Баллада о неудачниках

Глава 28, в которой Марк демонстрирует самообладание

Последней нерешенной проблемой был сон. Если уж я собираюсь провести ночь на насесте, то днем нужно вздремнуть. И я даже знал, где это можно сделать. Есть же дом, куда точно не вломится слуга с криком «Милорд, вас ищет шериф!». И жалобщики туда не припрутся. И очередного карманника никто туда не потащит. Райское, словом, местечко. Ну и Колючка. Колючке ведь нужно общество. Думаю, общество спящего Денфорда ничем не хуже любого другого.

Развернув коня, я двинулся к дому Вилл.

Много раз я сидел на этой кровати. Пришло время полежать!

Колючка набросилась на меня с порога. Завопила дурным голосом и полезла вверх по штанам, разевая от натуги розовый рот. Я подхватил ее под мохнатую задницу и взял на руки. Колючка тут же зарокотала, закогтила мой палец и принялась его сосредоточенно вылизывать, иногда прикусывая игольчато-острыми зубами. Я попытался было освободиться от захвата, но потом смирился и отдал руку врагу на поругание. То есть погрызение. Пускай это будет платой за место для сна. Так будет честно.

На всякий случай я проверил Колючкину миску — саксонка мне никакого доверия не внушала. Но в плошке действительно валялось несколько кусочков мяса, не обветренных и не тухлых. Я поставил миску на пол, и Колючка, тут же спрыгнув с рук, полезла проверять, чем еще ее порадовали.

— Мя? — спросила она у меня, не обнаружив ничего нового.

— Что — мя? Это жри. У тебя еще много.

— Мя! — возразила Колючка и забежала наперед, стратегически отрезая мне путь к отступлению. Маневр был стремительным, и я едва успел замереть, балансируя на одной ноге. Перед глазами пронеслись видения раздавленной Колючки, испачканного сапога и разъяренной Вилл.

— Сдурела?! Ты что творишь?

— Мя-а-а-а! — заверещала мелкая дрянь, выпучив глаза. — Мя-а-а-а!

— Ладно, черт с тобой! Ладно! — Я полез в холодный шкаф, отломил кусок сыра и швырнул его блохастой паршивке. — Вот, жри!

Колючка, ухватив сыр, зарычала и, воровато озираясь, ломанулась под стол. Я воспользовался шансом и дал деру.

На кровати был все тот же бардак. Я сгреб было тряпки в кучу, потом устыдился, сложил их по-человечески и убрал в шкаф. Застелил разворошенную кровать покрывалом, стянул сапоги и плюхнулся на матрас. Подушка пахла Вилл. Запах тела, нежный горький аромат благовоний, слабая нотка пота, на удивление приятная.

Так ведь и не поговорила со мной, паршивка. Ну что за человек? Неужели так тяжело? Просто сказать: «Марк, все хорошо». Пять секунд дела!

Не успел я закрыть глаза, как внизу раздался дробный топоток. Дернулось, натягиваясь, покрывало. Благоухающая сыром Колючка влезла на кровать, забралась мне на грудь, покрутилась и улеглась на шею, как душный меховой воротник. Передвинув легкое горячее тельце, я накрыл дурищу рукой, предупреждая попытки вернуться на исходную позицию.

Все, спать.

Спать.

А если Вилл за день не объявится, вечером сам с ней свяжусь. Нет, ну неужели так сложно найти пять минут? Правда?!

Когда я проснулся, солнечный свет в окнах был уже по-вечернему рыжим. Поздновато, конечно, но могло быть и хуже. Если шериф спросит, где я был, скажу, насчет фуража ездил договариваться. Не станет же он проверять. А я завтра съезжу. Или послезавтра. Все равно дело не горит.

Зевнув, я потер глаза и сел. Волосы на затылке торчали дыбом, шея была мокрой от пота и Колючкиных соплей — или чем она там меня обмазала. Я аккуратно вытерся, причесался пятерней и взял на руки Колючку, которая тут же полезла мне на плечо. Идеальный момент. Пусть Вилл видит, что я с ее дурацкой кошкой вожусь. Каждый божий день как проклятый!

Зажмурившись, я повертел кольцо.

— Вилл. Вилл…

Нужно представить, что Вилл в соседней комнате. Нет, в кухне. Стоит у плиты. Я зову. Она не слышит, и я зову.

Ничерта не получается.

— Вилл…

Ничерта.

— Вилл! — не выдержав, гаркнул со всей дури я, перепугав насмерть Колючку.

Темнота под веками качнулась, пошла мелкой рябью… И я увидел.

