея памяти жертв Бабьего Яра». Главной целью конкурса была выработка идей по созданию в пространстве Бабьего Яра целостного мемориального паркового пространства как альтернативы хаотическому возведению отдельных памятников, воплощение проектов на местности никак не предусматривалась. Первое место присуждено не было, но двум проектам — словенскому и французско-колумбийскому — присудили каждому вторую премию (по 12 тысяч долларов). 28 сентября, в рамках недели «Бабий Яр. Почитание памяти», состоялась отдельная презентация семи лучших конкурсных идей в Концертном зале «Украинского дома».

С выставкой в Музее истории Киева теснейшим образом связана и другая экспозиция — 20 всепогодных стендов об истории Бабьего Яра под открытым небом, вдоль Аллеи Праведников в Бабьем Яру[1152].

Из других событий памятований 2016 года выделим 30-минутный музыкальный перформанс «Свидетель» Святослава Игоревича Лунева для двух детских голосов, трех скрипок, шофара и ветра. Он впервые был исполнен в Бабьем Яру 29 сентября[1153]. Авторы текстов — С. Лунев и Юрий Сак. Исполнители — дети: вокалисты (Анастасия Багинская и Александр Подолян) и скрипачи (Варвара Васильева, Александра Облако, Тимофей Бойченко). Главная метафора перформанса — образ ветра как «вечного свидетеля человеческой боли, преступлений и триумфа духа»[1154]. В 2017 году «Свидетель» стал лауреатом фестиваля креативности «Каннские львы».

К 75-летию трагедии — по мотивам стихов Григория Фальковича «Бабий Яр» — была написана и хоровая симфония-реквием «Memento mori, memento vivere» клебановского ученика Михаила Аркадьевича Шуха (1952-2018). Впервые симфония была исполнена только 2 июня 2018 года, уже после юбилея и даже после смерти автора[1155].

К юбилею, по-видимому, готовился и документальный фильм «Дорога в Бабий Яр. По следам неизвестного Холокоста»[1156] израильского режиссера Бориса Мафцира (р. 1947), но вышел он только в 2018 году. Сюжет нанизан на конкретный маршрут, проложенный через города и местечки — точки и очаги изничтожения восточноевропейского еврейства. Он пролег через всю Украину, но завернул и в Польшу, и в Россию, а заканчивается маршрут в Киеве.

Нарочито спокойным голосом, в нарочито черном одеянии и черной шляпе, нарочито наивные вопросы задает сам Мацфир, немного косящий под Ланцмана. Его собеседники и собеседницы — не статичные говорящие головы, а жертвы и прочие очевидцы, историки и архивисты, более эмоциональные и менее, более компетентные и менее, но все же живые и непосредственные. Почти каждый рассказывал о локальном пособничестве местных украинцев немцам, будь то расстрел евреев, грабеж их имущества или соседское доносительство. Но Тимоти Снайдер любезно разрядил обстановку, пояснив, что такое не только на Украине, но и в других оккупированных областях бывало. — Ну тогда другое дело, спасибо!

Вернемся в 27 сентября. Пренеприятным сюрпризом — и холодным душем — стала для хозяев речь Ривлина в Верховной Раде! Пожилой израильтянин с украинскими корнями запросто заговорил об общеизвестном, но таком, что депутаты и дежурные «профессиональные евреи» в Киеве давно уже отвыкли говорить и избегали, даже морщась, слышать, — о пособничестве украинских коллаборантов в Холокосте:

Около 1,5 миллиона евреев были убиты на территории современной Украины во время Второй мировой войны в Бабьем Яру и во многих других местах. Их расстреливали в лесах, возле яров, сталкивали в братские могилы. Многими пособниками преступлений были украинцы. Среди них особенно выделялись бойцы ОУН, которые издевались над евреями, убивали их и во многих случаях выдавали немцам... Верно и то, что было более 2,5 тысячи праведников народов мира — те считанные искры, которые ярко горели в период темных сумерек человечества. Однако большинство молчали...

Отношения между еврейским и украинским народом направлены в будущее, но мы не можем допустить, чтобы история с ее как страшными, так и хорошими событиями забылась. Нельзя прославлять и реабилитировать антисемитов. Это не оправдать никакими политическими интересами.

И как же тут всполошились и порошенковский бомонд, и еврейский коллективный «Анти-Джойнт»![1157]

Ирина Геращенко — первый вице-спикер Верховной Рады — назвала эти слова некорректными, недипломатичными и не к месту сказанными:

Мы не замалчиваем ни героических, ни драматических и черных страниц нашей истории, но каждому слову, каждой оценке — свое время и свое место... Жаль, что некоторые руководители современных стран до сих пор пользуются штампами советской пропаганды времен замалчивания трагедии Бабьего Яра.

Но более всех распалились неутомимый Богдан Червак и лидер «Радикальной партии» Олег Ляшко. Первый назвал заявление Ривлина «плевком в душу украинцев» и призвал его не смотреть российское телевидение. А второй заявил, что президент Израиля унизил украинцев и по-кадыровски потребовал у него «извиниться перед нашим государством и нашим народом». А заодно призвал Израиль признать Голодомор геноцидом украинского народа — ведь Украина еще в 2008 году признала Холокост геноцидом евреев: «Ну что, евреи, — меняемся? Не глядя, баш на баш!?»

Извинений от Ривлина потребовал и Зисельс, предложив всем задетым украинцам на первое время собственные извинения за слова израильского президента. Одновременно он же всех и успокоил и все объяснил:

Израильский президент... пожилой человек. Он несет на себе стереотипы прошлого, историографию, которая на сегодняшний день не считается объективной . Он воспитан на российской историографии. Израиль, по крайней мере старшее поколение, до сих пор живет под ее влиянием. Он не отражает мнение молодых. Ведь молодые, религиозные израильтяне у нас стояли на Майдане. Такие взгляды, как он сегодня высказал — это вчерашний день[1158].

В итоге извиниться пришлось самому Зисельсу — непосредственно перед Ривлиным.

«Снисходительнее» всех оказался Владимир Вятрович — в 2016 году еще глава УИНП. Он даже не отрицал соучастия украинцев в Холокосте и не указывал на несвоевременность таких подозрений. Его тезис: украинское соучастие было не массовым, а эпизодическим, так что, господа, следите за языком и избегайте необоснованных обобщений.

Всплывали на поверхность аргументы даже и из классического отрицательского репертуара. Мол, коль скоро строгий Нюрнбергский трибунал победителей, осудивший тех-то и тех-то, оуновцев наших НЕ осудил, значит, всё — они ни в чем не замешаны, ни в чем не виноваты и упрекам не подлежат.

А чего удивляться, если сам президент Порошенко в юбилейной своей речи, не моргнув, спекульнул на Холокосте:

Как 75 лет назад страшная угроза была над еврейским народом, так и сейчас Украина подвергается агрессии. Во время Холокоста весь мир молчал — поэтому сейчас мир должен помочь Украине, объединиться единым фронтом против России[1159].

Но вербальными ответками Ривлину дело не ограничилось, не обошлось и без материальной. Шайка юных вандалов принесла в Бабий Яр израильский флаг и сожгла его[1160]. Вот тебе, Ривлин, за оскорбление героев! Все это было зафиксировано видеокамерами, но проказников не нашли, да и не искали.

Еще до 75-летия трагедии Бабьего Яра украинские националисты выступили с иницативой открытия в Бабьем Яру памятника Елене Телиге и присвоения ей звания «Праведник Бабьего Яра» за то, что это она якобы спасла Якова Гальперина-Галича[1161].

Несмотря на протесты еврейских организаций, такой памятник был открыт в Бабьем Яру 25 февраля 2017 года — и ровно на тех же хлипких основаниях, что и оуновский крест.

К слову — уже второй в Киеве памятник поэтессе: в 2009 году на территории студенческого городка Киевского Политехнического университета была установлена скульптурная композиция из бронзы: поэтесса изображена сидящей на лавочке с тетрадью на коленях и цветком в руках.

Тогда же, в 2009-2010 годах, старый дубовый Крест несколько раз подвергался атакам вандалов: его пытались сжечь, спилить или свалить. Но 28 сентября 2009 года Крест с закрепленным на нем фотопортретом Телиги был открыт заново после реставрации. Обратите внимание на дату: самый канун годовщины еврейского расстрела! А в 2016 году деревянную версию Креста заменили каменной.

Новая бронзовая фигура Елены Телиги[1162] появилась около станции метро «Дорогожичи», на пересечении улиц Телиги и Мельникова[1163] — визави памятника героической еврейке-подпольщице Татьяне Маркус, поставленного в 2009 году! Прямо не Бабий Яр, а акционерно-мемориальное общество «Бабий Яр» какое-то! Кажется, это последний по времени скульптурно-архитектурный объект, появление которого в Бабьем Яру не было связано с МЦХ никак.

На открытии памятника поэтессе выступали министр культуры, директор УИНП и мэр Киева, сооружение освятил патриарх Киевский и всея Руси-Украины Филарет. Собравшиеся развернули лозунг с цитатой из Телиги: «Родину может спасти только украинский национализм»[1164]. Всем раздавали газету современного ОУН со статьей, озаглавленной «Украинский Бабий Яр» и четко сигнализирующей: всё, с монополией евреев в этом месте и с Парадом символов покончено, начинается иное — Война символов! Начинается украинская Храмовая гора и украинская Интифада!

Непонятливым или неграмотным Червак пояснил устно:

Бабий Яр — это украинская земля, тут погибли украинские герои, тут наша, украинская власть и наш, украинский народ, обязанный чествовать память прежде всего украинцев... Строительство мемориала Холокоста в Бабьем Яру без героев ОУН — это «антигосударственная и антиукраинская провокация». Украинцы никогда не допустят унижения ОУН и Олены Телиги, надругательства над героями, память о которых неотделима от Бабьего Яра. Попытка без украинцев установить в Бабьем Яре какой-то «центр», «мемориал» или «комплекс» — путь к разжиганию межнациональной вражды. Мы никому не позволим не уважать наших героев[1165].

Чем вдохновил Эдуарда Долинского, главу Украинского еврейского комитета, на такую реакцию:

Надо прислушаться к вождю ОУН и подумать о сооружении скульптурной группы посвященной «Неизвестному полицаю — члену ОУН». Будет уместно создать памятник главному редактору газеты ОУН «Украинское слово» Ивану Рогачу и его сотруднице Олене Телиге, указывающим евреям путь в Бабий Яр и раздающим им газету с известной статьей «Главный враг народа — жид»[1166].

Смешно, конечно, но куда в большей степени грустно и тревожно...

Но вернемся к объявленной Черваком войне символов: она не замедлила со своей деметафоризацией! Вскоре после открытия памятника Телиге — в ночь на 18 марта 2017 года — неустановленные вандалы облили монумент черной краской[1167].

Молодому и необъезженному украинскому национализму, почувствовавшему на губах вкус идеологической крови-покорности, непросто остановиться. К желанию деукраинизировать палачей добавилась охота к украинизации жертв! Мало отмыться от следов еврейской крови на вышиванках — обелиться, так давайте, евреи, еще и признайте нас в качестве жертвы — да не рядовой, а главной. И все тогда будет хорошо.

Бедная еврейская улица! И зачем ты пошла во время битвы под «Джойнтом» на поклон к «украинским патриотам»? Ведь это был всего лишь коготок!..

А теперь прискакал с Майдана Богдан Червак и — словно эманация бессмертного Сашка Билого[1168] — положил под камеры на стол заряженный калаш и потребовал у мажоритарного акционера ООО «Бабий Яр» немедленно открыть сейф и отдать ему «золотую акцию»: «Бабий Яр — наш!» Как если бы евреи вовремя подсуетились и сорвали куш Бабьего Яра на залоговом аукционе смерти и памяти, а теперь за акцией пришли те, кто за восстановление справедливости.

И остается бывшему мажоритарию что-то такое себе в утешение придумывать, чтобы легче было с этим смириться и как-то это себе и всем прочим объяснить. Что-нибудь в таком духе:

«Мы — евреи новой, независимой, молодой, демократической Украины. А на Украине — нет, простите: в Украине — главные это, разумеется, украинцы, их тут раньше угнетали, как и нас раньше угнетали, но они теперь главные, и мы, евреи, мы теперь за них. Мы с пониманием относимся к их (и, увы, к нашему) прошлому, но мы очень надеемся, что они, которые теперь главные, что они теперь другие, демократические, и что больше не будут с нами так поступать, как они это делали всегда». И сюда же — бессмертное, египетское: «Давайте не разъединять, а объединять!»

Страх (без кавычек) здесь закамуфлирован под «понимание» (в невидимых кавычках) и в «осознание исторической необходимости». Лояльность и послушность — в обмен на посуленные и ничем не гарантированные толерантность и безопасность.

Но именно таков нынешний консенсус, или, как сейчас выражаются, общественный договор. И та же внутриеврейская коллизия — «еврейские украинцы» или «украинские евреи»? — раз за разом решается в пользу первых!

Между тем ручные «Евреи — за Украину!» — заметное движение в современном еврейско-украинском социуме. Но острые еврейские язычки безжалостно передергивают и язвительно передразнивают: «Евреи — за Бандеру!», «Памятник неизвестному полицаю — в Бабий Яр!»[1169]

Грустная картина, но и возразить на этот невеселый юмор нечего. Ибо подобное благоразумие («Loyality first!») и уничижительно-просительный взгляд снизу вверх всегда — со времен Египта и Вавилона — входили в арсенал приемов выживания еврейства в Галуте.

Спрашивается — безопасность от кого? Разве не от таких же, как незабвенные Петлюра, Бандера и — типаж посвежее и поярче — упомянутый Сашка Билый из «Правого сектора» с его синдромом «царя горы», литературным украинским языком и креативным правосудием от мусорных баков? Журналисты называли его пугалом для украинцев, но мне показалось, что, растиражированный ютубом, своей наглостью, жестокостью и неостановимостью особенно сильное впечатление он произвел на еврейских интеллигентов и мелких буржуа: одних — заставляя вжимать головы в плечи, вздыхать и приноровляться к этому новому «консенсусу», других — толкая к эмиграции.

Еврейству с его галутной пластичностью свойственно договариваться с самим собой и приспосабливаться к начальству и окружающей среде, вплоть до мимикрии.

Ну что же, если нам не выковать другого, давайте с веком вековать!..

Всегда и везде евреи Галуты старались не раздражать ни светские, ни духовные власти стран своего рассеяния, дабы не попасть в диссонанс или на кол, или в мусорный бак!.. (Правда, не помогало это, по большому счету, никогда).

Вот они — галутóвые грабли тишайшего меньшинства, ради мира и спокойствия детей согласного на любое с собой обхождение, лишь бы не провоцировать большинство на погром или резню. Помолиться скороговоркой в шаббат за здоровье членов Президиума ЦК КПСС? Или за здоровье Стражей исламской революции? Или провода ОУН-УПСО? — Да пожалуйста, только отстаньте, только не трогайте нас! «Амен»!

И вот интереснейший — чуть ли не оптический — феномен: на общеукраинских выборах националисты прошли в Раду, кажется, всего один раз и едва-едва (партия «Свобода»), но производимые ими шум, страх и воздействие на умы, уши и очи тех, кто однозначно тайно уже проголосовал против них, многократно превышали набранный ими ничтожный электоральный процент. Но все равно оставалось впечатление — особенно после каждого Майдана, что главные хозяева положения именно они, младонационалисты!

Не каждому, конечно, было дано, как Коломойскому, посмотреть в эту же сторону, но сверху вниз. Но и взгляд на украинских националистов снизу вверх показался части украинских евреев вполне перспективной стратегией. В этой новой, небывалой стране — Украине — так хотелось не просто отсидеться в тенечке, а оказаться вместе с победителями и на солнышке, стать, может быть, и самим бенефициарами перемен. Что некоторые и сделали, посмеиваясь, как и полагается евреям, над собой: вот, мол, мы кто такие — «жидобандеровцы»! Со временем юмор и новые смыслы повыветрились, а слово и заискивающая самоидентификация остались.

Цена, которую пришлось за это ненадежное солнышко заплатить, немалая. В нее вошли и самоопределение еврейской улицы в Украине как Украинской еврейской общины, и предательство памяти всех погромленных (а что еще другое означает этот лепет про «объединять, а не разъединять»?), и толерантность к проукраинскому антисемитскому героическому нарративу с Бандерой и Шухевичем на знаменах и факельными шествиями, а теперь еще и в войне символов с памятниками ОУН в самом Бабьем Яру!

При Порошенко антисемитский вандализм прибавил еще: 13 сентября 2015 года, накануне еврейского Нового года, «Менору» привычно, по-майдановски, обложили покрышками, облили горючей смесью и подожгли. И никакой Порошенко, как и никто из господ публичных «умеренных националистов» этих молодчиков, «исполнителей креатива», не только не остановил, но и не установил. Кажется, даже и бровью не повел — не возмутился!

Да и объективная социологическая картина с антисемитизмом в довоенной Украине была тревожная. По оценке Министерства по делам диаспоры Израиля, по антисемитским инцидентам, включая вербальные нападки, насильственные и агрессивные физические действия, систематический вандализм против еврейских или холокостных символов, Украина является лидером на постсоветском пространстве[1170]. Только в 2017 году, по данным Института анализа и менеджмента политики, они были зафиксированы в Белгороде-Днестровском, Коломые, Березовке, Тернополе (дважды) и Черкассы (надпись «Толерантность — это слабость»).

Доклад Бортника и Семенова был раскритикован В. Лихачевым[1171]. Но его собственный, Лихачева, доклад производит удивительное — тенденциозное — впечатление. Между тем разве не выразительны приводимые им самим эмпирические данные, особенно факт длительного существования устойчивой преступной группировки (С. Бахчеван, Д. Черодубравский, Б. Мущенко и Б. Шевченко), специализировавшейся на антисемитских деликтах?[1172] И разве случайно, что всплески открытого антисемитизма в Украине пришлись на каденции Ющенко и Порошенко? При Порошенко антисемитский вандализм только пришпорил и прибавил. И это при том, что есть на Украине и другие антисемиты — так сказать, «классические», которым и дела нет до Бабьего Яра. Разумеется, при Порошенко разговорились и они. Вот, например, откровения Надежды Савченко, Героя Украины и депутата Рады, которыми она поделилась с человечеством в марте 2017 года:

Я ничего не имею против евреев. Я не люблю жидов. Я уже неоднократно говорила, что нет плохого народа. Есть плохие люди. <...> Украину тяжело назвать антисемитской страной потому, что на 2% евреев, которые проживают в Украине, у нас при власти евреев процентов 80[1173].

Бедная Савченко! Если б тогда, в 2017 году, она знала, что уже в 2019 президентом ее страны, да еще с тремя четвертями голосов «за» и карт-бланшем в Раде, станет не то галахический еврей, не то жид из Кривого Рога!..

2015-2019. ПОРОШЕНКО-2. ХОЛОДНАЯ ВОЙНА НАРРАТИВОВ: ИЛИ УЖЕ ГОРЯЧАЯ?

Между тем при Порошенко официально закончились и бесславные дни «Фонда памяти Бабий Яр», начавшиеся еще при Кучме. Один за другим все меценаты этого «Джойнта 2.0» выходили из предприятия. Из них Игорь Коломойский переориентировался на другой проект — единоличный и, самое главное, успешный, реализованный! В 2012 году в Днепропетровске (современном Днепре) открылся крупнейший в Европе еврейский общинный дом «Менора»[1174].

22 мая 2017 года из «Фонда памяти» ретировался его главный застрельщик — Вадим Рабинович, и новым его главой стал Павел Фукс. В середине марта 2016 года, готовясь принять у Рабиновича руководство проектом, Фукс встречался с Виталием Нахмановичем. Основной темой встречи было место будущего строительства. Историк тогда показал инвестору все исторические карты, а олигарх изложил свою концепцию, которая для историка оказалась неприемлемой.

19 октября 2017 года состоялось подписание «договора о компенсации» между Фуксом и тогдашним генеральным директором МЦХ Мареком Сивецем. Согласно договору, на счета Фукса были переведены 2,7 млн долларов в гривневом эквиваленте. После чего из «Фонда памяти» вышел и Фукс, а все партнеры написали нотариально заверенные заявления об отсутствии к кому бы то ни было претензий[1175].

Так за какие-то жалкие три без малого миллиона долларов были выкуплены — доставшиеся Рабиновичу, по словам журналистов, практически бесплатно! — права на аренду участка следующему инвестору-благотворителю.

Это и был МЦХ — новый игрок на старом еврейском поле — «Джойнт 3.0», так сказать.

МЦХ начинался с рабочей группы без статуса, созданной мэром Виталием Кличко 25 июня 2014 года — непосредственно в день его собственной инаугурации. Придавая этому проекту для Киева стратегическое значение, он впоследствии делегировал в Наблюдательный совет МЦХ своего брата Владимира. Тут существенно, что с самого начала МЦХ — это не частная инициатива, а частно-государственное стратегическое партнерство, первоначально с одной только мэрией Киева.

23 декабря 2015 года Кличко официально заявил: я верю в свою миссию мэра Киева, при котором, наконец, возникнет мемориал памяти жертв Бабьего Яра! 23 марта 2016 году к городу присоединилось правительство: премьер-министр Яценюк анонсировал открытие двух аллей — Аллеи Мучеников и Аллеи Праведников — к юбилейной дате[1176].

Официально МЦХ конституировался 29 сентября 2016 года — ровно в 75-ю годовщину событий в Бабьем Яру, когда в Музее Шевченко состоялась церемония подписания декларации о его намерениях.

На памятованиях Бабьего Яра в этот день МЦХ был представлен лично президентом Украины Петром Порошенко, уравнявшим в своей речи положение украинцев перед лицом российской агрессии с положением евреев во время Холокоста.

Концепция самого МЦХ была выражена на четырех страничках документа под названием «Миссия». Это некоммерческая образовательная и исследовательская организация, призванная задокументировать и увековечить — научно и художественно — память о Холокосте, в частности о массовых расстрелах в Бабьем Яру в сентябре 1941 года.

При этом МЦХ декларировал следующие принципы: опора только на достоверные научные факты, приверженность современным интегрированным подходам к управлению, архитектурно-ландшафтному планированию и моделированию экспозиции и взаимодействие со всеми заинтересованными сторонами — с еврейскими и другими национальными и социальными группами, с государственными учреждениями и с религиозными общинами с целью выработки общего видения развития проекта.

Это международный, но прежде всего украинский и киевский, частногосударственный проект, независимый от партийных интересов.

Неформальным застрельщиком этого консорциума политиков, деятелей искусства и доноров-филантропов стал российский топ-миллиардер Михаил Маратович Фридман (р. 1964).

Фридман — еврей, уроженец Львова, жертвами Холокоста на Украине стали 17 членов его семьи. Это не могло не повлиять на него в том смысле, что в его «карьере» благотворителя и мецената отчетливый и осознанный акцент был сделан на еврейских проектах, в особенности на тех, что посвящены Холокосту. Еще в 2007 году вместе со С. Половцом, А. Кнастером, П. Авеном и Г. Ханом он основал благотворительный фонд «Генезис» («Genesis Philanthropy Group») со штаб-квартирами в Лондоне, Нью-Йорке и Иерусалиме. Фонд — системный спонсор Яд Вашема.

В мае 2016 года Фридман объявил о намерении потратить большую часть своего 15-миллиардного личного состояния на благотворительность.

И в этом смысле проект МЦХ соткался как раз вовремя. Его конечная цель — открыть достойный Бабьего Яра мемориал в 2021 году — к 80-летию трагедии. Позднее дата была передвинута, увы, на 2022, а затем и на 2023 год!..

Поражал размах, с которым МЦХ взялся за дело: звездный наблюдательный совет во главе с Щаранским, более чем внушительный бюджет (100— 120 млн долларов), солидный научный совет во главе с известным специалистом — голландским историком Карелом Беркофом, трудившийся над историческим нарративом, представительный международный конкурс архитектурных проектов и многое другое.

Высший орган МЦХ — Наблюдательный совет, официально конституированный в Киеве 19 марта 2017 года[1177]. Он собирается два раза в год и принимает ключевые решения по стратегии развития, по кадрам, по бюджетам. Его глава — Натан Щаранский, бывший советский политзэк и правозащитник, бывший израильский министр и вице-премьер, бывший глава «Сохнута». Остальные его члены — бывшие и действующие — перечислены ниже[1178]:

Светлана Алексиевич — белорусская писательница, лауреат Нобелевской премии по литературе. Вошла в Наблюдательный совет в 2020 году.

Яков Дов Блайх — Главный Раввин Киева и Украины, вице-президент Европейского еврейского конгресса, член исполкома Всемирного Еврейского Конгресса.

Ирина Бокова — исполняющая обязанности министра иностранных дел Болгарии, бывший Генеральный директор ЮНЕСКО.

Святослав Вакарчук — лидер рок-группы «Океан Эльзы», гражданский активист, народный депутат Украины.

Александр Квасьневский — бывший президент Польши.

Владимир Кличко — бывший чемпион мира по боксу в тяжелом весе, родной брат мэра Киева Виталия Кличко.

Леонид Кравчук — первый президент Украины, вошел в Наблюдательный совет в 2020 году (умер в 2022).

Рональд Лаудер — президент Всемирного еврейского конгресса, австрийский предприниматель, филантроп, известный коллекционер произведений искусства.

Джо Либерман — бывший сенатор США.

Виктор Пинчук — украинский предприниматель и филантроп.

Йошка Фишер — бывший министр иностранных дел и вице-канцлер Германии, профессор Принстонского университета.

Михаил Фридман — русский предприниматель и филантроп, в 2022 году из-за наложенных на него санкций покинул Наблюдательный совет.

Павел Фукс — украинский предприниматель и филантроп, в 2021 году из-за наложенных на него санкций покинул Наблюдательный совет.

Герман Хан — русский предприниматель и филантроп, в 2022 году из-за наложенных на него санкций покинул Наблюдательный совет.

Макс Яковер — украинский топ-менеджер, бывший генеральный директор МЦХ.

В структуре МЦХ предусмотрены еще два совета — Научный (о нем речь впереди) и Общественный.

Интересно, что Баринова в своих интервью охотно говорила о Наблюдательном и Научном, но ни слова — об Общественном. Думаю, не случайно, так как рассказывать было бы нечего. Был он, в сущности, пустым местом, и в этой декоративности, увы, и был весь его функционал. Говорю это уверенно, со знанием дела, ибо и сам одно время был его «терракотовым» членом!

История сама по себе занимательная. 14 сентября 2017 года со мной, по поручению Бариновой, связалась Алена Фоменко, сотрудница Еврейского музея в Москве и представитель МЦХ в России:

Добрый день, Павел Маркович! Наш общий знакомый Михаил Майзульс предположил, что, являясь несомненным специалистом по вопросам изучения Холокоста, вы можете заинтересоваться данным проектом. В настоящий момент мы формируем Общественный совет, который должен стать консультативно-совещательным органом и включить в себя профессионалов всего мира, заинтересованных в изучении и мемориализации трагических событий в Киеве в период оккупации и готовых высказывать свое мнение о еще формирующемся проекте. К письму я прилагаю информацию о миссии Мемориального центра «Бабий Яр» и об Общественном совете центра. Имею честь пригласить вас стать членом Общественного совета. Буду благодарна за ваш ответ. И готова ответить на любые вопросы — письменно, по телефону или при личной встрече[1179].

Вопросы у меня, разумеется, были, и Фоменко перенаправила меня к Бариновой. Я написал ей и задал несколько вопросов, ответа на которые так и не получил. Тем не менее я был «зачислен» в члены Общественного совета, занял свое место на его сайте и — все: более обо мне и о моих вопросах никто ни разу не вспомнил!

Возникло ощущение солдата некоей фиктивной — терракотовой — армии, нужной только для галочки или картинки. Я написал заявление о выходе из совета, но ответа не получил и на него (sic!). А в 2021 году весь состав Общественного совета был аннулирован (разумеется, без оповещения об этом его бывших членов), после чего был сформирован новый — боюсь, что с похожим функционалом.

Теперь о менеджменте. Повивальной бабкой МЦХ была Яна Баринова — топ-менеджер социальных и культурных проектов с большим опытом работы в Европе и на Украине — сначала как координатор инициативной группы, а затем как исполнительный директор и директор по стратегии. Хроника новостей МЦХ зафиксировала ее кредо — «Пять ключевых ценностей современной мемориальной институции»:

Ценности и дух времени. Мы живем во времена, когда ценности перестали быть теоретическим понятием из курса этики или философии, а превратились в атрибут корпоративных культур, основу социальных институтов и даже идеологическую основу надгосударственных образований. Это не просто мода, а норма времени. Ведь запрос на ценности является запросом на идентичность, ориентиры деятельности и суть явления или человека... Разделять такие ценности, как верховенство права, гуманизм, равенство людей, свобода, уважение к разуму, является критерием принадлежности к Европе...

Мемориализация на основе ценностей. ...И в нашей работе невозможно обойтись без определения и соблюдения ряда ценностей... Например, Лиссабонская декларация «О поддержке культуры и музеев во времена глобального кризиса» говорит, что учреждения культуры должны выполнять социальную функцию и становиться центром жизни общества... Осознаю, что этот перечень не является исчерпывающим. Его обнародование в таком ракурсе может стать началом диалога о ключевых ценностях мемориальных, музейных или исторических институтов.

Память. ...Построение мемориальной институции базируется на уважении к исторической памяти. Именно живая память является залогом развития достойного общества, действенным средством для избежания ошибок, неотъемлемым элементом идентичности и основой формирования сознательного и ответственного гражданина, который будет понимать себя, свое происхождение и предназначение в мире... Именно память поколений гарантирует государству устойчивое развитие. Ни одно общество не достигнет успеха, если дети и внуки будут перечеркивать все стремления и намерения отцов и дедов.

Диалог и инклюзивность. Внимательное общение на основе взаимного уважения и вдумчивого вслушивания в слова, позицию и идеи другого является высшим проявлением демократичности. Во время диалога приобретаются новые знания, открываются возможности для коммуникации на качественно высшем уровне, чем во время полемики, споров или бесплодных дискуссий. Позиция мемориальных институтов должна быть предельно открытой и проговоренной с сообществом. Поскольку очень часто мемориальные музеи или центры формируют свою деятельность вокруг трагического нарратива, каждый желающий должен иметь возможность приобщиться к наработке этого нарратива. При этом... диалог должен происходить цивилизованно с соблюдением этических норм, а также с привлечением максимально широкого круга специалистов — историков, педагогов, художников, философов, журналистов, правозащитников и других заинтересованных сторон...

Мир. Мир как базовое условие безопасности и жизни является ключевой ценностью общества и человека. Именно мемориальные институции,

изучающие историю войн, революций, Холокоста, Голодомора, геноцидов и других преступлений прошлого и распространяющие знания о них, эффективны в сохранении мира. Понимание, примирение и популяризация идей мира является краеугольным камнем в работе любого мемориального музея, центра или института.

Научность и объективность должны быть основой всех программ и проектов мемориальных институтов. Работа со сложными страницами прошлого требует максимальной точности и деликатности. Идеологическая независимость и нейтральность институций являются залогом доверия к их деятельности. Ни на один музей не должны влиять ни политическая конъюнктура, ни частный интерес, ни популистские тренды. Неприемлемым в работе является любое искажение фактов, их замалчивание или тенденциозное изложение. Это далеко не всегда легко, ведь порой трудно установить границу между социальным интересом и популистским трендом. Но именно научный метод и доказательность гарантируют иммунитет от скандалов и являются обязательными для ответственной институции...

Верховенство права и справедливость являются теми ценностями, промоция и уважение которых должны пронизывать работу любой мемориальной институции... В частности, потому, что привлекают внимание общества к угрозам тоталитарной, экстремистской, националистической или расистской идеологий. Также очень часто мемориальные институции служат распространению ценностей свободы, достоинства и равенства, способствуют установлению справедливости в историческом контексте через научный поиск, называние вещей своими именами и выявление причастных к преступлениям. Не говоря уже о том, что им по силам находить и увековечивать память о героях, самоотверженных борцах, спасавших жизни и стоявших на страже человечности...[1180]

Баринова проработала в МЦХ с 2014 года, с первого его дня, и вплоть до зимы 2019/2020 года, когда к руководству центром пришел Илья Хржановский[1181].

Вот как она сама подытожила эти годы:

Начиная с названия, визуальной айдентики, миссии, изложенной на сайте, базового исторического нарратива, земельного вопроса, — весь фундамент, который существует, был сделан за прошедшие годы, с 2015 по 2019-й. Мы создали целый компендиум документов — политик, процедур, ценностей, миссий, — один исторический нарратив чего стоит. Был проделан титанический труд — для того, чтобы из идеи мемориальный центр начал приобретать очертания образцовой международной институции[1182].

Координатором и первым генеральным директором МЦХ был Марек Сивец[1183], вторым — Геннадий Вербиленко.

Отношения менеджмента с донорами и с членами Наблюдательного совета были прописаны и формализованы. С их стороны, по словам Я. Бариновой, никакого давления на менеджмент не оказывалось:

Никогда никто за спиной не подсказывал, как писать нарратив, какие проекты делать, какие не делать — наоборот, мы чувствовали свободу в принятии решений. Было ощущение, что нам делегировали возможность создать этот мемориал.

Шаг за шагом выстраивал МЦХ институциональные отношения не только в Украине, но и в Европе, и в мире. В апреле 2017 года он был официально поддержан Евросоюзом[1184] и специальным посланником по вопросам Холокоста при Государственном департаменте США Томасом К. Яздджерди. С 20 по 23 июня 2017 года в Брюсселе, в Европарламенте экспонировалась выставка «Бабий Яр. Место скорби», подготовленная МЦХ совместно с киевским Институтом иудаики (директор Юлия Смилянская). В июне МЦХ подключился к работе Международного альянса в память о Холокосте, нацеленного на защиту и сохранение мест памяти о Холокосте. В середине октября Баринова приняла участие в международной конференции «Бабий Яр и другие “забытые” места Холокоста», состоявшейся в Германии. Рабочие контакты были установлены с Комитетом по сохранению еврейских кладбищ в Лондоне и другими еврейскими организациями.

Внутри Украины и непосредственно на территории бывшего Бабьего Яра принципиально значимыми для МЦХ были отношения с НИМЗ. В мае — сентябре 2017 года усилиями НИМЗ и МЦХ со дна Репьяхова Яра подняли более 70 мацев — чудом уцелевших мемориальных плит и надгробий из некрополя бывшего Лукьяновского еврейского кладбища. 27 сентября 2017 — к 76-летию расстрела — эти камни разместили вдоль «Дороги скорби», которая идет от здания на улице Мельникова, 44, где располагалась контора бывшего кладбища, к «Меноре». Получился классический «Лапидарий», т. е. экспозиция образцов краткого резного письма на камне, в том числе и на надгробиях. И ровно через месяц после своего открытия — 27 октября — лапидарий подвергся нападению вандалов, после чего семь мацев оказались поверженными на землю.

19 октября 2017 года состоялось второе заседание Наблюдательного совета МЦХ, на котором были озвучены итоги работы за год и рассмотрены результаты изучения потенциальных земельных участков под строительство Мемориала с тем, чтобы избежать строительства на территории бывшего еврейского кладбища[1185]. Именно тогда, 19 октября, состоялось уже подписание «договора о компенсации» между Фуксом и тогдашним генеральным директором МЦХ Мареком Сивецем, по которому на счета Фукса были переведены 2,7 млн долларов в гривневом эквиваленте.

В тот же день руководители МЦХ встретились с премьер-министром Украины Владимиром Гройсманом, принципиально поддержавшим МЦХ и подчеркнувшим важность сохранения исторической памяти:

Считаю, что необходимо осуществить этот проект к 80-й годовщине трагедии. Важно также обеспечить открытую дискуссию и обсуждение всех вопросов, связанных с реализацией Мемориала. Наша сила в публичности, открытости и качестве[1186].

Назавтра, 20 октября 2017 года, Президент Украины подписал Указ №331/2017 «О дополнительных мерах по перспективному развитию Национального историко-мемориального заповедника “Бабий Яр”», предусматривавший создание Оргкомитета по вопросам перспективного развития НИМЗ «Бабий Яр» во главе с В. Гройсманом и И. Райниным[1187].

Именно НИМЗ стал основным представителем государства в частногосударственном партнерстве МЦХ и Украины в деле долгожданного мемориального комплекса памяти о Холокосте и трагедии в Бабьем Яре. 16 марта 2018 году оно упрочилось за счет подписания пятистороннего меморандума о сотрудничестве МЦХ с МКУ, Министерством образования Украины, Киевской мэрией и НИМЗ[1188]. А 12 декабря 2018 года Н. Щаранский, Г. Вербиленко и К. Беркоф с успехом представили проект МЦХ в Верховной Раде, на заседании Комитета по вопросам прав человека, национальных меньшинств и межнациональных отношений[1189].

Тогда же, в 2018 году, МЦХ была подхвачена — уже существовавшая в Киеве с 2004 года (каденция Кучмы) — традиция ежегодного памятования 2 августа Дня геноцида цыган — «Кали Траш»[1190]. Традиция заключалась в комбинации траурного митинга в НИМЗ, опускания траурного венка в воды Днепра на Рыбацком острове и вечере памяти «Цыганские романсы над Днепром» в Мариинском парке.

К 27 января 2019 года — Международному дню памяти жертв Холокоста — была создана передвижная информационная выставка МЦХ «Бабий Яр: грань человечности», премьерный показ которой состоялся в Парламенте Великобритании[1191].

В начале февраля 2019 года МЦХ приступил к работе над онлайн-архивом устных историй о Холокосте — масштабному проекту «Голоса. Свидетельства о Холокосте в Украине»[1192]. Задача — записать еще не зафиксированные показания жертв и очевидцев Холокоста на территории Украины[1193], а также собрать все имеющиеся устные истории в одном онлайн-архиве. Важным шагом стал договор об удаленном доступе с Fortunoff Video Archive — одним из крупнейших в мире онлайн-архивов свидетельств о Холокосте (хранится в библиотеке Йельского университета и содержит более 4000 интервью).

Осевым для всей деятельности МЦХ, несомненно, являлся архитектурный конкурс на лучший проект мемориального центра Холокоста «Бабий Яр». Он был объявлен 19 декабря 2018 года, независимым организатором была приглашена немецкая компания «[phase eins]». Конкурс чрезвычайно жесткий по времени: дедлайн — уже 31 января 2019 года!

Тем не менее результаты были озвучены уже 1 февраля на пресс-конференции в Украинском кризисном медиацентре. Всего из 165 заявок, поступивших от соискателей из 36 стран, было отобрано 10 лучших, созданных архитектурными бюро из Австрии, Дании, Нидерландов, Германии, США, Франции и Украины. Уже на 13 февраля был намечен семинар участников лонг-листа: им предстояло представить на рассмотрение жюри свои работы до 11 апреля, после чего во второй этап было отобрано 4-6 участников.

Болезненную — и хорошо знакомую нам по битвам с «Джойнт 1.0» и «Джойнт 2.0» — ситуацию вокруг границ старого еврейского кладбища рядом с территорией будущего центра прояснила Яна Баринова:

Наша организация начала подготовку к архитектурному конкурсу с исследования по определению границ еврейского кладбища, закрытого до Второй мировой войны. Мы это сделали 3 года назад в сотрудничестве с организациями, уполномоченными проводить такие исследования. Среди них израильская организация «Атра Кадиша», британская компания Committee for the Preservation of Jewish Cemeteries in Europe. Документы по результатам исследования мы передавали на рецензию картографам, консультировались с академическими украинскими институтами, представителями города и министерства культуры. Сегодня есть единое мнение о расположении еврейского кладбища. Оно заходит на участок, который в аренде у нашего фонда, и является частью мемориального пространства. Мы должны окружить его оградой, которая является составляющей конкурсного задания для архитекторов. Все это продумано, все происходит под наблюдением раввинов из Украины, Европейского союза, Израиля[1194].

3 и 4 мая состоялось заседание независимого жюри, которое определило пять лучших проектов. Они прошли во второй — он же финальный — тур архитектурного конкурса. Победителя архитектурного конкурса планировали объявить 30 июля 2019 года. Но по результатам заседания 29 июля было решено отложить объявление победителя до осени, объяснив это отсутствием некоторых членов жюри (в частности, Даниэля Либескинда) на заседании[1195].

6 сентября 2019 года жюри международного архитектурного конкурса выбрало наконец победителя. Выбрало единогласно! Победил проект архитектурного бюро «Querkraft Architekten» (Австрия) под руководством Гила Клооса в коллаборации с ландшафтно-архитектурным бюро «Kieran Fraser Landscape Design» (Австрия)[1196].

После чего произошло беспрецедентное. Новая команда МЦХ — так сказать, «МЦХ 2.0» во главе с Хржановским — самостоятельно и не имея на то полномочий, — перечеркнула это достижение бариновского «МЦХ 1.0»! Проект, победивший в трехступенчатом конкурсе, был сочтен режиссером (еще даже не арт-директором) недостаточно феноменальным. Но дело скорее всего в том, что он реально не учитывал тот нарратив, с которым шел в МЦХ Хржановский.

Основанием для пересмотра послужил отзыв Ильи Осколкова-Ценципера, основателя Московской школы архитектуры и дизайна «Стрелка». Узнав об этом, Даниэль Лебескинд хлопнул дверью и вышел из состава жюри конкурса. Хржановский же обещал обсудить все вопросы с проектом-победителем в рамках серии рабочих семинаров — с тем чтобы внести необходимые поправки к заседанию Наблюдательного совета[1197].

Это беспардонное поведение и хамское решение не только перечеркнуло всю работу команды Бариновой, но и выбило из графика, если не из-под ног, главную миссию МЦХ — скорейшую музеефикацию Бабьего Яра. Я бы сравнил такое пацанское продавливание результата в проекте априори демократическом — с пирровой «победой» президента Ельцина над российским парламентом в 1993 году: будь парламент хоть и сто раз неправ, но именно тогда и так была зачата фантомная Империя, хотя бы ее самодержцы об этом какое-то время еще и не догадывались.

Едва ли не последним шагом, осуществленным МЦХ без контроля будущего «Верховного», т.е. арт-директора, стали контакты Бариновой и Щаранского с премьер-министром Израиля Биньямином Нетаньяху, посетившим Киев — а стало быть, разумеется, и Бабий Яр, — в обществе Владимира Зеленского 19 августа 2019 года.

Весной 2016 года был создан Международный благотворительный фонд памяти «Бабий Яр», объединивший вокруг себя большинство участников «Антиджойнта». Его учредителями были ВААДУ (сопрезиденты — Андрей Адамовский и Иосиф Зисельс) и Всеукраинский еврейский совет (президент — Александр Сусленский), партнером — подразделения Киево-Могилянской академии.

Уже в 2016-2017 годах фонд поддержал несколько выставочных проектов, посвященных памяти жертв Бабьего Яра, и подписал с МКУ и НИМЗ меморандум о сотрудничестве в создании Мемориального музея памяти жертв Бабьего Яра, готовил аналогичные меморандумы с другими потенциальными спонсорами.

Оценив проектную стоимость подготовительных работ по созданию музея в 300 тыс. долларов, фонд исходил из того, что половина этой суммы будет государственной (реконструкция здания), а половина — спонсорской и направленной на разработку концепции украинского проекта комплексной мемориализации Бабьего Яра[1198].

Однако собрать требуемую сумму и на этот раз не удалось. В этом смысле перспективы МЦХ, обеспеченного финансированием, смотрелись гораздо лучше и пользовались поддержкой городских и федеральных властей.

При этом поначалу оба конкурента спокойно взаимодействовали друг с другом. Так, 9 июля 2017 года в МЦХ состоялось широкое обсуждение планов центра, с участием в том числе и Иосифа Зисельса, отметившего профессиональный подход МЦХ к проекту: «...нужно верифицировать исторические документы и показать народу правдивую и целостную историческую картину»[1199].

А 20 ноября он принял участие в обсуждении базового исторического нарратива МЦХ — критическое, но совершенно мирное участие[1200].

Тем не менее мир и идиллия продлились недолго, и самого Зисельса ни в соучредители, ни в наблюдатели, ни в операторы в проект МЦХ не позвали[1201].

Ну а коли так, то трепещите, супостаты, — ждите его в вышиванке на тропе войны!

И вскоре Иосиф действительно вышел на нее вновь. Отныне МЦХ для него — это русско-троянский проект, а главная мишень — русско-еврейские олигархи, переквалифицированные им из «еврейских бизнесменов» в «путинские шестерки». Самая же красная из тряпок — Михаил Фридман: «Фридман — рука Кремля, Фридман — друг Суркова, Фридман — ватник из Лондона, Фридман — “Русский мир”! Ату его!»

Ошую и одесную Фридмана на рисуемом Зисельсом эпическом полотне красуются олигархи Генрих Хан (под украинскими санкциями) и Павел Фукс (под русскими):

...Я не против того, чтобы российские олигархи, даже близкие к Путину, как те, о которых мы говорим, Фридман, Хан и Фукс, финансировали мемориал Бабий Яр, если это украинский проект. Но нам навязывают проект из России, и я рассматриваю его как «троянского коня». Потому что, когда Россия воюет с Украиной, когда каждый день у нас есть убитые и раненые, вы можете себе представить добрую волю, что Путин разрешит своим «шестеркам» вложить здесь 100 миллионов долларов в нужный для всех проект мемориала и музея Бабьего Яра, что никакой задней мысли нет, никакого подвоха, никакой подлости нет в таком проекте? Я вижу эту подлость, причем очень отчетливо. Я предлагаю им компромисс: хорошо, давайте тогда сделаем общий проект. Ведь кроме концепции русского проекта, есть концепция украинского проекта по развитию территории Бабьего Яра, разработанная Институтом истории Академии наук. Я предлагаю: давайте соединим два проекта, будет общее финансирование, в том числе украинское государственное, но весь контроль за важными узлами этого проекта, за концепцией, за дизайном, за воплощением в жизнь, за экспозицией будет у украинской стороны, причем украинская сторона дает 51 процент финансирования. Они не хотят. То есть они боятся контроля украинской стороны. Следовательно, это косвенно подтверждает мою идею о том, что это «троянский конь», а не проект. А любая критика его воспринимается так, что Украина до сих пор является фашистской, нацистской страной и здесь процветает антисемитизм. То есть то, что вкладывается в головы с российской пропагандой уже пять лет, начиная с Майдана.

Я говорю: зачем нам русская концепция, когда есть намного более достойная украинская концепция? Я приведу очень маленький пример, но очень характерный. Русская концепция, появившийся австрийский архитектурный проект, который получил первое место на конкурсе, предусматривает создание рва двадцатиметровой глубины — аналога Бабьего Яра — ко входу в этот музей. Есть запрет строить на этом месте религиозных авторитетов из Лондона, раввина Шлезингера, еще с 2007 года, когда и в помине не было русского проекта[1202]. Потому что, по религиозному своду законов, по Галахе, нельзя строить на еврейском кладбище. А русские это и делают, они хотят строить именно так, потому что у них 100 миллионов долларов, и им наплевать, что можно, а что нельзя, когда они могут всех купить. Украина — бедная страна, и 100 миллионов долларов здесь производят эффект разорвавшейся бомбы, у всех сразу перемыкает в голове, и у министров, и у мэра Кличко, который, кстати, не бедный человек, и все хотят постоять рядом с такой суммой. Это просто безобразие, на мой взгляд![1203]

Досталось и другим членам Наблюдательного совета МЦХ — все они, по Зисельсу, или желающие «постоять рядом с такой суммой», или «свадебные генералы», или «алиби», или «ширма»:

...Пригласили бывшего президента Польши Квасьневского, председателем наблюдательного совета Натана Щаранского, Йошку Фишера, еще каких-то известных людей, чтобы выстроить защитный частокол, ширму. Но сзади-то все равно остается Россия и Путин, и Сурков, который, по нашему убеждению, курирует этот проект, потому что они с Фридманом друзья, и потому что Путин не пустит проект осуществляться без надзора Суркова[1204].

Надо ли доказывать, что вся риторика Зисельса слеплена из одних передержек, что она недобросовестна и даже злокозненна? Чисто еврейскую мотивацию, сентимент, желание увековечить поруганную память еврейских жертв, в том числе и своих семейных, Зисельс, кажется, в принципе ни в ком, начиная с себя, не допускает. Но та же Баринова свидетельствует: олигархи ни во что не вмешивались и не пытались повлиять на политику МЦХ (впрочем, очевидно и одно «исключение» — само катапультирование Хржановского на ее место).

Сегодня украинская концепция развития территории предполагает мемориальный парк на всей территории вместе с прилегающим кладбищем. Это район кладбищ, и в этом парке предполагается создание Музея Бабьего Яра. Именно Бабьего Яра. Зачем в Украине строить музей Холокоста? По русской концепции получалось, что центром Холокоста в Европе был Бабий Яр, Киев, и дальше концентрическими кругами все расходилось, потом перекинулось на Белоруссию, на Прибалтику, на Восточную Европу, на Северный Кавказ. Такую концепцию не в состоянии понять ни один украинский ученый. Это обещали исправить, но в итоге ничего не понятно. Концепция огромная, и она не обязательна к исполнению. Нас больше пугает то, что во время войны вдруг русские нам предлагают проект мемориала в Бабьем Яру[1205].

Как видите, досталось и Научному совету МЦХ с его «Нарративом» — Зисельс прикидывается, что не понимает его структуру, а на самом деле просто поет осанну украиноцентризму, каким бы интеллектуально уязвимым тот ни выглядел. По Зисельсу, получается, что был специфически суверенный — украинский — Холокост, и поэтому, господа русские олигархи, руки прочь от нашего Бабьего Яра!

Для Гитлера же Холокост был панъевропейской операцией, а в мечтах — и глобальной. Аушвиц — это не польский, Озаричи — не белорусский, Понары — не литовский, а Змиева Балка — не русский Холокост! Он повсюду еврейский, в расовом смысле слова. В еврейском Бабьем Яру ни галахической, ни географической селекции не было, рядом с евреями-киевлянами легли в овраг и евреи-беженцы, в том числе из аннексированных частей Польши и Румынии. Немногочисленные не-евреи тоже были — члены смешанных семей и те провожающие, кто по любознательности или недомыслию зашел за кордон и не сумел вырваться назад. Шанс спастись возникал только при условии отказа, отречения от еврейства. Охотников же присоединиться к евреям в их роковой час не было!

К тому же и в других категориях жертв Бабьего Яра, в частности, у советских военнопленных, включая моряков Пинской флотилии, и у душевнобольных Павловской больницы внутренняя доля евреев среди их убитых была очень высока. Даже в «Концепции»[1206] еврейская толика обозначена как две трети: с учетом еврейских подквот в других контингентах она еще выше, но не будем пробовать уточнять — примем 2/3 за минимум.

В то же самое время уцелевшие киевские евреи — и красноармейцы, и эвакуированные — воевали (и гибли тоже!) на всех фронтах, как и спасались и спаслись по всему тылу, — кто на Урале, кто в Средней Азии, кто где-то еще на просторах огромной советской страны.

Эта бесстыдная парцеллизация Холокоста — этот «Чей Холокост? Наш!» — тогда, когда еврейская мученическая смерть 80-летней давности спекулятивно демаркируется и присваивается — как бы национализируется — для сегодняшней политической утилитарности и боротьбы — нескончаемо отвратительна!

Как отвратительна и любая другая инструментализация Холокоста, в том числе та, что продемонстрировал Порошенко в 75-ю годовщину Бабьего Яра.

Зисельсу вторит Анатолий Подольский, директор Украинского центра изучения истории Холокоста. Его в проекте МЦХ возмущает патернализм, с которым тот действует. Патернализм этот, в его глазах, — ипостасть российского империализма, поскольку своей активностью и инициативностью МЦХ служит, видите ли, упреком нашей Украине за ее 25-летнее бездействие и бесплодие в Бабьем Яру:

...Когда речь идет о финансовых источниках, когда это деньги из России, мне было очень тревожно — как историку и как гражданину. Это одна позиция. Вторая позиция — первоначальная концепция, которую сейчас уже меняют, — это такой колониальный подход к Украине. Отрицание моей страны как субъекта международного права. Мне говорили: «Смотрите, вы же ничего не сделали за 25 лет независимости для мемориализации территории Бабьего Яра!» (и не учитывались при этом три десятка памятников и мемориальный заповедник), «Мы вам построим тут "Яд Вашем" за полгода!» Если коротко — наличие российских денег, колониальный подход. Третья позиция — это сама концепция, в которой говорилось о том, что это Холокост на территории Советского Союза, в первоначальном виде даже слово «бывшего» не употреблялось. Совершенно не брался во внимание украинский исторический контекст, вообще контекст XX века. Важен и момент соучастия в преступлениях нацистов. Вначале это звучало так, что украинцы были коллаборационистами...[1207]

Пусть мы и не торопыги какие-нибудь, но мы у себя дома, и не смейте нас и наших оуновцев упрекать или учить!

Иначе как комплексом неполноценности такую реакцию назвать трудно!

В прощальном интервью Бариновой большое место занимает проблематика Научного совета и «Базового исторического нарратива» (часто просто «Нарратив»):

Основной принцип был — создать сбалансированный научный совет, в котором есть и представители Украины, и иностранные ученые, и мужчины, и женщины, и состоявшиеся историки, и начинающие исследователи.

Довольно причудливый сам по себе принцип — Ноева ковчега, что ли? Компетенции, как и богатства, имеют склонность концентрироваться, а не размазываться ровным слоем по полу, гендеру или эйджу. Чем восхищаться анкетной политкорректностью, не лучше ли было всерьез добиваться того, чтобы такие — одни из лучших в Украине и в мире — специалисты по Бабьему Яру, как Виталий Нахманович, Наталья Евстафьева и Татьяна Пастушенко, — при всем их устойчивом критицизме — все же приняли бы участие в работе совета?

Председателем Научного совета был назначен Карел Беркоф — серьезный историк из Амстердама[1208], один из ведущих, наряду с перечисленными и Александром Кругловым, специалистов по Бабьему Яру, достойный носитель традиций европейской историографии. Именно он координировал многоступенчатую и многовекторную работу авторов и рецензентов над «Нарративом». Работу, с которой, на мой взгляд, он плохо справился, о чем я еще скажу отдельно.

Признаться, еще более насторожило другое признание Яны Бариновой:

Нарратив — не просто академический документ, который гарантирует достоверность исторических фактов. Это была форма достичь некого социального договора. Это очень важно для памяти трагедии Бабьего Яра: что мы помним, как мы помним, кого мы помним, как мы говорим о тех или иных событиях[1209].

Стоп! Это что за социальный договор за такой, который важнее научных фактов? И что это за услышанные или неуслышанные стороны, претендующие на память? Оставляем калитку для популистских идей и мифов, если они целесообразны?!.. Странно.

Грош цена головокружительному бюджету без научной основы, без сформулированной, обсужденной и одобренной исторической концепции, вокруг которой, собственно, и должна была строиться вся деятельность МЦХ.

И, казалось бы, с чем-чем, а с этим у МЦХ все в полном порядке.

Уже в январе 2017 года была готова промежуточная версия нарратива, названная «На пути к разработке концепции Мемориального центра Холокоста “Бабий Яр”». В 2017 году четырежды — трижды в Киеве и раз в Берлине — проходили встречи членов Научного совета МЦХ и привлеченных ими международных научных экспертов[1210].

Последнее из таких заседаний в Киеве состоялось 7-8 февраля 2017 года[1211]. На нем обсуждался, по-видимому, промежуточный проект концепции будущего мемориала. В качестве «техзадания» историкам служил короткий документ «Миссия МЦХ».

Он был размещен на сайте МЦХ, и именно на «Миссию» реагировали 16 украинских историков[1212], обратившихся к историкам МЦХ с коллективным письмом, в котором изложили собственную позицию относительно планов МЦХ и будущего мемориализации Бабьего Яра[1213].

Это вежливое письмо-предупреждение, внешне не похожее на картель[1214], но им безусловно являющееся. Поддержав саму идею создания в Киеве Мемориала Холокоста, они формулируют тезисы своего априорного несогласия с его концепцией (даже еще толком и не зная ее!) и обозначают на будущее рубежи неизбежных дискуссий и баталий.

В тезисах этого письма затронуты практически все спорные моменты, которые скоро выплеснутся наружу.

2. Мы считаем неприемлемым возведение мемориального центра в самом Бабьем Яру или на территории одного из бывших кладбищ. На сегодня, по имеющейся информации, сооружение центра планируется именно на участке разрушенного в советское время Еврейского кладбища, что подтверждают все исторические карты.

Но МЦХ ни разу не отрицало своего уважения к галахическим установлениям, и все планы строительства Музея аккуратно избегали контуры бывшего Еврейского кладбища. Манипулятивное подбрасывание оппонентам этого «тяжелого наркотика» — кладбищенского аргумента — и само по себе граничило с недобросовестностью, но распространение этого же принципа еще и на православное кладбище — настоящий новационный шедевр.

3. Мы считаем искусственным выделение так называемого «Холокоста от пуль» из общей истории Холокоста в Европе. Если такой подход будет принят, это станет очередной попыткой на уровне исторической памяти возродить единое советское цивилизационное пространство и таким образом использовать болезненную тему Холокоста для продвижения неоимпериалистических идей «русского мира».

Здесь смущает не столько имитация недопонимания того, что реализация Холокоста была разнообразной и что «Бабий Яр» и «Аушвиц» типологически разнятся, а императивная политизация исторического вопроса, подчинение его стратегеме борьбы с «Русским миром». А то, что это тактическая имитация, вытекает из прямого противоречия этого тезиса следующим двум, не вызывающим никаких особенных возражений:

4. Украинские земли во время Второй мировой войны были оккупированы разными государствами, а преследование и уничтожение евреев происходило здесь разными способами. В частности, до четверти из 1,5 млн погибших украинских евреев были убиты в нацистских лагерях смерти на оккупированной территории Польши.

5. Поэтому мы считаем правильным посвятить будущий музей всей истории Холокоста, что поставит его на уровень мировых центров такого рода. Вместе с тем и Музей истории Холокоста в Украине должен быть вписан в контекст истории Второй мировой войны и Холокоста в Европе, что будет содействовать комплексной инкорпорации этой проблематики в новую историческую память украинского народа.

Если не вдаваться в суть «инкорпорации», то это совершено спокойные, рабочие и обсуждаемые тезисы.

И еще два тезиса украинских историков, а фактически один:

6. Еврейская трагедия превратила Бабий Яр в мировой символ Холокоста, а евреи составили свыше двух третей из 90-100 тыс. расстрелянных и похороненных здесь жертв. Вместе с тем во время нацистской оккупации Бабий Яр стал местом расстрела не только евреев, а всех, кого нацисты считали своими врагами: ромов, украинских националистов, советских военнопленных и подпольщиков, узников Сырецкого концлагеря, заложников и душевнобольных. После войны Бабий Яр стал территорией техногенной Куреневской катастрофы, а также местом борьбы за право увековечить память жертв Холокоста.

7. Поэтому мы считаем ошибочными попытки ассоциировать Бабий Яр исключительно с историей Холокоста, игнорируя другие жертвы и другие драматические моменты его истории. Такой подход лишь заострит войну памятей, которая уже много лет ведется на территории Бабьего Яра.

И снова громкий стук в открытую дверь. Ни в 2017 году, ни позже МЦХ не давал поводов сомневаться ни в игнорировании в своей концепции нееврейских жертв, ни в осознании принципиальной центральности жертв еврейских. При этом Бабий Яр в истории Холокоста имеет универсальную и уникальную глобальную коннотацию, и запихивать его сакральность в страновые, региональные или локальные рамки в высшей степени некорректно и контрпродуктивно с точки зрения и самой украинской историографии.

И, наконец, последний, восьмой, тезис:

8. Хотя история уничтожения евреев Киева, очевидно, должна стать ключевой темой Музея Бабьего Яра, мы считаем, что музей Холокоста и музей Бабьего Яра должны быть отдельными учреждениями, которые раскрывают разные аспекты и разные контексты трагической истории XX в.

Тоже вполне обсуждаемый, рабочий момент.

До известной степени ответом на обращение украинских историков стало публичное обсуждение первой версии «Нарратива» 21 ноября 2017 года в Национальном университете имени Т.Г. Шевченко, в котором приняли участие многие подписанты письма историков и которое вел один из них, заведующий факультетом истории этого университета, Иван Патриляк[1215].

Первым тогда слово взял В. Вятрович: нарратив, по его мнению, расфокусирован и нуждается в доработке — он хорошо вписан в историю Холокоста и Бабьего Яра, а надо бы — в историю Украины. Согласно Александру Лысенко, нарратив аморфен и неполон: к тому же совершенно непонятно, как опрокинуть его в музейность.

Жестче всех тогда выступил Нахманович. Не нарратив сам по себе важен, а то, что будет сделано на его основе, — Музей. И именно про это — в нарративе ни слова: мол, дальше — дело экспозиционеров. Анализ причин Холокоста неполон и неудовлетворителен: абстрактным антисемитизмом Холокост не объяснить. Почему такая «забота» о Сталине? Складывается впечатление, что нарратив написан на основе одной лишь «Черной книги», что это как бы нарратив от ЕАК. «Но сейчас другое время, — завершил Нахманович, — и поэтому обсуждаемый Нарратив, безусловно, прокремлевский!»