Чужая реальность шарахнула меня, как лопатой по голове. Рев и грохот, алые кляксы огня, чьи-то крики… Я видел Вилл — а за ней разрушенное, осыпавшееся грудой кирпича здание. Вокруг метались люди, кто-то орал на земле в луже крови, и его перевязывали, или не перевязывали, или черт знает что. Вилл стояла, задрав лицо к небу и широко раскинув руки, над нею — и над всем этим безумным хаосом — мерцал зеленоватый полупрозрачный купол, по которому стекал жидкий огонь, а снаружи двигались огромные тени. Потом одна из них приблизилась, и сквозь мутную колеблющуюся зелень глянул желтый, лишенный век глаз. Здоровая, как замковые ворота, пасть распахнулась и плюнула огнем. Пленка купола дрогнула, Вилл шагнула назад, уперлась, оскалившись, толкнула что-то невидимое вверх движением. Прозрачный щит трясся, но удерживал реку огня. Орущего раненого забросили наконец на носилки и потащили куда-то за угол, Вилл повернулась и глянула на меня — перепачканная в саже, расхристанная, с грязными, слипшимися в сосульки волосами.

— Сгинь! — рявкнула она, и меня пинком вышибло из чужой битвы. Теперь я снова видел неровно оштукатуренную стену, развороченный шкаф и рассыпанные по полу желуди.

— Черт, — сказал я. — Черт. Черт. Черт.

Просто охота. Это, мать твою, просто охота. Я постою сзади. Вот это называется «сзади»? Вот это, да?! Твою мать! Это сзади? Вот это?! Да это же гребаный, мать его, пиздец! Почему я поверил Вилл? Как меня вообще угораздило поверить женщине?! Только вернись, паршивка мелкая, я тебе собственными руками голову оторв,. Сзади она постоит! Ты у меня только стоять и будешь! Неделю на задницу не сядешь! Только вернись, и я… О боже, мать твою. Господи, твою мать.

Только вернись.

Сидеть было невозможно, и я заметался по комнате, пинками расшвыривая разбросанные по полу вещи.

Я ничего не мог. Вообще ничего. Должен был сорваться и бежать, что-то делать, как-то помогать, она же хромая, она маленькая, она ростом мне по грудь, какой мудак ее туда поставил, кто ее туда вообще пустил, они идиоты все, что ли?! Но я нихрена не мог.

Как же я ненавижу бессилие.

Сука.

Ненавижу.

Так. Спокойно. Черт. Спокойно. Это Вилл. Она знает, что делает. Не надо лезть на стену. С драконом справилась — и с этим… с этими… с глазами… тоже справится. Вилл все умеет. Она не одна. Ей помогут. Конечно, помогут. А я… я… я должен не влезать под руку. Появится время — сама вызовет. Я должен проявить благоразумие.

Спокойно.

Спокойно.

Я с трудом разжал кулаки. Белые лунки, продавленные в ладонях ногтями, стремительно наливались краснотой.

Еще пять дней. Вилл сказала, что вернется через неделю — значит, еще пять дней. Господи, да я же с ума съеду за это время.

Просто свяжись со мной и скажи, что все в порядке. Или не говори. Помолчи и постой ровно, чтобы я руки-ноги твои пересчитал.

О боже.

Черт.

Спокойно.

Кувшин с вином стоял между мукой и сахаром. Обычно на этой полке меня интересовал именно сахар, но сейчас был другой случай. Выбрав кружку повместительнее, я налил вина до краев и проглотил залпом, как лекарство, не чувствуя вкуса.

Дьявол. Еще же и брауни. Откуда эта чертова бабка на мою голову взялась? Ну как не вовремя. Не могла недельку подождать. Сейчас вообще не до охоты этой дурацкой. Подумаешь, куры. Пара штук туда, пара штук сюда — какая разница? Невелика потеря.

Я налил вторую кружку, отпил, поморщился и досыпал сахара. У Вилл была какая-то нездоровая тяга к кислющему вину. Прямо-таки порочная.

Не хочу никуда ехать. Хочу сидеть тут, надираться и ждать, когда объявится Вилл. Я не буду орать. Не буду ругаться. Клянусь крестом господним. Я буду тихий и смирный. Буду поститься. Начну ходить в церковь каждое воскресенье. Перестану трахать дочку булочника. Только пускай объявится, господи, пускай Вилл объявится.

После второй кружки полегчало, в голове прояснилось.

Нет никакого смысла тут сидеть. По крайней мере, ближайшие часа три-четыре. После боя не болтать хочется, а упасть и лежать. Именно это Вилл и сделает. И будет права. Пускай оклемается, а потом и поговорим. Эти несколько часов ничего не меняют. С Вилл все нормально сейчас — будет нормально и позже. А я займусь делом. Поймаю брауни. Когда Вилл вернется, ей точно не до того будет. По себе знаю. Это в дурацких балладах рыцари от одного подвига спешат к другому. На самом деле после хорошей драки ты хочешь отдохнуть. Забыть обо все этом дерьме, оказаться от него как можно дальше. После Тулузы я пил, ел, спал и не пропускал ни одной смазливой служанки. Ну, Вилл-то служанки, конечно, не понадобятся. А остальное я обеспечу. Вино, сон и никаких брауни.

Дьявол, мне же еще цепь эту долбаную забирать!

Торопливо вытряхнув в рот остатки пропитанного вином сахара, я швырнул кружку на стол и вылетел на улицу, едва не пришибив Колючку дверью. Солнце уже садилось.