По Зисельсу, пропущены такие важные вещи, как отношение к коммунизму, как тотальная агрессия большевиков и их тотальная ложь: ведь зверства Большого Террора имели место до зверств оккупации, подготавливая тем самым и самый режим зверств. Поэтому за Холокост ответственен и СССР (sic!). С термином «коллаборационизм» тоже следует обходиться осторожней: разве житель Львова, не проживший в СССР и двух лет, может быть по отношению к СССР коллаборационистом? И что это за концентрическая структура: тогда что — Украина — главный центр Холокоста?

За разработчиков, названных первопроходцами, заступился раввин Блайх. Вписывать историю Холокоста в историю Украины, по его словам, затруднительно, ибо таковой истории все еще нет. «Самый большой враг хорошего, — заключил он, — это лучшее: эх, скорей бы музей!»

К этому — и очень эмоционально — присоединился Борис Забарко, председатель Всеукраинской ассоциации евреев — бывших узников гетто и нацистских концлагерей:

Мы последнее поколение евреев, выживших на Украине в Холокосте. Мы ждем, ждем и ждем, хотим увидеть музей. В 2001 году заболтали попытку, в 2011 году снова ничего не получилось. Сейчас третья попытка. Не надо специально вписывать Холокост в украинскую историю, а надо — построить музей при нашей жизни! Не надо политики, «русский след» и так далее. Упаси нас бог заболтать опять!

Что ж, ясное и выстраданное заявление!

Эстафету от Забарко подхватил Феликс Левитас, однофамилец Ильи Левитаса. Поблагодарив МЦХ за огромную проделанную работу, он поддержал Забарко: «Хорошо бы ускориться с музеем. Не хотелось бы еще одного дежавю!» Вместе с тем он поддержал и Вятровича — в том, что проблема Бабьего Яра должна быть вписана в украинский нарратив. Привел в пример памятник 1976 года: его основной образ, в интерпретации Левитаса, — украинская женщина с ребенком — это символ побед и поражений Украины!

По мнению Николая Княжицкого, нужно два отдельных музея — «Музей Бабьего Яра» и «Музей европейского Холокоста», а по мнению Татьяны Пастушенко — нельзя заканчивать 1945 годом: где же тогда диссиденты и где

Эйхман? Нарратив, по ее мнению, должен быть не хронологической линией, а спиралью, нанизанной на нее[1216].

Микола Боровик одобрил работу в целом, но советовал переформатировать структуру. Нужен не киевский, а общеукраинский музей Холокоста, охватывающий и Харьков, и Богдановку. По Леониду Финбергу, маловато про богатую историю евреев Украины, ее не заменит история одного только Холокоста. И зачем нам говорить о Холокосте в Литве, о котором мы мало знаем, или о Холокосте в России, с которой мы воюем? По мнению Ю. Смилянской, недостаточно сказано о памяти, а по мнению С. Дяк из Львова, уж больно сухо и напоминает реферат диссертации. И еще: не провалиться бы в европоцентризм!

В конце выступили присутствовавшие в зале представители авторского коллектива. Выделю слова К. Струве: «Коллеги, не надо бояться “перегиба” в показе роли украинцев в Холокосте!» Закруглил все, не без иронии, ведущий: «Дорогу осилит идущий. Призываю осмыслить все сказанное. И давайте соберемся для обсуждения того Великого Нарратива, который всех устроит». То бишь: коллеги, хорош — больше не собираемся!

Как бы то ни было, но спустя неполный год, в октябре 2018 года, на сайте МЦХ появился обновленный продукт — «Базовый исторический нарратив мемориального центра Холокоста “Бабий Яр”»[1217]. Это в итоге довольно объемное (14 авторских листов) коллективное научное произведение, разработанное в 2017-2018 годах под руководством Карела Беркофа. Авторский коллектив насчитывал 16 ученых[1218], еще 16 человек давали на него письменные отзывы[1219].

Будем считать, что этот отзыв — семнадцатый: с моей точки зрения, высокой своей миссии — быть научной основой всей деятельности МЦХ — этот «Нарратив» решительно не соответствует.

Прежде всего смущает необъяснимая и ничем не оправданная двойная анонимизация текста — авторская и историографическая. Персональная — авторская или соавторская — ответственность нигде и никак не обозначена, что для научного произведения по меньшей мере странно. Еще более удивительна тотальная «анонимизация» самого историографического субстрата, на котором покоится «Нарратив» как произведение, претендующее на научность: в нем нет ни единой (sic!) ссылки на источники — ни на научную литературу, ни на архивы!

Впрочем, можно себе вообразить, почему К. Беркоф и его соавторы предпочли от этого уклониться: литература о Холокосте настолько обширна, что ее полноформатный, по западным стандартам, учет и отражение неизбежно раздули бы объемы «Нарратива» до необозримости и неудобоваримости.

Между тем Холокост как научная проблема историографически не монолитен, он содержит в себе немало эмпирически непроясненных и, что в данном случае особенно важно, концептуально спорных и дискутируемых моментов. Это делает их игнорирование в «Нарративе» очень серьезным недостатком: «С кем вы, мастера культуры?!..», так сказать. Но не ищите в нем хотя бы указания на дискуссионность: ссылок, повторюсь, ни одной!

Анонимизация историографии возымела два пренеприятных следствия.

Первое. Ложное впечатление о том, что «Нарратив» — это канон, заведомо и наверняка вобравший в себя все самое главное в науке о Холокосте и отбросивший все второстепенное или сомнительное. Но это точно не так. На самом деле «Нарратив» — довольно неровный и внутренне противоречивый текст, в котором хорошо видны «швы» между вкладами разных, хоть и не названных авторов.

Второе. Такой подход смазывает содержащиеся в «Нарративе» конкретные фактографические ошибки и неточности, которых, в сущности, несложно было избежать. Например, отнесение отмены режимной дискриминации российского еврейства к февралю 1917 года, тогда как на самом деле указ Временного правительства вышел 20 марта (опубликован 21 марта), а по новому стилю это и вовсе апрель. А ведь отмена черты оседлости — не такая уж пустяшная и для киевских евреев дата!

Серьезные возражения вызывает и терминология. Например, «рóмы» в качестве эвфемизма «цыган»:

Ромы являются традиционно (однако далеко не всегда в современные времена) кочевой этнической группой, происходящей из Индийского субконтинента. Под этим названием они известны в современном англоязычном дискурсе, хотя не все ромы применяют это слово. Экзонимы Gypsy, Zigeuner (традиционный немецкий, который также использовался нацистами) и цыгане отражают пристрастность и невежество окружающего их общества.

Такая инфильтрация мейнстрима западной политкорректности в научную среду довольно спорна и весьма опасна. Да, действительно, современные общественные организации цыган в Германии (возможно, и в других западных странах, но точно не во Франции и не в Восточной Европе, например) рассматривают термин «цыгане» как некошерный, коль скоро им активно пользовались национал-социалисты. Но им пользовались и до нацистов, пользуются им и сейчас в большинстве стран. В качестве альтернативы в той же Германии предлагается комбинация «синти и рóма» (это два самых крупных цыганских субэтноса). На каком-то этапе «синти» отпали, и в качестве универсального эквивалента «цыган» остались — «Рóма»[1220].

В этом их поддержали (точнее, этому не стали перечить) правительственные и международные организации, но категорически не поддержали ученые — историки, этнографы, антропологи, продолжающие пользоваться традиционной терминологией. Оставим в стороне неуклюжесть звучания слова «Рома» и его броскую омонимию, особенно в славянских языках. Семантически отказ от «цыган» и их замена «ромами» — то же самое, как если «евреев» величать «ашкеназами», тем самым попутно игнорируя «сефардов», «бухари», «крымчаков» и т.д.[1221] Польским евреям почему-то не приходит в голову потребовать от человечества отказаться по схожим мотивам от слова «жид», являющегося основным для обозначения польских евреев, но в более восточных славянских языках имеющего отчетливую антисемитскую коннотацию.

С проблематикой ложно понятой политкорректности граничит и еще один — и куда более принципиальный — момент. Это ощутимое по всему тексту «Нарратива» желание максимально смягчить проблематику украинского соучастия в Холокосте на Украине, в том числе и в случае Бабьего Яра. Последовательность и степень, с какими это проводится в «Нарративе», такова, что это уже не деликатно-дипломатический реверанс в сторону сегодняшнего молодого украинского национализма, а недопустимый крен в сторону неравноправного историографического сосуществования с ним, а точнее под ним. Когда вся команда МЦХ и так заряжена пониманием всемирно-исторической необходимости украиноцентризма и приоритетности интересов украинской идентичности, тогда уже никакой внешний «Вятрович» не будет нужен! Между тем в «Нарративе» нет ни слова о прямом участии ОУН в Холокосте, и это тем удивительней, что в авторском коллективе мы видим и Д.-П. Химку, крупнейшего специалиста по этому сюжету.

Названная «деликатность» проявляется подчас и довольно причудливо: так, сознательно работая с разными масштабами Холокоста, «Нарратив» де-факто игнорирует такой его реальный уровень, как общесоветский (т. е. масштаб СССР), что приводит к досадным неточностям и передержкам.

Противопоставление восточноевропейского Холокоста западноевропейскому как основанному на депортации сильно упрощено и на выходе искажает суть дела. Не следует забывать, что: а) в лагеря уничтожения (в терминологии «Нарратива» — «дальний Холокост») время от времени отправляли и с территории СССР — и не только с территории бывших польских земель, аннексированных СССР, в том числе из Галиции, но и из Минска, например; б) среди «локальных» жертв было немало евреев-беженцев из более западных районов и в) для польских евреев плечи депортации были довольно короткими, а в местах назначения их, как правило, ждала не ликвидация, а селекция.

В абзаце, посвященном советским военнопленным-евреям, странно было встретить такое утверждение: «По меньшей мере 50000 жертв были евреями». В свое время я установил и многажды опубликовал (с пояснениями), что было их не менее 80-85 тыс. чел. (а новейшие исследования показывают, что их было еще больше). Тогда почему же в «Нарративе» — 50 тысяч? Вариантов ответа два, и оба неприятные: или незнание — или игнорирование[1222].

Необычайно слабы, чтобы не сказать провальны, подглавки о военнопленных и об остарбайтерах — и это при том, что в авторском и рецензентском коллективах значатся подлинные специалисты в этих вопросах! Крайне поверхностны и страницы о положении евреев в послевоенном Киеве: историографически этот сюжет действительно разработан слабо, но серьезные материалы и публикации все же имеются.

Зато к удачам «Нарратива» я бы отнес попытку синхронизации событий Холокоста на разных территориях Восточной Европы, в частности бывшей Польши и оккупированных областей СССР: те глобальные и континентальные представления о Холокосте, которые нам оставил Рауль Хильберг в своем монументальном исследовании «Уничтожение европейских евреев» (1961), отнюдь не догма, накопилось немало фактографии, способной серьезно уточнить или дополнить эту общую картину.

Удручает, впрочем, удивительная поверхностность собственно анализа, в частности, демографических данных. Так, констатируя, что как в 1926, так и в 1939 годах в УССР проживало более 1,5 млн евреев, авторы не отмечают, что за межпереписной период число евреев в УССР и БССР уменьшилось (и произошло это главным образом из-за массовой еврейской миграции в Москву, Ленинград и другие индустриальные центры РСФСР). Тем характернее, что общеукраинский тренд еврейской «депопуляции» на Киев не распространялся.

Пропущен (а скорее проигнорирован) такой центральный для предыстории Холокоста эпизод, как письмо начальника Переселенческого управления при СНК СССР Е. И. Чекменева председателю Совета Народных Комиссаров В. М. Молотову от 9 февраля 1940 года. Вот его полный текст:

Переселенческим управлением при СНК СССР получены два письма от Берлинского и Венского переселенческих бюро по вопросу организации переселения еврейского населения из Германии в СССР — конкретно в Биробиджан и Западную Украину.

По соглашению Правительства СССР с Германией об эвакуации населения, на территорию СССР эвакуируются лишь украинцы, белорусы, русины и русские.

Считаем, что предложения указанных переселенческих бюро не могут быть приняты... Начальник Переселенческого Управления при СНК СССР Чекменев[1223].

«Нарратив» заканчивается наивным и прекраснодушным текстом, названным не без патетики: «Холокост как вызов». Это манифест той однобокой интерпретации Холокоста, которая свойственна современной западной традиции. Она с пониманием относится даже к такому тезису, что «присутствие» Холокоста в сегодняшней политической повестке передозировано. И это — при том что авторы «Нарратива» сами участвуют в проекте мемориализации Бабьего Яра — места, где уже десятилетия тому назад, казалось бы, не мог не возникнуть мемориал, но где его нет до сих пор! Впрочем, прикладной аспект — мостик к музеефикации — в «Нарративе» вчистую отсутствует, что для программатического документа МЦХ совершенно неприемлемо.

Неуместным довеском к той же повестке является тема коммунистических преступлений — еще один вклад «украиноцентризма» в «Нарратив». Коммунистическая система преступна и бесчеловечна, но не геноцидальна: разница между ней и национал-социализмом такая же, как между советскими и немецкими депортациями. В советском случае это жестокие и необоснованные репрессии, заедающие жизнь, но не отнимающие право на нее, в немецком — это тотальная ликвидация еврейского этноса. Сравнивать национал-социалистическую и коммунистическую диктатуры и правомерно, и необходимо, но не понимать и всю разницу между ними — как минимум ненаучно.

Фацит. В своем нынешнем виде «Нарратив», к сожалению, НЕ соответствует своей миссии — быть «базовым нарративом», т. е. прожектором, дающим разработчикам МЦХ твердую историческую базу и освещающим своим уверенным лучом буквально все, с чем столкнутся эти разработчики в своей деятельности, — от политического контекста в Украине и вопросов архитектуры и строительства мемориального комплекса до вопросов формирования научного архива и музейной экспозиции.

Вместе с тем «Нарратив» по-прежнему используется МЦХ в качестве официальной доктрины и научной основы проекта. Используется безоговорочно, но сугубо номинально и формально. И в этом — та конструктивная фальшь и та концептуальная коррозия, что разъедает проект и угрожает не только чистоте его линий, но и элементарной остойчивости.

Тем не менее «Нарратив» задал определенную структуру и создал тот интеллектуальный каркас, на основе которых он вполне мог бы быть серьезно доработан и качественно улучшен.

В качестве альтернативы «Нарративу» выступает «Концепция комплексного развития (мемориализации) Бабьего Яра с расширением границ национального историко-мемориального заповедника “Бабий Яр”» (далее «Концепция»). Она была опубликована под тремя грифами — МКУ, Института истории Украины Национальной академии наук Украины (НИУ НАНУ) и НИМЗ[1224].

На «Концепцию» поступило около 50 различных отзывов и рецензий, как от украинских, так и от заграничных экспертов[1225]. В своем нынешнем виде «Концепция» датирована июнем 2019 года, в ней учтены полученные к этому времени замечания[1226]. Во многом она восходит к той концепции, которую еще в середине 2000-х годов разрабатывал и пропагандировал Виталий Нахманович.

«Концепция» содержит общую характеристику Бабьего Яра «как одного из наиболее трагических и запоминающихся символов Холокоста». Вместе с тем Бабий Яр «имеет ряд существенных отличий от других мест массового уничтожения евреев нацистами во время Второй мировой войны». Особенность эта... в том, что в годы оккупации Киева 1941-1943 гг. этот овраг стал «местом уничтожения и захоронения не только евреев, но и других групп, которые стали жертвами нацистских преследований по расовым, политическим и другим мотивам: ромов, украинских националистов, коммунистов, советских военнопленных, душевнобольных, гражданских заложников, украинских и советских подпольщиков, заключенных Сырецкого концлагеря. Они составляли почти треть от общего количества около 90-100 тыс. жертв Бабьего Яра, киевлян и жителей других регионов Украины».

В качестве еще одной категории жертв Бабьего Яра авторы, не моргнув, предлагают учитывать и погибших в Куреневской техногенной катастрофе 1961 года.

Представления о комплексности и поликонтингентности нацистских преступлений, совершенных в Бабьем Яре, как и включение периода Второй мировой войны в более широкие временные контексты сами по себе корректны и даже тривиальны, но уникальным на фоне других очагов Холокоста делают Бабий Яр все же не они.

Действительно, четыре из шести расположенных на территории современной Польши лагерей смерти — Собибор, Треблинка, Белжец и Хелмно — были специализированы на убийстве исключительно евреев. Но и в Аушвице, и в Майданеке — так же как и в Бабьем Яру — содержались и уничтожались с помощью отравляющих газов разнообразные контингенты — не только евреи, составлявшие, правда (и тоже как в Бабьем Яру!) подавляющее большинство, но и поляки, цыгане и советские военнопленные. То же можно сказать и о других местах массового уничтожения евреев на территории бывшего СССР (главным образом посредством расстрелов, но в некоторых случаях и отравлением выхлопными газами в «газвагенах»), в частности в Вильнюсе, Каунасе, Риге, Минске, Львове, Харькове, Ростове-на-Дону, Таганроге и др.

Соответствующие мемориалы и музеи существуют в Аушвице и в Майданеке уже более 70 лет, причем в первое время и там отмечались как завышенные оценки общей численности жертв, так и тренд на преуменьшение или тенденциозное замалчивание еврейской «квоты» в трагедийности этих мест. Это можно охарактеризовать как своего рода синдром «младонационализма», но в целом такое давление политики на историю со временем было преодолено, а значит, оно и сейчас преодолимо. В России в местах массовых расстрелов евреев никакой «конкуренции» с ними за «первенство» по массовости или по символической значимости не встречается, за исключением элементарно антисемитского кейса Змиёвской Балки в Ростове-на-Дону[1227].

Во-вторых, авторы «Концепции» акцентируют внимание не столько на сложности состава и поликонтингентности жертв как таковых, сколько на поликонтингентности памяти об этих жертвах. И они совершенно правы, когда пишут о Бабьем Яре как о «месте постоянного столкновения между общественностью, прежде всего еврейской, а также украинской и русской, которая стремилась достойно увековечить память жертв Холокоста с одной стороны, и властью, которая сначала старалась вообще уничтожить сам яр и память о его жертвах, а со временем настойчиво превращала его в составляющую мифа о “безымянных жертвах” из числа военнопленных и “мирных советских граждан” — с другой».

Тем более правы они и тогда, когда отмежевываются от «попыток определенных маргинальных групп отрицать в целом трагедию Бабьего Яра и представить ее в виде еврейского мифа».

Эта советская мифологема объединяла через ее неприятие и отрицание различные группы ее противников — «украинскую», «русскую» и «еврейскую».

Но при переходе к постсоветскому периоду авторы не замечают — или делают вид, что не замечают, — того существенного обстоятельства, что произошла перегруппировка сил, и при этом у разных контингентов радикально поменялся их статус. Один из контингентов — а именно украинская национально ориентированная общественность — оказался в роли тех, кому он до этого, плечом к плечу с общественностью еврейской и русской, противостоял. И если и не занял место номинальной «власти» в этой констелляции, то осознанно стремился занять это место и диктовать всем остальным, включая евреев, свою политическую волю и концептуальность.

При президентах Украины Ющенко и Порошенко эти стремления и надежды украинской общественности практически уже оправдывались, но при других этого не происходило. В то же время ощущение причастности в этом диалоге именно к государству и к власти, а не к общественности, однажды возобладав, более не проходит. Все это, к сожалению, вело — и привело — к расколу интересов между вчерашними союзниками и к претензии, метафорически выражаясь, «украинской партии» (и примкнувшей к ней части «еврейской» — той, которую злые языки саркастически, но заслуженно называют «Евреи за Бандеру»[1228]), на доминирование во всем, а в вопросах исторической памяти — особенно.

По состоянию на сегодняшний день Бабий Яр и близлежащий некрополь — это преимущественно неблагоустроенное пространство общественного парка и лесопарковой зоны, где в хаотичном порядке установлены 31 памятник, памятный знак, а также их группы, не составляющие никакого архитектурного и ландшафтного ансамбля. Количество этих памятных знаков увеличивается практически ежегодно. Еще свободная от застройки территория Бабьего Яра и исторического некрополя преимущественно входит в состав Национального историко-мемориального заповедника «Бабий Яр», Лукьяновского государственного историко-мемориального заповедника, который включает также Военное кладбище, парк-памятку садово-паркового искусства «Кирилловский Гай» и объект природно-заповедного фонда «Репьяхов Яр». Сейчас общественная и государственная инициатива перешла от установки отдельных памятников к проектам создания музеев, больших мемориальных комплексов, а также полному или частичному упорядочению мемориального пространства. Следует отметить, что до сих пор в Киеве не работает ни один отдельный музей или постоянная экспозиция в каком-либо из музеев, которые были бы посвящены истории и трагедии Бабьего Яра.

Далее в «Концепции» перечисляются причины столь неблагополучного состояния и бытования Бабьего Яра как исторического места. Они сгруппированы по субъектам интересов, причем под «государством и обществом» явно подразумеваются некий союз украинского государства и национально озабоченной части украинского общества:

Со стороны государства и гражданского общества это: отсутствие осознания собственной исторической ответственности за память о Бабьем Яре как символическом пространстве памяти общеукраинского и мирового уровня; отсутствие комплексного подхода к увековечиванию памяти и обустройству мемориального пространства; восприятие Бабьего Яра как места исключительно трагедий этнических меньшинств, прежде всего еврейского; попытки маргинальных политических групп опровергнуть трагедию Бабьего Яра, прежде всего ее еврейскую составляющую.

Со стороны еврейского сообщества это: стремление к эксклюзивной памяти о трагедии Бабьего Яра, как обратная реакция на советскую политику замалчивания еврейской трагедии; культивирование памяти о Бабьем Яре и Холокосте, прежде всего, через возложение ответственности на другие народы, в частности на украинцев, как средство предотвращения антисемитизма и антисионизма; стремление к символической «приватизации» мемориального пространства через возведение масштабных общинных сооружений как средство демонстрации исторического триумфа над нацизмом и антисемитизмом.

Со стороны других сообществ, прежде всего украинцев, ромов, киевлян, православных, это: стремление к отделенной эксклюзивной памяти о собственной трагедии времен войны в контексте конкуренции памяти.

Со стороны всех заинтересованных сторон это: отсутствие собственной внутренней потребности в создании инклюзивной модели общей памяти, даже при искренней готовности увековечивать память о «чужих» трагедиях; нехватка осознания абсолютной моральной недопустимости любого строительства на территории расстрелов и погребений.

В процитированном фрагменте хорошо видны как минимум два досадных тренда, или упрека.

Первый: стремление к сакральной монополизации Бабьего Яра. При этом приписывается оно не современному «государству и обществу», а «евреям» (формулировка в «Концепции»: «восприятие Бабьего Яра как места исключительно трагедий этнических меньшинств, прежде всего еврейского»). Приписывается несмотря на то, что в самой цитате отчетливо виден де-факто консенсус: основным контингентом-жертвой этого места были и остаются евреи. Даже если бы причастность тех же оуновцев к Бабьему Яру (их расстрел или захоронение в этом районе) были бы доказанными, то это не только не поставило бы их в тот же ряд, что и евреев, а являло бы собой попытку «релятивизации преступления, уравнивания жертв и палачей, которые сами стали жертвами»[1229].

И второй: упрек еврейской «партии» в претензии на эксклюзивность и чуть ли не на монопольность коммеморации. Что однозначно несправедливо и недобросовестно: еврейская сакральная коннотация Бабьего Яра всегда — ВСЕГДА! — подразумевала учет и коммеморативный охват и всех других категорий жертв этого места — на базе вышеназванного консенсуса.

Собственно говоря, «Концепция» — не что иное, как манифест неготовности не на словах, а на деле признать этот консенсус. Явленное в нем упрямое нежелание «уступить» еврейству лидерство даже в этом столь ими выстраданном вопросе и на столь сакральном для них месте просто поразительно!

В заслугу «Концепции» следует поставить обоснование и характеристику базового понятия «Мемориальное пространство», или «Мемориальное пространство Бабьего Яра» (далее МПБЯ). Оно синтезирует некое топографическое единство места трагедии как такового и сложившихся на местности или в ближайшей окрестности коммеморативных практик разных контингентов жертв.

МПБЯ, согласно «Концепции», многослойно. Оно включает памятники, связанные с разными периодами истории Бабьего Яра, как то территорию существующих и уничтоженных кладбищ с историческими сооружениями (Кирилловского православного, Лукьяновского, Еврейского, Магометанского, Караимского, Братского, немецких военнопленных, Военного), зону расстрелов во время нацистской оккупации; территорию отделения лагеря для советских военнопленных на стадионе «Зенит» (современный стадион «Старт»), где были заключены евреи, коммунисты и политработники; путь евреев к месту расстрела 29 сентября 1941 года; бывшие гаражи танкоремонтного хозяйства, где удерживали евреев ночью перед смертной казнью; территорию бывшего Сырецкого лагеря для немецких военнопленных; территорию и исторические сооружения психиатрической больницы им. И.П. Павлова[1230]; зону Куреневской катастрофы 13 марта 1961 года в Бабьем Яру и на территории трамвайного депо им. Л. Б. Красина (современное Подольское трамвайное депо); все памятники и памятные знаки, связанные с историей Бабьего Яра.

«Концепция» исходит из общей оценки количества жертв Бабьего Яра в 90-100 тыс. чел., из которых на евреев приходится приблизительно 2/3. На самом деле общая еврейская квота была ощутимо выше уже потому, что во всех перечисленных как нееврейские контингентах была своя существенная еврейская часть (кроме разве что цыган и оуновцев, общий счет жертв у которых шел на десятки, максимум на сотни человек).

Утверждения о степени участия или неучастия украинских коллаборантов в расстрелах 29-30 сентября воспринимаются сегодня как чуть ли не самые чувствительные и центральные в историографии, хотя поколебать фактографию этого участия решительно нечем. Тем не менее на протяжении всей «Концепции», пусть и с разной степенью нажима, проводится лукавый тезис о некоей равновесности и равнозначности всех жертв-контингентов.

Нет, это не пресловутые «мирные советские граждане» из арсенала советской пропаганды, это реально структурированное множество, все элементы которого, однако, предлагается воспринимать как теоретически равнозначимые. Практически, в плане реальной мемориализации трагедии, это выливается в доминантный перевес, наблюдающийся именно у нееврейских контингентов: из 31 памятника или памятного знака, уже установленных в МПБЯ, на памятники евреям или хотя бы частично им приходится от силы четыре-пять.

Но даже «равновесности» и, соответственно, «равноправности» этих контингентов авторам подчас кажется недостаточно. «Концепция» нарочито украиноцентрична, и такая оптика неизбежно сбивается на разного рода аберрации. Так, может даже сложиться ложное впечатление о том, что в годы войны Украина существовала не как союзная республика в составе СССР, а как автономное государство, самостоятельно противостоявшее немецкому агрессору.

Но это не так, и 70-летний период советской власти как масштабного политического проекта и эксперимента несводим ко временной «безгосударственности» Украины-колонии в условиях СССР-империи, несводим к издержкам коммунизма, походя приравниваемого к национал-социализму с его «издержками». К столь примитивной идеологеме реально сложную историю Украины в 1921-1991 годах никак не свести.

«Концепция» не только поликонтингентна, но и полимасштабна, и это хорошо. Но сама линейка масштабов очень странна: «Запад» — «Германия» — «Украина» — «евреи». А где же уровень СССР? Допустимо ли историку его не замечать или через него перепрыгивать?[1231]

Действительность же была в том, что пространством судеб граждан СССР, в том числе евреев, была вся территория страны, а не только западная ее часть, оккупированная немцами. Десятки и сотни тысяч еврейских (как и нееврейских) жителей Киева и Украины, как и Белоруссии и РСФСР, так или иначе эвакуировались на восток страны, благодаря чему и спаслись от Холокоста.

При этом в разных масштабах разные понятия и срабатывают по-разному. Так, на уровне истории Германии «немецкий антисемитизм» смело называется по имени, а на уровне истории Украины антисемитизм не называется по имени, и его вроде и нет. Так не было или был?

Та же оптика заставляет авторов встраивать еврейский ад Бабьего Яра не в глобальную общечеловеческую или еврейскую историю, а в односторонне актуальный украинский нарратив. Такая искусственность портит общее впечатление от интересной и ценной попытки куда больше, чем любые отдельные неточности[1232].

Согласно «Концепции», «Украинский музей Холокоста» и «Музей памяти жертв Бабьего Яра» будут представлять единый архитектурный комплекс. Место расстрелов 1941-1943 годов должно стать центром ландшафтного планирования будущего мемориального парка и смысловым стрежнем всего мемориального комплекса.

МПБЯ включает в себя мемориальный парк «Бабий Яр — Дорогожицкий некрополь» — своего рода природный контекст и природное продолжение экспозиций двух входящих в МПБЯ музеев — «Мемориального музея Бабьего Яра» и «Украинского музея Холокоста». Второму дозволяется сконцентрироваться на евреях, а первый должен представлять украинскую историческую память о Холокосте и не только о нем: тематически они «пересекаются» лишь на событиях 29-30 сентября 1941 года. Для первого предусмотрено небольшое помещение (контора бывшего Еврейского — sic! — кладбища), помещения для второго — нет.

Проблематичной является и установка на расширительность привлекаемых нарративов, в том числе и вовсе не имеющих к МПБЯ прямого отношения. Например, «историческое и культурное наследие украинского государства» или «памяти жертв советского режимов». В последнем случае непонятно даже то, кто, собственно, может иметься в виду — жертвы Куреневской техногенной катастрофы? Или все жители УССР на основании прискорбного факта их проживания в СССР?

В настоящее время в Киеве уже существует музейный комплекс, посвященный отдельно Голодомору. Легко можно себе представить и музей, посвященный Большому террору, депортациям и другим преступлениям СССР на Украине, но встраивать всю эту повестку в проблематику Холокоста и других преступлений немецкого национал-социализма определенно не стоит. Тем более что причинно-следственная связка «Холокост за Голодомор» до сих пор полощется на штандартах антисемитов-националистов попроще.

То же касается и господствующих идеологем, например, некоего особого украинского взгляда на Холокост. Так, авторы утверждают:

Особенностью формирования украинской политической нации является длительный период безгосударственности, в частности, господство советского тоталитарного режима... Сегодня 95% граждан исповедуют политическую, а не этническую самоидентификацию.

Между тем то, что это явно не так, включая и названную цифру, наглядно демонстрирует и сама «Концепция» с ее установкой на идеологизацию и политизацию истории. В этом смысле она ничем, собственно, не отличается в лучшую сторону от проклинаемых в ней ровно за это же самое советских идеологов-империалистов.

В «Концепции» немало здравых понятий и идей, их можно и обсуждать, и использовать при мемориализации Бабьего Яра. Но зацикленность «Концепции» на идеологемах и сомнительно-лукавых нарративах делает ее в целом непрактикабельной. И живо напоминает собой эксцессы «младонационализма» в музеефикации Холокоста на территории послевоенной Польши, в частности в Освенциме.

Напомню, что душой и мотором «Концепции» был Виталий Нахманович: это его официальное и как бы служебное кредо. Но есть у него и личная концепция, развернутая в пространном интервью сайту Международного мемориального благотворительного фонда «Бабий Яр». Это тот же самый нарратив, только высказанный гораздо откровеннее и радикальней[1233]:

...Поэтому имеем два вопроса: первый — место Холокоста в исторической памяти Украины по сравнению с Европой, второй — символика Бабьего Яра и место в ней Холокоста. А на самом деле главный вопрос — зачем Украине вообще обо всем этом помнить?.. Давайте откровенно. Про Бабий Яр и Холокост в Украине вспоминают 29 сентября. Сейчас начали еще вспоминать немножко 27 января, в Международный день памяти жертв Холокоста. Это у нас такая дата, как в советских отрывных календарях. Прожили, оторвали день, забыли. Это значит, что нет актуальной памяти. И дальше этот вызов будет только нарастать. Люди уходят, а большинство знает эту историю по рассказам родителей или дедушек с бабушками и плохо себя с этим соотносит.

Иными словами: не мешайте памяти о Холокосте кануть в Лету вслед за уже канувшей туда памятью о погромах! Отрывной календарь, роняющий свои листы в те же воды? Искренне, бессовестно, цинично.

Продолжим цитату:

Историческая память — это ведь не знание истории, а некая преемственность, понимание себя как народа: кто мы, откуда пришли и куда хотим идти, какое наше место в мире, чего хотели столетиями своего существования. Значит, первый вопрос: какое место Бабьего Яра и Холокоста в исторической памяти украинского народа и нужно ли это украинцам?

Очень распространено мнение, что это сугубо еврейская память. Да, у евреев была большая трагедия, мы сочувствуем и так далее... Вы же не думаете, что евреи в Израиле особо помнят о Голодоморе? Голодомор — это украинская трагедия, Холокост — еврейская. Среди украинцев и евреев очень много людей, которые хотят, чтобы все было строго раздельно. Когда начинаешь говорить, что во время Холокоста гибли не только евреи, а во время Голодомора не только украинцы, это воспринимается в штыки.

То есть — надо додавить или догнобить евреев до того, чтобы их или не было, или чтобы они хотя бы не помнили? То же, что у Зисельса с Тетиевым: давайте объединять, а не разъединять. Что ж, при такой парадигме и погромы, и Холокост имеют прямой смысл! Убей, а после добейся, чтобы убийство признали неслучившимся! Или терпеливо дождись, когда его и без насилия забудут, словно упавший в Лету отрывной лист.

Нахманович продолжает и, еще более снижая планку аргументации, отсылает к сомнительному в культурологическом контексте авторитету Каспара Уайнбергера, экс-министра обороны США:

...Россия не является частью западной цивилизации, потому что она не пережила Возрождения, Реформации и Просвещения. Украина с середины XVII века начинает входить в этот мир, а там действительно шла совершенно другая история. Не было ни либерализма, ни гуманизма. Даже как идеи. Поэтому, ну, Холокост. И десяти лет не прошло со времен Голодомора, а 1937-й был четыре года назад, недавно депортировали поляков, греков, немцев. Все устлано миллионами трупов. А что, после Холокоста прекратился террор? Нет, опять голод 1947-го, депортации крымских татар и народов Северного Кавказа. Евреев не успели депортировать — помер товарищ Сталин. Поэтому, да, Холокост — это страшно, но чем он отличается от всего остального?

Это уже абсолютная атрофия и чувствования, и понимания, да и знания тоже.

Да и зачем знание, если на одни и те же исторические реалии можно, по желанию заказчика, надевать разные мифы-одежды, точнее минимифы:

Тут я возвращусь к мысли, что история Бабьего Яра началась до расстрела евреев и продолжается сегодня. Все конфликты по поводу памяти Бабьего Яра — это отображение конфликтов, которые носит в себе Украина.

У нас в стране разные модели памяти, потому что разное видение будущего. Если вы хотите жить вместе с РФ в одном пространстве, будете вспоминать Великую Отечественную войну. Если хотите строить национальное государство — борьбу УПА. А если интегрироваться с Европой — Холокост. Это все было, но акценты расставляются под разные модели будущего. Историческая память — это же всегда миф. Не в смысле выдумка, а просто очень упрощенная и сокращенная история. Вы знаете мало, но это ключевые вещи для вас.

Что ж, отлично: остается только правильно определиться с будущим и с заказчиком, взять у него генеральную выкройку и заюлиться вокруг него с сантиметром в руке и карандашиком за ухом. Выбор Нахмановича — украинское государство, куда государствообразующая украинская политическая нация не откажется принять и украинских евреев. Но в самом выборе «будущего» самим украинским государством он, увы, так и не уверен:

Что будет или что должно быть на мой взгляд [в Бабьем Яру]? Что будет, зависит от того, что будет в Украине. Пока страна не определилась со своим будущим, она не определится со своим прошлым. Нам хочется, чтобы мы были частью Европы. Но это мне и вам хочется, а давайте выйдем на улицу и сделаем опрос. Там будет примерно 50% на 50%. Просто сейчас меньше людей говорит об интеграции с Россией, они сейчас «за суверенитет, чтобы мы были сами по себе». Наше будущее, к сожалению, — это до сих пор открытый вопрос.

Поэтому, какая у нас завтра будет историческая память, неизвестно, а значит, непонятно, что будет и с Бабьим Яром. Должна быть позиция государства, а ее нет. Да, на высшем государственном уровне, особенно после 75-летия трагедии, появляется понимание, что это не просто еврейское место, что нельзя пускать все на самотек. Это украинская земля и украинская история, даже если бы там расстреливали только евреев.

И вот кульминация интервью — объявление войны «русскому проекту», т. е. проекту МЦХ:

Я против русского проекта. Во-первых, не надо опять строить на кладбище. Во-вторых, они хотят создать музей Холокоста в бывшем СССР, где будет показана «выдающаяся» роль украинцев в Холокосте. Это очень популярная в последнее время идея, что ответственность пособников превышает ответственность инициаторов. То есть акцент смещается с Гитлера к местным полицаям. Москве это выгодно, потому что это дискредитация европейских постсоветских государств. Но это абсолютно деструктивно для Украины, не говоря уже о том, что с чисто научной точки зрения это весьма сомнительная концепция.

На мой взгляд, нужно создать музей Холокоста и музей Бабьего Яра, которые будут между собой как-то перекликаться и взаимодействовать. При этом показать Холокост как часть общеевропейской истории.

Как же неискренне из уст Нахмановича после всего сказанного выше звучит слезница о нарушении каких-то там еврейских сакральных норм. Он и не скрывает в интервью, что все это не более, чем инструмент в борьбе против усилий МЦХ, которые он с лукавым упорством называет «русским проектом».

И вот — фацит, с приложением методички:

...Должна быть создана общая концепция мемориализации Бабьего Яра. Уже даже есть распоряжение правительства о создании такой концепции. Ее должны разрабатывать украинские ученые из разных научных учреждений под эгидой Института истории Украины НАНУ. Потом ее надо отрецензировать в Украине и за границей, собрать максимум профессиональных точек зрения. В целом решить, каким должен быть символизм этого места, что там делать с пространством, с памятниками, с музеями, какие вообще должны быть музеи и где их можно строить. Затем — общественное обсуждение, с пониманием того, что на единую точку зрения выйти нельзя, но на доминирующее видение выходить нужно. А дальше все проекты должны осуществляться в рамках общей концепции. Но это, по-видимому, тоже не про Бабий Яр...

Консенсуса не будет, но он и не нужен «заказчику» для достижения своей цели — доминирования в этом овраге целесообразного беспамятства. Что ж, довольно цельное — и прояснительное — интервью.

Но оказалось, что даже у такой откровенной концепции могут быть свои вульгаризаторы, способные постучаться снизу. Например, Анатолий Подольский. Подключившись к радиопередаче Сергея Медведева о Бабьем Яре на «Радио Свободе», он забрызгал патриотической слюной и МЦХ с Хржановским, и Порошенко с Зеленским:

Вопрос не в Хржановском, а в этом фонде, который был создан в 2016 году, и бывший президент Порошенко, не разобравшись, дал ему зеленый свет. А нынешний президент, который профнепригоден, у которого нет ни соответствующего образования, ни понимания, продолжает это. Это беда! И украинская интеллигенция это понимает... Для нас мемориализация Бабьего Яра — это часть идентичности и борьбы против метрополии, против империи, из которой мы хотим наконец-то выйти. Хочется так и крикнуть: отпустите нас, дайте нам жить отдельной страной! Мы можем иметь соседские отношения, а не быть метрополией и колонией — это важно.. .[1234]

Итак, Бабий Яр — не более чем инструмент украинской идентичности в ее борьбе против Империи, а все прочее лабуда. И тогда, естественно, и Щаранский, и Хржановский, и Кличко, и Лаудер, и Вакарчук, и Квасьневский, и Пинчук, и Блайх, и Алексиевич — агенты даже не коллаборанта Фридмана, а напрямую Кремля.

Еврейские активисты условного «Антиджойнта», научившиеся ломать, но не научившиеся строить, живо напоминают старуху из «Сказки о рыбаке и золотой рыбке». И, если эта их «борьба» и является продолжением какой-нибудь традиции, то это не традиция Эренбурга, Виктора Некрасова и Левитаса, как они, возможно, о себе иной раз думают, а традиция Хрущева, Подгорного, Коротченко, Щербицкого и других идеологов и практикантов девиза: «Над Бабьим Яром? Памятнику? — Нет!..»

Впрочем, ситуация еще хуже, значительно хуже.

Вот Виталий Нахманович не устает повторять, что не одних евреев тут косточки лежат, точнее, лежали бы, когда б не сожгли. И что не один на свете был еврейский геноцид, что был еще и цыганский. И что вообще: Бабий Яр — лишь толика потрясений, что происходили на Украине. Имея тут в виду Голодомор и Куреневский сель, он, как и украинская историография в целом, упорно не замечает погромы[1235].

Нахманович — вот новое слово в методологии истории! — призывал разъевреить Бабий Яр и заморозить проблему, ссылаясь на предполагаемый им перекос данных о соучастии украинцев в Холокосте:

В рамках настоящего исследования мы стараемся не касаться лишний раз болезненной темы участия украинской полиции в расстрелах в Бабьем Яру. По возможности, при цитировании документов мы исключаем места, посвященные собственно исполнителям конкретных акций. Повторяем, это делается не для того, чтобы затушевать проблему, а для того, чтобы не поднимать походя вопросы, требующие обстоятельного и взвешенного подхода[1236].

В более позднем тексте Нахмановича читаем:

Было бы ошибкой считать сложившуюся ситуацию результатом чьего-то злого умысла. Проблема заключается в принципиально разных взглядах на сам символизм Бабьего Яра. Еврейская община и мир за пределами Украины рассматривают Бабий Яр исключительно как символ Холокоста, тогда как для Украины это символ многих трагедий, произошедших во время нацистской оккупации.

Для города Киева это еще и символ всей его долгой истории до и после Великой Отечественной войны, в том числе захоронения жертв Голодомора и советского террора на кладбищах, прилегающих к оврагу, кощунственное уничтожение исторического некрополя, Куреневская трагедия и др. Отсутствие в современной Украине общей [модели] памяти о Второй мировой войне и о Холокосте делает невозможным окончание этого спора хотя бы на внутреннем уровне в рамках единой и общепризнанной модели. Нельзя сказать, что такая модель была бы приемлема для международного еврейского сообщества, которое до сих пор является влиятельным участником всех непрекращающихся споров вокруг мемориального пространства Бабьего Яра.

Очевидно, что разрешение этой ситуации следует искать выше, на идеологическом уровне. Вызов Бабьего Яра требует существенно обновленных подходов, которые включали бы в себя такие радикальные шаги, как «встраивание» Холокоста во всеобщую мировую историю, его превращение из уникального события во всеобщий символ и, наконец, возвращение к истории Самого Бога как высшего источника человеческой нравственности. Так же очевидно, что такая задача гораздо шире, чем вопрос о том, как устроить даже такое выдающееся место памяти, как Бабий Яр в достойном виде. Текущая ситуация в Украине и остальной мир не дают надежды на скорое решение этих глобальных проблем. Поэтому нам остается только охранять Бабий Яр для будущих поколений (выделено мной. — П.П.). Возможно, им удастся добиться того, чего не добились ни те, кто пережил самую страшную войну в истории человечества, ни их дети, которые не могут перестать смотреть на мир глазами родителей[1237].

Тут, конечно, особенно трогателен принцип «возвращения к истории Самого Бога как высшего источника человеческой нравственности». У перечисленных выше советских атеистов-партийцев — супостатов памятования Бабьего Яра — такого внушительного союзника не бывало ни разу — в лучшем случае Сталин!

А вот признание в осознанности миссии охранения и сохранения Бабьего Яра для будущих поколений, в надежде, что ли, на большую индефферентность внуков к еврейской начинке оврага, выглядит не только искренним, но и довольно грозным. Оно многое объясняет в поведении историка в той войне символов, в которой он с самого начала активно участвует. Миссия не только холодильная, но и холодящая — с учетом того, что демография, алия и геополитика склонны довести само еврейство на Украине до исторического минимума.

В этой связи тем более примечателен, хоть и тем более лукав, призыв украинского философа Мирослава Мариновича к солидарности всех мучеников Бабьего Яра и признания за всеми их категориями жертвенной равноположности и равновесомости:

В Бабьем Яру казнили прежде всего евреев, но не только евреев. Все идеологии должны замолчать перед лицом этой солидарности мученичества... При формировании будущего коммеморативного пространства Бабьего Яра недопустимы «моно»-подходы, будь то мононациональные, монорелигиозные или моноконфессиональные. Вместо этого требуется сумма частных, дискретная чувствительность к чьей-то (любой) боли[1238].

Но призыв этот — рейдерский! Зато — чистый бальзам на раны чувствительного сердца современного оуновца.

Вот ведь, оказывается, что: к отвратительной советской «интернациональной» модели жертв национал-социализма, возрожденной в глуповатом местечковом нарративе «порайонного геноцида советского народа», можно прийти и с еще одной — несколько неожиданной — стороны: с ультранационалистской!

Есть, впрочем, еще несколько «нарративов».

Первый — снобистский. Его суть: никакой мемориализации в этом страшном и святом месте не нужно, пусть каждый человек носит эту трагедию в себе и только в себе («Мой Бабий Яр», так сказать, — по лекалу книг типа «Мой Пушкин», «Мой Чехов» и т.п.). Так что, в сущности, и приходить сюда не обязательно, все и так есть у тебя в душе и на сердце, соедини проводки — и заискрит. А если надо подробнее — ищи в книгах. Для музея в такой конструкции и места нет: зачем?

Заметный представитель такого подхода — Йоханан Петровский-Штерн[1239], никогда и ни за что, по его словам, не заглядывающий за ворота мемориалов Холокоста в Европе. Об этом он рассказал, в частности, 31 мая 2021 года в онлайн-лекции под названием «Бабий Яр: из оврага — тем, кто сверху»[1240].

Казалось бы, зашкаливающая претенциозность названия — «De Profundis!» —предполагает глубоко выверенный философский и остраненный взгляд на презренную суету, на все то, что происходит где-то там наверху, на битвы партий и нарративов и прочие затеи ветреные. Но нет: для Хржановского у Петровского находится сколько угодно реакций и эмоций.

Ирина Щербакова после лекции задала коллеге законный вопрос: а как поступать с теми, кто ничего не знает, но пришел в мемориальное место ровно за тем, чтобы что-то узнать? С теми, кто — так уж в их жизни сложилось — элементарно не отличает еврейских букв от армянских?

Но до ответа — всем «тем, кто сверху», — коллега не снизошел.

Другой нарратив нежданно-негаданно сам предстал передо мной в сентябре 2009 года, когда Центрально-Европейский университет пригласил меня в Киев на семинар по методологии истории.

Программа была интенсивной, но не чрезмерно: четыре дня плотных дискуссий в одном из подвалов Киево-Могилянской академии, посередине недели экскурсия в Умань, от которой я сразу же отказался: перспектива проехать 200 верст, чтобы хлебать кисель вельможной пошлости и сусальности в допотоцкой «Софиевке», где я уже дважды был, не завораживала.

Между тем сроки проведения семинара счастливо совпали с двумя событиями — с еврейским Новым Годом и с годовщиной главных расстрелов в Бабьем Яру. О первом напоминали многочисленные «Шана Това!» в переписке и хасидские лапсердаки в самолете и в аэропорту «Борисполь», а о втором — пшеничные косы канатом-венком у Юлии Тимошенко и она сама в теленовостях — с государственным венком в руках у подножья государственного же памятника всем погибшим в Бабьем Яру.

Не сразу, но сообразил, что Шана Това и брацлавский раб Нахман — тоже ведь Умань. И решил съездить.

Прознав про некоторый наш интерес в автобусе к исторической могиле раба Нахмана, экскурсоводша с прической и манерами райкомовского инструктора ВЛКСМ вся вспыхнула, но сдержалась, не вспылила. Всю дорогу она мстила нам, истово крестясь на проезжаемые церкви и хрипя в микрофон о доблести шановних героив — гетьманов и гайдамакив. То, что никто ее не слушал, ее только заводило.

Ее надежды на то, что наш автобус просто не пропустят к могиле, с треском не оправдались: звонок накануне одного из киевских еврейских руководителей[1241] мэру Умани сработал — и всюду, куда только можно было, мы без помех проехали. Милиции было много: около 400 человек, как нам потом сказали. Мы, историки-методологи в цивильных одеждах, женщины и мужчины, все с непокрытыми головами — мы зримо выделялись в паломнической толпе, так что милиционеры иногда останавливали нас и для порядка спрашивали, кто мы такие. А один даже поинтересовался сокрушенно: «Тоже ихней религии будете?»

Другой же, на просьбу подсказать точное местонахождение могилы, не только проэскортировал нас сквозь плотную толпу прямо к ней, но и выдал каждому, кто был без головного убора, по кипе — «с возвратом». Словно ледокол через торосы, провел он наш короткий караван сквозь плотную толпу хасидов, расступающихся в точности на нужные для прохода сантиметры, но не перестающих при этом энергично молиться и раскачиваться. Но еще более плотным был самый воздух — разогретый солнцем и жаркой молитвой.

Когда брацлавский раб Нахман, великий цадик и адмор, незадолго до своей смерти в 1810 году завещал навещать его могилу на Рош-ха-шана, он и представить себе не мог, настолько он будет услышан и во что это выльется!

Советская власть поставила на этом чуть ли не буквально крест. Но с распадом СССР паломничество возобновилось: сначала сотни, потом тысячи, а теперь уже и десятки тысяч хасидов из Израиля, США, Австралии, Аргентины, с Марса и Луны устремляются сюда целыми миньянами каждый год, плавают в Каменской запруде и молятся, никого не видя вокруг себя, — расставаясь с грехами за целый год и умоляя о чуде. Куда там нашей антисемитке-экскурсоводше с ее показной набожностью, деланой и ленивой!

Дух штеттла оживает здесь на несколько праздничных дней, и это «местечко на неделю» впечатляло своей истовостью, намоленностью и густотой.

А за несколько лет до нас какие-то хасиды были застуканы за рытьем подземного хода: похищение останков рабби было предотвращено. Другие хасиды потребовали от правительства Ольмерта договориться с правительством Ющенко о передаче святыни им. А что — арендовать на 999 лет или продать могилку за шекели и конвертировать в подходящий момент!

Самое интересное, что хасиды нашли бы понимание и поддержку в самой Умани! Дюже крепко за свою непрошенную достопримечательность уманьчане не держатся и охотно расстались бы с нею в обмен на что-нибудь более звонкое и материальное. На городском сайте ни о рабби Нахмане, ни о паломниках со всего мира — тогда — ни полслова![1242] Как, впрочем, и о других исторических событиях и достопримечательностях — ни о ликвидации 6-тысячной еврейской общины, ни об «Уманьской яме» — одном из самых страшных лагерей для советских военнопленных на всей территории Украины.

Всем паломникам было решительно наплевать что на Уманьскую Яму, что на Бабий Яр. Все, что не есть раб Нахман, им решительно, категорически неинтересно.

Теперь я понимаю, что в контексте Холокоста это, по-видимому, особый нарратив — но не гордыни и презрения, как в случае со Штерном-Петровским, а самозабвенного игнора — дабы не расплескать какую-то творимую здесь концентрацию на главном.

Нарратив нелепый тем более, что сам Нахман, напомню, историческому не был чужд и, перебираясь из Брацлава в Умань, чтил и памятовал тем самым жертв Колиивщины и Уманьской резни: «Души умерших за веру ждут меня».

А вот толпы его последователей и паломников со всего мира, кажется, начисто забыли и эти жертвы, и самый жест своего учителя: ни та резня, ни те расстрелы в Бабьем Яру для них просто не существуют! Вот уж кто начетчики самые настоящие!

Коллизия настолько поразила меня, что через какое-то время обернулась стихами[1243]:

УМАНЬ И БАБИЙ ЯР

1

...Гул молитвы, базарная ругань,

помесь святости со шпаной.

Гайдамацкая, гойская Умань —

с Йом-Кипуром, блин, с Рош-Ха-шаной!

Этот гул — он уже не затихнет,

Посмотрите на эту толпу...

«А Вы тоже религии ихней?» —

Полицейский, дающий кипу.

Сколько жизни в могиле зарыто!

Реббе Нахман, давно ли Вы тут?

Двести лет без кола и защиты

пролетели, как двадцать минут.

И свиваются пейсы в колечко

визави фантастических сцен.

На неделю свернулся в местечко

Этот польско-радецкий райцентр...

И хасиды бредут, как в исподнем,

в помраченьи своем новогоднем,

бьют поклоны, качают права!..

С Новым Годом, блин! Шана-товá!

2

...О евреях ни слуху, ни духу.

Тишина, словно кляп, на слуху.

Здесь скосило не только мишпуху,

Но и треснувшую галаху.

Грош цена этой крови из ступки,

раз пристрелянный пулемет

двадцать тысяч убитых за сутки

Прошивает навылет и влет.

Синагога под небом разрытым,

раскуроченным, как Бытие.

Столько смерти в овраге сокрыто,

Что ничто не удержит ее!

И на выходе из каверны

Только кости и черепа.

Нет защиты от пульпы и скверны,

гидрография не слепа.

Эксгумированное преданье,

слева кривда и справа ложь...

И беспамятства напластованья

Экскаватором не свернешь.

3

...Только Умань и в ус не дует,

отбивает молитвенный шаг.

И хасидский трансфер минует,

Не заедет на тот овраг.

Неподвластные укоризне,

Новогодние схлынули дни.

Занесенные в Книгу жизни,

Книгу смерти забыли они.

И в расколотом небе незрячем

нам чужая резня нипочем...

И не молимся мы, и не плачем

между жертвами и палачом.

Одиночество горней меноры,

коры памяти, дыры и норы.

И неяркого яра огни —

Навсегда остаются одни.

От Завета и до Совета

Ни могилки, ни плошки света.

Каркнул ворон свое «Nevermore!..»

Жидомор и историомор.

Что ж, в разнообразии нарративам не откажешь!

Р. S. Но одно событие, одну дату — не нарратив! — я, прощаясь с Порошенко, хотел бы еще назвать. Это 18 мая 2018 года, высвобождение из щербицко-милецких бетонных уз первого фрагмента «Стены Памяти» Рыбачук и Мельниченко — головы женщины из композиции «Оборона Отечества»!

2019-2021. ЗЕЛЕНСКИЙ-1. ЗАМИРЕНИЕ СИМВОЛОВ?

Начиная с 20 мая 2019 года президентом Украины является Владимир Александрович Зеленский (р. 1978). Его отношение к мемориализации Бабьего Яра, разумеется, самое положительное, а вот к деятельности МЦХ поначалу скорее сдержанно-осторожное[1244]. Возможно, из-за неправильно им тогда понятой личной коллизии: впервые в истории Украины ее президент — галахический еврей, причем — и это тоже впервые — имеющий квалифицированное большинство в Раде.

Казалось бы, полученный мандат позволяет многое, и сейчас он разберется и исправит все младонационалистические перекосы и косяки каденций Ющенко и Порошенко! Но, получив по эстафете гибридную войну с Россией и с русским языком[1245], позволить себе это Зеленский не осмелился или не смог. Мало того, в 2019 году — впервые за постсоветское время — президент Украины даже не пришел в Бабий Яр на стыке сентября и октября.

Чем только увеличил «гибридность» внутриукраинских отношений. Зеленский между тем не мог не понимать, что «немножко» молодого национализма — не бывает. Как не бывает национализма без фанфаронства, как не бывает национализма-любви — без национализма-ненависти, без грубой прямоты и кровавой на-все-готовности ее энтузиастов. А если в стране что-то пойдет вразнос, национализм всегда готов взорваться, выйти из-под контроля, сварганить какое-нибудь всенародное вече а-ля Стецько или Величковский и — попытаться заполнить собой властный вакуум.

...Тогда же, весной 2019 года, в МЦХ впервые появился кинорежиссер Илья Хржановский, имя которого вскоре прочно свяжется с Бабьим Яром.

Кто он такой и как вообще возник в этом контексте?

Свой режиссерский класс Илья Андреевич Хржановский сполна раскрыл в картине «Четыре» (2004) — по сюрреальным мотивам Владимира Сорокина и русской загулаговской деревни-судьбы. А калибр своего провокативно-скандального пиар-потенциала явил в январе — феврале 2019 года — во время парижской премьеры бесконечноголового хэппенинга «Дау», где, по чрезвычайно меткому выражению того же Сорокина, «Постсовок вставил Совку»[1246].

Этнографическое воссоздание за любые деньги доподлинности женского белья или фаянса электропроводки советской эпохи — задача одновременно циклопическая и утопическая. Реальный Тесак, играющий абстрактного Тесака, — вот он, гротеск и аутентизм, доведенные до абсурда и аутизма!

Мера, заданная великим Алексеем Германом-старшим, в «Дау» перекрыта в разы, т. е. не соблюдается: палуба неудержимо кренится, и все скатывается в «Дом-2». Главное же — эпоха, время, стиль, суть — все это не хочет цепляться к «настоящим» капроновым чулкам за одну только их 100-процентную капроновость, а куда-то ускользает, проваливается, громко намекая на то, что аутентичность ad hoc, голая калька, чистая фотографичность — лишь ширма, прячущая от зрителя внутренние ландшафты. А вот в «Грузе-200» Алексея Балабанова (2007) или в «Левиафане» Андрея Звягинцева (2015) — и даже в «Четырех» самого Хржановского — эти ландшафты как на ладони[1247].

...В проект МЦХ «Бабий Яр» Хржановского пригласил Михаил Фридман — и с таким напутствием:

...Ты можешь посмотреть, как его можно сделать интереснее, эмоциональнее, исходя из того, как меняется мир? Как рассказать эту историю, чтобы люди могли что-то [по]чувствовать?[1248]

Отдадим должное чутью и смелости стареющего и охваченного национальным сантиментом олигарха[1249]. Апатичное, заторможенное, политкорректное и немного пресное развитие проекта на протяжении первых его лет не сулили ничего сверх тематически гарантированного вернисажного успеха и навевали определенную тоску, от которой уже загодя сводило скулы. Складывалось впечатление, что МЦХ потребен перезапуск — омоложение, переливание крови, диализ, хотя бы очистительная клизма, черт возьми!

Да простится мне следующая невольная психологическая реконструкция, но разве не скучно — при всем рыночном азарте — ворочать миллиардами, бесконечно рискуя, то взлетая, то падая, на незримой золотой оси между Лондоном и Москвой — и не оставить после себя триумфальную арку Фридмана! Плох тот мультимиллиардер, в налоговой декларации которого не лежит чек от мировой заслуги перед искусством, историей или медициной!

И мемориализация Бабьего Яра, окрашенная еще и семейной холокост-ной историей, в таком случае разве не идеальный проект для такой амбиции и инвестиции? Тогда — 45-летний звездный вау-режиссер, нарцисс с бульдожьей хваткой, эпатажный скандалист с прической молодого Шостаковича — разве не лучший шанс для успеха еще и в этом деле?!..

«Постсовок» же Фридмана не смущал: он и сам был его классической эманацией, только финансовой. Но запасть на «Дау», как Куртензис, и переложиться самому в советского минфина с институтским ромбиком на лацкане или в райфина в нарукавниках (а других финансистов в СССР и не было!), он, конечно, не мог. Зато профинансировать топовый джазовый фестиваль и глобальный панъеврейский мегапроект — мог! Это другое дело, это на века — да это и по душе, и по израненной совести тоже. Это — точно его!

О трудностях совместимости Постсовка и Холокоста, «Дау» и «Бабьего Яра», как и о рисках неминуемой новой отсрочки появления мемориала в Бабьего Яру, олигарх тогда не задумывался. Да и кто ж мог тогда предполагать 24 февраля и воспоследовавшие санкции? А что до несовместимости, то в его разумении это вопрос лишь цены ее преодоления.

Следующий, по Хржановскому, шаг был таким:

И тогда в какой-то момент мне от Наблюдательного совета (sic!) поступило предложение: «А ты иди и делай». От этого было невозможно отказаться, потому что такие важные темы появляются в жизни очень редко. Это очень ответственная история, и мне это понятно. Моя задача — найти язык и способ говорения об этом[1250].

С этим Хржановский катапультировался в Киев и в МЦХ.

Впервые он встретился с Бариновой и другими в мае 2019 года — вскоре после своих дау-премьер[1251]. Приехал не с пустыми руками и, говоря о возможном сотрудничестве, поделился тем, чем, по его мнению, можно было бы «оживить» деятельность их фонда, какой креативностью и эмоциональностью насытить.

Идеи эти — назовем их авансом «Нарративом Хржановского» — имели форму условной флешки с файлом-презентацией, предназначенной для циркуляции в сравнительно узком кругу. И с миссией провокативности в этом кругу термоядерная сия флешка справилась отменно!

Ознакомившись с ней, Баринова ужаснулась и — «по просьбе основателей проекта написала рецензию на эти идеи и вѝдение Ильи. Рецензия была рассмотрена, но насколько я поняла, не была принята к сведению, после чего стало понятно, что скоро я уйду»[1252].

...Между тем исторический разговор Хржановского с Фридманом состоялся, и уже летом того же 2019 года Хржановский приехал в Киев не знакомиться, а надолго. И не предлагать свою креативность в распоряжение великой памяти о Бабьем Яре, а для того чтобы ею, этой памятью, завладеть и рулить.

Эскалация не заставила себя ждать. Причин было сколько угодно, но, наверное, главная — блокировка арт-директором объявленных 6 сентября 2019 года результатов архитектурного конкурса. Победил в нем австрийский проект — архитектурного бюро «Querkraft Architekten» (Австрия) с ландшафтным архитектором Кираном Фразером, но Хржановский тотчас же осознал, что его флэшка и проект-победитель плохо совместимы. И уже назавтра, 7 сентября, еще не имея в МЦХ никакого статуса, он просто не признал эти итоги — и «отменил» их, спустил в унитаз:

Этот проект должен дорабатываться и переосмысляться, он точно не окончательный. Проект разработали до меня: был проведен архитектурный конкурс, который он выиграл. Но здесь вопрос, прежде всего, в том, что происходит в этом музее. Я предполагаю, важнейшим в нем является опыт человека, который туда приходит. Он должен проживать свой собственный опыт и чувствовать что-то про себя.

У этого есть какие-то формы, которые уже сейчас существуют; и формы, которые, как мы предполагаем, будут свойственны и музеям будущего, и искусству будущего. Просто эти формы меняются, а суть — нет. Так устроен мир. И, конечно же, в момент настоящего времени всегда страшно, когда ты думаешь о чем-то, что не соответствует привычным формам. А потом, через какое-то время, эта форма становится обыденностью[1253].

Этим демаршем Хржановский фактически дезавуировал всю деятельность «МЦХ 1.0»! Так что неудивительно, что первыми — еще в октябре — ноябре 2019 года — ушли топ-менеджеры — Баринова и Вер-биленко. Генеральным директором МЦХ стал тогда Макс Яковер, до этого менеджер ряда знаковых урбанистических проектов в Киеве[1254], а его заместителем — с пиаром и политпризором в функционале — Руслан Кавацюк[1255].

Сам же по себе демарш означал не только пренебрежение заранее декларированными процедурами, но и привычную диктаторам — не важно, политическим, финансовым или творческим — победу «понятий» над принципами и уставами. Это был ящичек Пандоры, открыв который, Фридман и Хржановский опрометчиво поставили в зону риска и проект, и себя — в случае, если понятия переменятся. (А они переменились в 2022 году!)

Как бы то ни было, но начался новый этап памятования в Бабьем Яру, связанный уже с Хржановским! Официальное назначение и вступление арт-директора в должность состоялись лишь на стыке 2019/2020 годов[1256].

Одновременно в рост пошла властная вертикаль — революционное переподчинение должности арт-директора буквально всего и вся в МЦХ — от менеджмента до науки. Революционной выбраковке и конфликтогенной перековке подвергся даже офис: «старый» — в современном бизнес-центре «Гулливер» — был отвергнут, и коллектив переехал в другой, в котором ностальгирующий арт-директор, видите ли, некогда монтировал звуковую дорожку своего «Дау»[1257].

Рядовые сотрудники подверглись наихудшим формам «офисного террора» — начальственным требованиям письменного самоотчета о проделанной работе за малые отрезки времени и пытке хронофиксажем. Нелегко давалось и испытание флешкой. Многие еще осенью распрощались со своими зарплатными листками и уволились[1258], а в начале 2020 года вслед за топ-менеджментом посыпались и другие несущие конструкции.

27 февраля от проекта отмежевался Дэвид Богнер, известный австрийский специалист по музейному проектированию, куратор музейной коллекции и экспозиции МЦХ. Обращаясь к Наблюдательному совету МЦХ с открытым письмом, Богнер писал о недопустимости психологических экспериментов и симуляций этического выбора в коммеморации Бабьего Яра, о неприемлемости шокового обхождения с посетителем как с морально чистым, неисписанным листком или как с ребеночком из детсада. Это ему, Богнеру, «МЦХ 2.0» обязан самым ядовитым слоганом про себя — клеймом «Диснейленд»![1259]

В марте 2020 года с МЦХ распростился его главный историк — Карел Беркоф. С ним (точнее, за ним) ушли из Научного совета Дитер Поль и Кристиан Дикман — одни из ведущих немецких историков Холокоста. Все они осудили и нарратив Хржановского, и самого Хржановского за его, так сказать, «сомнительный моральный облик»[1260].

В своем апрельском — прощальном — письме Беркоф писал:

Проект Мемориального центра Холокоста «Бабий Яр» ожидает очень сложное будущее... Я чувствую глубокую печаль из-за того, что было потеряно. Я привык чувствовать, что проект имеет определенные нравственные ориентиры, но это больше не так... Учитывая это, моя роль главного историка казалась неуместной или по крайней мере нуждалась в пересмотре... Я отклонил приглашение в роли советника возглавить Научный совет, и письменно заявил в марте, что больше не могу осуществлять публичную поддержку МЦХ по этическим соображениям, а также учитывая необходимость защищать свою профессиональную репутацию[1261].

При этом «МЦХ 2.0», с удовольствием вбирая в себя все лучшие наработки от «МЦХ 1.0», не впадал в щепетильность и не спешил указывать на эту преемственность, создавая видимость работы новой команды как бы с чистого листа[1262].

Понятно, что вокруг МЦХ 2.0 быстро склубился осиный рой враждебности. Моральный облик арт-директора вдруг «смутил» даже харьковскую прокуратуру, представившую себе Дау-Хржановского отъявленным садомазохистом и дьяволом во плоти. Она завела против него уголовное дело (sic!) из-за его якобы издевательств над детдомовцами во время съемок «Дау». Такого шулерского финта, как натравливание на врага прокуроров в истории битв нарративов Бабьего Яра друг с другом еще не было! Растем!..

И все же главным поводом для протестов Беркофа и многих других стала та самая флешка, т.е. концепция арт-директора. 27 апреля 2020 года этот рабочий драфт Хржановского выпорхнул из нее на свет божий — презентацию перепечатала большая украинская газета, сразу же породив фурор, хор-рор и скандал[1263]. С одной стороны, конечно, нехорошо: публикация неавторизованная, опубликованное — лишь черновик концепции, ее набросок, эскиз, драфт, не предназначавшийся для широкой публики. А с другой — очень даже хорошо, поскольку, несомненно, это и есть подлинное ars poetica Хржановского, его кредо, направление его мысли и чувств в контекстном поле Бабьего Яра.

И уже по этому одному нарратив Хржановского заслуживал куда более серьезного обсуждения и куда более широкой циркуляции, нежели совковокулуарная. Так что и слава богу, что флешка с нарративом стала публичным достоянием: негодование оппонентов заставляет, при любом упрямстве, что-то пересмотреть и отказаться хотя бы от самого одиозного.

Обнародование этого нарратива породило множественное — в основном протестующе-возмущенное — эхо, к тому же глобальное (статьи в «Нью Йорк Таймс» и других мировых СМИ).

Кульминацией возмущения стало «Обращение украинской культурной и научной общественности относительно мемориализации Бабьего Яра», датированное 13 мая 2020 года и адресованное президенту В. Зеленскому, премьер-министру Д. Шмыгалю и мэру Киева В. Кличко[1264]. Завершается обращение весьма патетично и «геополитично»:

Мы, украинцы, как политическая нация несем общую ответственность за сохранение памяти о трагедии, которая произошла в нашей стране. Наша способность справиться с задачей коммеморации этих мест является глобальным вызовом и современным экзаменом на национальную и политическую зрелость и одновременно проверкой того, насколько мы освободились от постколониального сознания, от комплекса неполноценности и от зависимости от других государств и групп, которые пытаются формировать эту историческую память вместо нас или навязывают нам собственные коммеморативные практики.

Будучи одновременно еще и своего рода петицией в поддержку «украинского» проекта («Концепции»), «Обращение» собрало более 1500 подписей!

Но, даже выслушав или прочитав все возражения, Хржановский, похоже, приверженности своему кредо не растерял . В одном из своих интервью 2020 года он представил это дело так:

... Было разработано определенное видение того, в какую сторону нужно смотреть. Собственно, то, что сейчас слили в интернет, — и есть это направление видения. Мой взгляд и предложения по развитию проекта показались наблюдательному совету наиболее интересными, и я получил предложение стать художественным руководителем мемориального центра.

Сколько же тут лукавства с обеих сторон! И «украинцы как политическая нация», вчистую проигнорировавшая коммеморацию еврейских погромов у себя в стране. И Наблюдательный совет МЦХ, который вместо обсуждения нарративов заслушивал по зуму бойкие отчеты сотрудников МЦХ и полагался на испорченный постсовком вкус артдиректора и бюджет от Фридмана.

Но в чем же, собственно, кредо Хржановского? Что там, черт побери, было на флешке? Ну сколько можно томить!..

Итак!..

Хржановский представляет себе будущий мемориал не как банальное собрание артефактов, а как масштабное иммерсивное[1265] действо.

Экспозиция — лабиринт, по которому посетители разного возраста пройдут своими маршрутами, но каждый — цитата из драфта — «сложным и порой шокирующим эмоциональным путем, в центре которого — возможности этического выбора». Даже не столько они пройдут, сколько их проведут — с ними будут еще некие сопровождающие, следящие за тем, чтобы никто не сачковал.

В пути их поджидало бы «сильное эмоциональное воздействие» — с помощью звуков, влажности, низкой температуры, мягкого пола, запахов и т.д. Их ждут остановки с интерактивами, где им предстоит «делать важные этические выборы». В зависимости от их реакций (ответов) им будут начисляться какие-то баллы, формироваться какие-то индивидуальные психопрофили и предлагаться — с неприятной настойчивостью — участие в тех или иных социальных и психологических экспериментах.

Среди которых, в частности:

Стэнфордский тюремный эксперимент: в нем участники играют роли «охранников» и «заключенных», демонстрируя, что в зависимости от ролей, люди готовы проявлять насилие.

Эксперимент Милгрэма, который показывает, что слово начальника для человека может быть важнее, чем собственная совесть.

Эксперимент апатичного наблюдателя демонстрирует, что люди не готовы прийти на помощь, если рядом с жертвой есть другие люди.

Эксперимент «доброго самаритянина» показывает, что человек не готов помогать другому, если у него нет времени.

Эксперимент Роберта Кейва доказал, что в условиях межгрупповой конкуренции дети легко прибегают к дискриминации других.

Эффект Пигмалиона, суть которого в том, что люди неосознанно стремятся реализовать сценарии, которые им «напророчили» авторитеты.

Эксперимент «Третья волна», который в 1967 году провел американский учитель Рон Джонс: его десятиклассники легко согласились стать членами группировки фашистского типа с ним во главе.

Кроме того, посетителям предложат особые ролевые маршруты в виртуальной реальности, благодаря которым они смогут оказаться — по выбору — или в роли жертв, или в роли палачей, коллаборационистов или нацистов, или — а коли так, то почему бы и нет? — тех, кто должен был сжигать трупы жертв.

Сам Хржановский комментирует эту идею в уже процитированном интервью Саше Сулим такими словами:

Ты идешь налево или направо, ты входишь в дверь с этим словом или с другим. Готов ли ты увидеть какие-то жесткие вещи или не готов, готов ли ты слушать, готов ли ты чувствовать? Совершая этот выбор, вы встречаетесь и с историей, и с собой, но во всех случаях эта история будет рассказана, а как она будет рассказана — зависит от вас. Любой человек, который пройдет этот музей, получит некий опыт и некое знание, которое должно войти в его душу.

...Основной метод взаимодействия с посетителями связан с тем, что это должен быть индивидуальный опыт для каждого приходящего, человек должен что-то почувствовать и прожить там. Он должен что-то почувствовать к тому миру, который был уничтожен, — ведь еврейский мир в Украине, в Восточной Европе был практически уничтожен...

Это значит, что мир, который сейчас существует, — другой: не рождены дети, не получены знания, не созданы произведения, вещи, научные открытия, нет больше того запаха, нет больше экологической системы человеческих жизней. Значит, этот уничтоженный мир надо почувствовать, его нужно почувствовать и полюбить. Нельзя полюбить, не почувствовавши, и нельзя сопереживать, не полюбивши.

Для этого нужно найти язык, для этого нужно найти способ. Полюбить, почувствовать, прожить можно только через соприкосновение... В этом нам помогут современные технологии и даже так называемая big data, с помощью которой мы сможем говорить с человеком на том языке и о том, что он в состоянии воспринимать.

Мне представляется, что задача этого музея — дать человеку понять всю хрупкость мира как такового.

Навязчивость и сомнительность такого предложения арт-директора не слишком смущает.

Вот еще одна режиссерская ремарка:

Конечно, проект «Дау» стал одной из причин, почему меня туда позвали, — ведь это большая часть моей жизни. При этом, надо сказать, что я практически никогда не делал чужих проектов и всегда делал только свои. Здесь же было понятно, что это не просто проект — это большой сложный общественный проект, который нужно делать как свой, но при этом соблюдая огромное количество разного рода правил.

Что тут значит «как свой»? «И снова скальд чужую песню сложит, и как свою ее произнесет...»?

Нет, конечно. Исторически и тематически Бабий Яр — весь его трагический контент и контекст — давно и навсегда принадлежит всему миру и человечеству. Каждый творец волен делать с ним что пожелает, и мы знаем, что многие — Евтушенко, Шостакович, Кузнецов, тот же Литтелл и другие — этим воспользовались.

Объектом покушения и попытки узурпации у Хржановского является таким образом не контент, а сам будущий зритель, т.е. посетитель будущего музея.

Но разве не вправе господин посетитель отказаться от навязываемого ему — и, возможно, жестокого — психометрического эксперимента над собой, как и от самой необходимости делать такой выбор? Самое большее — его можно проинформировать о такой опции, каковая будет ему предоставлена лишь в случае его собственного к ней, к этой опции, интереса. Такие желающие и любопытствующие наверняка найдутся, но в общем потоке посетителей их будет совсем немного. Не понимать этого или игнорировать это — самоубийственно для музея как для публичного учреждения.

Но не на это ли заведомое меньшинство рассчитывал арт-директор в своей презентации и в своей претензии! Поэтому на флешке нет ни слова о разведении этих двух потоков на рукава, как ничего о том, что будет предложено неблагодарному большинству — тем, кто отвергнет садомазохистское предложение о самопрофилировании и самотестировании.

Закрадывалось ощущение, что выбор этот у посетителя Хржановский, будь на то его дау-воля, охотно бы отнял: пусть кем-нибудь — жертвой ли, палачом ли? — но побудет каждый посетитель! Любо!

Со временем, получив от своих врагов — напополам с ненавистью — ушаты справедливой критики, зато от Наблюдательного совета МЦХ — мандат и карт-бланш, Хржановский перестал оправдываться или огрызаться, а стал делать свое дело так, как его сам понимал. Одно время даже казалось, что он отбросил былые претензии на насильственное психоэкспериментаторство.

В действительности, увы, это оказалось не так. В интервью А. Генису, вышедшем на «Радио Свобода» 10 октября 2022 года, арт-директор расправил плечи и с упрямой ухмылкой Галилея заявил: уж лучше мои ужасные эксперименты, чем ваша ужасная война!

В чем меня часто обвиняли — и в «Дау», и в проекте про Бабий Яр? В том, что я активирую на территории искусства сильные, опасные, сложные, неприятные энергии. Зачем же, мол, нам с ними иметь дело? Но идея была в том, что лучше с ними иметь дело на территории искусства, чем иметь с ними дело на территории жизни. Потому что на территории жизни уже нет выхода, нет входа. Ты не можешь отрефлексировать происходящее, ты находишься в реальных искажениях, разломах, травмах. Если ты это делал на территории искусства, в зоне дополненной реальности, если ты проходишь через некий иммерсивный ритуал, неважно, в какой форме устроена иммерсия, в которую ты можешь погрузиться, то у тебя есть возможность[1266].

Словом, не музей, а учебно-испытательный стенд и ритуальный тир для неприятных энергий. Сильная адвокатура!

К тому же Хржановский постоянно говорил о том, что это будет не просто мемориал, а мемориал для той эпохи, когда ни одного из переживших Холокост уже не останется в живых. Тогда необходимостью станет иной мост между поколениями, отчего нужно срочно искать для музея XXI века его новый язык. Над чем, собственно, он все время упорно и работает не покладая рук[1267].

Появление Литтелла за столом, во время которого Фридман познакомил Хржановского и Баринову, не было случайностью. Невозможно пройти мимо поразительного идейного сходства музейного нарратива Хржановского и дискурса романа Джонатана Литтела «Благоволительницы» (2006, по-русски издан в 2019).

Среднестатистический хвалебный отзыв на роман непременно содержал в себе аплодисменты бесстрашию автора в обращении со злом. Литтелл действительно ретранслирует, — чтобы не сказать обрушивает, — на своего читателя приглашение к грехопадению. Он зазывает его в ад, подталкивает к мерзостной выгребной яме, в экскременты и сукровицу свежерасстрелянных, макает в абсолютное зло и вываливает в нем, как отбивную в муке, после чего бросает на шипящую сковородку совести и спрашивает: ну как вам наш ад? понравилось? ароматно?..

Читателя как бы просят протестироваться на адаптивность ко злу — сначала на иммунитет, потом на приспособляемость, потом на толерантность, потом на смирение к нему, потом на надежду, в случае чего, никакого зла не совершить, а в конечном счете — на готовность, в силу реальной или мнимой «безвыходности» положения, это зло все-таки совершить и, попривыкнув, совершать.

Это очень рискованный психоэксперимент, в котором читатель категорически не нуждается. Так и хочется воскликнуть вслед за Гришей Дашевским: «А почему, собственно?»

Тот опыт, ради которого (как говорят самые утонченные поклонники романа) стоит роман читать, — опыт познания зла как такового или, что то же самое, опыт самопознания — обещан читателю во вступлении. Герой начинает обращением «люди-братья» и говорит: «нельзя зарекаться "я никогда не убью", можно сказать лишь: "я надеюсь не убить"— и от этого переходит к: "я виноват, вы нет, тем лучше для вас; но вы должны признать, что на моем месте делали бы то же, что и я"». Никто и не зарекается, все мы так или иначе просим не ввести нас во искушение, потому что нельзя знать, как себя поведешь при встрече со злом, — но между «не зарекаться» и «на моем месте вы делали бы то же, что и я», лежит пропасть. Литература как раз и пытается навести через эту пропасть мосты и перенести читателя на «мое место» — но в романе такой перенос только декларируется. Ни разу на протяжении тысячи страниц читатель не вынужден сказать «да, я поступил бы так же»[1268].

На самом же деле это ложнодостоевская западня для «твари дрожащей»: в конце лабиринта сидит в своем креслице Порфирий Петрович в халате и произносит с шамкающей улыбкой: «Вы и убили-с!»

А за ним, еще дальше — кто-то похожий на рейхсфюрера — добавляет: «Но это не страшно-с, так что вы свободны, штандартенфюрер, идите-с! Право имеете-с...»

Тот же Дашевский же проницательно замечает:

«Благоволительницы»... [это] умело устроенный аттракцион под названием «Холокост глазами оберштурмбаннфюрера СС»[1269].

Целил-то он в Литтелла, а попал в его горячего поклонника — Хржановского. Для меня несомненно, что постмодернистская начинка, нарциссизм и внешний успех романа оказали сильнейшее влияние на арт-директора МЦХ с его собственными длиннотами и трансгрессией, искренне любующегося в своей «Дау-эпопее» даже не Дау-Куртензисом, а Тесаком-Тесаком и Ажиппо-Ажиппо.

Но Хржановский крупно заблуждается, полагая, что библией «Бабьего Яра» являются именно «Благоволительницы», а не роман Кузнецова, например.

Если Литтелла можно воспринимать как своеобразного исследователя генотипа национал-социалиста, то сам Хржановский в «Дау» наводит свою оптику на генотип советского человека. Их общий — не совместный — вывод: зло пассионарно, зло всесильно, зло безнаказанно! И эта сага о всесилии и безнаказанности зла — часть мифа о нем, быть может, важнейшая и подлейшая его часть.

Задачи непременного тестирования человека на готовность быть или, если припрет, стать добропорядочным подлецом или убийцей в обновленной недавно миссии-концепции «МЦХ 2.0» нет. От грубоватого экспериментаторства и провокаций, открыто угрожающих зрителю насилием, осталась всего одна — и, надеюсь, невинная — строка: будущий мемориал в Бабьем Яру — место для самопознания.

Хржановский понимает, что работает не для поколения жертв и убийц, а для поколения их внуков. Поколения, в котором все уже перемешалось так, что почти выветрился другой запах — запах трагедии и преступления, становящихся под напором времени и благоволительниц или абстракцией, или мантрой.

Поэтому, прибегая к гениальному хлебниковскому «И так далее...», он не связывает себе руки и формулирует свою цель максимально размыто:

Наша задача превратить это из абстракции во что-то живое, во что-то эмоционально воздействующее, во что-то, что может вызывать чувство сострадания, чувство любви к ближнему, чувство стыда за человечество, которое допустило такую историю, чувство нежности и боль утраты этого исчезнувшего, убитого мира, уничтоженного. Я говорю в данном случае про еврейский мир, и так далее[1270].

За что, собственно, его атаковали? Какие в нем такие бубоны-узлы-фурункулы, что причиняют его критикам столь нестерпимую боль?

Ключевая претензия — неуважение к памяти жертв посредством подмены их трагического опыта брутальной игрой «18+». Не Холокост, а «Диснейленд» и «Дом-2», одним словом!

Коллизия с Хржановским и его кредо обостряет вопрос жанровой чистоты или, точнее, жанровой конвертируемости. Есть ли между жанрами четкие перегородки? Можно ли опыт одного жанра (кино) переносить на другой (памятование)? Требуются ли для этого какие-то свои процедуры? И вообще: является ли коммеморация особым жанром искусства? Если да, то в чем его специфика, каковы его этика, поэтика и идеология?

Баринова в своем интервью «Медузе»[1271] набросала перечень таких — как мне кажется, сугубо жанровых — ограничителей:

В случае Мемориала — это дискуссия об этике, то есть о границах допустимого в коммеморации. Мемориал — нечто принципиально другое. Художник может провоцировать, эпатировать, экспериментировать. Мемориальный же музей работает в ситуации постоянной дискуссии о красных линиях.

...Пространство мемориала не должно пугать, подавлять, фрустрировать и отбирать у посетителей веру в человечество. Да, человек должен пройти по краю пропасти, в которой — ужас и безнадежность, заглянуть в лицо отчаянию, но не должен ему проиграть, не должен провалиться в эту пустоту.

Мы хотели достоверно, аргументированно и эмоционально рассказать про события, но так, чтобы оставить место для надежды, света, сочувствия, сопереживания, благоговения перед жизнью, отвращения к преступлению и, в конце концов, для победы справедливости.

Иными словами, памятование в Бабьем Яру — это идеологема, и менять ее проблематично — это не сменная обувь в мешочке с завязочками:

...Мы же не плоские функционеры, которые приходили, и нам все равно, что и где строить. Это идеологический проект. Люди, которые там работали, были адептами определенной философии. А тут была предложена абсолютно другая идеологическая платформа... В центре моей системы координат находятся права человека, ценность человеческой жизни и человеческое достоинство.

К Бариновой присоединяется Вадим Альтскан из Мемориального музея Холокоста в Вашингтоне:

...Концепция Хржановского бьет в одну болевую точку — ужас.

Мемориальный музей всегда обращен в равной степени и в прошлое, и в будущее. Мемориалы создаются и во имя памяти о погибших, и с надеждой на гуманность будущих поколений. Рассказать об ужасах войны — неотъемлемая задача подобных музеев. Но понимание, сострадание и почтение к погибшим — не менее важные и необходимые элементы. Мемориальный музей не должен быть местом усугубленного ужаса.

...Если музей посвящен Холокосту, голоду или геноциду — главные эмоции, на которые должен быть сделан упор — это человеческое сочувствие и желание понять боль и трагедию этих жертв. Испуг или потрясение ужасами — это из другого ряда. Истории можно ужаснуться, но делать это специально и преднамеренно, с моей точки зрения, неправильно и опасно.

...Я говорю почувствовать, но вряд ли это можно понять, поскольку «живым не понять мертвых», как писал уже упомянутый мною Эли Визель в своей рецензии на минисериал «Холокост» 1978 года. Эти чувства нельзя передать никакими интерактивными методами, аллюзиями и аудиовизуальными эффектами. Тут я абсолютно согласен с мнением Визеля, написавшим, что «Освенцим нельзя объяснить и визуализировать. Холокост — это кульминация и аберрация истории. Все в нем (Холокосте) внушает страх и приводит к отчаянию; мертвые обладают секретом, который мы, живые, не достойны и не способны от них заполучить». ...Музей и выставка, даже самый эффективный, не в силах изменить, а уже тем более искоренить природу зла, жестокости и ненависти в мире. Максимум, на что мы можем рассчитывать в данном случае — это «профилактика», которая дает небольшую, но тем не менее хоть какую-то надежду на предупреждение зла[1272].

У Хржановского же, напомню, на уме и сердце совсем другое — и впрямь небывалое — спорное, но небывалое — в музейном деле. А именно: заполучить мандат на посетителя, принудить его к разбирательству с самим собой, т.е. к иммерсивному прочувствованию катастрофы, пропусканию ее через себя.

Впрочем, повторюсь, музеелогически лечится это просто. Двумя не мешающими друг другу рукавами в посетительском потоке: один, небольшой, для тех, кому такое принуждение мило и надобно, второй — для тех, кому оно не нужно. Но именно их — а это заведомо подавляющее большинство — Хржановский и не хотел бы иметь в виду.

Сам Хржановский и его команда работали между тем не покладая рук. Деятельность МЦХ в области архитектуры малых форм с его приходом действительно приобрела контуры и заметно активизировалась.

При этом начал Хржановский с болезненной неудачи, с щелчка по носу. Одной из первых собственных инициатив «МЦХ 2.0» стала инициация в начале февраля 2020 года и лоббирование переименования станции «Дорогожичи» Сырецко-Печерской линии Киевского метрополитена в станцию «Бабий Яр» с оплатой всех возникающих при этом расходов из бюджета МЦХ. Это, по мнению МЦХ, позволило бы актуализировать память, поспособствовать переосмыслению киевлянами этой местности и ее превращению из места забвения в место памяти[1273].

Идея, однако, уткнулась в индифферентность историков и урбанистов, в специфическую настороженность «еврейской улицы» и в яростное неприятие — со стороны «улицы украинской», рупором которой традиционно выступил УИНП[1274]. В этом усматривали провокационное испытание границ общественного терпения, при котором на каждого возражающего ложится тень подозрения в антисемитизме. Сама эта реакция невольно подтвердила: все стороны, воюющие с евреями в Бабьем Яру за место и за ранжир, на самом деле прекрасно понимают, чей это овраг. Но в итоге мэрия не поддержала инициативу.

Хржановский сосредоточился на структуризации интеллектуальной инфраструктуры МЦХ как горизонтального семейства автономных институтов и проектов, на залечивании ран от ухода части сотрудников и на выстраивании и упрочении отношений МЦХ с городом, страной и миром.

Есть тут еще одна проблема: а что важней в мемориализации — идеологе-ма или маркетинг?

Так, переименование станции метро «Дорогожичи» в «Бабий Яр», по Бариновой, было бы маркетинговым, а не коммеморативным ходом:

Честно говоря, я не представляю, что буду ехать на станцию метро «Бабий Яр». У меня от этого мурашки. У сотен людей другое мнение, мол, что это актуализирует место и память. Но нельзя путать маркетинг и мемориализацию. Мемориализация — это глубокое бурение. Это работа с общественным мнением, работа с потомками тех, кого убили, работа с другими профильными музеями. Это каторжный труд.

И все же актуализация места памяти ни разу не маркетинг!

Зато Баринова — сама, безо всякого смущения и заминки, даже с пониманием — шла на то, что не без лукавства называла «социальным договором». Между тем учет «позиции украинского современного общества» — не что иное, как признание приоритета украиноцентричной историографии, что бы это де-факто ни значило.

Тем, кто еще не уловил, предъявим образчик имплементации «учета» такого приоритета:

Мы в какой-то момент точно поняли, что в названии нужно менять «Бабий» на «Бабин». Это пример того, как мы в свое время недооценили роль гражданского общества, но отследили реакцию и отреагировали. Изначально использование названия «Бабий Яр» было неким актом уважения к выжившим — в своих воспоминаниях и интервью они использовали именно это название. Но для современной Украины было значимо изменение названия[1275].

Сказано на этот раз честно: отказ от «уважения к выжившим» (а в еще большей степени — от «уважения к убитым») — в пользу «украинских патриотов», акт уважения и книксен почтения к ОУН. И это уже самый настоящий конформистский маркетинг — только не экономический, а превентивнополитический, продиктованный опытом поражений «Джойнта 1.0» и «Джойнта 2.0».

Ну кому бы пришло даже в 1941 году украинизировать заурядный городской топоним? Бабий Яр он и при немцах «Бабий Яр». К 2019 году ситуация изменилась: теперь это «БабиН Яр»! «Дорогожичи» переименовать в «Бабий Яр» нельзя, а «Бабий Яр» в «Бабин Яр» — можно! И даже нужно!

Наметилось вытеснение русской транскрипции украинской даже в английском языке — Babyn Yar! А иногда — в пароксизме патриотизма — и в русском: «Бабин Яр»! Приехали!

У ОУН, напомним, еще с 1992 года в Бабьем Яру была своя отдельная повестка, усиленная поддержкой от «Евреев за Бандеру». Для этого альянса МЦХ — очередной «Джойнт», «Джойнт 3.0» — он же Карфаген, который должен быть остановлен и разрушен! И тогда из шулерского топографического рукава вынимается коронный вопрос о кладбищенских контурах, а стало быть, и полузаочная спецэкспертиза лондонского раввина Шлезингера, чей малоубедительный вердикт, пугая этническими напряжениями, враги МЦХ перебросили даже на бывший православный некрополь!

Между тем «МЦХ 2.0» как институция горой стоял за своего арт-директора и оборонялся не хуже «МЦХ 1.0». В заявлении Наблюдательного совета МЦХ от 6 мая 2020 года, подписанном Щаранским, читаем:

Целью фонда было и остается создание музея, рассказывающего о трагедии Бабьего Яра. Места массового убийства евреев, а также ромов, украинцев, людей других национальностей и социальных групп. Места, которое является символом попыток преступного нацистского режима Германии «окончательно решить еврейский вопрос». Бабий Яр стал не только символом этого геноцида, но и символом последующих попыток руководства Советского Союза стереть память об этой трагедии. Именно готовность независимой Украины вернуть истории память об этой трагедии сделала возможной нашу инициативу. У проекта есть уникальный шанс дополнить европейскую историю, историю Холокоста и историю человечества.

Мы уверены, что создание первого и уникального в Восточной Европе музея, который рассказывает о массовом убийстве евреев через расстрелы (Holocaust by bullets) в ярах Европы, а на его базе научно-исторического образовательного центра, не только важны для знания и понимания истории для восстановления исторической справедливости. Этот проект может укрепить положение Украины в семье свободных стран мира как страны, которая ставит уроки истории на службу сотрудничества и понимания народов сегодня и в будущем.

Вместе с концепцией музея был разработан исторический нарратив, написанный авторитетными международными историками, широко обсуждавшийся представителями украинской общественности. Ни концепция музея, ни исторический нарратив не менялись и не меняются в результате любых профессиональных назначений. Пути художественного воплощения идей музея разрабатываются профессиональными сотрудниками и будут представлены на обсуждение Наблюдательного совета и широкой общественности до конца этого года. Только после этого мы сможем справедливо оценить работу Ильи Хржановского и его команды.

Мы осознаем всю ответственность, которую взяли на себя, согласившись стать членами Наблюдательного совета Фонда. Каждый из нас имеет большой опыт общественной и политической работы в своих странах. У каждого из нас есть особая связь с Украиной, украинским народом и его историей. Своим участием в проекте мы гарантируем соблюдение этических и профессиональных норм научного подхода при создании этого мемориала.

Мы заинтересованы в широком участии украинской общественности в этом проекте. Мы хотим, чтобы Общественный совет не только возобновил свою работу, но и расширил ее. Очевидно, что ряд авторитетных деятелей искусства, культуры и науки, обратившихся к нам с критикой, волнует судьба этого проекта. Мы были бы рады видеть их в составе Общественного совета Фонда, участвующих в конструктивной критике нашей работы.

Мы понимаем важность сотрудничества Фонда с политическим руководством, поэтому повторяем свое предложение к руководству Украины назначить своего представителя в наш Наблюдательный совет.

Уже почти 80 лет сначала идеологические, а позднее бюрократические разногласия мешали возникновению этого проекта. Мы должны превзойти препятствия и построить этот мемориал во имя памяти о погибших и для наследия будущим поколениям![1276]

Итак, вопрос о жизнеспособности и судьбе «МЦХ 2.0» был перенесен на конец 2020 года.

В самом МЦХ между тем активно развивались горизонтальные проекты. В частности, проект «Имена» (руководитель Анна Фурман), т.е. базы данных о жертвах Бабьего Яра, о палачах, как и о праведниках-спасителях, а также сбор материалов по формированию собственного (преимущественно копийного) архива. В его онлайн-версии уже около 29 тысяч раскрытых имен еврейских жертв расстрелов в Бабьем Яру[1277] и более миллиона сканов архивных документов, касающихся периода оккупации Киева, актовых книг ЗАГСов, справочных картотек, фондов районных управ и др. Браво!

25 января 2021 года Соглашение о сотрудничестве подписали МЦХ и Федеральный архив Германии — аналогичное тому, которое у МЦХ уже имелось с Яд Вашемом и с крупной образовательной институцией Centropa[1278].

Ощутимым стал и новый прилив мемориализации Бабьего Яра. Впервые он осуществлялся не «самосевом», не от одного полуслучайного памятника к другому случайному, а напористо и системно, по заранее продуманному плану. Тут, правда, следует напомнить, что многое из этого плана — не с чистого листа, а в опоре на наработки «МЦХ 1.0» (команды Яны Бариновой) — обстоятельство, благодарными ссылками на которое не были перегружены при Хржановском ни сайт МЦХ, ни командные выступления «МЦХ 2.0» на зум-заседаниях Наблюдательного совета.

Одним из образчиков подобной преемственности явилась выставка-инсталляция французской художницы и профессора Сорбонны Ольги Киселевой[1279] «Сад памяти». Она проходила с 6 февраля по 20 марта 2020 года в Киеве, в пространстве Креативного сообщества «Izone» (ул. Набережно-Луговая, 8).

Это совместный проект фонда «Изоляция» и МЦХ, учредившего под него специальное экспериментальное подразделение «Memory Lab». Сама инсталляция была создана при участии Университета Сорбонны и Национального центра научных исследований Франции (CNRS) и при поддержке Посольства Франции в Украине и Французского института в Украине[1280].

Идея и идеология «Сада памяти» таковы:

Как работать с памятью о страшной трагедии, которая прошлась по разным странам Европы и оставила кровавый след в Украине? Стоит ли пытаться «вбросить» человека в прошлое, создавая условия, чтобы наш современник почувствовал себя в 1941 году? Не будет ли это ложью? Ольга Киселева выбирает путь проработки прошлого, а не его воспроизведения, путь надежды и взгляда в будущее.

Территория Бабьего Яра сейчас покрыта деревьями. Они будто являются хранителями памяти и поднимают из-под земли (из прошлого) то, что не стоит забывать. Их ветви — молчаливые свидетели истории. Дерево живет и является мощным символом продолжения жизни. Проект «Сад памяти» предлагает послушать деревья Бабьего Яра, пропустить через себя метафору дерева как капсулы времени, которая переносит знания из прошлого (из земли) к живым ветвям, найти надежду не в забвении, а в проработке страшного опыта. Память является посланием о будущем — о том, как сохранить человеческое в бесчеловечном мире.

Услышать голос дерева человек не в состоянии, этот голос позволяют «услышать» технологии. Инсталляция представит визуализацию «голосов» деревьев: на видеопроекции посетитель увидит графическую репрезентацию записей внутренних движений внутри ствола.

В проекте художница и исследовательница исходит из гипотезы, что с помощью молекулярного рассеивания все растения могут обмениваться информацией со своей средой. Киселева превращает эту зашифрованную коммуникацию в открытую сеть. В сотрудничестве с ученым Кристофом Петио она исследует возможность декодировать язык деревьев с целью углубления, сохранения и распространения знаний о трагических событиях, в частности, для будущих поколений[1281].

Прекрасным образчиком этого стал мультипроект МЦХ «Взгляд в прошлое». Он состоит из серии инсталляций, в перспективе разбросанных по всему городу и объединенных использованием монокуляров как своего рода «машин времени», переносящих своего зрителя в другие исторические контексты.

Первые четыре такие инсталляции были открыты на территории самого Бабьего Яра в сентябре 2019 года. 27 января 2020 года, в Международный день памяти жертв Холокоста, в Киеве — на проспекте Победы, 10 (возле Министерства образования и науки Украины) — открылась инсталляция Анны Камышан «Взгляд в прошлое. Дерево». Между двумя каменными валунами лежит верхушка дерева — дерева без корней, что символизирует разрыв связи с историей. В камни вмонтированы монокуляры с заряженными в них фотографиями немецкого военного фотографа Й. Хёле[1282]. Это две фотографии, что были сделаны им ровно на этом месте — одна напротив другой. На них можно увидеть тела двух неизвестных людей, убитых в трагические дни сразу же после расстрелов в Бабьем Яру.

Открывать инсталляцию приезжал президент Зеленский: «Мы чтим сегодня всех жертв Холокоста, жертв трагедии Бабьего Яра, всех жертв Шоа». В церемонии по видеосвязи приняли участие президент Израиля Реувен Ривлин, глава Наблюдательного совета МЦХ Натан Щаранский, председатель Американского еврейского конгресса, глава Американского совета мирового еврейства Джон Розен и Борис Забарко, председатель «Ассоциации евреев — бывших узников гетто и нацистских концентрационных лагерей». Автор — киевская художница и архитектор Анна Камышан[1283] — сказала:

Моему дедушке, единственному из семьи, удалось выжить в Холокосте. Все остальные были убиты в Харькове, в Дробицком Яру в 1941 году. Вся жизнь, которая у него была до 11 лет, исчезла, была стерта. Эту хрупкость бытия важно понимать и нам сегодня. Цель этой инсталляции — посреди оживленной улицы хотя бы на мгновение остановить человека, который постоянно спешит по своим делам, дать ему возможность заглянуть в прошлое и почувствовать ценность и хрупкость настоящего[1284].

Мультипроект продолжился инсталляцией Олега Шовенко «Взгляд в прошлое. Кирпич», открытой 12 марта 2020 года — к 60-й годовщине Куреневской трагедии. Она установлена на том месте, где в Бабьем Яру прорвало дамбу и где зародился смертоносный сель.

Памятный знак имеет форму увеличенного в десять раз кирпича с наполненным пульпой «аквариумом» наверху. Он состоит из сотни с лишним разновидностей кирпичей, в том числе знаменитых тугоплавких, из которых строился Киев в течение последних 200 лет. Самый старый кирпич в инсталляции — 1843 года, есть несколько с Зайцевского кирпичного завода, где работал приказчиком Мендель Бейлис. В Бабий Яр пульпу подавали по трубе с Петровских кирпичных заводов, расположенных в Сырце. На один кирпич расходовалось 0,6 литра воды, и в «аквариуме» собрано 600 литров пульпы — примерно столько понадобились бы для создания всех кирпичей из основы памятника. В монумент, как можно уже догадаться, вмонтированы монокуляры, а в них — документальные кадры Куреневской катастрофы, обнаруженные и смонтированные Сергеем Лозницей.

На церемонии открытия выступали мэр Киева Виталий Кличко, первый президент Украины Леонид Кравчук, первый заместитель министра культуры и информационной политики Ростислав Карандеев, и. о. генерального директора НИМЗ Роза Тапанова, автор инсталляции Олег Шовенко и украинский кинорежиссер Сергей Лозница.

Тапанова напомнила, что советская власть замалчивала последствия Куреневской трагедии точно так же, как и правду о расстрелах в Бабьем Яру. Сергей Лозница подхватил эту мысль:

Куреневская трагедия произошла в результате действий, направленных на сокрытие следов другой трагедии, трагедии Бабьего Яра. Одна тирания пыталась скрыть следы преступления другой тирании. Если и разрешено говорить об уроке, который мы вынесли из этого события, следы которого, в свою очередь, тоже были сокрыты, можно сказать, что беспамятство разрушительно не только морально. Попытки закопать нежелательную историю в бетон, пульпу, мусор от строительства «новой светлой жизни» заканчиваются катастрофой. У нас, к сожалению, нет другой истории. Надо иметь мужество, смелость и свободу сказать правду о том, что произошло в нашем городе, в нашей стране в те трагические годы.

Олег Шовенко пояснил, что это — «инсталляция о двух катастрофах: человеческой и природной. В этой трагедии, язык которой — язык канцелярских и инженерных отчетов, нет ни слова о том, что это за страшное место — Бабий Яр. И в данном случае техногенная катастрофа — это о том, что природа вдруг возвращает себе свою первоначальную мощь, которую человек пытался обуздать. Напоминание о том, что бережное отношение и уважение к природе — это не прихоть, но способ выжить. Пульпа в аквариуме — символ подчиненной природы: ежедневно полезной нам, даже пугающе красивой, а через момент — разрушительной»[1285].

Подлинной кульминацией 2020 года стало, однако, 29 сентября — 79-я годовщина трагедии Бабьего Яра. В этот день был открыт впечатляющий арт-объект — аудиовизуальная инсталляция «Зеркальное поле». Это гигантский сферот («Древо жизни»), созданный художником Денисом Шибановым и звукорежиссером Максимом Демиденко. Его конструкция — отражающий небо зеркальный подиум-диск диаметром около 40 м с установленными на нем 10 шестиметровыми колоннами из нержавейки. И колонны, и диск прострелены тысячами пуль того же калибра, что использовались при расстреле в Бабьем Яру[1286]. В результате человек, двигаясь по зеркальному полю, видит свое отражение, как бы иссеченное пулями.

В подиум встроен электроакустический орган из 24 труб, для которого разработан специальный алгоритм перевода имен жертв в звук. Круглосуточно звучат имена жертв, их перекрывают звуки и шумы исчезнувшего мира — архивные записи довоенного Киева, уникальные песни на идише 1920-1930-х годов, другая музыка.

В этот же день, 29 сентября 2020 года, правительство Украины и МЦХ подписали Меморандум о взаимопонимании и сотрудничестве в присутствии президента Украины Владимира Зеленского[1287]. Частно-государственное сотрудничество тем самым вышло на новый — и наивысший за все это время — уровень.

Следующим архитектурным объектом в Бабьем Яру стала 11-метровая символическая синагога «Место для размышлений», открытая 14 мая 2021 года — в День памяти праведников-украинцев, спасавших евреев во время Холокоста[1288]. Это здание-трансформер из векового амбарного дуба и с нарисованным ночным небом на потолке, сфокусированным на 29 сентября 1941 года, — не только место для размышления и молитвы, но и самый настоящий архитектурный шедевр, автор которого — швейцарский архитектор Мануэль Герц (р. 1969)[1289]. В своем раскрытом виде здание напоминает детскую книжку-раскладушку, а ее тугой скрипучий механизм — старинные цепные ворота или корабельный руль[1290]. Такая складнáя, походная память — символ компактности и пластичности, столь востребованных местом и временем своего появления.

МЦХ между тем задумался о своих непосредственных соседях — жителях Сырца, Лукьяновки, Дорогожичей и Куреневки. На протяжении всего лета 2021 года в рамках проекта МЦХ «Соседи» в Сырецком парке шли кинопоказы, лекции, встречи и мастер-классы под открытым небом, а также экскурсии по Бабьему Яру. Руководитель проекта «Соседи» Инга Заславская так объясняет его суть:

Благодаря проекту мы стараемся превратить Бабий Яр и прилегающие к нему территории, которые в период Второй мировой войны стали местом массовых преступлений нацистов, в место живой памяти. Мы хотим объединить наших соседей в сообщество неравнодушных людей, которые будут ответственно относиться к общему публичному пространству и друг к другу[1291].

Между тем на стыке 2020 и 2021 годов коллективный «Антиджойнт», почувствовав раздрай и ослабленность «МЦХ 2.0», он же «Джойнт 3.0», резко усилил свое давление на своего очередного — столь лакомого и, казалось, столь уязвимого — врага. Так, 25 января 2021 года Зисельс в очередной раз рассказал об угрозах, исходящих от «российского проекта» мемориализации Бабьего Яра:

Украинская власть никак не отреагировала на многочисленные обращения культурной и научной общественности, которая выступает против российского проекта мемориализации Бабьего Яра....

На наши обращения не было ни одного адекватного ответа. А таких обращений было много — и в Наблюдательный совет российского проекта в апреле 2020 года, и к Президенту, и к мэру, и к руководителю правительства.

Последние два обращения, осенью и в декабре, касались строительства синагоги... Было письмо от руководителя Департамента охраны государственности СБУ Анатолия Дублика к министру Ткаченко, в котором подчеркивалось, что проект строительства синагоги может иметь очень негативные последствия для Украины. Проблема не в синагоге, а в конфликтогенности, которую могут использовать в первую очередь Россия, ФСБ и пророссийские силы в Украине. И мы уже видим, как они это используют...[1292]

Синагогу между тем открыли, мир ею восхитился, признал, а негативные последствия от этого события для Украины ровно ничем себя не обнаружили: победа осталась за МЦХ. Но это была победа не над «Анти-Джойнтом» с его навязчивыми национальными комплексами. Это была победа принципа «строить» над принципом «поломать», победа творческого начала над энтропией суеты.

«Анти-Джойнт» в своих первых сражениях особенно был силен в создании и продвижении петиций и коллективных писем. Кульминацией этой практики можно считать майское, 2020 года, «Обращение украинской культурной и научной общественности относительно мемориализации Бабьего Яра», адресованном президенту В. Зеленскому, премьер-министру Д. Шмыгалю и мэру Киева В. Кличко[1293].

Авторы, в частности, требовали от адресатов способствовать скорейшему завершению работы над «Концепцией» и вынесению ее на широкое общественное и международное обсуждение, а затем — на утверждение Кабинетом министров Украины, беря ее за основу для реализации государственных мер по мемориализации Бабьего Яра, выделения бюджета и т. п. Определить НИМЗ как базовое государственное профильное учреждение, ответственное за непосредственную реализацию утвержденных мер. Провести полную структурную реорганизацию НИМЗ, создать при нем Наблюдательный совет с участием, на паритетных началах, представителей украинского гражданского общества, государственных институтов, научного сообщества и меценатов, для последних — точнее, для их пожертвований — будет открыт, уж так и быть, специальный счет. Приведенный таким образом в полный порядок НИМЗ для верности предлагается снова переподчинить УИНП. На любое новое строительство в Бабьем Яру и на прилегающих к нему кладбищах и заповедных территориях предлагается ввести мораторий.

Единожды в этом письме поминается и МЦХ — но не как альтернативный проект, а как объект предлагаемой проверки законности решений о предоставлении ему земельных участков в аренду. Однако никакого официальной реакции инициаторы письма снова не получили.

Их противники, к слову, стали перенимать опыт своих оппонентов. 17 февраля 2021 года на сайте МЦХ появляется открытое для подписания обращение еврейских организаций и общественности к депутатам горсовета и мэру Киева в поддержку Мемориального центра Холокоста «Бабий Яр» — прием, к которому ранее прибегал исключительно «Антиджойнт»:

Мы вынуждены обратиться к вам в связи с очень тревожными новостями, которые наблюдаем в последние дни в публичном дискурсе вокруг проекта создания мемориала Холокоста в Бабьем Яру.

Серьезное беспокойство вызывает навешивание политических ярлыков на мемориал и попытки использования темы чествования памяти жертв Бабьего Яра в политической борьбе.

Мы призываем все политические силы прекратить спекуляции на теме Холокоста, прекратить разделять евреев, у которых погибли родственники от Шоа, на правильных и неправильных. Использовать память о такой трагедии в политической борьбе нельзя.

Нам известно об инициативах и работе Мемориального центра Холокоста «Бабий Яр», и мы хотим заявить о поддержке его создания. Мы также знаем и хотим обратить внимание на то, что мемориал поддерживают ключевые международные институции, которые занимаются вопросом памяти о Холокосте...

Работу Мемориального центра Холокоста «Бабий Яр» поддерживала и поддерживает государственная власть. В 2016 году его основание официально лично инициировал Президент Петр Порошенко. А 29 сентября 2020 года украинское правительство и Мемориальный Центр Холокоста «Бабий Яр» подписали Меморандум о взаимопонимании и сотрудничестве в присутствии Президента Украины Владимира Зеленского...

Бабий Яр — это символ страшной трагедии в истории еврейского народа и Украины. Поэтому все, что связано с этим проектом, привлекает внимание всех граждан Украины и всего международного сообщества в целом.

Мы видим волну манипуляций, которая искусственно создается вокруг ситуации с выделением трех земельных участков в Бабьем Яру, два из которых являются частью уничтоженного советской властью еврейского кладбища. Мы призываем вас проголосовать единогласно за это решение, демонстрируя таким образом уважение к погибшим и их памяти.

И далее — подписи Якова Дов Блайха, главного раввина Киева и Украины, Меира Цви Стамблера, председателя Совета Федерации еврейских общин Украины, главных раввинов всех остальных областей Украины, руководителей и членов многих еврейских светских организаций и просто частных лиц. Всего — более 250 подписей![1294]

Кстати, оба конкурентных исторических нарратива — как от Беркофа, так и от Нахмановича, весьма сырые каждый сам по себе — непримиримых концептуальных расхождений между собой не содержат. Напротив, частично они даже дополняют друг друга, так как в «Нарративе» нет концепции места, не прописана коммеморативно-прагматическая часть и т.д.

Нарочитое противопоставление «Концепции» «Нарративу» как эксплицитно «украинского» проекта эксплицитно «русскому» стало фирменным приемом специфической политизированной полемичности движения «Евреи за Украину»[1295].

Натяжкой, кстати, является и тот тезис, что «украинский» проект, в отличие от «русского» — олигархического, — является сугубо государственным. Зисельс в одном из интервью охотно сообщает:

В течение года эта концепция была создана. Я знаю эту концепцию, я помогал этим ученым ее ну не то, чтобы создавать — я не ученый, но помогал различными действиями ее поддерживать: создал небольшой еврейский фонд, чтобы способствовать развитию этого проекта[1296].

Спокойное обсуждение, внесение корректив и попытка синтеза концепций были бы — в отсутствие политического давления — вполне возможны. И уж точно были бы они продуктивнее всех вербальных громов и молний по поводу того, «чей» тут Холокост и «чей» это лик проступает за обнадеживающим бюджетом.

В этой связи тем удивительней и огорчительней было непримиримое отношение авторов «Концепции» к МЦХ как к коллективу, профессионально работающему в общем поле памятования Бабьего Яра.

Но ни «Нарратив», ни МЦХ почти не упоминаются на страницах «Концепции». А если упоминаются, то не как потенциальный партнер, а как очередное — уже третье по счету! — вражеское воинство и нашествие в череде нечистых панъеврейских покушений на святую украиноцентричную концепцию Холокоста. И еще как неприятная и сеющая национальную рознь инициатива российских олигархов (даром что еврейского происхождения) и даже — как российская агрессия против Украины! A la guerre comme а la guerre!

В этом скандальном противостоянии — то молчаливом, то громогласном — точку, наконец-то, решил поставить президент Украины[1297]. Открывая 13 июля 2021 года Всеукраинский форум «Украина 30. Гуманитарная политика», Зеленский призвал превратить Бабий Яр из места забвения в достойное место памяти[1298]. Он сказал, что подписал указ о мероприятиях к 80-й годовщине трагедии Бабьего Яра и о дополнительных мерах по дальнейшему развитию НИМЗ. На форуме выступили Илья Хржановский (девиз: «Невозможно делать просто стандартный музей, нужно делать место, где люди смогут встретиться и соединиться с историей») и Марина Абрамович, представившая свой арт-объект («Хрустальная стена плача»), который готовила к юбилею.

Как же она прошла, 80-я годовщина трагедии?

...Киев, стык сентября и октября 2021 года — настоящее бабье лето, каштаны под ногами.

Прекрасный столичный город по-над прекрасной и широченной («редкая птица...») рекой.

Силуэт города, увы, подпорченный 30-этажными стаканами-человейниками, вбитыми, словно сваи, в небесный пейзаж. Но глаз на них не задерживается, а спешит на свой праздник к золотым и зеленым склонам и куполам — Владимирская Горка, Лавра, Софийский, Михайловский, Андреевский соборы!.. Не надивишься великаньим ступеням, ведущим на хоры пустой Кирилловской церкви, как и дышащей живизне удивленных ликов на врубелевских фресках.

И решительно не укладывается в голове, что где-то совсем рядом — и Бабий Яр, и Сырец — вся эта топография и геоморфология киевского фрагмента Холокоста! Что здесь, совсем рядом, в овраге были уже расстреляны десятки тысяч евреев — невероятные, но сосчитанные 33 771 за два дня, а потом — еще не меньше 10-15 тысяч из числа евреев-военнопленных из дулага на Керосинной и тех, кого похватали дворники и полицаи.

Эпицентром памятования стал, естественно, Киев[1299], а ее главными (хоть и не единственными) операторами — офисы президента Украины и МЦХ: высшая из ступеней частно-государственного партнерства и многообещающий союз, синтезирующий административные, спонсорские и творческие ресурсы.

Нелишне заметить, что накануне юбилея Владимир Зеленский подписал закон «О предотвращении и противодействии антисемитизму в Украине», принятый Верховной Радой 22 сентября. Закон содержал дефиницию понятия «антисемитизм» и предусматривал создание механизма для противодействия ему и предотвращения его проявлений для защиты прав человека, предотвращения случаев ксенофобии, расизма и дискриминации[1300].

Из внекиевских сентябрьских событий, прямо посвященных 80-летней годовщине, первой в поле зрения попала небольшая онлайн-конференция 9 сентября, организованная Национальным музеем итальянского еврейства и Шоа в Риме.

12 сентября торжественное заседание, посвященное 80-й годовщине трагедии Бабьего Яра, провел Кнессет Израиля. Дважды отметился и Яд Вашем, вывесивший на своем сайте небольшую подборку чудом сохранившихся фотографий тех, кто погиб в Бабьем Яру.

В России откликов на это 80-летие тоже негусто: подборка на сайте РГАСПИ неизвестных документов из фондов архива под шапкой «Урочище Бабий Яр»[1301] и серия статей и публикаций П. Поляна в «Литературной газете» и в «Новой газете» в июле — октябре[1302]. И, уже несколько позже, в январе 2022 года (в рамках «Недели памяти»), интернет-страничка проекта «Хроники катастрофы» Российского еврейского конгресса[1303].

В Германии накануне юбилея вышел спецвыпуск берлинского журнала «Osteuropa»: «Babyn Jar: der Ort, die Tat und die Errinerung» («Бабий Яр: место, преступление и память»)[1304]. Номер, надо сказать, замечательный — любовно задуманный, со вкусом проиллюстрированный и профессионально сделанный. Вслед за добротной вводной статьей Б. Хоппе идет первый блок материалов — статья Ф. Дэвис о судебных процессах против палачей Бабьего Яра и свидетельство Д. Проничевой на Дармштадтском процессе, сделанное 29 апреля 1968 года (публикация К. Беркофа). Второй блок — о послевоенной судьбе Бабьего Яра как мемориального пространства и о разыгрывающихся вокруг него войнах памяти. Ее открывает соответствующая обзорная статья (В. Гриневича), а продолжают статья И. Петровского-Штерна о единении украинских диссидентов и еврейских активистов вокруг митингов в Бабьем Яру в 1966 году — на 25-летие Бабьего Яра (к статье примыкает публикация речи И. Дзюбы «Против ненависти», произнесенной в этот день), Д. Баджор («Ссора из-за Бабьего Яра. Мемориальный центр или Диснейленд Холокоста?»). Третий блок — о многообразии творческой рефлексии на трагедию Бабьего Яра: Д. Реппенинг разбирает музыкальные интерпретации в их ретроспективе, К. Петровская — семейные воспоминания как источник собственной прозы, К. Ботанова — фильм С. Буковского «Продиктуй свое имя по буквам» и, наконец, С. Марголина — о романе А. Кузнецова.

Кроме того, Посольство ФРГ и Гете-Институт в Киеве приняли участие в проекте «Один камень, одна жизнь — 80 камней преткновения для Киева», инициированного Украинским центром изучения Холокоста (директор А. Подольский) и поддержанного мэром Киева. В проекте, с которым, однако, стряслась накладка.

27 сентября 2021 года тревогу забил все тот же бдительнейший Эдуард Долинский:

Внимание!.. 30 сентября в Укринформе состоится пресс-конференция, в которой принимают участие посол Германии, мэр Кличко и Анатолий Подольский. Участники расскажут о проекте немецкого посольства «Один камень, одна жизнь — 80 камней преткновения для Киева» при поддержке мэра Киева, Goethe-Institut в Украине и вышеупомянутого активиста.

В рамках этого проекта в Киеве на улице Братской (Подол) будет установлен камень в честь нацистского коллаборанта Багазия. 29-30 сентября 1941 года Багазий был замбургомистра Киева и непосредственно участвовал в организации массового убийства евреев. Кроме этого, Багазий вместе с другими членами ОУН — организатор украинской вспомогательной полиции Киева — одного из ключевых инструментов Холокоста, и газеты

«Украинское слово», призывавшей к убийству евреев. Впоследствии был назначен бургомистром. Занимался грабежом еврейского имущества, раздавал квартиры убитых евреев. В 1942 году расстрелян нацистами[1305].

Узнав о скандале, посольство Германии спешно убрало с сайта упоминание о своем «соучастии» в установке памятного знака Багазию, сообщив, что его биография недостаточно изучена, и тем самым признав, что одного лишь факта расстрела немцами недостаточно для глорификации как антинациста.

Очень похожий скандал однажды уже был — в 2017 году, когда УИНП выставил на посвященной Бабьему Яру всепогодной экспозиции на Крещатике (куратор — В. Нахманович) стенд, посвященный Ивану Рогачу — деятелю ОУН и редактору газеты «Украинское слово», на страницах которой, в том числе и из-под его, Рогача, пера, выходили антисемитские тексты и призывы к уничтожению евреев, а также и русских. Немцы, не моргнув, расстреляли и его.

Владимир Вятрович, тогдашний директор УИНП, признавая, что оуновцы причастны к уничтожению евреев, оправдывал появление стенда так:

Должны ли мы игнорировать этот факт из-за того, что Рогач писал в 1941-м? Нет. Должно ли упоминание о нем свидетельствовать о том, что мы считаем его тезисы правильными и достойными подражания? Нет, ни в коем случае. Мы говорим лишь о том, что Иван Рогач был в числе расстрелянных на земле Бабьего Яра[1306].

Это в 2017 году в Киеве, при Порошенко, а вот что было в 2020 году в Галиции, но уже при Зеленском. Там полиция Ивано-Франковской области потребовала у еврейской общины Коломыи копию ее устава, а также список ее членов из числа студентов с их телефонами и адресами. Полицейские объяснили свое требование тем, что борются с транснациональными и этническими организованными группами. Глава общины Яков Залищикер ответил полицейским, что церковь в Украине отделена от государства, что устав есть в госреестре, а персональные данные членов общины можно получить только при открытых уголовных делах[1307].

Но разве не пора уже насторожиться?..

...В самом же Киеве мероприятия растянулись на весь сентябрь и на пол-октября.

Первыми, еще в начале сентября, включились музеи города: в масштабном Музее истории Украины во Второй мировой войне открылась выставка «Холокост», а в скромнейшем Булгаковском на Андреевском спуске — выставка, посвященная Глаголевым-Егорычевым и Кончаковским-Листовничим — домохозяевам или соседям семьи Булгаковых по этому дому. В годы войны они спасали киевских евреев, в особенности отец Алексей Глаголев, чей приход находился на Подоле. Многие из них удостоены почетного звания «Праведника народов мира» (реестр ведется в Яд Вашеме, на Украине более 250 таких праведников) или учрежденного Ильей Левитасом звания «Праведника Украины» и «Праведника Бабьего Яра» (таких более 2500 человек).

1 сентября в МЦХ состоялась панельная дискуссия «Уроки Бабьего Яра: история, память и наследие», организованная совместно с брюссельским Домом Европейской истории.

15 сентября несколько сот человек, многие с портретами своих убитых родственников, собрались на митинг-реквием, созванный Вадимом Рабиновичем — народным депутатом Украины и сопредседателем партии «Оппозиционная партия — За жизнь»:

Если бы мы обладали духовным зрением, то мы боялись бы сюда — в Бабий Яр — подойти. Пролитая в этом месте кровь невинных мужчин, женщин, детей, стариков еще долго будет взывать к отмщению. Мы не допустим повторения этой истории, фашизм никогда не поднимет голову, а если и попытается, то мы тут же ему «отрубим голову»! Я не верю в Украину, которая не помнит Бабий Яр.

Украина же — в лице Нацбанка — ответила ему, увы, через губу: «Да помню, помню я, отстань! И не забывай: это вам не еврейский Бабий Яр, а наш — украинский». 27 сентября 2021 года Нацбанк ввел в обращение две однотипные памятные нейзильберные монеты, достоинством в 10 и 5 гривен, посвященные 80-й годовщине трагедии в Бабьем Яру. Из аннотации пресс-службы Нацбанка:

На аверсе монеты размещен: малый Государственный Герб Украины (справа), под которым вертикальная надпись под углом «Україна»; слева номинал — 10 гривень (вертикально под углом); в центре на фоне концентрических кругов, напоминающих мишень, и фрагмента топографического изображения Бабьего Яра, напоминающего струйки крови, — стилизованная композиция — пронизанное пулей сердце; надписи: БАБИН ЯР 1941 (вверху полукругом), год чеканки монеты 2021 (внизу).

Монета номиналом в 10 гривен из серебра посвящена 80-й годовщине трагедии, которая произошла в урочище Бабий Яр в Киеве во время Второй мировой войны. С сентября 1941 года до конца сентября 1943-года это было место расстрелов и захоронений. Более 100 000 людей были убиты здесь нацистами, жертвами которых стали преимущественно евреи , а также украинцы, ромы, представители других национальностей[1308].

Евреи («преимущественно евреи») наличествуют только в аннотации, на самих монетах еврейской визуальности нет. «Анти-Джойнт» это ожидаемо пропустил, а вот в МЦХ аверс заметили и даже немного возмутились — как попытке рассказать историю Холокоста без упоминания о евреях[1309].

Днем раньше, 26 сентября, на Крещатике, 22 — все у того же Главпочтамта и «Украинского Дома» — открылась уличная выставка о Холокосте и Бабьем Яре, подготовленная Центром иудаики Киево-Могилянской академии[1310].

27 сентября на лайтбоксах между эскалаторами станции метро «Дорогожичи» зажглась экспозиция из 84 снимков фотографа Антуана д’Агаты и 42 цитат из (sic!) Джонатана Литтелла.

29 сентября — собственно, главный мемориальный день — был отмечен всеукраинским «Уроком памяти» о Холокосте (коллаборации МЦХ с Мин-просом Украины).

29-30 сентября в Бабьем Яру, в районе советского монумента и оуновского креста состоялись памятные церемонии, организованные УИНП, НИМЗ, ИИУ НАНУ и Всемирным конгрессом украинцев. 29 числа в 10 часов утра на два дня был зажжен огонь памяти, а вечером состоялась межконфессиональная молитва с участием Митрополита Киевского и всея Украины Епифания, главы Украинской Греко-Католической церкви о. Святослава и главного раввина Киева и Украины Моше Реувена Асмана. (Номинально ОУН тут не засвечен, но именно такое памятование именно в этот — «еврейский» для всего мира — день само по себе живо напоминает концепцию Б. Червака о перехвате коммеморативной инициативы в овраге: осталось только дождаться такого президента, который начнет свой главный «бабьеярский» день с межконфессионального амвона, или — еще лучше — такого, который этим и ограничится!)

30 сентября на территории заповедника «Бабий Яр» прошел музыкально-поэтический перформанс режиссера Олега Липцына по книге Марианны Кияновской «Бабин Яр. Голосами».

И в тот же вечер — презентация в Доме актера антологии стихов о Бабьем Яре «Овраг смерти — овраг памяти». Антология двуязычна (стихи по-русски и по-украински), выпущена двумя издательствами (МЦХ и «Дмитрий Бураго»), состоит из двух книг — собственно антологии и книги эссе Павла Поляна о Бабьем Яре «Гулкое эхо» как своеобразного послесловия-комментария к стихам. Составителей тоже двое — П. Полян и Д. Бураго. В антологию включено 133 стихотворения на русском и украинском языках 95 авторов и переводчиков с идиша.

Выделяются два пика творческой активности. Первый — это 1940-е годы, когда 16 авторами было написано более 20 стихотворений, две трети из них — по-русски. Украинские поэты активизировались в 1960-е и 1970-е годы, когда между ними и русскими поэтами наблюдался фактический паритет. Взрывной всплеск внимания к Бабьему Яру произошел в 1990-е годы, когда количество посвященных ему стихов почти вдвое превзошло результат 1940-х годов. Это связано как с круглой юбилейной датой — 50-летнем расстрела в 1991 году, так и с распадом СССР, раскрепостившим творческий дух, снявшим табу с темы Холокоста и вырвавшим цензурный поводок у государства. Зато, кажется, сошел с дистанции идиш: после 1990 года переводы уже не встречаются — и, кажется, не потому что оригиналы не переводились, а потому что не писались.

С первым томом в руках выступали его составители и некоторые авторы-поэты, в частности Семен Заславский и Алексей Зарахович. Бесспорной кульминацией вечера стало исполнение украинской певицей Еленой Гончарук «Колыбельной для Бабьего Яра» Ривки Боярской[1311].

Сама презентация была смазана (чтобы не сказать — омрачена и испорчена) рефлекторным решением Хржановского придержать второй том как источник возможного раздражения «украинской улицы» и презентовать только первый. Второй же том был де-факто «реабилитирован» лишь в ноябре 2021 года, но ни единого упоминания об антологии на сайте МЦХ так и не появилось.

С такой самоцензурой, перестраховкой и почтением к родовым комплексам «младонационализма», с таким неуважением к работе над книгой — никакой условный Зисельс не нужен! Это была самая настоящая цензура, ничем не отличающаяся от невыдачи российским Минкультом периода Мединского прокатных удостоверений фильму Хржановского «Четыре» или четырем (sic!) его фильмам из семейства «Дау».

Нехорошего символизма и иронии добавляли еще арест и заточение в совершенно пустом складе МЦХ всего тиража второго тома. Книги повынимали из родных коробочек и положили на полку: чем не реметафоризация известного советским киношникам выражения: «положить на полку»? Ни один экземпляр тысячного тиража так и не был никому продан. Лишь несколько десятков авторских и издательских экземпляров разлетелись по узкому кругу неслучайных коллег.

3 октября около тысячи человек прошли «Маршем памяти жертв Бабьего Яра» по скорбному еврейскому маршруту 1941 года — традиция, заново выросшая из пятилетней давности инициативы Евгения Городецкого, украинско-немецкого поэта и бизнесмена, и Дмитрия Юринова. С 7 по 17 октября в киевской еврейской библиотеке им. Ошера Шварцмана проходила выставка «Потерянная жизнь. Память», посвященная 30-летней истории легендарного памятника «Менора»[1312].

Центральными же для всей программы стали события 5 и 6 октября.

5 октября состоялась научная конференция МЦХ «Массовые расстрелы Холокоста как уголовные преступления» в Государственной медицинской библиотеке с участием Патрика Дебуа, Мартина Дина, Александра Круглова, Андрея Уманского, Александра Радченко и др.[1313], а также презентация украинского перевода книги Бориса Забарко «Мы хотели жить...» (назавтра там же презентовались и «Благоволительницы» Литтелла по-украински)[1314].

В тот же день был официально запущен аудиопроект «29/09» — интерактивное спектакль-приложение «Бабий Яр», с помощью которого можно услышать и увидеть события прошлого, передвигаясь по территории памяти Бабьего Яра». Автор спектакля — Михаил Зыгарь[1315], известный российский журналист и основатель «Мобильного театра-студии “История будущего”», сказал: «Наш спектакль не только о событиях в Киеве, но в целом об одном дне — 29 сентября 1941 г. Во время спектакля, когда вы пройдете по улице Ильенко и зайдете в парк — путь, которым шли евреи 29 сентября, — вы услышите не только их голоса, но параллельно и голоса людей, ничего не знающих о произошедшем; голоса жителей Киева, которые просто сидят у себя дома и не подозревают, что происходит в этот момент. До них доносятся какие-то противоречивые слухи, но в целом город ничего не знает; люди не сразу начинают подозревать, что происходит что-то страшное»[1316].

6 октября утром состоялась встреча гостей юбилея и журналистов с теми членами Наблюдательного совета Центра, которые приехали в Киев или живут в нем. Каждый из них говорил о себе — о том, что лично его связывает с проблематикой Бабьего Яра или, шире, Холокоста (у певца Святослава Вакарчука, например, отец в годы войны спас двух евреек). И все они дружно, в один голос, говорили о том, насколько они за историческую правду и за объективацию нарратива, за то, чтобы в Киеве возник не рядовой, не проходной музей Холокоста, каких уже много в мире, а самый лучший, самый уникальный, самый современный — такой, что привлечет и новое молодое поколение. И еще о том, какие надежды они возлагают на креативность арт-директора Хржановского и компетентность его команды. Журналисты, разумеется, докапывались про деньги и про «Русский мир», но почти не интересовались гештальтом будущего мемориала.

Вечерние программы обоих супердней проходили в огромном пластиковом шатре-коконе, выстроенном вокруг «Меноры». 5 октября здесь состоялись две украинские премьеры — опуса «In Memoriam» (2020) всемирно известного киевского композитора Валентина Сильвестрова (в исполнении Киевского камерного хора под руководством Миколы Гобдыха) и документального фильма Сергея Владимировича Лозницы (р. 1964) «Бабий Яр. Контекст», выпущенного в предвоенном 2021 году голландской компанией «Atoms & Void» при поддержке МЦХ и премированного в том же году в Каннах.

Перед показом выступили министр культуры и информационной политики Украины Александр Ткаченко, зачем-то назвавший расстрелянных нацистами в Бабьем Яру «жертвами тоталитарных режимов» (sic!)[1317], и сам Лозница, сказавший (по-русски), что надеется на дискуссию, которую породит фильм.

Дискуссию он, действительно, получил, правда, еще и с травлей в придачу[1318].

Остановимся на самом фильме.

«Контекст» тут, собственно, жанровая идентификация, перенос акцента с демонстрации контента на его композицию. Лозница мыслит себя не человеком-глазом с киноаппаратом а-ля Дзига Вертов, а композитором за современным монтажным столом.

Лозница стремится восстановить и передать зрителю всю суть и весь ужас трагедии 29-30 сентября 1941 года косвенно — через пустоты и лакуны, выстраивая и разворачивая строгую временную последовательность аналогичных событий, как тех, что предшествовали «акции», так и тех, что следовали за ней! Поскольку и при таком подходе чистых кинодокументов на всю эту цепь не хватало, три центральных звена даны в фильме иначе — статично и замедленно, с помощью серий фотокадров, рассказывающих о том, что бывает перед расстрелом («фотосессия» в Лубнах, где сам расстрел был в октябре), и о том, что было реально после в самом Бабьем Яру (знаменитая «ландшафтная» фотосессия военкора Хёле с самим оврагом смерти и вещами убитых).

Сразу за ними еще один некиношный блок — намеренно, ради абсолютной ясности растянутая титр-цитата из очерка Василия Гроссмана «Украина без евреев» (1943). Привожу ее здесь в такой же графике, в какой она медленно проплывала в титрах:

Нет евреев на Украине.

Всюду — в Полтаве, Харькове,

Кременчуге, Борисполе, Яготине —

во всех городах и в сотнях местечек,

в тысячах сел ты не встретишь черных

заплаканных девичьих глаз,

не услышишь грустного голоса

старушки — не увидишь смуглого

личика голодного ребенка.

Безмолвие. Тишина.

Народ злодейски убит.

Убиты старые ремесленники,

опытные мастера: портные,

шапочники, сапожники, медники,

ювелиры, маляры, скорняки,

переплетчики; убиты рабочие —

носильщики, механики, электромонтеры, столяры, каменщики, слесари; убиты балаголы, трактористы, шоферы, деревообделочники; убиты водовозы, мельники, пекари, повара; убиты врачи — терапевты, зубные техники, хирурги, гинекологи; убиты ученые — бактериологи и биохимики, директора университетских клиник, учителя истории, алгебры и тригонометрии; убиты приват-доценты, ассистенты кафедр, кандидаты и доктора всевозможных наук; убиты инженеры — металлурги, мостовики, архитекторы, паровозостроители; убиты бухгалтеры, счетоводы, торговые работники, агенты снабжения, секретари, ночные сторожа; убиты учительницы, швеи; убиты бабушки, умевшие вязать чулки и печь вкусное печенье, варить бульон и делать струдель с орехами и яблоками, и убиты бабушки, которые не были мастерицами на все руки — они только умели любить своих детей и детей своих детей; убиты женщины, которые были преданы своим мужьям, и убиты легкомысленные женщины; убиты красивые девушки, ученые студентки и веселые школьницы; убиты некрасивые и глупые; убиты горбатые, убиты певицы, убиты слепые, убиты глухонемые, убиты скрипачи и пианисты, убиты двухлетние и трехлетние, убиты восьмидесятилетние старики с катарактами на мутных глазах, с холодными прозрачными пальцами и тихими голосами, словно шелестящая бумага, и убиты кричащие младенцы, жадно сосавшие материнскую грудь до последней своей минуты.

Все убиты, много сотен тысяч — миллион евреев на Украине.

Это не смерть на войне с оружием в руках, смерть людей, где-то оставивших дом,

семью, поле, песни, книги, традиции, историю.

Это убийство народа, убийство дома, семьи,

книги, веры. Это убийство древа жизни,

это смерть корней, не только ветвей и листьев.

Это убийство души и тела народа,

убийство великого трудового опыта,

накопленного тысячами умных,

талантливых мастеров своего дела

и интеллигентов в течение долгих поколений.

Это убийство народной морали,

традиций, веселых народных преданий,

переходящих от дедов к внукам.

Это убийство воспоминаний и грустных песен,

народной поэзии о веселой и горькой жизни.

Это разрушение домашних гнезд и кладбищ.

Это уничтожение народа,

который столетиями жил

по соседству с украинским народом,

вместе с ним трудился, деля радость и горе

на одной и той же земле.

Все это призвано передать хотя бы толику того оцепенения, которое охватывало жертв. Сам Лозница мнимо бесстрастен: бремя волнения и переживания он перекладывает на зрителя, заставляя его широко разверзнуть глаза и открыть сердце. Передает в абсолютной тишине или, лучше сказать, немоте.

Во всех остальных блоках звук есть: слышны или голоса (подреставрированные, разумеется) держащих речь людей, или воссозданный с помощью звукового дизайна фон: шумы самолета, грохот взрывов, лязг гусениц, треск огня, человеческий говор. Из именных «голосов» особо выделю генерал-губернатора Франка в Лемберге в июле 1941 года, генерал-лейтенанта Хрущева и полковника Армии Крайовой (sic!) Филипповского во Львове в июле 1944 года, а также участников процесса над нацистскими преступниками в Киеве в 1946 году — одного из обвиняемых (Изенмана) и трех свидетелей (Артоболевского, Оначко и Проничевой).

Превосходна работа с немецкими, российскими и прочими архивами[1319]. Главные находки — из Красногорска, из Штутгарта и из частного архива Карла Хопкинса. Иные сцены — натягивание вместо галифе брюк только что отпущенным из немецкого плена и немного стесняющимся оператора солдатом-украинцем или же подача бабами-украинками соответствующих заявлений на своих (или как бы «своих») мужиков — могли бы даже смахивать на постановочные, когда б не полная невозможность для какого угодно режиссера, хоть с самой маниакальной страстью к доподлинности, подобрать такие «декорации», а для артиста — «сыграть» это самое смущение.

И то: что может быть правдивей и художественнее документа?!

Война — это сущий ад, говорят кадры. Горящие избы, взорванные дома, дым до небес, горы убитой техники, груды искореженного металла, горы не преданных земле трупов и — визуально едва ли не самое страшное — мириады мух над мертвыми лицами.

Сопоставляя, сводя разные источники, Лозница попытался придать им некий объединяющий композиционный ход. И несколько раз ему такие закольцовки удались. Укажу на три из них.

...Ах, как сдирали, веселясь, и как рвали портреты «жидобольшевика Сталина», как наклеивали на тумбы и на трамваи клейстером портреты «Гитлера-освободителя»! Точно так же весело рвали и сдирали потом портреты фюрера, крушили обухом топора немецкие дорожные указатели, нежно рисовали кисточкой и устанавливали свои знаки.

Или другой кейс. Август 1941 года, советская кинохроника. Киевляне роют за городом противотанковые рвы, насыпают мешки песком или землей, а красноармейцы строят из них фортеции на улицах города, увенчивая их противотанковыми ежами. 19 сентября, немецкая хроника. Танки движутся по той же улице, аккуратно объезжая оставшиеся почти не тронутыми фортеции и ежи.

И третий. Даже архетипы антисемитизма как бы случайно, но внятно проявились и сполна раскрыли себя. Вот молодой, даже симпатичный ефрейтор Ганс Изенман, четко, по-военному, без запинки и без эмоций отвечающий на вопросы судьи о его участии в одном из расстрелов евреев во Львове: «Яволь! Значит, так: шестеро из нас стреляют (пулемет, два автомата, три карабина), другие шестеро охраняют, потом меняемся». — «Сколько я убил лично? 120». Это же шестеренка, винтик приказательно-исполнительной машины! Личного, может быть, и вовсе ничего (под такое пытался в Иерусалиме косить и сам Эйхман).

А вот патриоты-«львовяне» образца 30 июня 1941 года — мужчины, женщины и даже дети (sic!), истово, с палками гоняющиеся за евреями и еврейками по тюремному двору (евреев заставили тогда выносить трупы жертв НКВД из подвалов тюрьмы «Бригидки», среди убитых чекистами были и евреи) и по всему городу, с наслаждением забившие тогда несколько сот ненавистных жидов.

Чувствуете разницу? Только не спешите с выводом, кто тут кого страшней. Еврейку Дину Проничеву, пришедшую в Бабий Яр, украинский хильфсполицай признал за украинку и, выведя из очереди за смертью, подсадил к группе таких же, как она (или не таких же, а настоящих) украинцев, чтобы отпустить их вечером домой. Но приехал под вечер немецкий офицер, справился об этой группе и... приказал всю ее (т.е. украинцев!) немедленно расстрелять. Что и было сделано — такими, как Изенман! (Единственная привилегия для такой, как Проничева, — не раздеваться перед смертью догола).

Кончается фильм своего рода постскриптумом — сообщением о решении Киевского горсовета от 2 декабря 1952 года о замыве Бабьего Яра пульпой из отходов кирпичного завода. Мы видим и саму пульпу, вяло текущую из трубы, и зловещее склизкое озеро, почти уже заполнившее грязью овраг, осталась разве что верхняя кромка — неширокая, но еще узнаваемая!

Подготовленный зритель уже понимает, чём все это скоро кончится — техногенной Куреневской катастрофой, грязевым селем 13 марта 1961 года, т.е. новой бедой. Эта сочащаяся пульпа в трубе — такая же манифестация убийственной рукотворной стихии, что и пламя из кадров военных пожарищ.

Своего рода продолжением — точнее, ответвлением — «Бабьего Яра. Контекста» Сергея Лозницы стал другой его фильм — «Киевский процесс». 106-минутный черно-белый фильм, созданный той же компанией и при поддержке МЦХ. Работа над фильмом началась весной 2021 года, а премьера состоялась в сентябре 2022 года на Венецианском кинофестивале (внеконкурсная программа).

«Киевский процесс» — это суд над немецкими военными преступниками, прошедший в Киеве с 17 по 28 января 1946 года[1320].

В распоряжении режиссера оказались уникальные архивные кадры, позволяющие погрузить зрителя прямо в атмосферу суда, проходившего в зале Киевского окружного дома офицеров (и тут опять «фирменный» аудиодизайн). Лозница реконструировал, точнее, перекомпоновал, все ключевые моменты судоговорения: обвинительное заключение прокурора, выступления обвиняемых и свидетелей, приговор судей, реакцию публики и подсудимых. Если в исходниках подсудимые и свидетели говорят последовательно, в логике судоговорения, то Лозница развел их в две сплошные отдельные группы, что создало эффект концентрации эмоций.

Кончается фильм кадрами, уже знакомыми по «Бабьему Яру. Контексту» — съемками публичной казни 12 приговоренных к смерти генералов и офицеров. Это произошло 29 января — назавтра после вынесения вердикта — на площади Калинина (нынешний Майдан Незалежности) — при стечении двухсот, если верить оценкам, тысяч народа. Жертвы Бабьего Яра составили бы в таком случае около пятой части этой неоглядной толпы — масштабируйте в кадре сами.

Сгонять их сюда не пришлось — все пришли сами и, несмотря на зиму, загодя. Публичная казнь была для них не только исполнением приговора, но еще и театральным зрелищем, варварство которого не казалось им чрезмерным на фоне войны, в которой самим им посчастливилось уцелеть.

Важнейшим же стал день 6 октября, отмеченный и музыкальным, и политическим «хитами». Прежде всего — это 13-я симфония Дмитрия Шостаковича «Бабий Яр» — в исполнении Немецкого симфонического оркестра под управлением Томаса Зандерлинга и при солисте-басе Альберте Домене. Знаковое событие и, с точки зрения «вечности», — центральное во всем юбилее. Тут ведь та же история, что и с песней на стихи Дриза, — всего лишь второе исполнение симфонии в столице Украины! Товарищи Хрущев, Коротченко, Шелест, Подгорный, Щербицкий и иже с ними заерзали бы в гробах, когда б узнали, что великие — но столь им ненавистные — слова Евтушенко и ноты Шостаковича прозвучали прямо здесь — «над Бабьим Яром»!

Во время исполнения симфонии на боковых панелях сцены медленно перемещались вверх, сменяя друг друга, столбцы имен тех, кто был расстрелян в Бабьем Яру — симфония уже отзвучала, а мартиролог только-только перебрался из буквы «Г» в букву «Д»[1321].

Между тем на сцену выходили мировые виртуозы — виолончелист Миша Майский и скрипач Гидон Кремер со своим «Балтика кремерата». По сути, они были на разогреве у совсем другого «хита» — политического. А именно — выхода к «Меноре» и к микрофону президентов трех неслучайных стран — Украины, Израиля и Германии[1322]. Владимир Зеленский, Ицхак Герцог и Франц-Вальтер Штайнмаер были уже поблизости (их перемещение транслировалось в мир и на экран в «коконе»).

По дороге они и их свита поучаствовали в открытии еще одной инсталляции — «Хрустальной стены плача» сербской арт-дивы Марины Абрамович[1323]. Это антрацитовый монолит сорока метров в длину и трех в высоту, в которую ритмически вмонтирована вставная челюсть из 93 подсвечиваемых в темноте кварцитных кристаллов-клыков. Клыки расположены в три ряда таким образом, чтобы десятки желающих могли бы, не мешая соседу, прижаться к ним сразу головой, сердцем и животом — дабы предаться приличествующим месту размышлениям, например, о всепрощении[1324]. К арт-удачам будущего мемориала я бы этот объект не отнес: он феноменально оторван от сути места, в которое неуклюже воткнулся и ощерился[1325].

...Президенты между тем остановились перед действительным шедевром — складной и скрипучей книжкой-синагогой швейцарского архитектора Мануэля Герца. Расположение звезд под ее куполом в точности соответствовало той композиции, что была в небе 29 сентября 1941 года[1326]. В синагоге их ждал великий нью-йоркский кантор Йозеф Маловани (невероятная деталь: он родился в Тель-Авиве 29 сентября 1941 года — день в день с трагедией смерти в Бабьем Яру!). Незабываемым голосом он исполнил поминальную молитву «Эль малэ рахамим» и прочел кадиш.

После чего все три президента проследовали в «кокон», под который была забрана и «Менора». Все трое говорили речи, но, памятуя конфуз пятилетней давности с Ривлиным, в Раду гостей не пригласили. Тем более что ничего нового патриотам они сообщить не смогли.

И. Герцог явно учел ривлинский «конфуз» и заменил повсюду «украинских» на «местных».

За два дня пулеметы нацистских «эскадронов смерти» — и, с ними, увы, также и местных коллаборационистов — скосили жизни десятки тысяч евреев Киева и области. Были стерты целые семьи...[1327]

Заканчивая, И. Герцог возгласил, что время памяти уже пришло. Зеленский в своей речи у «Меноры» не стал проводить параллели меж

ду Холокостом и войной России с Украиной на Донбассе (Петр Порошенко в 2016 году, на 75-летие Бабьего Яра, как мы помним, — стал; как, впрочем, стал и Дмитрий Гордон в 2021 году — в своем Laudatio Евтушенко и Шостаковичу перед исполнением 13-й симфонии).

Но для этого Зеленскому пришлось сполна отдать дань локальной политкорректности и уважить визитом и цветами всех громкоголосых акционеров ООО «Бабий Яр» — и коммунистов (тот самый брежневский мускулистый монумент 1976 года), и украинских националистов (порошенко-кличковский памятник 2017 года Елене Телиге), и даже цыганскую «Кибитку».

В этом было что-то от оуновского сценария, и президенту Украины можно только посочувствовать. Ибо памятование трагедии Бабьего Яра в одном стакане с глорификацией ОУН-УПА кощунственно! И ни геополитический троллинг со стороны России, ни даже состояние войны с ней — холодной или горячей — тут не меняет ничего!..

2022-2023. ЗЕЛЕНСКИЙ-2. БАБИЙ ЯР КАК ХРОНИЧЕСКАЯ БОЛЕЗНЬ

Господи, перманентному беспамятству в Бабьем Яру пошел уже девятый десяток!

На протяжении 50 советских и 30 с лишним постсоветских лет как интернационалистский, так и националистический — оба в той или иной степени антисемитские — дискурсы дружно препятствовали его достойной мемориализации. Правда, демократический характер независимой Украины гарантировал свободу дискуссии и диалога в поиске нужных решений, но обеспечить их принятие и реализацию не смог. В отличие от СССР, роль похоронной команды взяло тут на себя не государство, а гражданское общество, при этом непосредственно в Бабьем Яру разыгрался постыдный конфликт якобы национальных нарративов.

Советское государство, интернационализировав (то есть растворив и присвоив) еврейскую кровь, грубо денацифицировало еврейскую трагедию Бабьего Яра. Целых полвека оно и слышать не хотело ни о каком еврейском мемориале, хоть пару раз и вынуждено было это прилюдно обсуждать. Отфутболив все предложения, оно дважды заполняло сам овраг грунтом, пока не поставило в 1976 году свой мускулистый памятник-алиби, явно перепутав события в Бабьем Яру с событиями на Мамаевом кургане.

Но и надежда на то, что евреи после этого скажут спасибо и отвяжутся, не оправдалась, и в 1991 году — еще при СССР! — в Бабьем Яру появился первый еврейский символ — «Менора».

Украинское 30-летие не менее специфично. Все президенты Украины и все мэры Киева охотно приходили сюда каждый год с цветами и на банкет, благо гости на памятованиях Бабьего Яра — особенно на юбилеи — собирались солидные и лестные, вплоть до президентов США и папы Римского. Ни государство, ни город отныне не мешали еврейской общине строить свой Мемориал: выделялись здания, участки, согласовывались документы и чертежи. И только денег государство не давало, честно ссылаясь на свою бедность и намекая на еврейскую финансовую состоятельность.

Финансирование мемориала в Бабьем Яру было отдано евреям на аутсорсинг, и на протяжении первых 25 лет из 30 они его банально провалили. Целое десятилетие — все 1990-е годы — ушли на бесплодный фандрайзинг среди своих: миллиардеров тогда еще не было, а миллионеры ходили босяками и косили под церковных крыс. Результат — фиаско, а выделенное городом под честное имя Ильи Левитаса здание пришлось вернуть, да еще с неоплаченными долгами за эксплуатацию.

Первая половина 2000-х годов — пятилетка позора и скандала с общинным центром «Наследие», в котором никто — ни «Джойнт» с его деньгами, ни общественность с газырями, полными мочи и кала, — не искали консенсус и, естественно, не нашли: городу снова пришлось отозвать свои «оргвзносы». После чего началось долгое десятилетие с мутной концессией В. Рабиновича и других киевских олигархов[1328] — вроде бы уже и не церковных крыс, а каких-никаких миллиардеров, — закончившееся сложной переуступкой полученных одними задаром прав другим за деньги.

Этими «другими» и был тот спонсорский пул из Наблюдательного совета МЦХ, что приступил к своей деятельности в 2016 году и, как казалось, всерьез преуспевал в ней. Преуспевал, несмотря на жесткий прессинг украинских националистов — охотников заново переосмыслить роль и место евреев в этой планетарной еврейской трагедии 1941 года и заставить их потесниться на пятачке Бабьего Яра и в регламенте памятований. С этой стороны на МЦХ посыпалась картечь жесточайших скандалов, но не финансовых, а историко-идеологических, выруливших под конец на низкопробную геополитическую брань: «Долой МЦХ!.. Фридман и Хржановский — кровавые руки Кремля!.. Нет ’’Диснейленду” и ”Дому-2”!.. Не одних евреев тут косточки лежат!.. Холокост наш!.. Даешь в Бабьем Яру всеукраинский мемориал всех жертв всех Бабьих Яров и Голодоморов!.. Слава Украине! Бойтесь данайцев, дары приносящих!»

Но, как бы то ни было, если евреям будет угодно ругать кого-то за свое 30-летнее фиаско, то только самих себя...

И дело, разумеется, не только в деньгах и даже не в их количестве.

Печально, что эта 80-летняя война за память о Бабьем Яре — локальная схватка с беспамятством и рейдерскими амбициями — велась на костях и на пепле жертв. То, что она не увенчалась и до сих пор достойной мемориализацией, столь же феноменально, сколь и закономерно.

Эх, старуха, старуха!..

Что это? Хроническая, хтоническая болезнь?

А ведь в 2021 году — по ходу юбилейных памятований в Бабьем Яру — впервые возникла надежда, почти уверенность в том, что если и болезнь, то излечимая. Повышение статуса — с мэрского до президентского — и положительный опыт частно-государственного партнерства, явленные всему миру в Киеве в 2021 году — к 80-летней годовщине трагедии, как и та, в целом весьма впечатляющая, программа, которой она была отмечена, казались точкой некоего перелома и избавления от болезни. Прояснилась и будущность объектов, построенных, строящихся или проектируемых в этих рамках: все они будут принадлежать украинскому государству и муниципалитету Киева.

Итоги же юбилейного года и всей предыдущей деятельности МЦХ подвело заседание Наблюдательного совета 21 декабря 2021 года[1329]. К этому времени было уже освоено порядка 25 млн долларов, на 2022 год выделялось еще 11, главным образом на музейно-строительные работы.

Неудивительно, что успехи МЦХ продолжились и после юбилея. 27 января, в международный День памяти жертв Холокоста, рабочая группа Европарламента «Бабий Яр — Память ради будущего» обнародовала декларацию, в которой приветствовала создание аналогичной группы в Верховной Раде и высоко оценила усилия руководства Украины и МЦХ по мемориализации трагедии Бабьего Яра[1330].

Между тем последовательно запускались все новые и новые творческие и научные проекты, и ближайший из основных — музейное пространство «Курган памяти». Сам курган — около 80 м в длину и ширину и 12 м в высоту — представлял бы собой асимметричную пирамидальную конструкцию из металла и камня, как бы парящую в воздухе. Его крышу выложили бы камнями, собранными со всей страны, — отсыл к иудейской традиции, когда на могиле оставляют камни в знак памяти и уважения. С помощью 3D-моделирования курган должен был всесторонне воспроизвести историю расстрелов первых двух дней трагедии — 29-30 сентября 1941 года.

В самом конце 2021 года МЦХ получил от НИМЗ в аренду здание конторы бывшего Еврейского кладбища, а 27 января 2022 года — от мэрии — и тоже в аренду — три земельных участка на территории Бабьего Яра, смежные с тремя другими, уже находящимися у них в аренде. Их соединение друг с другом в единый ареал площадью в 132 га впервые создавало предпосылки для комплексного ландшафтного решения мемориала[1331].

И уже 14 февраля МЦХ объявил открытый конкурс идей на обустройство территории Бабьего Яра. Конечная цель — разработать смелую и оригинальную концепцию будущего Мемориального комплекса в Бабьем Яру как единого целого, включающего множество объектов — музеи, арт-инсталляции, исследовательские центры, библиотеки, архивы и другие объекты. До трех победителей конкурса должны были получить по 20 тысяч долларов. Заявки следовало подавать до 15 апреля, а сами проекты — до 15 мая, объявление победителей — в июне 2022 года.

Открытие «Кургана памяти» планировалось на осень 2021 года. Сначала его перенесли на 27 января 2022 года, а потом на весну, на апрель — май. В июне стали бы известны победители конкурса концепций пространства Бабьего Яра. Казалось бы, дожидаться недолго — всего несколько месяцев!..

Сообщением о кургане и об итогах конкурса я и собирался завершить эти и без того затянувшиеся заметки... Но не завершил, подорвавшись на мине под названием «24 февраля».

...Ну а что же проект мемориала в Бабьем Яру?

МЦХ, увы, так и не исполнил свой мандат до начала войны. После чего в зеркало заднего вида набегают даже такие глупые мысли: а не ошибкой ли было менять коней на переправе в 2019 году? Ведь бариновский проект, оптимистически-гипотетически, мог бы уже и открыться к юбилею, хотя бы первыми залами?!..

Можно ли сегодня говорить о продолжении стараний МЦХ? «Что Троя вам теперь, ахейские мужи?..» До памятований ли сейчас, Клио?..

Известно, хотя и не широко, что в первые же дни беды МЦХ перевез часть сотрудников и ценные коллекции и архивы в более безопасное, нежели Киев, место, законсервировав все остальное и установив охрану инсталляций и других стационарных объектов. Работа продолжилась, но главным образом та, что могла вестись онлайн.

Судя по сайту, МЦХ перепрофилировал часть оперативных средств на помощь гражданскому населению, помог с эвакуацией многих переживших Холокост, как и праведников Бабьего Яра. Участвует он и в создании онлайн-мартиролога «Закриті очі» («Закрывшиеся глаза») — платформы сохранения индивидуальной памяти о тех, кто был убит во время российско-украинской войны 2014-2023 годов[1332].

В марте 2022 года из Наблюдательного совета выбыли из-за санкций застрельщики МЦХ — Фридман и Хан, причем Фридман был и основным донором[1333]. Предположу, что отключение от главного меценатского проекта своей жизни Фридман-филантроп переживал по-человечески остро.

Еще один член Наблюдательного совета — Кравчук, та самая повивальная дедка «беловежской» роженицы-Украины, в мае 2022 года умер, лишь ненадолго пережив второго (нет, третьего) из той акушерской команды — Шушкевича. Единственное пополнение Наблюдательного совета в 2022 году состоялось еще в первую декаду февраля: Макс Яковер, бывший гендиректор МЦХ[1334].

Текущие оперативные расходы на поддержание в порядке уже построенного и достигнутого взял на себя Рональд Лаудер. Под самый конец 2022 года к финансированию МЦХ подключится семейный благотворительный фонд Леонида Блаватника, англо-американского миллиардера украиноеврейского происхождения[1335].

Но что же теперь будет с развитием МЦХ? Проект поставят на паузу и замотают изолентой? Или корыто разбито настолько, что это его институциональный конец?

Отвечая Антону Долину[1336] в августе 2022 года на этот честный вопрос, Илья Хржановский жонглировал именами и встречами, но ответа не дал[1337]. Видимо, и сам не знал.

Снова отвечая на тот же вопрос — буквально накануне нового, 2023-го, года — в интервью Владиславу Давидзону, Хржановский заявил, что он попрежнему арт-директор, хотя и отказался от зарплаты сразу же после 24 февраля. Но в ситуации войны ему как арт-директору практически нечего делать, кроме как заботиться о сохранении уже сделанного. В целом же проект, сказал он, необходимо еще раз перепридумать, потому что сейчас, по его мнению, идет геноцид украинского народа, и вся Украина сейчас — один сплошной Бабий Яр: тезис, которым возмутится честный историк.

В этой ситуации решение вопроса о его собственной роли в проекте за украинским народом, не без пафоса сказал режиссер. Но и подчеркнул, что он артист-космополит и что гражданство у него не только российское, но и израильское. И что именно как израильтянин он в свое время трудоустраивался и в Харькове, и в Киеве. Ему кажется, что война, заново выпятив черты тоталитаризма, сделала его «Дау» еще более актуальным, а его «МЦХ» как бы оторвало от «узкоеврейской» темы и отнесло в сторону «широкоукраинской»[1338].

Но чем тогда девальвированный («узкоеврейский») Бабий Яр отличается от нарративов его оппонентов?

Увы, поколение Бориса Забарко, Ильи Левитаса и моего отца так и не дождалось того момента, когда поседевшая евтушенковская строчка 62-летней давности — «Над Бабьим Яром памятников нет...» — утратила бы свою актуальность и осталась бы в веках литературным памятником советскому антисемитизму и самой себе.

А следующее, уже мое, поколение — не дождется и оно?!..

Сменяя Яковича, на должность гендиректора МЦХ заступил профессиональный маркетолог и топ-менеджер Максим Рабинович, до этого директор ООО «Нафтогаз Украины», заместитель гендиректора «Укрпочты» и др. Он сразу же высказывался о важности победы над культурными и коммеморативными российскими нарративами о Холокосте. Но что, собственно, он имел в виду? Борьбу с «русским культурным продуктом» и диковатую деколонизацию по-оуновски?..

Символизм и энергетика Бабьего Яра таковы, что к вопросу о мемориале его трагедии, несомненно, вернутся — и очень вскоре после окончания войны. Но неизбежная при этом пауза будет не просто заминкой. Уверен, что создавать его станет неизмеримо сложней.

Уже сегодня все громче голоса тех, кто требует закрыть наконец эту «российско-еврейскую нарративную лавочку» и передать проект в бережные патриотические руки. Охотники перепридумать проект — оседлать и раздербанить попритихшую под бомбами память — уже подавали голос. Они выйдут из этой войны скорее всего окрепшими, и будет ли тогда кому остановить их вандаловы инстинкты и погромный раж?

29 сентября 2022 года, в 81-ю годовщину еврейской трагедии Бабьего Яра — впервые у символической складной синагоги — в присутствии министра А. Ткаченко, мэра В. Кличко, гендиректора МЦХ М. Рабиновича, директора НИМЗ Р. Тапановой, дипломатов, еврейских и христианских религиозных деятелей состоялась межконфессиональная молитва. Главный раввин Украины Моше Реувен Асман тогда сказал:

Сегодня мир пришел в себя, и все больше и больше понимает, что если злу не противодействовать, то оно будет безнаказанно вести себя и дальше... И немного света разгоняет много тьмы. Я хочу здесь помолиться, чтобы Украина победила, чтобы больше никогда не было Бабьих Яров...[1339]

В тот же день посетил мемориал и почтил память всех жертв Бабьего Яра и президент Зеленский. Он осмотрел инсталляцию «Черный куб», внутри которого «установлен макет Бабьего Яра, на котором идет визуальная проекция; также озвучиваются отрывки произведений украинских писателей, посвященных трагедии, а на мультимедийных экранах демонстрируются изображения, символизирующие трагические события Бабьего Яра. Главе государства рассказали о том, как Национальный историко-мемориальный заповедник “Бабий Яр” работает над сохранением памяти об этой трагедии для современных и будущих поколений украинцев»[1340].

«Черному кубу» затруднительно быть чем-то иным, нежели ускромненной модификацией запланированного «Кургана памяти». Но в процитированном пресс-релизе бросаются в глаза отсутствие упоминаний МЦХ и подчеркнутое украинство писателей, намечаемых к цитированию в объекте под названием «Черный куб». Уж не просели ли акции МЦХ на посуровевшей украинской бирже памяти?

25 октября состоялось заседание Наблюдательного совета МЦХ, посвященное итогам 2022 года[1341]. А уже 26 октября 2022 года Зеленский и Ермак встретились в Киеве с Щаранским и Пинчуком, к ним по видеосвязи присоединились еще три члена Наблюдательного совета МЦХ — президент Всемирного еврейского конгресса Рональд Лаудер, экс-сенатор США Джо Либерман и главный раввин Киева Яков Дов Блайх[1342]. Отсутствие, даже по видеосвязи, Хржановского бросалось в уже попривыкшие к кэнселлингу глаза[1343].

Обсуждая продолжение проекта МЦХ, Зеленский подчеркнул, как важно уделять еще больше внимания защите исторической памяти и извлечению выводов из масштабных трагедий XX века. Он поблагодарил за верность этой задаче и заверил: Украина о проекте помнит, она его обязательно реализует, но для этого ей сначала нужно защитить себя саму.

Между тем холодная война символов, понемногу разогреваясь, не собиралась останавливаться и в 2023 году. 11 марта — «с целью деколонизации столичной топонимики», или, попросту, в видах дерусификации — депутаты Киевского горсовета (а мэр у Киева все тот же — Виталий Кличко, чей брат входит в Наблюдательный совет МЦХ) утвердили результат рейтингового электронного голосования в приложении «Киев цифровой» и постановили: улицу Столетова в Голосеевском районе переименовать в улицу Самчука.

Писатель, друг Ольжича и Телиги, Улас Самчук (1905-1987) был главным редактором ровенской (т.е. столичной!) оккупационной газеты «Волинь», которая на трагедию Бабьего Яра, в частности, отозвалась так:

...29 сентября в Киеве был великий день. Немецкая власть, идя навстречу пылким пожеланиям украинцев, приказала всем жидам, которых в Киеве еще осталось около 150.000, покинуть столицу.

Разве не ясно, чем сегодня закончилось бы пылкое «рейтинговое электронное голосование», например, о порядке памятования в Бабьем Яру?

Отсюда праздный, но не риторический вопрос: а не обернется ли такая война символов чем-то похлеще да погорячей? Ведь не каждая страна выдержит после «империалистической» еще и «гражданскую»!

Приглядимся к тому, что происходило и происходит в самом пространстве Бабьего Яра в 2023 году. Начнем с МЦХ.

В июне там еще раз поменялся исполнительный директор: на место Максима Рабиновича, пополнившего собой поредевший Наблюдательный совет, пришел Алексей Макухин, бывший продюсер инсталляции «Зеркальное поле».

В сентябре 2023 года об уходе с должности сообщил арт-директор Хржановский. Де-юре он покинул ее еще весной, а де-факто самоустранился и того раньше. Он не был в Украине с начала войны ни разу — дабы не раздражать собой и своей вмененной токсичностью украинское общество, глубоко расколовшееся по его поводу. Не было его — даже онлайн — и на встрече Наблюдательного совета МЦХ с Зеленским в 2022 году!

Быть может, последнее существенное, на что он реально повлиял, был выбор стратегии МЦХ на военное время[1344].

До 24 февраля 2022 года, еще до войны, анонсировалось построение «Кургана памяти» и продолжение оцифровки архивов, в частности госархива Николаевской области. Но после арт-директор круто вывернул руль, и МЦХ, редуцировав «Курган памяти» до загадочного «Черного куба», отчалил от Второй мировой и от Холокоста. Во главу угла встала полыхающая вокруг война, ее военные преступления и гуманитарные аспекты. Патер Дюбуа с коллегами переключился на актуальные эксгумации в освобожденных районах Украины, а Анна Фурман возглавила проект «Закрытые очи» — мартиролог украинских жертв войны, охвативший уже более трех тысяч имен[1345].

80 % уже утвержденного бюджета МЦХ было перераспределено в пользу именно этих проектов, еще 20 % — на консервацию и охрану имеющихся объектов. Коллектив МЦХ сжался до minimum minimorum.

Поначалу военная стратегема казалась и целесообразной, и оправданной, даже красивой, — хотя бы как отчетливый знак солидарности с защищающейся страной. Но после того как в марте 2022 года попавшие под санкции и ставшие для МЦХ токсичными Фридман и Хан вынуждены были выйти и из Наблюдательного совета, и из спонсорского пула, израсходовался запланированный бюджет. Испытанию подверглась и олигархическая солидарность, но Пинчук, Лаудер и Кличко, а также не входящий в Наблюдательный совет Блаватник обеспечили текущие расходы.

Между тем и переключившись на современность, МЦХ продолжал привычно получать все новые международные премии[1346], причем именно за свой новый курс. В частности, Гран-при Red Dot Award: Brands & Communication Design 2022 года за мартиролог жертв российско-украинской войны «Закрытые глаза». А в 2023 году — даже две премии: премия Томаса Дж. Додда в области международного правосудия и прав человека и профессиональная интернет-премия «Вебби» в категории «Веб-сайты и мобильные версии сайтов (благотворительные организации и некоммерческие проекты)».

В том же 2023 году документальное наследие «Бабий Яр» добавили в Международный реестр программы ЮНЕСКО «Память мира»: Государственная архивная служба Украины и МЦХ получили соответствующие сертификаты.

И тем не менее любые красивые поступки и жесты блекли на фоне событий на фронте и быстро переставали быть маркерами успеха, престижа или уровня. Стратегический выбор МЦХ был, конечно, напрашивающимся, но он же стал и ловушкой.

С ним МЦХ уклонялся от своей непосредственной миссии и вытекающих из нее задач и мандата, а заодно и от тех драйва и коммуникабельности, которые были ему так свойственны в мирное время. Связаться с оставшимися сотрудниками стало практически невозможно, центр терял свою прозрачность, а его сайт терял свой контент, даже новостной.

В сентябре 2023 года, во время очередного визита в Украину, Щаранский снова, как и годом ранее, встретился с президентом Зеленским, и тот снова обещал поддержку именно проекту МЦХ и снова — только по завершении войны[1347].

Очевидно, что именно Щаранский, как председатель Борда (так он называет Наблюдательный совет МЦХ), стал главным, если не единственным каналом коммуникации между МЦХ и руководством Украины по вопросам Бабьего Яра. Но вот вопрос: отстаивая концепцию МЦХ, ясно ли Щаранский себе представлял, в чем именно она сейчас — без Хржановского и Фридмана — заключается? Как, в чем и насколько она за время войны изменилась и изменится?

Между тем конкуренты и идеологические оппоненты МЦХ из вечного «Антиджойнта» весной 2023 года воспряли духом и перешли в наступление по всему фронту. 14 мая — в День праведников Украины — в здании бывшего спорткомплекса «Авангард», отремонтированном после российского ракетного удара[1348], официально открылся выставочный центр НИМЗ «Живая память».

Премьерной его экспозицией стала международная выставка: «Exodus: Путь из небытия». Она проходила с 14 мая по 18 июня и объединила работы киевского художника Матвея Вайсберга («Тонкая красная линия») и литовца Даумантаса Тодесаса («Заповеди Моисея»)[1349].

Открывая выставку, ее сокуратор[1350] и и. о. генерального директора НИМЗ Роза Таланова подчеркнула, что стремится к тому, чтобы украинцы приходили в Бабий Яр не только дважды в год[1351], отдавая дань памяти погибших, а к тому, чтобы Бабий Яр стал местом их размышлений и поиска ответов на вопросы современности.

Этот проброс в нынешний день и латентный игнор неукраинской публики, в том числе и глобальной, весьма выразительны. В пространстве Бабьего Яра они призваны стать своего рода саркофагом над этим холокостным Чернобылем, все еще излучающим свою историческую радиацию.

А 30 мая недалеко от здания «Авангарда» был открыт многометровый мурал[1352] — высокий четырехгранный обелиск-трапеция, украшенная тремя внушительных размеров[1353] панно, созданными во время войны. В цветовой гамме «желтое по темно-синему и черному» на них изображены: летящий ангел с мечом (авторское название «Ангел ВСУ»), менора, стилизованная под трезубец и, наконец, сам трезубец, вписанный в звезду Давида. Не менее остроумные экзерсисы несложно было бы проделать с чем угодно, хоть с серпом и молотом. Степень связанности мурала с Бабьим Яром — не выше, чем у Марины Абрамович с ее клыками в антрацитах. И зачем было нагружать пространственный пятачок Бабьего Яра еще один раз ложными и ненужными коннотациями?

В творческом отношении мурал Вайсберга бесконечно проигрывает инсталляциям МЦХ, зато, очевидно, выигрывает в идеологическом. Ткаченко, тогда еще глава МКУ, назвал лобовую наивность мурала знаковым маркером Бабьего Яра и единства в нем еврейского и украинского начал.

Ткаченке вторил и рецензент «Вечернего Киева»:

Еврейская и украинская истории здесь переплетаются в неразрывную мозаику. И все это окружает горький запах гари, что до сих пор наполняет пространство зала «Авангард». Это место дарит нам возможность осознать, что искусство умеет превратить войну в жажду жизни, а также донести до наших сердец философскую сущность того, что означает война, смерть и стремление к жизни[1354].

Запах гари — это эпизод отнюдь не украино-еврейских, а совсем других отношений. С историческими же украино-еврейскими реалиями столь примитивная трактовка не стыкуется.

С 1 по 31 августа в том же пространстве «Живая память» проходила выставка «Бахмут. Лицо геноцида 1942/2022»[1355]. Ее организаторы — Бахмутский краеведческий музей, Украинская ассоциация профессиональных фотографов при МКУ и неизменный НИМЗ. Посыл этой выставки хорошо высвечен ее названием: попытка отождествления убийства немцами 3000 бахмутских евреев в 1942 году — и сам Бахмут, стертый с лица земли в 2022. И то, и другое — трагедии, но они не рифмуются друг с другом.

Уничтожение сел и городов, пытки и убийства мирных жителей суть тяжкие военные преступления, но это не геноцид. Однако в рефлексии на нынешнюю войну такая некритическая подмена понятий и их широкая инструментализация стали идеологическим мейнстримом.

А 28 сентября 2023 года здесь же открылась мультимедийная экспозиция «Бабий Яр. Зеркала смерти», устроителями которой были НИМЗ и Музей истории Киева[1356]. Идейным вдохновителем выставки сама Тапанова назвала Виталия Нахмановича, сотрудника Музея истории Киева. На открытии выступили Диана Попова, директор этого музея, Ростислав Карандеев, сменщик уволенного Ткаченко в МКУ, послы Израиля и Германии в Украине Михаил Бродский и Тим Пранге. И, разумеется, сама Роза Тапанова, явно полюбившая философские рассуждения:

Война заставила нас пересмотреть многие процессы, в том числе она показала необходимость новых подходов к мемориализации. Использование только двух форматов работы с памятью: кладбище или музей, привело к тому, что в 2021 году только 55 % украинцев знали, что Бабий Яр находится в Киеве, а 26 % признались, что им неизвестно его местонахождение. Поэтому мы определили формирование «живой памяти» ядром стратегии развития заповедника. Сегодняшней выставкой мы стремились привлечь внимание к «реинкарнации зла», которое меняет режимы и мундиры, но не меняет своей античеловеческой сущности. Именно так работает «живая память», которой заслуживают жертвы Холокоста...

Сама выставка представляла собой чересполосицу тематических стендов с текстами на украинском и английском языках, посвященных различным ипостасям государственного зла и насилия над людьми — Холокоста и Пораймоса, ГУЛАГА и депортаций, Голодомора и Катыни, Дарницы и Мариуполя и Еленовки. О том, как именно представлены и как соотнесены эти темы друг с другом, по видео и по отчетам судить непросто, но ощущается все тот же нарратив — искусственное уравнивание Бабьего Яра (и вообще Холокоста) с современными военными преступлениями.

Что это, как не своеобразная попытка музеефицировать снайдеровскую метафору «кровавых земель», при этом не упоминая погромы и растянув ее по самые наши дни?

Ни в одном из проектов НИМЗ МЦХ не фигурирует, несмотря на имеющиеся между ними договора на аренду МЦХ территории и зданий. Вчерашний младший партнер МЦХ, охотно подпитывавшийся из его бюджета, заповедник теперь встал к МЦХ в нарочитую оппозицию, чтобы не сказать не перешел в атаку.

20 октября 2023 года на Пятом канале Украинского телевидения вышел большой репортаж Анны Рыбалки[1357]. Это «Иду на вы» отчетливо уже в заголовке репортажа: «Наше государство еще долго будет пытаться выбросить российский след из украинской памяти». Журналисты делано удивляются: как это может быть, что МЦХ — этот «скандальный проект с российскими деньгами» — и после 24 февраля все еще имеет наглость работать в Киеве! И это уже прямая конфронтация НИМЗ с МЦХ — своего рода контрнаступ, если хотите.

То, что проект априори международный и что среди членов Борда больше всех — пятеро — украинцев, значения не имеет: русский гибридный проект, иди лесом! А мы пока тут всех порвем!

Видя всю слабость и отрешенность МЦХ от своих корней и своего мандата, НИМЗ перехватил инициативу и пошел в наступление сразу по нескольким направлениям (выставки, инсталляции и др.). Заключенные с МЦХ договора аренды территории и зданий или расторгнуты НИМЗ, или отправлены все тем же лесом.

Главным донорам МЦХ — М. Фридману и Г. Хану — достается и за то, что они щедро финансировали проект, и за то, что, попав под санкции, перестали это делать. И еще отчетность финансовую засекретили, гады! Мешают себя на чем-нибудь да подловить, да заклеймить!

На раскрытии отчетности и на государственном стержне настаивает с экрана и Роза Тапанова:

Я ведь не могу видеть их финансовую и аудиторскую отчетности и каким образом у них были средства. Это была их концепция и то, что они делали в Бабьем Яру в 21 -м году, — если было какое-то другое финансирование, то должны им давать характеристику правоохранительные органы. С россиянами я не сотрудничаю. Мой брат в этой войне погиб в Лимане. У меня есть четкая позиция, что Бабий Яр — это национальный заповедник и что именно Бабьим Яром должно заниматься государство. И оно это делает!

Более практичный и циничный Зисельс ее поправляет, мол, хорошо бы при этом все же поживиться грязными русскими деньгами:

У заповедника денег нет. Если им перепадают какие-то деньги, то за счет как раз мемориала «Бабий Яр», за счет российского проекта. Проблема в том, что они немного затаились, когда началась война, потому что они поняли, что мы говорили все эти годы. Мы оказались правы. Что они действительно были частью гибридной войны.

В то же время глава УИНП обращает внимание на другое: ряд инсталляций, появившихся в Бабьем Яру, были построены, по его мнению, с неназванными нарушениями законодательства. Закрыть глаза общества на это удалось только благодаря публичной поддержке проекта первыми лицами страны, т.е., по Зисельсу, коррупционно.

...А что слышно в этом контексте о президенте Зеленском?

22 сентября 2023 года он посетил Канаду и оказался невольной жертвой то ли недоразумения, то ли, что вероятней, провокации. Спикер канадского парламента Энтони Рота, принимая украинского гостя у себя в Оттаве, не придумал ничего лучше, как пригласить на встречу с ним 98-летнего Ярослава Хунку (Гунько). И не просто пригласить, но еще и представить его как славного «участника героической борьбы с русскими» аж с 80-летним стажем и, в присутствии Зеленского, устроить овацию в честь ветерана дивизии Ваффен-СС «Галичина»! Разгорелся мировой скандал, Рота ушел в отставку. Сам Зеленский отмолчался, но не мог не убедиться еще раз[1358] в том, как реагирует цивилизованный мир, в который он ведет Украину, на реабилитацию и глорификацию нацистских коллаборантов, да еще не на такую безбрежную, как в его собственной стране: тот же Гунько — с 2004 года почетный гражданин Бережан!

Но вот что поразительно: представители упомянутого движения «Евреи за Украину» (сиречь «Евреи за Бандеру») с некоторых пор распростерли свою просветительскую деятельность и вовне Украины, даже на Новый Свет, причем на их заступничество могут рассчитывать не только украинские коллаборанты-долгожители, но и памятные знаки в их честь. В частности, памятник ветеранам дивизии СС «Галичина», установленный на одном из кладбищ Филадельфии.

Несколько организаций, среди них Американский еврейский комитет, Антидиффамационная лига, Федерация еврейских общин Америки, обратились к местной украинской греко-католической общине с просьбой его убрать. В ответ митрополит Борис Гудзяк сообщил, что, хорошо, памятник будет временно закрыт, потому что католики дорожат отношениями с евреями и рассчитывают на диалог.

Но тут к американским евреям прилетело непрошеное письмо из Киева, подписанное знакомыми именами — Зисельсом, Финбергом и Подольским. По их просвещенному мнению, история еврейско-украинских отношений вся полна трагических эпизодов, отчего необходим крайне осторожный и сбалансированный подход. Коль скоро канадская комиссия Дешена постановила в 1987 году, что дивизия СС «Галичина» как военное формирование участия в Холокосте не принимала, и коль скоро все, что противоречит этому, — явные фальшивки КГБ, то в общем-то можно и не убирать памятники нацистам, тем более такие, на которых и символики-то СС нет. К тому же это никак «не соответствует формату дискуссии об исторических объектах в XXI веке». Так и не вспомнив, что Канада не Украина, три соавтора делятся тревогой о том, что инициатива снести этот памятник может привести к ухудшению отношений. А вот их главный гуманистический тезис: «Мы советуем вам озаботиться поиском понимания, а не поиском справедливости, потому что в истории этого практически невозможно достичь»[1359].

Сразу же вспомнился похожий совет того же Зисельса мэрии Тетиева — не ворошите историю с погромами, не бейтесь за памятник, лучше поищите нечто такое, что украинцев с евреями не разъединяет, а объединяет. И сразу становится понятней мотивация самих советчиков, уже постигших «историческое значение уничтожения евреев». Одной только галутной пластичностью тут, пожалуй, не объясниться.

...Спустя неделю после Оттавы, 29 сентября 2023 года, в 82-ю годовщину трагедии Бабьего Яра, Зеленский приходил в Бабий Яр, к «Меноре»: поставил у ее подножья лампадку, послушал кадиш — поминальную молитву. Корзины цветов были положены от его имени еще к трем памятникам — советскому 1976 года, Елене Телиге и цыганской кибитке.

Вместе с Зеленским у «Меноры» были руководитель его офиса Ермак, праведник народов мира Назаренко, родственники и потомки еврейских жертв, бывшие узники гетто и нацистских концлагерей, раввины. Президент произнес небольшую речь, которую закончил не слишком оригинально: «Очень важно всегда помнить историю, не забывать. Потому что ’’Никогда снова!” — это не пустые слова».

В тот же день — 29 сентября — еще два традиционных события у «Меноры»: межрелигиозный молебен с участием православного, католического и иудейского духовенства (устроители — УИНП, Всемирный Конгресс украинцев и Госслужба Украины по этнополитике и свободе совести)[1360]и восьмой по счету «Марш жизни», которым на этот раз прошло около 200 человек.

У МЦХ на этот юбилей была разве что такая новость: Марина Абрамович пополнила поредевшие ряды Наблюдательного совета.

У МЦХ на этот юбилей была разве что такая новость: Марина Абрамович пополнила поредевшие ряды Наблюдательного совета.

Но едва-едва у подножья «Меноры» отзвучали слова президента и такты кадиша и молебна, как в пространстве Бабьего Яра снова повеяло настоящей корпоративной битвой!

Дружный «Антиджойнт 3.0» — этот закаленный в боях альянс шовинистов и «евреев за Бандеру» — приготовился было штурмовать свою новую крутую высоту.

На 11 октября 2023 года УИНП запланировал провести в Киеве, прямо на выставке «Зеркала смерти», открытый микрофон на тему... — внимание! — «Нужен ли Бабий Яр после Бучи?» («Чи потрібний Бабин Яр після Бучі?»)! Модератором — Антон Дробович из УИНП, а участниками — журналисты Александр Зинченко («Украинская правда») и Айдер Муждабаев (канал ATR), историк и писатель Елена Стяжкина и, разумеется, Тапанова и Нахманович. Среди вынесенных на обсуждение вопросов — и такие: а оставит ли опыт текущей российско-украинской войны место для памяти и о трагедиях XX века? способна ли память о трагедиях прошлого пережить нынешнюю войну?

Объявление появилось на сайте УИНП (потом его убрали, но в кэше оно осталось), а также, в порядке информации, на сайте ИИУ НАНУ.

Ну как? Не перехватывает ли дух?

И все тот же бдительный Эдуард Долинский, узнав об этом, в очередной раз запустил «SOS!» и поместил в сети афишу мероприятия и свой комментарий к нему[1361].

И только грубое вмешательство ХАМАСа 7 октября, привнесшего в арийскую историю Холокоста старинные погромные практики от петлюровцев и младотурков, сорвало эти высокие и смелые планы. Провокационность и истерическая тональность тут настолько очевидны, что Тапановой, если бы ее об этом спросили Щаранский с Зеленским, нелегко было бы им объяснить, что, ставя вопрос именно так и не иначе, она и ее коллеги, конечно же, имели в виду дать на него исключительно положительный ответ!

Но диспут так диспут, и кто-то, наверное, возражал бы, и уже в самом факте такого возражения — в этом пробиве дна и радикальной подвижке Рубикона — и заключался бы весь цимес затеи.

Так чего же тогда УИНП институт — памяти или беспамятства? Или — всего точнее — ресентимента?!

Да, открытый микрофон был отменен, но и то не сразу — только 9 октября, после остро-негативной реакции с разных сторон и со словами: «Наши сердца с Израилем!», которым уже не веришь.

А как бы понравился вам такой диспут: «Нужна ли Буча после Негева и Кфар-Азы?»